Собрание малоформатной прозы. Том 5. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза, прочее

Юрий и Аркадий Видинеевы

В этот сборник вошли некоторые произведения малоформатной прозы, разбросанные ранее по разным книгам. Читаются они легко и быстро, но у вдумчивого читателя могут оставить темы для достаточно долгих раздумий.

© Юрий и Аркадий Видинеевы, 2021

ISBN 978-5-0053-7801-9 (т. 5)

ISBN 978-5-0051-0690-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хоррор

Через тернии к… чёрной бездне

Всё началось со звуков. Первым звуком, влекущим в чёрную бездну, был жуткий скрежет. Он сопровождал вспарывание сердца гигантской циркулярной пилой. Окаменевшая плоть сердечной ткани яростно сопротивлялась воздействию особо прочного диска циркулярной пилы, и это создавало невыносимый, сводящий с ума скрежущий звук. От этого звука Элен проснулась с ощущением острой сердечной боли. То была давно знакомая боль, не позволяющая вдохнуть полной грудью.

Новым звуком был властный голос, исходящий из стереодинамиков:

–…Повторяю. Всех пассажиров нашего лайнера я призываю к спокойствию. У нас всё под контролем. На верхней палубе производится организованное размещение пассажиропотока по спасательным средствам. Просьба передвигаться по трапам и палубам без паники и толчеи. Места в плавсредствах хватит всем.

Повторяю…

Элен догадалась, какой скрежет услышался ей сквозь сон и воссоединился с острой болью в сердце: это днище их лайнера рушилось от столкновения с некой подводной твердью, возможно, с затонувшим ранее кораблём. На ватных ногах, едва превознемогая охвативший её страх, Элен вышла на верхнюю палубу (или её вынесла туда гудящая, стонущая, ревущая, оглушительно визжащая толпа). Элен опомнилась только от команды «Суши вёсла!». Шлюпка, в которой она оказалась, пребывая в сумеречном сознании, легла в дрейф.

Элен вновь погрузилась в зыбкое сумеречное забытьё. Имя ему было «Обречённость».

— Хорошо, если смерть будет быстрой и безболезненной, — подумала Элен.

Элен не хотелось, чтобы смерть навязала ей долгую игру кошки с мышкой, конец которой заранее известен им обеим.

Вероятно, коварная смерть сумела угадать её мысли и решила сполна насладиться паническим состоянием своей жертвы. Впереди Элен ожидало то, чего она опасалась: долгая и страшная игра со смертью (через тернии к… чёрной бездне). Она будет намного страшнее той, которую только можно себе представить.

*

Из состояния сумеречного оцепенения Элен вывел пронзительный визг. Вода вокруг шлюпки, в которой спасалась Элен рядом с истерично визжащей дамой, вскипела от хоровода акул. Матросы выхватили из уключин вёсла и приготовились к отражению атаки свирепых тварей из морской преисподни. Сражение было жарким и скоротечным. Первыми жертвами акул пали вёсла, затем — матросы. Пассажиры хаотично заметались от одного борта шлюпки к другому. В результате шлюпка опрокинулась, перейдя в оверкиль. Акулий пир разгорелся с ещё большей силой. У Элен возникло ощущение огромной воронки, затягивающей её в бездонную черноту.

Звуки исчезли.

Течение времени изменилось.

Перед глазами Элен, как в замедленном воспроизведении немого кинофильма, прокручивались кадры отвратительной кровавой оргии. Акулы медленно захватывали своими мощными челюстями человеческую плоть, и люди заходились в беззвучном предсмертном вопле. Воронка леденящих душу восприятий втянула Элен в непроглядную тьму, в царство безграничного ужаса (Элен потеряла сознание).

Очнулась Элен на суше.

Как она там оказалась?

Возможно, к её спасению были причастны дельфины. Известно немало случаев, когда дельфины нападали на акул, разрушая мощными торпедирующими ударами их жаберные кости. Такие травмы были гибельными для акул.

Известно немало случаев, когда дельфины подхватывали тонущих людей и выносили на сушу.

Но известны и иные случаи. Например, когда чудесные спасения происходили благодаря неведомым силам (по воле Бога либо Его врага).

Элен не знала, что её спасло, но если перед этим она желала для себя быстрой и безболезненной смерти, то теперь, оказавшись на суше, она ощутила радость от своего неожиданного спасения и острое желание жить.

Элен не знала, что её судьба уже целиком перешла во власть смерти, затеявшей с ней долгую и устрашающую игру с медленным и неумолимым нарастанием необъяснимой мистической жути.

*

Элен не задумывалась о том, в какие географические координаты зашвырнуло её такое неожиданное спасение. В то время её ум не был расположен к аналитическому мышлению. Она вся превратилась в губку чувственных восприятий, усиливаемых остатками пережитого потрясения. Всё воспринималось ею необычно, всё казалось не вполне реальным, странно искривлённым, гротескным. Она, как во сне, передвигалась в незнакомом пространстве (не в параллельном ли мире?), испытывая нарастающую тревожность.

Элен потеряла счёт времени. В тусклом свете уходящего дня она вышла к древнему замку, затерянному среди диких холмов, поросших высокими травами, чахлым кустарником и редкими одиноко стоящими деревьями.

Безлюдной оказалась спасительная суша.

Необитаемым казался древний замок. Стёкла в его узких оконных проёмах слабо, будто нехотя, розовели отблесками заката и казались глазами, оживлявшими необычные контуры замка, делавшими его похожим на фантастическое животное, не имеющее отношения ни к этой местности, ни к планете в целом. Выражение, мерцавшее в его окнах-глазах, было настороженно-хитрым, таящим в себе угрозу.

— Плохое место, — подумала Элен о древнем замке. Она остановилась перед полуразрушенной оградой, опоясывающей его обширное подворье.

На что решиться?

Стены замка могут стать защитой от нападения ночных хищников, а чувство опасности, внушаемое зловещим видом замка, может оказаться причудой воображения, расстроенного недавно пережитым ужасом. В сердце Элен холодной змеёй вползал страх. Змея была двухголовой. Одна её голова ранила сердце, вещая об опасности со стороны замка, а другая жалила мыслями о лютых хищниках, подстерегающих бесприютных путников в ночи.

Над замком взошла луна. Её свет был холодным, бездушным.

Лунный свет стал ещё холоднее, когда наполнился звуком безысходной волчьей тоски. Это взвыл вожак стаи, созывая своих подручные на ночную охоту. Для Элен это стало сигналом к бегству. Единственным местом спасения от смерти в волчьих зубах был не менее пугающий древний замок. Но ужасы этого замка ещё не обрели очевидность и оставляли место сомнениям, а волки сомнений не оставляли.

