Противоречивое, но реальное

Юрий Михайлович Низовцев, 2021

Любой человек – сплошное противоречие. Он глуп и самонадеян, но надеется на лучшее, ищет счастья в крошечном отрезке собственной жизни совершенно напрасно потому, что сам он всего лишь орудие собственного сознания, которое использует его для собственных изменений в различных коллизиях бытия – от приятного к ужасному и наоборот в череде его бесконечных жизней, которые он сам вспоминает только на том свете.

1. Является ли счастье вполне достижимым продуктом человеческой деятельности?

Все имеют понятие о несчастье и разнообразных бедах, встречаясь с ними непременно и неоднократно, но никто до сих пор толком не объяснил, что такое счастье, сводя его смысл в лучшем случае к удовольствию, удовлетворению возникающих потребностей и благополучию, то есть позитивным переживаниям, к которым на самом деле стремятся все живые организмы в их самодостаточности, тогда как счастье есть вполне самостоятельная категория, отражающая определенную активность только человеческого сознания.

И если не отсечь счастье от удовольствия, благополучия и полной удовлетворенности окружающим, то человек вряд ли бы имел отличия от животных, которые так же стремятся к большему комфорту, сытости, размножению и прочим приятным вещам, и счастье свелось бы, в сущности, к физиологии, а именно, выделением эндорфинов (гормонов счастья), которое связано с системой поощрения и центрами удовольствия организма.

Тем не менее, практически все известные мыслители пытались показать счастье как вполне достижимый продукт интеллектуальной, эмоциональной и нравственной человеческой деятельности, не забывая про удовольствия и удовлетворение при этом, но не учитывая, что абстракции, — а счастье есть совершенный образ желаемого, сугубо индивидуальный для каждого человека, — в реальной жизни не случаются.

В результате, дать определение на самом деле неуловимому счастью так и не получилось, кроме сведения его к высшему благу или добродетели с той или иной долей удовольствия и независимости, а также самодостаточности, но зато описаний «истинного счастья» в реальной жизни, противоречащих друг другу, можно найти множество.

Кроме того, счастье, для того чтобы вместить его в реальную жизнь, пытались разделить на части и определенные уровни — эмоциональный, умственный, психический, зависящие от причин для него, например, в виде модели пирога, в соответствии с которой счастье определяется условиями, в которые попал человек; складом личности, поскольку есть люди якобы всегда веселые и счастливые, например, дураки, и люди — всегда грустные и несчастные, например, ипохондрики; правильной постановкой целей, которая может перманентно бодрить и давать удовлетворение.

Помимо этого, некоторые мыслители полагают, что счастье может принести удача, благосклонность судьбы, успех, везенье и т. п.; что счастье есть перманентная радость; обладание всеми возможными благами; полная удовлетворенность собой и жизнью.

Это несомненно указывает на то, что счастье каждый понимает по-своему, но в суть этого проявления самосознания никто проникнуть не может, что и не удивительно, поскольку понять, что такое счастье можно только перейдя от характера и действий человека к неудовлетворенности его самосознания, которая поддерживает собственную активность, в частности, и таким стимулом развития, как счастье, которое может быть только воображаемым позитивом в силу его абстрактности.

Что же касается обычной рефлексии, то есть размышлений о природе, так сказать, бытового счастья, то оно, как правило, соотносится с внешними факторами, со складом характера индивида, решаемыми им задачами и возникающими отношениями.

Впрочем, для убедительности, можно привести несколько наиболее употребительных характеристик счастья известными персонами, которые, на удивление, довольно банальны и весьма противоречивы, и главное — все они не дают внятного определения счастья, не указывают на его первоначальный источник и не поясняют, для чего счастье действительно нужно.

Сенека. Истинное счастье… наслаждаться настоящим, без тревожной зависимости мыслей о будущем.

Сенека Л. Самый счастливый тот, кому не нужно счастья.

Рубин Т. Счастье не приходит от выполнения легкой работы. Это послевкусие от того удовлетворения, которое приходит после решения трудной задачи, которая требовала всего, на что вы способны.

Емец Д. Счастье — это вся жизнь, за вычетом несчастий и очевидных нелепостей.

Махатма Ганди. Счастье — это когда то, что вы думаете, говорите и делаете, пребывает в гармонии.

Далай-лама. Счастье — это не то, что мы получаем в готовом виде. Оно происходит из наших собственных действий.

Вольтер. Счастье — отвлеченная идея, составленная из нескольких ощущений удовольствия.

Вольтер. Искатель счастья подобен пьяному, который никак не может найти свой дом, но знает, что дом у него есть.

Будда. Думать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным, — просто смешно.

Флобер Г. Счастье — выдумка, искание его — причина всех бедствий в жизни.

Цицерон М. Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.

Фромм Э. Счастье — это переживание полноты бытия, а не пустоты, которую нужно заполнить.

Достоевский Ф. Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив.

Тургенев И. Счастливый человек — что муха на солнце.

[1]

Тем не менее, подобного рода характеристики счастья, большей частью в виде его внешней оболочки, претила некоторым видным мыслителям. Поэтому они пытались проникнуть в глубину этого странного феномена, который вроде бы есть, но вместе с тем подобно горизонту — всё время ускользает, и который, на их взгляд, не имеет прямого отношения к удовольствиям.

Кант И. Счастье есть идеал не разума, а воображения.

Пифагор. Не гоняйся за счастьем: оно всегда находится в тебе самом.

Леванти О. Счастье не то, что вы испытываете, это то, что вы помните.

Вольтер. Счастье есть лишь мечта, а горе реально.

Будда. Нет никакого пути к счастью, счастье — это и есть путь.

[1]

Однако и такой подход к понятию счастья точно так же не раскрывает суть этого феномена человеческого сознания, не объясняет его, не указывает на его источник и предназначение, оказываясь всего лишь описанием некоторых сторон его проявления.

Приведем также некоторые фундаментальные подходы к исследованию феномена счастья.

2. Что полагали счастьем мыслители разных эпох.

Самое простое и непосредственное жизненное понимание счастья было у древнегреческого философа Аристиппа (435-355 гг. до н. э.).

Он почитал за счастье все виды удовольствия при условии всяческого устранения боли, что вроде бы довольно резонно.

Однако он, как истинный философ, не мог удовлетвориться подобным примитивным подходом к счастью, и заявлял, что внутреннее наслаждение духа, независимо от внешних влияний, есть истинное проявление свободы, поскольку надо не давать наслаждениям порабощать дух: «… лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняться им» [2, с.571. (Diog. Laert. II 75)]. Тем не менее, Аристипп утверждал, что свобода свободой, но жить надо с удовольствием [3, p. 248-249].

Однако Аристипп отвергал удовольствия, которые приносят впоследствии большие неудовольствия, призывая тем самым подчиняться обычаю и закону [4, с. 132].

В качестве приложения к гедонизму Аристиппа, отметим его первозданную мудрость тем, как он ответил на вопрос: «Кем лучше быть, господствующим или подчиненным?». А он ответил так: путь его «не через власть, не через рабство, а через свободу, который верней всего ведет к счастью» [5, с. 94-96 (Xen. Mem. III 8)].

Кроме того, он так ответил на вопрос о том, чем философы превосходят всех остальных людей: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему» [2].

Таким образом, Аристипп видит счастье в удовлетворении стремления человека к приятному, радостному, свободному времяпрепровождению, то есть — в комфорте и относительной независимости, как бы отвлекаясь от того, что происходит в реальности, которая только и делает, что ставит каждого человека рано или поздно в трудное положение, из которого надо как-то выходить. И так продолжается до самой смерти, которая уже безысходна.

Поэтому представлять счастье в виде удовольствий и комфорта, которые в реальности являются скоропортящимися продуктами вследствие тревожных мыслей и каждодневных угроз разной степени довольно бессмысленно. Об этом прекрасно знают все наркоманы, которые уже не ищут от жизни удовольствий в ней самой.

Значит, человеку надо искать счастье не в сомнительных удовольствиях, напоминающих пир во время чумы, а в чем-то ином.

В противоположность киренаикам, главным представителем которых был Аристипп, стоики отвергали удовольствия в качестве гарантии счастья ввиду того, что в мире, наполненном невежеством, пороками, бедами и катастрофами, получение удовольствий в достаточной мере весьма проблематично, да и сами удовольствия часто вызывают болезни, а в своей чрезмерности — и смерть.

Поэтому стоики решили не приспосабливаться к этакой «дурной» действительности, а игнорируя ее, жить в гармонии с собой. Они полагали, что, только развивая свою личность в противовес любым внешним силам, можно избежать собственного разрушение и потери лица, а к этому могут привести воздержание и добродетельные поступки, основывающиеся на знании. Именно оно является единственной гарантией человеческого счастья. То есть это личное счастье можно обеспечить, только погрузившись в собственный внутренний мир, который, в отличие от внешнего, представляется возможным контролировать. [6, с. 148-191].

Подобный взгляд на счастье довольно четко отражает следующее высказывание древнеримского философа-стоика Сенеки (4 г. до н. э — 65 г. н. э): «Все люди хотят жить счастливо, брат мой Галлион, но они смутно представляют себе, в чем заключается счастливая жизнь… Пока мы суетливо бродим без проводника, прислушиваясь к шумихе вздорных криков, манящих нас к разным соблазнам, жизнь проходит даром среди заблуждений, а она коротка даже в том случае, если мы день и ночь будем заботиться о своем духовном развитии… Главнейшая наша задача должна заключаться в том, чтобы мы не следовали, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы мы шли не туда, куда идут другие, а туда, куда повелевает долг… Никто не заблуждается во вред себе, но всякий бывает причиною и виновником чужого заблуждения… жизнь — счастлива, если она согласуется со своей природой. Такая жизнь возможна лишь в том случае, если, во-первых, человек постоянно обладает здравым умом; затем, если дух его мужественен и энергичен, благороден, вынослив и подготовлен ко всяким обстоятельствам; если он, не впадая в тревожную мнительность, заботится об удовлетворении физических потребностей; если он вообще интересуется материальными сторонами жизни, не соблазняясь ни одной из них; наконец, если он умеет пользоваться дарами судьбы, не делаясь их рабом… Вместо удовольствий, вместо ничтожных, мимолетных и не только мерзких, но и вредных наслаждений, наступает сильная, неомрачимая и постоянная радость, мир и гармония духа, величие, соединенное с кротостью» [7, с. 47-74].

Такой суженный взгляд стоиков на счастье свидетельствует о том, что они, утверждая в качестве гарантии счастья следование долгу и порядку вещей в состоянии погружения в собственный контролируемый ими внутренний мир, удаляют себя, подобно монахам, от внешнего мира, который как раз и дан для развития личности, а значит и ее сознания, в преодолении трудностей, бед и собственных пороков.

То есть, удовлетворяясь своим внутренним миром в попытках достигнуть в нем гармонии, которая якобы соответствует счастью, невозможно испытать всю гамму ощущений и постигнуть многие идеи, появляющиеся в результате борьбы, огорчений и бедствий в бытии. Удовлетворение собой, проповедуемое стоиками, означает не стремление к счастью в виде некоего совершенного образа, а всего лишь отстранение от всяких реальных стремлений в собственной закоснелости и временной безмятежности, которая приводит лишь к «радости» сохранения собственной ненужности для мира.

В отличие от Аристиппа, которому счастье представлялось в удовлетворении стремления человека к приятному, радостному, свободному времяпрепровождению, Эпикур (342-271 гг. до н. э.) представлял счастье зависящим от ощущений, поскольку в них дается жизнь. Поэтому на первый план Эпикур ставит удовольствие как отсутствие боли, страданий и тревог.

Путь устранения тревог Эпикур находит в избавлении от ложных мнений, ведущем к невозмутимости и спокойствию, ограничением потребностей, умеренностью в наслаждениях, так как неумеренность в них грозит страданиями. Кроме того, отстранение от тревог Эпикур видит в самоустранении от общественных и государственных дел, поскольку в обществе господствует неразумие и несправедливость.

