Грибной царь

Юрий Поляков, 2005

Муж, успешный в бизнесе, притягивает к себе внимание не только конкурентов, но и всех окружающих женщин. Может быть, именно поэтому брак, основанный на взаимной любви, так безнадежно рушится. Но разве только брак? Компаньон и давний приятель совершает за его спиной маленькие подлости. Дочь не желает видеть заведшего отдельную жизнь отца. Юную любовницу больше всего интересует собственное отражение в зеркале. А мать предлагает встретиться лишь тогда, когда нуждается в материальной поддержке. Все хотят от него одного – денег…

9

Свирельников посмотрел на себя в зеркало и остался доволен: в темно-сером костюме от «Сквайера», дымчато-полосатой рубашке от «Бугатти» и скромном, стального цвета галстуке от «Меркурия» он выглядел как человек скорее состоявшийся, нежели состоятельный. Поколебавшись, директор «Сантехуюта» снял с руки мудреный штурманский «Брайтлинг» с синим циферблатом и заменил на скромный тысячедолларовый «Раймонд Вейл», подаренный бывшей женой ко дню рожденья. В таком виде он был готов предстать перед чиновником, от которого зависело будущее его бизнеса.

Из квартиры Михаил Дмитриевич вышел, держа в руке кейс с документами и деньгами, а под мышкой — бархатную коробку со старинным кавказским кинжалом. Спускаясь в лифте, он, поразмыслив, решил отложить суровый выговор консьержке до лучших времен. Был еще, конечно, вариант бросить ей на ходу какую-нибудь тонкую художественную гадость, но ничего оригинального в голову не пришло, и это наводило на мысль, что алкоголь, помимо печени, почек и прочих жизненно важных органов, поражает также и ту часть головы, которая ведает чувством юмора.

Как говорил замполит Агариков: «Совсем мозги допил!»

Не успел Свирельников вышагнуть из лифта — ему навстречу бросилась взволнованная Елизавета Федоровна:

— В нашем подъезде готовится ограбление!

— Почему вы так решили?

— Я только что разговаривала с этим… с наводчиком!

— А как вы определили, что он наводчик?

— Понимаете, я отошла, чтобы покормить белую кошечку. Такую маленькую. Она никогда вместе с другими к блюдечку не подходит. Индивидуальность! Я тоже, знаете, в театре держалась немного в стороне. Меня за это считали гордячкой. Но это не так! Я просто не люблю толпу… Конечно, если бы я вела себя по-другому, у меня были бы настоящие роли. И творческая судьба сложилась бы иначе! Но продавать себя даже за интересные роли?! Никогда!

«Актерский талант — это емкая глупость», — вспомнил Свирельников вещие слова Валентина Петровича и спросил консьержку:

— А что же наводчик?

— Да, разумеется, — спохватилась она. — Я уже сказала, что отошла покормить беленькую кошечку. Она всегда прячется в золотых шарах. Возможно, ей просто нравится запах этих растений. Запахи, кстати, имеют огромное значение в жизни. Знаете, в меня был страстно влюблен один очень известный кинорежиссер, предлагал руку, сердце и роли, но мне ужасно, просто до мигрени, не нравился его запах, и я ему отказала. Вы читали «Парфюмера» Зюскинда?

— Нет, не читал… — ответил Михаил Дмитриевич с раздражением: про этого чертова «Парфюмера» ему когда-то говорила Тоня, а совсем недавно спрашивала Светка, и он даже, грешным делом, подумал: может, от него как-нибудь не так пахнет…

— Напрасно! Очень поучительная книга… Значит, я пошла искать беленькую кошечку в золотые шары, а под дверь подложила камень, чтобы не захлопнулась…

— Ах, камень! — ехидно кивнул Свирельников, догадавшись, каким образом плакса Фетюгин незамеченным вошел в подъезд.

— Да, камень. У меня есть специальный булыжник. Кругленький. На всякий случай. Даже странно, что такими булыжниками была раньше вымощена вся Москва! Я вот иногда думаю, куда они все подевались с тех пор, как положили асфальт? Это же миллионы булыжников! Я помню, рабочие их выковыривали, грузили на машины и увозили. А куда? Но с другой стороны, куда подевались миллионы людей, умерших с тех пор, как положили асфальт, мне совсем не интересно… Странно, правда?

— Ничего странного. Куда девались люди, мы с вами знаем. А булыжники… В Москве миллионы дверей, если каждую подпирают камнем, когда идут кормить кошечек… — Он посмотрел на часы.

— Насколько я понимаю, это ирония? — нахмурилась бывшая актриса.

— Возможно.

— Ну да, а время — деньги. Поговорить с человеком уже некогда… Мне тут этот… арт-директор… с шестого этажа заявил: «Мой час стоит сто долларов!» Дожили: человечку грош цена в базарный день, а час у него стоит сто долларов!

— Я бы с удовольствием с вами поговорил, но я к врачу записан… Так что с наводчиком?