Путь к спасению в замке был труден и тернист. Полуразвалившаяся ограда оказалась сложным препятствием. Преодолевая её, Элен исцарапала себе руки и колени, изорвала и перепачкала всю одежду. Следующим препятствием была тяжёлая входная дверь. Вначале она показалась запертой изнутри, но, к счастью, помехой к её открыванию оказались не запоры, а застарелая ржавость дверных петель. Под усиленными толчками дверь в замок всё же открылась. Дверные петли, уступив усилиям Элен, проскрипели сердито и угрожающе. Элен расслышала в их скрипе слова: «…Лучше бы… сюда не входила…».

Волчий вой приближался. Элен нащупала в темноте дверной засов и заперла дверь замка изнутри. На этом силы покинули её, и Элен присела на пол, привалившись спиной к двери. Возможно, она задремала. Из дрёмы (или просто из оцепенения) Элен вырвал грозный рык. Прямо из-за её спины! Бежать!! Немедленно бежать!!!…Но не было сил даже пошевелиться. Будь, что будет…

Волки ломились в дверь, злобно рычали, захлёбываясь от собственной ярости, а Элен обмирала от страха. Ей всё казалось, что волки вышибут дверь, набросятся на неё, как стая акул, и искромсают её точно так же, как акулы искромсали всех, кто спасался вместе с нею в шлюпке.

Через время волки отступили, но Элен понимала, что они не ушли. Она знала, что они окружили замок со всех сторон, и будут дожидаться её выхода.

Волки умеют ждать.

Теперь убежать от них невозможно.

Волки умеют догонять.

Но вот прошла ночь. Постепенно в узкие окна замка стал проникать дневной свет. Появилась возможность обследовать новое место спасения. Эллен стала опасливо переходить из одного помещения в другое, стараясь не заблудиться в сложном лабиринте залов, коридоров, лестниц, балконов, подвалов.

Крысы!

Откуда они?

Они пугают Элен, но вместе с тем вселяют в неё надежду: они что-то едят и пьют. Если проследить все пути их передвижения, то можно узнать, где они добывают себе еду и питьё. И то и другое, быть может, сгодится и человеку.

Вода, которую пили крысы, оказалась непривлекательной для употребления: небольшие скопления дождевой влаги. Зато в нескольких подвалах нашлись бочки с солониной, с вином, запасы зерна и муки. При виде еды Элен почувствовала, как она проголодалась.

Подкрепившись едой, Элен занялась личной гигиеной. В хозяйстве замка нашлась подходившая ей одежда, дрова и огниво для камина и кухонных печей. Элен скипятила себе дождевой воды, искупалась, оделась в чистое платье, выспалась в мягкой постели.

День прошёл вполне благополучно.

Но, что будет ночью?

Сердце подсказывало Элен, что предстоящая ночь будет самой страшной в её жизни.

*

Среди ночи Элен услышала детский плач. Она зажгла свечу и пошла на звук плача. Казалось, что плач раздавался за ближайшей стеной. Элен переходила из зала в зал, из коридора в коридор, с этажа на этаж, но звук плача всякий раз отдалялся от неё, оставляя впечатление непосредственной близости (лишь руку протянуть). Так, маня за собою, звук плача довёл Элен до входной (выходной) двери замка и послышался уже снаружи. Элен потянулась к засову, запиравшему дверь замка изнутри, как вдруг детский плач сменился душераздирающим воплем и слился со злобным рычанием волчьей стаи. Элен услышала хруст перемалываемых косточек, чваканье влажной плотью, и потеряла сознание.

Очнулась Элен, когда солнце поднялось уже высоко. Едва она вспомнила тот кошмар, который поверг её в обморок, она снова испытала весь ужас ночного происшествия, и ей вновь стало дурно.

Поразмыслив, Элен поняла, что не было никакого плачущего ребёнка, что это тёмные силы морочили её своими страшными колдовскими приёмами. Но цели их были ей непонятны. Стоило придержать волчью стаю от наваждения воображаемой добычи, и их реальной жертвой оказалась бы Элен, собиравшаяся выбежать из замка на плач ребёнка. Значит, её смерть в тот раз не была целью тех тёмных сил. Неужели их целью было нагнать на неё ещё больше страха?

Как это запредельно жестоко!

Ночью Элен решила не спать, опасаясь новой атаки со стороны тёмных сил, но на исходе ночи ею овладела лёгкая дрёма, быстро перешедшая в сон. События, жертвами которых она оказалась с момента кораблекрушения, вошли в её сновидения в ещё более зловещем и пугающем виде. Она, то просыпалась, крича от ужаса, то вновь проваливалась во тьму кошмаров и мистических страхов. Она видела гибель людей, пожираемых акулами с волчьими головами, слышала предсмертный крик младенца, которого волчья стая тащила к морю на съедение своим родственникам-акулам, а просыпаясь от страхов, не могла понять, очнулась ли она от очередного кошмара, или он продолжается наяву. Вот она открывает глаза и видит в неверном свете луны, проникающем сквозь узкие окна спальни, неподвижные тёмные силуэты. От них исходит опасность. Их глаза полыхают злым зелёным огнём. Элен с ужасом понимает, что это те самые волки, которые загнали её в этот зловещий замок. Теперь они как-то проникли сюда и чего-то ждут. Чего? Того, чтобы она проснулась? Чтобы насладиться её испугом? Тогда надо притвориться спящей!

Проснулась Элен, когда день был уже в разгаре. Со страхом огляделась вокруг, нет ли в спальне волков? Опасливо осмотрела места, где они сидели, но не найдя следов их присутствия, не успокоилась. В Элен вселилась уверенность: ночью они придут!

Это было похоже на первые признаки сумасшествия.

*

Элен не помнила, как прошёл весь следующий день. Было только обречённое ожидание ночи. У неё уже не было сил сопротивляться опасностям. Не зря говорят, что не так страшна сама смерть, как её ожидание. Но ночь прошла спокойно, без кошмарных сновидений. Однако Элен не поверила, что всё худшее осталось позади.

И худшее пришло.

Оно началось с обездвиживания. Элен потеряла способность даже пальцем пошевелить. Вероятно, это как-то было связано с непомерным непреходящим стрессом и с особенностью реакции её организма на такой психологический надлом.

Мышечная расслабленность вызывала дрёму, дрёма — сны. Во сне Элен была полна сил, здоровья, энергии. Она весело плескалась в воде возле берега. Вдруг резкая боль пронзила её ногу ниже колена. Затем такая же боль возникла в другой ноге, и тут же, как по команде, на её тело обрушился целый поток таких болевых ощущений.

Пираньи!

Элен метнулась к берегу, но стая мерзких хищниц отрезала ей путь к спасению.

Выхода нет! В считанные минуты от Элен останется только скилетированный труп.

Элен в ужасе просыпается.

Её тело обезображено кровоточащими кавернами от острых хищных зубов. Сами хищники, отпугнутые её криком, разбежались, но поняв, что боятся нечего, стали подступать вновь. С их мордочек капала кровь. Её кровь! Их глаза полыхали ненасытным огнём.