В этом состоянии безмятежного покоя, эквивалентного достижению счастья, человек самодостаточен и ему нечего делить, и нечего делать с другими: «… среди желаний наших следует одни считать естественными, другие — праздными, а среди естественных одни — необходимыми, другие — только естественными; а среди необходимых одни необходимыми для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — просто для жизни. Если при таком рассмотрении не допускать ошибок, то всякое предпочтение и всякое избегание приведет к телесному здоровью и душевной безмятежности, а это — конечная цель блаженной жизни. Ведь всё, что мы делаем, мы делаем затем, чтобы не иметь ни боли, ни тревоги; а когда это, наконец, достигнуто, то всякая буря души рассеивается, так как живому существу уже не надо к чему-то идти, словно к недостающему, и чего-то искать, словно для полноты душевных и телесных благ. В самом деле, ведь мы чувствуем нужду в наслаждении только тогда, когда страдаем от его отсутствия, а когда не страдаем, то и нужды не чувствуем. Потому мы и говорим, что наслаждение есть и начало, и конец блаженной жизни; его мы познали как первое благо, сродное нам, с него начинаем всякое предпочтение и избегание и к нему возвращаемся, пользуясь претерпеванием как мерилом всякого блага» [2, с.402-411].

Подобное счастье напоминает состояние отдельно стоящего крепкого растения, которое никто и ничто не тревожит и которое никому не нужно. Но человек не растение и должен искать счастье в постепенном приближении к желанному образу, который он сам создал в своем воображении, что несовместимо с состоянием покоя и безмятежности.

Аристотель (384-322 гг. до н. э.) определил счастье как «деятельность души в полноте добродетели» [8].

Таким образом, путь к счастью, и его главный аспект — это нравственность в рамках деятельного разума, дающего также своего рода удовольствия и приводящее к удовлетворению жизнью в целом, поскольку счастье как совершенство выбирает добродетель, а добродетель непосредственно переходит в счастье.

Тут Аристотель совершает сразу две ошибки.

Во-первых, он опять же сводит счастье к удовольствиям, но иного рода по сравнению с природными, тогда как удовольствия не имеют никакого непосредственного отношения к зыбкому облаку самого совершенного и самого желанным, как представляется человеку по крайней мере в данный момент, обозначаемого им счастьем, являясь всего лишь «приводным ремнем» жизни, делая ее не столь отвратительной.

Во-вторых, Аристотель полагает возможным через добродетель реально достигнуть счастья, но счастье, как сугубая абстракция, присутствует в бытии лишь виртуально — к нему можно стремиться, но достигнуть его невозможно.

Иначе говоря, счастье как высшее благо недоступно для человека в реальной жизни. Оно выполняет роль маяка, свет которого каждому мнится по-своему в соответствии с выбираемыми средствами для сближения с ним и мечтами о будущем. Но этот свет исходит из иного пространства, которое не имеет прямого отношения к текущей реальности, и его можно только прозреть, но не достигнуть.

Если античные философы ищут счастье в реальной жизни, то восточные философы в материальном мире его не отмечают.

Однако в личной жизни, по их мнению, счастье вполне достижимо, если приобрести хорошее жилище, отличную одежду, приятных друзей. Но этого недостаточно для полного счастья без внутреннего спокойствия. [9].

Подобная «мудрость» на самом деле далека от истины и весьма противоречива.

Хотя счастье и не встречается буквально в реальной жизни, но оно всегда освещает ее подобно солнцу, дающему своим светом жизнь ее обитателям. Вместе с тем спокойствие хорошо во сне, а в жизни нет ничего лучше борьбы, дающей простор для проявления всех способностей и намерений человека, развивая тем самым в действиях его сознание, что, собственно, и нужно для сознания от жизни.

Фома Аквинский (1225-1274 гг.), так же как большинство античных философов, полагал, что счастье может проявиться только в «восприятии совершенного блага».

Однако Фома довольно противоречив в своем подходе к концепции счастья.

С одной стороны, Фома утверждает, что «… разумная природа может достигнуть счастья, которое является совершенством умственной природы… а вот чувственная природа вообще не способна достигнуть означенной цели» [10. Раздел 1].

С другой стороны, он считал, что «… в этой жизни возможна лишь некоторая причастность к счастью, но совершенное истинное счастье в нынешней жизни невозможно……коль скоро счастье есть «совершенное и самодостаточное благо», то это означает отсутствие какого бы то ни было зла и исполнение любого желания. Но невозможно, чтобы в нынешней жизни не было вообще никакого зла» [10. Раздел 3].

Фома в этом отношении уступает, в частности, Эпикуру, который отстранение от тревог видит не в отвлеченных рассуждениях, а в самоустранении от общественных и государственных дел, поскольку в обществе господствует неразумие и несправедливость.

То есть, Фома не нашел хоть сколько-то приемлемого ответа на решение вопроса о достижении счастья в текущей реальности, констатировав невозможность его достижения в ней, в отличие от Эпикура, но всё же половинчато признал возможность разумной природе человека прийти к счастью.

Подобный подход Фомы к концепции счастья объясняется тем, что он не сумел определить сущность счастья как идеального образа, к которому можно стремиться, но не достигнуть его в силу отвлеченной, воображаемой природы этого образа, не совпадающего с реалиями жизни, но из которого следуют однозначные ответы на поставленные вопросы о проявлении или не проявлении счастья в текущей реальности.

И. Кант (1724-1804 гг.) приравнивает счастье к морали, называя его «высшим благом», к которому мы должны стремиться, подчиняясь требованию долга, только в рамках которого счастье оказывается допустимой целью: «Что касается принципа собственного счастья, то… принцип этот негоден потому, что он подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают ее и уничтожают весь ее возвышенный характер, смешивая в один класс побуждения к добродетели и побуждения к пороку и научая только одному — как лучше рассчитывать, специфическое же отличие того и другого совершенно стирают» [ 11, с. 221].

Таким образом, добро, как условие блаженства, занимает в этом единении главенствующую позицию, и этот тезис сразу же уводит Канта к Богу, потому что в реальной жизни никакого блаженства из добра не проистекает. То есть счастье можно обрести только в ином мире, если правильно вести себя в этом, получая соответствующее удовлетворение от собственной адекватности: «… нравственный закон требует от каждого самого точного наблюдения. Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону, должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом» [11, с. 417].

В сущности, Кант не понял природу и предназначение счастья, но уловил его неопределенность и субъективность в реальной жизни, что и отметил в своем утверждении: «Счастье есть идеал не разума, а воображения» [12], которое, однако он не пояснил, то есть не раскрыл источник счастья, его предназначение и не дал определение счастья.

Артур Шопенгауэр (1788–1860 гг.) высшим благом человека считает его личность: ум, способности и телесность. Но тут же он указывает, что надо заботиться и о приобретении личных средств, и о собственном добром имени: «… для нашего счастья и нашего наслаждения субъективное несравненно важнее объективного… В особенности здоровье стоит настолько выше всех остальных благ, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля…… не надо, однако, делать ложного вывода, будто мы не должны заботиться о приобретении необходимых и приличных средств. Но собственно богатство, то есть большой избыток, мало способствует нашему счастью, и потому многие богатые чувствуют себя несчастными: у них нет духовного развития, нет знаний…… к чести, то есть доброму имени, должен стремиться каждый… Таким образом, для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе…» [13, с. 2-7].

В отличие от Канта, который всё же чувствовал некую запредельность счастья, его не бытовой характер, Шопенгауэр следует проторенным путем, объясняя, что наиболее нужно для счастья в бытии, а что не нужно и даже вредно, полагая, что раз есть несчастья, то уклонение от них за счет предложенных им мер, будет в самый раз для обретения счастья.

Фридрих Ницше (1844-1900) был довольно противоречивой личностью, стремясь во всем быть оригинальным.

Поэтому его подход к счастью так же оказался противоречивым, но в гораздо меньшей степени оригинальным.

С одной стороны, он, в сущности, повторяет мысли античных философов (см. выше), утверждая, например, что «Несчастье ускользнуло от тебя, наслаждайся этим, как счастьем своим» [14].

И тут же он утверждает нечто противоположное: «Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем» [15].

Провозглашая, что счастье в жизни есть, и даже разного масштаба: «Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью для выздоровления — и никак иначе… Когда ты будешь ценить то, что у тебя есть, а не жить в поиске идеалов, тогда ты по-настоящему станешь счастливым» [15], Ницше в противовес этому говорит, что счастье неуловимо окончательно: «Погоня за истиной — всё равно, что погоня за счастьем» [15],

Таким образом, Ницше не только не дал определения счастью, но и не указал на его источник, а предназначение счастья он видит в очеловечивании, которое доступно не каждому. [16].

То есть Ницше не отметил в человеке главное — его самосознание, благодаря которому каждый человек, а не только избранные, может создать в своем воображении образ собственного счастья и корректировать его с возрастом или с изменением обстоятельств, стремясь к этому воображаемому счастью, и веря, что оно достижимо.

В отличие от предшествующих мыслителей, которые бились над проблемой счастья, и предлагали иногда довольно остроумные и убедительные решения, современные психологи удивительно далеки от понимания сути проблемы и даже смешны, рассуждая о ней.

В частности, Мария Хайнц разлагает счастье на краткосрочное и долгосрочное, связывая с первым положительные эмоции, а со вторым — глубокое удовлетворение [17, с. 35-128].

Обобщая Хайнц делает вывод, что счастье — это радость, которую мы ощущаем, когда стремимся раскрыть свой потенциал.

Положительные эмоции встречаются на каждом шагу, даже от щекотки, но при чем тут счастье, а удовлетворение особенно благодарно ощущается после трудного отправления естественных надобностей. Что же касается потенциала, то особенно радостно он раскрывается в пьянках и гулянках, после которых болит голова и невозможно вспомнить, что ты наболтал.

Джону Готтману кажется, что счастье и успех во всех сферах жизни определяются осознанием своих эмоций и способностью справляться со своими чувствами [18, с. 17].

Успех к счастью вообще не имеет никакого отношения, очень часто являясь не заветной мечтой, а всего лишь результатом трудолюбия или вообще достигается случайно, например, в карточных играх, а осознав свои эмоции не вовремя, можно оказаться вместо счастья в недостойном положении для себя же, например, радуясь чужому несчастью. Что же касается способности справляться со своими чувствами, без которой счастье якобы невозможно, то она особенно ценна на похоронах ненавистного тебе человека.

Вообще говоря, большинство исследователей проблемы счастья, как мы видели выше, путают счастье с позитивными эмоциями и удовлетворением, пытаясь совместить счастье с текущей реальностью.

В частности, русский философ Бердяев Н. А. полагал, что в состоянии счастья человек останавливается, поскольку ему больше не к чему стремиться. В связи с этим он считает понятие счастья бессодержательным и даже вредным: «Свобода и достоинство человека не позволяют видеть в счастье и удовлетворении цель и высшее благо жизни. Существует непреодолимый конфликт между свободой и счастьем… Я согласен на несчастья и страдания, чтобы остаться свободным существом…… свободное творчество духовных ценностей он (человек) предпочитает счастью. Но человек есть также существо больное, раздвоенное, определяющееся темным бессознательным. И поэтому он не есть существо, стремящееся во что бы то ни стало к счастью и удовлетворению. Никакой закон не может его сделать существом, предпочитающим счастье свободе, удовлетворение и успокоение творчеству. Уже поэтому жизнь человека не может быть целиком подчинена закону. Благодать же дает лишь мгновение радости и блаженства» [19].

То есть Бердяев опять же вводит счастье в реальность, тогда как в реальности действует неудовлетворенность самосознания человека, как раз не дающая ему остановиться, но предполагающая вновь и вновь устремляться к составленному им самим идеальному образу существования, который никоим образом не может совместиться с текущей реальностью со всеми ее пороками и неприятностями.

Кроме того, Бердяев, как и стоики, а также Эпикур, путает счастье с удовлетворением и успокоением, тогда как счастье есть продукт неудовлетворенности самосознания, который стимулирует человека к достижению того идеального образа, который создается им самим в процессе, преодоления многих трудностей, неприятностей и бед, но человек не способен совпасть даже в своем сознании с выработанным идеалом, но способен существенно изменить своё самосознание в подобном стремлении.

И это стремлении к счастью не противостоит свободе, как считает Бердяев, в напротив, поддерживает это стремление, поскольку свобода тоже продукт неудовлетворенности сознания в целом, претворяющийся в выработку способов изменения самосознания человека путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия. [20, гл. 1].

