Проклятье из Тридесятого царства

Ян Тихий, 2021

Фил и Хан – студенты юридического факультета, решившие самостоятельно расследовать таинственное дело №306 о бесследном исчезновении четырехлетней девочки. Единственный свидетель уверяет, что ее похитили гуси-лебеди. Но можно ли в такой ситуации всерьез воспринимать слова ребенка?

Глава 3. История Филиппа

Друзья решили выйти раньше на одну станцию метро, чтобы пройтись пешком к дому. Дождь окончательно прекратился, погода была безветренная, дышалось легко, а листья под ногами так приятно было пинать, что ребята сами не заметили, как прошли половину пути, при этом не обронив ни слова. Первым тишину прервал Хан:

— Фил, ты мой лучший друг, поэтому я должен быть честным с тобой. Приключение показалось мне интересным, в какой-то момент я даже сам увлекся этим делом. Но признай очевидное: мы простые студенты, которые немного заигрались. У нас нет и малой части тех ресурсов и инструментов, что должны быть у настоящих детективов, чтобы реально можно было найти пропавшую девочку и наказать тех подонков, что ее похитили. Я правда хочу помочь, мне безумно жаль ее и ее родителей. Если хочешь, давай в месте пойдем к следователю, который ведет это дело и предложим ему нашу помощь, вдруг мы чем-то сможем быть ему полезными. Но самим нам вот так вот просто не справиться. Наш поход в «Сказку» это наглядно продемонстрировал. Хотя, должен признать, твоя идея обратиться к орнитологам довольно необычная. Что скажешь?

Фил шел молча, пиная листья. Выдержав паузу, он выпалил:

— Хан, нам надо поговорить.

Они вошли во двор, окруженный панельными девятиэтажками, в центре которого располагалась спортивная площадка. Судя по ее состоянию, жильцы этих домов были сплошь спортсменами — на ней места живого не было: краска стерта до самого металлического основания, местами прогнулись перекладины, кое-где отсутствовали некоторые детали, что, впрочем, не мешало держаться всей конструкции уже долгих тридцать, а то и более лет. Сидеть на мокрой скамейке не очень-то и хотелось, поэтому парни уселись на перекладины шведской стенки, примыкавшую к турникам.

— Я весь — внимание, Фил.

— Кхм-кхм, не знаю, как все это и рассказать. Хан, все не просто, — Фил явно замешкался. — Я не помню, чтобы я кому-то об этом рассказывал. Это история из моего детства. И если честно, я не совсем уверен в том, что именно со мной произошло. Я тоже считаю тебя своим другом, Хан. И тоже хочу быть с тобой максимально честным. При этом, я боюсь, что ты меня не поймешь.

— Фил, сколько лет мы с тобой знакомы? То, что ты слегка странный, я понял достаточно давно, чтобы к этому привыкнуть, — усмехнулся Хан.

— А если не слегка?

— Думаю, я и к этому смогу привыкнуть, в крайнем случае — нет, — не смотря на улыбку, Хан был серьезен, как никогда. — Я волнуюсь за тебя, Фил. Во что ты там уже успел в детстве вляпаться? Я точно об этом не знаю?

— Понимаешь, эта история с Милой меня зацепила потому, что я тоже был ребенком, которого пытались похитить. Скажу сразу: никаких гусей там не было.

— А, ну, хорошо, что тебя все-таки не похитили, и хорошо, что это были не гуси. Кстати, а кто тогда? Надеюсь, не лебеди?

— Нет, какая-то женщина. Именно после этого случая моих родителей лишили прав на меня, и я переехал в Москву к бабушке.

— Я почему-то думал, что тебя отобрали у родителей потому, что у них были… проблемы с алкогольной зависимостью, разве нет?

— Да, — вздохнул Фил, — но, все же, не совсем. Понимаешь, если бы мама с папой вместо того, чтобы бухать следили за мной, то не произошло бы того, что произошло.