Крысы!

Целое полчище крыс!

Вот она, её смерть!

Вот он, конец пути через тернии к… чёрной бездне!

Элен проснулась в своей каюте. Её разбудил бодрый голос, вырывающийся из стереодинамиков:

— Уважаемые дамы и господа! Наш лайнер прибывает в порт назначения…

Наш лайнер?

С ним всё в порядке?

С нами всё в порядке?

Какое счастье!!!

Пасть оборотня

Нечто не доступное нашему пониманию

существует!

Вольфганг Холибайн «Анубис»

Глава 1

Народные приметы и суеверия — это плод коллективного разума, выверенный многими столетиями. Говорят, что были времена, когда и предостерегающие приметы, и суеверия всегда сбывались. Или почти всегда. То же было и со сновидениями…

Верила в предостерегающие приметы, суеверия и сновидения богобоязненная Марфа Тимофеевна. После плотного ужина она засиделась с гостеприимной хозяйкой, с которой давно не виделась, за вишнёвой наливочкой, да за совместными воспоминаниями об их девичьих годах. Эти воспоминания и наливочка настроили Марфу Тимофеевну на нежный романтический лад. Поэтому, укладываясь в постель «на новом месте», она по принятому для такого случая обычаю (всуе) пробормотала: «На новом месте приснись жених невесте!».

Не удивительно, что сны у рано овдовевшей, полной здоровья и спелого женского шарма Марфы Тимофеевны изобиловали сценами бурной и ненасытной любви, по которой зело истосковалось её моложавое тело. Вот только лица своего пылкого и неутомимого мужчины разглядеть ей не удавалось. Стоило только ему приблизить к её глазам свой взор, обжигающий огнём страсти, как отуманивалось всё перед нею, ноженьки подгибались, и тело податливо обмякало в его сильных и властных руках.

Как сладка была для неё эта мужская власть!

За утренним чаем, Марфа Тимофеевна сидела умиленно-притихшей, будто боялась спугнуть пророческое значение сна.

— Что с тобой, душенька моя? — обеспокоилась ласковая хозяюшка необычным состоянием своей подруги. — Или приснилось что?

Во взгляде хозяюшки затеплился по-доброму догадливый огонёк.

Ох уж, эта женская проницательность!

— Давай, подружка, рассказывай всё, как есть, без утайки!

Умеют задушевные подружки выпытывать одна у другой такое, о чём и рассказывать совестно!

Едва закончила Марфа Тимофеевна пересказ своих ночных сновидений, как в гостиную вошёл слуга:

— Барыня! К Вашей милости гость пожаловал-с!

Тот гость был обеим в новинку. В их провинциальном захолустье всякая новинка — событие. А тут такая диковинка: только что вышедший в отставку по требованию сурового отца — богатого соседского помещика и бессменного председателя дворянского собрания — бравый майор лейб-гвардии драгунского полка Николай Васильевич Шарахин! Единственный наследник отца. Ему теперь повелел отец принять на себя заботу обо всех фамильных владениях. По доброму соседскому обычаю, следуя с места службы в родное имение, Николай Васильевич явился с визитом вежливости к многоуважаемой Авдотье Пантелеймоновне, мимо поместья которой, случилось ему проезжать.

— А сон-то твой в руку, голубушка! — обняла сзади Марфу Тимофеевну Авдотья Пантелеймоновна, прижавшись к её щеке своей щекой, едва Николай Васильевич отбыл. — Как он смотрел на тебя! Просто огонь из глаз! Богатырь и орёл-мужчина! Всем на зависть жених! Признавайся, подруженька, не его ли ты видела в своих снах?

— Ну, конечно, его! — подумала Марфа Тимофеевна.

Каким жаром обдало её всю, когда увидела она вошедшего гостя, его богатырскую стать, его сильные мужские руки и этот его пламенный взор! Как отуманивалось всё перед нею, как ноженьки подгибались, и как тело её захотело податливо обмякнуть в его сильных и властных руках!

Как сладка была бы для неё эта мужская власть!

Этой ночью Марфа Тимофеевна очень долго не могла уснуть. А под утро ей приснилось такое!..

Глава 2

— Оборотень завёлся недавно в нашем лесу, — боязливо крестясь, сообщил молодому барину его лесник. — Лесную живность начал истреблять, немало людей уже погубил самым злодейским образом, а прошлой ночью вокруг Вашей овчарни бродил. Сторож из ружья в него палил, да что толку? Оборотня обычной пулей не взять. Серебряная пуля нужна, особой молитвой заговорённая.

— А где такую пулю можно взять? — с недоверчивой усмешкой спросил молодой барин.

— Только у местного колдуна Ерохи. Только он ведь ту пулю не даст.

— Отчего же не даст?

— От того и не даст, что поговаривают знающие люди, будто он в сговоре с тем оборотнем.

— У них что, договор о взаимном ненападении?

— Про договор я, барин не знаю, но, по всему видно, что в сговоре он с этим оборотнем.

Волки разбойничают ночами. Николай Васильевич устроил свою засаду на ночного хищника в овчарне ещё с вечера. Прождал всю ночь. Волк появился лишь под утро. Никогда прежде не случалось Николаю Васильевичу видеть волка таких огромных размеров. Будто почуяв засаду, волк, обойдя овчарню на большом удалении, побрёл прочь. Николай Васильевич последовал за ним, надеясь приблизиться к хищнику на расстояние кинжального огня. Однако, несмотря на то, что волк двигался не спеша, а Николай Васильевич попеременно переходил то на быстрый шаг, то на бег, расстояние между ними всё увеличивалось.

Колдовство какое-то, да и только!

Марфе Тимофеевне не повезло. По дороге от имения Авдотьи Пантелеймоновны к родному дому у её повозки сломалась передняя ось. Кучер провозился с поломкой до самого позднего вечера. Ночью продолжать путь опасно. Все знали, что в этих местах ночами лютуют волки. Кучер нарубил большой запас сухостоя, развёл костёр. Известно, что к огню волки не подойдут.

Запасов провизии, которыми заботливая подруга снабдила Марфу Тимофеевну «в дорогу», хватило бы на неделю, а ехать предстояло всего полдня. Теперь часть этих запасов пригодилась и Марфе Тимофеевне, и конюху. После ужина Марфа Тимофеевна задремала в повозке, а кучер заступил на ночное бдение у костра.

Сон у Марфы Тимофеевны был такой крепкий, что она не пробудилась, когда к повозке, злобно рыча, приблизилась волчья стая, как заполошно всхрапнула и забила копытами привязанная к дереву её лошадь. Жаркий огонь костра перекрывал волкам подходы к лошади и к повозке. Конюх соорудил несколько факелов и лихо отпугивал ими то одного, то другого хищника, пытавшихся подкрасться поближе. Но весь шум, вся возня, возникшая при появлении волков, преобразили картину сновидения Марфы Тимофеевны, наполнив её жуткими чудовищами из тьмы. В этом сне она убегала от лошади с шестью волчьими головами, а мелкая лесная нечисть препятствовала её бегу, хватала её за ноги, за одежду. Выбившись из сил, Марфа Тимофеевна упала ничком на землю. Мощные когтистые лапы перевернули её на спину, и страшная волчья пасть распахнулась перед её лицом.

