Трое из Леса возвращаются. Меч Томаса

Юрий Никитин, 2023

Всегда найдутся те, кому подавай власть над миром. Они не гнушаются ничем, чтобы достичь цели. На сей раз им понадобился знаменитый чудо-меч, который служил то ли древнему рыцарю Томасу, то ли его рыжеволосому спутнику. Но на дворе уже век дилижансов, и от всесильной магии следов не отыскать. Пастырь, он же волхв, вынужден выйти из раздумий о великом и пуститься в путь, чтобы спасти новый мир, который уже распахнул дверь и готов войти. Правда его приходу мешают, ой как мешают.

Глава 2

В таверне постоялого двора повис густой запах жареного гуся и кислого хмеля, Олег поморщился: сейчас бы в тишину, куда-нибудь в пещеру. Говорили мудрые люди — просветление приходит в покое. А какой тут покой, если в правом углу один гогочет, а другой разбивает ему об голову бутыль, очевидно, проверяет крепость черепушки собрата.

Люсиль во время дороги держалась важно и в стороне, но сейчас приблизилась и настойчиво касается его плеча теплым боком.

— Как-то неуютно здесь, — заметила она с тревогой.

— Это кому как, — отозвался Олег и кивнул на громил, которые колотили друг друга по головам. — Этим вот очень даже уютно.

— Мне казалось, на постоялых дворах как-то поприличнее, — заметила Люсиль и еще сильнее прижалась боком.

Олег огляделся. Таверный лихо орудовал ковшом за высоким деревянным барьером со столешницей, который большинство приходящих сюда называют коротко «бар». Такова общая склонность людей в последнее время — сокращать слова. Олег предположил, что это только начало и дальше сокращать будут больше и сильнее.

— Постоялые дворы примерно одинаковые, — отозвался он и, заприметив у лестницы пышногрудую женщину в чепце, направился к ней.

— Пастор Олег, вы куда? — удивилась Люсиль и кинулась следом, не желая оставаться в одиночестве среди гогочущих амбалов.

— Ты же на постоялый двор отправилась, чтобы переночевать, так? — на ходу поинтересовался Олег. — Значит, нужна комната. Или ты прям тут на столе можешь спать? Амазонки вон могли и на траве. Да хоть на земле. Полное равноправие.

Ясные глаза Люсиль округлились, хорошенький ротик раскрылся в праведном возмущении, она пылко проговорила:

— Настоящая леди не должна вести себя как неотесанный мужлан.

— Согласен, — кивая, произнес Олег. — Настоящая женщина имеет право вести себя как хочет. Даже танцевать на столе без портков.

— Леди не носят портков! — выпалила Люсиль, задыхаясь.

— Как? Уже? Я думал, еще подождут немного. С другой стороны, гигиенично. Голые зады проветриваются лучше. Ничего лишнего. Я всегда за отсечение ненужного. А белье — пережиток прошлого. Молодец, что ходишь без него. Хвалю.

На последних словах Олега в таверне стало как-то тихо, и все их услышали. Люсиль густо покраснела, ее пальцы вцепились в передник юбки, а подбородок вскинулся.

— Это ложь и клевета, — сообщила она холодным голосом. — Каждая приличная леди обязана носить все формы белья, предписанные правилами хорошего тона. А приличные лорды не обсуждают такие вещи при посторонних, и уж тем более с женщинами.

Олег с облегчением выдохнул, вытирая лоб тыльной стороной ладони, и сказал:

— Хорошо, что я не лорд. Могу говорить что хочу и кому хочу. Доброго вечера, хозяйка. Найдется нам комната на ночь?

Жена таверного до этого с интересом слушала историю про женское белье, по лицу пролегли морщинки задумчивости, что значит — всерьез задумалась, не избавиться ли от своих панталон. Олега оглядела снизу вверх, сразу как-то приосанилась, заулыбалась.

— Смотря для кого, — ответила она и улыбнулась мясистыми губами.

— Для меня в первую очередь, — сообщил Олег. — Я нежный, нуждаюсь в тепле и покое, чтоб не мешали думать и мыслить. Этой-то все нипочем, на столе, да что там — на камнях голых спать может. Но я разделить ее стремлений не могу, потому приходится по-простому, на постоялый двор.

Взгляд жены таверного оценивающе скользнул по Люсиль, та сжала губы и засопела, так и не найдя, что ответить, зато хозяйка через пару секунд кивнула и проговорила:

— Есть у меня комната. Пойдемте.

По скрипучим ступенькам они поднялись на второй этаж, хозяйка всунула Олегу ключ и указала на дальнюю дверь.

— Там, — сказала она. — Постельное в комнате. Платить будешь чем?

— Честным трудом! — с готовностью отозвался Олег.

Мясистые губы хозяйки растянулись в улыбке, глаза маслянисто заблестели, она сложила руки под грудью, выгодно ее приподнимая.

— Заглядывай. Утром здесь холодно.

