Самострел. Роман

Юрий Мартыненко

Антимилитаристская тема романа «Самострел» направлена на сохранение мира на планете Земля. Накопленный человечеством военный атомный потенциал может отбросить нашу цивилизацию к стрелам и лукам…

Облетев Землю в корабле-спутнике,

я увидел, как прекрасна наша планета.

Люди, будем хранить и приумножать

эту красоту, а не разрушать её!

Юрий Гагарин

Мы — дети Галактики,

Но самое главное —

Мы дети твои, дорогая Земля!

Роберт Рождественский

© Юрий Мартыненко, 2022

ISBN 978-5-0059-2122-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Конец XIX века. Восточная Сибирь. Ночь. Мириады звёзд мерцают в бездонной черноте Вселенной. Ярко-жёлтым серпом зарождается месяц. Тайга утихла. Островерхие чумы курятся дымом. В них, у прогорающих очагов, спят на шкурах тунгусы. Всё отдыхает на стойбище, даже олени, полагаясь на чуткость дремлющих у пологов чумов собак. Спит и зверь, притаившись в глухих урочищах меж скальных сопок. Всё замерло до рассвета. Утром землю разбудит солнце, заливая светом таёжные распадки… Начнётся новый день, и тайга придёт в движение по размеренному, определённому высшими силами разума, кругу…

До освоения Сибири казаками эвенки охотились, в основном, на лося и диких оленей. Шкурки мелких пушных зверей использовались только для отделки одежды, поэтому их промышляли немного. Со временем они стали средством обмена на чай, сахар, порох, табак. Шкурками соболя, белки, горностая и лисы таёжные жители стали платить ясак — плату государству. Эвенки считались непревзойдёнными охотниками, выработавшими богатый арсенал способов охоты в тайге. Древнейшими видами оружия являются пика и пальма. Пика изготовлялась из деревянной палки длиной до полутора метров и железного наконечника. А пальма похожа на нож с длинной рукояткой. Она использовалась как нож, топор и копьё. В белку стреляли из лука, стрелы которого были затуплены, чтобы не испортить качество меха. С конца XVIII века в охоте стали использовать ружьё. В основном, это была кремневая малокалиберная винтовка. Универсальным оружием была берданка, из которой стреляли в любого зверя и птицу, меняя количество пороха и пули.

На лося таёжники охотились к концу зимы и осенью. Весной его искали по большим распадкам в горах и на болотах. Охота гоном ранней весной заключалась в том, что лосю тяжело было убегать по насту. Зная это, охотник гнал его на лыжах по насту. Такая охота требовала большой выносливости, так как приходилось бежать за зверем иной раз несколько дней кряду. Осенью брали на охоту собаку, которую спускали на свежий след лося. Собака задерживала зверя. Поскольку у зверя очень тонкий нюх, охотник старался двигаться против ветра, чтобы ветер не донёс запах человека.

Основными видами охоты на пушного звери были промысел белки и соболя. Белку выслеживают по едва заметным приметам в затенённых высокоствольных лесах. Белковщику надо быть особенно наблюдательным и прочитывать по следу ход движения белки. Она часто пытается запутывать след. Надо знать места постоянной кормёжки зверька, гнездования.

Позже широко распространилась охота на соболя, которого стали называть еще за драгоценный мех «мягким золотом». На соболя выходят в начале зимы, когда созревает мех зверька. Охотятся гоном с собакой по неглубокому снегу. Собака загоняет соболя на дерево или в дупло. Охотник затыкает все отверстия в дупле, разводит у основания дерева дымокур и ждёт выхода зверя. Иногда соболь прячется в дупле белки. Тогда охотник колотит палкой по стволу, чтобы соболь вышел из дупла. Охотятся эвенки также на колонка, горностая, выдру, кабана и песца. На волка раньше не охотились, считали его тотемистическим животным. До появления ружья на охоту ходили с луком со стрелами. Лук изготовлялся из хорошо просушенных пластин ели и берёзы или лиственницы и кедра, вклеивали клин, оклеивали берестой и обматывали сухожилием. Делали к луку тетиву из кожи или волокон крапивы и конопли. Стрелы на разных зверей отличались наконечниками. Эвенки охотились также с помощью кулёмы, пасти, самострела.

Луки у многих народностей планеты использовались для охоты и как автономные устройства, стреляющие в нужный момент и без участия стрелка. Такие луки устанавливали, например, возле тропы и проходящий мимо зверь, задев настораживающую нить или схватив привязанную приманку, сам стрелял с помощью нехитрого усовершенствования из этого устройства, понятно куда. Эти довольно простые устройства обычно изготовляли уже на нужном месте из подручных материалов, так как стрельба велась на небольшие расстояния, от нескольких сантиметров до нескольких метров, и особо качественных луков не требовалось. Зато сила и размер лука могли быть любой величины по необходимости. От таких громадных, что натягивали лук несколько человек для охоты на лосей, медведей и до крохотных на соболей, белок и мелких птичек. Стреляли такие луки копьями и кольями, обычными боевыми и укороченными стрелами, стрелами — колышками, камнями и шарами.

На Руси все такие стреляющие устройства называли самострелами. Их иногда настораживали так, что из самострела мог стрелять и сам охотник, находясь на каком-то удалении от самострела. Откуда-то из засады охотник в нужный момент стрелял, дёргая за нить насторожки самострелов.

На тропе самострел устанавливали, как поперёк тропы, сбоку и сверху, так и вдоль тропы, с возможностью выстрела в зверя как спереди, так и сзади. На ветке, из расчёта, что зверь, заинтересовавшись приманкой, залезет на ветку и заденет телом нить самострела. Висящий самострел ставят на росомах, волков и одичавших собак. Чтобы самострел не раскачивало ветром и не было бесполезных самоспусков, его обычно вешают на дерево.

Установка самострела занимала не больше 10—15 минут. Самострелы на мелких животных доступней и легче железных промышленных капканов, а во многих случаях и гораздо гуманней, но по современным законам запрещены в использовании.

1

Генерал-полковник, взяв пластиковую указку со стола, приблизился к широкому белому экрану, на который устремлены взоры военной аудитории.

— Ещё раз напомню данные по объекту, — сказал генерал. Указка скользнула по экрану. — Боевой железнодорожный ракетный комплекс — тип стратегических ракетных комплексов подвижного железнодорожного базирования. Представляет собой специально сконструированный железнодорожный состав, в вагонах которого размещаются стратегические ракеты, как правило, межконтинентального класса. А также командные пункты, технологические и технические системы, средства охраны, личный состав, обеспечивающий эксплуатацию комплекса и системы его жизнеобеспечения. Ракетный комплекс «Молодец» является единственным БЖРК, доведённым до этапа принятия на вооружение и серийного изготовления. Он стоял на боевом дежурстве в ракетных войсках стратегического назначения СССР и России в период с 1987-го по 1994-й годы в количестве двенадцати штук. Затем все комплексы были демонтированы и уничтожены, за исключением двух, переданных в музеи, — генерал, словно запнувшись на последних словах, сделал паузу, обвёл двусмысленным взглядом присутствующих и продолжил: — На железных дорогах СССР и России комплекс имел условное обозначение «поезд номер ноль». Первые проработки по использованию железнодорожного состава в качестве носителя стратегических ракет появились в 1960-х годах. Работы по этому направлению велись и в Советском Союзе, и в Соединённых Штатах, — закончив доклад, командующий положил указку, ожидающе посмотрел на аудиторию военных, состоящую из старших офицеров не ниже полковника и генералов.

— Разрешите вопрос? Газета «Красная Звезда».

— Разрешаю.

— Что же всё-таки послужило причиной снятия данного комплекс с боевого дежурства?

— Официальными причинами снятия БЖРК с вооружения считается устаревшая конструкция, высокая стоимость воссоздания производства в России и предпочтение подвижным установкам на базе тягачей. Кроме того, БЖРК обладал следующими минусами. Первое. Невозможность полной маскировки поезда из-за необычной конфигурации, в частности, трёх тепловозов или электровозов, которая позволяла определять местонахождение комплекса с помощью электронных средств космической разведки. Долгое время американцы не могли засечь комплекс спутниками, и бывали случаи, когда опытные железнодорожники с пятидесяти метров не различали состав, накрытый простой маскировочной сеткой. Второе. Более низкая защищённость комплекса в отличие от, например, шахт, который может быть опрокинут или разрушен ядерным взрывом в окрестности. Хочу заметить, что для оценки воздействия воздушной ударной волны ядерного взрыва в 1990-м году был запланирован крупномасштабный эксперимент «Сдвиг», то есть имитация близкого ядерного взрыва путём подрыва тысячи тонн тротила. Это сравнимо с несколькими железнодорожными составами противотанковых мин. Эксперимент был проведён в Плесецке 27 февраля 1991 года. В результате взрыва образовалась воронка диаметром восемьдесят и глубиной десять метров. Уровень акустического давления в обитаемых отсеках БЖРК достигал болевого порога в сто пятьдесят децибелов, а пусковая установка комплекса снялась с готовности. Однако, после проведения режимов по приведению в необходимую степень готовности, пусковая установка смогла провести «сухой пуск», то есть имитацию пуска с использованием электромакета ракеты. Таким образом, командный пункт, пусковая установка и аппаратура ракеты остались работоспособны. Третье. Износ железнодорожных путей, по которым передвигается данный тяжёлый комплекс.

* * *

…Дорожный мастер 7 околотка N-ской дистанции пути Кузьмич не мог понять, почему ухудшилось состояние пути на его участке железной дороги. На недавнем оперативном совещании шла речь о плохой балльности пути. Стальная колея сильно проседала, словно по ней время от времени проходил сверхтяжёлый грузовой состав… Путейцев лишали квартальных премий, точнее, премии пролетали мимо, как поезда.

После двенадцати дня бригада путейцев готовится к обеду. На опушке берёзового перелеска, что тянется вдоль железнодорожного полотна, разложили костерок, чтобы разогреть чай. Конец марта. Снег сошёл. В грязных низинах сырость пропитала прошлогодние листья и траву. Постелив на землю кусок брезента, люди выкладывали из «тормозков» хлеб, тушёнку, рыбные консервы, ломти слегка пожелтевшего за зиму сала, варёные яйца и картофель, головки репчатого лука, печенюшки и конфетки.

— Иван, подкинь ещё веток, а то весь обед чай прождём, — сказал бригадир молодому рабочему. — Да не сырых, а сухих. Дымокура пока не надо. Комары ещё не появились. А ты, Витёк, уже смолить! Уши пухнут? — кивнул он укоризненно другому монтёру. Дожидаясь горячего чая, тот неспешно раскрывал новую пачку «балканки», надрывая обломанным чёрным ногтём тонкую упаковочную плёнку.

— Ему в доме Светка курить не даёт, вот на работе и догоняется, — подмигнув мужикам, заметил один из путейцев постарше возрастом.

— Кого гонишь! Дома я в печку дымлю, — возразил Витёк, благородно защищая жену.

— Вы на парня не наезжайте, ему Светка всегда сигареты с фильтром покупает, — заступился за товарища Иван. — А раз так, то и кури не хочу и где хочу. Логично?