Это повторялась картина того кошмара, который привиделся ей в ночь после визита к Авдотье Пантелеймоновне отставного богатыря-гренадёра.

При виде распахнувшейся перед её лицом волчьей пасти Марфа Тимофеевна закричала… и проснулась. Но кошмар не исчез: распахнутая волчья пасть продолжала надвигаться на её лицо. Предсмертный ужас лишил Марфу Тимофеевну чувств. Она уже не услышала, как поблизости раздался ружейный выстрел.

Первый выстрел Николай Васильевич сделал издали. Он не причинил странному существу в обличии огромного волка существенного вреда. То, что это был не волк, Николай Васильевич догадался ещё во время его преследования: непонятная злая сила мешала ему догнать неторопливо двигавшегося зверя. Окончательно в том, что перед ним было существо неведомое и чуждое этому миру, Николай Васильевич убедился, когда от этого монстра в страхе разбежалась волчья стая, сорвалась с привязи и умчалась прочь лошадь, бездыханным отлетел от удара лапы этого чудовища крепкий мужик, отважно бросившийся на монстра с горящим факелом.

Значит не зря отец Николая Васильевича, провожая его на бой с этим опасным зверем, сказал такие странные слова: «Не усмехайся словам старого лесника об оборотне. Оборотень это и есть. И что-то связывает его с местным колдуном Ерохой. Мои дворовые знают ответ на эту загадочную связь, либо только догадываются о её сути, но сказать об этом боятся, чтобы не навлечь на себя гнев колдуна. Есть у меня две серебряные наговорённые пули. В нашем роду эти пули передавались от отцов к сыновьям по пророчеству, что однажды они спасут одного из нас от пасти оборотня. Я вижу, что это пророчество о тебе».

Значит, он вступает в бой с оборотнем?

Первая серебряная пуля только озлобила оборотня. Он отошёл от повозки и ринулся на охотника. Значительное расстояние между ними монстр преодолел молниеносно. Николаю Васильевичу показалось, что ещё не затих звук от первого выстрела, а в метре от него уже возникла распахнутая волчья пасть.

…Пасть оборотня.

Николай Васильевич не услышал второго выстрела. Но выстрел был. Оборотень застыл на месте, а затем медленно, очень медленно стал отлетать назад, падая навзничь.

Убит?

Убит!

Его тело искорёжилось от конвульсий и превратилось в крупного звероподобного мужика.

— Так и есть. Он и был этим оборотнем, — это кучер, очухавшись от волчьего удара, подошёл к оцепеневшему от омерзения охотнику.

— Неужели ты знал его? — вышел из оцепенения Николай Васильевич.

— Знал. Не зря люди догадки строили, что это он в волчьем обличии хаживал. Много он народа погубил. А последнее время на барыню нашу охоту открыл, нечестивец! Всё выкрасть её пытался.

— Кто он?

— Сын местного колдуна Ерохи. Эх, барин! Берегись теперь этого колдуна.

Глава 3

Кучер изловил сбежавшую лошадь и попросил у своей барыни, оправившейся от обморока, позволения довезти их спасителя-барина в знак благодарности до его дома.

Барыня согласилась.

Вместо послесловия

Через месяц после боя с оборотнем Николай Васильевич неожиданно встретился с колдуном Ерохой. Случилось это в лесной глуши, куда барин забрёл, преследуя подранка сохатого. По своим неведомым делам оказался там и колдун.

— Держишь зло на меня за сына? — прямо спросил колдуна отставной офицер.

— Нет, барин, не держу. Сам я великий грешник, и не будет прошенья моей душе. Но тот, кого ты убил, был ужаснее. Ты, барин, избавил его от продолжения злых дел. Поэтому нет у меня зла на тебя за его убийство.

А ещё через год…

…Но это уже совсем другая история.

В треклятом месте

Панкрат не верил страшилкам. Лесные монстры — это порождение страхов, помноженное на досужие вымыслы. Какая может быть невидаль-нежить, неизвестная современной науке, непохожая ни на одно земное существо? Не верил, и слушать не хотел, обрывал всех рассказчиков: «Ты сам эту нечисть видел? Проводи меня к ней. Хочу на неё посмотреть!» Провожатых не находилось: «Вам городским наших дел никогда не понять. У нас тут всякое случается… На то он и Волчий яр в лесных дебрях. На то оно и полнолуние».

— Если жить надоело, сам иди в то треклятое место в самый треклятый час, — ответил Панкрату на его отсекающее предложение показать ту самую нежить местный балагур и насмешник Петрович. Оставить без ответа такой провокационный выпад Панкрат не мог: У Петровича злой язык. Любого готов выставить в своих пересказах если не дураком, то трусом. Потому и ответил, будто топором рубанул:

— Значит, сам и пойду в то треклятое место в самый треклятый час.

Душа города — это люди, которые его населяют.

А душа леса?

— Душа леса — это его звери и птицы, — думают горожане.

— Душа леса — это те потусторонние сущности, которые незримо в нём живут и имеют в нём тайную власть, — знают ведьмы и ведьмаки.

Панкрат не знал ни леса, ни секретов выживания в диких дебрях. Стрелять из охотничьего ружья ему ранее приходилось только по летающим мишеням в условиях обычной стендовой стрельбы. Этим летом он впервые выехал на любительскую охоту и очень удивил сопровождавшего его бывшего егеря, уволенного за пьянство, меткостью своих выстрелов. Теперь он в одиночку отправился с ружьём к Волчьему яру, чтобы исследовать это «треклятое место» в дневное время суток.

Дороги к этому нехоженому месту не было. Ему удалось узнать только направление и расстояние. Путь оказался трудным: то непроходимые кустарники, то завалы валежника. Полчища кровососущих гнусов, птичий гомон, сердитый цокот белок.

У всех у них какая-то своя, непонятная городскому человеку лесная жизнь, и за всем этим Панкрат ощущал что-то, неподдающееся описанию. Если бы он был мистиком, то, вероятно, назвал бы это незримым присутствием «души леса». Панкрат вспомнил рассказы одного знакомого геолога о его дружбе с бурятским шаманом. Тот шаман верил, что душа есть у всего сущего: у Вечного Синего Неба, у тундры, у тайги, у дождя, у снега, у оленя, у камня…

Волчий яр поразил Панкрата своим мрачным величием. Крутой обрыв зависал над берегом небольшого озера. Противоположный берег озера был пологим. Там, наверняка, были заповедные водопойные тропы, известные обитателям леса, плотно обступившего озеро со всех сторон, оберегающего его вековой покой. Над озёрной гладью витала тайна. Эта тайна пробудила в Панкрате неизъяснимый, доисторический страх. Он вдруг почувствовал, что ему небезопасно проникать в эту тайну. Ему вспомнилось предостережение местного старожила: «У Волчьего яра есть тайны, которые лучше не знать». Это воспоминание жарким пламенем обожгло ему сердце и стало сверлить ему мозг: «Уходи и не возвращайся! Уходи и не возвращайся!! Уходи и не возвращайся!!!».