Но если счастье проистекает из самосознания, то свобода есть продукт взаимодействия инстинктивного (природного сознания) и осознанного в человеке, взаимодействующих друг с другом в своих противоречивых устремлениях, производя через человека разрушение и созидание реальности [21, часть 3, раздел 3]. И в этом отношении свобода шире счастья, которое исходит только из осознания себя, но зато счастье всегда мерцает впереди как совершенный и сугубо индивидуальный образ, притягивающий человека к нему и, по крайней мере, не делающий его хуже, если он действительно стремится к нему, а не к удовольствиям или безмятежности.

3. Источник, определение и предназначение счастья.

Счастье, если его представлять, как это свойственно большинству, в качестве предельно приятных ощущений, до появления человека из среды живых существ не присутствовало в их сознании, поскольку стремления и действия всех живых существ определялись не представлениями, а только инстинктами и рефлексам, являясь неосознанной реакцией на воздействие окружающей среды. Эта реакция всегда была лишь адаптивной в отношении этой среды, которую они, как и себя. если и меняли, то без всякого целеполагания и без стремления выйти за рамки окружения в каком угодно отношении.

Подсознательность, точнее, присутствие только природного сознания, или отсутствие субъектности, естественно, отвергает понимание такой абстракции в сфере эмоций и интеллекта как счастье. Поэтому все живые существа, кроме человека, от амебы до приматов, довольствуются всего лишь стремлением к приятным ощущениям, не отделяя себя от среды, и не более того.

Воображение в форме неких абстракций свойственно только человеку, который, обладая самосознанием, способен не только приспосабливаться к окружающей среде, но и сознательно менять ее под себя соответствующим целеполаганием, стремясь к построенным им образам в сознании, не существующим в природе, и ставя тем самым себя в той или иной степени над ней.

Поэтому человек способен стремиться не только к одним приятным ощущениям, но и ставить перед собой такие цели, достижение которых, как он иногда считает, обеспечит ему на некоторое время локальный рай. Правда, этот рай каждый субъект представляет по-своему, но он должен удовлетворить его полностью — и умственно, и эмоционально, — желательно, на всю оставшуюся жизнь, хотя и от любого срока присутствия в этом раю-счастье он не отказывается.

Тем не менее, достижение любой цели, будь то слава, почести, власть. деньги, любовь сразу же обесценивает достигнутое, поскольку никакого рая, или счастья не случается, кроме некоторого удовлетворения достигнутым, которое представлялось ранее таким желанным и совершенным, но оказалось грубым, примитивным и ненадежным. При этом болезни, невзгоды, неприятности в общении никуда не уходят, несмотря на любые достижения.

Но каждый человек верит в приход счастья, резонно полагая, что раз есть несчастья, то должно быть и нечто противоположное им, понимая под счастьем именно собственный воображаемый рай, который на самом деле никакого отношения к действительности иметь не может, кроме кратковременной приятности, а также предвкушения достижения страстно желаемого.

Но это желаемое счастье странным образом всё время ускользает, оставляя лишь грубую действительность и надежду, что в следующий раз оно наконец случится.

Это означает, что инстинктивная неудовлетворенность сознания любого живого существа нынешним положением в его стремлении к более приятным ощущениям, в человеческом сознании получает дополнительно уже осознанную неудовлетворенность имеющимся состоянием дел, и эта неудовлетворенность может получать выражение в неких абстракциях, крайним выражением которых является понятие счастья как такого абсолюта, который может дать полное удовлетворение как в состоянии ума, так и эмоций если и не насовсем, так хотя бы на некоторое время.

Но, увы, абстракции никогда не превращаются в реальность, и счастье всегда только манит, оставаясь в рамках возможности, но не действительности.

Однако стремление к счастью, диктуемое неудовлетворенностью самосознания человека предполагает, как правило, интенсификацию его усилий по достижению счастья, что обеспечивает значительную долю прогресса цивилизации и вместе с тем — развитие самосознания человека, поскольку он не может смириться, как животные, с тем что есть, а должен непременно искать и желать счастья, не допуская мысли, что оно существует только в его воображении, в реальности же получая в лучшем случае только позитивные эмоции, за которыми следует разочарование достигнутым, как бы любой человек ни старался, в сочетании со страданиями и бедами разного рода,

Поэтому счастье следует определить, как выражение той стороны неудовлетворенности самосознания, которая, составив совместно с интеллектом идеальный образ завершенного позитивного существования, стремится к нему, но не находит в этом образе разрешения.

Действительно, достижение любой поставленной цели может дать только удовлетворение, но никак не счастье, да и то на незначительный срок, потому что неудовлетворенность в самосознании достигнутым никуда не исчезает как главный стимул активности, и гонит человека дальше, а если он отказывается от этой гонки, стараясь всеми силами подавить неудовлетворенность собственного самосознания и полагая при этом себя счастливым в достигнутой удовлетворенности, то есть в бездеятельности, то он быстро превращается в никчемное существо — живой труп, который не нужен даже собственному сознанию.

Таким образом, максимальное удовлетворение достигнутым и даже самые приятные ощущения при этом, которые некоторые персоны считают за некоторое подобие счастья, не только не ведут человека к счастью, а напротив, могут остановить его в развитии, что равноценно самому большому несчастью, поскольку конкуренты не дремлют.

Получается, что, в сущности, предназначение человека, о котором он не догадывается, потому что не может допустить того, что он всего лишь орудие собственного сознания в форме животного (природного) сознания и самосознания, приобретенного и развивающегося с эпохи гоминидов, состоит в стремлении к невозможному, без чего немыслимо развитие самосознания. А ожидание чего-то лучшего или даже борьба за удовлетворение своих амбиций, что, например, свойственно самцам приматов, которые так и не стали людьми за десятки миллионов лет, всего лишь сводит человека к подобию обезьяны.

С другой стороны, непонимание человеком невозможности достижения счастья в реальной жизни, под которым он может представлять себе что угодно, в частности, одно хорошее или же нечто сомнительное, но нравящееся ему, что, правда. довольно глупо, стимулирует его в лучших побуждениях с полной отдачей сил к достижению как личной, так и всеобщей гармонии, полной удовлетворенности и наивысших наслаждений как в интеллектуальной деятельности, так и в эмоциях.

Это явление напоминает в некоторой степени ничем не обоснованную веру в райские кущи, куда можно попасть, если вести праведную жизнь, с чем, например, был согласен и Иммануил Кант.

Как бы то ни было, но непременная неудовлетворенность самосознания как мотор его активности, являющаяся тем самым источником стремления к счастью в виде сформированного в уме образа совершенного и желанного, всегда отбрасывает прошлое и рвется в будущее, невзирая на препятствия, невзгоды, беды и катастрофы (какое уж тут счастье в форме полной благости), что необходимо для развития самосознания, которое просто неспособно полностью погрузиться в покой и гармонию — «счастливое» бытие, как в чан с вареньем, в котором, несмотря на всю сладость этой замечательной субстанции, можно только захлебнуться.

Тем более что почему-то редко кто вспоминает о действии в человеке его животной природы в форме низшего сознания, которое часто именуют подсознанием.

А это животное сознание, как правило, противодействует намерениям самосознания своим утилитаризмом, стремясь только к приятности, комфорту благоприятным условиям для размножения и доминированию над ближними, и ему только мешают своей несуразностью намерения самосознания в его желании например, совершенствоваться самому и гармонизировать общественные отношения, в чем большинство мыслителей видит итог человеческой деятельности в качестве индивидуального и всеобщего счастья [см., напр., 21, Часть 3].

Еще до того, как человек в процессе развития самосознания научился создавать в своем воображении идеальные и более-менее целостные образы желаемого, ему пришлось в чисто практической деятельности столкнуться с удовлетворением своих сугубо жизненных потребностей. Одни из них были необходимыми, вроде добывания еды, но не интересными, другие привлекали его удовольствием, получаемым, например, в процессе рисования или изготовления оригинальных орудий охоты или хозяйствования.

То есть человек не мог, как животные, удовлетворяться только обеспечением жизненных процессов, и после выполнения всего необходимого для жизнеобеспечения, он в промежутках между работой, испытывал неудовлетворенность исполнением только обязательного, и эта накапливающаяся неудовлетворенность собой в окружающем каждодневном однообразии, рано или поздно толкала его к поиску отличного от существующего, что обычно обозначается термином «интересное» (необычное, провоцирующее, таинственное, невероятное, пугающее, волнующее, возмущающее, удивляющее, одним словом — нечто иное) как в простом, ежедневном обиходе, так и сложных отношениях между людьми, а также в технике и искусстве.

Поэтому заинтересовать человека может, что угодно, лишь бы оно отличалось новизной для него самого, отвлекая от рутины, разнообразя жизнь, и вместе с тем меняя окружение человеческих сообществ, поскольку интересное давало плоды в виде новых способов охоты, приготовления пищи, разведения растений, приручения животных и т. п.

Таким образом, интерес как регулярно возникающее и в определенной мере осознанное влечение к новому для себя в текущих обстоятельствах, свойственно только человеку благодаря имеющемуся у него осознанию себя, с помощью которого он пытается вывести себя из сложившегося порядка. Оно приводит его к открытию интересных для него вещей и явлений, сулящих не столько выгоду, сколько временный отход от опостылевшей реальности.

Иначе говоря, в интересном ищется удовлетворение, но никогда не находится окончательно потому, что, остановившись на одном, можно потерять остальное, чего нельзя допустить, иначе не получить нового удовлетворения в ином интересном, да и само открытое интересное не способно принести полного удовлетворения в силу его несовершенства, устранение которого требует, как правило, длительной, трудоемкой и нудной доработки, что уже не так интересно.

Как бы то ни было, но заниматься скучными, иногда противными, но необходимыми делами всё время невозможно — нужен отвлекающий и развлекающий промежуток между ними для удовольствий и страданий; вместе с тем неплохо иногда погнаться за несбыточным, что, тем не менее, привлекательно в силу бурного поступления новой информации, дающей пищу для чувства и ума.

С другой стороны, задержаться надолго в найденном привлекательном (интересном, то есть промежуточном местечке) никак не удается не только потому, что оно становится привычным и ничем удивить не может, но и тем, что каждодневная работа не ждет, кормиться надо, опять же — рутина заедает: и вся жизнь так и составляется из «пробегов» от одного интересного до следующего через интервалы неинтересного, но необходимого для обеспечения банального существования.

Тем не менее, интересное характерно тем, что существенно увеличивает информационные потоки, захватывающее всё общество не только своими новыми продуктами, но и новыми подходами к образованию и быту, благодаря новым технологиям и новым формам культурного развития.

Подробнее с проблемой интересного можно ознакомиться в работе «Почему и за счет чего проявляются интерес и интересное?» [см., напр., 22, Часть 1. Раздел 4].

По причине непрерывной замены одного интересного на другое, и разнообразии находок, человеку потребовалось нечто интимно собственное, сугубо индивидуально стабильное, как свет маяка, к которому он мог бы стремиться всю жизнь, чему он мог бы беспредельно доверять и не терять надежды достигнуть этой путеводной звезды во тьме обыденности, чего также не могла предоставить религия, чьи пространные догмы и обещания рассчитаны на максимально возможный охват населения.

Сначала человек обратил внимание на красоту, точнее, на то, что казалось ему прекрасным и необычным в своем принципиальном отличии от окружающих его повседневных вещей, приводя его в восторг.

Это были чарующие своей красотой рассветы и закаты, лунное сияние в тишине ночи, необычайные переливы крыльев бабочки, мерцание росы на цветах. Всё это и многое другое прекрасное всегда оставалось неизменным, повторяясь каждый день или каждый сезон, или каждый год, если, конечно, обращать на него внимание.

Все эти неизменные явления, не зависящие от человека, но которые он мог наблюдать, не могли не привести его к мысли, что он сам может попытаться создать для себя нечто подобное — индивидуально прекрасное, которое будет только его, и о котором он никому не расскажет, но это собственное прекрасное будет «согревать» его всю жизнь, даже если оно окажется таким же недоступным для копирования, и в этом отношении — потусторонним, как прекрасное.

Естественно, в отличие внешней, природной красоты создать свое более-менее устойчивое и привлекательное для себя прекрасное человек мог только в собственном воображении, в зависимости от собственных идей, желаний, намерений, опыта, характера, предпочтений и т. п.