— «Прима» всё равно вкуснее фильтровых, — заметил кто-то.

— Ладно болтать, обедать давайте, — поторопил путейцев бригадир. — Предупреждение дали по «окну». Пропустим по нечётному пути пассажирский поезд, и начнём на тридцать седьмом километре. Работы много. Перешивки два звена. Надо успеть сделать. К вечеру обещает пройти вагон-путеизмеритель…

2

— Давай! Как в той песне!..

— В какой?

— В которой Александр Буйнов поёт, что после первой вторую в накат, и чтобы старшина не скупился, наливал. А ты у нас, Гарик, кто? Ты сам старшина!

— Песня называется «Афганская», а я не старшина, а прапорщик, — ответил Игорь, нарезая ножом тонкие ломтики сала. Пахло чесноком.

— Только не говори мне про Одессу.

— В смысле? Лёха, ты о чём? — удивился Игорь, продолжая резать сало.

— Мол, как говорят в Одессе, это две большие разницы.

— Да, в принципе, разницы между старшиной и прапором нет, кроме той, что погоны первого обычно носят срочники, а погоны второго контрактники…

— Ну да, ну да, — согласился Лёха. Он поправил на голове голубой берет. Потом неловко махнул рукой, опрокинув пустой стакан, который покатился к краешку стола, но Игорь успел подставить лезвие ножа.

— Посуду мне не бить!

— Пардон. Извиняюсь. Координация малость подводит.

— Вот видишь? Ну, давай. Ещё и по махонькой и тебе домой бы.

— Чего так? — изумлённо глядел на товарища Лёха, держа бутылку. — Чего так вдруг? — Он поднёс бутылку к своему лицу, определяя, сколько в ней ещё осталось. — Только распохмелились.

Табуретка под Лёхой скрипнула.

— Всё! Хорош! И так почти два пузыря съели.

— А как же праздник? Слава ВДВ!!! — крикнул Лёха и сильно ударил ребром ладони по столу. Его стакан подпрыгнул и скатился, разбившись-таки об пол.

— Ну вот! — Игорь протянул руку и забрал с головы приятеля свой берет. — Стол не кирпич, а ты не десантник, — сказал он и поднялся. Взял у печки веник, чтобы подмести пол.

Лёха отодвинулся вместе с табуреткой от стола. Нагнулся, рассматривая осколки и приговаривая: — До чего же стаканы хилые пошли. Стаканы и те разучились делать! Вот раньше в Советском Союзе стаканы гранёные были. Гвозди можно было ими забивать. Настоящие стаканы, а не то, что сейчас… Сейчас всё не то. Взять тот же чайник электрический. Год-два и выходит из строя. И, главное, не починить теперь. Сразу выбрасывай на помойку и иди в магазин за новым. Да и другое взять из электроприборов. Сейчас так делают специально, чтобы наладить было нельзя, чтобы сразу выкладывать денежку за покупку… Дурдом и есть дурдом…

— Всё сказал? — спросил Игорь, сметая осколки веником в совок. Вынул из настенного кухонного шкафчика жестяную кружку, протянул Лёхе. — Держи, пока всю стеклянную посуду не перебил.

— Извини, Гарик.

— Ладно.

Налили. Выпили. Лёха закашлялся, вытирая мокрые губы ладонью.

— Ёкалэмэнэ. Вроде, прошла, но обещала вернуться…

Лёха пошарил по карманам.

— Чего потерял?

— Курево.

— Оно же перед тобой!

— А, вижу. Глаз что-то замылился, — вытирая слезу после кашля, пояснил тот. Взял пачку «примы», смял в кулаке. — Пустая. — Он вытряхнул на столешницу консервную банку с окурками. Стал перебирать их пальцем. — Хорошо тебе, Гарик. Не куришь. — Во! Есть! Лобастый бык! — Он сунул трёхсантиметровый окурок в зубы. — Спички-то, надеюсь, не кончились? — спросил сам себя. В коробке нашлась одна-единственная спичка. Чиркнул о потёртую боковину. Сломалась. — Да что же это за невезуха?! — едва ли не горестно воскликнул Лёха, поднимая глаза на Игоря. Тот принёс с печки полный коробок. Лёха прикурил, но через несколько затяжек чуть не обжёг губы и бросил замусоленный крохотный остаток окурка в консервную банку из-под тушёнки. Туда же собрал обратно то, что высыпал.

— Может, чайку сварганить? — спросил Игорь, вопросительно глядя на гостя.

— Не хочу.

— Чайку покрепче не помешало бы?

— Голяк, что ли? — Лёха пошарил мутным взглядом крепко выпившего человека по столу, задержался на почти пустой бутылке. В ней оставалось ещё пальца на два водки. Лёха оживился было и тут же сник. — Есть малёхо, ещё на глоток. Ты будешь? — Он взялся одной рукой за кружку, второй за бутылку. Икая, переспросил: — Будешь, Гарик?

— Я нет. Хлопни на посошок, — ответил Игорь, убирая со стола вонявшую табаком консервную банку с окурками.

— Выгоняешь, что ли?

— Кончай, Лёха, умничать, — возразил в ответ Игорь.

— Да, Гарик, спросить-то забыл.

— О чём?

— Опять поедешь на вахту или как?

— Или как.

— Что? В натуре завязал с вахтой? Мало платят, что ли?

— Не в том дело, хотя и в том тоже. Начальство, конечно, мутит в этом плане, но главное не в деньгах.

— А в чём? В чём, если не в них, основном положительном факторе нашей серой сегодня жизни?

— Ладно бы тёть Нюра жива была. А так. Соседи хоть соглашаются собак кормить. Спасибо им.

— Ладно! Слава вэдэвэ! — Лёха передумал наливать в кружку, просто поднёс бутылку к губам и опрокинул остатки водки в рот. Зацепил вилкой ломтик сала. — Вроде, прокатилась без последствий, — одобрительно отозвался он и повторил ещё раз, громче, только переставив слова: — вэдэвэ слава!!! — Тоскливо глядя на пустую бутылку, спросил: — Сколько отоварили-то?

— Не помнишь, что ли? Сам же гонцом бегал в лавку.

— Ладно, отметили нормально.

— Что-то меня, Гарик, развезло. Не по-десантурски как-то. Я не шучу. Я водила. Ты десантник. Вроде, поровну пили, а меня, чую, на табуретке штормит.

— Полежи на диванчике. Куда тебе идти такому?

— Я бы ещё не лежал. Не зима, поди, на дворе. Не замёрзну. Август. Только второе число. Лето, можно сказать, в разгаре. До Дня автомобилиста меньше трёх месяцев остаётся. Доживём, погуляем и за мою службу. Я угощаю, хотя тебе ловчее, пенсия как-никак в довесок. А мне до пенсии как медному котелку…

— Ну, ты, Лёха, за базаром-то следи… Нашёл довесок…

— Ой, Гарик, извини, что-то я в не ту степь поплёл.

— Ладно, проехали.

— А я, знаешь, Гарик, по автобату скучаю… Сколько мы там горючки повыменяли! Мама моя родная, — с ударением на первый слог в последнем слове произнёс Лёха. — Правда, шустрили прапора, а мы так, на подхвате, типа в сторонке стояли, чтобы не мешать, но и нам в зачёт кое-чего перепадало. Хотя поначалу служба мёдом не казалась. Когда в черпаки переводили, деды заставляли дизель хлебать.

— Что ты говоришь? — с чувством юмора отреагировал Игорь. Где-то раньше ему приходилось слышать от бывших водителей-дембелей о подобной традиции. Но где подводники с их традиционной манеркой забортной воды, а где водители автобата? Вот здесь, действительно, как говорят в Одессе, две большие разницы…

— Да натурально, говорю, хлебали. Не веришь, что ли? — Лёха сбавил вдруг тон и продолжил воспоминания. Они как бы в тему. Второе августа. День ВДВ. Абсолютно к месту армейская тема для разговора. Тем более, как бы за праздничным столом. — Деды есть деды. Дембеля. Куда без них в армии? Для любого салаги дембель неизбежен, как восход солнца. Я на них зла не держал и не держу. Сам таким был.

— Тоже заставлял молодых хлебать дизель?

— У нас потом как бы по-другому было, — начал пояснять Лёха, но его слова прервал звонок мобильного телефона. — Пардон, — извинился Лёха и вынул из кармана аппарат. Прикрывая ладонь трубку, прошептал Игорю: — Тсс, моя щас лаяться будет… Слушаю, радость моя, — голос Лёхи удивительным образом стал более внятным, и сам он будто немного протрезвел. — Где нахожусь? У своих нахожусь. У кого? У Игоря! Где же ещё! Какие бабы? У Игорёхи маленько хлопнули за праздник. Какой-какой праздник… День вэдэвэ. Ну и что, что это Игоря, а не мой праздник! Зато мы, может, ихние самолёты, ихние антеи керосином заправляли. Знаешь, сколько тонн берёт автозаправщик? Да, скажешь тоже. Ага. Шутка такая, что ли? Говорю, шутка такая? Выпитая цистерна не поместится… Всё, конец связи. Не потеряюсь. Я знаю, что Игорь присмотрит. Ладно, давай. Что? Да нет больше ничего. Выпили. Нет, не будем догоняться. Всё. Давай, радость моя. Я не подлизываюсь. Всё. Ага, — убрав от уха мобильник, Лёха добавил не то с огорчением, не то с облегчением: — Бросила трубку.

Игорь молча протирал стол тряпочкой. Спросил: — Сам-то дойдёшь?

— Куда я денусь?

— До калитки хоть провожу.

— Вообще-то проводи. А то давеча, когда до ветру выходил, зарычала на меня как на чужого.

— Пьяных не любит.

Выйдя на крыльцо, Лёха на прощанье крикнул: — Слава вэдэвэ и автобату!

— Ну, молодца! Десант тебя услышал! — похлопал приятеля по плечу Игорь.

— Давай, Гарик! — качнувшись, Лёха направился к калитке. Обернулся, махнул рукой. — Я закрою.

— Ладно тебе. Я сам, — Игорь плотно прикрыл калитку, задвинул прибитый к доске шпингалет.

— Давай, Гарик! Пока-пока! — крикнул напоследок за воротами Лёха.

Игорь глянул на августовское небо. Звёзд не видно. Потянуло вдруг прохладой и свежестью. В воздухе запахло дождём.

— Успокоился? — спросил хозяин собаку, потрепав её по ушам. — Проводили гостя? Проводили. Не обижайся, Вулкан, посидели вот по случаю праздника. Какого праздника, хочешь спросить? Да, нашего солдатского. Ты же слышал, как Лёха кричал о славе вэдэвэ и автобату. Что это такое? Ну, это наше с Лёхой родное и близкое.

Вулкан, приняв стойку на задних лапах, радостно заскулил в ответ.

3

Генеральская дача не имеет статуса закрытого объекта, скажем так, грифа секретности в общем смысле, но в плане житейском посторонним лицам туда попасть весьма проблематично. Трёхметровый из профлиста зелёный забор, прикрученный к мощным железным трубам на бетонной основе. Металлические ворота.