Панкрат ушёл,…чтобы вернуться сюда в полнолуние.…В самый треклятый час.

Ночь полной луны была светлой. Волчий яр в лунном свете изменился до неузнаваемости. Панкрату стало казаться, что он очутился на другой планете, где действуют иные физические законы, которые он не знает и никогда не сможет понять. Поэтому здесь может случиться всё, что угодно и неугодно. И это неугодное обязательно обернётся непоправимой бедой, страшной, неминуемой, беспощадной. Теперь уже всё пространство этого неземного, враждебного, чуждого рассудку и поистине «треклятого» места впивалось в мозг оглушающими воплями: «Уходи и не возвращайся! Уходи и не возвращайся!! Уходи и не возвращайся!!!».

Но спасаться бегством было поздно: Перед Панкратом появилась ужасная невидаль-нежить, неизвестная современной науке, непохожая ни на одно земное существо, и поглотила его.

Тот

Его полное прозвище: «Тот, который вселяет ужас». Его произносили только шёпотом, опасливо крестясь и приговаривая: «Господи, спаси и сохрани!».

Его сокращённое прозвище: «Тот». Его произносили с особой значительностью, подчёркивая этим, что имеют в виду «того самого, который вселяет ужас».

Его имя, вероятно, знали только те, кто был таким же, как и он, исчадием таинственного мрака.

Почему в деревенской среде люди до сих пор верят в плохие приметы, в домовых и русалок, в лешего и в бесов, а коренные горожане не верят?

Не потому ли, что деревенский быт больше сближает людей, в большей степени формирует их коллективный разум, вооружённый готовностью воспринять то, что пугливо отвергается одиноким рассудком горожанина, беспомощным перед вторжением в него чего-либо чуждого этому миру, враждебному и опасному?

Неожиданно в глухой таёжной деревне, где время текло иначе, где вековая дрёма крепкими путами пеленала стремления к новизне, объявился пришелец самого несуразного вида: в шляпе, в очках и в галстуке. Не мужик, а пугало огородное! Поначалу и прозвище ему дали по простому деревенскому обычаю: «Тот, который в галстуке».

Однако этот горожанин в общении оказался по-свойски прост, хотя в деревенских делах был не знатоком, а охотником разобраться в них во всех тонкостях. Он, как никто другой умел слушать и понимать заповедные истины и предания о делах потусторонних сил, о недавних случаях в тех местах, где лучше вовсе не появляться. Особенно заинтересовал этого горожанина Тот: «Когда он объявлялся в последний раз? В каком месте он обычно появляется? Чем он себя проявил? В чём от него опасность и в чём от него спасение?».

Себя этот занятный горожанин назвал Фоминым Семёном Исаевичем, но по деревенскому обычаю он так и оставался «тем, который в галстуке» до той поры, пока не смекнули о нём, что он человек очень большой учёности. И тогда вместо общепонятного прозвища «Тот, который в галстуке», стали именовать его прозвищем особо уважительным: «Учёный».

И все понимали, что неспроста интересуется их Учёный зловещим и таинственным Тотом, а имеет к нему свой научный интерес. И очень переживали за то, что неизбежная встреча полюбившегося им Учёного и Тота будет гибельной для Учёного.

*

Третьи сутки шёл Семён Исаевич по тайге. Компас, карта, котелок, зажигалка, фонарь. Походный топорик, охотничий нож, двустволка двенадцатого калибра. Запас патронов соли и сухарей. В активе Семёна Исаевича была Школа одиночного выживания в дикой и агрессивной среде, развитое чутьё на опасность, солидный багаж оккультных знаний и магическое Кольцо всех начал.

Третий день и третья ночёвка в глухой трудно проходимой чаще деревьев, кустарников и валежника. Место стоянки Профессор очертил тремя концентрическими окружностями диаметрами 3, 9 и 12 м. Они создали опору для трёх магических полусфер, непроницаемых для всякой телесной живности, неорганических субстанций, для бестелесных обитателей этих мест и для виртуальных атак.

Всё им было по-походному удобно обустроено и надёжно защищено.

Всё располагало к покою и полноценному отдыху.

Но привычное чувство покоя и уверенности в себе вдруг исчезло, а на их место стало вползать беспокойство, тревожная настороженность, предчувствие надвигающейся опасности.

Профессор понял, что это были первые признаки приближения Тота. Значит, сегодня Профессор перешагнул невидимую черту, за которой начиналось личное пространство той сущности, которую он отважился сделать предметом своих исследований. Теперь Тот, обнаружив незваного нарушителя его личного пространства, сам двинулся ему навстречу.

*

Есть немало методик успешного внедрения в личное пространство объекта своего интереса. Например, «Методика укрощения строптивой». Как эмоционально сблизиться с заносчивой красавицей, не отпугнув её, но и не теряя темпа наступательной активности? Как учесть при этом и анатомо-топографические признаки её лица (например, высоко расположенную линию бровей), и ситуационно обусловленные реакции (например, агрессивно-взрывную готовность из-за только что нанесённого оскорбления)?

Во всех подобных методиках главное — это умение чутко отслеживать и безошибочно анализировать малейшие изменения внутреннего состояния объекта наступательных действий и всей ситуации в целом. И в соответствии с этим адекватно маневрировать по направлениям «вперёд — назад — вперёд» до вхождения в зону неограниченной психологической близости, открывающей путь к внедрению в сферу эмоционально-физиологического слияния.

Есть и тематически более актуальные методики. Например, «Изучение опасных хищников с внедрением в их личное пространство».

Войти в клетку к тигру?

Без овладения соответствующей методикой — самоубийственно.

С соблюдением методики — достижимо.

Но как быть, если ты сам в клетке, а тигр неотвратимо приближается, чтобы войти в неё?

Каковы возможности Тота?

Если он сможет преодолеть все три магические полусферы, выставленные Профессором в целях самозащиты, то это будет подобно вхождению тигра в клетку, где сидит человек.

*

Профессор призывает себе в союзники всё своё самообладание, закалённое годами магической практики.

Преодолеть входящий в него страх — значит твёрдо посмотреть ему в глаза и сохранить твёрдость взгляда, что бы ни вытворял этот страх, как бы ни изощрялся.

Профессор обводит взглядом всё окружающее пространство в поисках источника страха. Страх источает всё: небо, звёзды, луна, деревья, кусты, трава, воздух… Всё складывается в единую гримасу чего-то отвратительно противоестественного, мерзкого, чуждого и враждебного этому миру. Всё источает дикую необузданную злобу.

