Западный поход

Юрий Торубаров, 2018

XIV век. Великое Московское княжество периода правления Симеона Иоанновича, сына Ивана Калиты. Князю приходится решать множество самых разных вопросов: взаимоотношения с митрополитом, междоусобица князей, отношения с Ордой, с западными соседями в лице Литвы и Тевтонского ордена, ищущими союзников для нападения на Московию. Возникли и серьезные личные проблемы. Между тем князь Андрей Пожарский и бояре Андрей Кобыла и Роман Ослябя рассказали великому князю о своем намерении отправиться на поиски великой христианской святыни – Чаши Грааля. Заручившись его поддержкой и получив благословение преподобного Сергия Радонежского, друзья отбывают во Францию, где их ждут неожиданные встречи, суровые испытания и необыкновенные приключения.

Глава 4

На несколько дней в Москве прекратилась вся внешняя жизнь. Невиданный снежный буран, принесенный западным ветром, буйствовал над столицей. Он был настолько силен, что вырывал из рук людей охапки сена, которые те пытались донести до своих животных. Люди боялись отойти на несколько шагов от жилья: не дай бог, еще унесет. Ветер валил с ног, забивал глаза, невозможно было сделать и несколько шагов. И под каждой крышей стала рождаться страшная мысль: конец света.

Не знали, что делать, и в хоромах великого князя. Долго терпел Симеон Иоанович, ожидая окончания невиданного досель природного буйства. Но не вытерпел и стал собираться, чтобы сходить за митрополитом, и уже в церкви вместе с ним просить Всевышнего о пощаде. Снаряжался он основательно. Надел из мягкой телячьей кожи штаны, спрятав под ними мягкие катанки. Поверх рубахи — суконник. А на него — шубу задом наперед, чтобы грудь не застудить. На голову надел шапку и повязал ее у горла. Лицо обмотал сюрагой, оставив только щелки для глаз. Не забыл собачьи рукавицы на веревке. Когда появился у митрополичьей обители, всех до ужаса напугал. Это был живой снежный ком. И только княжеский голос привел чернецов в чувство.

Феогноста застал в его домашней молельне. Узнав князя по голосу, митрополит поднялся с колен и подошел к нему. Тот успел снять шапку и развязать сюрагу. По лицу митрополита было понятно, что тот весьма доволен приходом великого князя. Он понял, зачем тот пожаловал, но все же спросил:

— Уж не в Успение ли Богородицы хош меня позвать?

— Туды, владыка, туды! — И кивком головы подтвердил свои слова.

Митрополит посмотрел на окно: за ним была сплошная чернота. Он какое-то время был в раздумье, потом сказал черницу, выглядывавшему из-за спины великого князя:

— Неси одежонку в опочивальню.

Митрополит собирался долго. В его одевании принимал участие сам князь. При виде такой заботы по сердцу владыки разливалась благодать. Чернецы их проводили до храма.

На крылец они вышли с молитвой.

— Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная… — Вой ветра и снег, забивающий рот, заставил их замолчать.

Войдя в храм, они были ошеломлены: он был забит народом. Стоя на коленях, все самозабвенно молились. Молитва усилилась, когда люди увидели митрополита и великого князя, которые тотчас присоединились к молящимся. Молитва была долгой, сосредоточенной. Когда выщли на улицу, им показалось, что ветер несколько поутих. Один чернец вызвался проводить князя. Он попрощался с митрополитом, прижавшись щекой к его щеке. Молились они не зря. На следующий день ветер начал стихать. А после обеда вся Москва, вооружившись лопатами, расчищала проходы.

Когда жизнь потихоньку вошла в свою колею, Симеон велел пригласить к себе Дементия Давыдова и Юрия Воробьева. И те узнали от князя, что он хочет послать их с письмом к константинопольскому патриарху.

— Я давно думал, кого послать, и выбрал вас.

При этих словах князя они благодарно склонили головы. Симеон не стал скрывать от них, что прописано в послании, и пояснил, что митрополит отказал его венчать, объясняя это тем, что раз он неразведенный, то вторично венчать нельзя. А разводить не хочет, говоря:

— Бог терпел и нам велел. А я ее видеть не могу, — проговорил князь таким голосом, что его нельзя было не пожалеть, — это змея, а не человек. У ней и тело змеиное: холодное, шершавое.

Говоря эти слова, князь смотрел куда-то в сторону, не видя, как его приглашенные изменились в лицах. Слышать такое от великого князя… От этих слов им стало не по себе. Но и уйти не могли.

— Ну… — Князь повернулся к ним. По его взгляду можно было понять, как бушует в его груди неугасаемая боль. — Я надеюсь, что вы сможете уговорить патриарха. — Теперь в его голосе звучали нотки надежды.

Дементий был побойчей. Он поднял голову:

— Мы, великий князь, постараемся. Но… — Он замялся.