— Давай, выкладывай.

— Мне было, примерно, столько же лет, сколько и Миле, ну, может, чуть больше. Я помню, что наш дом, если эту развалюху можно так назвать, стоял в самом конце улицы на углу. Дальше — небольшой пустырь, за которым лес. Я не считал, что как-то плохо живу, мне казалось, что у всех так. Родители не просыхали. Это уже был финиш. Но это я теперь понимаю, а тогда… Знаешь, единственное чего мне не хватало — это еда. Я постоянно был голоден. Летом ел то, что находил в огороде, но, когда пришла зима, то реально голодал. Да, я не думал ни об игрушках, одежде, играх — это не имело значения. Я хотел кушать. Иногда меня подкармливали соседи, когда видели на улице, но мне не всегда счастливилось с ними пересекаться, в детский сад я не ходил — некому было водить и забирать. Временами, мать приходила в себя и наготавливала еды. Она отлично готовила. По крайней мере, так говорят, лично я — не помню. Помню только, как однажды она напекла невероятно вкусных булок, таких я больше не ел, этот запах запомню на всю жизнь. Но больше, если честно, ничего хорошего вспомнить не могу. Так вот, в один из периодов родительских запоев, я играл на улице возле двора. Была зима, уже вечерело и всех друзей с нашей улицы родители позвали домой. Я остался один, меня ведь никто не звал. Ну, и ладно. У меня было важное дело: долепить снеговика. Снег валил такими крупными пушистыми хлопьями… И тут спиной почувствовал чей-то взгляд и когда обернулся, то понял, что не ошибся — я был не один. Позади меня стояла женщина. Хан, она показалась мне самой красивой на свете! Женщина подошла ко мне поближе и спросила: «Филипп, ты, наверное, голоден?». Я подумал, что эта тетя — одна из соседок с нашей улицы. Я еще забыл упомянуть, что она была шикарно одета, и вообще выглядела отлично: высокая, стройная, в длинном темном пальто и в сапогах на каблуке. Пальто было расстегнуто, и я мог рассмотреть ее красивое фиолетовое платье. Волосы! Они были до самого пояса, такие темные и гладкие. Лицо худое, но не острое, нос прямой, губы в красной помаде, а глаза… как два темных блюдца. Я тогда ничего ей не ответил. Я застеснялся и побежал во двор. Постояв минуты три за калиткой, я вышел, но уже никого не было, а под ногами я увидел сверток. Внутри были конфеты, пирожки и пара яблок. Я все съел прям там. Все, кроме одного яблока. Я отнес его маме. К слову, она не оценила: разрезала на части и подала на стол, как закуску для себя, отца и еще троих друзей. Мне было обидно, я хотел, чтобы она с папой его съели сами. На этом история с тетей не закончилась. Она стала приходить и вручать мне пакеты с едой регулярно. Я ее ждал всегда вечером, когда возле дома зажигался фонарь. Она появлялась, как будто, из неоткуда, как всегда красивая и одетая не по погоде. Но я не мог с ней заговорить, возможно, из-за того, что я в принципе этого не умел. Забегая наперед: когда меня изымали социальные службы, то сказали, что я «социально и педагогически запущен». Всякий раз, когда видел эту женщину, я сразу убегал во двор, ждал за калиткой пять минут и после — забирал пакетик. Потом она стала меня звать: «Филипп, выходи». Но я не сдавался. Ожидания за калиткой стали более длительными, приходилось слушать, как она пытается меня безуспешно выманить. Я воспринимал происходящее, как игру, и поэтому выходить не собирался. Но странно, что она не ждала меня долго, как мне сейчас кажется, это было не более получаса. Не потому ли, что была легко одета? Вряд ли, иначе, как объяснить то, что было дальше. Однажды, в один прекрасный, или не очень, день она не пришла. Не пришла и на следующий. Когда в очередной раз простоял под двором и понял, что она не придет, я заревел. Мне хотелось кушать. Мой плач услышал отец. Он сидел на пороге и курил. Мне было так обидно, что я не мог успокоиться, и это очень взбесило папу. Он закричал: «Заткнись!». Но я заплакал еще сильнее. И тогда он взял меня за капюшон и со всей дури швырнул об стену дома. Я упал в сугроб и, подняв голову, увидел красные капли на снегу — из носа что-то текло. Когда вытер рукавом лицо, то снова увидел эти красные пятна, которые отпечатались на одежде. Я так испугался, аж плакать перестал. Хорошо, что был в шапке, иначе мог бы серьезно повредить голову. Когда отец ушел в дом, я все еще стоял на коленях на снегу и боялся пошевелиться. И тут я услышал высокий женский голос: «Филипп, выходи». Это пришла она. Я тут же обо всем забыл. Боль прошла и обида вместе с ней. Отворив калитку, я увидел женщину, как всегда, одетую в пальто и фиолетовое платье, она протянула мне сверток с едой прямо в руки. Я взял. «Филипп, — проговорила она, — пойдешь со мной? Я заберу тебя туда, где тебе больше никогда не будет больно и голодно, обещаю». Я готов был с ней пойти, но знаешь, о чем я подумал?

