Труба Иерихона

Юрий Никитин, 2000

Заокеанская Империя, отчаявшись помешать возрождению России с помощью своих агентов влияния, готовится предпринять прямое вооруженное вторжение. Естественно, под благовидным предлогом – для защиты россиян от их кровожадных соседей. Но президент Кречет и его соратники, отринув прогнившие «общечеловеческие ценности», готовят адекватный ответ зарвавшейся супердержаве...

ГЛАВА 12

В огромном кабинете Кречета чувствовался сухой жар, словно мы оказались перед горнилом открытой доменной печи. Во рту у меня стало сухо, а из горла вырывался горячий воздух.

Умом я понимал, что кондиционеры поддерживают ровную температуру, та не поднимается и не падает, но сейчас я словно на поверхности Меркурия перед огромным, на полнеба, диском огромного Солнца. А оно все поднимается и поднимается из-за горизонта, а я не смею взглянуть…

Да и другие елозят взглядами по столу, переглядываются, тихие, как мыши в подполье. Кречет предпочитает атмосферу шумную, когда за столом все жужжат и переговариваются, бумаги и папки летают с края стола на край, а все телеэкраны на стене работают, настроенные на основные каналы. Помню, Хемингуэй предпочитал писать не в кабинете, а в шумном кафе, а Цезарю лучше работалось, когда вокруг было полно спорящих сенаторов.

И хотя два из этих каналов показывают то, что было на самом деле, но Кречет в курсе всего, что передают на всю страну и прочий мир, не имевший счастья вовремя войти в состав России.

Он кивнул, предлагая мне продолжить. Я перевел дыхание, даже мне нелегко сказать такое, ведь я волей случая всажен именно в эту эпоху, когда принято говорить именно так, а не иначе, и, чтобы сказать правду, требуется сперва сломать в душе тюремную решетку.

— Как? — сказал я. — Это дело специалистов. Но штатовцы сейчас расползлись по всему миру. Они все — воюющая сторона. Даже так называемые мирные туристы. Они стреляют в нас своим образом жизни: сексуальными свободами, неприятием любых ограничений, свободой от нравственных оков, что нас все еще достает и от чего мы все в глубине своих подленьких душ хотели бы освободиться! Я считаю возможным снабжать оружием и прочими нужными средствами разные террористические группы… которые будут взрывать автобусы с американскими туристами, убивать одиночек. А где невозможно их убивать, пусть бросают камни, плюют, выкрикивают ругань. Словом, для начала надо загнать этих пропагандистов обратно на свою сторону земного шара.

Кречет оглядел всех, рыкнул:

— Надеюсь, никого не надо предупреждать, что будет за утечку информации?.. Нет? Тогда продолжим.

— Мне это очень не нравится, — заявил Коломиец упрямо, — все-таки наша роль в тотальном истреблении граждан США станет известна. Пусть и без явных доказательств. Я, конечно, понимаю, что США постоянно нарушают все международные договоры… грубо даже нарушают! Нехорошо очень, нецивилизованно. Однако же…

Забайкалов по ту сторону стола взглянул на министра культуры с брезгливым удивлением:

— Да что вы о нарушении договоров?.. Всерьез полагаете, что международные договоры выполняют из чувства… ха-ха!.. порядочности? Или еще чего-то такого же нематериального, не подкрепленного авианосцами и крылатыми ракетами?.. Договоры, дорогой мой, заключают с теми, кого боятся. И выполняют все пункты до тех пор, пока боятся. А чего бояться сейчас нас, когда мы в такой… простите, Сруль Израилевич, дупе?

— А я при чем? — удивился Коган. Подумал, спросил подозрительно: — На что вы все-таки намекиваете?

— Это он вообще о финансах, — пояснил благожелательно Краснохарев. Тоже подумал, брякнул: — Деньги ведь не пахнут?

