«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие!

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже?!

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть Вторая

Последний поход «маленького капрала»!

Глава 1. «Полет орла» еще не закончен!

Союзники отказались признать права сына Наполеона на французский престол (о закулисной роли в этом вопросе Талейрана не писал лишь ленивый) и потребовали полного отречения. Бонапарт был отправлен на крошечный остров Эльба (площадью в 222 кв. км с населением в 10 тыс. чел.) в Тирренском море. Императора французов превратили в императора всего лишь средиземноморского островка. Ему обещали пенсию в 2 млн. франков в год из французского казначейства. Однако он так и не получил денег и к началу 1815 г. оказался в сложном финансовом положении. Было позволено взять с собой батальон его любимой Старой Гвардии, но… супруге и сыну не разрешили последовать за мужем и отцом. Правда, вопрос о том, насколько желала этого сама Мария-Луиза остается дискуссионным.

Кстати, ровно три года назад, весной 1811 г. Наполеон, будучи в зените славы и могущества, (по крайней мере, так считал он сам) в беседе с подчинявшимся ему в ту пору баварским генералом Вреде весьма высокопарно заявил, что через три года, он — Наполеон Бонапарт — будет «властелином мира»! Прошло три года после той «исторической фразы» и Наполеоне ди Буонапарте действительно оказался «властелином» маленького кусочка суши посреди Средиземного моря.

Таковы Гримасы Судьбы или, как принято говорить: «от великого до смешного — один шаг»…

Прибыв туда 4 мая 1814 г., он лаконично, но не без иронии, высказался по поводу своего нового статуса: «Это будет остров отдыха». На самом деле вряд ли он рассчитывал оставаться там до конца своих дней. Один из его заклятых врагов — знаменитый Шатобриан — очень четко охарактеризовал суть произошедшего: «Да может ли такой человек примириться с положением властителя овощной грядки?!» И действительно все бурное прошлое Наполеона восставало против бесконечного прозябания на острове, откуда он пристально следил за событиями во Франции. Последнему Демону Войны было всего 45 лет… и он еще не сказал своего последнего слова: не наигрался в «солдатики», причем, в настоящие, а не «оловянные». «…Бурбоны явятся, и бог знает, что последует. Бурбоны — это внешний мир, но внутренняя война…»

В Вене собрался конгресс государств — участников войны с Наполеоном. Францию вернули в дореволюционные границы. Была восстановлена на троне династия Бурбонов, свергнутая в 1793 г. Сам старый подагрик Людовик-Станислав-Ксаверий, волею судеб превратившийся в Людовика XVIII, будучи человеком глупым, но безобидным, большой опасности для страны не представлял. Зато его главный советник и брат, граф д’Артуа — человек крайне мстительный и злобный — начал так «рулить» страной, что «всем мало не показалось». Францию наводнили вернувшиеся дворяне, которые не желали понять, что к прежней жизни возврата нет: «они ничего не забыли, но и ничему не научились». Эти слова принадлежат человеку, который прекрасно знал французское дворянство изнутри — выходцу из старинного дворянского рода Шарлю-Морису де Талейрану«дьяволу» политической интриги рубежа XVIII/XIX веков. Ему вторил и российский император: «Бурбоны и не исправились, и неисправимы». И это говорили люди, которые посадили их на трон — опять посадили. Одной из самых тяжелых ошибок стало пренебрежение наполеоновским маршалатом, в частности, колкости в отношении их жен, например, Аглаи Ней, чей муж, несмотря на смену режима, оставался лучшей шпагой Франции и встреча с ним однозначно приводила к смертельному исходу.

Их заносчивость играла на руку опальному императору. Проведя более четверти века в изгнании, они не могли «найти опору в изменившемся национальном сознании» французского народа и совершали ошибку за ошибкой, отчуждая от себя широкие слои населения (как крестьянство с их землей, так и буржуазию с ее частной собственностью), стремясь вернуть себе все утраченные ими в годы революции привилегии и богатства, а также примерно наказать «бунтовщиков». Абсолютное большинство французов воспринимало их как лакеев европейских монархий, в частности, главного среди них «наполеононенавистника» — российского императора.

Страсти накалились до предела, когда подвергся «чистке» святая святых наполеоновской армии — ее офицерский корпус. Вернее, то, что от него осталось после ужасных по потерям кампаний 1812, 1813 и 1814 гг. — людей, прошедших-проскакавших с боями всю Европу вдоль и поперек, терявших товарищей по оружию и получавших раны и увечья во Славу Франции!

…Между прочим, не секрет, что «бунт маршалов» — «мужской разговор по душам» сыграл-таки далеко не последнюю роль в решении императора отречься от престола. Увидев тогда, что от него отвернулись даже его ближайшие сподвижники, он решил-таки отказаться от продолжения борьбы и примириться со своей участью. Освобожденные от присяги императору маршалы тут же покинули его и перешли на сторону Бурбонов, прибывших в столицу Франции в обозе иностранных армий. При новой власти маршалы, как и предполагали, сохранили все свои чины, титулы, поместья и замки. Правда, ежегодной ренты, которую они получали со своих номинальных владений (герцогств), находившихся за пределами Франции, они лишились. Словом, при новом режиме военная элита Наполеона, за немногим исключением, устроилась совсем неплохо, обретя долгожданный покой и полный комфорт. Однако свое влияние в армии она начала быстро терять. Между нею и армией образовалась глубокая трещина, которая с каждым месяцем все более увеличивалась. Своей армии Бурбоны не имели и были вынуждены довольствоваться бывшей наполеоновской, хотя и сильно сокращенной. Ее солдаты, в основной массе бывшие крестьяне, не желали возвращения дореволюционных порядков, а заслуженные боевые офицеры, прошедшие сквозь огонь многих сражений, были оскорблены тем, что теперь ими командовали воевавшие против Франции бывшие эмигранты или же не нюхавшие пороха родовитые юнцы — дети эмигрантов. Те и другие с пренебрежением относились к боевым заслугам и традициям республиканской, а затем императорской армии. Назначенный военным министром прагматичный маршал Гувион Сен-Сир советовал королю: «Если вы, сир, хотите, чтобы армия была с вами, оставьте ей трехцветное знамя». Но для Бурбонов и окружавших их ультрароялистов такое было неприемлемо. Не для того они «страдали» чуть ли не четверть века, чтобы теперь, после победы, встать под знамена «бунтовщиков-цареубийц». Все, что было связано с Революцией и Империей, у них вызывало чувство отторжения и глубокой ненависти. Они ничего не забыли и нечему не научились…

А ведь с военной кастой — основой всех авторитарных режимов — так поступать нельзя! Толковые политики всех времен и народов вплоть до сего дня (!!!) этого всячески избегают! А если вдруг забывают об этом, то потом об этом горько сожалеют, как например, «пенсионер союзного значения» сиволапо-бородавчатый мужлан Микитка Хрущ!

…Многие из отставников-ветеранов, чью израненную грудь украшал белый эмалевый крест Почетного легиона, в жестких условиях инфляционной экономики, голодали. Их демобилизовали и приказали «не путаться под ногами». Все были недовольны. Во все времена и во всех странах, срочно демобилизованные военные с трудом вживались в весьма непривычную для них мирную жизнь. Не стали исключением и французские солдаты. Около 12 тысяч офицеров — старых, заслуженных фронтовиков, оказавшихся в лучшем случае на половинном жалованье — изливали свое возмущение в кафе, где они собирались, чтобы почитать парижские новости, прихлебнуть стаканчик красного во славу их «маленького капрала» и поскорбеть о «добрых старых временах» (Итальянской кампании, Египетской экспедиции, Маренго и Аустерлице, Фридлянде и Ваграме), о личных встречах с самим Отцом Солдат! Время шло, и стали забываться смерть, страх, усталость, грязь, голод и боль наполеоновских войн (чума испепеляющего сирийского похода, снежные бураны безрезультатно-кровавого Эйлау, ужасы испанской «герильи», невероятные потери ничейного Бородино, жуткая ретирада из спаленной Москвы и трехдневная «мясорубка» под Лейпцигом), оставались лишь прекрасные воспоминания о Великой Славе, добытой ими под началом их любимого «стриженного малыша» в скромной треуголке и потертой длиннополой серой кавалерийской шинели конных егерей…

А рассказы гвардейцев о сцене прощания Маленького Капрала с его сильно поредевшей, но прославленной Старой Гвардией, целованием ее прострелянного, но непобедимого знамени (а значит и со всеми солдатами и офицерами Великой армии!) и вовсе моментально превратились в героическую легенду, от скупых нюансов которой перехватывало горло абсолютно у всех вояк — независимо от возраста и чина…

Вполне, естественно, что они только ждали, что Отец Родной вернется к своим профессиональным головорезам и снова поведет их в поход… хотя бы против тех, аристократов, которые не нюхали пороху, а всю их Великую Эпоху отсиживались по европейским закоулкам!

А Францию тем временем будоражили упорные слухи, о возможном удалении ее опального императора с о. Эльба куда-нибудь подальше в океанскую «глушь». Предупреждал ведь об этом Богарне своего экс-отчима. Были и другие «сигналы» на эту тему. Существовала и прямая угроза убийства «генерала Бонапарта» со стороны роялистов и французских властных структур. По крайней мере, на эту щекотливую тему весьма активничала британская пресса. И наконец, Людовик XVIII отказался платить «императору Эльбы» оговоренную ему в Фонтенбло ежегодную пенсию в два млн. франков, а так же немалые суммы всей его многочисленной родне. Союзники попытались было пожурить всем обязанного им Бурбона, но сами воздержались взвалить на себя «эту непосильную ношу».

Так бывает, причем, во все времена…

Глава 2. «Дьявол сорвался с цепи!!!»

…25 февраля 1815 г. со всей своей «армией» (генералами Бертраном, Друо, Камбронном, тысячью солдат (700 гвардейцев, польскими уланами и четырьмя пушками) «эльбский узник» (коим он никогда не был) покинул на бриге «Энкостан» («Непостоянный») о-в Эльба. По пути во Францию ему повстречался французский дозорный фрегат «Зефир», чей капитан сквозь туманную мглу поинтересовался о здоровье Наполеона, получив в ответ от… него самого, что лучше не бывало!

Корабли разошлись разными галсами и «побег-полет корсиканского орла» продолжился.

Кстати сказать, кое-кто из историков предполагает, что для истории был бы предпочтительнее переезд-«побег» Наполеона в любой франкоязычный город в… США, например, в Новый Орлеан. Там, он, наверняка, стал бы фигурой номер «Раз!!!». Недаром ведь, после Ватерлоо у него была весьма здравая мысль ретироваться за океан к своим американским соотечественникам, но он явно опоздал с этим «марш-броском через океан»…

1 марта генерал Бонапарт со своей «бригадой» высадился на юге Франции в бухте Жуан, неподалеку от мыса Антиб, где он когда-то провел полмесяца в каземате небольшого форта в ожидании… гильотины. Через четыре дня об этом знали в Париже, а спустя еще пять — в Лондоне! «Полет корсиканского орла» продолжился: конечная точка его полета — шпиль Собора Парижской Богоматери!

…«Маленький капрал» считал, что еще может повернуть колесо Фортуны вспять, пустившись в свою последнюю, решающую игру. Ему было нечего терять — ему казалось, что он может выиграть все! И он обратился к французам с прокламацией:

«Солдаты! Находясь в изгнании, я услышал ваш голос и прибыл к вам через все препятствия и опасности. Ваш командующий, взошедший на трон по воле народа и поднятый вами на щит, возвратился. Сорвите это отвергнутое нацией знамя, под которым в течение двадцати пяти лет собирались все враги Франции. Наденьте снова трехцветную кокарду, которая была на вас в дни великих событий…

Солдаты! Встаньте под знамена вашего командующего. Победа будет продвигаться вперед с быстротой атакующих войск. Орел с национальным знаменем будет лететь от колокольни к колокольне, и так — до самых башен Собора Парижской Богоматери. И тогда вы сможете гордо показывать ваши шрамы и рассказывать о том, что вы совершили, — вы станете освободителями Родины. А в старости, когда окружающие вас сограждане будут почтительно внимать рассказу о ваших подвигах, Вы сможете с достоинством сказать им: «Я был в той самой Великой Армии, которая дважды брала Вену, входила в Рим, Берлин, Мадрид и Москву и которая избавила Париж от позорного клейма, оставленного предательством и пребыванием врага»»…

Пораженная Европа оцепенела от страха — «дьявол сорвался с цепи»!

Наполеон сам идет во главе своих солдат, опираясь на палку, иногда спотыкаясь на заледеневшем камне или снежном бугре. «Ни одного выстрела, — отдает он приказ, — ни одной капли крови!»

Причем, он намеренно идет на Париж окольным, горным путем — прямая дорога через роялистским настроенные области могла сулить ему малоприятные последствия. Действительно, по началу местные жители встречали его достаточно напряженно. Массового энтузиазма и всенародной поддержки явно не наблюдалось: обескровленная генералом Бонапартом страна не хотела больше воевать, но и Бурбоны с дворянством ее уже успели «достать по полной программе»! Одни были потрясены случившимся, другие — встревожены, и лишь третьи — обрадованы.

Правда, уже первая встреча с солдатами короля показала, кому в действительности принадлежит армия.

Одна из многочисленных версий этого судьбоносного для Франции и Европы события гласит следующее.

7 марта у селения Лаффре близ Гренобля, прикрывавшего вход в ущелье, рота саперов и батальон 5-го линейного полка преградил дорогу отряду «генерала Бонапарта». Батальонному командиру майору Делессеру (Делассару) был дан строжайший приказ немедленно «вести огонь на поражение», если мятежный император не остановится. Наполеон пошел на сближение с королевскими войсками и, казалось, начавшийся 1 марта «полет корсиканского орла» над просторами Франции будет прерван на узкой пролегающей в ущелье альпийской дороге.

Нам известно, что дальнейшее развитие событий проходило примерно так.

«…Оказавшись в поле видимости правительственных солдат, Наполеон отдал приказ гвардейцам своего маленького отряда переложить ружье из правой руки в левую. Наполеон умел рисковать: его солдаты приблизились к королевской армии, в сущности, безоружными, держа в левой руке ружье, опущенное вниз.

Два батальона стоят лицом к лицу. Солдаты, возможно бившиеся плечом к плечу под Маренго и Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау и Ваграмом, Бородином и Лейпцигом, настороженно смотрят друг на друга. Малейшая неосторожность — и прольется кровь. Стоит тягостное молчание…

Не сбавляя шага, смертельно бледный Наполеон спокойно идет навстречу нацеленным в него ружьям. Жестом руки остановив своих «ворчунов», сняв свою потертую, обкуренную порохом всех армий Европы и продутую всеми ветрами (от Мадрида до Москвы и от Брюсселя до Милана), знаменитую треуголку, он пошел к противнику один, без охраны, и, подойдя на расстояние пистолетного выстрела, намеренно медленно расстегнул свою старую серую длинную шинель гвардейских конных егерей, так чтобы был виден орден Почетного легиона и голосом, в котором ничто не выдавало внутреннего волнения, сказал: «Солдаты 5-го пехотного полка, узнаете ли вы меня? Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Я становлюсь под ваши пули. Цельтесь лучше в своего „маленького капрала“…»

Это был верно рассчитанный ход!

Впрочем, кое-кто утверждает, что на самом деле никакой тягостной тишины не было! По приказу Бонапарта было развернуто знамя французской республики — триколор, а гвардейский военный оркестр заиграл музыку под которую 20 с лишним лет назад революционные французы шли умирать за Отечество, которое оказалось в Опасности — легендарную «Марсельзу», при первых звуках которой французы и сегодня встают и… поют ее, как государственный гимн Франции! Если все — так (о «Марсельезе» и триколоре пишут редко), то «генерал Бонапарт» тогда применил три очень сильнодействующих на солдатскую психику «маневра»: «обезоружил» своих гвардейцев, «прикрылся» национальным трехцветным знаменем блестящих побед предыдущей эпохи борьбы со всей монархической Европой, воздействовал звуком — берущую за душу музыку великих перемен. По всему получается, что Наполеон, вернувшись во Францию, наглядно всем показал: «клыки его были все еще крепки, а зубы — остры»…

А ведь если бы тогда пуля французского солдата поразила Наполеона, то это была бы не просто по театральному «красивая точка» в его фантастической карьере, а по истине Легендарная Смерть! Но никто никогда (кроме, пожалуй Александра Македонского!?) не оказывал такого поистине мистического влияния на солдатские умы, как Наполеон.

Кстати, сегодня на месте этого исторического события разбит небольшой парк с памятным знаком и мемориальной доской с крайне доходчивыми словами «маленького капрала» своим «детям-солдатам»…

…Гробовое молчание повисло над ущельем, участникам этого невероятного события, особенно с наполеоновской стороны, оно показалось длиною в вечность.

«Огонь! — еще пытается скомандовать какой-то офицер-роялист. Все напрасно. Солдаты, расстроив ряды, бросились к Наполеону. Они плакали от восторга, падали на колени, целовали его руки. Для солдат он всегда оставался «стриженным малышом», которого они любили с грубоватой и наивной нежностью…

Кстати, этот драматичнейший момент в ярчайшей на события военно-политической биографии Последнего Демона Войны очень емко, лаконично и доходчиво запечатлен в лучшей исторической киноленте посвященной Наполеону Бонапарту — во все том же легендарном «Ватерлоо» С. Ф. Бондарчука, снятом давным-давно — полвека назад…

«Да здравствует император!» — вопили в восторге королевские (вернее, уже бывшие!) солдаты, и батальон в полном составе перешел на сторону Наполеона. Припадок массового умопомешательства был столь силен, что не скоро удалось успокоить солдат, построить и повести на Гренобль…

По дороге к войскам французского императора присоединился 7-й линейный полк, отправленный было на подкрепление гарнизона Гренобля, но его полковник Лабедуайер перешел на сторону «маленького капрала», дав, правда, при этом тому очень доходчивый совет: «…Вашему Величеству следует отказаться от завоеваний и стремления к чрезмерному могуществу, составившему несчастье Франции и Ваше собственное». А ведь переход на сторону «корсиканского орла» будет стоить молодому Лабедуайеру после краха «Ста Дней» очень дорого…

…Потомственный граф, участник наполеоновских войн Шарль-Анжелик-Юше де Лабедуайер (17 апреля 1786, Париж — 19 августа 1815, там же) поступил на военную службу в 20 лет. В 1806—07 гг. участвовал в войнах с Россией в Польше и Пруссии и был назначен адъютантом к маршалу Ланну. В 1808 г. он сражался в Испании и был ранен при Туделе. Выздоровев, в 1809 г. находился в штабе Эжена де Богарне и за отличие был назначен командиром 112-го линейного полка. В 1813 г. отличился при Люцене и Бауцене и был ранен при Кольберге. После Первого Отречения Наполеона и реставрации Бурбонов Лабедуайер снова вступил в армию: ему был пожалован орд. Святого Людовика и он был отправлен в Гренобль командовать 7-м линейным полком. После того, как в марте 1815 г. Лабедуайер примкнул к нему с частью своего полка к вернувшемуся с Эльбы императору и своим примером увлёк всю армию, его назначили бригадным генералом и включили в число пэров Франции. В битве при Ватерлоо он будет сражаться в качестве генерал-адъютанта императора.