Полученный образ искренне и неизменно желанного, конечно, мог корректироваться в течение жизни в силу возраста, меняющихся условий, но в своей основе он оставался неизменным, прекрасным и влекущем по-прежнему, и настолько близким, что, кажется, протяни руку, и он твой. Рука протягивалась, но прекрасный образ собственного желанного всегда отдалялся, оставаясь таким же желанным и прекрасным, но, поскольку этот образ был собственного изготовления, всегда оставалась надежда на его достижение.

И если красота природных явлений или лицезрение шедевров живописи, обращение к гениальным текстам и проникающей в сознание музыке приносит человеку эпизодически только наслаждение этим прекрасным, но не меняет сущности человека, его самосознания, то образ индивидуально прекрасного и желанного, который он сотворил только для себя, и к которому он всегда стремится, преодолевая любые трудности и сомнения, неизменно действует на его самосознание продуктивно, то есть развивает его в этом стремлении.

Однако степень прикосновения к прекрасному в природе или в искусстве, а также и богатство созданного индивидуально образа прекрасного и вместе с тем желанного для человека, которое он обозначил термином счастье, зависит от уровня развития самосознания человека: чем он выше, тем более склонен человек к действительно прекрасному, чем этот уровень ниже, тем большее пристрастие человек испытывает к удовольствиям, мелкому интересному и просто любопытному, поскольку его самосознании сближается с низшей, или животной формой сознания, направленной не на высокие идеи и чувства, не на красоту в мире, не на собственное совершенствование, а лишь на потребление ощущений от еды, размножения, доминирования и удобства собственного размещения, которые тем самым и становятся вполне достижимым счастьем, а на самом деле — его эрзацем, подобным животному благополучию.

Счастье является более высокой ступенью в развитии самосознания человека по сравнению с интересным, совпадая с ним тем не менее в том, что оно так же есть предмет влечения, хотя и иной категории. Но если интересное достижимо, превращаясь тем не менее при его открытии в неинтересное, то счастье не теряет своего качества индивидуально прекрасного, поскольку всё время ускользает вполне закономерно, так как внутренний образ в форме зыбких ощущений и колеблющихся желаний не может совпасть с полученным результатом в грубой реальности.

Поэтому счастье, как и интересное, никогда не находит окончательного разрешения. Но если интересное просто периодически сменяется, то счастье, пребывая до смерти человека в состоянии зыбкого образа, не способно превратиться в конкретный предмет или явление, удовлетворяющий ищущего его, а любое найденное как бы счастье сразу же обесценивается в силу его катастрофического несовпадения с искомым индивидуально прекрасным.

В отличие от интересного, счастье не является непосредственным источником информации в силу крайней отвлеченности, нежизненности и расплывчатости сформированного человеком образа желанного, и в его понимании совершенного, но счастье, влечением к себе, создает процесс, в котором человек волей-неволей меняется, что означает и изменение его самосознания — не обязательно в лучшую сторону, но непременно в иную, что интересно для сознания в целом, аккумулирующего все собственные изменения.

Так что счастье только манит в краткости человеческой жизни, но, тем не менее, всегда оставляет надежду на собственный приход, вследствие чего к нему стремятся снова и снова, и поэтому счастье всегда присутствует в жизни не непосредственно в качестве тех или иных благ, а в образе того, что хочет каждый человек больше всего, а больше всего всегда хочется недоступного и несбыточного пока.

Библиография

1. https://burido.ru/1008-tsitaty-pro-schaste

2. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., Мысль. 1986, с.571. (Diog. Laert. II 75)].

3. Doring K. Aristipp aus Kyrene und die Kyrenaiker// Die Philosophie der Antike. — 1998/ — Bd. 2. — Hbd. 1. — S. 248-249.

4. Виндельбанд В. История древней философии. — Киев. Тандем. 1995. — С. 132].

5. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., Наука. 1993. С. 94-96 (Xen. Mem. III 8)].

6. Гусев Д. А. Социальные предпосылки зарождения античного скептицизма и специфика стоической теории познания. — Философская мысль. 2015. № 1, с. 148-191.

7. Древнеримские мыслители. Свидетельства. Тексты. Фрагменты. Киев. 1958. С. 47-74.

8 Аристотель. Никомахова этика. Книга 1. Соч. в 4 томах. М., 1983.

9.. Далай-лама XIV. How to practice. The way to a meaningful life (www. Theosophy.ru

10.. Фома Аквинский. Сумма теологии. Том IV. Вопрос 5.

11. Кант И. Основоположения метафизики нравов. Соч. в 8 тт. М., ЧОРО. 1994. Т. 4, с. 221.

12. Кант И. Изречения. Калининград. Издательство РГУ им. И. Канта. 2010. ISBN 978-5-9971-0077-3.

13. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. Глава 1. 2015. Litres. ISBN 978-5-699-75854-8.

14. Ницше Ф. Веселая наука. М., «Мысль». 1990

15. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов. М., «Мысль». 1990

16. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Лениздат. 2014

17. Мария Хайнц. Позитивный тайм-менеджмент: Как успевать быть счастливым. М. Альпина Паблишер. 2014. С. 35-128. ISBN 978-5-9614-4795-8

18. Джон Готтман, Джоан Деклер. Эмоциональный интеллект ребенка. Практическое руководство для родителей. М., Манн, Иванов,Фербер. 2015. С. 17

19. Бердяев Н. А. Избранные мысли о вере и Боге. Счастье. Yakov.works /4/texts/Berdyaev/04 Bog.htm].

20. Низовцев Ю.М. В чем, как и для чего действует свобода. 2014 [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. litres.ru

21. Низовцев Ю.М. Сборник «Всё не так!? а как?!». 2019. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. litres.ru

22. Низовцев Ю. М. Сборник «Всё наоборот. Ответы на каверзные вопросы об интересном». 2018. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.litres.ru ].

2. Почему время жизни таково, каково оно есть?

I

О вечной жизни существует неимоверно большое число спекуляций. Более того, отношение к этой проблеме разделило народонаселение на атеистов и верующих.

Однако в основе своей, этот подход к проблеме жизни ставит ее с ног на голову вследствие взгляда на мироздание изнутри — со стороны человека, находящегося в некоей конструкции.

На самом деле не конструкция заключает в себе человека, диктуя ему, как жить, а всё живое, включая человека, «конструирует» мироздание, но не ради этой структуры, а ради собственного сознания.

Суть состоит в том, что всякий живой организм обладает одной способностью, которая отсутствует у всего неживого.

Живые организмы, единственные из всего, что есть в бытии обладают субъектностью, то есть сознательно, но на разных уровнях владеют информацией, если, конечно, понимать под информацией сведения о состоянии объектов, окружающих организм, которые он распознает имеющимися у него средствами.

Информация, как таковая, отсутствует для всех неживых объектов (вещи), поскольку в их распоряжении нет средств для распознавания, точнее, формирования окружающего, а именно — нет ни органов чувств, ни центров, обрабатывающих поступающие через рецепторы данные таким образом, чтобы вокруг образовывалась изменяющаяся среда, в которой можно жить, размножаться, поддерживать существование собственного рода, развиваться и вместе с тем конкурировать с остальными живыми существами за право занимать различные ниши жизни, сначала не осознавая это, а потом и совершенно сознательно в лице человека.

Другими словами, без способности воспринимать и производить информацию невозможно ничего проявить, если даже это что-то и имеется в скрытом состоянии.

Поэтому, чтобы проявилась «конструкция», в которой можно жить, требуются организмы, способные извлекать и производить информацию, материал, составляющий внутреннюю и внешнюю сферы для существования этих организмов, и длительность, в рамках которой можно действовать, передавая эстафету последующим живым организмам, которые в результате случайных изменений в геноме (программам, записанным на белковых молекулах) смогут лучше приспособиться к изменяющемуся окружению.

Так как кроме живого (активного) и неживого (пассивного) нет ничего, то длительность, в которой можно существовать, развиваясь, живому приходится формировать самому благодаря своим возможностям воспринимать и перерабатывать информацию, выделяя из вневременной бесконечности те сведения, которые оно способно распознавать в соответствии со своими формообразующими способностями в виде копий фрагментов объектов, которые потенциально, но слитно, содержатся во вневременной бесконечности, в которой скрыто всё, что было, есть и всё, что будет.

Эти копии, поступающие в живое существо как импульсы (пакеты информации), содержат закодированные сведения о материальных объектах, которые живое существо благодаря присутствию сознательной части в виде совокупности органов чувств, обрабатывающих информацию центров и формообразующих способностей, оказалось способным идентифицировать. Эти последовательные сигналы-импульсы подобно телевизионной картинке сливаются в живом существе в зрелище непрестанно меняющегося окружающего, поскольку пауза между поступающими друг за другом импульсами нивелируется в сознании живого существа за счет определенной длительности обработки каждой порции информации и возникающей тем самым задержки, делающей для сознания непрерывным (порог восприятия) дискретный процесс поступления информации.

Именно так каждое живое существо формирует собственное окружение в виде движущихся в текущем времени и пространстве объектов собственного бытия, а в своей совокупности живые существа формируют общую среду для своего дискретного, но стабильного в течение жизни существования в виде вселенных со всеми атрибутами.

Поскольку выделение из вневременной бесконечности, в которой сознание и вещи слиты воедино и не способны проявиться без их разделения с последующим соединением, обеспечивает уже временная сверхвысокочастотная голографическая проекция вневременной бесконечности, постольку появляется текущее время (бытие), в котором единая вневременная бесконечность обретает способность «дробиться» на бесконечное число конечных упорядоченных образований — информационных копий собственного скрытого содержания.

Таким образом, все объекты наличного бытия — от вселенной до человека — являются, в отличие от мироздания, конечными в своем существовании. Все они формируются через временную сверхвысокочастотную голографическую проекцию вневременной бесконечности.

Бытие, представляющееся нам таким надежным, вещным, необозримым, сообразным определенным законам, содержащее макро — и микромир, элементарные частицы и излучения, галактики и живые существа, в своем основании имеет не более чем информацию, точнее, — сверхвысокочастотные голографические образования, несущие информацию. Они интегрально равны нулю каждую позицию обновления вследствие проявления каждого волнообразного образования совместно с таким же образованием в противофазе. Такого рода баланс голографической проекции вневременной бесконечности соответствует самой безвременной бесконечности, которая есть ничто, становясь всем наличным только через собственную проекцию во времени.

В этом процессе не может быть начала и конца потому, что дуальная система мироздания устойчива в своем функционировании и проявлении, что исключает небытие вследствие взаимодействия бесконечного и конечного.

Эта система не только не имеет движителя, но и формально является ничем, составляя в любой позиции интегрально ноль. Поэтому ей не на что разваливаться, незачем начинаться и кончаться.

С другой стороны, система мироздания разделиться на независимую вневременную бесконечность и отдельную голографическую проекцию не способна — она составляет единое целое, в котором формообразующее активное подпитывается теряющим свою форму в конечных образованиях пассивным.

Тем самым это дуальное (двойственное) мироздание, состоящее из вневременной бесконечности и временной его проекции в виде сверхвысокочастотной голограммы, оказывается способным выражать себя через бесконечное множество конечных объектов бытия посредством взаимодействия активного (сознание) и пассивного (вещи) как в текущем календарном (общем) времени, так и в собственном времени каждого из активных (живых) существ, то есть существ, обладающих сознанием, которые в этом временном бытии конечных объектов не могут стать бесконечными, не исчезнув из времени, но это исчезновение происходит с ними, точнее, с их сознанием после его разъединения с телом, то есть в момент смерти живого существа.

Сознание, проявляясь дискретно в каждой текущей жизни, в частности, и в человеке как конечном живом существе, сознающем себя, остается неповторимой индивидуальностью и не теряет ее, и вместе с тем в каждой жизни обновляется, что гарантирует ему отсутствие застоя и неубывающий интерес ко всему приходящему в силу его новизны, и тем самым обновление происходит вечно, но дискретно.

В этом прерывистом процессе обновления конечных в своем существовании разнообразных организмов только и проявляется вечная жизнь сознания во взаимодействии с материей.

Однако, как же каждое индивидуальное сознание сохраняет в бесконечном прохождении через конечные образования свое индивидуальное качество, то есть является вечным? Ведь каждое индивидуальное сознание (активное), как и любая вещь (пассивное), — тоже частотная волнообразная в своей основе структура, и так же, как кажется, должна быть подвержена деформации, потере устойчивости и, стало быть, — утере своей особенности, или качества.