Кто-то хихикнул, разряжая обстановку. Я сказал настойчиво:

— Тут Степан Бандерович засомневался, в самом ли деле великий Толстой призывал не брать французов в плен. Пусть прочтет, все-таки министр культуры!.. Там есть еще одно важное рассуждение… Его в старых школах заучивали наизусть, потом стыдливо из программ выбросили. Это там, где Толстой обосновывает правоту тех, кто отбрасывает все «цивилизованные нормы» ведения войны, чтобы нанести противнику наибольший урон! Помните, о двух фехтовальщиках? Когда русский фехтовальщик увидел, что француз превосходит его, то отбросил изящную шпагу, схватил огромную дубину и стал дубасить француза так, что превратил его в кусок кровавого мяса! Это оправдано как Толстым, так и всем мировым сообществом, которое возвело Толстого на вершину. Еще непонятно?..

Коган пробормотал, но услышали все:

— Что уж непонятного. Когда самому даже вышептать страшно, прячемся за спины классиков…

Я кивнул холодно, продолжал:

— Повторяю, чтобы остановить расползание этой заразы по всему миру, американцев можно и нужно убивать всюду. Везде, где попадаются. Туристов ли, иностранных специалистов или любых эмиссаров их образа жизни! Ибо даже так называемые мирные жители, которых в США так стараются вывести из-под удара, являются воюющей стороной. Да это ж они платят налоги, поддерживают трудом и деньгами политику их страны, их военную экспансию. А если даже сами не берут в руки винтовок… то какая разница? Те, что подносят патроны, — тоже воюют. И те, кто подвозит бензин к танкам. И те, кто эти танки строит в глубине страны. И те, кто платит налоги, работает, обучает детей. Все, кто там живет, являются живой силой противника. Без этого смешного разделения на тех, кто носит погоны и кто не носит!

Краснохарев бухнул подозрительно:

— А как же эта… как ее… слезинка невинного ребенка? Этот гребаный ребенок плачет впрямь чугунными болванками! На какую чашу весов бухнет эта стопудовая слезинка, тут же перетянет…

Я развел руками:

— Бомбежка юсовцев Югославии показала, что для них эти невинные ребенки в реальности, а не в пропаганде! Если надо разбомбить мост, то хоть весь его обвешай этими ребенками, имперцы бомбы бросали. Так что, едва выпадает возможность, надо убивать как американского солдата, так и его жену, его детей и его собаку… Ладно, насчет собаки это я перегнул, прошу меня извинить.

Краснохарев красиво изогнул бровь:

— А детей за что? Они не воюют.

— Они — часть сообщества, которое называется юсовцами. Повторяю для тугодумов, когда юсовцы бомбили Югославию, они били по Югославии, не разделяя заводы и детские жизни.

Коган заметил ядовито:

— Как вовремя для Виктора Александровича юсовцы побомбили Югославию! Теперь у него такой козырь…

Я кивнул:

— Глупо было бы им не воспользоваться, верно? Теперь я везде буду напоминать, как американские самолеты бомбили школы и детские садики, в то же время не поразили ни единого танка, хотя гонялись именно за ними!.. Ни единого, об этом писали во всем мире! Я буду напоминать, что однажды был такой красивый город Дрезден, старинный город музеев, где никогда не было военных заводов или военных частей… Американская авиация стерла его с лица земли за одну ночь страшными ковровыми бомбардировками. Не осталось ни единого дома! Погибли все: мужчины, женщины, дети… И что же? Американцев судили за это тягчайшее преступление? Нет, это они поспешили занять судейские кресла и судили тех… кого бомбили! Как, впрочем, везде захватывают эти судейские кресла и сейчас.

Как обычно, краем глаза я видел, как Мирошниченко неслышно исчезал, появлялся, тихий и бесшумный. Сейчас появился с Михаилом Егоровым, министром внутренних дел, тот скромненько сел на краешек и уставился на президента. Мирошниченко положил перед Кречетом очередной листок, а пока тот читал, сбегал к самому крупному телевизору, включил. Замелькали кадры с плачущими женщинами, взволнованные лица очевидцев, а телерепортер, захлебываясь от праведного гнева, с жаром рассказывал про побоище на кладбище.