Подмигнув, она развернулась и, качая пышными ягодицами, спустилась обратно в общий зал. Люсиль сопела, как раздраженная кошка, и порывалась что-то сказать, изо всех сил закусывая губы, а когда они вошли в комнату, в ужасе воскликнула:

— Но здесь всего одна кровать!

Олег пересек помещение и осторожно опустился на кровать — раз уж выпала возможность спать на мягком, надо пользоваться. Хотя ему что мягкое, что твердое — давно без разницы.

Он кивнул и произнес:

— Так теплее.

— В каком смысле? — изумилась Люсиль и нерешительно затворила дверь.

— Ты разве не амазонка? Что-то про клинки и отсутствие белья говорила? — отвлеченно произнес Олег.

Люсиль вспыхнула.

— Я не так говорила!

— Да? Ну ладно. Вдвоем на земле спать теплее, чем одному, — со знанием дела проговорил Олег и потянулся, закинув руки за голову. — Здесь, конечно, не земля. Но если тебе не понравится, можешь ложиться на полу. Понимаю, амазонкам так привычнее. Куда нам, простым да убогим.

Лицо Люсиль покрылось красными пятнами, она решительно шагнула вперед и выдохнула с чувством:

— Я не амазонка! Я — леди!

— А есть разница? Хотя неважно. Главное — не храпи. Ты же не храпишь? А то я от храпа пугаюсь. Сплю плохо.

От праведного возмущения Люсиль затрясло, пальцы сжались так, что побелели костяшки, она проговорила тихо и задыхаясь в негодовании:

— Леди не храпят. Не спят на земле и не ходят без белья. Чего не скажешь об этой женщине с сальным взглядом.

— А чего не так с ее взглядом? — искренне удивился Олег.

— Да она же почти напрямую предложила провести с ней ночь! — выдохнула Люсиль. — Это вопиюще и неприлично! Она ведь женщина, к тому же замужняя!

Люсиль говорила что-то еще, но Олег уже перевернулся на бок, под ее щебет мысли потекли плавнее, спокойнее. Вообще, женский щебет очень умиротворяет, если не слишком громко и при этом не лезет с расспросами. А когда щебечет к тому же красивая и с формами, то радуется еще и глаз, а созерцание женских форм, как известно, благотворно влияет на мужской организм. Но Олег давно понял, что формы у всех примерно одинаковые, разницы лишь в размере. Да и в целом устройство людей довольно похоже. А вот разница начинается в черепушке. Настолько сильная, что на всем свете не найти ни одного похожего по уму человека. Хотя хотелось бы.

Люсиль продолжала что-то говорить, Олег не слушал. Она ищет Меч. А он знает только один Меч, который имеет такое значение. И если уж какая-то девица кинулась его разыскивать, чует нутро, кто-то делает то же самое. Так всегда происходит, не бывает, чтобы важным артефактом интересовался только один, всегда найдутся те, кому он тоже нужен. И если Люсиль полна мечтаний о приключениях, то те, вторые, вряд ли такие же одухотворенные.

Послышался топот, зашуршали юбки — Люсиль стала ходить по комнате взад-вперед.

— Не мельтеши, — пробормотал Олег. — От тебя ветер дует.

— Она же вам предложила расплатиться натурой, — не успокаивалась Люсиль.

— Мне? — искренне удивился Олег.

— Только не надо говорить, что не заметили, как она на вас смотрела. Так приличные женщины не глазеют на чужих мужчин.

Олег поскреб ногтями бок.

— Почему чужих? Я ничейный. В смысле свой собственный.

Люсиль запнулась.

— Я не это имела в виду. Я… Я говорю, что женщине не пристало. Себя так вести. А если здесь такие нравы, значит, это дурное место и нам следует уйти.

— Все же хочешь спать на камнях, — с пониманием проговорил Олег. — Только тогда грей меня. Ночью на острове действительно холодно.

— Это вопиюще! — возмутилась Люсиль.

— Вопишь сейчас только ты и мешаешь думать. Если спать не будешь — иди вниз к мужикам, пляши на столе и делай, что обычно делаешь. Только не дерись, нам еще тут завтракать.

— Пастор Олег, вы мужлан.

— Со всей ответственностью сообщаю, что я не муж каких-то там Лан. Хотя, может, и был, но не помню. А если не помню, значит, не было.

Тяжелый вздох Люсиль сообщил, что она сдалась и не собирается больше пререкаться. Ее шаги приблизились, кровать рядом скрипнула и прогнулась, Олег почувствовал, что девушка легла на самый краешек.

— А чем ты, кстати, собралась платить за ночлег? — спросил Олег. — Денег у тебя нет, даже возница понял, что ты врешь.