Одни домики в дачном посёлке обшиты сайдингом, другие по-прежнему остаются, ещё с советских времён, бело-кирпичными и бревенчатыми.

Два человека, на вид почти ровесники, сидят за столиком в деревянной, с ажурными белыми переплётами, беседке.

— Николай Александрович, ты и сам знаешь, что относительно Соединённых Штатов всё понятно. Они со всех сторон омываются морем. Морская держава во всех отношениях. С этим не поспоришь.

— Да, не поспоришь, Александр Николаевич! И что?!

— Как что? Военная доктрина опирается на военно-морской флот. Ставка в ядерных вооружениях делается на стратегические атомные подводные лодки. В России несколько иная, вернее, совсем иная ситуация. Большая протяжённость сухопутных границ. Вытянутая с запада на восток или с востока на запад территория.

— Лучше и привычнее звучит — с запад на восток.

— Хорошо. Поэтому помимо флотов на Чёрном и Балтийском морях, на Севере и на Востоке целесообразность размещения ракетного вооружения на механизированных подвижных средствах доставки очевидна. Согласись, шахты — это вчерашний день. Их нецелесообразность даже не требует комментариев.

— Да, всё давно помечено вероятным противником и находится под прицелом… Только такой вопрос — зачем их строили в Советском Союзе? Хотя и понятно, что в ту пору современные средства спутниковой разведки, как говорится, ни в песнях, ни в сказках.

— Это тема для отдельного и особого разговора. Не будем отвлекаться.

— Ты затронул подвижные средства доставки. Но если взять те же бэжээрка, ты ведь слышал доклад командующего в Генштабе?

— Слышал. Только не рано ли списывать этот комплекс со счетов? Ведь было же такое, что мы снимали то или иное вооружение, а Штаты начинали активно вести или продолжали вести технические разработки именно по данному виду? Ведь было такое?

— Да, к сожалению, такое мы уже проходили.

— И что? никаких выводов?

— Ты, Саня, и задал бы такой вопрос в Генштабе.

— И задал бы, Коля…

— Так, почему не задал?

— Боюсь, что не поймут.

— Значит, надо задать вопрос так, чтобы поняли.

— А ты посоветуй.

— Что я посоветую? Ракеты — это твоя епархия.

— Ну, вы, мотострелки, не так уже и далеки от нас по выполнению своих, так сказать, задач. Мы колотим, вы доколачиваете? Если, конечно, там что-то остаётся…

— Там всегда остаётся. Ты же знаешь?

— Не спорю. Знаю. Особенно, когда по голым скалам и по кустарникам лупим. К сожалению, не без этого… И на старуху бывает проруха, — Александр Николаевич протянул руку к вазе с фруктами и отщипнул сочную, прозрачную, если посмотреть сквозь неё на яркий свет, зелёную виноградинку. — Дамские пальчики. Обожаю этот сорт ещё с курсантской поры. И домашние у меня все любят. На рынке только их и покупаем. Отведай, Коля. — В отличие от многих своих знакомых Александр Николаевич предпочитал коньячок не с лимоном, а именно с виноградом.

— Отведаем, — отозвался Николай Александрович, наливая в хрустальны рюмочки из бутылки. — Ну, что замолчал, дружище? Несмотря на мнение Генштаба, махнём за подвижные наземные комплексы? Ты ведь понимаешь, что моряки упорно стоят на своём?

— Они и должны защищать приоритет подлодок. Профессия у них такая, — согласился Александр Николаевич, чокаясь рюмочкой.

— И пускай защищают. Кто же против?

— Вот сколько знаю тебя, Коля, но иногда не могу понять, где ты серьёзно говоришь, а где лукавишь.

— Ну, лукавить-то, дружище, дело нехитрое, — Николай Александрович поднёс пустую рюмку к правому глазу, зажмурив левый, посмотрел сквозь неё на собеседника, затем поставил её на столик и добавил: — Хочется продолжить твою прерванную мысль относительно всё той же темы наземных комплексов. Ты не против?

— Я только за, — Александр Николаевич поднял обе руки ладошками вперёд.

— Использование, к примеру, тех же передвижных ракетных комплексов на железнодорожной основе означает дополнительные возможности применения ядерного арсенала для отражения любого потенциального противника. Не исключая ещё одной составляющей ядерной триады государства — подводного флота.

— Я уже было почувствовал себя на лекции в академии Генштаба, — попытался пошутить Александр Николаевич.

— Но если серьёзно, — его собеседник приподнял бутылку коньяка и вновь разлил по рюмочкам, — то если так говорим мы, точнее, так понимаем и говорим, то трудно согласиться, что этих как бы простых вещей не понимают там. — Николай Александрович ткнул указательным пальцем вверх.

— Полемика в Министерстве нешуточная. При всём раскладе моряки тянут одеяло на себя, сухопутчики на себя. Кто рассудит? Министр? Он тоже человек, а не робот. Мысли разные.

— А время идёт. Американцы, между тем, продолжают наращивать все три составляющих ядерной триады — атомные подлодки, баллистические ракеты и стратегические бомбардировщики. У нас же в России пока продолжаются споры.

— Бюджет страны — не камень преткновения.

— Бюджет?

Во дворе дачи громко залаяли собаки.

— И кого принесло в столько неурочный час? — удивился хозяин дачи. Он приподнялся с плетёного кресла из-за столика и опять сел.

Кавказской породы собаки хрипло залаяли ещё громче.

— Да, что же там? — с некоторым раздражением повторил хозяин, вставая во весь рост, отодвинув кресло.

— Глянь уж, Саня, видно гости ещё?

— Какие гости? Не должно быть гостей, — неопределённо проговорил Александр Николаевич, направляясь от беседки в глубине территории, защищённой от солнца вишней, где они сидели с другом, по направлению к главному входу. Там огромная кавказская овчарка, скользя цепью, соединённой кольцом за стелившуюся по земле вдоль забора проволоку, свирепо рычала, вскакивая на задние лапы, на массивные ворота.

— Я сам открою! — крикнул Александр Николаевич парню в синем спортивном костюме, бодро спешившему к воротам от крыльца дачи. Генерал провернул ключ в замке. Лязгнула кованая калитка в широких воротах.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! — козырнул сержант-контрактник. — Посыльный из штаба! — Он протянул пакет.

— Я же в отпуске, — проговорил генерал, забирая пакет. — Свободен.

— Есть!

В десятке метров от забора стоял мотоцикл «Урал». Александр Николаевич закрыл калитку и мелкими шажками пошёл к беседке, на ходу распечатывая конверт.

— Что за срочная депеша? — поинтересовался Николай Александрович, идя от беседки навстречу.

— Сейчас глянем.

— А позвонить не суждено?

— Звонили, наверное, на даче никого. Мы с тобой да Стасик вон, племяш, с баскетбольным мячом на спортплощадке балуется.

— Ну, что там?

— Совещание у главкома опять.

— Когда?

— Завтра в десять ноль-ноль.

— Эх, товарищ генерал-лейтенант…

— Что, товарищ генерал-лейтенант?

— Накрылась наша завтрашняя рыбалка.

— Никуда не денется наша рыбалка.

— Когда ещё теперь соберёмся. Так удачно совпали выходные у меня и у тебя.

— Что же поделаешь? Служба.

— Это ты мне говоришь?

— Ну, что? — кивнул Александр Николаевич в сторону беседки. — Не сегодня же совещание-то?

— Да… Служба, — откинувшись на спинку кресла, когда выпили, многозначительно произнёс Николай Александрович. — Были лейтенантами, казалось, что впереди вечность.

— В том-то и дело, что казалось.

— А что теперь кажется?

— Теперь кажется, что всё, что было, было, словно в быстротечном сне.

— Никогда не думал, что время такая быстрая штука, что жизнь такая скоротечная.

— Может быть, надо просто радоваться, что удалось дожить до нашего возраста? Не помню, где, но читал об этом мнение какого-то мыслителя.

4

— Мамань, продуктов на двоих положи, — попросил Иван, надевая поверх рабочей синей куртки оранжевый жилет.

— На кого?

— Витёк с Веркой снова поцапались.

— И что теперь? Мужика не кормить?

— Не знаю. Чужая жизнь — потёмки.

— И как он теперь? Совсем без продуктов, что ли на работу идёт? И давно?

— Неделю почти. Ничего. Бригада не даст помереть с голоду.

— Видать, серьёзно поругались?

— Да уж не до шуток, не понарошку.

— Без продуктов выходит на работу… Сам-то не в состоянии себе собрать?

— Свою карточку банковскую не может найти. То ли потерял, то ли Верка сдуру спрятала.

— Как же это? Как это посеял или спрятала? — удивилась мать. Она замерла у стола, перестав складывать в рабочую сумку приготовленные продукты. — Что Витёк сам-то говорит?

— То и говорит, что я тебе только что сказал.

— Карточку не может найти, так у Верки бы взял денег.

— Витёк гордый.

— А Верка чего думает?

— Кто его знает, что у неё на уме?

— Гордостью не пообедаешь. Зарабатывает ведь парень. И, кажется, спиртным не увлекается.

— Не увлекается. Бывает, дёрнет с пацанами маленько, и домой торопится. Боится, чтобы Верка не заругалась.

— Может, не боится, а уважает.

— Ага. И за такое уважение такое обхождение? Могла бы догадаться, не позорить мужа, собрать сумку-то? Куда там. Тоже гордая.

— Чего же ей не хватает?

— Я ж говорю, чужая жизнь — потёмки…

— Но ведь причина же какая-то есть?

Иван молча стал обуваться у порога, зашнуривая тяжелые путейские ботинки на толстой красной подошве.

— Причина же какая-то есть? — повторила мать вопрос, застёгивая сумку на запор.

— Есть, конечно, — отозвался Иван.

— И какая, если не секрет?

— Не секрет, конечно. Приревновала она его. Дура!

— Витька? Приревновала? И к кому же могла его приревновать? Не скажешь, Ванюшка?

— Нет, конечно. Я и так, маманя, много тебе порассказывал. Что я, как баба, буду сплетни таскать? Давай сумку. Здоровско всё-таки, что я свободный человек.

— Чего здоровского-то? Годы ведь тоже бегут. Я не вечная.

— А-а… Была бы шея, ярмо найдётся. Всё, маманя, бежать надо! Сейчас вахтовка поди уже у табельной и Кузьмич в напряге…

— Ладно. Осторожнее там! — Клавдия протянула сыну увесистую сумку с ремнём через плечо.