Сказбуш сказал быстро:

— Я не стал беспокоить вас такой мелочью, Платон Тарасович. Операция, которую мы провели совместно с МВД, прошла успешно.

Кречет пару минут слушал льющиеся с телеэкрана взволнованные речи о попрании человеческих прав, скривился:

— Нужно ли было на бронетранспортерах? Не много ли чести?

Егоров кашлянул, вскочил, голос был торопливый и сбивчивый:

— Платон Тарасович, тут важен психологический эффект. Главное было не в уничтожении сотни-другой бандитов — свято место пусто не бывает! — а в том, что ни одному не удалось уйти. И что побили даже тех, кто с ними был связан: адвокатов, попов, музыкантов. Наша психика как у лотерейщиков: если хоть один выигрыш на тысячу, то все надеемся, что выпадет нам. И потому играют, играют, играют… Но если будут твердо знать, что в предыдущей лотерее не было ни одного выигрыша?.. И в следующей — пулю в лоб не заменят штрафом в два оклада? Бэтээры — это хорошее доказательство, что выигрышных билетов отныне не будет.

Краснохарев сказал рассудительно:

— Попов мочить — дело приятное, но, увы, малополезное. А что, если патриарх гвалт поднимет?.. Сейчас там новый, молодой, злющий! Похоже, в самом деле верит в свое дело, что совсем уж на голову не лезет…

Забайкалов прогудел размеренным, как паровозный гудок, голосом:

— У него других дел хватает.

— Каких? — полюбопытствовал Коган.

— Вам знать ни к чему, — веско сказал Яузов. — Мало того что христианство специально для нас придумали, так еще другие дела вам подавай?

Краснохарев предостерег:

— Смотрите, как бы патриарх этих побитых попов не объявил мучениками! Когда православие протухло, его можно оживить только мучениками.

Кречет слушал, морщился, наконец кивнул:

— Не объявят. Ни сейчас, ни… потом. Слишком уж явно они обслуживали бандитов, это засняли все телекамеры. Ведь засняли?

Егоров скромно поклонился:

— Лучших операторов пригласил!

Кречет улыбнулся одним уголком рта:

— Сейчас в самом деле очень важно проявлять жесткость. Даже выставлять ее напоказ, а не скрывать, как бывало раньше… Мы должны показать, что гораздо безопаснее быть простым слесарем, токарем, которых так не хватает на заводах. У бандитов, которые вроде бы шикуют, жизнь должна быть короткой. Нет-нет, Сруль Израилевич, не жизнь на свободе, а именно жизнь!.. Вот когда у нас преступность сократится раз в сто… ладно, это я хватил, признаю, но хотя бы раз в десять, тогда можно подумать о соблюдении законности, о всяких там «отныне вы имеете право не раскрывать рта без своего адвоката» и прочих красивых вещах, которые может позволить себе сытое и благополучное общество. Но не мы!

Коган на цыпочках отошел в сторонку, сказал нам тихонько:

— Представляю сцену, когда милиция делает облаву, захватывает троих слесарей, пятерых банкиров и десяток прочих менеджеров и управляющих. В участке банкиров и прочих лупят дубинками… просто так, для профилактики, зато слесарей угощают сигаретами. Чтобы, так сказать, поднять престиж профессии.

Егоров кивнул, сказал задумчиво:

— А что? Это идея… Сейчас запишу и разошлю по участ–кам.

Он сделал вид, что достает блокнот. Коган испуганно завопил:

— Да пошутил я, пошутил!.. Ох уж эти диктаторские режимы!

Кречет не стал досматривать сюжет, отвернулся, я видел, с какой скоростью его мозг переключается с одной проблемы на другую, успевая одновременно подготавливать еще с десяток решений, указов, намечая встречи, совещания, прикидывая варианты новых постановлений.