Безусловно, частотные сбои, меняющие структуру индивидуального сознания, не могут не случаться в обновляющейся голографической проекции и, как следствие, в каждом его сосуществовании с телом-носителем.

Но, если вещь не способна сознательно корректировать происходящие с ней изменения — у нее, как пассивного, отсутствует стремление так или иначе сохранять свою особенность, которой она не сознает, у вещи имеются лишь простейшие механизмы обратной связи, предотвращающие ее хаотичный распад, — то любое живое существо, а не только самосознающее существо (человек), всеми возможными способами цепляется за жизнь. Тем самым сознание сохраняет свою основную особенность — активность, или неизбывное стремление к изменениям в себе и вокруг себя.

Само по себе «погружение» сознания в конечное, живое существование раз за разом и есть решение проблемы сохранения себя в качестве активного.

Существование в вещах и среди вещей, а также рядом с иными сознаниями в виде живого, с одной стороны, позволяет сознанию по реакциям окружающего на свои действия корректировать структуру собственного ядра, чтобы не утерять способность к стремлениям по сохранению своей коренной особенности — активности, а с другой стороны, позволяет пытаться использовать изменения, которые оно способно так или иначе ощущать и/или осознавать, с пользой для себя, а не во вред.

Разнообразие ситуаций в каждом конечном существовании для любого индивидуального сознания означает обретение им в бесконечном числе частиц сознания только одному ему присущего лица.

Тем самым исходные частотные сбои в структуре активного не приводят его к катастрофе (распад, или потеря формы), поскольку ядро активного восстанавливается в конечном, что, к тому же, делает сверхвысокочастотную волнообразную голографическую проекцию вневременной бесконечности устойчивой в целом, а каждую частицу сознания — способной участвовать в формировании времени и, как следствие, вещных миров во времени.

Таким образом, конечное необходимо бесконечному не только для функционирования дуального мироздания как вневременной и вместе с тем временной системы, которая этим самым удерживается в равновесии, но и для стабилизации активного (сознания) в мироздании, что делает активное неизменным и вечным по своей сущности, но вместе с тем бесконечно меняющимся.

Более детально обо всем этом сказано, например, в работе «Чудеса в решете» [1, гл. 7, 13, 14, 15].

II

Но что же конкретно лежит в основе конечного существования любого объекта или явления бытия, включая и ограниченный жизненный цикл живого организма?

Изначально срок существования каждого объекта бытия в определенной форме с конкретным содержанием, в том числе и активного (живого) ограничен наличием неизбежных сбоев в его сверхвысокочастотной голографической основе, связанной с молекулярным составом основных соединений организма и их многослойными коммуникациями, которые намного сложней, чем в любом неживом объекте (вещи), и поэтому число сбоев в живом организме превышает число таковых для любого неживого объекта.

В результате, срок жизни, в частности, человека может быть более чем на порядок короче по сравнению с временем существования обычного кирпича, который может находиться в кладке фундамента дома тысячи лет, и в миллионы раз меньше, чем время существования базальтовой глыбы в горном кряже.

То есть, несмотря на довольно эффективное действие различных компенсационных механизмов, наиболее сложные биологические системы, особенно человеческий организм, удерживаются в работоспособном состоянии в среднем относительно недолго по сравнению с неживыми объектами, и бесконечной жизни и даже существенного удлинение ее срока нельзя ожидать из-за отсутствия возможности хоть как-то повлиять на частотные сбои в недоступной нам голографической основе бытия (потустороннее).

Неизбежная ограниченность человеческой жизни является дополнительным подтверждением постепенного накопления сбоев в частотной основе организма, которую представляют в нижнем слое простые вещные компоненты в виде молекулярных структур, что происходит даже в самых благоприятных условиях и при относительно нормальном функционировании органов тела, отражаясь в неизбежном изменении адекватной работы тех или иных клеток организма в сторону неконтролируемого роста (рак), завершающееся разрушением тела, или в отмирания нейронов мозга (болезни Альцгеймера и Пика).

Сознание при такой ситуации вынуждено покинуть негодный к действию организм, который, сохраняя форму, или обличье конкретной личности некоторое время, теряет жизнь, то есть способность к обновлению клеточных структур, собственному воспроизводству, взаимодействию с окружающим и т. д. Тем самым организм человека переходит в разряд обычных органических молекулярных соединений и разлагается живыми существами в виде микроорганизмов на составные части, смешиваясь с окружающей средой (см., напр., работу «Чудеса в решете» [1, гл. 15].

III

Мутации — как проявление случайных изменений генома, являющиеся ключевым элементом естественного отбора (эволюции организмов), опять же изначально есть продукт сбоев в голографической частотной основе бытия.

Без мутаций, с одной стороны, эволюционное развитие не было бы возможно, а с другой стороны, мутации с течением времени разрушают организм, в частности, являясь причиной старения, поскольку создают ошибки при копировании ДНК, которые не всегда удается исправить, и они с течением времени накапливаются.

Единственный способ отодвинуть старение — это более-менее удачная компенсация мутаций, что иногда, но крайне редко встречается в природе.

И эта редкость «бессмертных» существ понятна: «уклонение» подавляющего большинства живых существ от кажущегося столь выгодным нестарения вредна для рода этих организмов, останавливая его развитие, и в итоге «бессмертие» ведет к исчезновению всего рода вследствие исключения адаптации особей к изменяющейся среде, хотя при длительной консервации благоприятных условий этот род или даже вид организмов может сохраняться довольно долго (черепахи, акулы, морские ежи, голотурии).

Однако, близкие к идеальным, механизмы, компенсирующие сбои в работе клеток, всё же не обеспечивают отдельным «бессмертным» вечной жизни, поскольку им не удается избежать воздействия объективных внешних факторов, с одной стороны, и, с другой стороны, механизмы, компенсирующие ошибки в работе клеток, всё же не могут быть идеальными.

Приведем несколько наиболее характерных примеров долгожителей из ряда не слишком примитивных организмов и укажем причины их гибели.

Гигантский групер, или каменный окунь (Epinephelus lanceolatus) живет 100-120 лет. На причины его гибели, несмотря на практически идеальную работу механизмов, компенсирующих негативные клеточные изменения, в частности, указывает биолог Зюганов В.В.: «Наблюдения в Индийском океане за пищевым поведением этих исполинов длиной 2,5 метра и весом до 400 кг показали, что гигант проигрывает конкуренцию с молодыми особями в охране индивидуальных участков. Если рядом самец помоложе и попроворнее, он показывает быструю атаку на старика. Старик поджимает хвост и уплывает. В итоге проигрыш из-за конкуренции. То есть старикам либо еды не хватает, либо накапливаются негативные эффекты от стрессов. Старичку не хватает уже поворотливости, чтобы цапнуть молодого конкурента. У него слишком крупные размеры, чтобы пролезть в пещерку и отдохнуть. То есть он физически вырастает из своей экологической ниши. Но он не стареет. У него прекрасное зрение, видит малейшее шевеление усиков креветки из-под дальнего камня. Никакой старческой катаракты хрусталика. Он не болеет. Просто неповоротливый и слишком крупный. Нестареющие животные умирают от того, что ресурсов и территории на всех не хватает» [2].

Моллюск гигантская тридакна (Tridacna gigas), живущий до 300 лет, погибает из-за изменения собственных размеров: когда ему нужно быстро захлопнуться, он уже не успевает это сделать. В мантийной полости содержится более 100 литров воды, которую за короткое время не удается выпустить, и хищники успевают повредить мантию.

Гигантские сухопутные черепахи (Testudinidae) весят несколько сотен килограмм и живут до 150 лет. С течением времени их панцирь становится чрезмерно тяжелым, и они начинают в конкурентной борьбе проигрывать более молодым и проворным собратьям.

Гренландский кит (Balaena mysticetus) весит до 150 тонн. При благоприятных условиях киты доживают до 200 лет. С возрастом у кита не отмечено патологических изменений кроме помутнения хрусталика. Причинами его гибели в основном становятся трудности с ориентацией, травмы, загрязнение среды, косатки.

Таким образом, естественный, а для человека и искусственный отбор, происходящий во взаимодействии каждого организма с окружающей средой, способствуют совершенно определенному ограничению жизненного цикла любой отдельной особи в пользу продолжения рода этой особи, выводя тем самым из обращения те организмы, которые уже не сочетаются с изменившейся средой или наименее способны к адаптации. Эти организмы или погибают (поедаются, вытесняются) в конкурентной борьбе за пищу и наиболее благоприятные условия существования, или же у них происходит спад жизненных процессов, а произведшие потомство лососевые тут же погибают.

Иначе говоря, меняющаяся среда диктует необходимость последовательной смены организмов, производя тем самым отбор наиболее «живучих», что требует само по себе ограничения длительности жизни любого организма во благо выживания как его потомства, так и всего рода.

То же относится и к человеческому роду, только для него большее значение приобретает уже искусственный отбор в соответствии с меняющимися общественными потребностями.

В этом отношении, даже максимально близкая к идеальной компенсация тех или иных нарушений в функционировании организма не исключает воздействия окружающей среды на немногие нестареющие организмы, которые погибают как случайно, так и из-за неспособности конкурировать с более молодыми и, значит, более адаптированными к среде особями собственного рода, или они погибают от нарушения функционирования тех или иных органов, в частности, неблагоприятного изменения их размеров, не позволяя ему нормально питаться или дышать, а также при существенном изменении параметров окружающей среды, а также — от неизлечимых травм и врагов.

Однако для высших млекопитающих с развитым мозгом компенсационные механизмы, так или иначе восстанавливающие нормальное функционирование клеток организмов с примитивными управляющими центрами (практически безмозглыми), не оказываются эффективными из-за сложности как нейронов мозга, так и связей между ними. Малейшие сбои в функционировании нейронов, или их постепенное отмирание приводят к расстройству управления как отдельными органами, так всем организмом. А накопление ошибок в работе нейронов неизбежно случается со временем хотя бы в результате несовершенства удаления из них продуктов распада.

IV

Для человека подобная неспособность конкурировать с более молодыми индивидами означает потерю возможности следовать устоявшимся привычкам в изменившейся среде, затруднения в приспособлении к новым формам работы, в общении с более молодыми людьми, которые имеют совершенно иные взгляды и интересы, в непонимании изменившихся отношений и связей между людьми, использующих другие технические средства, в том числе и для общения, и т. д.

То есть участие в общественной жизни и продуктивной деятельности, где, собственно, сосредоточены все важнейшие интересы любого человека, становится для него практически невозможным. Остается только «коптить небо», что совершенно неинтересно, и смерть тут становится благом. И в этом отношении особенно глупо помещать человека в криостат, предполагая разморозить его в «высокотехнологичном будущем». или внедрять человека в виртуальную среду,

Другими словами, информация, которая накапливается с возрастом в ячейках памяти человека, постепенно формирует достаточно консервативный круг понятий и отношений — его еще именуют опытом и привычками.

Этот круг связан преимущественно с самосознанием человека и не имеет отношения к компенсационным механизмам, которые реально проявляются наиболее эффективно в упомянутых выше «бессмертных» организмах, и которые, как считают некоторые ученые, в частности, Ди Грей [3], можно разработать, устранив тем самым «внеклеточный мусор», «внутриклеточный мусор», гибель и атрофию клеток, мутации в ядре и митохондриях, старение клеток, поперечные связи между молекулами биополимеров.

К тому же, подобное «лечение» старения организма, то есть вмешательство в тонкую работу генома и внутриклеточных механизмов, а они отлаживались десятки и сотни миллионов лет естественным отбором в условиях определенной среды и для конкретного вида организмов, которых набралось к настоящему времени всего около полутора десятка из всего множества, в частности, некоторые виды акул, китов, черепах, моллюсков, медуз, а также омары, морские ежи, гидры, голотурии, вегетативная форма планарий (червей), для человека оказывается неэффективным вследствие значительного отрыва в развитии его мозга от управляющих центров всех остальных живых существ, которые у нестареющих организмов, как это видно из их перечня, довольно примитивны, поскольку предназначены для простейшего инстинктивно-рефлекторного функционирования в неизменных условиях.