Кстати, в очень профессионально снятом советско-итальянском художественном фильме «Ватерлоо» (1970, режиссёр С. Ф. Бондарчук) образ Лабедуайера создал французский актёр Филип Форке…

Затем он поспешит в Париж, где на заседании палаты пэров 22 июня будет резко возражать против Бурбонов, отстаивая наследственные права сына императора — Наполеона II. После Второй Реставрации Лабедуайер намеревался бежать в Америку (министр полиции Фуше выдал ему паспорт, чтобы он выехал в Швейцарию), однако вернется в Париж, чтобы участвовать в заговоре против Бурбонов. 2 августа 1815 г. генерала арестуют, передадут военному суду и, несмотря на яростную защиту известным писателем и политическим публицистом Бенджаменом Констаном, осудят и расстреляют. При расстреле потомственный аристократ, как и многие из его приговоренных перепуганными событиями «Сто дней» Бурбонами к смерти «братьев по оружию» — бонапартистов, проявит необычайную твёрдость. Ему было всего лишь 29 лет и 9 из них он отдал армии, пройдя за этот срок путь до бригадного генерала. Его похоронили на знаменитом генеральском участке кладбища Пер-Лашез. Наполеон не забудет одну из своих многочисленных без лести преданных шпаг и завещал детям казенного Лабедуайера 150 тыс. франков…

Гренобль был взят без единого выстрела.

«До Гренобля я был авантюристом! В Гренобле я стал правящим принцем!! Через десять дней я буду в Тюильри!!!» — говорит своей ошеломленной случившимся маленькой свите счастливый Бонапарт. Позднее он писал, что это был один из самых запоминающихся моментов в его феерической жизни.

Теперь уже и народ встречал своего императора ликованием. Он как бы олицетворял для них революцию двадцатипятилетней давности со всеми ее новациями и в первую очередь, ощущением свободы. Понятно, что его возвращение — возвращение героя — стало захватывать их воображение все сильнее и сильнее. Старые солдаты с радостью вливались в ряды наполеоновского войска. Они же приводили новобранцев.

Становилось понятно, что остановить «генерала Бонапарта» уже невозможно. События развивались словно снежный ком — стремительно и неукротимо!

Форсированным маршем маленькая наполеоновская армия быстро продвигалась на север. Страна пришла в величайшее смятение. Ненависть к Бурбонам, прокладывала дорогу Наполеону на Париж, на стенах которого по ночам стали появляться все более и более угрожающие надписи: «Долой дворян! Смерть роялистам!! Сансон, вспомни свое ремесло!!! Бурбонов — на эшафот!!!».

Между прочим, при каждой остановке Бонапарт очень умело обращался с речами к местным жителям, весьма искусно применяясь к их разным вкусам. Крестьянам — одного из самых недовольных Бурбонами, готовящимися возвратить вернувшимся на родину дворянам их земли, сословий населения Франции — он гарантировал владение их землей, доставшейся после революции 1789 г. Горожанам — финансовые реформы.

И, наконец, самое главное — для всех — он не хочет войны, теперь Франция будет миролюбивой! В общем, всем говорил то — что надо!

Пользоваться особенностями момента Наполеон умел…

Наступил момент истины и для «легатов» генерала Бонапарта, т.е. его маршалов.

Некоторым из них, оказавшимся на службе у Бурбонов, выпала нелегкая честь попытаться остановить «стремительный полет корсиканского орла»! Ставкой стала их дальнейшая судьба: на кого поставить и не прогадать!?

Первым из них на пути у Последнего Демона Войны оказался самый из них… хитроумный и дальновидный — старина Массена, командовавший 8-м военным округом в Марселе — тем самым, на территории которого высадился бежавший с о-ва Эльба Наполеон. Он очень ловко сманеврировал: пропустил «вражескую» колонну (небольшой отряд!) вперед (на север — на Париж) и только потом начал преследование, вернее, «топтание на месте» — ссылаясь на то, что новобранцы не столь хороши на маршах, как их «отцы», которых «генерал Бонапарт» положил костьми по всей Европе — от Лиссабона до Москвы. При любых раскладах у него получалось почти идеальное алиби: для короля — он… не успел, для императора — он тому… не противодействовал. Он дает также советы герцогу Ангулемскому, пытавшемуся организовать на юге Франции сопротивление «узурпатору», но сам проявляет полную пассивность, демонстративно оставаясь в стороне от тогдашних бурных политических событий. Правда, такое явно двусмысленное поведение Массене впоследствии не простят ни роялисты, ни бонапартисты.

Удино, командовавшему в Меце, повезло еще больше: его офицеры откровенно предупредили своего маршала, что если он вякнет перед строем «Да здравствует король!», то услышит в ответ громогласное: «Виват, император!!!» Бесстрашный гренадер все понял как надо и… сдал командование.

10 марта бывшему наполеоновскому маршалу Макдональду, до последнего служившего своему императору в 1814 г., пришлось спасаться бегством из Лиона, где он по королевскому приказу совместно с королевским братом, графом д`Артуа попытался было организовать сопротивление стремительно двигавшемуся на Париж «генералу Бонапарту». Гробовым молчанием на призыв «Да, здравствует король!» солдаты доходчиво объяснили маршалу, что против своего «маленького капрала» они не пойдут.

От этой новости в Версале начался переполох.

Против «сорвавшегося с цепи дьявола» во главе сильной армии был брошен один из самых прославленных полководцев Франции — маршал Ней. Тот самый, который так многим обязанный своему императору, потом столь энергично подталкивал его к отречению в роковые дни весны 1814 г.

А теперь его и вовсе занесло!

Без колебаний он принял это назначение. Прощаясь с королем, бывший славный генерал революционной армии подобострастно поцеловал монарху руку и заверил, что самым счастливым днем его жизни станет тот, когда он докажет его Королевскому Величеству свою преданность. В припадке верноподданнических чувств «республиканец-перевертыш» Ней клянется Людовику XVIII, что выполнит его приказ и привезет Наполеона, как канарейку в железной клетке (J, amenerai l, usurpateur dans le carreau de fer!). Благоразумный король был потрясен рвением одного из любимцев Наполеона и когда тот вышел за дверь, иронически заметил: «Ну и канарейка!»

Обе армии шли навстречу друг другу. Армия Нея могла остановить Наполеона: она была неизмеримо сильнее.

Но Наполеон хорошо знал «Храбрейшего из храбрых №2», чью жену совсем недавно оскорбила придворная камарилья. Он «сделал ход конем»: переслал тому записку с многозначительными словами «Я приму Вас так же, как на следующий день после bataille de Moskova!» Как известно, после того самого страшного из всех больших сражений Бонапарта, Ней публично весьма нелицеприятно высказался о полководческом настоящем императора французов! Тому, естественно, об этом донесли, но он мудро пропустил остроту своего маршала мимо ушей, поскольку прекрасно знал, что Ней всего лишь маршал, а он главнокомандующий и в дальнейшем вел себя с ним, как ни в чем не бывало. В ответ Ней передал свою записку: «Если вы будете править тиранически, то я ваш пленник, а не сторонник!» Ознакомившись с посланием, Наполеон иронично усмехнулся и, покрутив пальцами у виска, задумчиво бросил своей свите: «Похоже, что наш „Les Brave des Braves“ совсем спятил!» Парадоксально, но в чем-то он был прав: то, как безрассудно будет воевать Ней, какие он совершит непростительные для маршала Франции ошибки — все это роковым образом скажется на исходе последней военной кампании «маленького капрала». Но все это будет потом и ни один лишь маршал Ней станет причиной окончательного фиаско «генерала Бонапарта», а пока у Наполеона не было иного выхода, как любыми способами перетянуть одну из легенд французского оружия на свою сторону.

Когда 14 марта обе армии встретились у Осера, Ней, забыл про присягу Бурбонам и громкое обещание поступить с Бонапартом «по-свойски», без колебаний выхватил саблю из ножен и воскликнул: «Офицеры, унтер-офицеры и солдаты! Дело Бурбонов… погибло навсегда!» Когда Людовику XVIII доложили об измене Нея, он с негодованием воскликнул: «Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!» Если это и была измена королю и присяге, то она, по всей вероятности, произошла не из-за вероломства его характера, а скорее всего из-за отсутствия такового. Недаром потом — уже на о-ве Св. Елены — Наполеон весьма однозанчно высказался о Нее: «Никто не должен нарушать данное слово. Я презираю предателей. Ней обесчестил себя». Давая там же, оценку Нею как военачальнику, Наполеон высказался так: «Ней — храбрейший человек на поле битвы, но вот и все». Можно, конечно, предположить, что маршала увлекли его подчиненные и он не смог устоять в сложившейся ситуации. «Словно плотина прорвалась, — оправдывался же потом Ней, — я должен был уступить силе обстоятельств». Когда кто-то из про-роялистски настроенных офицеров попытался было упрекнуть маршала в нарушении королевской присяги, то услышал в ответ: «Разве я могу остановить движение моря своими руками!?»

Кстати, когда Наполеон с Неем встретились, то маршал попал в неловкую ситуацию. Вернувшийся император полушутливо-полуехидно спросил «Les Brave des Braves №2»: «Я думал, что вы сделались… эмигрантом?» Ответ, как и в момент отречения Бонапарта весной 1814 г., был достойным и твердым: «Мне следовало бы им стать, но сейчас это — слишком поздно!» «Это верно, — добавил Ней, — что я обещал королю привезти вас в Париж в железной клетке. Но дело в том, что я уже тогда решил присоединиться к вам, и я считал, что не смогу сказать ничего лучше, чтобы скрыть мои намерения». «Не нужно извинений, — парировал император, — я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах». Судя по тому, как развивались дальнейшие события, оба тогда кривили душой. «Храбрейший их храбрых №2» потом публично озвучил главную причину своего перехода на сторону «генерала Бонапарта»: «… я больше не хочу, чтобы меня унижали… Только с таким человеком, как Бонапарт, армия сможет добиться уважения». Вернувшиеся Бурбоны «так ничего и не поняли». Покинув белое знамя Бурбонов и снова встав под трехцветное, а также сыграв решающую роль в повторном возвращении Наполеона на престол, Ней тем не менее не обрел его полного доверия. У императора еще слишком свежи были воспоминания о том апрельском дне 1814 г., когда Ней, изменив своему воинскому долгу и присяге, открыто и при том в довольно грубой форме потребовал от него отречения от престола. Недаром ведь Наполеон прямо высказался о Нее: «У него есть наклонность к неблагодарности и крамоле. Если бы я должен был умереть от руки маршала, я готов бы держать пари, что это было бы от его руки». И вот теперь, когда не прошло и года, маршал снова изменил присяге, на этот раз — королю. Поэтому сразу возникал вопрос — как можно верить такому человеку? Да и сам Ней, по всей видимости, осознавал всю незавидность своего положения, потому после повторного воцарения Наполеона сразу же отошел от дел и удалился в свои поместья…

Теперь уже могучий, неудержимый поток двигался на Париж, и ничто ему не могло противостоять. Рассказывали, что Наполеон даже послал Людовику издевательское письмо: «Дорогой брат, не шли мне больше солдат. У меня их хватает!» (На самом деле таков был весьма остроумный огромный плакат, вывешенный на Вандомской площади!)

Изрядно перетрухнувший непотребно тучный Людовик XVIII, решил не рисковать и 19 марта вместе со всем своим двором кинулся в бега (или, как выражается современная продвинутая молодежь — «ударил по тапкам») к бельгийской границе. Это было единственно правильное решение, когда королевская армия дивизия за дивизией, полк за полком, батальон за батальоном, эскадрон за эскадроном под громоподобные кличи «Виват, император!!!» переходила на сторону маленького плотного человечка в потертой треуголке и видавшей виды серой длиннополой кавалерийской шинели конных егерей.

Между прочим, за королем по долгу службы последовали Мармон, Макдональд, Мортье и Бертье. Правда, трое последних на самой границе покинули своего короля, причем, под весьма разными предлогами или причинами. Невозмутимый Макдональд, подобно бесстрашному Удино, предпочел отправиться в свое поместье и уже оттуда наблюдать за дальнейшим развитием событий. Мортье развернул коня в сторону… «генерала Бонапарта», чтобы разделил с ним все перипетии «Ста дней». Но в боях самой краткосрочной Бельгийской кампании «корсиканского орла» наш герой уже участия не принимал. Как только наполеоновская армия начала движение вперед к бельгийской границе Мортье внезапно занемог (его скрутил ишиас?). До сих пор трудно сказать чего было в его неожиданной «болезни» больше: «дипломатии» или… Не исключено, что на смену первоначальной солдатской прямоте все же пришла политическая целесообразность. Бертье под предлогом необходимости проведать свою семью направился в Бамберг и… выпал из окна верхнего этажа своей квартиры, стремясь разглядеть со стула проходившую мимо колонну вражеских войск. Историки до сих пор гадают: то ли Бертье рухнул со стула, то ли сам оттуда сиганул, то ли ему кто-то в этом помог!? Так или иначе, но гений штабной работы теперь уже навсегда покинул своего давнего благодетеля. И лишь самый старый приятель Бонапарта Мармон, совсем недавно сведший к нулю шансы Наполеона оставить свой престол своему малолетнему сыну, не стал испытывать судьбу, отправился вместе с королем в Гент. Как показало время, по началу Мармон крупно выиграл от этого «маневра», вознесшись очень высоко при Бурбонах, но затем все закончилось его личной трагедией — он станет изгоем среди последних еще живых наполеоновских маршалов. Правда, это уже другая история — история маршалов «генерала Бонапарта» — реальных и «виртуальных»…

Парижские газеты весьма симптоматично освещали поход Наполеона на Париж!

Согласно мемуарам свидетеля той поры маршала Макдональда это выглядело так: «Тигр вырвался из своего логова!»; «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан!»; «Бандит прибыл в Антиб!»; «Людоед идет к Грассу!»; «Захватчик занял Гренобль!»; «Генерал Бонапарт вступил в Лион!»; «Наполеон приближается к Фонтенбло!»; «Император сегодня проследует в Тюильри!» и наконец «Его Императорское Величество ожидается сегодня в своем верном Париже!»

Впрочем, есть и несколько иные трактовки этих лозунгов.

Не прошло и года с момента исторического прощания «маленького капрала» со своими «старыми ворчунами» во дворе Белой лошади, а он уже снова был в Фонтенбло. А затем был Париж — на въезде в который, толпа отставных офицеров подхватила «маленького капрала» на руки и понесла в Тюильри под крики «Да здравствует император!!!» Такого рева Тюильри не слышал никогда! Очевидцы уверяли потом, что под потолком закачались люстры!

В течение 20 дней Наполеон действительно покорил Францию без единого выстрела!

Все очень просто: Бурбоны всем надоели, и во время их правления об императоре вспоминали только хорошее, причем, каждый — свое. Создавалось впечатление, что вернувшийся генерал Бонапарт уже одержал свою величайшую победу или заключил вечный мир с поверженными врагами.

Кстати, во всей Франции так и не нашлось человека, который решился бы одним выстрелом остановить «полет корсиканского орла»! А ведь возможностей было предостаточно, хотя бы у офицеров-роялистов! Но руки способной нажать на курок так и не нашлось! Солдатскому любимцу «Маленькому Капралу-Стриженному Малышу» был уготован иной конец — банальный, в постели, от тяжелой продолжительной болезни…

Такого триумфа он еще не знал!

«Народ и армия привели меня в Париж, — говорил он в те дни. — Это все совершили солдаты и младшие офицеры, народу и армии я обязан всем». Растроганный Наполеон предельно лаконичен и доходчив в своем обращении к соотечественникам: «Французы! Я прибыл к вам, чтобы восстановить свои права, которые являются одновременно вашими правами».

Между прочим, вернувшись в Париж, Наполеон прекрасно понимал, что править страной так, как он это делал прежде — нельзя. Деспотия — это уже прошлое. Взять влево к якобинцам — это было не для него. «Я никогда не буду королем Жакерии!» — говорил он тогда и потом, уже после фиаско при Ватерлоо, когда некие горячие головы предлагали ему поднять знамя национально-освободительной борьбы против англо-прусско-австро-русской интервенции. Предстоял путь ограниченных либеральных реформ, пройти который ему вместе с французами уже было не суждено…

Так на волне патриотического подъема начались невероятные, легендарные «Сто дней» (20 марта — 22 июня 1815 г.) правления императора Наполеона.

Казалось, капризная Фортуна решила еще раз повернуться лицом к своему любимцу: дала последний шанс повернуть вспять ход европейской истории! Правда, в «мирного» «генерала Бонапарта» как-то никому не верилось, а кое-кто из наиболее прозорливых полагал, что лимит везения он уже выбрал…

Между прочим, среди женщин, которых он в свое время облагодетельствовал в прямом и переносном смысле, приветствовали его возвращение очень немногие (Валевска, Фуре, Жоржина, Дюшатель и его падчерица Гортензия). (См. том III, моей книги «Свет и Тени» «генерала Бонапарта»: «Первый диктатор Европы». ) Все остальные либо не хотели рисковать своими состояниями и социальным положением либо активно его осуждали и даже выступали против, причем — агрессивно, как например, де Водэ и Бургуа. (См. там же.) У слабого, но когда надо очень сметливого пола, «от любви до ненависти — один шаг» и, как правило, он — очень короткий, а месть его и вовсе — ужасна, беспредельна и… непредсказуема. «Се ля ви». А после краха под Ватерлоо с ним останутся только две женщины: его мать и его падчерица! Первая по вполне естественной причине, этой был ее гениальный сын, а вторая — в память о ее безвременно усопшей матери, которую он несмотря на все ее «бабские глупости» любил и сделал императрицей, пока не принял рокового решения о династическом браке…

Если до рокового похода 1812 г. все им восхищались, то теперь его магия уже ослабела. Страх перед ним исчез, налицо стали проявления физической слабости того, кто совсем недавно был полубогом. Он растолстел, его жесты стали медлительны, походка — тяжелой. Признавал это и он сам. «…Я старею. В сорок пять лет человек не тот, что в тридцать…» — говорил он в беседе с известным писателем и политическим публицистом Бенжаменом Констаном. Более того, он все чаще начнет сомневаться с принятием своевременного решения, в том числе, на войне… на поле боя!

Чего раньше за ним — Последним Демоном Войны — не водилось!!!

Возродившемуся императору французов пришлось столкнуться с трудностями при формировании своего правительства: почти всех пришлось уговаривать, а кое-кого даже принуждать к сотрудничеству. Многие не хотели рисковать, предчувствуя нехорошие последствия для них лично. И хотя внешне все было похоже на времена могущества империи, но людей вокруг стало меньше и их поведение изменилось. Его воздействие на людей уже не было столь мощным: никто не понимал — по какому пути он пойдет…

Время эйфории и восторгов закончилось очень быстро…

Их сменило волнующее и тревожное ожидание…

Предвестник горьких разочарований?

Так или иначе, но «полет корсиканского орла» продолжился!

В Вене в ту пору проходил Венский конгресс, где решались территориальные вопросы в «обновленной» Европе. Вечером 7 марта в императорском дворце был бал, данный австрийским двором в честь собравшихся государей и представителей европейских держав. Вдруг в разгар празднества гости заметили какое-то смятение вокруг императора Франца: бледные, перепуганные царедворцы поспешно спускались с парадной лестницы, и вообще создавалось впечатление, будто во дворце внезапно вспыхнул пожар. В одно мгновение все залы дворца облетела весть, заставившая всех собравшихся в панике покинуть бал: только что примчавшийся курьер привез шокирующее известие: «Дьявол сорвался с цепи!!! И прямой дорогой идет на Париж!!!»

Потрясенные происшедшим европейские монархи, среди которых не было и не могло быть единства после свержения «корсиканского выскочки», вынуждены были объявить Наполеона врагом человечества. Правда, сначала эта новость вызвала среди них… смех… горький смех! Так или иначе, но всем приходилось снова воевать с «генералом Бонапартом»!