Снега в эту зиму выпало негусто. Например, о лыжах можно было и не вспоминать. Хотя время теперь такое, что эти самые лыжи остались лишь в воспоминаниях у основной массы людей…

К марту во многих открытых для солнечных лучей местах чёрными плешинами выглядывала голая земля. С утра на улице обычно стояло безветрие, как это и бывает всегда в Забайкалье в феврале-марте, а с обеда начинает хиусить. День может закончиться сильным, чаще порывами, ветром. Особенно ощутим он на голых участках железной дороги. Между скалистых сопочных гряд гудит ветер, словно в трубе. Даже в летнюю пору в таком месте очень сильно сквозит и жара уступает место прохладе. А зимой здесь сгущается до молочной пелены морозный туман, сквозь который едва пробивается свет электровозных фар. Приближение грузового поезда можно определить по нарастающему методичному перестуку колёс на стыках рельсов. По мере приближения перестук нарастает всё сильнее, переходит в грохот мчащегося сквозь морозную пелену товарняка. Мелькают вагоны и цистерны состава длиной почти с километр, и грохотом наполняется, кажется, всё окружающее этот поезд пространство. Разметается снежная пыль, гонимая скоростью товарного поезда. Путевые рабочие поворачиваются к нему спинами, укрывая лица меховыми рукавицами. Под ногами мелко дрожит земля, чутко ощущая мчащийся по стальной колее в несколько тысяч тонн грузовой состав.

По небу низко плыли набухшие тучи. Казалось, что вот-вот они прорвутся мокрым снегом. Иван приближался к табельной, зябко кутая после домашнего тепла шею в тёплый воротник куртки «Гудок» и натянув низко, до самых глаз шерстяной колпак. Так называется служебное, из белого кирпича, помещение для путейцев, расположенное в нескольких метрах от железнодорожного полотна. Долговязую фигуру Витька увидел ещё издали. Подойдя ближе, воскликнул бодрым голосом:

— Привет, страдалец!

— Здорово! — Витёк скинул рабочую форменную перчатку и протянул руку. У него на плече туго набитая зелёная армейская противогазная сумка. Прошлым летом проходил «партизанские» сборы. Когда сдавали старшине имущество, удалось умыкнуть противогазную сумку и заодно фляжку. Фляжка, правда, слегка помятая, но сгодилась, как говорится, в хозяйстве. Ровно литр жидкости вмещает. Нужная вещь и для работы, и летом для покоса или в походах за ягодой и грибами. На покосе можно налить во фляжку бражки и опустить в ледяной ключ. Вечером с устатку возле костра такая благодать. А после в душистом балагане на свежевысушенном сене, ещё не растерявшим аромата разнотравья, сон до рассвета. До первой утренней росы…

— Помирились?! — кивнул с надеждой в голосе Иван на противогазную сумку приятеля.

— Помирились, — признался тихим голосом Витёк и глубоко зевнул.

— Не выспался?

Витёк не ответил, прикрывая ладонью второй глубокий зевок.

— Понятно. Значит, точно помирились… Мне маманя столько продуктов положила. Куда девать будем?

— Схаваем, — успокоил Витёк, натягивая перчатку.

«Ну, значит, окончательно помирились», — убеждённо сделал про себя вывод Иван. Он уже знал, что, если из Витьки вытягивать слова щипцами, значит, дома у него всё в порядке. А когда вдруг рот не закрывается, как говорят в народе, открывается словесный понос, тогда точно дома нелады с Веркой. Возможно, что таким образом он в минуты душевного расстройства находит моральное облегчение. Это ещё называется «выпустить пар».

Намолчавшись за несколько дней дома, ему на работе нужны были чьи-то уши, и обычно этими ушами всегда оказывался Иван. Как-никак ровесники, выросли на одной улице, вместе в первый класс пошли, вместе школу окончили.

У Верки такая особенность. Если, что не так, прекращала разговаривать с мужем. Детей у них не было, хотя скоро десять лет супружеской жизни. Витёк женился сразу после армии. Так что дома ни визгу, ни писку… После разногласий начиналась игра в молчанку. Тишина в доме. Даже телевизор работал приглушённо. Если Витёк прибавлял звук и отходил от телевизора, Верка подходила и убавляла…

То, что Витёк пришёл на работу, затаренный харчами, заметили, конечно же, все в бригаде. И этот факт стал, будто каким-то маленьким, но светлым событием для них в это хмурое мартовское утро, затянутое тусклой небесной пеленой. То ли снег пойдёт, то ли день простоит до самого вечера пасмурным. И то, что Витёк помирился с Веркой, по-житейски оживило мужиков и даже приподняло настроение. И больше сказать, настроение приподнялось даже у тех, кто был в это утро с похмелья.

* * *

— Как там у Витька дела? — спросила вечером мать, когда Иван переоделся, умылся и прошёл на кухню за стол. Вкусно пахло жареным мясом.

— Котлеты? — спросил, пододвигая ближе к себе стеклянку с горчицей.

— Ёжики.

— С чем?

— С толчёнкой.

— Ништяк, — обрадовался Иван, намазывая на хлеб горчицу. Мать поставила перед ним тарелку с картофельным пюре и ёжиками. Блюдо заправлено светло-коричневым подливом, в котором плавали кусочки мелко нарубленной зелени. Зимой петрушка росла у них в кастрюльке на подоконнике. Горчица, свежая. Заварена на капустном рассоле. Крепкая. Иван поморщился. Чуть не выскочили слёзы.

— Переборщил, Ванюшка? — поморщилась мать. — Куда столько мазать? Ведь не сметана…

— Щас проморгаюсь, — ответил сын, протирая ладонью глаза. — Мамань, чаю.

Мать налила в стакан крепкого чаю. Достала из холодильника полулитровую баночку с молоком. Забелила.

— Запивай чаем вот.

— Угу, — прожёвывая ёжик, кивнул Иван.

Мать поставила на стол вазочку с печеньем и конфетами.

— Как, говорю, Витёк-то? — опять спросила она.

— Витёк-то? Нормально Витёк. Помирились с Веркой.

— Ну, вот! Я же говорила утром, что неплохой он парень. Шебутной, правда.

— Что есть, то есть, — согласился Иван, разворачивая шоколадную конфету. — Особенно, когда тяпнет.

— Ну и что, что тяпнет. Меру-то он всегда знает. Безобидный так-то, — рассуждала мать, присев напротив на стул.

— Ты бы, мамань, пока не остыло, тоже поужинала.

— Попозже поем. Полдничала ведь не так давно.

— Полдничала часа в четыре, а сейчас уже седьмой, — глянув на часы на стенке, заметил сын.

— Да не проголодалась ещё. В магазин ходила, там с бабами пролялякала. Не остынет ужин на печке.

— А, ну да, — кивнул Иван, запивая конфету горячим чаем.

— Ребёночка бы им, глядишь, меньше бы ссорились. Общая забота появилась. Общая забота ведь объединяет людей. Даже, бывает, характер человека меняет, — рассуждала мать, глядя на сына. Она помолчала и продолжила: — Пелёнки и распашонки отвлекают от плохих мыслей. Словом, когда ребёночка растишь, некогда по пустякам ругаться.

— С полной сумкой хавки сегодня Витёк на работу пришёл.

— Вот видишь! Сразу и жизнь наладилась! — обрадовалась мать. — Всё съели?

— Зарубали подчистую. День тяжёлый. Ручную перешивку делали на восточном перегоне.

— Так, так, вроде, путевая машинная станция у вас проходила?

— Проходила с капитальным ремонтом осенью, а сейчас по текущему делаем. Участок там сложный. То ли мерзлота опускает, то ли ещё что. А что там может быть ещё? Кузьмич говорит, что водяная призма, ледник в том месте под насыпью. По весне недаром наледь выступает. Прямо из-под полотна. Корёжит землю вечная мерзлота. Балльность никудышная. Кузьмич постоянно по шапке за тот участок получает. Начальник дистанции пообещал, если ситуацию в марте не исправим, то квартальных нам не видать. Кузьмич уже и не рад, что согласился дорожным мастером. Говорит, бригадирил бы и дальше потихоньку, но нет, пошёл навстречу начальству, когда прежнего уволили.

— Куда тот девался? Говорят, с концом уехал?

— Уехал, ага. На повышение тот уехал. В управлении дороги где-то его пристроили.

— Что ты говоришь? — удивилась мать.

— То и говорю. Да, мы сразу поняли, что он сюда типа в командировку приехал после института. Типа набраться опыта, пройти практику дорожным мастером, а

после, понятное дело, на повышение из нашей дыры.

— Поди, связи имеет?

— Конечно, из блатных. Говорили, кто-то из близкой родни там, наверху, сидит. Мне даже фамилию говорили. Не запомнил. Кудрявая какая-то фамилия.

— Ну, ничего. Кузьмич опытный путеец. Столько лет на одном месте. Собаку съел в путейском деле…

— Только боится теперь, что до пенсии может не доработать.

— Доработает. Куда он денется? Никто его не уволит. Хороший специалист.

— Да, кто его знает? Начальников дистанции в последнее время тасуют как колоду карт. Как с комиссионным объездом начальник дороги едет, так обязательно жди кадровых перемен. А таких объездов, как ты, мамань, знаешь, в году два. Весной и осенью. Вот сейчас, в апреле, надо ждать. Потому и начальник дистанции лютует, и мастера все на нервах.

— Да уж, сынок. Изменилось время, изменились люди, — вздохнув, сказала мать. — Ну, что? Поел? Посуду буду убирать. Ой, совсем забыла? Вылетело из головы.

— Что, мамань?

— Бабы про Игоря Дерябина говорили.

— Так, он же на вахте, вроде? Золотопромышленной. Где-то на востоке. В Амурской области. Я его сто лет не видел.

— Говорили, что с вахты уволился. Хотел на железную дорогу устраиваться, но не прошёл медкомиссию.

— Куда именно?

— Я так поняла, что к вам, в дистанцию пути. А ты не слышал?

— Нет. От кого я услышу?

— Ну, может говорили?

— Никто ничего не говорил. Первый раз слышу.

— Значит, зарубили врачи?

— Да.

— И что теперь? Что люди говорят?

— Говорят, что расстроился Игорь.

— И куда теперь?

— Не знаю, но больше на вахту не хочет ехать. Бабы говорят, хоть и золото там моют, но обсчитывают мужиков на каждом шагу. И за питание, и за курево, и при расчёте за работу.

— Говорю же, давно Игоря не видел. С осени, наверно, или с конца лета. Он говорил, что работать на вахте можно. Деньги, вроде, исправно выплачивают. На руки всю зарплату не отдают, чтобы по дороге домой не растеряли, не пропили. Перечисляют на карту. Высчитывают за продукты, за курево, кто курящий.

— Обещают за работу одну сумму, а на карточку приходит меньше. Там такие сидят в конторах прохиндеи-начальники. Он ведь на золотом прииске работал. Там должны быть немалые заработки, — предположила мать.

— Ага. Немалые для начальства, а для работяг копейки, — отозвался Иван.

— Попробуй-ка теперь пройди эту медкомиссию с такой бедой, — рассуждала мать. — Ладно бы только нога. Ещё покойная Нюра говорила, что голова временами сильно у него болит. Толком-то он ничего тётке не рассказывал. Может, мужикам чего подробнее о себе говорит?

— Нет! Не любит, видно, Игорь эту тему, — ответил Иван.

— Знамо дело. Тема непростая.

— Голова болит от контузии.

— А военкомат никак не поможет?

— С медкомиссией?

— Ну, да.

— Нет, конечно.

— Ага, им, главное, человека отправить в эту самую горячую точку, а потом моя хата с краю.