Управляющий центр человека содержит 11-19 миллиардов нейронов коры человеческого мозга и 150 миллиардов всех нейронов человеческого организма, которые функционируют на принципе распространения и преобразования в течение всего времени жизни человека информации посредством появляющихся и исчезающих связей — своего рода импульсов обновления — между нейронами, которые не запрограммированы и не поддаются моделированию, и число которых за определенный интервал времени может быть во много раз больше, чем самих нейронов.

Накопление с возрастом неизбежных нарушений в работе клеток мозга (болезнь Альцгеймера и болезнь Пика), что, как правило, происходит после 65 лет и усиливается к 80 годам, приводит к гибели части нейронов и соответствующей потере отдельных синаптических связей (атрофия коры мозга и подкорковых образований), а это означает потерю памяти или развитие слабоумия в той или иной форме.

Компенсировать подобные нарушения в клетках коры головного мозга, в отличие от нарушений в работе клеток простейших организмов, практически невозможно вследствие слишком сложных механизмов совокупного функционирования нейронов, появившихся в течение более чем двухмиллионного периода развития мозга гоминидов.

Поэтому более-менее полноценная жизнь человека, за редкими исключениями, возможна только до девятого десятка лет.

Как бы то ни было, но и опыт, и привычки человека невозможно устранить или компенсировать никакими средствами.

Поэтому при существенном изменении обстановки или обстоятельств, требующем кардинального изменения поведения, человек в возрасте, тем более «долгожитель», под давлением «накопленных» догм начинает принимать ошибочные решения. Сначала он теряет креативность, а затем утрачивает и способность к формированию адекватной логики своих поступков, что в итоге приводит его к нарушению контактов с социумом и фактическому выпадению из него.

Поэтому попытки многократно продлить срок жизни человека сами по себе бессмысленны и их можно отнести только к спекуляциям на почве боязни человеком смерти для выкачивания на эти бесполезные действия из бюджета или богатых спонсоров немалых средств.

V

Что касается определенности в ограниченности календарного жизненного цикла человека, то приходится волей-неволей констатировать, что человеческое тело эволюционно практически полностью унаследовано от приматов, срок жизни которых в благоприятных условиях мог достигать 60 лет, о чем можно судить по продолжительности жизни шимпанзе (50-60 лет).

Естественно, этот же календарный срок жизни тела перешел в наследство к гоминидам, но в течение нескольких миллионов лет с ростом и усложнением их мозга продолжительность жизни неандертальцев и кроманьонцев по сравнению с приматами в 1,5-2 раза снизилась, составив по известным статистическим данным около 30 лет, но к настоящему времени она выросла до 67 лет в среднем [4, 5].

Более-менее правдоподобное объяснение этим фактам современная наука не нашла, но оно вполне адекватно вытекает из нашей информационно-голографической гипотезы, вкратце описанной выше, а подробнее — в работе «Чудеса в решете» [1].

Объяснение столь поразительным фактам приведено в предпоследнем разделе данной работы.

VI

Итак, граница жизни каждого организма, как это было показано выше, определяется накоплением критической массы (числа) не скомпенсированных нарушений функционирования клеточных механизмов, приводящая к отмиранию клеток или к их неконтролируемому размножению, и в итоге — гибели всего организма.

Но почему одни организмы живут всего несколько часов или дней, а другие — тысячи лет?

Этот факт, на наш взгляд, можно достаточно убедительно объяснить различиями в сформировавшейся в ходе эволюции скорости обработки информации, поступающей в организм через органы чувств центрами ее обработки, в зависимости от условий среды, в которой находился организм и, значит, — большим или меньшим объемом поступающей в эти центры от органов чувств информации в течение жизненного цикла, а также амплитудой колебаний потока информации.

Если представить собственное время каждого живого существа как процесс получения и обработки данных как бы извне, то есть как информационный процесс, который, по существу, представляет собой формирование материальных объектов через необратимую последовательность дискретных мгновений, сливающихся внутри сознания живого существа в непрерывный поток (собственное время живого существа) в виде совокупности связанных движущихся объектов подобно меняющейся телевизионной картинке, то существенно неодинаковую продолжительность жизни различных видов живых существ в единицах календарного времени можно объяснить изначально различной скоростью обработки информации в этих центрах, производной которой является скорость обмена веществ (метаболизм).

В свою очередь, на формирование различий в скорости обработки информации в ходе эволюции оказало значительное влияние поступление в обрабатывающие информацию центры различных видов организмов неодинакового объема информации за их жизнь и амплитуда колебаний потока поступающей информации, поскольку многие миллионы лет организмы попадали в существенно неодинаковые условия существования — как стабильные, так и крайне неустойчивые.

Если же центры обработки информации у живых организмов, как и органы чувств, — от растений до млекопитающих — эволюционно разнообразны и имеют много отличий как по сложности, так и по возможностям работы в различных условиях окружающей организмы среды, то и скорость обработки информации, и объем информации, поступающей в центры ее обработки в течение жизненного цикла, не могут быть у них одинаковыми, колеблясь в широких пределах, что отражается соответственно в календарных сроках их жизненного цикла — от нескольких часов до нескольких тысячелетий.

Например, срок жизни лошади — 50-62 года, у человека он составляет к настоящему времени в среднем 67 лет, у обыкновенного шимпанзе он колеблется от 50 до 60 лет, у белки — 15-16 лет, у колибри он составляет в среднем 8 лет, срок жизни полевой мыши — 0,5-1,5 года, тараканы и паукообразные живут от нескольких месяцев до двух лет, жизнь муравья длится до года, пчелы — до полугода, мухи — до 20 дней, мелкие ракообразные (дафнии) живут несколько недель, некоторые моллюски живут более 200 лет, срок жизни секвойи, кипариса и тиса доходит до 3 тысяч лет.

Неплохо было бы также объяснить, почему число событий в течение жизни человека, который по годам близок к жизненному циклу лошади или шимпанзе, несравненно больше.

Но сначала отметим, что разница в календарном сроке жизни определяется прежде всего не размерами живых существ, не их наследственностью, не внутренними особенностями их организмов и т. п., а эта разница определяется изначально скоростью обработки информации соответствующими центрами живых существ, и эти центры могли существенно меняться в процессе эволюционного развития организмов под влиянием перемен во внешней среде. В ходе данного процессе формируется собственное время каждого организма.

Любое живое существо тем и отличается от неживых объектов, что оно способно воспринимать и перерабатывать информацию непосредственно в собственное время в течение жизни. И это время жизни в форме жизненного цикла может попадать, судя по приведенным примерам, в различные календарные интервалы внешнего (астрономического, или календарного) времени, рассчитываемого человеком, исходя из регулярного движения Земли и Солнца.

Другими словами, человек, который полагает выбранное им календарное время истинным временем, или единственным видом времени, делает, как ему кажется, резонный по отсчету от этого времени вывод о том, что для дафний время жизни течет ускоренно, а для тисов замедленно.

Найти более адекватное объяснение сдвигу границы жизни различных организмов в миллионы раз в единицах календарного времени можно, исходя из нашей гипотезы информационной сущности времени для живых существ.

Сравним в этом отношении полевую мышь (средняя продолжительность жизни — 1 год), белку, живущую 15-16 лет, и шимпанзе, умирающего в интервале от 50 до 60 лет.

Эти существа в ходе эволюции распределились по разным природным нишам.

Мышь приспособилась жить в земляных норках, скрываясь в них, но не всегда успешно в условиях открытой местности, на которую она вынуждена выходить для организации собственного питания, а также для воспитания и питания потомства, причем на этой местности ее поджидают многочисленные враги. Разнообразные угрозы для жизни требовали соответствующей реакции на них. Поэтому в ходе эволюции скорость обработки информации мозгом мыши приобрела соответствующую этим условиям жизни скорость, изменился и обмен веществ в сторону ускорения. В соответствии с этим ускорением быстрее стало происходить накопление критической массы нарушений работы клеток организма, которая приводит к гибели организма, установив к настоящему времени границу нормального функционирования организма полевой мыши от 0,5 года до 1,5 лет.

Белка по сравнению с мышью попала в более благоприятные условия для существования, поскольку живет в лесных массивах и перемещается в основном по ветвям деревьев. Угроз для жизни для белки в сравнении с мышью намного меньше, что сделало ее жизнь несколько спокойнее и соответственно не потребовало такой же, как для мыши, реакции на угрозы, а значит и скорости обработки информации. В результате, для белки граница накопления критической массы клеточных сбоев отодвинулась до 15-16 лет.

Еще дальше эта граница отодвинулась для стай шимпанзе, живущих в густых тропических лесах с разнообразной пищей перед носом и практическом отсутствии противников, кроме болезней, а также сравнительно редком нападении крупных хищников.

Тем не менее, в силу однотипной организации жизни этих млекопитающих, основанной на рефлекторно-инстинктивной деятельности, события, происходящие с ними за жизненный цикл, связаны практически только с питанием, размножением, воспитанием потомства и поиском наиболее благоприятных условий в окружающей среде. То есть число этих событий не может быть существенно различным за их жизненный цикл, поскольку ничем иным они не заняты.

Однако календарный срок жизни для них отличается в несколько раз. Из этого следует, что число событий за время их жизни не может определяться календарным сроком их жизни, а вот неодинаковая скорость обработки информации их мозгом явно связана с собственным временем их жизни. Именно по этой причине оно укладывается в различные интервалы календарного времени.

Таким образом, если смотреть на собственное время целого ряда организмов не с внешней стороны, или со стороны стороннего наблюдателя, что обычно и происходит, а как бы изнутри, или с позиции самого существа в его времени, то собственное время жизни любых организмов течет не ускоренно или замедленно для них самих, а примерно одинаково, что для таракана, что для мыши, несмотря на то, что центры ряда видов организмов могут обрабатывать информацию с многократно отличающейся скоростью.

Иначе говоря, «внутреннее» существование любого природного организма, точнее, его собственное время имеет примерно одинаковое содержание, заключающееся в однотипности действий всех существ на основе рефлексов и инстинктов — от планктона до приматов, — и это существование сосредоточено большей частью на питании, размножении и приспособлении к имеющемуся окружению.

Тем не менее, некоторое разница в функционировании организмов в собственном времени всё-таки имеется из-за различий их органов чувств и обрабатывающих информацию центров.

Начиная с деревьев-долгожителей и заканчивая приматами, органы чувств меняются в числе и усложняются, как и центры обработки информации. Поэтому возможность воспринимать в течение жизни большие объемы информации, а также справляться с большими по амплитуде колебаниями информационных потоков, растет от простейших организмов к самым сложным по организации телесной структуры. С этим усложнением число событий в собственном времени организма может несколько возрастать: например, млекопитающим, в отличие от деревьев, моллюсков и черепах, приходится воспитывать потомство, меняя тем самым содержание собственного времени.

Однако число событий за время жизни всех земных организмов (уплотнение его событиями) меняется незначительно, поскольку все организмы — от моллюсков до приматов — существуют в рамках инстинктивно — рефлекторной деятельности. не осознавая ее, то есть они не способны расширить сферу собственного сознания до самосознания, тогда как разница в показателях скорости обработки информации достигает многих порядков.

Следовательно, разница в календарных сроках жизни организмов, различие в скорости обмена веществ не означают ускорения или замедления самого внутреннего течения жизни, или собственного времени того или другого организма для него. Собственное время жизни каждого организма может отличаться только числом событий в нем, а не годами или днями.

Центры, обрабатывающие информационные потоки, поступающие в том или ином объеме и с той или другой амплитудой колебаний информационных потоков от множества рецепторов различных органов чувств, функционируют со скоростью, наиболее выгодной для существования в конкурентной среде соответствующих организмов. Эти центры вместе с рецепторами формировались многие миллионы лет, предоставив тем самым необходимые адаптационные возможности каждому основному виду организмов для борьбы за выживание, и вместе с тем разграничив срок их индивидуального существования в земной среде по календарному времени при сохранении не слишком различного по содержанию жизненного цикла для всех видов организмов, в основе функционирования которых лежат инстинкты и рефлексы, то есть для них действуют в качестве основных программы питания, размножения, адаптации и доминирования, и это собственное время жизни всех видов организмов отличается лишь числом событий, а не календарными сроками.