Сам Бонапарт прекрасно это осознавал: «Возможно, для спокойствия человечества было бы лучше, если бы ни Руссо, ни меня никогда бы не было на свете».

Между прочим, Наполеон весьма оригинально относился к Жан-Жаку Руссо. Вскоре после переворота 18 брюмера он бросил вскользь своей свите: «Он был безумцем, ваш Руссо. Именно он завел нас туда, где мы сейчас оказались». Впрочем, не все с этим согласны, поскольку, как известно, «о вкусах — не спорят»…

Уже 13 (25) марта Россия, Великобритания, Австрия и Пруссия, еще до появления Наполеона в Париже, образовали для борьбы с наполеоновской угрозой новую, седьмую по счету, коалицию, а всем европейским государствам предлагалось присоединиться к ней. Заклятый враг Наполеона Англия — «эта нация лавочников», как ее раздраженно называл Бонапарт — уже пообещала трем великим державам, армии которых должны составить костяк коалиции на борьбу с «корсиканским чудовищем» колоссальные деньги — 5 млн. фунтов стерлингов, еще 3,5 миллиона выделялись для тридцати германских государств, которые были готовы поддержать их своими воинскими контингентами.

Против Франции опять ополчилась вся Европа, чьи общие людские и материальные ресурсы были неодолимы.

Глава 3. «Предматчевые расклады»: за и против… (начало)

К началу лета Наполеон почти полностью контролировал положение во Франции, не считая восставшей Вандеи, возродившей движение шуанов, куда ему пришлось послать для стабилизации ситуации от 15 до 25 тыс. солдат под началом генерала Ламарка, который в целом справился с поставленной ему задачей. Впрочем, это совершенно «особая песня» и она лежит «за кадром» нашего «наблюдения» о перипетиях судьбы «Генерала Бонапарта» в формате Full HD, 4 К, 6К… или, «доступно всем обо всём».

Франция снова должна была воевать. Деньги на войну у Франции были — 40 млн. золотом, но соотношение сил было явно не в ее пользу: союзники могли выставить до миллиона солдат (сразу же — ок. 775 тыс. и через несколько месяцев еще примерно 300 тыс. резервистов)! На этот раз ей навязывали войну, и она не могла от нее уклониться. Снова пришлось объявлять полную мобилизацию, хотя император колебался целых три недели, прежде чем объявить ненавистный призыв в армию: огромное большинство населения явно не желало войны.

В результате под ружьем оказалось 232 тыс. чел.

Зато в самой армии Наполеона обожали до умопомешательства. Все понимали, что на этот раз это действительно «последняя война». За долгие годы революционных и наполеоновских войн мужские ресурсы Франции оказались исчерпаны. На нее шли последние солдаты — остатки обстрелянных юнцов кампаний 1813—1814 гг. вместе с закаленными, но израненными ветеранами.

Кстати сказать, если качество французской кавалерии участвовавшей в кампаниях 1813 — 1814 гг. оставляло желать лучшего после катастрофы 1812 г.. когда «генерал Бонапарт» похоронил свою замечательную конницу по дороге в Москву и во время ретирады из нее, а также на Бородинском поле, то теперь у него под началом оказалась несомненно отменная кавалерия (в частности, кирасирские полки), располагавшая лучшим за последние два года конским составом. Дело в том, что придя к власти, Бурбоны не поскупились и закупили по всей Европе большое количество превосходных коней, тем самым, вернув французской кавалерии ее боеспособность. Тем более, что из плена и госпиталей вернулось много бывалых всадников. К тому же, под знамена «генерала Бонапарта» снова встало немало многоопытных ветеранов из числа полковых и эскадронных командиров. Единственным иностранным подразделением во французской армии оказался эскадрон польских улан императорской гвардии, вернувшийся с Наполеоном во Францию с Эльбы. Другое дело, что «вновь испеченный» император французов на пару с Неем бесцельно положит весь ее цвет — в первую, очередь, кирасиров, карабинеров и гвардейских конных гренадер — сначала на перекрестке у Катр-Бра, где «решалась судьба Франции», а затем и на склонах плато Мон-Сен-Жана, когда «генерал Бонапарт» весь день безуспешно «ломился в закрытые ворота» британских позиций Веллингтона! Но «на войне — как на войне»…

В каком-то смысле это была лучшая армия, которую выставляла Франция за все последние годы после аустерлицкого триумфа. Боевой дух этой последней армии Бонапарта был весьма высок — она снова, как когда-то почти четверть века назад — готовилась защищать свое Отечество от ополчившейся монархической Европы.

Впрочем, не все во французской армии было в порядке. Несмотря на то, что среди солдат и низшего командного состава в ней царили неподдельный восторг и невероятное воодушевление (они снова под началом своего обожаемого «маленького капрала»! ), среди среднего и высшего командного звена царила подозрительность и недоверие. Те, кто оставались верны своему императору до последнего (и во времена его поражений и в изгнании) не могли простить шкурничества и предательства, тем, кто изменил присяге императору и пошел служить ненавистным Бурбонам, а теперь снова собирался вместе с ними — не на словах, а на деле «верными до гроба» «есть жесткий и горький солдатский хлеб». В ситуации когда «низы не доверяли верхам», сплоченности и боевого братства уже не могло быть. Наполеоновская армия 1815 года была более порывистой, более возбудимой, более рвущейся в схватку, чем все его предшествовавшие и даже героико-патриотически настроенные революционные армии Франции 90-х гг. XVIII века! Такая армия могла быть хороша в постоянном наступлении, когда удача придает ей все новые и новые силы, но не в обороне, когда надо терпеть и стоять насмерть…

К тому же, рядом с Наполеоном не оказалось очень многих из его маршалов: кто-то уже ушел в свой Последний Солдатский Переход — Бессмертие, а тех кто еще был жив известие о высадке Наполеона в бухте Жуан и его движение на Париж повергло в шок. (Кстати, очень показательно, что никто из тех, кто был еще «на коне», так и не приехал посетить его на Эльбу!) Дело в том, что возвращение императора (как известно, державы-победительницы сохранили за Наполеоном его титул) ставило их в весьма щекотливое положение. Теперь каждый из них оказался перед выбором: с кем быть? А выбор этот был крайне ограничен — изменить королю и встать на сторону Наполеона или же сохранить верность королю и пойти против Наполеона, а значит, против армии и против всей Франции, которые восторженно приветствовали возвращение императора.

И тут пути маршалов разошлись.

Всем обязанные Наполеону Мармон и Виктор — храбрецы, но мерзавцы (по мнению многих «коллег по ремеслу») уже стали ярыми роялистами и предателями старых товарищей по оружию. Они остались с королем и вместе с ним покинули Францию.

Верные своим хрестоматийным принципам Макдональд, Удино и Сен-Сир не стали изменять воинской присяге Бурбонам. Они предпочли удалиться в свое имение (или остаться в столице) и наблюдать за развитием событий.

Другие сказались больными и заняли выжидательную позицию, чтобы затем примкнуть к победителю. Они остались во Франции и даже приветствовали возвращение императора, но от предложения вновь поступить к нему на службу под разными предлогами уклонились, не желая воевать ни за короля против Франции, ни за Наполеона против новой коалиции европейских держав.

Порядком израненный кондотьер и богохульник Ожеро попытался было заслужить доверие Наполеона, но столкнулся с крайне холодным к себе отношением.

Вернувшийся император явно не забыл, что среди изменивших Наполеону и перешедших на сторону Бурбонов его маршалов, Ожеро был одним из первых. Кроме того, по дороге на о-в Эльбу низвергнутый император встретился с ним. Произошло это недалеко от Валанса. Ожеро поспешал в Париж, чтобы засвидетельствовать свою лояльность Бурбонам. Наполеон тогда еще не обвинял маршала в предательстве и вступил с ним в довольно спокойную беседу. Очевидцы той короткой случайной встречи были буквально поражены наглостью, которую проявил маршал по отношению к своему бывшему императору. Он не только не снял шляпу перед вышедшим к нему навстречу Наполеоном, но, проявив вызывающую бестактность, сразу же стал обращаться к нему на «ты». Со стороны могло показаться, что идет разговор просто двух давних знакомых.

На самом же деле «лионский изменник» Ожеро, ответил на приветствие императора очень холодно. «До этого вас довело ваше немыслимое честолюбие!» — заявил Ожеро. Когда же Наполеон снял свою треуголку, герцог Кастильонский этого не сделал, а продолжал угрюмо стоять, сложив руки за спиной. Это был вызов. Быть может, он вспомнил ту маленькую, но впечатляющую сцену, которая вроде бы разыгралась в Ницце восемнадцать лет назад, когда Наполеон, бывший на голову ниже своих дивизионных генералов, с самого начала подчеркнул свое старшинство, сперва сняв шляпу, а затем тотчас же надев ее? После обмена колкостями император и старый бретер и бабник расстались навсегда. Отъезжая бывалый вояка и дуэлянт Ожеро произнес весьма мудрую фразу: «Ему бы следовало выйти на батарею и погибнуть в бою!» С точки зрения финальной точки в фантастической эпопее Бонапарта это была бы красивая точка — не так ли!?

В общем, тогда никогда не питавший особых симпатий к Наполеону, но вынужденный повиноваться ему на протяжении многих лет, Ожеро, получив благоприятную возможность, не смог отказать себе в удовольствии уязвить самолюбие своего бывшего повелителя и тем самым как бы поквитаться с ним. Он полагал, что звезда Наполеона закатилась навсегда и с ним можно больше не считаться.

И вот теперь в своей первой же прокламации, обращенной к войскам французской армии, он объявил Ожеро предателем. «Мы были побеждены, — писал император, — из-за двух человек — Ожеро и Мармона. Оба они перешли на сторону врага, предав наши лавры, свою страну, своего сюзерена и благодетеля».

Объявленный одним из «главных виновников проигрыша кампании 1814 года», Ожеро (наряду с другими «христопродавцами» «в маршальских „лампасах“» Бертье, Мармоном, Виктором, Келлерманом-старшим и Периньоном) был исключён из списка маршалов Франции приказом от 10 апреля 1815 г. и остался… дома. Он уже устал от войны и действительно не хотел никого поддерживать.

Такую же позицию заняли и «стрелянные воробьи», но никогда «не хватавшие звезд с неба», Периньон, Серюрье с Монсеем.

Лефевр, как и большинство маршалов, считал возвращение «генерала Бонапарта» гибельным для Франции шагом. Но когда Наполеон вступил в Париж, то одним из первых в тот же день поспешил поздравить его с возвращением. Правда, 11 мая 1815 г., сославшись на расшатанное здоровье, маршал Лефевр, которому шел 60-й год, все же, подал в отставку и через несколько дней получил ее. Налицо было стремление сына мельника умыть руки и уйти в сторону. Тем не менее, Наполеон возвел отставного маршала в пэры Франции (2 июня 1815 г.).

Кстати сказать, Палата пэров была образована Наполеоном во время «Ста дней» (июнь 1815 г.) вместо распущенной им королевской. В ее состав были включены 10 наполеоновских маршалов, включая и Лефевра. Они участвовали в разного рода торжественных, но ни к чему не обязывающих мероприятиях. К примеру, 1 июня 1815 г. на Марсовом поле в Париже состоялся грандиозный парад возрожденной императорской армии, перед которым вновь сформированным полкам были вручены новые орлы. На этой торжественной церемонии, проходившей при громадном стечении народа, присутствовали 11 наполеоновских маршалов (Даву, Груши, Журдан, Лефевр, Массена, Монсей, Ней, Серюрье, Сульт, Удино и даже вычеркнутый из списка маршалов империи Келлерман). Еще 3 маршала (Брюн, Сюше и Мортье) не успели тогда прибыть в столицу из провинции…

А вот другой герой былых времен — 53-летний Журдан, чья популярность в народе была немалой, демонстративно отказался присоединиться к вернувшемуся императору: прохладно относящийся к нему Наполеон всегда его «придерживал», «задвигая» на самые бесперспективные роли, и теперь Журдан отплатил ему «звонкой монетой».

Для всех них, еще совсем недавно особо приближенных к особе французского императора, «полет корсиканского орла» уже давно закончился.

Бертье — командира Королевской лейб-гвардии, Келлермана-старшего, Мюрата и тех же Мармона с Сен-Сиром, которым он уже не доверял, Наполеон не позвал сам: «Было несколько человек, которых я чересчур возвысил, подняв их выше уровня, соответствующего их уму».

О Бернадотте, тем более, не могло идти и речи.

Несколько сложнее оказалась ситуация с Массеной. После того как Наполеон установил свою власть на территории всей Франции, занимавший все это время выжидательную позицию Массена признал законность произошедших в стране перемен. Правда, сделал он это с большим запозданием (через 3 недели после вступления Наполеона в Париж). 10 апреля появилось его — командующего 8-м военным округом в Марселе — воззвание к марсельцам: «Событие, столь же счастливое, сколь и необычайное, вернуло нам избранного нами государя, великого Наполеона. Этот день должен стать днем ликования для каждого француза…»

18 апреля Наполеон вызвал Массену в Париж, и тот не замедлил явиться на его зов. Император принял маршала без промедления, как будто ничего между ними за последние годы и не произошло: император являл собой воплощение душевности, маршал — воплощение преданности. И вдруг в ходе разговора, как бы мимоходом, Наполеон неожиданно спрашивает собеседника: «Так вы, Массена, хотели сражаться против меня под началом герцога Ангулемского?» — «Сир, — слышит он в ответ, — вы отлично знаете, что моим знаменем всегда было знамя моей страны. Если я заблуждался, то это произошло помимо моего желания». — «Помимо вашего желания? Так, так! Вы бы сбросили меня в море, дай я вам время собрать ваши войска?» — «Разумеется, сир, до тех пор, пока я был убежден, что вы не были призваны во Францию большинством французов». Вот такой диалог произошел между старыми боевыми соратниками во время первой их встречи после длительной разлуки.

1 июня 1815 г. в числе других маршалов Массена участвовал в грандиозном торжестве на Марсовом поле в Париже, а на следующий день получил звание пэра Франции. Но активно воевать: то ли он уже не был готов — сказывались хвори и горечь неудач в борьбе с Веллингтоном в Португалии и Испании, то ли его и не позвали, то ли он и вовсе проявил старческую прозорливость — внутренний голос искушенного вояки безошибочно подсказал ему: «Полет корсиканского орла уже закончился!» Так или иначе, но в активную фазу (в военной кампании!) последней авантюры «генерала Вандемьера-Бонапарта» он ввязываться не стал.

Между прочим, после фиаско Наполеона под Ватерлоо и его Второго отречения Временное правительство назначит 22 июня 1815 г. Массену командующим 50-тысячной Национальной гвардией Парижа. На заседании палат французского парламента Массена поддержал маршала Нея, категорически заявившего, что защищать Париж невозможно и не имеет смысла. Решительно также выскажется он и против установления регентства при малолетнем сыне Наполеона. 3 июля Массена по совместительству станет еще и военным губернатором столицы. Париж в этот момент окажется наводнен множеством дезертиров и разного рода личностей с сомнительным прошлым. То, что Массене удалось сохранить в эти смутные дни общественный порядок и спокойствие в столице, станет его безусловной заслугой. Но должность военного губернатора Парижа Массена будет занимать всего лишь 5 дней. С возвращением Бурбонов он сразу же будет отстранен от всех занимаемых должностей…

Впрочем, «генерал Бонапарт» не питал иллюзий на счет своих маршалов. Он их прекрасно понимал и у него в сердце уже не оставалось места ни гневу, ни презрению. Наполеон отдавал себе отчет, что маршалы были верны ему только до тех пор, пока его поддерживала армия — солдаты и младший командный состав. Ни что не вечно в этом лучшем из миров…

На призыв встать под его знамена и пойти с ним в последний бой откликнулись лишь пятеро: Даву, Сульт, Сюше, Мортье и Ней. Трое первых всегда считались лучшими из лучших (!), четвертый был с Бонапартом до конца Французской кампании 1814 г. вплоть до его вынужденного отречения (правда, вскоре его скрутит ишиас и он выйдет из строя!), а последний во всех ситуациях оставался «храбрейшим из храбрых №2», правда, с ментальностью гусара либо… мальчишки-барабанщика, что еще хуже!

Не стал присоединяться к своему экс-тестю «без лести преданный» ему экс-пасынок Эжен де Богарнэ, у которого, очевидно, были свои веские резоны остаться в стороне.

Напомним, что только после полученного им в апреле 1814 г. в Италии, где он в целом успешно противостоял австро-англо-неаполитанским войскам, известия о падении 19 (31) марта Парижа и отречении 6 апреля Наполеона от власти, он прекратил борьбу на Итальянском фронте, поскольку сражаться дальше уже было бессмысленно. 16 апреля он заключил перемирие. По соглашению с союзниками французские войска покидали Италию и возвращались на родину. 19 апреля Итальянская армия оставила свои оборонительные позиции на Минчио и По, которые тут же были заняты австрийцами и неаполитанцами. А за два дня до этого, 17 апреля, она простилась со своим главнокомандующим, передавшим командование армией (ок. 40 тыс. чел. и 77 оруд.) командиру 1-го корпуса генералу П. Гренье, который повел их на родину. В начале июня 1814 г. войска бывшей Итальянской армии прибыли во Францию, где сразу же — 20 июня — были расформированы.

На этом боевое поприще Эжена де Богарнэ, продолжавшееся 20 лет, закончилось. 27 апреля он покинул Италию, выехав в Мюнхен, где находилась его семья. В июне 1814 г. Эжен де Богарнэ на короткое время (в связи с кончиной матери) прибыл в Париж. Король Людовик XVIII и союзные монархи приняли его благосклонно. Они сохранили за ним все чины и титулы, а в лице русского императора Александра I Богарне нашел даже покровителя.

На Венском конгрессе (сентябрь 1814 г. — июнь 1815 г.) союзные державы-победительницы решили судьбу приемного сына ссыльного императора Франции. За потерю (отказ от своих!?) Итальянских владений он был «помилован» и ему было выдано денежное вознаграждение в сумме 5 млн франков. За эти деньги его тесть баварский король предоставил Богарне княжество Эйхштедтское и 14 ноября 1817 г. даровал титулы принца Баварского, герцога Лейхтенбергского. После отъезда из Италии бывший вице-король Италии Эжен де Богарне отошел от всех государственных и политических дел, уйдя в частную жизнь.

Между прочим, с 14 января 1806 г. он был женат на принцессе Агнессе Амалии фон Виттельсбах (1788—1851), дочери короля Баварии, от которой имел семерых детей: Жозефина-Максимильена-Эжени (1807—1876), супруга наследного принца Швеции и Норвегии Оскара I-го Бернадотта; Эжени-Гортензия-Августа (1808—1847), супруга принца Гогенцоллерн-Хехингена; Огюст-Шарль-Эжен-Наполеон (1810—1835), женатый на Марии II-й, королеве Португалии; Амалия-Августа-Эжени (1812—1873), супруга императора Бразилии Педро I-го; Теоделина-Луиза-Эжени-Августа (1814—1857), супруга графа Вюртемберга Максимилиана-Иосифа, Каролина Клотильда (1816); и Максимилиан-Жозеф-Эжен-Огюст-Наполеон (1817—1852), который спустя 15 лет после кончины отца, в 1839 г. женился на дочери российского императора Николая I Великой княгине Марии Николаевне, положив начало русской ветви герцогов Лейхтенбергских. Этот род просуществовал в России ок. 80 лет, до падения династии Романовых после октябрьского переворота большевиков в 1917 г., причем, ряд его представителей служили в царской армии…

Во время «Ста дней» Наполеона Богарне уже не было рядом с императором. По всей вероятности, он не верил в успех предпринятой Наполеоном попытки восстановить империю и не пожелал рисковать своим положением. Не исключено, что свою роль сыграло и его новое окружение (баварский король, баварская жена, баварский королевский двор), удержавшее принца от опрометчивого шага. Вполне возможно, Богарне мог затаить обиду на своего приемного отца, отвергнувшего 5 лет назад его мать, которая скончалась 29 мая 1814 г. в Мальмезоне, будучи еще далеко не старой женщиной (в возрасте 50 лет). Но, как бы там ни было, среди боевых сподвижников Наполеона в его последней роковой и скоротечной кампании 1815 года Эжена де Богарне не оказалось. Доблестно сражавшийся за дело императора в заведомо обреченном на неудачу 1814 году и оставшийся верным ему до конца, он в 1815-м, как и большинство маршалов, уже не пожелал встать под его знамена.