Князь впервые улыбнулся:

— Вы все получите!

Симеон понял, что Давыдов хотел намекнуть на подарки.

Когда этот вопрос был утрясен, встал второй: добираться туда — дело долгое. Князь подошел к окну. Окно более чем наполовину было занесено снегом, отчего в светлице было темно, и Симеон приказал зажечь свечи.

— Да, долго придется ждать, — проговорил Симеон.

— Чего, великий князь, ждать? — не поняли присутствующие.

— Ждать? — Он повернулся к ним. — Когда наладятся дороги и вернется князь Пожарский.

— Он тоже с нами? — Те переглянулись меж собой.

— С вами, — пояснил Симеон, — но только как провожатый. Он знает быструю дорогу.

Те опять украдкой посмотрели друг на друга. Их можно было понять. Они были удивлены тем, что князь Пожарский будет сопровождающим. Перед уходом князь им сказал:

— Мне нежелательно осложнять отношения с митрополитом. Я на него зла не имею. В какой-то мере он прав. Он подчинен своим канонам. Хотя, побывай он в моей шкуре… — Князь не закончил, перейдя к другому. — Поэтому раньше времени не хочу, чтобы он на меня стал сердиться, узнав о вашей поездке.

— Мы поняли, великий князь, — в один голос заявили те, — об этом не будут знать даже наши жены.

— Вот и хорошо, — сказал князь на прощание и пожал им руки.

Выйдя от князя и идя переходом, они столкнулись с женщиной странного вида. Худая, глаза смотрят исподлобья, губы узкие. Дементий толкнул локтем Воробьева и, быстро склонившись, прошептал ему на ухо:

— Она!

Тот даже оглянулся, когда вышли на крылец. Воробьев еще раз оглянулся и тихо произнес:

— Сущая змея! Терь понятно желание князя!

Князь, оставшись один, улыбнулся. Потом, глянув на икону, крестясь, произнес:

— Прости, Господи, душу мою грешную… не оставляй меня, помоги! Слава те, Господи!

Подумав, чем бы заняться, он услышал чьи-то тяжелые шаги: «Неуж Василий? Никак что стряслось». Князь не ошибся. На пороге появился боярин Кочева. Шуба распахнута, по лицу ручьями бежит пот.

— Дозволь, князь! — сказал он.

— Входи! Входи, боярин. Да шубу сымай. Эй! — крикнул он.

В дверях появился молодой парень.

— Помоги боярину раздеться!

Задрав полу кафтана, боярин достал лоскут ткани и принялся вытирать им лицо.

— Ну, снега! — проговорил он. — Наделает он весной делов! Фу, — отдышался он и сел в кресло.

Князь опустился напротив и спросил:

— Никак что случилось?

— Случилось. — Боярин опять стал обтирать лицо и сказал: — Помер Миняй.

— Миняй помер? — переспросил князь.

— Да, князь. А послужил он Московии немало, — вздохнув, повторил: — Немало! — пряча тряпицу, проговорил: — Не мала и его заслуга, че на Руси тишина. Ой, как ен старался!

Князь быстро поднялся, обошел стол и, подойдя к боярину, оперся о спинку и поручень кресла.

— Знаю я, Василий, знаю. Если можешь, пошли со мной к боярыне. Чай, она убивается.

Боярин крякнул и поднялся.

— Пошли князь, пошли.

На этот раз Симеон никого не позвал, а сам помог боярину надеть шубу.

Двор Миняя был далековато от княжеских хором. Поэтому, выйдя на улицу, князь спросил:

— Пойдем аль поедем?

— Пойдем, князь, пойдем. Глянь, какая погодушка-то.

Небо было чистое, отливало голубизной. Сияло солнце. Правда, не грело. Морозец шутливо хватал за щеки. На дороге было много людей. Встретились и дружинники. Ими командовал молодой воевода Иван Акинфович, младший брат Федора.

Двор Миняя был занесен снегом. К крыльцу вела протоптанная тропинка. Дойдя до середины, князь остановился, обходя хозяйство Миняя. Оно было весьма неказисто. Дом перекошен от времени. От некоторых построек остались только стены. Князь поморщился, но ничего не сказал. Когда вошли в дом, какой-то монах проводил их в светлицу, где стоял гроб с телом покойного. Было тихо. Вокруг сидели бабы. Но стоило им увидеть вошедших, как они заголосили надрывно: «Да на кого ты оставляешь нас, да как мы тя любили, да как нам без тя…» Князь подошел к изголовью, преклонил колено, перекрестился и поцеловал покойника в лоб. Поднявшись, он отступил на несколько шагов и осмотрел бегло светлицу. Стены давно не белены, окна перекошены.

Когда они прошли за ворота, князь остановился и оглядел двор:

— Бедновато! — произнес князь. — Деньгу, наверное, в кубышку прятал.