Взгляд Профессора наполняется металлической твёрдостью. По мере нарастания ужаса, источаемого окружающим пространством, взгляд Профессора накаляется, а затем вскипает жаром благородного гнева.

Противостояние ужаса и стойкости нарастает.

…Но силы человека не безграничны. Настаёт минута, когда они начинают сходить на убыль, а энергия всеобъемлющей злобы продолжает расти.

…Это начало конца.

И в этот жуткий момент перед Профессором вдруг возникает… Тот!

*

В народе сохранилось предание о том, как после очень тяжёлого абордажного боя один из пленников обратился к пиратам с предложением о заключении пари: они отпустят всех пленников на свободу, если он добежит после своего обезглавливания от бушприта до фок-мачты. Пираты тут же заключили со смельчаком это невероятное пари. Его подвели к бушприту и отсекли ему голову. Пираты были уверены, что на этом пари и закончится, но ошиблись: обезглавленный… побежал по направлению к фок-мачте! Все застыли от ужаса. Казалось, ничто не могло остановить бегущего, но в нескольких метрах от цели он споткнулся о попавшийся под ноги канат и упал. Однако пираты признали его победителем и отпустили всех пленников на свободу.

Теперь мало кто верит в достоверность этого придания, но в жизни нечто подобное иногда происходит.

Что-то очень подобное произошло и с Профессором. Уже за гранью жизни, уже падая в бездну смерти от перенесённого ужаса, он провернул на несколько градусов влево магическое Кольцо всех начал на пальце своей руки. И по волшебной силе магического кольца Профессор вернулся в прошлое, в тот день, когда он принял решение отправиться из родного дома в глухую таёжную деревню, где время текло иначе, где вековая дрёма крепкими путами пеленала стремления к новизне, где он впервые услышал о жуткомТоте.

Профессор оказался перед выбором: остаться на том же отрезке своего жизненного пути, который ведёт его к гибели, или свернуть с этого ужасного гибельного пути. Свернуть с прежнего пути — значит полностью забыть всё, что с ним на том пути произошло, не предостеречь других, которые, подгоняемые отвагой и неукротимым исследовательским интересом, захотят повторить его трагедию.

Выход нашёлся. Профессор, перед тем, как свернуть с гибельного пути, подробно описал свою встречу с Тотом.

Прошли годы. Они были наполнены творческими поисками, походами, опасностями, победами и поражениями.

Пришло время воспоминаний и мемуаров. Просматривая давние записи о событиях своей жизни, Профессор случайно наткнулся на странное описание своей встречи с неодолимой и злобной силой, именовавшейся в народе Тотом.

Он силился вспомнить такую необычную встречу, но память о ней в нём не сохранилась.

«Значит и не было этой встречи» — решил Профессор.

Не наш день

У моего деревенского друга на подворье была небольшая банька. Я в каждый свой приезд непременно под вечер шёл в ней попариться. Милое дело! Если друг отлучался из дома на один — два дня по служебным делам, я управлялся с растопкой бани самостоятельно. В этот раз друг был дома, но париться в баньке отказался и меня пытался отговорить:

— Сегодня не наш день. Дождись до завтра.

А в меня будто бес вселился:

— Ты, как хочешь, а я пойду, попарюсь!

— Глупые вы, городские. Для вас слова «не наш день» — пустой звук. А ты послушай одну деревенскую байку под следующую рюмашку.

Мы махнули по следующей рюмашке, и мой друг поведал мне, как некое откровение, наиглупейшую байку про «чужие банные дни». Я наспех закусил выпивку мочёным яблоком и отправился растапливать баньку. Дело это не быстрое. Банька хоть и маленькая, но жар в себя набирает медленно. Пока она жар в себя набирала, в голове у меня назойливо крутилась та самая байка. Умеют в деревнях так страшилки рассказывать, что и при всём неверии в них, пробуждается в глубинах памяти что-то от прежних жизней, прожитых в очень древние и тёмные времена, когда то из ночной пелены, то из болотных туманов наплывала на человека всякая пугающая небывальщина, окатывала крутым кипятком невыносимой жути. И что-то нашёптывало мне из тех старопамятливых глубин: «Опомнись! Откажись от своего дурного упрямства! Прислушайся к голосу разума и сигналам генетической памяти!». И до того эти чувства-предчувствия овладели моей душой, что я заколебался: не отложить ли свою затею париться до завтра, как советует друг, более меня искушённый в таинственных деревенских делах.

На мою беду банька к тому времени набрала в себя столько жара, что поманила меня к себе, как манит пугливую рыбу аппетитная наживка на крючке. Я разделся, запарил дубовый веник, и, подстегнув себя, привычной для моего условного рефлекса парашютной командой «Пошёл!», шагнул в парилку, плотно прикрыв за собою дверь.

О том, что случилось в парилке, я не рассказывал никому. Случилось там всё очень быстро. Я и минуты там не задержался. Выскочил, как ошпаренный. Как был, в чём мать родила, так и вбежал в избу. В сознание пришёл только после того, как друг, всё поняв без слов, поднёс мне три стопки самогона подряд.

— Теперь закуси — и спать! — Я молча подчинился.

Наутро мы с другом оба делали вид, что вчера со мною ничего необычного не произошло. О том, что случилось тогда со мною, я до сих пор ещё рассказывать не готов. Мне проще пересказать ту «глупую деревенскую страшилку», с помощью которой мой друг пытался отговорить меня от вторжения в баньку в «не наш день». Не знаю, по каким приметам в той деревне определяют запретный для купания в их банях день, но этот деревенский запрет разумнее соблюдать. Желающие пренебречь этим запретом, как суеверием, были и до меня. Думаю, что их всех ожидала такая же участь, которую я тогда испытал. Одним из них был и герой той страшилки, которую поведал мне в предостережение мой друг. Того «героя» тоже предостерегали, но он, как и я проявил научно-материалистический скептицизм. Он, так же, как и я, отважно шагнул в парилку, плотно прикрыв за собою дверь, весело глянул на самую верхнюю полку, где клубился прозрачный пар и… одеревенел. Там деловито, сноровисто парилось ужасное существо. Описать его обычными словами невозможно. А необычных слов для его описания нет в человеческом языке. Слишком не вписывалось оно в нашучетырёхмерность, хотя и пребывало в ней вопреки всей своей чужеродности. Запомнилось тому «герою» только то, что туловище у чужеродного существа было уродливо длинным, всё тело его было покрыто шерстью тёмно-болотного цвета, а глаза были пронзительно-властными. Его по-хозяйски напористый взгляд источал свирепое недовольство, повергающее в безотчётный страх, вгоняющее в панический трепет. Одного мгновения под этим взглядом оказалось достаточно для того, чтобы с «героя», как ветром сдуло и унесло в неведомые дали и его научно-материалистическую броню, и способность не только мыслить логично, но и мыслить вообще. Полный обвал волевого стержня, полная утрата энергии, глубочайший, вымораживающий шок.