Некоторые отклонения от общей тенденции уменьшения календарной продолжительности жизни от деревьев-долгожителей вроде тисов и кипарисов до млекопитающих, в частности, для небольших деревьев, кустарника, различных трав и водорослей, живущих сравнительно недолго, объясняются высокой конкуренцией в сфере их существования, в результате которой им всё время приходится меняться, чтобы с большим или меньшим успехом закрепиться в той или иной нише для существования. Подобная ситуация требует быстрой смены поколений и их центры обработки информации вынуждены работать с повышенной скоростью. Именно этим объясняется разница в календарном сроке жизни кустов малины и кипарисов.

Тем самым изменение календарного срока жизни находится в обратной зависимости по отношению к изменению скорости обработки информации, которая эволюционно вырабатывалась как наиболее выгодная для организмов, находящихся в несхожих условиях существования, но при всем различии скоростей, объем поступающей за жизненный цикл каждого существа информации, трансформирующийся в итоге в число событий, не слишком разнится в силу однотипности этих инстинктивно-рефлекторно действующих существ.

Например, этот объем для домашней мыши, живущей в среднем 2 года, не слишком отличается от объема информации для кошки, живущей 15-20 лет, так же как и объем информации для гренландского кита, доживающего до 200-летнего возраста, практически совпадает объемом информации, поступающей в центры арктического тюленя, живущего 25-30 лет.

Однако объем поступающей за жизненный цикл информации, соответствующий числу событий за цикл, может различаться существенно, например, для организмов, находящихся в практически неизменной среде (океанские водоросли, моллюски), где мало чего происходит, и для травоядных млекопитающих, которым всё время угрожает нападение хищников.

Кроме того, амплитуда информационных потоков может сильно колебаться, что характерно, например, для бурной жизни насекомых, но не для крупных деревьев или моллюсков.

Поэтому, как ни парадоксально, долгожители по календарному времени — тис, секвойя, кипарис, — с которыми в течение их жизненного циклjа происходит минимум событий из их возможного числа, имеют самое обедненное по числу и интенсивности взаимодействий с окружающей средой существование.

Из приведенных выше примеров можно сделать еще один вывод: важнейшим фактором для адекватного функционирования организмов является способность их центров обработки информации, рассчитанных на определенную скорость ее обработки, справляться с объемом информации, поступающей за единицу времени, поскольку выход этого объема за границы возможностей центров обработки делает данный организм или даже весь вид живых существ недееспособным в части адекватности принимаемых решений, или откликов на воздействие внешней среды, что означает исчезновение этого вида с лица земли.

Как бы то ни было, но различная скорость обработки информации может менять календарный срок жизни организмов до такой степени, что число дней жизни бабочки-однодневки и домашней мыши различается в 700 раз.

В результате, в общей земной среде организмы различных видов занимают отдельные ниши, не мешая друг другу, но создавая, тем не менее, пищевые цепочки, удерживающие всю фауну и флору в состоянии относительного равновесия.

Видно также, что накопление критической массы ошибок в функционировании клеток организма зависит от скорости обработки информации соответствующими центрами каждого организма, отодвигая в рамках календарного времени прекращение функционирования (гибель) организма тем дальше, чем ниже эта скорость.

Кроме того, накопление критической массы ошибок можно замедлить и даже почти полностью компенсировать (африканский грызун «голый землекоп», живущий в семь раз долее, чем аналогичные мелкие грызуны) на клеточном уровне. Однако в природе подобных долгожителей среди живых организмов немного — известно не более 15-ти, и почти все они относятся к низшим, — поскольку не вписываются в процесс адаптации живых существ в быстро меняющейся среде, и сохраняются только в условиях стабильности окружающей их среды.

То есть при одинаковой скорости обработки информации центрами организма и соответствующей ей темпу накопления критической массы ошибок на клеточном уровне календарный срок жизни любого существа определяется конкретным взаимодействием с окружающей средой: числом врагов, подверженностью болезням, качеством питания, индивидуальным интеллектом и т. п.

В отношении к скорости обработки информации, ее объему и амплитуде информационных потоков можно выделить три основных группы живых существ.

Распределенные по всему организму и простые по структуре центры обработки информации у крупных деревьев и медлительных океанских моллюсков функционируют сравнительно с теплокровными существами с низкой скоростью, что отражается в рамках календарного времени наибольшей продолжительностью их жизни, хотя принципиальное содержание (питание, размножение, адаптация к среде, конкуренция) их жизненного цикла не отличается от прочих организмов, разница состоит только в минимуме обязательных событий, происходящих за их жизненный цикл по сравнению с млекопитающими, что обусловлено меньшим объемом поступающей информации и незначительными колебаниями информационных потоков для долгожителей.

Млекопитающие живут в 3-10 раз меньше по календарному времени, чем моллюски, поскольку скорость обработки поступающей в их мозг информации больше, на что указывает увеличенный в сравнении с моллюсками темп их метаболизма, а более высокая скорость обработки информации, достигнутая млекопитающими в ходе эволюции, требуется им вследствие того, что объем информации, поступающей в их обрабатывающие центры, несколько увеличился за их жизненный цикл, как выросла и амплитуда колебаний информационных потоков благодаря более разнообразному образу жизни, при котором число событий как последствий взаимодействия млекопитающих со средой стало больше, чем для моллюсков или кипарисов.

Таким образом, в ходе эволюции специализация и усложнение органов чувств и центров обработки информации млекопитающих по сравнению с долгожителями-деревьями или моллюсками сделали возможным для них овладевать большими по объему информационными потоками, несмотря на значительные изменения в их амплитуде.

В результате, с одной стороны, рамки жизненного цикла млекопитающих по сравнению с рамками жизненного цикла моллюсков сузились в несколько раз в единицах календарного времени в соответствии с ростом скорости обработки информации, а с другой стороны, собственное время жизни млекопитающих в соответствии с увеличившимся объемом поступившей за него информации по сравнению с более древними моллюсками уплотнилось событиями.

Жизненный цикл насекомых в единицах календарного времени по сравнению с теплокровными животными в среднем еще короче, поскольку, как правило, интенсивно влияющие на них климатические и температурные условия среды, далеки от стабильности, сравнительно небольшие размеры насекомых, намного большая по сравнению с животными численность и соответственно конкуренция, а также значительное число врагов вынуждают насекомых ради собственного выживания и продления рода стремиться как можно быстрее реагировать на переменчивую обстановку, то есть с максимально возможной скоростью перерабатывать информационные потоки, колебания амплитуды которых могут быть значительными (следствием этого является повышенный расход энергии и рост скорости обмена веществ), и эта скорость может быть в среднем существенно больше (жук-олень живет несколько недель), чем у млекопитающих (полевая мышь живет один год), хотя общий объем информации, поступающей в обрабатывающие центры насекомых в течение жизни может быть меньше, чем для млекопитающих, в связи с чем, несмотря на календарную краткость в среднем жизни насекомых по сравнению с млекопитающими, количество их взаимодействий со средой, выражающееся в числе событий за их собственное время жизни, так же может быть несколько меньше, чем для млекопитающих: сравните число событий для порхающей бабочки-однодневки с числом событий для белки с ее более разнообразной жизнью, но не меньше обязательного минимума, связанного с питанием, размножением, адаптацией к среде.

Таким образом, ход календарного времени не совпадает с ходом собственного времени любого организма и не определяет его. Тем не менее, собственное время жизни каждого организма вписывается в календарное время, в рамках которого и кипарис, и мышь, и муха, вполне успевают в целом единообразно выполнить все свои жизненные программы, включая рост, питание, адаптацию к среде и размножение, то есть все они равнозначно и полноценно проживают свои жизни, независимо от их календарного срока.

Приведенные примеры показывают, что темп собственного времени жизни, или число событий для каждого организма за его жизненный цикл для самого организма определяется объемом информации, поступающей в его обрабатывающие центры, а не количеством дней или лет календарного времени, и не скоростью обработки информации центрами организма. Поэтому один год жизни полевой мыши вполне соответствует по насыщенности событий и числу решаемых ею задач 20-ти годам жизни кошки.

С позиции представления собственного времени живых существ как процесса получения и обработки того или иного объема информации, разница в календарной продолжительности жизни разнообразных видов организмов объясняется различной скоростью обработки информации в соответствующих центрах организмов. Производной этой скорости является скорость обмена веществ, а в основе эволюционного формирования и той, и другой скорости лежит поступление того или иного объема информации в соответствующие центры за весь жизненный цикл, а также те или иные колебания информационных потоков по амплитуде. Сам же ход календарного (астрономического, или внешнего) времени, для всех существ на планете с разным календарным сроком жизни остается практически неизменным.

VII

Человек, являющийся наследником приматов, и, стало быть, вынужденный подчиняться биологическим законам существования, тем самым не способен полностью отделиться от природной жизни.

Поэтому первичным фактором в текущей жизни человека, влияющим на отличие календарного срока его жизни, в частности, от срока жизни приматов, так же является скорость обработки поступающей информации его мозгом.

Если мозг примата, являющегося прародителем человека, весил 300-400 гр., то масса мозга человека в среднем к настоящему времени составляет 1350 гр., и он существенно усложнился. Значит, появилась и способность обрабатывать информацию с увеличенной скоростью по сравнению с приматами, и эта способность внешне также должна была как-то проявиться.

Эффективность работы мозга человека, то есть возможность обработки им большего в среднем за жизненный цикл объема информации по сравнению с приматами тоже должна была проявиться наглядно.

Предложенная здесь информационная концепция формирования собственного времени организмов предполагает в случае роста скорости обработки информации сокращение среднего календарного срока жизни человека по сравнению с приматами (шимпанзе) за период с позднего палеолита и до нынешних времен.

То есть календарная продолжительность жизни человека должна быть значительно короче по сравнению с самым близким ему по геному, структуре тела и процессам, происходящим в нем, приматом — шимпанзе (средняя продолжительность жизни шимпанзе составляет 55 лет).

Средняя известная календарная продолжительность жизни людей по некоторым странах Европы в XVIII и XIX веках такова.

Средняя продолжительность жизни в Германии на 1741 год составила 25,5 года, Голландии — 30,9 года. В Швеции за 1757-1763 годы средняя продолжительность жизни составляла 33,2 года. В середине XIX века она составила для Англии 33 года, Бельгии — 32 года, Голландии — 34 года, Франции — 39,2 года, а в России она составляла в конце XIX века 32 года [4].

Средняя продолжительность жизни Homo sapiens по эпохам такова: палеолит — 33,3 года, неолит — 20 лет, бронзовый и железный века — 35 лет, классическая Греция — 28, древний Рим — 28, доколумбовая Америка — 25-30 лет, начало XX века — 30-45 лет [5].

И только к настоящему времени средняя продолжительность жизни людей на планете составила 67 лет [5].

Приведенные данные показывают, что средняя продолжительность жизни Homo sapiens за несколько десятков тысяч лет, начиная с эпохи позднего палеолита и по начало XX века н.э., составила около 30 лет, то есть она почти в 2 раза меньше среднего срока жизни шимпанзе.

Подобную разницу в календарной продолжительности жизни человека и шимпанзе можно объяснить повышением за несколько миллионов лет — со времени появления гоминидов — скорости обработки информации изменившимся мозгом новых существ примерно в 2 раза.

Вместе с изменением скорости обработки информации человеческим мозгом его возросшие возможности позволили обрабатывать и больший объем информации за жизненный цикл при существенно увеличившейся амплитуде колебаний потоков информации. Это отразилось и на числе, и на качестве событий жизни человека, то есть в среднем число происшествий увеличилось, круг общения, сфера деятельности расширились, количество и качество запросов по сравнению с теми же факторами в жизни шимпанзе в природных условиях возросло благодаря укрупнению и усложнению его мозга, но все эти выросшие в числе события укладывались примерно в один и тот же интервал (календарный срок жизни) — около 30 лет — до середины XX века.

Получается, что увеличившееся число событий за жизненный цикл (объем информации) практически не сказывалось на календарном сроке жизни человека вплоть до середины XX века, но, тем не менее, сделало его собственное время жизни наиболее плотным из всех земных организмов.

Другими словами, почти в 2 раза меньший интервал календарного времени человеческой жизни сравнительно со календарным сроком жизни приматов стало «вмещаться» больше разнообразных информационных потоков, то есть жизненный цикл человека, календарно сократившись, стал многократно насыщеннее по сравнению с жизнью приматов, изменившись количественно и качественно.

Объяснение этому факту может быть только одно: появления у человека самосознания, спровоцировавшего его культурное и технологическое развитие.