— Мой первый муж всегда говорил: у хороших людей болит сердце, а у плохих — желудок… Он умер от диабета. А наводчик увидел, что дверь открыта, и шмыг! Я ему кричу: «Молодой человек, вы к кому?» А он делает вид, что не слышит. Я поставила блюдечко и догнала его у самого лифта. Снова спрашиваю: «Вы к кому?» Он: «К знакомой…» Я: «В какой квартире проживает ваша знакомая?» Он: «Не ваше дело!» А я: «Нет, как раз мое дело! Мне за это деньги платят!»

— Неужели? А как он был одет?

— В джинсах и в красной ветровке…

— Бритоголовый? — почувствовав болезненное стеснение в груди, уточнил Свирельников.

— Да! Вы его знаете?

— Нет. И куда же он делся?

— Ушел. Я пригрозила: вызову милицию, он сказал, что сам из органов, и ушел. А вот объясните мне, Михаил Дмитриевич! Раньше тоже брились наголо. Но это мне понятно: работали, Отечеству так служили, что шевелюрой заниматься некогда! И ведь порядок был! А эти-то зачем бреются? Они-то чем таким уж заняты? Страну развалили, кругом жулики, предатели и агенты влияния… Может, в милицию позвонить, спросить, работает у них такой?

— Не надо.

— А что делать?

— Дверь булыжником не подпирать! — сурово посоветовал Михаил Дмитриевич и решительно направился к своему джипу.

Алексей, выйдя из автомобиля, поприветствовал босса странным, словно бы извиняющимся полупоклоном. Несколько лет назад он возил турецкого строительного подрядчика и, видимо, именно тогда усвоил эти восточные деликатности. Турок в свое время восстанавливал изуродованный расстрелом Белый дом и очень радовался тому, что Россия сама себя так по-идиотски раскурочила, а ведь в 45-м советские танки могли запросто въехать в Стамбул. Леша часто вспоминал этого подрядчика…

— К тебе никто не подходил и ничего про меня не спрашивал? — спросил, сев в машину, Свирельников.

— Нет…

— А ты давно подъехал?

— Три минуты.

— Ладно — давай к доктору!

Когда они въезжали в тоннель под Ленинградским проспектом, Михаил Дмитриевич оглянулся и сразу заметил позади знакомые серые «жигули».

Правильно, что он позвонил Алипанову! Вообще хорошо, когда есть такой друг. И, как это чаще всего случается, самые надежные и ценные знакомства образуются совершенно случайно.

В день взрыва, погубившего «святого человека», следственная бригада скоренько (словно квартиры каждый день взрывают!) осмотрела место происшествия: что-то замерили, что-то соскребли со стен, что-то насыпали в целлофановые пакетики, опросили свидетелей, составили протокол… А тут как раз, узнав о происшествии, примчался из загородного дома оптовик, и сыщики перешли к нему в квартиру для серьезного разговора. Туда же, в надежде наконец увидеть баснословный фонтан, ломанули и толпившиеся на месте происшествия соседи. Остался только лысоватый, плечистый опер в кожаной куртке с таким количеством латунных молний и разнокалиберных карманов, словно пошивщики строчили ее не для человеческого ношения, а для Книги рекордов Гиннесса по разделам «Молний» и «Карманы».

Он помогал Свирельникову подбирать рассыпавшиеся по полу заячьи осколки, сопереживал, вздыхал, прикладывал кусочки друг к другу и успокаивал, что некоторые фигурки можно склеить. Разговорились — и выяснилось: сочувственного опера с Петровки зовут Альберт Раисович Алипанов, и он тоже, оказывается, много лет собирает зайцев. Когда под перевернутым креслом Михаил Дмитриевич обнаружил целехонького ушастого Гамлета, Алипанов восхищенно поцокал языком, оценив оригинальность замысла и совершенство исполнения. На Тонин вопрос, с кого спрашивать компенсацию за погром, опер разъяснил, что злоумышленников, конечно, не найдут, хотя, в принципе, вычислить, кому мешал оптовик, не так уж и сложно, но в подобных случаях конкуренты разбираются сами, а милиция старается не встревать. Поэтому в ближайшее время можно ожидать в Москве очень похожее происшествие, но — не исключено — с более очевидным исходом.

— Умный рынок сам все наладит! — усмехнулся Альберт Раисович, обнажив золотые зубы, словно специально вставленные под цвет молний на куртке.

Трогательно заботясь о потерпевших, Алипанов предупредил, что сегодня же необходимо вставить новую дверь, а то к утру могут растащить полквартиры. Тут же сам позвонил в ДЭЗ, представился и строгим голосом приказал срочно прислать рабочих с инструментами. Михаил Дмитриевич, тронутый заботой, подарил оперу (к неудовольствию Тони) на память одного из уцелевших зайчиков — пластмассового, в шотландской юбочке, с волынкой. Остальных коллекционных зверьков жена предусмотрительно сложила в спортивную сумку и отнесла в машину. Алипанов расчувствовался, сердечно благодарил, а узнав, что Свирельников занимается бизнесом, оставил свою визитную карточку. Мол, если кто обидит, — звоните: «Мы поможем, мы все время на посту».