— «Как вошёл сюда, так и выйди» — убийственно тихо — внятно — произнесло «существо».

— «Как это правильно понять, чтобы не ошибиться?» — взметнулось в насмерть перепуганном сознании «героя». — «Прокрутить всё в обратной последовательности? Вошёл передом, а выйти надо задом, по правилам придворного этикета восточных деспотов?». Так и вышел, и убежал, не помня себя в избу, где был заботливо промикстурен тремя стопками самогона подряд и уложен спать.

На следующий день тот «герой» париться отказался, вспомнил вдруг про свои неотложные городские дела, уехал, собравшись наспех, и больше в той деревне не появлялся.

Мы знаем, что…

Глупец не знает, что он не знает, не догадывается о своём незнании.

Мудрец страдает от своего незнания.

Учёные шутят: наука состоит из двух равновеликих частей: из лженауки и из псевдонауки. В этой шутке есть некая неистребимая фундаментальная горечь: всякое «научное» построение базируется на нескольких опорных точках, именуемых аксиомами. Если А, Б и С имеют те значения, которые нами предполагаются, то…

Из этого следует, что если базовые точки опоры предположительны, то предположительно и всё, что от них производно, то есть все наши «науки» всецело предположительны. Их полезность признаётся нами в том, что оправдывается практикой их применяемости. Но учёные понимают, сколь условна эта «оправдываемость».

И на фоне этого понимания учёные почему-то умудряются отрицать те знания, которые не вписываются в признаваемую ими «предположительность». Например, те знания, которые содержатся в «Книге святой магии Абрамелина», в гримуаре «Гальдрбук», в «Греческом магическом папирусе» и тому подобных сокровищницах тайных знаний. А ведь эти тайные знания, недоступные отрицающим их учёным, тоже оправдываются особой практикой их применяемости: магической практикой посвященных.

Мы знаем, что… устные пересказы о чудесах — это порождение тёмного, безграмотного ума, неспособного проникнуть в естественную природу вещей и явлений материального мира, допускающего вмешательство в нашу жизнь потусторонних сил. Мы твёрдо это знаем… до тех пор, пока не столкнёмся с вмешательством потусторонних сил в нашу личную жизнь.

Потусторонняя сила вмешалась в мою личную жизнь в ту пору, когда я был молод, полон сил и свежих вузовских знаний, основанных на «прочном фундаменте» научного материализма. Это было время моего первого летнего отпуска, который мы с моей молодой женой решили провести вдали от городской суеты в деревне, где проживала её двоюродная, троюродная и N-юродная родня.

Первые три дня моей деревенской жизни прошли в знакомствах-братаниях-обниманиях с роднёй моей жены, проживавшей в этой деревне и в её окрестностях. На четвёртый день вся женская часть нашей дружной компании отправилась в райцентр на большое церковное богослужение по случаю престольного праздника, прихватив с собою мою жену, считающую себя верующей. Мужчины тоже считали себя верующими людьми, но к церковным службам относились, мягко говоря, не так ревностно, как женщины.

Мужчины активного возраста все дружно отправились на охоту. Как и положено: с ночёвкой и выпивкой. Хотели, чтобы я непременно вошёл в их охотничье братство, но я «проявил характер», чем немало их огорчил: не люблю убивать, ни лесную, ни озёрную дичь.

Чтобы не заскучать в компании дряхлых стариков и старушек, оставшихся на домашнем хозяйстве, я отправился на прогулку в лес. Леса в тех местах настоящие: былинные, заповедные. Я влюбился в них с первого взгляда. Они манили меня к себе своей сказочной красотой, своей чарующей тайной. На всякий случай я прихватил с собою в эту прогулку свой дорожный набор: маленькую одноручную пилу, маленький топорик, малую сапёрную лопатку, складной нож.

Для городского жителя, не знающего и не понимающего леса, все деревья «на одно лицо». Но, из каких-то закоулков памяти ко мне пришла подсказка о том, что дабы не заблудиться, даже опытные охотники ставили на деревьях зарубки. Я воспользовался этим единственным своим знанием о блуждании в незнакомом лесу, и храбро шёл, куда глаза глядят, наслаждаясь его дивными звуками запахами и красотами. В лес я вошёл ранним утром, и, когда солнце вошло в зенит, во мне разыгрался аппетит. Ни фляги с водой, ни бутербродов я с собою не прихватил, поэтому решил, что эту первую мою лесную вылазку следует завершить.

Не теряя бодрости духа, жадно впитывая в себя обильные впечатления от своей короткой ознакомительной прогулки, я пошёл в обратном направлении. Птичий переполох, поднимающийся при моём приближении к месту гнездований, запахи грибов и прелой прошлогодней листвы, приглушённый гул комариного роя, раздосадованного моим ультрасовременным средством антикомариной защиты, косые столбы солнечного света, веселящие душу, и предвкушение сытного обеда придавали мне силы. Я шёл, беспечно глядя по сторонам, бегло скользя рассеянным взглядом по стволам деревьев, выискивая оставленные мною на уровне глаз зарубки.

Я не сразу сообразил, что расстояние от одной моей зарубки до другой в разы меньше того, которое я отмахал, не найдя ни одной из них. Тень тревоги пробежала по моему сердцу, но не задержалась на нём: направление, в котором я шёл обратным курсом, не могло оказаться ошибочным. Далеко углубиться в лес я не успел. Значит скоро, даже отклонившись от маршрута, отмеченного зарубками, я выйду к своей деревне.

Когда день стал клониться к вечеру, мне пришлось сознаться самому себе в том, что я заблудился и продолжать движение, не зная нужного направления, глупо. Только тогда мне вспомнилось напутствие дряхлого старика, ни имени, ни прозвища которого я не запомнил из-за большого количества новых лиц. Увидев, что я направляюсь к лесу, старик поманил меня пальцем и с серьёзностью, от которой повеяло холодом, сказал:

«Перед входом в лес остановись. Соберись с мыслями и от самого сердца попроси у батюшки Лешего дозволения в его владениях побывать и благополучно из них вернуться. А после этого жди, какой ответ от него тебе будет. Увидишь добрый знак — входи в лес безбоязненно. А коли плохой знак увидишь — возвращайся домой без оглядки. Не то в лесу пропадёшь».

Пока я до леса дошёл, слова старика, хоть и помнил, но следовать им не стал: перед самим собой застыдился в язычника превращаться.

«Леший? Да это просто смешно!»

Теперь вовсе не смешно.

