Друганы. Рассказы

Юрий Сыров

Эта книга о мальчишеской жизни в средневолжской деревне. О тёплом, радостном, счастливом детстве. Для тех, кто помнит вкус и аромат хрустящей, белой от золы, с чёрными пятнышками впёкшихся угольков, корочки подового хлеба. Для тех, кто, продрогнув, влетал в сени, где бабушка сметала с него веником снег. Вбежав в дом, сдирал с себя обледеневшую одежду, прыгал на печь. Для тех, у кого самый дорогой человек детства – бабушка. Воспоминание о которой вызывает приятное томление в груди, грусть и слёзы.

Теракт

Предвкушение праздника радует больше, чем сам праздник. А ожидание конца каникул огорчает больше, чем конец каникул. Всего через один день — в школу. Митька и Костька решили всё же оставить огорчения на завтра — на последний день лета. А сегодня у них было запланировано огромное количество разных дел. Только вот, как всегда, всё шло не по плану, а так, как всегда… С утра они успели поругаться, маленько подраться, помириться. И вот теперь разгорался новый спор — спор о способностях их учителей.

Митька состроил гримасу, склонил белобрысую голову набок, поклонился, развёл руки в стороны и, изображая раболепство и покорность, пропищал:

— Ко-остинька, моге-ёт…?

Затем резко выпрямился, сердито сунул кусок мела в карман, тиранул кулаком у себя под носом, нарисовав жирное белое меловое пятно до самого уха, и продолжил уже громко и грозно:

— Вот перед маленькими, как Серёжка, и умничай. А мне неча мозги парить! Прохерссор! Рыдионыч сроду самолётов-то не видал! Маресьев…

— Я те, барану, ишшо раз грю: Николай Рыдионыч на войне был? — и Костька, приподняв картуз, постучал кусочком мела себе по лбу, призывая этим жестом Митькину голову к соображанию.

— Ну, был…

— Ног там лишилси?

— Ну, да…

— Кого ишшо умней знаш, аль нет?

— Ну… нет…

— Ну, ежли он самый умный и без ног, то чё? Как Маресьев не мог бы на самолёте летать!?

— Ну, мог бы, наверное… — неуверенно протянул Митька.

— Ну вот и замолчь! — рявкнул Костька и сердито сплюнул.

Митька уважительно посмотрел на Костьку и примирительно, дрогнувшим голосом, спросил:

— Костинька, а Николай Иваныч, если надо будет, смогёт?

— Нет. Большой больно. Лётчики — они маненьки должны быть. А то в ероплан не влезут. Вот.

Митька одобрительно окинул себя взглядом. Костька, заметив это, добавил со смешком:

— И не жирны, как ты. Самолет надорвётся тя подымать!

— Я?! Ты чё…?!

Сморщенный от негодования, запудренный мелом Митькин носик совсем спрятался в пухлых розовых щеках. Он закусил губу, и ещё раз смачно вытерев под носом свирепо сжатым круглым кулачком, ринулся в атаку. Костька высморкался, натянул поглубже картуз, опустил пониже голову, сгорбив и без того сутуловатую спину, и, съёжившись, приготовился к бою…

Конец ознакомительного фрагмента.