По своему происхождению Богарне принадлежал к старинному и титулованному французскому дворянству, в среде которого воинская профессия считалась традиционной. Получив хорошее военное образование и соответствующее воспитание, он посвятил себя службе на военном поприще, сначала под знаменами Республики, затем — под императорскими орлами. Безусловно, это был храбрый, без экзальтации, воин, отважный генерал и одаренный военачальник крупного масштаба. В этом качестве он неоднократно проявлял свои выдающиеся военные способности.

Военная карьера этого благороднейшего рыцаря своей эпохи все время шла по восходящей. Пройдя школу полководческого мастерства под началом близкого ему по духу генерала Макдональда, быстро став надежным, профессионалом без слабых мест, очень молчаливый, предельно серьезный и крайне внимательный к любому поручению Эжен участвовал во всех кампаниях Наполеона. Как полководец Эжен де Богарне вырос буквально на глазах Наполеона. Начав службу при нем юным лейтенантом, он уже в 21 год становится полковником и командиром конных егерей консульской гвардии Наполеона, а в 23 года получает чин генерала. В 27 лет Богарне назначается командующим армией, заняв, таким образом, должность, которую Наполеон доверял только маршалам, да и то далеко не всем.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов такой само собой разумеющийся факт, который сыграл решающую роль в его столь стремительной военной карьере, как родственная близость с Наполеоном. Но при всем этом нельзя отрицать и того, что без наличия соответствующих дарований сделать ее вряд ли бы было возможно. Император был прежде всего прагматиком и ценил людей главным образом по их способностям и конкретным делам. Все остальное в расчет не принималось. Примеров тому более чем достаточно. Например, своего младшего брата Жерома Бонапарта (короля Вестфальского) Наполеон без колебаний отстранил от командования в самом начале Русской кампании 1812 года, как только убедился в его полной военной бездарности. Тяжелую руку императора испытали на себе и многие маршалы.

Умный, смелый, энергичный, надежный в бою, быстро и умело реагирующий на любые изменения в обстановке, он пользовался полным доверием не только Наполеона, но и большим авторитетом в предводимых им войсках. Этому во многом способствовали его личные качества: равное и доброжелательное отношение к людям разного общественного положения, доступность и простота в общении с подчиненными, благородство характера, честность и порядочность, полное отсутствие аристократической спеси и надменности, великодушие и удивительная скромность. Даже в ту бурную романтическую эпоху такие люди являлись большой редкостью. Это был прежде всего человек долга и чести в полном смысле этого слова. О его внимании к нуждам войск свидетельствует хотя бы такой факт. Первое, что интересовало Богарне по прибытии в ту или иную часть, — как организовано питание солдат. И только убедившись, что снабжение войск организовано на должном в данной обстановке уровне, он переходил к решению других вопросов. Он в совершенстве владел уникальным даром прямого воздействия на войска. В случае крайней необходимости Эжен де Богарнэ, не задумываясь, мог увлекать их личным примером на решение, казалось бы, крайне рискованных или вообще невыполнимых задач, как это имело место на полях сражений при Бородино или под Малоярославцем, а также неоднократно в ходе кампании 1813 года в Германии и Итальянской кампании 1813—14 гг.

Мужество возглавляемых Эженом де Богарнэ войск и его личная храбрость не раз позволяли вырвать победу из рук противника, когда, казалось бы, никаких шансов на успех уже не было.

Например, в сражении под Малоярославцем он овладел позицией противника, которую некоторые из маршалов считали неприступной, а потому предлагали Наполеону отказаться от попыток ее атаковать. «Я вчера сражался с восьмью дивизиями противника с утра и до самого вечера, и удержал свою позицию; император доволен», — лаконично сообщал Богарне своей матери на следующий день после сражения. Блистательную храбрость и непоколебимое мужество Богарне проявил под Духовщиной, когда, оказавшись в безвыходном положении, он с честью вышел из, казалось бы, тупиковой ситуации, когда был лишь один выход — капитуляция.

Эжен — один из очень немногих высших военачальников Великой армии, кто в Русском походе 1812 года от начала и до конца демонстрировал несгибаемое мужество, особенно, во время гибельного отступления из Москвы, когда он разделял со своими солдатами, не делая для себя никаких исключений, все тяготы и лишения, выпавшие на их долю.

Именно 31-летний экс-пасынок мужественно возглавил остатки некогда «Великой Армии» на пограничном Немане, после того как там их самовольно бросил полностью деморализованный Мюрат. В начале 1813 г. он спас вышедшие из России жалкие остатки некогда Великой армии, брошенные на произвол судьбы Мюратом, собрал, организовал и привел их в боеспособное состояние.

Из трагического для французов Русского похода 1812 года де Богарнэ вернулся во Францию со славой уступающей лишь славе Мишеля Нея — в тяжелых арьергардных боях, прикрывавшего бегство Наполеона из Москвы.

В 1813—1814 гг. именно ему пришлось прикрывать с юга своего отчима в его кровавой войне с союзниками на территории будущей Германии, а потом и во Франции. Он возглавлял Итальянскую армию, во главе которой в течение 8 месяцев успешно сдерживал натиск значительно превосходившего его в силах противника. Ведя активную оборону, широко применяя маневр силами и средствами, действуя смело и решительно, он по существу парализовал активность противника до самого конца войны и не позволил ему воспользоваться своим преимуществом.

В общем, в наиболее ответственные моменты, когда боевая обстановка накалялась до предела, железная выдержка и завидное хладнокровие никогда не покидали де Богарне. Его решения всегда были обдуманными и всесторонне обоснованными.

Как военачальник Эжен не был лишен дара оперативного предвидения и умел просчитывать свои действия на несколько ходов вперед, преугадывать возможные трудности, которые могли возникнуть в ходе реализации принятого решения, и планировал проведение необходимых мероприятий, направленных на нейтрализацию таковых в случае их возникновения.

В этом он выгодно отличался от многих наполеоновских маршалов.

Эжен де Богарне остался верен Наполеону до конца и предпочел безусловное исполнение своего воинского долга самым заманчивым посулам врагов Франции.

Так, рассказывали, что когда тесть Эжена, король Максимилиан I-й Баварский (1756—1825) как-то прислал было к нему князя Августа Турн-и-Таксиса с предложением перейти в лагерь союзников, то Эжен де Богарнэ остался-таки верен экс-отчиму: «Я скорее пожертвую своим будущим счастьем и благоденствием моей семьи, нежели нарушу данную клятву». Он прекратил борьбу только после падения Наполеона, а войска его армии непобежденными вернулись на родину, не склонив свои боевые знамена перед врагом.

С падением империи его приемного отца закончилось и боевое поприще Богарне, которому он отдал большую часть своей жизни. В событиях «Ста дней» 1815 года участия он, как отмечалось выше, по ряду веских причин уже не принимал.

Последние годы жизни наполеоновский пасынок провел на своей новой родине, в Баварии. Большую часть времени он проводил в своих новых владениях и в Мюнхене, где в построенном им дворце основал картинную галерею, собранную в Италии. Кроме картин в ней имелось и много других уникальных произведений искусства.

Кстати сказать, как и все наполеоновские маршалы, Эжен де Богарнэ, не будучи им, все же, являлся обладателем высших наград наполеоновской империи, в частности орд. Почётного Легиона (Кавалер — 4 декабря 1803 г., Коммандор — 4 июня 1804 г. и Великий Крест/Большой Орёл — 2 февраля 1805 г.; Высший Крест ордена Железной Короны (1805 г.). Помимо этого у него имелся и ряд высших иностранных орденов…

Эжен де Богарнэ продолжил быть человеком Наполеона и после того как миф о непобедимости его отчима развеялся окончательно. Его преданность своему экс-отчиму никогда не вызывала сомнений. Безусловно, после Даву это был самый верный Наполеону военачальник. Пасынок умер 21 февраля 1824 г. в Мюнхене (и похоронен там же) после падения империи своего великого отчима достаточно молодым — лишь на три года пережив своего легендарного отчима — в 43 года от апоплексического удара (инсульт) и только благодаря заступничеству своего тестя короля Баварии в относительной безбедности.

Не секрет, что приемный сын императора занимал особое место в военной иерархии империи Наполеона. Не являясь маршалом Франции, он на последнем этапе полководческой карьеры своего экс-отчима входил в число его ближайших военных сподвижников. Уже с 27 лет (!) Богарне командовал одной из наполеоновских армий, и надо сказать, довольно успешно, не в пример некоторым из маршалов империи, обладавшим куда более внушительным по сравнению с ним боевым опытом.

Анализируя военную деятельность Эжена де Богарне, можно сделать вывод, что он не был лишен таланта полководца. Подтверждением тому является проведенная им самостоятельно последняя из его кампаний — (вышеупомянутая) Итальянская кампания 1813—14 гг. Оказавшись перед противником, обладавшим двойным, а затем и тройным превосходством в силах, он своими умелыми действиями сумел нейтрализовать его.

Только за одну эту кампанию де Богарне имел полное право претендовать на жезл маршала Франции. У него было почти все для того, чтобы стать маршалом: талант (хоть и не блестящий, но немалый!), безупречная репутация преданного служаки и, наконец, родственные связи — как-никак пасынок (потом экс-пасынок) самого императора. Этот умный и здравомыслящий выпускник очень престижного Сен-Жерменского военного училища, вошедший в историю как один из наиболее доблестных боевых сподвижников Наполеона, считался и считается одним из возможных претендентов на маршальство.

Впрочем, у Наполеона, по всей видимости, просто не хватило времени, чтобы удостоить своего приемного сына этого высшего знака воинского отличия Франции. Обтянутый бархатом и украшенный золотыми орлами символ маршальского достоинства его экс-пасынок так и не получил.

Возможно, здесь сыграла свою роль одна, казалось бы, на первый взгляд, не такая уж значительная, но весьма существенная с монархической точки зрения деталь (а к такого рода условностям император всегда относился очень щепетильно). Дело заключалось в том, что в соответствии с существовавшими во Франции историческими традициями звание маршала принцам королевского дома давно уже не присваивалось, так как подобное пожалование считалось умалением достоинства правящей династии. Смог ли бы Наполеон преодолеть эту условность? — неизвестно. Вопрос остается открытым. На решение этого деликатного вопроса история ему времени не отпустила. Сам же император на сей счет никаких комментариев не оставил.

Зато доходчиво и ёмко характеризовал своего пасынка: «Эжен — умелый администратор и человек высоких достоинств. Однако он, конечно, не гений. Ему не хватает твердости характера, которая отличает великих людей».

Маршалом Франции этот кристально честный, доброжелательный ко всем независимо от их социального положения людям, хладнокровный всегда и везде, храбрый не напоказ, а тогда, когда надо, сын виконта и казненного генерала, экс-пасынок императора Франции так и не стал: его бывший отчим потерял власть…

Так и остался Эжен де Богарне в памяти современников человеком благородной души и высоких нравственных качеств, как говорится, настоящим рыцарем без страха и упрека, чье имя выбито на Триумфальной Арке площади Звезды…

Зато из туманного прошлого времен революции снова вышли на историческую авансцену некоторые уже забытые фигуры: неистовый маршал Брюн («Генерал Трибуны» по определению Бонапарта), жить которому оставалось всего чуть-чуть и легендарный Лазарь Карно — сам предложивший свои услуги, вернувшемуся императору Франции.

Хотя убежденный республиканец Карно никогда не был в «обойме Бонапарта», но именно его принято считать Организатором Побед французского оружия во время революционных войн и в данный момент его бесценный опыт мог бы пригодится в правительстве, в частности, в роли министра внутренних дел. Признавая заслуги известнейшего деятеля революции двадцатилетней давности, Наполеон уважительно изрек: «Если Карно предлагает свои услуги, то он будет служить верно».

* * *

И Организатор Побед не подкачал, как впрочем, и Генерал Трибуны.

Глава 4. «Генерал Трибуны» и «Организатор Побед»

Они не входили «в обойму» генерала Бонапарта, они не были всецело (либо чем-либо) обязаны императору Наполеону. Зато, когда сверхамбициозный «корсиканский авантюрист» попытался было «Повернуть Ход Истории Вспять», они не стали юлить или склочничать.

Оба Встали Под Его Мятежные Знамена: если одному этот рискованный шаг стоил Забвения, то другому и вовсе… Жизни

Вот их предельно краткие, но весьма ёмкие и крайне доходчивые биографии!

…Маршал Франции (19 мая 1804 г.), граф империи (2 июня 1815 г.) и пэр Франции (2 июня 1815 г.) Гильом-Марк-Анн (Энн) Брюн, прозванный «Спасителем Батавской Республики» (Le sauveur de la Rеpublique Batave) (13.03.1763, Брив-ла-Гайард, Лимузен, департ. Коррез — 2.08.1815, Авиньон, департ. Воклюз) был личностью яркой, умел производить запоминающееся впечатление и делать результат, правда, в меру своих возможностей.

Сын адвоката Этьена (Стефана?) Брюна и его супруги Жанны де Вьельба (Вельбан) из мелкопоместных дворян, он окончил Гуманитарный колледж в Бриве, учился на юридическом факультете Парижского университета, изучал право. В связи с разгульным образом жизни и возникшими в связи с этим финансовыми трудностями оставил учебу и порвал с семьей. Поступил рабочим в типографию, вел жизнь типичного парижского люмпен-пролетария.

С началом Французской революции знакомится с Маратом, подружился с Демуленом и Дантоном, занялся журналистикой, затем основал журнал, издававшийся до народного восстания 10 августа 1792 г., завершившегося свержением монархии. Вступил в Национальную гвардию Парижа, где быстро выдвинулся благодаря своим организаторским способностям и ораторскому таланту, был избран капитаном.

Имел репутацию одного из наиболее радикальных и решительных парижских санкюлотов. Зажигательным речам высокого с пылающим взором брюнета, гневно клеймившего спекулянтов и богачей, призывавшего народ к самой беспощадной борьбе с «приспешниками тирании», восторженно внимали уличные толпы. Снискал славу пламенного народного трибуна.

Был одним из предводителей знаменитой народной демонстрации на Марсовом поле в 1791 г., которая была расстреляна войсками по приказу генерала Лафайета, а сам Брюн арестован и брошен в тюрьму. Когда среди народа распространился слух, что враги революции решили уничтожить Брюна и его жизнь в опасности, в дело вмешался Дантон и помог добиться освобождения Брюна.

После этого Брюн сблизился с Дантоном и стал одним из самых активных его сторонников, был одним из основателей и наиболее влиятельных членов клуба Кордельеров. В славные сентябрьские дни 1792 года (первая победа французской революционной армии над объединенными силами интервентов в сражении при Вальми!) благодаря протекции Дантона получил 7 сентября место Главного комиссара военных передвижений в Военном министерстве, был направлен Конвентом в Северную армию и уже в октябре произведен сразу в полковники.

Затем некоторое время находился в Нормандии, где республиканские войска вели борьбу с роялистскими мятежниками, возглавляемыми генералом Пюизе. После их разгрома 6 августа 1793 г. возвратился в Северную армию. Произведенный 18 августа 1793 г. в бригадные генералы, отличился в сражении при Ондскоте (7—8 сентября 1793 г.), в ходе которого объединенные силы Северной и Арденнской армий разгромили англо-австрийских интервентов.

Осенью 1793 г. Комитет Общественного Спасения поручил Брюну подавить контрреволюционный мятеж в Жиронде. Это поручение он выполнил чрезвычайно жестко и быстро.

В декабре 1793 г. назначен членом Военного комитета Конвента, фактически выполнявшего функции Военного министерства.

Когда Дантон был арестован, то сторонники Робеспьера опасались, что Брюн бросится на выручку своего друга и покровителя, но тот даже и не подумал об этом, попросту отвернувшись от своего вчерашнего кумира. Переметнувшись на сторону Робеспьера, Брюн благополучно пережил кровавые дни якобинского террора.

После переворота 9 термидора (июль 1794 г.), положившего конец якобинской диктатуре, Брюн сразу же присоединился к победителям, отмежевавшись от своих друзей-якобинцев.

С 13 апреля 1795 г. служил в 17-й дивизии в Париже и под командованием генералов Барраса и Бонапарта участвовал в подавлении роялистского мятежа 13 вандемьера (5 октября 1795 г.),

30 октября 1795 г. совместно с Луи-Мари-Станисласом Фрероном был направлен с карательной миссией на юг Франции — в Марсель, чтобы арестовать роялистских убийц (107 революционеров были убиты «Ротами Солнца» в тюрьме Сент-Жан в Марселе 5 июня и в Экс-о-Провансе 11 мая), а затем помог Директории подавить волнения в Гренельском лагере.

28 сентября 1796 г. переведён в Итальянскую Армию, командуя бригадой в составе дивизии генерала Массена отличился при штурме Вероны, в сражениях при Арколе и Риволи, 17 апреля 1797 г. произведён в дивизионные генералы, 24 апреля 1797 г. возглавил дивизию генерала Массена, а 17 августа 1797 г. — дивизию генерала Ожеро, заменив его на этом посту поскольку тот убыл в Париж.

После заключения Кампоформийского мира (17 октября 1797 г.) назначен 11 января 1798 г. послом в Неаполь.

С 27 января 1798 г. командовал объединёнными Итальянской и Рейнской Армиями, вторгшимися в Швейцарию. Не встретив особого сопротивления, они овладели Берном. Оккупировав Швейцарию, Брюн основал там Гельветическую республику. Вскоре выяснилось, что он «забыл» составить опись захваченных его войсками в этой стране трофеев.

Назначенный затем командующим Итальянской армией Брюн подавил восстание в Риме и волнения в Северной Италии, заключил мирный договор с Сардинией, принудив сардинского короля уступить французам Туринскую цитадель (3 июля 1798 г.).

9 января 1799 г. возглавил французские войска, расквартированные в Батавской Республике (Голландия), перед которыми стояла задача отразить вторжение англичан и русских туда. 17—19 сентября 1799 г. разгромил объединенную англо-русскую армию при Бергене и заставил герцога Йорка в октябре 1799 г. очистить Нидерланды.

Победоносная Голландская кампания 1799 года принесла Брюну широкую известность и выдвинула его в число наиболее прославленных полководцев Французской республики.

Тем временем к власти во Франции в результате государственного переворота 18 брюмера (ноябрь 1799 г.) пришел генерал Наполеон Бонапарт. В числе других командующих армиями Брюн приветствовал его приход к власти. 27 ноября 1799 г. сложил с себя командование, возвратился в Париж и 25 декабря 1799 г. назначен членом Государственного совета.