— Причём здесь военкомат? В горячие точки добровольцев посылают, — возразил Иван. — К тому же Игоря туда не из военкомата отправляли, а из части, где он служил. Вэдэвэшник он.

— Знаю, что десантник. Но всё равно с военкомата всё начинается. Оттуда его в парашютисты определили, когда в армию брали…

5

В последнее время у Валерия Павловича Котельникова разладился сон. Подсаживаться на снотворное у него желания не было. Более того, он был категорически против употребления этого препарата, считая его вредоносным, ничем не отличающимся от любого наркотика. Валерий Павлович знал, что большинство лекарств последнего поколения — исключительно одна химия, чистая химия, которая неумолимо влечёт в ходе употребления, постепенно и медленно весьма ощутимые со временем побочные эффекты.

Проблема заключалась в том, что в силу своей конструкторской деятельности работа Котельникова не ограничивалась регламентированным восьмичасовым рабочим днём, как у всех нормальных людей: либо с восьми до семнадцати, либо с девяти до восемнадцати. С одночасовым перерывом на обед. Поэтому рабочий день заканчивался не в помещении конструкторского бюро, а продолжался и дома, в тиши домашнего кабинета. Понятное дело, не в прямом смысле, поскольку соблюдался режим секретности, продолжалась работа в голове конструктора, так называемый мыслительный процесс, от которого можно было отвлечься или отключиться-позабыться только в период сна. Жена Светлана звякала на кухне посудой, перемывая тарелки и чашки после ужина, а Валерий Павлович просматривал по телевидению выпуск свежих информационных новостей. Затем уединялся в кабинете, несмотря на предложение жены отдохнуть.

— Каким образом? — спрашивал он Светлану.

— Новый сериал начинается. Судя по анонсу, вполне приличный.

— Про что? Про ментов?

— Ну, да. Только это новый сезон.

— Что старый, что новый, всё одно, — отозвался Валерий Павлович, подходя к креслу и обнимая за плечи жену. — Ты же знаешь, что я и раньше не смотрел, когда только начинались эти сериалы. Помнишь? Бразилия, Мексика?

— Помню, — трогая ладонь мужа, ответила Светлана. — Что тогда тебе было некогда, что теперь. Нет, тогда время было, — поправил её Валерий Павлович.

— Как это?

— Так. Просмотр с детьми «Спокойной ночи, малыши»?

— Ах, да. Извини. Это было нормой смотреть с ребятишками детские передачи. А сколько их было… Помнишь, в начале девяностых появились «Утиные истории»? Как нравились они детям! Теперь по телевизору одни шоу день и ночь.

— Да, — вздохнул вдруг Валерий Павлович, — как быстро всё пролетело… Выросли и разлетелись сами ребятишки, разлетелись с экрана и сами передачи…

Он плотно прикрывал за собою дверь кабинета и усаживался за письменный стол. Некоторое время сидел в темноте. Затем щёлкал выключателем большой настольной лампы с зелёным абажуром, состоящим из плотно обтягивающих металлический каркас тканевых ленточек. Теперь таких ламп, с такими абажурами, и не выпускают. Вспыхивала ярким светом лампочка. Валерий Павлович как бы мысленно здоровался с маленьким в рамочке портретом человека. Рамочка стояла на письменном столе. С фотографии открыто и просто улыбался человек в белой тенниске. Видимо, снимок сделан в молодости этого человека. Звали его Сергей Павлович Королёв. Генеральный конструктор космических летательных аппаратов, запустивший и первый спутник Земли, и первого космонавта планеты. А подарили этот портретик когда-то студенту Московского высшего технического училища имени Баумана, ленинскому стипендиату Валерию Котельникову после окончания третьего курса. Уже тогда он занимался в научной секции по специализации ракетостроения.

Котельников понимал, что если сейчас он погрузиться в свои вечерние умственные расчёты, то потом не сразу удастся уснуть. Придётся лежать с закрытыми глазами. А в голове будут продолжать летать обрывки схем, уравнений, что-то из дневных разговоров, которые зачастую переходят в яростных споры коллег по конструкторскому бюро. Светлана права на сто процентов, что в жизни любого человека, каким бы занятым он не был, должно иметь место отдыху. Но в последнее время он как бы оправдывался тем, что как только решится очередная, как он выражался, производственная проблема, так он сразу возьмёт отпуск. Этак, на целых десять дней. Нет, пожалуй, десяти многовато. Хотя бы на три дня вырваться с палаткой, рюкзаком и спиннингом на природу! На рыбалку! Или слабо, товарищ конструктор? Махнуть на чистый воздух, подальше от городских улиц, от этого людского муравейника, от работы, от этого проекта, который необходимо завершить до конца года — такова установка свыше…

Проект, об этом нельзя говорить дома, но можно думать, электронный узел для космического спутника, архисовременный. Если удастся его довести до ума, а довести, однозначно, надо, обязаны довести, раз начали, то это будет не то, чтобы революционный, но что-то близкое к тому, будет означать значительно опережающий конкурентов на другом берегу океана рывок вперёд.

Ещё несколько лет назад, когда для военных самолётов не хватало керосина, чтобы боевые экипажи смогли эффективно наматывать налёт часов, совершенствуя мастерство пилотирования, речь о подобном внедрении прибора имела оттенок фантастики. Тем не менее, изобретение есть, начальная стадия успешно пройдена. Теперь главное, довести разработанный электронный узел до стендовых испытаний. Показать товар лицом высшему начальству. Ну, а потом? А потом можно и на рыбалку! Хоть на месяц. Можно со Светланой смотреть сериал про ментов очередного сезона. Да что сериал? Не припомнить, когда в последний раз в театр ходили. Словом, потом можно всё! А пока? Глядя на портретик Королёва, Валерий Павлович вспоминал слова главного героя из кинофильма «Укрощение огня». Лавров, игравший Генерального конструктора, признавался: «Ни о чём больше не могу думать. Все мысли только о ней, о ракете…»

Валерий Павлович усмехался сам над собой, справедливо полагая, что не совсем корректно как бы сравнивать себя с великим Королёвым. Но тут же ловил себя на мысли и убеждался в правоте этой мысли, что в его случае нечто подобное тоже имеет место. Иногда создаётся впечатление, что новому проекту уделяется вся мыслительная деятельность на протяжении всех суток. Исключение разве что составляют часы, которые приходятся на сон. Разве что не снится этот электронный узел, как снилась Менделееву его периодическая таблица химических элементов.

Исходя из общения с коллегами, создалось ощущение, что подобному феномену подвержены многие изобретатели, конструкторы, разработчики новых научно-технических идей. Может быть, как раз без этого феномена, без этакой одержимости просто невозможно достичь той цели, стоящей перед этими людьми, этой категории творцов, усилиями которых продвигается технический прогресс человечества?.. Конечно, Котельников не думал об этом, об этом можно рассуждать только со стороны.

Ещё раз кивнув портретику Королёва, Валерий Павлович улыбнулся и пододвинул к себе вынутую из ящика письменного стола картонную папку. Развязал тесёмки и разложил нужные бумаги. Разумеется, в силу секретности ничего напрямую касающегося изделия «икс» в этих бумагах не было. Они содержали только открытую информацию и чистые листочки формата А-4. Листочки на случай, если вдруг упадёт, словно скатится сверху, от звёзд, какая-то свежая мысль, идея, просто сквозная зацепка к решению одного из технических вопросов. И это даст возможность далее раскручивать и приспосабливать применительно той выстроенной логической и технически обоснованной цепочке, медленно, но верно приближаясь к воплощению задуманного на практике. Да, эта цепочка уже высвечивала то изделие «икс», над которым КБ работало не первый год. Целый коллектив работал. Главным в нём был он — доктор технических наук Валерий Павлович Котельников. В своё время ему пророчили профессуру в МВТУ им. Баумана, которое он окончил с отличием. Предлагали остаться на преподавательской работе, когда он был ещё совсем молодым аспирантом, но детское увлечение космосом, даже мечта стать самому космонавтом, перетянула чашу весов, и он ушёл работать младшим инженером в конструкторское бюро по линии оборонной отрасли ещё существующего Советского Союза…

На удивление самого Валерия Павловича, в эту ночь он спал крепко, почти без сновидений. Проснувшись утром, не ощутил, как нередко бывало, тяжести в затылке. Значит, помогло. Помогло то, что накануне вечером перед сном сумел отвлечься, взять в руки одну из книжек писателей-фантастов. Им в его домашнем рабочем кабинете отведена большая полка. От Жюля Верна до Казанцева, от Беляева до Стругацких. Ощущение от здорового сна положительным образом влияет на весь начавшийся день. Спору нет, работоспособности от этого только плюс.

— Как сериал? — поинтересовался пред завтраком у жены.

— Как всегда, бух-бах-бабах, — ответила Светлана.

— Понятно, — кивнул Валерий Павлович.

— Валер?

— Что?

— Это что-то новенькое.

— Что новенькое?

— Спросил о сериале. Что-то хорошее пришло в голову, да?

— Не знаю. Может быть.

— Я рада.

— Спасибо.

— Ещё бутерброд сделать?

— Нет. Благодарю.

— Тогда я побежала. Завершай завтрак один. Сегодня у меня лекции с первой пары.

— Изменилось расписание?

— Заболел один из преподавателей. Декан поставил меня на первую пару. Он звонил, кстати.

— Звонил? Я не слышал.

— Значит, крепко спал.

— Света, но ведь до первой пары ещё час. Обожди, за мной придёт машина, подбросим до университета.

— Нет, я на метро. Декан предупредил, что сегодня короткая внеплановая планёрка.

— Срочный вопрос?

— Сама не знаю, — пожала плечами Светлана, делая перед зеркалом в прихожей последний штрих над своей причёской.

Стукнули каблучки. Повернув замок, крикнула мужу из прихожей: — Пока-пока! До вечера!

— До вечера! Удачи тебе и студентам! — бросив взгляд на кухонные часы, откликнулся Валерий Павлович.

Он отложил недоеденный бутерброд на блюдце и решительно и бодро поднялся из-за кухонного столика. Если бы за Котельниковым в этот момент понаблюдать со стороны, то могло сложиться впечатление, что прошедшей ночью его всё-таки что-то осенило и это что-то окрылило конструктора. Каждое движение его было размеренно-чётким и слаженным. Во всём этом утреннем поведении ощущалась какая-то особая уверенность, твёрдая поступь, что ли. Наверное, так ведут себя люди, которые до этого словно топтались на одном месте, не зная, как поступить дальше, оставаясь один на один со своими, надо полагать, сокровенными мыслями. А потом вдруг поняли — что им надо конкретно делать и о чём говорить своим оппонентам. У людей, профессия которых конструктор, это, видимо, называется техническим прозрением.

* * *

США начали работы над системой противоракетной обороны практически одновременно с СССР — в 1957 году. Главным конструктором нового «щита» Америки стал Вальтер Дорнбергер — бывший генерал-лейтенант Вермахта, давний сотрудник Вернера фон Брауна, активно участвовавший в разработке немецких баллистических ракет V-2.