— Кто-то из великих сказал, — обронил он, — что главное назначение суровых наказаний — служить предостережением тем, кто иначе мог бы навлечь таковое на себя. Степан Бандерович, пусть этот материал показывают по всем каналам… Вопли правозащитников мы перетерпим, зато сейчас по всей стране бандитня призадумается. Увидят, что пора безнаказанности кончилась! После такого показательного побоища тысяч сто молодых бандюг предпочтут пойти в слесари… Хорошо, Михаил, действуйте в таком же духе и дальше. Итак, на чем мы остановились?

— Господин президент, — вклинился Мирошниченко осторожно, — на улице Кикашвили взорван дом… То ли террористы, то ли газ по дурости. Вы как-то будете реагировать?

Кречет насторожился:

— Ты о чем?

— Ну, выразить соболезнование… Заклеймить терроризм… Приехать на место трагедии и пообщаться с жителями. Погладить плачущего ребенка по головке, это хорошо работает на имидж заботливого президента…

Кречет поморщился:

— Послушай… и запомни на будущее. Я — президент! Президент огромной страны. Хватит нам того шута в президентском кресле, что ездил проведать заболевшего клоуна — ах, народный любимец, анекдоты по всесоюзному телевидению рассказывал! — в то время как страна голодала, матери бросались с балконов, не имея возможности прокормить детей!.. Я не поеду гладить ребенка по головке. Зато я прослежу, чтобы… хотя нет, тебе это знать не обязательно. Но за каждый взрыв у нас… там заплатят кровавыми слезами!

Сказбуш сказал негромко:

— По факту взрыва нами были проведены обыски в близлежащих домах. И вообще по району… А также по вокзалам, площадям, центральным улицам.

— И какие результаты?

Сказбуш покосился на Мирошниченко, глава ФСБ обязан всех подозревать в утечке информации, пожал плечами:

— Пока ничего не выяснено. Но одна группа арестованных попыталась бежать. Прямо из милицейского автобуса, где их перевозили.

— Задержали? — поинтересовался Кречет.

— Да. Но затем, к сожалению, они попытались обезоружить охрану. Пришлось застрелить почти всех… А последний умер по дороге в больницу.

— Сколько человек?

— Семьдесят, — ответил Сказбуш.

— А сколько погибло во взорванном доме?

— Двадцать три.

Кречет резко махнул рукой:

— Продолжай прочесывать город.

— Понял, господин президент!

Сказбуш быстро отошел в сторону, в его ладони появился крохотный сотовый телефон. Кречет зло зыркнул в нашу сторону. Мы опустили головы, каждый углубился в свои бумаги. Все люди взрослые, все политики, никому не нужно объяснять, что происходит. И что не очень-то и скрывается. Даже есть возможность утечки информации. Чем скорее там поймут, что за каждого убитого русского будут убивать десяток их соплеменников, тем скорее эти взрывы прекратятся.

Для арестов не надо даже ехать в горные аулы. Достаточно пройтись по московским рынкам, гостиницам, вокзалам, казино… Да и квартиры все на учете!

Вот так и принимаются великие решения, мелькнула у меня мысль. Великие доктрины, меняющие судьбы мира… Прерываемые текучкой, мелочами, потом к ним снова возвращаемся, дорабатываем, сглаживаем или спрямляем углы, упрощаем, чтобы философское воззрение стало понятным любому слесарю. Слесарю — это так, для красного словца. Сейчас интеллигенция еще та, от слесарей не только не ушла, но кое в чем еще и отстала…

А если все свести к одной ключевой фразе, заповеди, то это должно звучать так: каждый православный… нет, православные ни при чем, это на глаза попался телеэкран, там эти шаманы на что-то брызгают водой… интересно, а что-то еще умеют делать?.. сейчас православные — это уже нечто такое дохлое, на что рассчитывать не приходится. Православный теперь не убьет и микроба. Пусть это будет заповедь каждого русского, а потом станет заповедью и каждого европейца, каждого мыслящего и культурного человека: убивать американцев везде, где подвернется возможность!

Сейчас в правильности этой заповеди надо исподволь убеждать весь цивилизованный мир. Чтобы каждый понимал, что, убивая американцев… будь то вооруженные до зубов коммандос или мирные туристы, они спасают мир!

Спасают весь род людской.