Ночь в лесу была страшной. Как много всякой нечисти в лесу! Костёр от ночных хищников — это только первая линия обороны. Вторая линия поважнее. Я выстроил её в виде магического круга вокруг себя, когда в свет костра из ночной тьмы выдвинулось зло. Описать его я не могу. Во-первых, потому что с его появлением мой мозг дал сбой: вся общая масса и самая система теснящихся в нём знаний и убеждений решительно отторгала увиденное. Но оно вторглось в этот мир, в мою личную жизнь и явно намеревалось внедриться в моё личное пространство, завладеть мною.

«Сейчас ты станешь моим!», — объявило зло, охватывая всё пространство вокруг меня, и сужая его до границы магического круга.

Во-вторых, я не могу описать это зло потому, что даже общее впечатление от него разрывало мне мозг. Если бы я усилил это общее впечатление разглядыванием тех отвратительных подробностей, которые отпугивали мой взгляд, оно разорвало бы моё сердце.

Только в те ужасные мгновения я понял, что я ВЕРЮ в Бога! Верю намного сильнее, чем те, кто не испытал такого ужаса, который обрушился на меня с атакой ночного зла. Наверно, моя вера пришла ко мне именно под воздействием того ужаса. Моя мольба к Богу рвалась из меня подобно огненной лаве, извергающейся из чрева вулкана. Уйдя в свою горячую молитву, я перестал воспринимать то, что происходило вокруг меня. Ход и вид времени для меня сюрреалистически изменились. Время остановилось, сжалось в маленький пылающий комок. Реальность перестала существовать.

В реальность меня вернул призывный собачий лай. Через время какая-то посторонняя сила перевела моё бесчувственное тело в сидячие положение, разжала мои сжатые окаменевшими мышцами зубы, влила в меня порцию жидкости. Эта жидкость растеклась во мне живительным теплом. Моё сознание прояснилось. Я открыл глаза и увидел вокруг себя встревоженные лица. То была моя новая родня, вся её охотничья часть. Они живо соорудили носилки и донесли меня до своей деревни.

— К бабке Лукьянихе его, он совсем не в себе.

— Бабка Лукьяниха над ним свои заговоры пошепчет, отварами-настойками напоит, вновь будет человеком.

По дороге к деревне я впал в глубокое забытьё. Очнулся в избе, пропахшей лесными травами, ладаном и иными неведомыми мне ароматами очень древней деревенской магии. Дряхлая старуха, склонившись над моим изголовьем что-то шептала, чем-то сбрызгивала меня, и я почувствовал, будто тяжкие оковы разомкнулись на моей груди. Дышать стало легко и радостно.

«Жить будет», — сказала старуха.

Блуждающие огни

Чёрный Кабан был очень набожным. Этим он походил на многих других афроевропейцев. Вера у него была, как и у многих его родственников, преимущественно мусульманской. Но вместе с тем он беспрекословно верил зловещему культу Вуду, верил вдухов леса, воды, огня и в прочую бесовщину, поэтому от вида огромной полуночной луны все древние языческие страхи плотным кольцом подступили к его сердцу. Среди бойцов своего взвода Чёрный Кабан слыл отважным воином, и только он сам знал о своих непреодолимых страхах перед тёмными силами зла.

Напарником Чёрного Кабана по ночной смене был мексиканец по прозвищу Жиголо, отъявленный бабник и пьяница. Оба затаились в своих секретах. На обоих огромная полночная луна нагоняла суеверную жуть. Привычно нарушая строжайший запрет на курение, демаскирующее секретчиков, оба затянулись крепкими косячками, пряча их огоньки в скорлупках кокосовых орехов.

Так началась для них их ночная смена в зоне появления загадочных блуждающих огней. По данным космической разведки блуждающие огни появлялись в этом квадрате в каждое полнолуние. Происхождение этих огней в непроходимых зарослях тропического леса не находило понимания у штабных аналитиков, а высшее военное командование раздражала любая неясность. Им хотелось знать всё и обо всём. С точки зрения рядового бойца — это дурная блажь. С точки зрения их непосредственного руководства — это пустяковый рейд, в который можно отправить такие отбросы своего наличного состава, как третье отделение второго взвода шестнадцатой отдельной бригады под командованием самого никчёмного сержанта по прозвищу Старый Пёс. Все бойцы этого отделения — полные отморозки, склонные к немотивированному насилию, к мародерству, к злоупотреблению алкоголем и наркотиками.

Чёрный Кабан и Жигало одновременно почувствовали незримое постороннее присутствие. Действие наркотика до предела обострило их зрение и слух, но в то же время стало постепенно вносить в них искажения, перерастающие в фантастические, гротескные явления. Каждому из них вдруг послышалось (или показалось?), что луна, ещё больше увеличившая своё колдовское сияние, начала издавать тихие, но преисполненные какой-то особой силы звуки. Эти звуки явно не принадлежали земному миру, они отдалённо напоминали медленный, ритмичный бой гигантского невидимого барабана и тихое бормотание жутких магических заклинаний. Под воздействием этих звуков у обоих бойцов стыла кровь, сбивался сердечный ритм, а их тела приходили в оцепенение. Это было сильнее, чем страх, разрушительнее, чем паника. Оба превратились в резервуары, наполненные беспомощностью, покорным и трепетным ожиданием лютой кары со стороны потусторонних сил.

Сержант почувствовал то же, что и его бойцы, несущие дежурство в секретах. Остальные, свободные от дежурства бойцы метались в кошмарных снах, их рты искажали гримасы ужаса и беззвучных криков о помощи. Старый Пёс, хотел, по своей давно укоренившейся привычке, проверить дежуривших бойцов на их постах, но вошедшее в него чувство было сильнее его, сильнее всего в этом мире. Оно превратило его в тварь дрожащую, не имеющую собственной воли, готовой лишь к боязливому, безропотному повиновению. Он увидел движение странных огней, выходящих на периметр расположения его отряда и засекреченного боевого охранения, и сознание покинуло его.

Покинуло сознание и весь отряд, включая находившихся в секретном боевом охранении Жиголо и Чёрного Кабана.

Отряд под командованием сержанта по прозвищу Старый Пёс перестал выходить на связь. Его поиски не дали никаких результатов. Все следы его пребывания оказались тщательно зачищенными. Обстоятельства столкновения третьего отделения второго взвода шестнадцатой отдельной бригады под командованием сержанта по прозвищу Старый Пёс стали известны лишь из заключения комиссии военных экстрасенсов. Но выводы этой комиссии, не нашедшие подтверждения из иных источников, были расценены как предположительные, не относящиеся к категории достоверных.

Блуждающие огни после рейда пропавшего отряда нигде не появлялись. Штабные аналитики в большинстве своём пришли к выводу, что блуждающие огни перестали существовать. Но некоторые из них настаивают на том, что эти блуждающие огни никуда не исчезли, а, узнав об их обнаружении, стали применять маскировку.

Чем эти блуждающие огни были на самом деле, куда они могли деться, представляют ли они какую-либо опасность для нашей цивилизации, узнать теперь не представляется возможным.