— А вы никогда не думали о том, что наш зонтик ПРО может быть однажды всё-таки продырявлен? Логичный вопрос, не так ли? — подчеркнул Валерий Павлович Котельников, не сводя глаз с руководителя закрытого КБ оборонного НИИ.

— Трудно, конечно, не согласиться, но вы к чему клоните-то, Валерий Павлович?

— Клоню к тому, что мы должны обладать ресурсом возмездия даже после того, как, предположим, пуски баллистических ракет вероятного противника достигнут объектов поражения. Иначе говоря, поразят намеченные цели на территории России.

— Я так понимаю вопрос, что чем же в таком случае мы сможем ответить? Точнее, чем ответит страна? А ещё точнее, чем ответит то, что от неё останется?

— Но что-то ведь останется? Должно остаться? Так? Вернее, совсем не так. Допустим, намеченные цели для вероятного противника, это, прежде всего, объекты стратегического направления. Проще говоря, наши военные объекты. В первую очередь, разумеется, шахты баллистических ракет стратегического назначения. Затем военные арсеналы, места дислокации воинских частей, включая аэродромы.

— Может быть, забегая вперёд, можно всё сказанное вами выразить одной фразой, что мы должны озадачиться тем, чтобы, так сказать, противнику, сумевшему нанести удар на опережение, как аукнулось, так и откликнулось?

— Абсолютно верно!

— Захотели судный день для нас, получите его сами!

— Жестоко по отношению к человечеству вообще, но такая ситуация может, увы, рано или поздно наступить, какие бы программы сдерживания наступательных вооружений не принималась. Жизнь показала, что любая гуманная программа может быть либо заморожена, либо свёрнута вовсе. Спасибо нашим политикам, поскольку здесь слово как раз за военными. Хотя то, что мы видим в международных отношениях сегодня, всё больше убеждает нас в полной неопределённости того, что ожидает мир завтра…

— Кстати говоря, хотелось бы напомнить о том, что свою систему раннего предупреждения ещё в 80-х годах пытался создать Китай. Но без особого успеха. К новому проекту Пекин приступил в 2010 году.

— О планах Китая по созданию космического уровня системы известно не так много, хотя раздаются некоторые гипотезы о миссиях и потенциале нового спутника SJ-11. Вообще же система раннего предупреждения о ракетном нападении строится на двух уровнях. Наземном — с радиолокационными станциями большой дальности и космическом — со спутниками, предназначенными для выявления запусков межконтинентальных баллистических ракет и баллистических ракет атомных подлодок. Россия не так давно добилась полного охвата наземной части, хотя строительство новых станций продолжается. Хочу заметить, на космическом уровне ситуация сложнее, хотя третий спутник системы ЕКС «Тундра» уже приведён в эксплуатацию.

6

— Толик, ты сможешь сегодня Танюшку в садик закинуть?

— Что за слово?

— Не поняла?

— Что значит, закинуть?

— Тоже мне филолог нашёлся. И так понятно, о чём речь. Ну, так я не поняла, ты завезёшь или мне тащиться? Ой, опять не так выразилась. Или мне одеваться?

— Марина, собирай ребёнка поскорее. Уже и пошутить нельзя.

— Нашёл время для шуток. Время-то идёт. Сейчас, — торопливо повязывая дочке шарфик, отозвалась довольная Марина. — Будь умницей, — она чмокнула ребёнка в щёчку и одетую слегка подтолкнула к отцу. Тот в застёгнутой куртке, держа фуражку, стоял в ожидании у входной двери. Повернувшись лицом к висевшему в прихожей овальному зеркалу, по армейской привычке приставил ребро ладони к офицерской кокарде.

— Всё? А поцеловать? — Марина подставила мужу лицо. Он тоже чмокнул, как она ребёнка, её в щеку. И, похоже, этот поцелуй был для семьи чем-то просто дежурным, каким-то мимоходным действом, которое совершается как бы, между прочим. И если внимательно приглядеться к деталям нашего бытия, то оно так и есть. Сколько в нашей обыденной и повседневной жизни подобных действ, слов, даже мимика лица? Пожать руку, точнее, не пожать, а просто протянуть. Сбить щелчком или снять невидимую пылинку или якобы что-то с лацкана пиджака собеседника, зачем-то почесать нос, хотя он и не чешется в эту секунду, при разговоре с кем-то. А напрочь дежурная при встрече фраза-вопрос:"Как дела?» или «Как жизнь?» Причём на ходу. И такой же дежурный ответ: «Нормально».

Семья жила в пятиэтажном кирпичном доме одного из военных городков. В простонародье — дома офицерского состава. Чаще всего, эти дома пятиэтажные. Чаще панельные, реже кирпичные. В кирпичных зимой теплее. В панельных нередко между швов сквозит ветер, остужая комнаты квартир и вызывая чертыханья и ругань жильцов. Но жильцы под погонами, так что служи и не ропщи… Выпускники военных училищ, которых поначалу селили в офицерских общежитиях, безгранично радовались, когда после бракосочетания въезжали в одно, а то и сразу двухкомнатные «хоромы» таких вот ДОСов, то есть домов офицерского состава. Ну, а что говорить о радости и счастье тех, кто уже приезжал служить в гарнизон, будучи женатыми и сразу получали отдельную благоустроенную жилплощадь! Особенно, когда военные городки ещё были по срокам эксплуатации более-менее сносными. Имели в рабочем исправном состоянии инфраструктуру. Не текли прохудившиеся по швам батареи и не протекали треснутые унитазы, не заливал сверху дождь сквозь дырявую изношенную кровлю. Денно и нощно дымила котельная, имеющая положенный запас угля. Словом, перечислять можно многие факторы счастливой армейской жизни людей, выбравших по велению сердца профессию «Родину защищать»…

…Строевой плац ракетного полка. Утренний развод. В ожидании томятся выстроенные подразделения. В многочисленных щербинках истёртого солдатскими подошвами плаца цепляются, гонимые лёгким утренним ветерком старые, с осени, тёмно-коричневые листья. Непорядок! Отмечает зоркий и придирчивый глаз старшины первого дивизиона, напротив которого в двух шагах в одной из выбоин скопилось особенно много прелой листвы.

«После развода нагоняю надо выдать дежурному по дивизиону, закреплённым за этим участком плаца», — негодовал мысленно прапорщик, поскольку листва, иными словами, гадюшник на территории плаца, отведённой для уборки именно его подразделению — первому дивизиону.

Ожидание, особенно, когда оно неопределённое, хуже того, порядком затянувшееся, всегда томит и нервирует человека. Развод всё не начинался. И не появлялся командир дивизиона. Томительные минуты. Наконец прапорщик облегчённо вздохнул, обернувшись. Сзади выросла фигура капитана, заняла своё место. Облегчённо вздохнули, заметив командира, и офицеры дивизиона.

— Здравия желаю! — шепнул прапорщик капитану.

— Что-то затянулся развод? — спросил тихонько командир.

— Не знаю, — пожал плечами прапорщик. — Минут десять ждём.

Наконец дверь штаба полка распахнулась. Вышли офицеры управления. После доклада командиру полка его заместителем по боевой подготовке под духовой оркестр прозвучала команда: «К торжественному маршу! Побатарейно!! Первая батарея прямо, остальные напра-во!!!» Словом, всё как обычно. Каждый день начинался здесь, на плацу, с утреннего развода. Для срочников дни складывались в два года, для офицеров — кому как придётся. Сколько судьбой выпало служить на одном месте в одной воинской части…

* * *

Анатолий повесил куртку на крючок вешалки, притулившейся в тесном уголке прихожей. Стянув берцы, присел на маленький стульчик, чувствуя ноющую усталость в ступнях. Нерешительно бросил взгляд на дверной проём в кухню.

— Привет! — выглянула из кухни Марина. — Что-то необычно рано сегодня? — Она вышла в прихожую, сжимая в руке кухонное полотенце.

— Зато утром чуть не опоздал на развод, — ответил Анатолий, вставая со стульчика. Хорошо начало развода подзатянулось.

— Что случилось?

— Представляешь, на полпути колесо поймал то ли гвоздь, то ли ещё какой острый предмет.

— И что?

— Менять пришлось. Ставить запаску.

— И времени много потерял?

— Минут десять провозился. Только-только успел к разводу.

— А он чего затянулся?

— Проверяющий из штаба округа прибыл, — ответил Анатолий, продолжая думать о чём-то своём.

— Умывайся и к столу.

Когда Анатолий вернулся на кухню, Марина спросила:

— В части находится проверяющий, а ты почему-то раньше обычного вернулся со службы?

— Что?

— Ты меня слышишь? Ты сейчас где? — она щёлкнула пальцем перед лицом мужа.

— Как где? Здесь, на кухне, — ответил он и улыбнулся.

— Ну, я же вижу.

— Что видишь? — спросил Анатолий, придвинув к себе кружку с горячим чаем.

— Какой-то не такой. Что-то случилось? Неприятности на службе? Так? Или что-то новенькое мне сообщить? Что? Переезд на новое место? Новый гарнизон? Паковать чемоданы? Ехать и дожидаться нового звания? Когда на майора представили? Ещё год назад. Бумажки ходят по инстанциям… Так? Нет? — она провела ладонью по голове мужа. Тот оставил горячую кружку и обнял жену за талию.

— И так, и не так, — наконец произнёс Анатолий и встал из-за стола. Отошёл к окну. Как бы машинально приоткрыл форточку.

— А как? — удивилась Марина и присела на его место. — Ты меня заинтриговал? — Она в ожидании смотрела на мужа, муж на неё. В груди Марина ощутила душевное томление.

— С командиром разговор был, — Анатолий сделал паузу.

— Да? И на какую тему? — заинтересовалась Марина.

— В общем, предлагают новое назначение. Перейти служить со стационара на мобильный вид вооружения. Какого, сказать пока не могу.

— Что значит, мобильный вид? — удивилась Марина. — Это значит, что будут частые командировки, полигоны-стрельбы?

— Нет, не совсем то, о чём ты подумала. Слушай спокойно.

— Слушаю.

— Сейчас ведь нет командировок?

— Нет.

— А полигоны-стрельбы, как ты говоришь, есть, так?

— Так.

— А чем я командую?

— Ракетными установками.

— На чём они установлены?

— На машинах-тягачах.

— Мобильный вид тяги?

— Да! Мобильный.

— Аналогичный вид предлагается и на новом месте службы.

— Конкретно ничего, что ли не сказали?

Анатолий ответил не сразу. Подумав, сказал:

— Ладно, режима секретности здесь нет, но говорю только тебе. Бэжээрка.

— Что?

— Боевой железнодорожный ракетный комплекс.

— Связано с железной дорогой. Ну, уже хорошо, что не в степях, — произнесла Марина.

— Должность подполковничья, — добавил Анатолий, посмотрев на жену.

— Как? Но ещё майор неизвестно где!

— Ошибаешься. Известно.

— Где?

— Утром пришёл приказ.

— И ты молчишь?

В ответ Анатолий молча прошёл в прихожую, на несколько секунд задержался у вешалки. Вернулся на кухню. Протянул Марине новенькие майорские погоны.