Увеличение интервала календарной продолжительности жизни человека в среднем к середине XX века до 45 лет, а к нынешнему времени — до 67 лет объясняется только успехами здравоохранения в профилактике и лечении большинства известных болезней, в том числе и на клеточном уровне, что существенно отодвинуло границу накопления критической массы нарушений функционирования клеток. Кроме того, улучшение питания населения снизило показатели смертности в детском и продуктивном возрасте.

Борьба же за еще большее увеличение продолжительности жизни уже столкнула науку и медицину с непреодолимым барьером болезней мозга (Альцгеймера и Пика), появляющихся около 65 лет, который есть следствие накопления критической массы ошибок в работе клеток мозга. Возможность компенсировать эти нарушения отсутствует из-за недоступности для любого вмешательства в работу слишком тонких и во многом случайных связей и взаимодействий миллиардов нейронов мозга. В частности, вряд ли возможно «очистить» каждый нейрон от продуктов метаболизма, накопившихся в нем за всю прошедшую жизнь человека.

VIII

Резюмируя, отметим главное.

1. Конечный срок жизни любого организма изначально определяется накоплением критического числа сбоев в сверхвысокочастотной голографической основе организма, отражаясь в дезорганизации функционирования клеточных структур живого существа и его последующей гибели, которая является лишь порогом для его вечного обновления.

2. В основе различий календарного срока жизни основных видов организмов — растений, насекомых, млекопитающих — лежит не интенсивность метаболизма, не их размеры или форма, а скорость обработки сведений, поступающих от органов чувств в центры организма, обрабатывающие информацию. В соответствии с этой скоростью календарный срок жизни различных видов организмов колеблется в широчайших пределах.

3. Продолжительность жизни каждого отдельного организма в рамках жизненного цикла определенного вида, достигнутого в ходе эволюционного развития, зависит от эффективности взаимодействия этого организма с конкурентной внешней средой.

4. Темп жизни любого организма, то есть число событий в его собственном времени, определяется не календарной продолжительностью жизни, не скоростью обработки информации соответствующими центрами, а задается объемом информации, поступающей от его органов чувств в центры организма, обрабатывающие ее.

Именно этот информационный процесс формирует, в частности, и собственное время жизни человека со всеми происходящими в нем событиями, то есть оно насыщается осознаваемыми человеком происшествиями в зависимости от объема поступающей информации. Другими словами, длинная годами жизнь, в которой мало чего происходит, содержательно оказывается короче жизни, укладывающейся в меньшее число лет, но в большей степени уплотненной осознанными решениями и деяниями.

Библиография

1. Низовцев Ю.М. Чудеса в решете. 2016 [Электронный ресурс]. Режим доступа: www. litres.ru. Amazon. Yury Nizovtsev.

2. Зюганов В.В. Нестареющие животные. Почему они живут долго, но не вечно? Использование и охрана природных ресурсов в России (информационно-аналитический бюллетень). 2008. № 2 (98). С. 30-36.

3. Обри ди Грей. Отменить старение. 2018 [Электронный ресурс]. Режим доступа: https: //studfiles.net/preview/1779703/

4. Шевченко З.В. Продолжительность жизни: история и прогнозы [Электронный ресурс]. Режим доступа: https: //shpargalka.ua/blog/prodolzhitelnost-zhizni-i-prognozy.html

5. Станислав Иванчук. Продолжительность жизни людей [Электронный ресурс]. Режим доступа: https: //pokolenie-x.com/?p=2070

3. Что неудовлетворенность способна обеспечить и как она действует?

I

Если признать, что в основе всего сущего находится информация, то приходится в свою очередь обратить внимание на то, что информация сама по себе не существует, проявляясь только при ее восприятии.

Однако тут же появляется проблема, состоящая в том, что все объекты материального мира, кроме живых существ, индифферентны к информации. Иначе говоря, они способны реагировать на те или иные влияния, как фотопленка на свет, но не могут эти изменения никоим образом интерпретировать (анализировать, структурировать), превращая их в понятное для себя, что можно так или иначе использовать, то есть в информацию.

Поэтому все объекты, которые могут только нести информацию, не ведая о ней, до тех объектов, которые способны эту информацию воспринять и использовать, можно обозначить пассивными, а последние — активными.

Отсюда следует, что информацию можно определить как сведения о состоянии материальных объектов, которые каким-то образом воспринимаются и распознаются для последующего использования.

К подобного рода расшифровке и использованию информации способны только живые существа, то есть не предметы, а субъекты реальности, которые имеют средства для выделения информации, то есть понятных для себя сведений из собственного окружения.

А чтобы понимать, нужны тебе какие-то сведения или нет, надо обладать хоть каким-то соображением, то есть отделять нужное от ненужного хотя бы для собственного удержания в имеющемся окружении.

Другими словами, информация возникает только в сознании посредством имеющихся у него, точнее, у носителя сознания органов чувств и центра или центров обработки данных, а также формообразующих способностей, но не иначе, являясь распознаваемой в той или иной мере живым существом вполне материальной копией объекта или объектов, доступных через ощущения для сознания, то есть доступных для их последующей переработки в конкретное окружение живого существа.

Информацию невозможно квалифицировать как нечто нематериальное и независимое, поскольку она является выделенными и расшифрованными сознанием, точнее, носителем сознания, копиями сведений об объектах из окружающей сознание необозримой среды.

Сознанием эти дешифрованные копии материальных объектов посредством соответствующего центра (центров) так же перерабатываются в образы, смыслы, чувства. Они тоже являются вполне материальными составляющими сознания, влекущими последующие действия носителя сознания. На их основе вкупе с памятью он каждое мгновенье своего «настоящего» взаимодействует с окружающими объектами.

Таким образом, все взаимодействия существа, обладающего сознанием, осуществляются в данном сквозном процессе только при условии поступления в его сознание соответствующих порций информации, каждая из которых обрабатывается, укладываясь в определенную длительность, составляя ряд последовательных мгновений от рождения до смерти носителя сознания.

И если все объекты, кроме живых, являются пассивными фиксаторами данных из окружающей среды, взаимодействие с которой для них сводится к реагированию на нее изменением собственных свойств вплоть до распада и возникновения в новом качестве, правда, не хаотично, а по непонятно кем установленным правилам в известной нам реальности, которые констатируются учеными, то есть, если эти неодушевленные объекты не проявляют никакой собственной инициативы (активности), то живые объекты способны, благодаря соответствующей обработке поступающих сведений сообразить, как полученной информацией можно воспользоваться, внося те или иные изменения для собственной выгоды в свое окружение и соответственно меняя свое поведение.

Естественно, живые существа прежде всего желают удержаться в информационном потоке, который они способны воспринять и уразуметь — каждое на уровне имеющегося у него сознания, — отличая себя от ничего не понимающих вещей тем, что пользуется ими для собственной выгоды и сохранения, конкурируя в этом с прочими живыми существами.

Поэтому все живые существа активны, то есть они используют на инстинктивно-рефлекторном уровне сознания окружающую среду для поддержания себя в действии (питание и метаболизм), стремясь оттеснить от пищи конкурентов (доминирование), в том числе копируя себя так или иначе (размножение) для дальнейшего распространения во времени и пространстве.

Тем самым конечность собственного существования, которое они, кроме человека, не понимают, но ощущают по ухудшению функционирования тех или иных частей организма, живые существа преодолевают продолжением рода (передача собственного генома) всеми возможными способами, вплоть до почкования, что требует особой программы роста и развития как индивидуального, так и общего (родового).

Чтобы удержаться в информационном потоке, создающем для живого существа ощущение присутствия через его органы чувств в текущей реальности, которая непрерывно меняется, каждому живому существу приходится бороться с аналогичными существами за место и пищу.

Любая остановка или промедление в этой борьбе за жизнь (ощущения) в меняющемся окружении означает смерть, что означает исчезновение ощущений, чего ни одно существо лишаться не желает.

Поэтому каждое живое существо вынуждено во избежание застоя, а значит, гибели, пополнять собственную базу данных новой информацией, не удовлетворяясь той, которую имеет.

Отсюда понятно, что базовое свойство активности любого живого существа состоит в неудовлетворенности его сознания и собой, и окружением, трансформирующееся в стремление к лучшей позиции или хотя бы к удержанию имеющегося.

Иначе говоря, без неудовлетворенности невозможно не только развитие и потребление тем самым более приятных и более разнообразных ощущений, но и обычное выживание.

Сознание в каждом живом существе реализует себя через органы чувств и центры обработки сведений (интеллект), поставляемых имеющимися органами чувств, а также оно реализует себя посредством программы на белковом носителе в каждой клетке организма (геном), отчасти проявляющей формообразующие способности существа на основе органов чувств и имеющегося интеллекта.

Таким образом, потребление информационных потоков ограничено прежде всего имеющимися органами чувств и их возможностями.

Однако стремление к изменению собственного положения к лучшему, то есть, помимо просто выживания, — к более приятным ощущениям, в частности, и через размножение, а не только благодаря увеличению комфорта и улучшения питания, безгранично, и проявляется всегда, а естественной помехой этому стремлению является конкуренция прочих организмов с аналогичными стремлениями.

В результате, образуется достаточно устойчивая среда живых существ с разнообразными нишами, составляющими определенную иерархию, которая, правда, непрерывно обновляется, но структурно сохраняется.

Тем самым, неизбывное стремление каждого существа в своей активности к лучшему положению в собственной конкурентной нише существования можно определить термином «неудовлетворенность», внешнее выражение которой довольно многогранно, поскольку активность живого существа не может удовлетвориться только выживанием и размножением — оно всегда стремится к большей сытости и разнообразию питания, более приятным внешним условиям (теплее, безопаснее, организованнее).

Другими словами, состояние неудовлетворенности сознания собой в живом существе, претворяющееся в выработку способов собственного изменения путем воздействия на наличное бытие с учетом его противодействия, предоставляет любому живому существу ту или иную степень свободы как реализацию его стремлений к лучшему, выражающуюся в изменении им окружающей среды в соответствии с формирующимися запросами и имеющимися средствами.

То есть неудовлетворенность сознания всегда требует большей степени свободы, что дает ей больше возможностей для получения наиболее приятных и разнообразных ощущений.

Посмотрим, какими средствами может воспользоваться неудовлетворенность сознания существа для улучшения собственного существования с учетом того, что рамки этого улучшения ограничиваются только выживанием, питанием, размножением, комфортом, а также тем, что способствует оттеснению соперников от всего этого (доминирование).

К примеру, если обратиться к таким, не совсем уж примитивным существам, как животные, то эти средства, которыми может воспользоваться неудовлетворенность, могут быть довольно разнообразными.

Одни из этих средств, способствующие непосредственно выживанию и доминированию, невозможно устранить из сознания — это эгоцентричность, агрессивность, стремление к уничтожению соперника, захвату его территории. При этом, для большей эффективности эти средства сочетаются во многих случаях с кооперацией живых существ. например, в виде колоний или стай.

Тут свобода завоевывается подавлением соперников.

Однако, как нам известно, не столь уж в природе всё однозначно. Например, акулы сотрудничают с прилипалами, и даже муравьи не уничтожают, а используют тлей для дополнительного питания.

Кроме того, улучшить условия своего существования живое существо может и поиском перспективы для более выгодного, а значит, приятного существования в более или менее отдаленном будущем.

Поэтому неудовлетворенность может попытаться реализовать себя через центр обработки информации (мозг у млекопитающих), который у достаточно развитых животных способен к формированию виртуальных образов определенных объектов, их перебору и извлечению на основе уже прошедших и отложившихся в памяти событий, благодаря чему эти животные, например, оказываются способными предвидеть опасность и могут уклониться от нее.

В частности, дикий скот собирается в стадо, сводя угрозу нападения хищников к минимуму, самки птиц в определенное время начинают строить гнезда, люди готовятся к наступлению холодов, прикидывая собственные возможности для сохранения тепла в жилищах и т. п.

В этом представлении более или менее отдаленного будущего неудовлетворенность каждого достаточно развитого существа уже способна посредством интеллекта собственного носителя материализовывать информацию ментально-образно для воображаемого выхода из настоящего в будущее, используя для этого резервы собственной памяти, вследствие чего его шансы избежать застоя или гибели значительно повышаются.

Конец ознакомительного фрагмента.