Вовка. Рассказы и повесть

Юрий Сотников

Что можно аннотировать? – только суету и обыденность жизни. А приключения души и тела всегда необычны, чудесны, волшебны – и рассказать о них в трёх строчках нельзя. Мне для этого понадобилась целая книга Книга содержит нецензурную брань.

==========================

ПОЛИЦЕЙКИ

Даже не знаю теперь — нужно делать добро или нет. История-то занятная получается, с переворотами с ног на голову.

Я на днях увидал со своего седьмого этажа, как мать на рынке потеряла одного из малышей. Металась минут пятнадцать между палатками; а мне-то сверху видней — я вышел помочь. И взял за ладошку совершенно чужого ребёнка. Пришлось давать объяснения в полиции.

Почти как под дулом.

— Сколько вам лет?

— Столько.

— А почему вы так молодо выглядите?

Наверное, они подумали, будто я принимаю ванны из крови младенцев.

— Скорее всего, потому что спокоен — а ведь вы знаете, как переживания отражаются на лице.

Допрашивали меня две молодые женщины из по делам несовершеннолетних, и одна из них после моих слов сразу же посмотрелась в настенное зеркало. Видимо, всё в нём было по-прежнему, и она себе улыбнулась.

— Место вашего рождения?

— Там.

— А почему вы живёте здесь?

По всей видимости, они решили, будто у меня именно тут место схорона — за кладбищем, под осиновым колом. Я не стал разубеждать их.

— Наверное, потому что привык за много прожитых лет — а привычка вторая натура.

— Вы женаты?

— Нет.

— А почему?

Вот это уже стало интересно: две молодые незамужние дамы задают старому холостяку очень пикантные вопросы. Мне захотелось пооткровенничать с ними; тем более что одна из них, с коротенькой стрижкой фривольной француженки, закинула ножку на ножку и была хороша.

— Это бы надо спросить у моих возлюбленных женщин. Я трижды делал предложения разным замужним дамам и получил три отказа. Как вы думаете, что во мне не так?

Инспекторша с длинной причёской мадонны искоса, и от этого строго, посмотрела на меня, едва оторвавшись от протокола: — Здесь не ночной клуб, и вопросы задаём мы.

Француженка, услышав её горячий нравственный тон, тут же сдвинула ножки и одёрнула юбку. Но я успел заметить подозрительный синячок у неё над коленкой.

— Спрашивайте. — Мой кивок был таким же горячим да пылким. Я всегда за торжество правосудия — если, конечно, оно без ошибки за справедливость.

Мадонна вздёрнула брови; я в журнале читал, будто это признак симпатии или внимания — но так как любить меня ей было пока не за что, то значит, она решила прощупать моё ершистое нутро. Я сразу встал у своего сердца начеку, неподкупным караульным.

— Скажите, пожалуйста, а есть ли у вас свои личные дети?

Интересный вопрос. А кто о том знает, кроме их матерей.

— Вы имеете в виду, нет ли у меня левых зачатий на стороне? Но ведь без обмана это может установить только генетика — а всё остальное лишь голословные сплетни. Признаюсь, наставлял я рога мужикам — но всё это в тайне, и без скандалов.

Чёрная крашеная чуприна француженки приняла на себя красноватый оттенок от заполыхавшей щеки. Какая же она красивая! — подумалось мне — когда искренне смущается. Голос её стал хоть и дрожащим, да гневным: потому что за ней приглядывала более опытная подруга.

— Оставьте свои грязные рассказики для других!

А будь мы один на один, двое стыдливых и откровенных, я обязательно попробовал спеленать как муху её — её, влекомую вечным варвариным любопытством. Кто он? откуда? почему со мной так говорит? — она бы сунула носик всего лишь, а я чёрным хоботом всосал её всю.

Но мы не одни, а с подружкой — и к тому же дверь стукнула, подошва о подошву грякнула, и вошёл боевой капитошка.

Оооо, капитан был красивей меня. И так хорош! Он походил на селезня в брачный период. Блестящие перья его синеватого мундира отливали охотой, гоном, и кляканьем очарованных уток, которые сладостно падают белой грудью под пули.

Полицейские девчата сразу взбодрились. Каким бы не было отношение ко мне — но я подследственный гадкий утёнок; а тут им явился свой ведомственный кряк, и его гортанный голос влёк их к чему-то непонятному, но манящему.

— Здравствуйте, девушки! Чем вы тут занимаетесь?

Он краток, гремуч и спортивен: и даже без букета цветов готов, кажется, ухаживать за всеми полицейскими дамами.

— Здравствуйте, товарищ капитан. — Хоть это обращение и вышло из моды, но для них оно звучит нежнее, чем господин или гражданин. Девчатам, верно, хочется быть подружками красивого капитана.

— У нас всё обыкновенная женская рутина, — с привлекательным несмелым кокетством ответила мадонна, гордо вздёрнув причёску и осветив лучами из окна свои сияющие глаза. — Вот у вас, наверное, погони и выстрелы — берегите себя.