— Держи! — сказал он и рассмеялся. — Потому и раньше вернулся. Успел в военторг забежать.

— Значит, проколотое колесо не такая и плохая примета?! — обрадовалась Марина, прижимаясь к мужу.

— Типа того, — согласился тот.

— Даже не знаю, и радость и грусть одновременно! — призналась Марина, бережно гладя звёздочку на погоне. — Боюсь спросить, едем далеко? В какие края? Какой округ?

— Восточный.

— В Сибирь или на Дальний Восток?

— Скорее всего, именно Сибирь…

— А приезд проверяющего как-то связан с этим?

— Нет. Просто совпадение…

* * *

Выбирая профессию военного, Анатолий долго раздумывал. Стать военным он решил в классе седьмом-восьмом, но ближе к выпуску надо было выбирать, по какой специальности идти? В какое военное училище?.. Вопрос хороший. Это было необычное время. Конец столетия и самый конец тысячелетия. В целом престиж военного человека, человека в погонах упал ниже некуда. И потому решение поступать в военное училище родные и знакомые восприняли неоднозначно.

— С поплавком не утонешь, — рассуждал живший по-соседству дед, завзятый старый рыбак, когда узнавал о том, что кому-то из их посёлка удалось поступить в институт. Упоминая поплавок, старик имел ввиду ромбика, получаемый вместе с дипломом выпускником высшего учебного заведения. Сколько Анатолий себя помнил, этот дед всегда столярничал в своём палисаднике, где у него вдоль стены дома был устроен самодельный верстачок. На нём дед что-то постоянно выстругивал, примеривал. Штаны всегда припорошены опилками, а под ногами хрустела высохшая стружка. Время от времени он собирал её пригоршнями в ведро и уносил на растопку в баню.

Сравнение знака о получении высшего образования с поплавком очень даже понятно. Высшее образование в Советском Союзе считалось немалым достижением в жизни человека. Молодого человека. И немолодого тоже. Не зря в стране существовала заочная форма образования, по которой в вузах обучались люди более старшего, нежели выпускники средних школ, возраста.

Имея высшее, следует подчеркнуть, бесплатное и качественное образование, можно было рассчитывать на серьёзную должность, не говоря о том, что все выпускники распределялись по направлению, всех гарантированно ожидало рабочее место, какое-никакое жильё. Могли устроиться в жизни и не по специальности. Попасть в органы власти, кроме того, комсомольские, для разбега, или партийные структуры. Работники райкомов КПСС, ВЛКСМ, сотрудники райисполкомов — все сплошь имели высшее образование. Иногда, не важно какое, но чаще — желательно гуманитарной направленности. То же самое можно сказать и о кадровом составе органов МВД и КГБ. И в первом, и во втором ведомстве редко кто имел за плечами, например, школу милиции, хоть среднюю, хоть высшую или высшую школу КГБ, которая вообще была единственной на весь Советский Союз — в Москве. Сплошь и рядом милиционерами служили выпускники обычных институтов, от педагогического до политехнического, железнодорожного, сельскохозяйственного, за исключением, может быть, только медицинского.

В городе, где жил Анатолий, лидером по обеспечению кадрами во всё и вся считался педагогический институт, в частности, историко-филологический факультет, который готовил учителей истории и обществоведения русского языка и литературы по-другому. Преимуществом, разумеется, пользовались ребята. Почему не девчата? Из тех соображений, что последние имеют естественное свойство после замужества уходить в декретный отпуск, а после его завершения, выйдя на работу, часто бывать на больничных листах по уходу за ребёнком, поскольку любой маленький ребёнок имеет свойство заболевать. Словом, сопли и кашель. Дело обычное, дело житейское и всем понятное.

Причина извечной хронической нехватки мужчин-педагогов объясняется легко и просто. Большинство ребят-выпускников, получив диплом, банально не доходят до школьного порога. И, как говорил сосед Анатолия, старый рыбак, поплавок и без школьных уроков этим ребятам утонуть не давал. Одним словом, если имелся ромбик на груди, то всё остальное как бы само собою и прикладывалось…

Но Анатолий мечтал об армии. И то, что военная специальность будет связана с сухопутным родом войск, а не с авиацией и флотом, он знал с юношеских лет. Сначала в мыслях было танковое училище, но родные переубедили, мол, танки — это ползающие гробы. Оно тебе надо? Отказавшись от мысли стать танкистом, задумался об артиллерии. Знакомые трунили, вспоминая известную кинокомедию «Свадьба в Малиновке», её героя Яшку-артиллериста «Трубка пятнадцать, прицел сто двадцать. Огонь!» Что ещё оставалось? Общевойсковое? Прыгать через траншеи? Удивились родственники. Матушка-пехота? Царица полей. Училище связи. «Вечно потный, вечно в грязи, офицер российской связи. Почти всё перебрано. Остаётся, ну, скажем, зенитно-ракетное. Где? Далеко от дома? это неважно. Если решил надеть погоны, о близости-дальности дома надо забыть.

«Сурова жизнь, коль молодость в шинели, а юность перетянута ремнём», — первое, что написал в своей записной книжке курсант первого курса Анатолий Куприянов. Услышанные где-то слова неизвестного ему автора. Почему-то большинство курсантов-первокурсников сразу после зачисления покупали записные книжки в расположенном на территории училища киоске «Союзпечати». Киоск был канцелярской направленности: общие тетради, ручки, карандаши, линейки, готовальни, почтовые конверты. Кроме того, мыло, зубная паста, лезвия и пена для бритья и кремы после бритья… И самым большим спросом, самым ходовым товаром в киоске были записные книжки. Миниатюрные, с искусственными корочками записные книжки. Кто-то предпочитал разлинованные в клеточку странички, кто-то чистые.

Первым делом книжки аккуратно подписывались: курсанта такого-то учебного отделения, такой-то учебной роты. Имя, фамилия. Ниже или выше, это кому как нравится, красовалось наименование училища.

На одной из первых страничек записывался домашний адрес, свой новый, на который родные, друзья и знакомые могут присылать письма или открытки, или телеграммы. Может быть, даже посылки. Счастливчиком считался тот, кто имел каллиграфический почерк. Если почерк как курица лапой, то обижаться не на кого. Какой есть почерк, таким и заполнялось содержимое записной книжки.

— Почему решили стать ракетчиком? — спросили на собеседовании в райвоенкомате, куда обычно делается первый шаг юноши за несколько месяцев до окончания средней школы. Обычно это происходит в середине третьей четверти, ближе к весенним мартовским каникулам. — Хотя можете и не отвечать. Главное, пройти медицинскую комиссию и иметь приличные оценки в аттестате. Математика и физика в порядке? Какие оценки? — спрашивал районный военный комиссар, с усталыми глазами подполковник.

— Пятёрки, — отвечал Толя.

— Это хорошо, — одобрительно отзывался подполковник и переводил взгляд на следующего юношу…

Абитуриентов высшего инженерно-командного училища ракетных войск стратегического назначения — разношёрстную толпу — ещё, конечно, не остриженных наголо, ещё гражданских ребят, ещё неделю назад получивших новенькие аттестаты зрелости, разместили в сыром палаточном городке. На улице зарядили холодные дожди, и многие поняли первую суровость спартанского армейского быта.

— К сожалению, товарищи абитуриенты, наши курсанты-второкурсники не успели довести до ума этот палаточный лагерь. Но не это главное. Главное, вступительные экзамены. Здесь вы будете находиться весь период вступительных экзаменов, вплоть до зачисления. Это займёт две недели. В казармах, которые на период летних отпусков освободили курсанты старших курсов, ведутся ремонтные работы, — пояснил выстроенным в две шеренги парням невысокого роста начальник летних сборов. У майора было слегка помятое лицо мрачноватого вида лицо. То ли не выспался, то ли вчера был какой-то праздник. — Ваша задача на сегодняшний день дообустроить свои временные жилища. Имеются определённые трудности. На всех, к сожалению, не хватит матрасов, поэтому сейчас подвезут матрасовки и сухую солому. Дальше всё вам расскажет и покажет старшина сборов, — майор указал рукой на стоявшего сзади в двух шагах прапорщика, назвав его фамилию. Прошу хотя бы не любить, но жаловать, — улыбнулся майор. Абитуриенты дружно засмеялись над словами с виду мрачноватого, но, как оказалось, не без чувства юмора майора. — Все вопросы к старшине сборов! Командуйте! — майор, взяв под козырёк, кивнув прапорщику, стоявшему теперь по левую руку от начальника сборов.

— Распорядок дня размещён на стенде. Приём пищи при трёхразовом питании будет производиться в столовой непосредственно на территории училища. Проезд будет осуществляться на спецавтобусе, — пояснял старшина, водя взглядом вдоль шеренги абитуриентов сначала слева направо, и обратно справа налево. — Предвидя ваши вопросы, которые непосредственно будут возникать у вас в будущем, на деталях останавливаться не стану. На все свои вопросы ответы будете получать по мере их поступления. Понятно? Не слышу!

Юношеский строй невнятно и вяло отозвался: «да», «понятно», «не совсем».

Прапорщик вытянул руки по швам.

— Надо привыкать отвечать по-военному «так точно»! Понятно?!

— Так точно! — вразнобой ответил строй.

— Громче!

— Так точно!!!

— Уже лучше. Итак, слушай распорядок дня, — прапорщик стал перечислять по пунктам, начиная с утреннего подъёма, который, подчеркнул он, в училище на час позже, чем на срочной службе в армии. То есть не в шесть утра, а в семь…

Четыре экзамена сдавались с интервалом в три дня. Как и сказал майор, на всё отведено две недели, включая прохождение перед началом вступительных экзаменов ещё одной врачебно-медицинской комиссии на предмет годности к обучению. Арифметика проста. Только одному из троих ребят суждено надеть чёрные с золотистым широким кантом и скрещёнными артиллерийскими стволами заветные курсантские погоны. Учитывая конкурс три человека на место, ситуация для каждого из абитуриентов серьёзная.

Две недели пролетели. Зачисление. Скорые радостные телеграммы родителям. Обмундировка. Курс молодого бойца. Присяга. И вскоре на десять дней в близлежащие подшефные колхозы на копку картофеля.

— Дневная норма на человека пятьдесят вёдер, — объявил всё тот же прапорщик. Только теперь он был не старшина учебных сборов, а старшина учебной роты, в которую попал Анатолий… — Сегодня 14 августа, 24 августа должны закончить, и с 1 сентября начало учебного года. Приступаем к занятиям согласно плану учебного процесса.

* * *

— Срочное построение! — раздалась команда из мегафона. — Общее построение личного состава!