Вслед за тем 14 января 1800 г. последовало назначение Брюна командующим Западной армией, во главе которой он подавил ряд очагов сопротивления роялистов в Вандее и положил тем самым начало к прекращению многолетней кровопролитной гражданской войны, разорившей до предела эту мятежную провинцию. Через некоторое время его поменяли на Бернадотта.

После Вандеи 13 августа 1800 г. он заменил генерала Массену на посту командующего Итальянской армией, который возглавлял ее с 24 июня 1800 г.

Дело в том, что Первый консул пересмотрел свое решение. Все очень просто: став главнокомандующим, Массена без зазрения совести принялся набивать свои карманы всем, чем только было можно. Мало того, что он занялся разворовыванием казенных армейских денег, так еще не гнушался и грабежами и мародерством.

Действия Брюна в Италии были в целом успешными.

В декабре 1800 г. Брюн перешел реку Минчио (Минчо), разбил в ряде боев австрийцев, овладел Виченцей и Роверето, а затем развернул наступление на северо-восток на австрийские войска фельдмаршала Бельгарда, к австрийской границе, но действовал при этом крайне осторожно. 16 января 1801 г. в Тревизо заключил с австрийцами перемирие, по которому несколько крепостей, еще удерживаемых австрийцами в Северной Италии, переходили под контроль французов, чем способствовал заключению Люневильского мира.

По заключении в 1802 г. этого мира возвратился в Париж, участвовал в работе Государственного совета, где представил на утверждение мирный договор с Неаполем.

В том же году (11 сентября) назначен послом в Турцию, где вначале успешно противодействовал английскому влиянию, но затем допустил ряд промахов и 17 декабря 1804 г. был отозван.

Наполеон, став императором, высоко оценил заслуги Брюна перед Францией, наравне с другими видными военачальниками осыпал его почестями и наградами. Еще в 1803 г. Брюн был награжден орденом Почетного легиона. В 1804 г. Наполеон пожаловал ему Командорский крест орд. Почетного легиона, 19 мая 1804 г. произвел в маршалы Франции (в списке удостоенных этого высшего воинского звания имя Брюна стояло 9-м, после Сульта) и, наконец, удостоил высшей награды наполеоновской Франции — Большого креста ордена Почетного легиона (февраль 1805 г.).

По возвращении из Турции Брюн некоторое время (с 2 сентября 1805 г.) занимал должность начальника Булонского лагеря, где шло сосредоточение армии, предназначенной для вторжения в Англию.

С началом кампании 1805 г. назначен командиром I-го резервного корпуса (сентябрь 1805 г.). 15 декабря 1806 г. Наполеон назначил Брюна генерал-губернатором Ганзейских городов со штаб-квартирой в Гамбурге. С конца апреля 1807 г. командовал наполеоновскими войсками (Наблюдательным корпусом Великой Армии), действовавшими против шведов в Померании. Нанеся им ряд поражений, Брюн в сентябре 1807 г. принудил к капитуляции последний оплот шведов в Померании — крепость Штральзунд. Шведы были вынуждены подписать соглашение об эвакуации своих войск из Германии.

С целью урегулирования некоторых положений этого соглашения Брюн имел продолжительную встречу со шведским королем Густавом IV, во время которой последний без каких-либо обиняков предложил маршалу предать своего императора и перейти на сторону Бурбонов. Брюн ответил отказом, но способ, которым он отклонил это экстравагантное предложение, вызвал подозрение Наполеона.

Еще до этого случая большое недовольство императора вызвало недостаточно строгое соблюдение Брюном условий континентальной блокады (снисходительное отношение к английской контрабанде и другие попустительства).

Одновременно на его стол лег компромат на маршала, уличавший его в потворстве казнокрадам. Не случайно вскоре после этого генерал-губернатор Ганзейских городов был упомянут Наполеоном в числе других военачальников и крупных чиновников, названных им «ненасытными грабителями».

И, наконец, император просто пришел в ярость, когда ему доложили, что, составляя конвенцию по условиям которой Швеция эвакуировала свои войска из Померании и передавала французам о-в Рюген, Брюн упомянул лишь французскую и шведскую армии в качестве договаривающихся сторон без всяких ссылок на «его (т. е. Наполеона. — Авт.) императорское и королевское величество», т.е. вел переговоры от имени «Французской республики», а не «Его Императорского Величества» (Sa Majestе Impériale)! В этом Наполеон усмотрел сознательное умаление Брюном его достоинства как главы государства и верховного главнокомандующего.

В итоге, всех этих своих весьма неоднозначных «телодвижений» Брюн попал в немилость и 27 октября 1807 г. был снят со всех занимаемых им постов. Обиженный маршал уехал в Париж и подал в отставку. Его просьба без промедления была удовлетворена Наполеоном.

Оказавшись не у дел, Брюн ушел в частную жизнь, на целых 7 лет уединившись в своем поместье Сен-Жюст, незадолго до этого подаренном ему императором. В Париж, ко двору, он приезжал только в дни официальных празднеств и обязательных визитов.

После падения Наполеона в 1814 г. он перешел на сторону Бурбонов, но был принят ими довольно прохладно. Пожаловав ради приличия Брюну орден Св. Людовика, король Людовик XVIII, тем не менее, в приеме на службу ему отказал.

Когда в 1815 г. Наполеон возвратился с о-ва Эльба, Брюн примкнул к нему. Император принял его на службу, назначив 16 апреля командующим 8-м военным округом (Марсель) и военным губернатором Прованса.

С началом кампании 1815 г. (17 апреля) Брюн вступил в командование IX-м Варским Наблюдательным корпусом (Обсервационный корпус на реке Вар), прикрывавшим границу с Италией. Активных боевых действий в ходе этой кампании возглавляемый Брюном корпус не вел, и маршал ничем особенным как военачальник себя не проявил.

Правда, во время этого кратковременного правления Наполеона он преследовал роялистов с той же энергией и беспощадностью, как и в те времена, когда был ярым якобинцем. За что был 2 июня пожаловал в графы империи и пэра Франции.

После Второго отречения Наполеона объявил себя сторонником короля, но долго медлил со сдачей Тулона, где, как и в Марселе, поддерживал строгий порядок и жестко пресекал любые попытки противников Наполеона дестабилизировать обстановку. Это возбудило против него ненависть пророялистски настроенных слоев общества.

В конце июля 1815 г., сложив командование войсками, Брюн отправился из Тулона в Париж. 2 августа он прибыл в Авиньон, который уже полмесяца находился во власти бесчинствующей черни, симпатии которой находились явно на стороне роялистов. Узнав о прибытии в город маршала, возбужденная толпа собралась у постоялого двора, где он остановился отдохнуть. Ее возбуждение еще более усилилось, когда разнесся пущенный роялистами слух о причастности Брюна к «Сентябрьской резне» (Massacres de septembre) 1792 г., в частности, в убийстве принцессы Мари-Терезы-Луизы де Ламбаль (это была провокация, т. к. на самом деле Брюна в Париже тогда не было). Но на этот раз маршала все же не тронули, и он смог поехать дальше. Однако, как только его карета миновала городскую заставу, следовавшая за ней толпа заставила кучера повернуть обратно в город. Когда Брюн с 2 адъютантами покинул карету и вошел на постоялый двор «Пале-Рояль», его ворота были сразу же закрыты. Но толпа продолжала прибывать, она требовала расправы над маршалом. Войск в городе не было, но префект и мэр с опасностью для собственной жизни в течение почти 5 часов тщетно старались спасти Брюна, уговаривая толпу разойтись. Наконец, ближе к ночи наступила развязка. Разъяренная толпа, подстрекаемая роялистами, выломала ворота, несколько человек ворвались в комнату, где находился маршал, и расстреляли его в упор.

Трижды орденоносцу ор. Почетного Легиона (Кавалер — 2 октября 1803 г., Высший Офицер — 14 июня 1804 г., Большой Орёл — 2 февраля 1805 г.) было 52 года и почти четверть века из них он отдал служению Отечеству и армии, пройдя путь до генерала всего лишь за 4 года, а до маршала Франции (причем, первого призыва, т.е. в числе 18) — за 15 лет.

Свою смерть Брюн встретил достойно, как и подобает старому солдату.

Тело маршала подверглось надругательствам. Беснующаяся толпа протащила его по улицам, а затем обезображенный до неузнаваемости труп сбросила с моста в реку Рона. В 20 км ниже по течению реки тело маршала выбросило на берег. Его нашли случайные прохожие и присыпали песком. Через 2 месяца труп обнаружил один садовник и похоронил в находившейся неподалеку канаве.

Лишь через 3 года вдове Брюна удалось получить останки мужа. Но похоронить их она не решилась, так как злоба роялистов была настолько велика, что уберечь могилу от надругательств не представлялось возможным. Поэтому многие годы тело маршала пролежало в одной из комнат замка Сен-Жюст.

Оно было предано земле только в 1829 г., когда скончалась жена маршала и тогда супруги вместе обрели вечный покой на местном кладбище.

В 1841 г. в родном городе маршала ему был воздвигнут памятник.

* * *

Неистовый якобинец и любимец парижских санкюлотов, Брюн посвятил себя делу защиты Революции с первых же ее дней. Отважный и предприимчивый офицер, а затем генерал революционной армии, герой сражений, он особенно прославился в годы Революционных войн Французской республики, когда командовал бригадой в Северной, а затем — в Итальянской армиях.

Неплохо Брюн проявил себя и как командующий армией, особенно в Голландской кампании 1799 г., которая принесла ему заслуженную славу. Эта победоносная кампания явилась звездным часом в его военной карьере. Благодарная Франция тогда по праву наградила его почетным титулом «Спаситель Батавской республики».

Достаточно успешно Брюн командовал армиями также в Швейцарии, Италии и Вандее.

Вместе с тем необходимо отметить, что на завершающем этапе Итальянской кампании 1800—01 гг. он допустил непростительную для полководца оплошность, поставившую его армию на грань поражения. Избежать этого удалось только благодаря пассивности обескураженного ранее понесенными поражениями противника, который упустил возможность воспользоваться выгодным моментом и разгромить армию Брюна, разбросавшего свои силы по частям, а также помогла оперативность подчиненных Брюну генералов, прежде всего Пьера Дюпона (печально знаменитого «Байленской капитуляцией» в 1808 г.), которые своевременно исправили ошибку своего главнокомандующего.

Правда, эта ошибка Брюна не ускользнула от пристального внимания Наполеона, который сразу же после завершения этой кампании под благовидным предлогом отстранил Брюна от командования и больше никогда уже не доверял ему командовать армейскими объединениями.

И тем не менее, свою боевую репутацию Брюн не запятнал ни одним поражением, ни одного крупного сражения он не проиграл: случай, везение, счастливое стечение обстоятельств и т. п. — это уже другой вопрос, но факт остается фактом.

И все же, Наполеон, всегда ревниво относившийся к чужой славе, не особенно жаловал Брюна как военачальника, хотя тот и был одним из его сподвижников еще во времена Итальянского похода 1796—97 гг., когда Наполеон впервые заявил о себе как полководец. Более того, Наполеон вообще был весьма невысокого мнения о военных способностях Брюна. Уже будучи на о-ве Св. Елены, он дал ему такую характеристику: «Брюн имел известные заслуги, но в общем был скорее генералом трибуны, нежели внушающим страх воином».

Думается, что такая оценка не совсем объективна, тем более что там же, на о-ве Св. Елены, Наполеон, коснувшись в одной из бесед личности Брюна, высказался уже в несколько ином плане. А именно он высказал свое сожаление, что не поручил этому человеку поднять в 1814 г. на борьбу с подступившим к столице врагом рабочих парижских предместий.

Если это — так, то Брюн способен был сделать то, что было не под силу другим военачальникам. Поднимать и увлекать за собой массы — это тоже искусство, которое дано далеко не каждому.

В годы империи большой полководческой карьеры, в отличие от многих других наполеоновских маршалов, Брюн не сделал. Этому, по всей вероятности, помешал излишний демократизм бывшего якобинца, не сумевшего приспособиться к новым условиям, и прохладное к нему отношение самого Наполеона. Хотя, надо отметить, в первые годы своего правления Наполеон относился к Брюну вполне благожелательно. Свидетельством тому являются те высокие посты, которые он доверял Брюну, награды и почести, которых был удостоен этот военачальник, и которые по своему достоинству были ничуть не ниже полученных другими сподвижниками Наполеона. В числе других маршалов империи Брюн получил в командование один из корпусов Великой армии, во главе которого успешно действовал в 1807 г. в Померании. Эта кампания, несмотря на недостаток сил (главные силы Наполеона в это время находились в Восточной Пруссии и Польше), была проведена Брюном успешно и завершилась завоеванием французами шведской Померании (эту заслугу Брюн разделяет с маршалом Э. Мортье).

Однако присущая Брюну беспринципность, когда он с легкостью и не раз менял свои политические убеждения и пристрастия, привела, в конце концов к девальвации его моральных принципов.

В годы Революционных войн Брюн слыл строгим блюстителем республиканской морали. Известен случай, когда он приказал расстрелять перед строем солдата только за то, что тот в отсутствие хозяев зашел в дом, чтобы напиться воды.

И вот через какой-то десяток лет этот пламенный революционер и убежденный демократ, бравирующий своей неподкупностью, становится, по всей вероятности, небескорыстно злостным покровителем всякого рода проходимцев, казнокрадов и контрабандистов. Такое нравственное перерождение бывшего сподвижника вызвало взрыв негодования даже у Наполеона, обычно весьма снисходительно относившегося к человеческим слабостям.

Приговор императора был суров, но справедлив. Не исключено, что на примере Брюна он решил преподать урок всем другим высшим военачальникам, склонным к подобного рода поступкам. А в качестве «козла отпущения» им был избран маршал, менее других ему симпатичный.

В целом же как военачальник Брюн был ничем не хуже и не лучше других наполеоновских маршалов, во всяком случае, большинства из них. Вместе с тем необходимо отметить, что опыта командования армейскими объединениями и самостоятельного решения крупных оперативно-стратегических задач у него было значительно больше, чем у многих из них.

Это в полной мере учитывал и Наполеон, поручавший Брюну, как правило, командование на самостоятельных операционных направлениях (Вандея в 1800 г., Италия в 1800—01 гг., Померания в 1807 г. и, наконец, итало-французская граница в 1815 г.). И каждый раз поставленную перед ним задачу Брюн выполнял успешно.

Однако проявить свои воинские дарования в рядах Великой армии под предводительством самого Наполеона Брюну не довелось ни разу. Поэтому в исторических трудах, посвященных эпохе наполеоновских войн, имя Брюна в сравнении с другими, более знаменитыми маршалами Наполеона, встречается довольно редко, но в анналах военной истории оно сохранилось и занимает свое место.

Недаром, один из парижских бульваров, увековечивших память о героях великой эпопеи Первой империи, носит имя маршала Брюна.

Это, так сказать, «фактологически-аналитическая версия» биографии маршала Брюна-«Генерала Трибуны». Тогда как «развернуто-беллетризированный вариант» позволяет оценить некоторые ключевые моменты сквозь призму «света и теней»«Спасителя Батавской Республики».

<<…Несмотря на то, что дядя будущего маршала Франции Брюна был военный, а крестный отец являлся братом губернатора Дома инвалидов, отец — Этьен Брюн, работавший в городском суде, надеялся, что сын все-таки пойдет по его стопам и станет чиновником городского магистрата.

Когда мальчик подрос, его направили на учебу в Париж.

Поскольку французская столица заслуженно слыла в ту пору центром общеевропейского соблазна и разврата, то наш юнец быстро осознал, что терять времени даром в его возрасте, когда все в новинку, «море кажется по колено» и тестостерон бьет по мозгам нет смысла. Зубрежка параграфов классического права осталась далеко в прошлом, а Гильом стремительно превратился в бонвивана, прожигающего жизнь в злачных местах Парижа. Он целыми днями сидел в кабаках со своими новыми друзьями или наведывался в притоны, познавая нюансы женской анатомии и «науку телесной любви» с помощью «ночных бабочек» на любой вкус, каждый раз открывая «что новое».

Но «матерь городов французских» во все времена отличалась дороговизной широчайшего ассортимента предлагаемых ею «услуг» и удовольствий. Такой образ жизни, требующий, естественно, много денег, привел к тому, что долги молодого повесы Гильома росли со скоростью звука. Естественно, что очень скоро нашему любвеобильному провинциальчику кредиторы «включили счетчик».

Возвращаться в томительную глушь родного городка, а вернее, стремительно бежать, в лоно семьи, он не пожелал, поскольку прекрасно знал, какое впечатление такое его легкомысленное времяпровождение произведет на отца. А потому, он стал лихорадочно обдумывать, что же предпринять.

Наш бонвиан или, как сейчас говорит продвинутая молодежь, «клевый по жизни» (что-то «нарицательное» типа «федоровбондарчуков» или «ксюшсобчаков»запредельно ушлых и падких до самопиара и наживы), пошел по иному пути. Он резко прекратил все общение с «предками» и принимает нестандартное решение: пошел… работать в типографию. Все зарабатываемые деньги, он спускал на красивую жизнь, без которой он теперь уже не мог обходиться.

Казалось, жизнь Брюна стремительно несется в тартарары.

Однако все деньги, получаемые за свою работу, тратились им на все те же удовольствия и развлечения.

Но «нет худа — без добра», работая в типографии, пылкий и энергичный Брюн, настолько увлекся литературой, поэзией и изящными искусствами, что возжелал увидеть отпечатанное шрифтом на бумаге… свое имя. Заниматься писательством (графоманией) в ту пору было очень модно — на дворе стоял Век Просвещения — и бумагомаранием занимались все, кому не лень! Вот и гуляка, и острослов Брюн «скатился на эту дорожку» и публикует некое «Красочное и сентиментальное путешествие по западным провинциям Франции». И хотя произведение осталось незамеченным, Гильом уже почувствовал «вкус пера», посчитал себя не много, ни мало — литератором, вследствие чего, Гильом решил вплотную заняться журналистикой поскольку именно она его истинное призвание.

Если бы в это время ему предсказали, что он станет маршалом Франции, он расхохотался бы и послал бы к черту этого предсказателя.

Но «горы и тонны» эпических стихов и высокопарных эссе, дождем вылетавших из-под бойкого пера нашего «журналиста» сходу отвергались издателями. «Литературный гений» Брюн неистовствовал, но все было напрасно.

Но тут очень вовремя грянула революция и наш герой находит себе новое применение: он «уходит в революцию»!

Во все времена у определенной части молодежи это было очень модно и престижно. Не стал исключением и Гильом Брюн, очень импозантный и находчивый двадцатишестилетний сын юриста. Молодой Брюн с головой окунается в политические баталии, чтобы своими выступлениями и сочинениями прославить свое имя.

Охотно и сознательно разделяя идеи начавшейся революции («Свобода! Равенство! Братство!»), он становится под их знамена, вступает в Национальную гвардию, став сразу капитаном. В парижских салонах и на митингах все чаще звучат имена Дантона, Робеспьера, Марата и других восходящих народных вождей.

Не теряет времени даром и наш неудачливый журналист Гильом Брюн. Он с головой кидается в политику, примыкает к Дантону. У нашего «журналиста» репутация одного из самых решительных санкюлотов. Зажигательным речам высокого брюнета с пылающими темными глазами восторженно внимают толпы простолюдинов. Он быстро становится кумиром масс!

Но, несмотря на это, потуги на графоманство в области эссе и эпического стихосложения не оставляют нашего пламенного революционера и он высказывает свои соображения по этому поводу своему другу Дантону. И тот находит выход из сложившейся дилеммы: весьма мудро переориентировав литературную энергию бывшего журналиста на тему… войны, тем более, что она не за горами.