Через полгода мастера «Сантехуюта» мостили теплые полы одному омерзительному мужику, который держал несколько пиво-водочных палаток на площади трех вокзалов. И тот, очевидно большой специалист по «кидалову», сначала выдал скромный аванс, а потом, когда работу сделали, объявил, будто полы нагреваются неравномерно, и расплачиваться наотрез отказался. Михаил Дмитриевич тогда только разворачивался, учился азам бизнеса на собственных ошибках и работал без серьезных договоров, практически под честное слово. Он, наверное, махнул бы рукой: не такие уж большие деньги, но его страшно возмутило, как пивоводочник, издевательски глядя в глаза, сказал: «Если не согласны, подавайте в суд!» Ну, а какой, на хрен, суд в стране, где председатель аж Конституционного умоляет похмельного президента: «Вернитесь в правовое поле!» А тот в ответ — из пушек по парламенту…

И тогда Свирельников вспомнил про коллекционера с Петровки. Алипанов обрадовался звонку, назначил встречу, вник в ситуацию и через неделю принес деньги, сняв, разумеется, свои проценты. После того случая директор «Сантехуюта» к нему неоднократно обращался в тех сложных ситуациях, когда нужно было припугнуть и надавить. А что сделаешь, если эти скоты реформаторы (и все, между прочим, из приличных семей!) устроили дикий рынок? Дикий рынок — дикие нравы!

Как говорил замполит Агариков, капитализм — джунгли человечества.

Со временем Алипанов уволился из органов, так сказать, по собственному желанию начальства: его следственная бригада занималась убийством знаменитого шоумена, который вел на телевидении передачу «Где взять миллион?», и докопалась до таких интересных вещей, что разогнали сразу весь отдел. Позвонил кто-то из кремлевских околосемейных и страшно орал. В общем, всем приказали написать заявления, да еще предупредили: если в прессу просочится какая-нибудь информация о причинах смерти популярного ведущего, то за их собственную жизнь, а также за безопасность родственников никто не даст и рваного «мавродика». Альберт Раисович особенно не переживал, решив, что в стране, где за расследование преступлений наказывают суровее, чем за совершение оных, лучше в органах не работать. Он ушел с Петровки и открыл собственную охранную фирму «Ятаган». Но занимался Альберт Раисович не только охраной и выколачиванием долгов…

«Ну, конечно же!.. — Свирельников вдруг оглушительно понял, кто за ним следит, и даже вспотел от своей догадки. — Господи, ведь знал же, знал, что этим закончится!..»

Несколько лет назад Алипанов без звонка заехал к нему в офис и предложил прогуляться. Он всегда так делал, если нужно было обсудить что-то серьезное. Они вышли на улицу, дошли до Сретенки и двинулись к бульвару. Возле двухсаженного памятника Крупской бывший опер задержался, оглядел серую, устремленную вперед фигуру и сказал, качая головой:

— Вот ведь, разве думала Надежда Константиновна, что после смерти у нее столько мужей будет!

— Каких мужей? — не понял Свирельников.

— Ну, как же, ей сколько памятников поставили? Один. А Ленину — тысячи. Получается, многомужняя она…

— Да, действительно, — согласился Михаил Дмитриевич, каждый день проходивший или проезжавший мимо этого памятника, но ни разу ни о чем подобном даже не помысливший.

— А ты как к Чеченской войне относишься? — вдруг спросил Алипанов.

— Плохо отношусь. Ермолова на них нет.

— Да, война — штука отвратительная. Но на ней можно хорошо заработать. На мире так не заработаешь. Хочешь?

— Я оружием не торгую.

— Ну, ты сказал! И кому сказал… Ай-ай-ай! Мне оружия не надо — мне нужны твои унитазы.

— Какие — отечественные или импортные?

— Бумажные… — Бывший опер златозубо усмехнулся. — Я внятен?

В общем, он предложил Свирельникову за очень приличный откат оформить задним числом договор и прокачать через счета «Сантехуюта» бюджетные деньги за полное сантехническое оборудование новой городской больницы в Грозном: чтобы и наряды монтажных работ, и платежки, и вся прочая документация были как настоящие. Все это нужно сделать срочно, потому что больницу две недели назад в щебенку разнесли неизвестные террористы, а за потраченные казенные деньги, выделенные на восстановление, надо отчитываться.

— Вот сволочи! — выругался Михаил Дмитриевич, сердечно возмущенный таким кощунственным воровством.

— Сталина на них нет! — согласился Альберт Раисович.

Пока они шли по бульвару от Крупской к Грибоедову, он сумел убедить сомневавшегося Свирельникова в том, что риска никакого: здание полностью сгорело, и определить, была ли там установлена сантехника, невозможно. Более того, бывший опер, понизив голос, сообщил, что подобную услугу уже оказали заинтересованным лицам известная строительная фирма, якобы поставившая столярку и проведшая отделочные работы, а также знаменитая американская компания, как бы оснастившая больницу новейшим диагностическим оборудованием.

— Соглашайся! Америкосы в плохое дело не полезут! Этой больницей занимаются большие люди. Очень большие. А когда едят великаны, лилипуты сыты крошками…

Свирельников любовно покрутил в голове сумму, названную Алипановым, и решился…

«Идиот, кретин, козел, тварь безмозглая!»