— О чем?

— Как мои родители будут без меня? Как я их оставлю? И поэтому той женщине ответил: «Нет». Тогда она моментально поменялась в лице, оно скривилось в жуткую озлобленную гримасу. Я испугался и хотел было дать деру во двор, но она схватила меня за плечо и больно сжала. Я вырвался и побежал почему-то не в сторону дома, а в лес. Бежал со всех ног, бежал, что было сил.

— Она гналась за тобой? — спросил Хан.

— Я не знаю, не видел. Мне не хватило смелости обернуться. Ну, а дальше ты помнишь. Меня нашли в лесу, замершего, истощенного, едва живого. Сколько я там пробыл — точно не установлено. Возможно, больше суток. Теперь ты понимаешь, почему меня задела именно история Милы? Она похожа на мою.

— Фил, то, что ты мне доверился… я ценю, правда. Но ведь таких историй больше, чем одна, верно? Отчего именно эта? Уверен, если порыться в делах, то можно найти прям идентичную твоей.

— Ты прав. Я всю жизнь старался не вспоминать то, что со мной произошло. И уже, кажется, даже забыл. Когда на практике я оцифровывал документы следователя и наткнулся на эту папку, то меня, как будто, молнией пронзило. В голове сразу замелькали кадры этой жуткой истории. Призраки прошлой жизни ворвались в мое сознание. Скорее всего ты прав, и просто сработал некий психологический триггер, и на самом деле, ничего особенного в этой истории с Милой лично для меня нет. Цель последних происходящих дней заключалась в том, что мне нужно было просто излить душу, рассказав о самом страшном кошмаре своего детства.

— Я всегда готов тебе помочь и выслушать, дружище, — сказал Хан, хлопнув Фила по плечу.

— Ау, полегче!

Тепло распрощавшись, ребята пошли каждый к своему дому. Фил жил двумя кварталами дальше, предстояло еще пройтись. Отзвонившись бабушке, он побрел в сторону дома. Круговорот мыслей не давал возможности ускорить шаг. Нужно было подумать. В частности, о том, как объяснить самому себе свою собственную неискренность в отношении лучшего друга? Ведь этот разговор изначально затевался с целью рассказать все то малообъяснимое, что с ним произошло. Хан должен все знать. Зачем было скрывать о том, что на самом деле его испугало в этой незнакомке? Ну, ладно, допустим показалось. Но подробности нахождения в лесу? Почему не рассказал про старушку, которая спасла его? Это ведь ключевое в этой истории! Так нельзя было поступать. Дав себе честное слово, все рассказать Хану (на этот раз, действительно все), Фил шагнул в подъезд.