Это очень злободневно: ведь всем ясно, что монархическая Европа не смириться с фактом свержения власти одного из ее родственников (все короли Европы были в какой-то степени между собой родственниками!), а затем и его гильотинирования. Она обязательно сообща пойдет войной на оплот «революционной заразы». Английские «океанократы» отправили свои флоты к французскому побережью. Австрия с Пруссией уже примкнули штыки, обнажили сабли с палашами и расчехлили пушки! Да и «Северная Мессалина» (блудливая «до гроба доски» российская императрица-мужеубийца Екатерина II) тоже подумывала не бросить ли ей на крамольников своего «Русского Марса» победоносного «Ляксандра Васильча», благо он рвался отточить на них после турок и бунташных поляков Тадеуша Костюшко свое полководческое мастерство!

«На нас идут короли всей Европы! Мы же вызовем их на схватку, бросив им под ноги голову короля!!» — ревел с трибуны неистовый Дантон. Его клич подхватил знавший силу слова, адвокат Камиль Демулен, агитационно-провокационно бросив в заведенную толпу всего два магнетических слова: «К оружию!!!»

А ведь после «Хлеба и Зрелищ!» — это главное — что завсегда л`юбо Быдлу (Кумачевой сволочи!)!

Озаренный гением Дантона и доходчивым призывом Демулена наш герой, не долго думая, разразился трактатом по вопросам… военной тактики! Затем одна из парижских прелестниц (а он был очень большой «ходок»! ), весьма ехидно отозвалась о его шедевральных военных записках: «Ах, Брюн! Если бы сражались перьями, то вы стали бы знаменитым генералом!» Как известно, порой «женскими устами глаголет истина» и пламенный народный трибун Гильом-Мари-Анн Брюн вдруг ощутил себя… военным человеком!

И вот когда по всей Франции стали создаваться отряды Национальной гвардии, Брюн решил сменить перо на ружье и вступает в ее ряды. При выборах офицеров, он неожиданно становится капитаном. Обстановка благоприятствует такому патриотическому решению — «Patrie en danger!» («Отечество в Опасности!») — враги подступают к границам революционной Франции со всех сторон. Он вновь идет к своему другу Дантону и просит его предоставить ему должность в одной из волонтерских частей, которые в большом количестве формировались в это время. И вскоре он уже майор 2-го батальона волонтеров департамента Сена и Уаза.

Так Брюн вступил на дорогу славы или, вернее своей очередной славы, на этот раз военной!

Уже через год он становится полковником, а 18 августа 1793 г. бригадным генералом. Участвуя в боевых операциях, Брюн проявил большую личную храбрость в сражении при Ондскоте. Благодаря своим радикальным взглядам и дружбе с Дантоном, Брюн становится вскоре членом Военного комитета Конвента.

Между прочим, 2 сентября 1795 г. не обошли стороной «дела семейные» и нашего пламенного революционера и большого поклонника альковных игр: за Брюна вышла замуж некая Анжелика-Николь Пьер (1765—1829). Эта уже тридцатилетняя «девица» из весьма скромной семьи работала полировщицей. По сути дела этот брак лишь оформил давно завязавшиеся отношения парижанки с бывшим провинциалом, не пожелавшим возвращаться в свое захолустье. Одна из самых осведомленных (в том числе, по интимным делам среди маршалата и генералитета наполеоновской империи) и язвительных женщин наполеоновской эпохи жена генерала Жюно, более известная как Лаура д’Абрантес признавала, что маршальша Брюн — «простая и добрая». Другие не столь завистливые (очень характерная черта подавляющего числа представительниц слабого пола, чья «„мстя“ ужасна, непредсказуема и бесконечна»! ) женщины даже называли Анжелику Николь очень красивой. Она была отличной хозяйкой, но матерью Бог и Природа ей стать так и не дали (по крайне мере, в ту пору было принято «сваливать» бездетность на… женщин!). Зато она посвятила себя воспитанию двух приемных дочерей. Сила души и характера этой мужественной женщины в полной мере проявились в трагические дни гибели ее мужа…

В 1796—97 гг. Брюн участвует в Итальянской кампании Наполеона Бонапарта, командуя бригадой в дивизии Массена. В боевых действиях он проявляет неустрашимость, решительность и революционный пыл, но и не более того. В своем очерке о том знаменитом походе Наполеон не упоминает о Брюне, кроме одного раза. Однако это единственное упоминание очень точно характеризует молодого бригадного генерала. После Тальяменто, дивизия Массена была направлена к Тарвису, где столкнулась с войсками эрцгерцога Карла. «Бой был упорный, — пишет Бонапарт. — С той и другой стороны чувствовалось понимание важности победы… Генерал Брюн, впоследствии маршал Франции, командовавший бригадой в дивизии Массена, вел себя здесь с величайшей доблестью».

Правда, Брюн, участвуя в боевых действиях, пришел к пониманию, что оказывается война — это не только махание саблей и стрельба, но и возможность неплохо подзаработать в финансовом отношении. В промежутках между боями он с беззастенчивостью воришки стал набивать свои карманы. Направленный во главе армии в Швейцарию, он ловко опустошает швейцарскую казну ради финансирования Египетской авантюры 1798—99 гг. амбициозного генерала Бонапарта.

Правда, на восток Брюна не взяли, но вскоре наступил его звездный час! Он одержал свою единственную громкую победу, сыгравшую очень важную роль в истории республиканской Франции.

Пока Бонапарт «покорял» Восток, «Туманный Альбион» предпринял очередную попытку ликвидировать «революционную заразу» в континентальной Европе. Англия спонсировала новую антифранцузскую коалицию, в которую вошли Австрия, Россия, Неаполитанское королевство.

В тоже время готовившийся к высадке в конце августа 1799 г. в Голландии экспедиционный англо-русский корпус (по весьма разным данным от 25 до 33 тыс. штыков и сабель) брата английского короля Георга III, посредственного военачальника, герцога Фредерика Йоркского (1763—1827) вот-вот должен был вторгнуться во Францию с северо-востока.

Французское правительство приказало Гильому-Мари-Анн Брюну возглавить так называемую Батавскую (франко-голландскую) 22-тысячную армию и свести на нет все усилия союзников. В ситуации, когда яростно разметавший армии Макдональда и Моро в Северной Италии неистовый старик Souwaroff, собирался с юго-востока через Швейцарские перевалы прорваться навстречу к русскому корпусу генерала А. М. Римского-Корсакова для совместного с австрийцами броска во Францию, Брюну предстояло сыграть роль одного из Спасителей Отечества.

Забегая вперед, скажем, что она ему удалась.

Тем временем британская эскадра в составе 55 военных кораблей всех классов и транспортный флот из 180 судов отплыли из Англии. Узнав о приближении вражеской эскадры, Брюн решил не торопиться и выяснить намерения противника, ограничившись направлением дивизии генерала Дэндельса к Гельдеру — самому важному пункту его участка.

Эта передовая французская дивизия не смогла воспрепятствовать высадке у Гельдера на берег британской дивизии генерала Ральфа Эберкромби (1734—1801) и была отражена. Зато Брюн, сумел разгадать все намерения противника и уже всеми силами выступил навстречу англичанам.

Три его дивизии двигались тремя компактными колоннами: Дэндельса — справа, Дюмонсо — в центре и слева — Вандамма, кстати, одного из лучших французских пехотных генералов не только той поры, но и грядущих наполеоновских войн.

Видя, что противник не очень-то и силен, Брюн решил нанести удар первым.

10 сентября на рассвете он начал наступление шестью колоннами. Однако с самого начала все пошло не так, как планировал французский генерал. Не имевшего переправочных средств Вандамма, союзники задержали у Алькмаарского канала и он не смог переправиться через него, а две другие дивизии тоже принялись топтаться на месте. Получивший отпор Брюн не полез на рожон, понапрасну теряя силы, а умело «сел в крепкую оборону», возведя укрепления, в ожидании обещанных ему подкреплений.

В середине сентября на побережье высадился герцог Йоркский — собственной персоной — со 2-й английской дивизией и 11-тысячным русским корпусом генерала от инфантерии Ивана Ивановича Германа (1744—1801). Того самого, между прочим, Германа, которого по началу крайне мнительный российский император Павел приставил было следить за Суворовым в Италии, но затем передумал и направил в помощь англичанам, готовящимся к высадке на северо-восточном побережье Франции.

18 сентября русско-английские войска перешли в наступление: генерал Эберкромби двинулся против правого фланга французов; генерал Дэндельс — на центр, а генерал Герман атаковал левое крыло Брюна. После ожесточенного боя союзники смогли захватить деревню Берген. Однако генерал Вандамм не дал им закрепиться и развить успех, своевременно ударив в штыки. Деревня оказалась возвращена обратно, а войска Германа разгромлены, причем, в плен попал и сам Иван Иванович и на этом полководческая карьера этого незадачливого саксонского наемника на русской службе закончилась. Его, правда, потом выменяли на плененных под Нови французских генералов Периньона и Груши, (будущих, кстати, маршалов Франции), но прожил он после этого «конфуза» не долго. Герцог Йоркский, удрученный поражением Германа, отвел все свои изрядно потрепанные войска в тыловой лагерь.

Несмотря на первоначальный успех, Брюн не стал торопиться с контрударом, продолжив укреплять свои позиции, в ожидании подкреплений, уже бывших неподалеку. Пока противники пережидали, герцог Йоркский принялся приводить свои деморализованные войска в порядок. Ему следовало либо отказаться от попытки прорваться вглубь занимаемой неприятелем территории и убраться восвояси «не солоно хлебавши», или снова рискнуть пойти на сражение.

В конце концов, англичане решили еще раз атаковать врага всеми оставшимися у них силами.

2 октября союзники снова пошли вперед, на этот раз четырьмя колоннами: Эберкромби, Дэндельса, Пальтни и сменившего неудачника Германа — принимавшего, участие в усмирении Суворовым Всепольского восстания Тадеуша Костюшко в 1794 гг., генерал-майора Ивана Николаевича (Магнуса Густава) Эссена 1-го [19.9.1759 им. Педдес Эстляндской губ. (или Калви, волость Азери, Восточная Эстония — 8.7./ 23 августа 1813, Бальдон Курляндской губ. (Латвия)] (не путать с П. К. Эссеном 3-м — участником Цюрихского «конфуза» Римского-Корсакова»! ).

И хотя французы опять отразили все атаки на деревню Берген, но общий исход боя остался неясен и обе армии заночевали прямо на поле боя.

Однако, на следующий день, Брюн предпочел отойти на виду у неприятеля на новую позицию у Бевервейка. Именно там его ожидали долгожданные подкрепления, наконец-то прибывшие из Франции.

Два следующих дня противники простояли без движения: инертный герцог Йоркский никак не мог решиться снова наступать, а Брюн собирался взять союзников измором, благо что именно ему бездействие шло на пользу.

Лишь на третий день британский главнокомандующий, все же, дал команду на атаку. Упорный бой не стихал весь день. Позиции стойко оборонявшихся французов, не раз и не два переходили из рук в руки. Не было понятно, чья — возьмет вверх. Только ближе к ночи генерал Брюн провел проникающую кавалерийскую атаку, расстроившую вражеские ряды и союзники принялись стремительно отступать.

Проатаковав весь день, понеся большие потери, герцог Йоркский отвел свои деморализованные постоянными неудачами войска вглубь исходных рубежей. Казалось, ему пора сажать десант обратно на корабли и «уносить ноги» пока французы не сбросили в море остатки союзных войск. Но упрямый англичанин остался на позициях, явно надеясь на благоприятный случай.

Теперь уже Брюн, изрядно укрепившийся, и к тому же почувствовавший, что фортуна на его стороне решил перейти к активным наступательным действиям. 15 октября он взял в кольцо лагерь русско-английской армии и вот-вот грозился покончить с противником. Только тогда английский главнокомандующий, поняв, что оказался в патовой ситуации, решил капитулировать на почетных условиях.

Уже 19 ноября последний отряд союзников покинул Голландию, так и не выполнив поставленную задачу.

Общие потери союзников в той бездарной кампании составили ок. 10 тыс. убитыми, раненным и пленными. Англичане за право свободного выхода из страны обязались вернуть Франции всех когда-либо взятых в плен французов. Примечательно, что раздосадованные британцы русских солдат отказались вывозить на Туманный Альбион, а перебросили их морем на о-ва Джерси и Гернеси, где зимой остатки русского экспедиционного «горе-корпуса» влачили жалкое существование без пропитания, без обносившихся одежды и стоптанной обуви.

Так бывает обычно со всеми союзниками островной Великобритании, у которой нет постоянных партнеров, а имеются только постоянные интересы.

Так было, так есть и так будет всегда.

После этой победы за генералом Брюном в войсках закрепилось почетное звание «Спасителя Батавской республики», так называлась дочерняя республика, образованная на территории Голландии.

…Между прочим, значение этой победы, наравне с победой Массены над Римским-Корсаковым (а Сульта — над Готце) в Швейцарии, для революционной Франции трудно переоценить. Если бы сразу после Нови Суворову удалось-таки быстро прорваться к Римскому-Корсакову и раздавить армию Массены, а Брюн не смог бы отразить англо-русское вторжение герцога Йоркского в Голландии, то кое-кто из историков не исключает возможности попытки вторжения монархических союзников (России, Австрии, Пруссии и Англии) во Францию, поскольку Рейнская армия вряд ли смогла бы в одиночку устоять при мощном нажиме!? Более того, отдельные исследователи и вовсе склонны полагать, что при ином исходе этих сражений и прочих более благоприятных привходящих обстоятельствах русские, прусские, австрийские и британские армии могли оказаться во Франции на пятнадцать лет раньше (!?), чем это произошло на самом деле!? Впрочем, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения или, «каждому — свое»!? А так «лебединая песня» победоносного Суворова столь желанный для европейских монархов поход на Париж, как и не менее желанная для «русского Марса» встреча на поле боя с Бонапартом, как это активно популяризируется в отечественной литературе, «… широко шагающим мальчиком, которого пора унять, а не то будет поздно» (?) — не состоялись. И очень скоро, предостережение Суворова, что «новый Рим пойдет по стопам древнего», реализовалось: наполеоновская Франция начала стремительно поглощать европейские государства, превращаясь в супер-державу

В своих воспоминаниях, Наполеон, хоть и не резко, но критиковал некоторые действия и решения Брюна. Разбирая все этапы этой кампании, Наполеон, в частности, пишет: «Генерал Брюн потерял десять дней августа в досадных колебаниях. Чтобы принять решение, он выжидал более надежных сведений о намерениях противника. Он считал, что лучше действовать медленно, чем действовать плохо и наобум. Такая осмотрительность была тут неуместна: не могло быть никакого сомнения относительно пункта, где будет иметь место атака англичан. Им хотелось захватить Голландию; они могли это сделать, лишь овладев Зюйдерзее, а для этого им нужен был Гельдер». Однако, несмотря на критические замечания, Бонапарт в конце заключает, давая тем самым оценку действиям Брюна: «Он провел кампанию умно».

Более того, позднее Наполеон признал, что Брюн в 1799 г. избавил Францию от нового вражеского нашествия.

Впрочем, это не помешало Бонапарту емко и доходчиво охарактеризовать степень военного дарования бывшего журналиста и по совместительству «пламенного революционера»: «Брюн имел известные заслуги, но в общем, был скорее генералом трибуны (курсив мой — Я.Н.), чем внушающим страх воином».

Так или иначе, но Брюн был в числе тех немногих генералов-патриотов, которые в очередную для родины суровую годину («Отечество в опасности!»), погребли все планы европейских монархов похода на республиканский Париж.

Несмотря на свои крайне радикальные республиканские взгляды, Брюн поддержал Наполеона во время государственного переворота 18 брюмера и в декабре 1799 г. был назначен Бонапартом, ставшим Первым консулом Французской республики, членом Государственного совета и председателем военной секции.

Затем Брюна во главе 60-тысячной армии, перебрасывают на запад Франции, где активизировались вандейцы. Наш герой сумел добиться лишь некоторых успехов и через какое-то время его поменяли на Бернадотта, переведя в Италию.

До него главнокомандующим Итальянской армией по распоряжению Наполеона 24 июня 1800 г. был генерал Массена.

Но уже спустя пару месяцев Первый консул пересмотрел свое решение. Все очень просто: став главнокомандующим, Массена без зазрения совести принялся набивать свои карманы всем, чем только было можно. Мало того, что он занялся разворовыванием казенных армейских денег, так еще не гнушался и грабежами и мародерством.

Именно Брюну пришлось 13 августа 1800 г. сменить непотребно проворовавшегося Массену.

И вот вскоре выяснилось, что и новый главнокомандующий Итальянской армией мало, чем отличался от бывшего: подобно Массене Брюн не гнушаясь ничем, что могло бы обогатить его.

Именно за казнокрадство Бонапарт его недолюбливал, больше всего.

А вот воевал Брюн в Италии точно также, как до этого действовал против англичан и русских в Голландии — очень не спеша и весьма осторожно. И, тем не менее, такая тактика сработала снова: в битве при Поццоло он сумел нанести поражение австрийской армии. Правды ради, следует уточнить, что в его победе ключевую роль сыграла прорвавшая центр вражеской позиции стремительная кавалерийская атака генерала Даву!

Несмотря на поддержку Бонапарта во время событий 18 брюмера, сделавших его властелином Франции, Брюн, тем не менее, не слишком симпатизировал Наполеону. Неизвестно, насколько он участвовал, и участвовал ли в распространении «пасквилей» против Бонапарта, но последний решил отослать этого «пламенного революционера» послом в Турцию, подальше от Парижа, благо война с ней закончилась после эвакуации французских войск из Египта.

Казалось, нашего «героя трибуны» уже мало что ожидает на родине, но именно Брюн удостоился звания маршала Франции.

Между прочим, его маршальство, как впрочем и Бессьера, а потом спустя годы и Мармона, вызвало немало разговоров, как в армейской среде, так и в гражданском обществе. Почему Брюн, никогда не вызывавший большой симпатии Бонапарта, да и сам не симпатизировавший ему, вдруг получил столь высокое звание, став высшим сановником империи? Профессионалы отлично понимали, что Брюн не чета Массене или даже Журдану, но и ничуть не хуже Монсея или Периньона и т. п. и т. д. Лишь один неоспоримый аргумент в пользу Брюна лежал на поверхности: отражение русско-английского десанта осенью 1799 г. в Голландии, отчасти, предотвратившего другие более серьезные беды для республиканской Франции! Но достаточно ли этого для маршальства — вот в чем вопрос!? Судя по всему, у Бонапарта были свои резоны раздать маршальские жезлы первым 18 генералам, среди которых, как показало время было всего лишь несколько разностороннеодаренных военачальников — Массена, Даву, Ланн Сульт и Сюше. Скорее всего, это была попытка консолидации всех слоев нового французского общества под его эгидой. В маршалате оказались совершенно разные по своим взглядам и устремлениям, дарованиям и нравственным качествам военачальники: пламенные республиканцы; бывшие королевские офицеры, пошедшие служить новой власти ради карьерного роста, но так до конца не принявшие новый режим; амбициозные либералы; истинные патриоты; и честолюбивая молодежь, понимавшая, что их военная карьера всецело зависит от благосклонности Наполеона и именно он всячески поощряет их талант, продвигая их вверх по службе. В результате судьбе было угодно, чтобы не обладавший сверхъестественными военными талантами и не одержавший потрясающих побед, журналист по призванию и военный по ситуации, «генерал трибуны» Гильом-Мари-Анн Брюн стал… маршалом Франции! Возможно, так сложились обстоятельства либо так легли звезды!? Скажем сразу, что с маршальством Брюну сильно повезло. Дело в том, что именно Французская буржуазная революция (как и все остальные подобные «катаклизмы») дала шанс «прорваться наверх» людям рисковым, решительным, энергичным и удачливым, т.е. из «Грязи в Князи». Остальные могли лишь сетовать, что между 1789 и 1804 гг. они не воспользовались случаем, пока все «пути-дороги» к чинам, почестям и богатству были открыты. Установление империи Наполеона ознаменовало возвращение к порядку, когда чины и должности снова стали распределяться по старшинству, по окончании престижного заведения или из-за громкого имени. Все стремительные продвижения вверх по социальной лестнице после 1804 г. затормозились очень сильно, а затем и вовсе сошли на нет. Вторых «Мюратов», «Ланнов», «Нейев» — выходцев из простых солдат революции, из «гущи народной» — в период империи Франция уже не получила…

Став маршалом, Брюн уже почти не воевал — такова была воля Наполеона.