Люсиль промолчала и тихо засопела, делая вид, что уснула. К Олегу сон долго не шел. Лунный свет проложил дорожку на полу до самой стены, на улице кто-то орет и гогочет во всю глотку, звенят склянки и колеса. Ночной город не спит, а ведет тайную, накрытую пологом темноты жизнь, а она, как водится, совсем не такая, как при свете солнца. Олег поежился — сквозняк щекочет нос и плечи. К холоду он привык, да и к сквознякам тоже, ими давно не пронять. Но это не тот холод, что идет от вечерних канав и поднимается до самых окон жилых домов.

Перевернувшись на спину, Олег вперил взгляд в темный угол между стеной и тумбой.

— Вылезай уже. Надышал уже, слышу, вижу тебя, — проговорил он.

Из угла послышалось кряхтение, возня, потом показалась лохматая голова размером с тыкву, затем и остальное тело, такое же косматое. Глаза большие, желтые, а сам сутулится и цокает когтями о деревянный пол.

— Спину выпрями, — посоветовал Олег. — От кривой спины все болезни.

— Да какой там, — послышался печальный вздох. — Мне уже поздно спину прямить.

— А чего так?

Снова раздался тяжелый, как судьба всего мира, выдох.

— А как иначе? Домовых все меньше. Места нам нет в собственных домах. Поговаривают, в городах скоро вымирать начнем. Придется в деревни переселяться. Только там еще чтут домашних духов.

Олег подтянул колени повыше и предложил:

— А ты в замок переселись. В этой местности много замков. С каминами. Косточки погреешь заодно. И при доме опять же.

Домовой с надеждой повернул к нему голову, желтые блюдца глаз блеснули в темноте.

— Правда?

Олег пожал плечами и сказал:

— Всяко лучше, чем гнить на убогом постоялом дворе. Тебе, наверное, и молока никто не вынесет.

Домовой грустно закивал, свалянные в сосульки космы закачались.

— Не вынесет, — подтвердил он. — Уж несколько лет молока не пил.

— А домовые любят молоко.

— Страсть как любят, — согласился домовой мечтательно. — Сладкое, только из-под коровы, теплое.

— И сухари.

— Ага, — еще больше воодушевилась лохматая голова. — Домашние, из белого хлебушка. Да можно и из черного. Так я их тоже давненько не грыз. Меня из людей уже никто и не видит. Диву даюсь, как это ты меня заприметил.

— Тот, кто зрит, а не просто глазеет, тот и может заприметить, — сообщил Олег мудро. — Ты, действительно, перебирайся в замок какой-нибудь. Найдешь себе занятие, будешь жильцов развлекать.

Домовой воодушевился еще больше, видно, с ним давно никто не разговаривал.

— И песни смогу петь? — спросил он.

— Можно и песни, — согласился Олег. — Знавал я одного. Песни пел, на дудке играл. Знаешь, как его женщины любили? Стаями ходили за ним и выстраивались в ряд.

На лохматом лице домового заблестел широкий оскал улыбки, он радостно проговорил:

— Женщину мне давно пора найти. Добрую жену. Будет помогать мне по хозяйству. Ну и для души. Без души оно вообще не надо.

— Это верно…

— Буду песни им петь, дворец охранять, а они станут меня молоком и сухарями кормить.

— Ага, — отозвался Олег. — Найдешь какие-нибудь цепи, будешь на них музыку играть.

Домовой усмехнулся хрипло:

— Да я и ставнями постучать могу, и на половицах наскрипеть. Знаешь, как красиво? Хошь покажу?

— Не надо. Верю.

— Ну ладно, — согласился домовой. — Не хочешь — как хочешь. Но я умею. Красиво так, протяжно. Оно когда с ветром в трубе в унисон — аж душа разворачивается, и слеза по лохматой щеке течет. Страсть как красиво.

— Это да…

— Хороший ты человек, — с протяжным выдохом проговорил домовой. — Знаешь и чтишь старый покон. За это тебе честное домовническое благодарствие.

— И тебе ответное, — проговорил Олег.

Домовой скрылся во тьме угла, а Олег снова перевернулся на бок, рядом зашевелилась Люсиль, поерзала и прижалась к его спине мягким боком. Ее голос прозвучал сонно и заспанно.

— С кем ты разговаривал?

— Ни с кем. Спи.

Слабеют старые боги. Слабеет старая сила. Кто мог знать, что однажды великие духи, которым поклонялись, будут прятаться по углам и ждать кусок сухаря, как великую милость. Меняется мир, только непонятно куда. И от этого страшно.

Закутавшись в волчовку, Олег сунул пальцы под мышки и сомкнул веки. Проснулся, когда рассвет только занялся. В последнее время он вставал рано. Мрак говорил, что настоящий мужчина встает спозаранку, умывается ледяной водой или вообще не умывается — зачем красоту смывать, — охотится, жарит мясо. Или не жарит, а сразу сырое жрякает. А мыслителю вставать рано не подобает, ибо неизвестно, когда великая идея придет в светлую голову, но лучше бы эта голова была выспавшейся и свежей. Олег покосился на бледнеющую полоску предрассветного неба и вздохнул — в мужчину превращается, что ли?