Сказав, посмотрел на Кочеву. И… не узнал его. Таким осуждающим взглядом тот смотрел на князя, что хоть сквозь землю провалиться.

— Ты че, боярин? Я знаю, отец ему хорошо платил.

— Хорошо платил, — грубо ответил, даже дерзко, боярин, — а знаешь ли ты, князь, куды он пускал эту деньгу?

Князь даже оторопел:

— Куды?

— А туды! Ты прости меня, великий князь. Но знай. Свои деньги, да светлая ему память, он отдавал… Орде!

— Орде?

— Орде! — с вызовом повторил боярин. — Спасая этим Московию от бед.

— Это как? — спросил князь не без удивления.

— А так! Стоило какому-нибудь обиженному мурзишке шепнуть что-то на ухо хану, того и гляди, войско пошлет.

— Но Калита-то давал.

— Давал, давал… Но… уж больно Орда ненасытна.

— И он… свои… Почему?

— Да потому, князь, че он любил свою землю, любил свойво князя!

— Ведь вот какой человек. А ты живешь рядом, а не видишь.

— А потому, князь, что он русский. А мы, русские, все такие!

Князь посмотрел на Кочеву и, опустив голову, пошел дальше.

Повстречав Ивана Акинфовича, он подозвал его и попросил:

— Пошли самого шустрого за Борькой Семеновым, пущай бежит ко мне!

Борис Семенов, сборщик податей и казначей, примчался к князю в одной овчинной безрукавке, в летнем колпаке на голове. Видать, так торопился, что схватил то, что попало под руку.

— Слушаю, великий князь! — переведя дыхание, промолвил он, наклоняясь в поклоне.

— Выдай Миняевой боярыне триста рублев.

— Триста?! — Борис в ужасе отступил с дороги и провалился по пояс в снег.

— Да, триста! — громко, ясно произнес князь и пошел вперед.

Семенов взглянул на боярина. Кочева радостно подмигнул ему и шепнул:

— Я же дам еще пятьдесят! Ступай! — и толкнул его в плечо.

Придя к себе, князь долго не мог успокоиться. «Оказывается, какие есть люди! Да-а… Вот такой, пожалуй, и Пожар… Снаряжу-ка я к нему посланца», — решил Симеон.

Добраться до Пожар при такой дороге, вернее, ее отсутствии, посланцу потребовалось более десяти дней. Не давая посланцу отдыха, через пару часов небольшой отряд, человек семь, во главе с Пожарским мчался во Владимир, чтоб через него держать путь на Москву.

Когда Пожарский появился перед великим князем, тот не скрыл своего удивления:

— Уже… — только и мог он произнести, по-товарищески обнимая Андрея Федоровича.

— Слушаю тебя, вели…

— Ну-у! — развел руками Симеон.

Пожарский виновато улыбнулся:

— Поотвык, — произнес он и повторил: — Слушаю тебя, князь!

Тот все ему рассказал.

— Симеон. — Андрей назвал его по имени, чем вызвал добрую улыбку на лице великого князя. — Я пойду Доном, на чайках. Для этого надо, чтобы прошел лед.

— Ты думаешь, так быстрей? — склонив голову, спросил князь Симеон.

— Не думаю. Знаю! — ответил уверенно Андрей.

— Понятно! — Симеон прищурил глаза, глядя в пол. — Ждем весны! — поднял он голову.

— Приходится, — сожалея, произнес Пожарский, — зато надежно. Почти надежно! — поправился он.

Симеон вопросительно посмотрел на него.

— Все, князь, в руках Божьих. Это — дорога. Всяко может случиться, — проговорил Пожарский.

— Не дай Бог! — Симеон посмотрел на икону и осенил себя крестом.

Пожарский понял, что князь хочет приблизить этот срок. И он вполне его понимал, вспоминая, как хороша была Мария.

— Симеон, — заговорил Пожарский, — как только зажурчат ручьи, через десяток дней мы будем на месте и сразу начнем готовиться. Только…

Но Симеон не дал ему договорить, поняв, что тот хотел сказать:

— Они предупреждены мной, так что не беспокойся.

Провожая его до двери, на пороге Симеон придержал гостя за кафтан:

— Ты прости меня, Андрей, что я вырвал тебя из родного гнезда.

— Князь… — Пожарский приложил руку к сердцу. — Служение тебе, моей родной земле я считаю за счастье. И я рад, что повстречался с тобой. А за дело ты не беспокойся.

Симеон вдруг рассмеялся. Брови Пожарского поднялись.

— Да это я представил твою прелестную Дарьюшку, как она ругает меня.

— Князь… — Голос Пожарского серьезен. — Моя жена и я очень любим свою землю и рады, что можем служить тому, кто бережет и преумножает ее славу. Тебе, великий князь.

Князь еще раз обнял его.