Он в основном занимался очень выгодным лично для его кармана занятием — администрированием: губернаторствовал в ганзейских городах Бремене, Гамбурге, Любеке. Вполне естественно, что на этой должности он не умерил свой пыл в отношении поборов и нечестного обогащения. Поначалу Наполеон закрывал глаза на это очередное лихоимство маршала: он был очень занят войной с Пруссией, а потом и с русскими в Польше.

Весной 1807 г. случилось событие, имевшее роковые последствия для Брюна лично.

Тогда против французов, осаждавших Кольберг, шведы высадили десант и открыли боевые действия. Брюн сумел отбросить шведов в Штральзунд и даже понудил их к капитуляции. Но подписывая ее, французский, а по сути дела — наполеоновский — маршал допустил непростительный поступок, вызвавший резкое недовольство Наполеона. Брюн подписал документ о капитуляции от имени «французской армии», забыв упомянуть… «Его Императорское и Королевское величество», т. е. Наполеона. Сверхамбициозному «корсиканскому выскочке» «генералу Бонапарту» очень не понравилось такое умаление его достоинства как главы государства.

Эта ошибка вкупе с давно копившимся у Бонапарта недовольством корыстолюбием (многочисленные жалобы о лихоимстве Брюна в ганзейских городах) нелюбимого им маршала Брюна повлекли за собой снятие последнего с его «корытно-хлебного» поста.

Наполеон до конца жизни не мог забыть мошенничества Брюну, называя его в числе самых «ненасытных грабителей».

А ведь в самом начале своей военной карьеры — в годы революционных войн — Брюн слыл строгим блюстителем республиканской морали. С возрастом человек меняется (или раскрывается?), причем, порой, не в лучшую сторону — не так ли!?

С той поры целых семь лет Брюн находится в опале, не получая никаких должностей. После Первого отречения Наполеона в 1814 г., Брюн присягнул Бурбонам, однако каких-либо назначений от короля Людовика XVIII не получил.

В ходе «Ста дней», Брюн перешел на сторону вернувшегося императора французов. Последний не отказался от услуг опального маршала и назначил его командиром Варского корпуса для охраны юга Франции. Но ничего опасного там за эти 100 дней так и не произошло.

Рассказывали, что уже на острове Св. Елены, Бонапарт вроде все же пожалел, что не поручил Брюну поднимать на борьбу с союзниками рабочих парижских предместий. Впрочем, повторимся, что именно тогда же Наполеон емко и доходчиво охарактеризовал степень военного дарования бывшего журналиста и по совместительству «пламенного революционера»: «Брюн имел известные заслуги, но в общем был скорее генералом трибуны (курсив мой — Я.Н.), чем внушающим страх воином».

После очередной реставрации Бурбонов Брюн вновь клянется им в верности и снова пытается предложить свои услуги. Именно с этой целью он собирается выехать в Париж, чтобы предстать перед королем…

Второго августа 1815 г. маршал Брюн прибыл в Авиньон и остановился в гостинице «Пале-Руайяль» лишь для того, чтобы сменить лошадей.

Очень скоро перед зданием собралась возбужденная толпа вооруженных людей. Дело в том, что на юге Франции уже во всю орудовали уголовные банды, ловко прикрывавшиеся именем короля, т.е. как они себя сами называли — «истинные слуги короля». Теперь они вели настоящую охоту за всеми, кто хоть как-то был связан не только с «узурпатором» и всеми его приверженцами, но и с революционными событиями, которые привели к убийству «христианнейшего» короля Людовика XVI и свержению династии Бурбонов с престола Франции. Они прекрасно знали, что никакого преследования со стороны королевского правительства не будет, а потому действовали открыто, нагло и жестоко.

Поскольку в поле досягаемости их «грязных лап» оказался бывший наполеоновский маршал Брюн, то они решили показать всем как это делается, тем более, что именно Брюн вызывал у них особую ненависть. Многие авиньонцы были уверены, что именно этот маршал еще в далеком 1792 г. участвовал в сентябрьской резне сторонников короля Людовика XVI в Париже и даже носил на пике голову обесчещенной и зверски растерзанной толпой принцессы де Ламбаль, с которой по слухам королева состояла в блуде.

Впрочем, истории осталось неизвестно был ли наш герой замешал в этом кровавом убийстве и последующем коллективном надругательстве над телом очень близкой подруги королевы Марии-Антуанетты…

Известно немало вариантов последних часов маршала Брюна.

Другое дело, что 2 августа 1815 г. в придорожном трактире разъяренная толпа «роялистов» застрелила «пламенного революционера» почти в упор. Умирая, он якобы все же успел прошептать: «Господи! Пережить сотню битв и так помирать…».

Не будем уточнять нюансы быдлового глумлении над истерзанными останками человека, а затем и могилой, который 15 лет назад, когда в очередной раз «Отечество было в Опасности», отразил угрозу с севера и избавил Францию от нового вражеского нашествия…>>

…Выдающийся военный, государственный деятель, инженер и ученый, дивизионный генерал (25 января 1814 г.) граф империи (20 марта 1815 г.), пэр Франции (1815) Лазар-Никола-Маргерит Карно (13.05.1753, Ноле близ Кале, департ. Па-де-Кале — 2.08.1823, Магдебург, Пруссия), прозванный «Организатором победы» (L, Organisateur de lavictoire) и «Великим Карно» (Le Grand Carnot).

Родившись в многодетной (18 чел.) (то ли офицера, то ли адвоката: данные разнятся), он закончил Военный колледж Мезьера (Ecole militaire de Mezieres), и в 1771 г. поступил в Парижское военно-инженерное училище. После его окончания Карно был произведен в офицеры и определен на службу в королевский корпус военных инженеров в 1773 г. В 1783 г. Лазар произведен в капитаны, а в 1784 г. за работу «Похвальное слово Вобану» удостоен награды Дижонской академии.

Когда по всей стране громыхнула революция, Карно, в отличие от большинства своих сослуживцев, эмигрировавших за границу, остался во Франции и перешел на сторону восставшего народа.

В 1787 г. он познакомился с Максимилианом Робеспьером. В 1791 г., уже став подполковником, Карно избирается депутатом Законодательного собрания Франции от своего родного департамента Па-де-Кале, где оказывается среди крайних радикалов, выступавших за углубление революционных преобразований в стране. В 1792 г. он стал членом Конвента, где зарекомендовал себя стойким республиканцем, проголосовавшим за казнь низложенного короля Людовика XVI.

С началом войны революционной Франции против 1-й коалиции европейских держав в апреле 1792 г. Карно отправляется на фронт, знакомится с офицерами и солдатами, лично участвует в боевых действиях против интервентов.

С осени 1792 г. — он уже комиссар Конвента и выезжает на различные фронты.

В годы революционных войн Карно выполнял эту миссию неоднократно, лично переписывался с боевыми генералами, решал вопросы о назначениях и составлял планы кампаний; в критический для Республики момент он настойчиво внедрял новую тактику войны: «Нужно атаковать внезапно, стремительно, не оглядываясь назад. Нужно ослеплять как молния и бить молниеносно». Карно резко выделялся глубокими знаниями военного дела, энергией и решительностью от многих других комиссаров, являвшихся сугубо гражданскими людьми, не имевшими никакой военной подготовки и зачастую только мешавшими командующим армиями выполнять свои прямые обязанности. Так, в частности, Карно принимал активное участие в организации обороны французских войск в Восточных Пиренеях, затем во Фландрии и ряде других районов.

После измены генерала Ш. Дюмурье в апреле 1793 г. именно Карно принял на себя общее руководство французскими войсками в Северной Франции. Именно он на пару с генералом Ж. Журданом нанес противнику поражение (как принято считать, одно из четырех судьбоносных для республиканской Франции!) в сражении при Ваттиньи (15—16 октября 1793 г.), прямо на поле боя разжаловал генерала Пьера-Гийома Грасьена, давшего приказ отступить своей бригаде, приведённой в беспорядок фланговой атакой неприятеля.

Военно-административные способности Карно были высоко оценены революционным правительством Французской республики.

В августе 1793 г. он был введен в состав Комитета общественного спасения (высший военно-политический орган республики в период якобинской диктатуры), где с 14 августа 1793 г. возглавил стратегическое руководство вооруженными силами республиканской Франции. На этом посту Карно проявил незаурядные военные дарования, выдвинулся как выдающийся военный организатор борьбы, французского народа против объединенных сил европейской реакции и внутренней контрреволюции.

Он выдвинул план создания массовой армии и явился одним из основных руководителей, воплотивших этот грандиозный план в жизнь. Под его непосредственным руководством были сформированы 14 армейских объединений, проведена военная реформа, в результате которой коренным образом реорганизована и приспособлена к новым условиям вся военная система Франции.

23 августа 1793 г. по настоянию Карно Конвент принял декрет о всеобщей военной мобилизации, объявлявший всех французов от 18 до 40 лет мобилизованными на военную службу для спасения революции. Он обязывал встать под ее знамена всех способных носить оружие. В первую очередь призыву в армию подлежали молодые люди в возрасте от 18 до 25 лет, а также неженатые и бездетные мужчины старших возрастов. На основании декрета для нужд армии в каждом административном округе также мобилизовывались запасы продовольствия и фуража. По расчетам Карно, первая мобилизация должна была дать 400—500 тыс. человек, но фактически она дала значительно большее количество призывников.

В 1794 г. на различных фронтах Французской республики действовали 14 армий!

Если в феврале 1793 г. вооруженные силы Франции насчитывали лишь ок. 230 тыс. человек, то к сентябрю 1794 г. общая численность французской революционной армии достигла 1 млн. 26 тыс. человек!

Во многом благодаря усилиям Карно был решен вопрос с вооружением и материальным обеспечением массовой революционной армии. Изменена система снабжения войск продовольствием и фуражом. Старая магазинная система снабжения и лагерного расположения войск была отброшена. Республика не располагала материальными средствами для того, чтобы создавать громоздкие магазины и огромные обозы для их обслуживания. Французская армия перешла к системе реквизиций и расположения бивуаками. Это существенно повысило ее подвижность и маневренность.

Массовая революционная армия не могла воевать по-старому, как это было принято в армиях феодально-абсолютистских государств: для использования ее крупных войсковых масс потребовались новые способы стратегии и тактики. Не только Карно, но и один из вождей якобинцев Л. Сен-Жюст это хорошо понимали. Недаром последний утверждал, что революционная французская «военная система должна заключаться в стремительности и натиске».

Для обеспечения руководства войной был создан Комитет Общественного Спасения, который составлял планы ведения войны в целом, отдельных кампаний и походов, определял необходимость сосредоточения сил на том или ином направлении, организовывал снабжение войск, контролировал исполнение отданных приказов, распоряжений и директив.

Единство в руководстве войной вносило свой весомый вклад в успешное проведение боевых действий. Подходя по-новому к ведению войны, Карно играл в комитете главную роль по военным вопросам. Поскольку многочисленные армии действовали на разных оперативных направлениях, то он настоял на отказе от кордонной стратегии (равномерного распределения сил на театре военных действий), не предусматривавшей создания ярко выраженных ударных группировок войск.

Вместо распыления сил для прикрытия отдельных крепостей и других стратегически важных объектов Карно стал применять новый способ ведения войны. Французы наносили сильные удары мощными группами войск по неглубокому (не эшелонированному) расположению вражеских войск. Таким образом, максимально большая масса людей и артиллерии в строго определенное время энергично направлялись для стремительной атаки каких-то конкретных пунктов.

Несмотря на то, что неприятель в целом обладал большим численным превосходством, военное руководство французской республики умело использовало распыленность войск противника, создавая превосходство в силах над ним на направлениях главных ударов. Новизна такой стратегии состояла в том, что она применялась на обширном театре военных действий, охватывавшем по периметру границы целой и притом крупной по европейским меркам страны. Почти полтора десятка республиканских армий действовали то в одиночку, то группами, создание которых достигалось посредством быстрых и внезапных для противника перегруппировок. Французы сражались крупными массами, нанося решающие удары в штыковой атаке, стремясь преследовать врага до полного его уничтожения.

Стратегии Карно были присущи впечатляющая масштабность, стратегическая четкость и решительность в выполнении поставленных задач. Главным для французов стало уничтожение армии противника, они сами ищут сражений, которые теперь для них становится главным средством к победе над врагом. Новые черты стратегии уже резко отличают военное искусство французской революционной армии от искусства феодально-абсолютистских армий Западной Европы.

Правильный выбор направления главного удара в войне с сильным и опытным врагом, искусная концентрация сил на угрожаемых направлениях, стремительное нанесение ударов по наиболее уязвимым местам противника, решительный маневр и неотступное преследование разгромленного неприятеля — все это говорило о высоком стратегическом искусстве военного руководства Французской республики, возглавляемого в 1793—94 гг. Карно.

Уже к осени 1793 г. произошел перелом в ходе боевых действий на всех фронтах. Французы не только остановили наступление врага, но и нанесли ему ряд крупных поражений. К концу 1793 г. армии интервентов были отброшены за Рейн. На юге французы удержали свои позиции против испанских войск, вторглись в Савойю и овладели Тулоном.

Революционная Франция преодолела кризисное состояние своих вооруженных сил и создала массовую армию.

Карно явился одним из создателей новой ударной тактики революционной армии — тактики колонн и рассыпного строя. (Справедливости ради отметим, что в крупнейшей европейской державе той поры — российской империи, активно воевавшей в XVIII в. — на это обратили внимание и активно применяли уже в середине — 2-й пол. XVIII в. такие прогрессивные полководцы своего времени как выдающийся военачальник П. А. Румянцев, а затем и гениальный А. В. Суворов.) Построение боевых порядков французскими войсками производилось с быстротой, которая была неизвестна их западноевропейским противникам. Боевой порядок французов отличался гибкостью и подвижностью. Потерпев неудачу в столкновении с врагом, они быстро отрывались от противника, а при наступлении неожиданно появлялись на его флангах. С принятием на вооружение новой ударной тактики боеспособность французских войск резко повысилась. Это позволило им добиться крупных успехов в борьбе с армиями монархической Европы на всех фронтах в ходе кампаний 1793—94 гг.

На командные должности выдвинулись новые офицеры, преданные Революции; выросли новые генералы, в значительной степени свободные от устаревших взглядов на военное искусство, продолжавших царить в армиях антифранцузской коалиции. И в этом Карно тоже принадлежала немалая заслуга. По его инициативе на высшие командные должности был выдвинут целый ряд способных генералов, впоследствии выковавших славу французского оружия и вошедших в пантеон полководческого искусства Франции.

А затем в биографии Карно начались «ухабы», которые преследовали его по сути дела до конца его жизни.

С весны 1794 г. начались трения между Карно и сторонниками М. Робеспьера. Причиной тому послужило несогласие Карно с некоторыми военно-политическими шагами якобинского руководства, в частности, он резко выступал против крайностей кровавого якобинского террора, особенно репрессий против высшего командного состава армии. Вследствие этого Карно подвергался ожесточенным нападкам со стороны радикалов как в Конвенте, так и в Комитете Общественного Спасения.

Во время государственного переворота 9 термидора (27—28 июля 1794 г.) он выступил против Робеспьера и его ближайшего окружения. После их свержения он был избран председателем Конвента.

Но вскоре Карно предпочел снова сконцентрироваться на деятельности в военном министерстве. В немалой степени он (с подачи всесильного в ту пору Барраса) посодействовал назначению генерала Наполеона Бонапарта командующим Итальянской армией, тем самым, дав «зеленый свет» его блистательной карьере полководца мирового класса.

В 1796 г. его избирают членом Директории, просуществовавшей с 4 ноября 1795 г. до 10 ноября 1799 г.

После новых выдающихся успехов на разных фронтах, Карно, понимая, что за годы длительной и разорительной войны Франция остро нуждается в передышке, в 1797 г. выступил за заключение мира с коалицией европейских монархов, чтобы восстановить внутренний порядок в стране. Однако его предложение вызвало резко негативную реакцию со стороны большинства членов Директории (Барраса, Ребеля и Ларевельера-Лепо), заподозривших Карно в сговоре с врагами Франции.

Во время государственного переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797 г.), вовремя предупрежденный о том, что его ожидает арест и ссылка в далекую заморскую Кайенну (колония Французская Гвиана с ужасным климатом, где европейцы, как правило, стремительно угасали), он успел бежать в Швейцарию, потом в Баварию. Жил под чужим именем в Аугсбурге.

После государственного переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 г.), пришедший к власти, генерал Наполеон Бонапарт разрешил вернуться на родину всем изгнанникам. В их числе был и Карно, возвратившийся во Францию в конце 1799 г.

В апреле 1800 г. Первый консул Французской республики Наполеон Бонапарт назначил его военным министром. Карно взялся за исполнение возложенных на него обязанностей с присущей ему энергией. Основные усилия он сосредоточил на завершении подготовки армии Наполеона к вторжению в Северную Италию, утерянную французами в 1799 г. Поход этот увенчался полным успехом.

Затем в октябре 1800 г. Карно оказывается в отставке:

то ли он сам сделал это шаг, поскольку не одобрял стремления Наполеона к единоличной власти;

то ли Наполеон лично отправил его в отставку, заподозрив в связях с республиканской оппозицией своему режиму?

Так или иначе, но отойдя от военных дел, Карно занялся научной работой, склонность к которой проявил еще в юные годы. Его способности в исследовательской работе, особенно в точных науках, отмечали еще наставники в военно-инженерном училище. Он не оставлял своих научных изысканий и в последующие годы, сосредоточившись в основном на исследованиях в области математики и прикладной механики, а затем и фортификации. Важнейшие из них (переведены на иностранные языки): «О соотношении геометрических фигур» («De la correlation des figures en géometrie») (1801); «Геометрия положения» («Géométrie de position») (1803) и другие. Труды Карно по проблемам математического анализа, геометрии и механики были высоко оценены научным сообществом.

Еще в 1796 г. он был избран членом Института Франции (высшее научное учреждение Французской республики, аналог Академии наук) по вакансии отделения физико-математических наук. После его бегства из Франции французские академики, или как их тогда называли «бессмертные», (избрание в Институт Франции считалось пожизненным), исключили его из своих рядов. На место Карно был избран Наполеон Бонапарт. Но с возвращением из эмиграции Карно был восстановлен в правах члена Института.

В 1802 г. Карно был избран членом Трибуната, где продолжал отстаивать республиканские принципы и выступил против пожизненного консульства Наполеона Бонапарта и учреждения Почетного легиона. Встретив сильное противодействие сторонников Первого консула, он отошел от политической деятельности и удалился в свое небольшое поместье в Бургундии. Жил бедно, продолжал заниматься наукой, поддерживал связи с Институтом Франции и Политехнической школой. Находился под строгим надзором полиции.