— Спасибо вам, милые девушки, что вы так за меня беспокоитесь.

Он широко улыбнулся; он расставил ноги в берцах как богатырь; но он не сказал — за нас — чтобы не распылять девичье беспокойство на всю свою опергруппу. Ему одному быть хотелось героем.

— Вы прямо с задания? Наверное, страшно было. — В мадонне пламенными отблесками полыхал огонь поклонения, который мог затушить только новый идол.

— Да ну что вы! — Капитан напружинился; вот такими раньше рисовали на плакатах фанерных стахановцев. — Кто меня может напугать?

Он больше посматривал на француженку: он мечтал разговорить её, растащить стыдливость на лёгкие фразы, на фривольные намёки — но сам был не очень далёк, чтоб начать беседу с умненькой женщиной, а она почему-то молчала, опустив головку в бумаги. Скорее всего, она тоже жалела, что сама не такая уж глупенькая, и не может простить капитану его недалёкость за его красоту.

— Дааа, вы действительно герой. — Мадонна ловила на себя его цепко устремлённый взгляд, подсовывала белую грудь и пухлые руки. Но капитан отвечал ей только голосом, всё остальное задаром предлагая француженке.

— Ещё бы — не зря ведь меня собираются выдвигать на майорскую должность. Скоро я и вашим начальником стану.

Шутливо выпятив подбородочек, исполнительная мадонна бросила ладонь к виску, в полном смысле отдавая свою честь:

— Приказывайте! Мы и сейчас готовы для вас на всё.

— говори за себя… — тихо поправила её гордая француженка, видимо не желая угождать любому начальству.

Вечный, но всегда интересный сюжет — когда замкнут в своих тайных и явных страстях разносторонний любовный треугольник. Я тут, конечно, в сей миг всего лишь мелкий статист; но наблюдаю за натурным любовным кином с бешеным интересом пса, который по своей нерасторопности остался не у дел на собачьей свадьбе. То-то будет, когда блестящий капитошка уйдёт.

— Ну досвиданья, милые девушки. Спешу на задание. Если меня ранят, то приходите навестить.

Господи — он ещё и кровью их решил повязать. Ей-богу, прямо детский сад на горшочке.

— До свидания, — чётко сказала мадонна, глядя в лицо обожаемому.

— до свид… — пролепетала сконфуженная француженка в уже закрытую дверь.

В одну тонкую линию вытянулись губы мадонны; из прежде добрых глаз сверканули две молнии.

— Слушай, зачем ты с ним так?

— как?.. — Опять тихий голос, и снова боязливый взор на белый лист протокольной бумаги.

— Каком кверху. Я вообще не пойму, что ты из себя строишь.

Мадонна мстила и за себя, за свою обделённую симпатию; но я был уверен, что в ней незаметно тлеет злым огоньком и капитанская обида — чем ты лучше всех нас? неужели из высшего общества?

— А что я должна была сделать? Может, дать ему прямо здесь, на столе, подложив под задницу протоколы?

Ого!, да у этой француженки наш русский гонор. И она сейчас размажет себе на бутерброд бесстыжую любвеобильную мадонну.

Я мысленно потёр ладони в предвкушении свары, затаившись огромной серенькой мышкой прямо перед их очами. Когда дамы валтузят друг дружку, то они ничего вокруг не замечают, и я был просто пятном у стены.

— А давно ли ты целкой стала? А? Сама мне рассказывала, что с пятнадцати лет с мужиками махаешься! — Мадонна всерьёз осерчала, и её верно слышали уже за плотными дверьми кабинета.

Француженка от этого крика даже успокоилась, посмелела. Так часто бывает в душе у не особенно тонких натур, когда на них начинают орать. Они внутри себя самоорганизовываются против вампиров, которые пытаются высосать их сердце и силы.

— Я давала тем по любви, или во всяком случае, по симпатии. А твой капитан бестолковый болван. О чём я буду с ним говорить до и после? да и сможет ли он завлечь меня такой пустой головой.

— Ну ты и дура! Зачем тебе голова, если хрен есть моржовый?

Они недоумённо посмотрели друг на дружку; потом распоняли сами себя, и расхохотались. Их смех был намного веселее и привлекательнее, чем ругань.

Почуяв, что девчата сейчас обязательно заметят меня, я лично им подал голос: — Миленькие, а что будет со мной?

Мадонна удивилась мне как мышонку на письменном столе, и ойкнула: — ой… Ойёёй!

Но француженка смело показала мне на норку, на дверь:

— Да идите вы на хрен!

— Как же так? — съехидничал я, уже унося свой длинный хвост, длинный нос, и всё остальное. — А пристрелить меня за поедание младенцев?

— Хорошо. — На порозовевшем лице мелькнуло подобье иезуитской улыбки. — Когда будете выходить из подъезда, я на вас цветочный горшок сверху сброшу.

В самом деле: выходя, я услышал шурхание над макушкой, и интуитивно отскочил в сторону — лишь слегка зацепило плечо. Но это был не цветочный горшок, а воронья какашка.