В 1804 г. выступил с протестом против установления империи и провозглашения Наполеона императором. Но это был глас вопиющего в пустыне, абсолютное большинство французов были за империю. Правда, выступая против устремлений Наполеона к авторитарной власти, Карно в то же время был его сторонником по многим другим вопросам, как внешнеполитическим, так и внутренним. И Наполеону это было хорошо известно. Когда один из агентов полиции сообщил в Париж своему начальству, что Карно является участником антиправительственного заговора и об этом было доложено императору, то Наполеон сразу же отверг этот домысел, заявив: «Можно было бы и не наблюдать за человеком, который хотя и принадлежит к числу недовольных, но никогда не примет участия в заговоре».

Несмотря на то, что в свое время в республиканской Франции Карно занимал высокие посты, в том числе и военные, но из-за своей скромности и демократических убеждений так и остался в чине подполковника, приравненного к рангу всего лишь батальонного командира. Понятно, что после увольнения со службы ему стала выплачиваться и соответствующая его рангу пенсия, причем, весьма скромная. Доведенный до отчаяния нуждой и отягощенный долгами, он не выдержал и в 1809 г. через военного министра А. Кларка обратился за помощью к императору.

Наполеон вошел в положение бедствующего Карно, в свое время немало ему покровительствовавшего, и произвел того (якобы по ходатайству военного министра) в чин дивизионного генерала (это существенно повысило его военную пенсию) и приказал выдать ему якобы невыплаченное генеральское жалование за несколько минувших лет, с лихвой покрывшее все его долги. Кроме того, Наполеон назначил Карно, как бывшему военному министру, 10 тыс. франков ежегодного содержания.

Вскоре Карно, как депутат Законодательного корпуса от департамента Кот д’Ор (Бургундия) оказался в Париже и попал на прием к императору. Наполеону не удалось уговорить Карно вновь вступить на военную службу.

Лишь в конце 1813 г., когда возникла реальная угроза вторжения врага на территорию Франции, он сам предложил свои услуги Наполеону: «Сир, пока успех венчал все Ваши начинания, я не предлагал Вашему Величеству свои услуги, потому что они могли быть и неприемлемы. Сегодня, Государь, когда злая фортуна испытывает Вашу стойкость, я не колеблюсь более предложить Вам те слабые силы, которые у меня остались».

Принятый на службу Карно был назначен военным губернатором Антверпена (Бельгия). Проявив завидную энергию, он, несмотря на свой уже почтенный возраст (ему было почти 60 лет), быстро подготовил город и крепость к обороне и приготовился к осаде. Но до нее дело не дошло, противник ограничился лишь блокадой Антверпена. Правда, к этому моменту его гарнизон был уже сильно ослаблен. Карно пришлось выделить около 5 тыс. своих лучших солдат на усиление корпуса генерала Н. Мезона, действовавшего в Бельгии. Несмотря на это Карно трижды отверг требование неприятеля сдать город. Противник подверг Антверпен сильной бомбардировке, но не смог сломить мужества его защитников. Только через месяц после падения Наполеона (5 мая 1814 г.) Карно передал город и крепость прибывшему из Парижа графу д’Артуа (брат нового короля Людовика XVIII).

После этого он отправился в Париж, где был принят королем довольно холодно и сразу же уволен в отставку с небольшой пенсией.

Во время Первой реставрации Бурбонов за критику нового режима Карно обвинили в якобинстве и отдали под надзор полиции. После того как над ним нависла реальная угроза ареста, он предпочел скрыться.

Во время «Ста дней» он сразу же примкнул к Наполеону, который назначил его министром внутренних дел, наградил Командорским крестом орд. Почетного легиона, пожаловал титул графа империи и возвел в звание пэра Франции. В условиях, когда вся феодально-абсолютистская Европа, как и в годы Великой французской революции, вновь ополчилась на Францию, Карно предложил Наполеону обратиться к опыту 1793 г., призвать весь народ на защиту страны, создать массовую армию и выдвинуть лозунг «Отечество в опасности!».

Как известно, Наполеон не решился на радикальный такой шаг, поскольку никогда не считал себя «вождем Жакерии» и не был готов окончательно залить Францию кровью, которой у нее после почти 20 лет жестоких (революционных и наполеоновских) войн уже почти не осталось. (А историки до сих пор прикидывают: не совершил ли он тогда еще одной роковой ошибки!? Впрочем, история не знает сослагательного наклонения.)

После сокрушительного поражения Наполеона при Ватерлоо, когда многие из его ближайших сподвижников вновь отвернулись от него, Карно остался верен императору до конца. 21 июня 1815 г. он выступил в палате пэров против отречения Наполеона от престола, предложив провозгласить-таки как ему казалось спасительный для разгромленного императора лозунг «Отечество в опасности!» и установить в стране военную диктатуру во главе с Наполеоном. Правда, по вполне понятным причинам это радикальное предложение не прошло голосования: теперь все хотели мира и тишины — французская нация слишком дорого заплатила за долгие годы наполеоновских амбиций. Пэры (а они все без исключения были назначены лично Наполеоном) большинством голосов отвергли это предложение.

Карно не сдался и сам попытался убедить Наполеона пойти на такой шаг, но снова потерпел неудачу. Бонапарт уже окончательно смирился со своей участью и отказался от продолжения какой бы то ни было борьбы. (Не рискнул дерзнуть!? Или «дважды в одну реку не войти»? )

Рассказывали, что поняв это, Карно предложил ему бежать в Америку. Но и здесь Наполеон — то ли промедлил, то ли ему уже было все равно.

После Второго отречения Наполеона Карно удалился в свое поместье, где над ним был установлен строгий полицейский надзор. Потом начались его преследования как «цареубийцы» (напомним, что он голосовал за казнь короля Людовика XVI в 1793 г.) и ему пришлось покинуть Францию, как оказалось навсегда.

Оставшиеся годы жизни он провел сначала в Варшаве, потом в Магдебурге. Несмотря на скромную пенсию, присылаемую ему из Франции, и крайне ограниченные средства к существованию сохранил твердость духа и мужественно переносил все лишения. Отказался от всех предложений, поступивших к нему из ряда иностранных государств, предлагавших более сносные условия существования.

До конца жизни он занимался научной работой. Из военных трудов самым известным является его, составленное по поручению Наполеона, 3-томное исследование «Об обороне крепостей» («De la defense des places fortes»), опубликованное в 1810 г., переведенное почти на все европейские языки (выдержки были переведены на русский язык генералом Н. А. Зварковским). В нем Карно особо подчеркивал необходимость сочетания огня крепостной и полевой артиллерии с вылазками осажденного гарнизона.

Главный Творец военных побед Революционной Франции скончался в Магдебурге, на 71 году жизни, почти половину из них отдав армии и Отечеству, но похоронен был на чужбине… Лишь в конце века — 4 августа 1889 г. — его прах был торжественно перенесён в Пантеон…

* * *

Карно был истинным республиканцем, убежденным сторонником демократических преобразований в обществе. С первых же дней французской революции он, будучи офицером королевской армии, решительно порвал со своим прошлым и встал на сторону восставшего народа. Вскоре он заявил о себе и как политический деятель, будучи избран в Законодательное собрание Франции, а затем в Конвент, где примыкал к левому, наиболее радикальному крылу республиканцев. В дальнейшем, в годы якобинской диктатуры, он проявил себя как выдающийся деятель Французской республики, снискав славу «организатора побед» революционной армии.

Именно с его именем связаны все ее славные победы в 1793 и 1794 гг.

Возглавляя в годы наивысшего революционного подъема вооруженные силы Республики, Карно сыграл ведущую роль в деле мобилизации народных масс на борьбу с объединенными силами европейской реакции, пытавшейся путем военной интервенции задушить революцию во Франции, и добился в этом блестящих результатов.

Недаром впоследствии его именовали не иначе как «великий Карно».

Обладая аналитическим умом и глубокими разносторонними знаниями, он сумел понять сложившиеся объективные условия (новые веяния), порожденные революцией, которые самым непосредственным образом влияли на развитие военного дела. Он одним из первых осознал необходимость создания новой, массовой армии и разработки новых стратегических и тактических форм вооруженной борьбы с целью их наиболее эффективного применения в изменившихся условиях. Карно решительно выдвинул новую стратегическую концепцию, сводившуюся к идее нанесения по противнику мощного удара крупными массами войск на избранном направлении.

В годы Революционных войн Карно проявил себя как выдающийся стратег, обладающий несомненными полководческими дарованиями. Как военачальник крупного масштаба он — профессиональный военный — отличался не только обширными знаниями военной стратегии и тактики, но и решительностью, твердой волей, предприимчивостью, умением глубоко анализировать самую сложную обстановку и делать на основе проведенного анализа соответствующие выводы, обладал редким даром стратегического предвидения.

Кроме того, он зарекомендовал себя как выдающийся военный реформатор и способный военный администратор (причем, очень жесткий), к тому же, лично бесстрашный на поле боя, что неоднократно доказывал, впереди всех ходя в штыковые атаки под шквальным ружейно-артиллерийским огнем противника.

Это был честный, талантливый, но в то же время весьма жесткий человек. Не обделен Карно был и храбростью.

Так осенью 1793 г. по его приказу для взятия Мобежа были соединены Северная и Арденнская армии. Главное командование ими возглавил генерал Ж. Журдан. Ввиду важности предстоящей операции и для оказания непосредственной помощи Журдану Карно лично отправился в подчиненные ему войска. Австрийские войска принца Кобургского занимали позиции, которые они считали неприступными. Умело сконцентрировав силы и направив их на ключевой опорный пункт в обороне противника, проявив настойчивость и последовательность в атаках, возглавляемые Карно и Журданом французские войска одержали в октябре 1793 г. под Мобежем блестящую победу. Противник был отброшен за реку Самбру, французы овладели сильной крепостью Мобеж. В решающий момент сражения Карно, Журдан и комиссар Конвента Дюкенуа лично возглавили колонну французских солдат, устремившихся на решительный штурм австрийских позиций. Опоясанные трехцветными шарфами и несшие шляпы на концах своих сабель, они бесстрашно шли впереди колонны, которую противник встретил шквалом ружейного и артиллерийского огня.

И такой пример личного участия Карно в сражениях был не единичен.

Правда, современники отмечали угловатость и крайнюю сдержанность Карно, нередко переходившую в сухость.

Характерными чертами Карно как человека являлись твердость и постоянство взглядов, верность своим принципам и убеждениям.

Сохраняя верность республиканским идеалам, он голосовал против назначения Наполеона Бонапарта пожизненным Первым консулом, выступал против установления империи. Несмотря на это Наполеон питал к Карно глубокое уважение, высоко ценил его талант как военного руководителя и видного ученого. К тому же он никогда не забывал о той роли, которую сыграл в его судьбе этот человек. 2 марта 1796 г. молодой генерал Бонапарт, в послужном списке которого был лишь удачный штурм Тулона 17—18 декабря 1793 г. и «вандемьерская замятня» (расстрел пушками восставших толп горожан 5 октября 1795 г.) был назначен им на должность командующего Итальянской армией, с которой по сути дела и началась его слава великого полководца.

Карно также отдавал должное Наполеону и как полководцу, и как крупному государственному деятелю, всегда считал себя его сторонником, но никак не мог смириться с его отходом от республиканских принципов и стремлением к авторитарной власти.

И, тем не менее, будучи патриотом своей родины, Карно и в конце 1813 г. когда Франция оказалась перед угрозой вражеского нашествия, преодолев все свои антипатии к наполеоновскому режиму, вновь встал на защиту Отечества в Опасности и доблестно как один из множества других (не во всем согласных с Наполеоном, отнюдь им не обласканных и порой, совсем ничем ему не обязанных, а даже «задвинутых в глубокий резерв»! ) генералов наполеоновской армии, исполнил свой воинский и гражданский долг перед Отечеством, когда оно снова оказалось в Опасности. То же самое произошло и в период «Ста дней», когда Карно даже пожертвовал своими республиканскими принципами, приняв от Наполеона, чтобы не осложнять с ним отношения, столь презираемые им ранее монархические знаки отличия, звания и титулы.

Однако в дальнейшем изгнанный из Франции и обреченный на нищенское существование убежденный республиканец не поступился своими принципами и не пожелал обменять их на подачки иностранных монархов. Несмотря на все выпавшие на его долю невзгоды и превратности судьбы, Карно в отличие от многих других видных деятелей Французской революции не запятнал свое славное имя отступничеством, не предал своих революционных идеалов и достойно пронес их через всю свою жизнь, закончить которую ему суждено было на чужбине.

Впрочем, схожая судьба, порой, выпадает лучшим сынам Отечества всех времен и народов, которое в силу ряда обстоятельств нередко не ценит, что они сделали для него…

Глава 5. «Предматчевые расклады»: за и против… (продолжение)

Зато боевые генералы Вандамм, Гийо, Декаэн, Делор, Друо, Дюрютт, Дюэм (Дюгэм), Жакино, Жерар, Келлерман-младший, Клозель, Ламарк, Лекурб, Лефевр-Денуэтт, Мильо, Моран, Мутон (граф Лобау), Пажоль, Пеле-де-Морван, Пти, Рапп, Рогэ, Рэйль, Фриан, Эксельманс, д`Эрлон, некоторые другие и Груши, недавно ставший последним по счету 26-м наполеоновским маршалом, были снова в строю. На них — честолюбивых генералов, а не на уставших от войн маршалов — пришлось Бонапарту опираться в своей последней войне с монархической Европой.

Таков был внутри армейский расклад перед началом той скоротечной кампании, очень образно названной Мишелем Неем «сумасбродным предприятием».

Между прочим, в чем-то повторялась ситуация с кампанией 1814 г., когда у Бонапарта тоже возник цейтнот времени. Противник уже начал сосредоточение сил и мог привлечь для войны с Францией до миллиона человек, тогда как Наполеон на тот момент мог отправить в бой в несколько раз меньшие силы. Кое-кто из исследователей полагает, что максимум, возможного мог колебаться до 500 тыс. солдат, да и то при условии тотальной мобилизации всех способных держать оружие…

Конечно, можно было перейти к преднамеренной обороне и ждать вторжения союзников на территорию Франции. Подобная оборонительная стратегия, возможно, могла бы хоть и ценой больших территориальных уступок, но, все же, обеспечить временное равновесие сил. Конечно, можно было ждать пока во много раз численно превосходящий противник подойдет к Парижу. Но борьба на территории истощенной Франции при малейшей неудаче могла вызвать взрыв негодования со стороны народных масс, уставших от многолетних непрерывных войн.

К тому же, оборонительная тактика была не в характере Наполеона. Более того, он решил не давать союзникам возможности сконцентрировать свои силы и первым начал военные действия. И хотя успех всей кампании лишь частично зависел от начальной внезапности, но для Наполеона скорость нападения была жизненно необходима.

Этот дерзкий план гораздо больше соответствовал французскому национальному характеру. Возможный результат внезапного успеха мог оказаться ослепительным. Решающая победа могла бы одним ударом надежно сплотить французское общество вокруг императора и ослабить волю союзников к борьбе.

Наполеон хотел сначала разобщить армии Веллингтона и Блюхера в Бельгии, поскольку каждая из них имела свою коммуникационную линию, а они расходились в разные стороны — на побережье Бельгии и вглубь Германии. Тройная цепь укрепленных крепостей на границе Франции с Бельгией, позволяла ему относительно спокойно сосредотачивать свои войска и до самого последнего момента скрывать направление своего главного удара. Это вынуждало Блюхера и Веллингтона максимально растянуть все свои силы для парирования нападения Бонапарта на всех возможных направлениях, соприкасаясь друг с другом в районе Шарлеруа.

Вот сюда то и собирался нанести свой разящий удар Наполеон!

Причем, разгромить их следовало еще до подхода русских и австрийских войск и желательно по отдельности, поскольку вместе они намного его превосходили численно. Гибель военной репутации Веллингтона вполне могла бы привести к падению правительства партии тори (консерваторов) в Англии. Не исключалось, что новое правительство партии вигов (лейбористов) могло бы повести себя более миролюбиво.

Кроме того, после одержанных побед над этими его наиболее решительными противниками («нацией лавочников» и «стаи гончих псов-пруссаков») можно было надеяться на изменения политической конъюнктуры в рядах союзников, в первую очередь, со стороны его отнюдь не воинственного тестя — австрийского императора, чьи войска как всегда «поспешали бы к месту событий — не спеша».

Другое дело — Александр I… самая «темная лошадка» среди его венценосных недругов!

Между прочим, Наполеон попытался сам установить контакт с российским монархом. После возвращения в Париж в его руки попал второпях забытый королевскими сановниками в Тюильри оригинал тройственного военного договора (Австрии, Англии и королевской Франции) от 3 января 1815 г., направленный против гегемонии великодержавной России в Европе. Заверенную копию он немедленно послал через русского дипломата П. С. Бутягина Александру I — благодаря поддержке которого французский король Людовик XVIII, только что был восстановлен на своем родовом престоле. [Правда, по другой версии П. С. Бутягин — выдающийся разведчик, женатый на гречанке из Марселя, подруге Дезире Клари (бывшей невесте самого Наполеона Бонапарта), имевший обширные связи в европейских столицах — сам добыл документальные свидетельства об этом секретном договоре.] Царь, правда, уже слышал о существовании этого договора, но теперь получил реальное подтверждение двуличия своих бывших союзников. Рассказывали, что он пригласил и показал его Меттерниху (главному заводиле этого военного союза против царя Всея Руси), а также спросил, знаком ли ему этот документ? Может, впервые в жизни изворотливый дипломат-«женолюб в 33-й степени» не нашел объяснений, он не знал, что ответить, и молчал. Тогда крайне «непрозрачный», но невероятно прагматичный Александр I очень жестко (категорично!?) заявил ему: «Пока мы оба живы, об этом предмете никогда не должно быть разговора между нами. Нам предстоят теперь другие дела. Наполеон возвратился. Наш союз должен быть теперь крепче, нежели когда—либо». После этого бросил бумагу в камин. В общем, «правитель слабый и лукавый» быстро смекнул, что на данный момент ему выгоднее «закрыть глаза» на происки коварно-вероломного Меттерниха и окончательно разделаться с «врагом рода человеческого». Расчеты Буонапартии не оправдались: любимый внучек знаменитой российской императрицы-блудницы Екатерины II Сашенька был очень большим мастером выгодных политических комбинаций. Таким образом, французскому императору не удалось рассорить Россию с бывшими членам коалиции и вырвать ее из рядов противников Наполеона. Правда, как покажет время Александр, опираясь на бесчисленные штыки и сабли своей армии — насквозь окуренной порохом 10-летних войн с «Последним Демоном Войны» — все учтет и в будущем будет «перекраивать карту Европы» с еще большим учетом российских интересов…

Тем временем, союзники разрабатывали детальный план разгрома выскочившего «словно черт из табакерки» «корсиканского чудовища». К.Ф.Толь и П. М. Волконский 2-й, Гнейзенау и Веллингтон предполагали окружить Париж железным кольцом.

Согласно этому плану, на Рейне создавались три союзные армии: австрийская (с контингентами южногерманских государств) — на верхнем Рейне, во главе с генерал—фельдмаршалом князем К. Шварценбергом; прусская — на нижнем Рейне, во главе с генерал—фельдмаршалом князем Г. Л. Блюхером; английская (с голландским, брауншвейгским, ганноверским и другими немецкими контингентами, нанятыми на британские деньги) в Бельгии—Голландии

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я