— Что за хрень?! — недовольно ворчали уставшие после трудового дня на картофельном поле курсанты-первокурсники. Они только что притопали в свои палатки и упали на самодельные дощатые нары по отделениям, раскинув руки-ноги. От усталости даже курить не хотелось. Особенно тяжко городским ребятам, которые в отличие от деревенских к физическому труду не привыкшие. Даже спортивная подготовка не помогала. С непривычки сильно ныли мышцы тела. Мегафон опять, казалось, словно прорычал команду на общее построение. Курсанты с неохотой один за другим покидали палатки, выползая наружу, на вечернее, ещё по-летнему яркое солнце, на котором за день порядком пожарились. Если в июле заливало дождями, то в августе погода выдалась изумительно солнечной и безветренной. Словом, с ворчанием, потому что до построения на ужин оставалось ещё полчаса и можно было это время полежать на нарах, чувствуя усталость.

Строились долго, невольно толкая друг друга локтями. Кто-то успел прикорнуть, и теперь разморённые и отяжелённые коротким вечерним сном, не понимая происходящего, вяло выстраивались в две шеренги по привычному ранжиру.

— Равняйсь! Смирно! Равнение напра-во!!! — дежурный по палаточному лагерю докладывал подполковнику, замполиту училища, о построении личного состава учебных рот первого курса зенитно-ракетного училища.

— Интересный поворот… С чего бы это замполит приехал? — несмотря на команду «смирно», шептались, не поворачивая головы, курсанты во второй шеренге.

— Торжественный ужин объявят. За ударный труд!

— Компот из свежих вишен приготовили.

— Нет, здесь что-то не так.

— Кончайте базарить!

— Слушайте, сейчас говорить начнёт.

Подполковник обвёл взглядом курсантов, оглянулся на старшин учебных рот, стоящих позади замполита на два шага.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем, товарищ подполковник!

— Вольно!

— Вольно! — продублировал команду дежурный по лагерю.

— Товарищи курсанты! — обратился к первокурсникам замполит. — В силу сложившихся обстоятельств мы вынуждены прервать полевые работы и срочно вернуться в расположение училища. В стране возникла особая политическая ситуация. Прошу внимания, — поднял руку ладонью к строю подполковник, когда по шеренгам, словно что-то прошелестело. Шеренги замерли в ожидании того, что услышат дальше. — Итак, повторяю, в стране возникла особая политическая ситуация. В связи с этим создан государственный комитет по чрезвычайным ситуациям. Сокращённо гэкачэпэ. Президент Михаил Сергеевич Горбачёв временно отстранён от своих обязанностей.

Трудно сказать, какие мысли и чувства, какие эмоции овладели сознанием курсантов-первогодков. Наверное, у каждого это проявилось по-своему. Наверное, кто-то ощутил некое чувство тревоги, переходящее в страх. Отчасти это было связано с тем, что курсанты курсантами и погоны погонами, но все они, в общем-то, оставались ещё мальчишками, несовершеннолетними пацанами, только вчера оторвавшимися, скажем так, от мамкиной юбки… Но общее нервное напряжение, охватившее личный состав первого курса военного училища, выстроенного сейчас на утрамбованной песчаной полосе напротив своих палаток, сейчас, во время картофельной уборки в колхозе, ощутилось тем, что после команды «разойдись» какие-то секунды курсанты стояли на месте, не рассыпавшись, как прежде, горохом…

Училище встретило вернувшихся с картошки первокурсников приглушённо тихо, как-то даже затаённо. В ленкомнатах учебных рот чёрно-белые телевизоры показывали сумрачно-печальный балет «Лебединое озеро». Этот балет и раньше никогда весёлым не был, но теперь такую смертную тоску навевал, не передать словами. В воздухе витала примесь траура…

Надо полагать или надо понимать, что всё происходящее особую тревогу вызывало, прежде всего, у людей в погонах. Вечером, но ещё до отбоя курсанты молчаливо смотрели обращение ГКЧП к народу. Телевизоры вынесли из ленкомнат и установили в казармах. Сотни курсантских глаз перебирали сидящих на экране за длинным столом членов комитета, переводя взгляды с одного персонажа на другой. Руководители силовых структур, а самое главное, Министерства обороны на иных, особенно мнительных курсантиков оказывали особое впечатление, тревожно заставляя задуматься о том, что будет дальше? Что ожидает, в первую очередь, их, будущих офицеров-ракетчиков?

— Вот тебе и поступили. Как начнут теперь закрывать военные училища, — тихонько говорил вслух один из пессимистов.

— Раньше времени не стони. О сокращении армии они ничего не говорят, — отозвался один из оптимистов.

— А чего тогда они все такие напряжённые? Вон, самый главный, весь на сопли изошёл. Сморкается раз за разом.

— Ты язык-то попридержи, — одёрнули говорливого рядом сидевшие на табуретках товарищи.

— Через девять дней занятия, а здесь такое…

— Что-то я про Горбачёва ничего не понял.

— Я тоже не понял. Пойди их разбери, какие у них планы?

— Переворот, что ли?

— Похоже, типа того.

— И чего теперь?

— Ничего. Сиди, смотри и помалкивай.

— Чем кого не устроил-то?

— Кто?

— Кто-кто. Президент вот кто. Перестройка вон полным ходом. Демократия. Свобода. Чего ещё надо?

— Гайки сильно развинтили…

— И что?

— Опять обратно пора завинчивать, вот что.

— Значит, что-то не так в датском королевстве…

— А чего эти хотят?

— Внимательно слушай. Они же говорят, чего хотят.

— Всё равно ни фига не понятно.

— А тебя никто и не спрашивает, понятно тебе или нет.

— Как так?

— Так. Большая политика.

— Закройте рты уже. Дайте людей послушать!

* * *

Августовский путч 18—19 августа 1991 года. В состав ГКЧП вошли вице-президент СССР, ряд партийных функционеров и руководителей из ЦК КПСС, правительства, армии и КГБ. Комитет провозгласил себя органом «для управления страной и эффективного осуществления режимы чрезвычайного положения», решения которого общеобязательны для исполнения на всей территории СССР, а также объявил, что Геннадий Янаев останется исполняющим обязанности президента СССР «в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Михаилом Горбачёвым своих обязанностей Президента СССР».

Основной целью создания ГКЧП, по словам Янаева, было недопущение подписания договора о Союзе Суверенных Государств, который, по мнению участников ГКЧП, упразднял СССР. Члены не ставили своей задачей лишить Горбачёва поста Президента СССР.

Действия комитета сопровождались объявлением чрезвычайного положения в Москве, приостановлением деятельности политических партий, общественных организаций и массовых движений, запретом проведения митингов, уличных шествий и демонстраций, приостановлением выпуска некоторых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий.

Из «Обращения к советскому народу» 18 августа 1991 года. «В целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества, исходя из результатов всенародного референдума о сохранении СССР, руководствуясь важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей заявляем: в соответствии со ст. 127—3 Конституции СССР и ст. 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения «ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4 часов по московскому времени 19 августа 1991 года».

Члены ГКЧП выбрали момент, когда Президент СССР находился в отъезде — на отдыхе в госрезиденции «Форос» в Крыму — и объявили о том, что он не может исполнять свои обязанности по состоянию здоровья.

* * *

Президент РФ Борис Ельцин с танка зачитал «Обращение к гражданам России». В нём действия ГКЧП были названы «реакционным, антиконституционным переворотом». Комитет пытался помешать подписанию договора о создании Союза Суверенных Республик вместо СССР. Но попытка провалилась: в столице и крупных городах начались многотысячные митинги. Противопоставить манифестантам армию не удалось.

7

Чтобы выжить, северным людям требовалось мясо на пропитание, шкуры для одежды, ценные меха на продажу. Чтобы всё это иметь, необходимо оружие. Надёжное оружие. Стрелы и луки уходили постепенно в прошлое. Это был закат солнца позавчерашнего дня. Нужны пороховые ружья. Со свинцовыми зарядами. Нужны и для охоты, и для защиты своих территорий. Много оленей, добротные жилища — тёплые чумы, вырученные от продажи шкурок ценных зверьков деньги — основа для самодостаточной жизни молодых тунгусов. Выгодные брачные отношения, богатые или хотя бы небедные родственники, сытая обеспеченность — основа основ жизнедеятельности северного человека. Какой молодой тунгус не мечтает о девушке из знатного рода? Но чтобы войти в знатный род, надо иметь крепкую материальную основу, твёрдо стоять на ногах, обутых не в изношенные латаные ичиги, а в новые меховые унты с металлической пряжкой.

Основной источник материального благополучия — тайга. А в тайге главным всегда остаётся наличие надёжного скорострельного и безотказного в случае нежданной опасности оружия…

Выжить в тайге можно только при условии, если человек вооружён. Такие мысли неспешно, словно лениво текли в голове старого Тарганэя. Перетекали, на какой-то миг останавливаясь, когда старый тунгус начинал прислушиваться к боли внутри тела, и текли дальше.

Старик откинул доху с груди и почувствовал свежее дуновение воздуха. Кто-то невидимый откинул полог чума. Стало светлее. Старик повернул косматую с всклокоченными седыми длинными волосами, свисавшими прядями, голову в сторону проёма. Седые пряди прилипли к потному в глубоких порезах морщин лбу. Полумрак душного жилища отступил, когда тёмная фигура шагнула внутрь чума. Старик всматривался полуслепыми глазами. Глаза старика слезились. Изъеденное оспинами лицо казалось безликим жёлтым пятном на фоне линялой козьей шкуры, подложенной ему под голову, она служила вместо подушки.

— Это ты, Эльгинэр? — подал голос старик.

— Я, дедушка, — отозвался пришелец, сделав пару шагов в глубину чума, ближе к очагу, где лежал старик.

— Я ждал тебя. Садись. Рассказывай, — протянул сухую ладонь старик, указав место сбоку от себя.

Пришелец, молодой парень с раскосыми на вид озорными глазами, расстегнул крючок на одежде и присел.

— Знобит? — спросил он, дотрагиваясь до липкого лба старика.

— Сейчас не шибко, — почти беззвучно отозвался тот. — Рассказывай… Видел бердану?

— Видел! — оживился парень — молодой тунгус — и встряхнул головой со смоляными гладкими волосами. — Своими глазами видел, дедушка.

— Хороши берданы? — сипло спросил опять старик.

— Да! Особенно те, что самозарядные!

— Винчестеры? — уточнил старик.

— Да! Бьют на сто шагов.

* * *

Место, где проходил торг пушниной и разным другим товаром, можно было одновременно считать неким аттракционом, развлечением для просто зеваки, серьёзных состоятельных посетителей торга или базара. Они делали ставки на лучшего стрелка. Нередко заезживал сюда и русский князь. Метких стрелков он брал на заметку, рекомендуя местным купцам для промысловых артелей. Эльгинэр и не подозревал, что скоро ему так сильно подфартит, и он окажется в числе тех счастливчиков, на которых обратит своё внимание заезжий на торг русский князь. Эльгинэру случалось стрелять из берданы всего несколько раз. Больше он был привычен к луку и стрелам.

Видя, как молодой тунгус жадно наблюдает за другими стрелками, опробывающими приобретённое ружьё, продавец оружия, которого все называли Еремеич, спросил:

— Тоже хочешь?

— Что? — не понял тот.

— Тоже хочешь стрельнуть?

— А можно? — блеснули хитро прищуренные озорные глазки.

— На, — протянул ружьё продавец, мужчина в картузе и пиджаке, плисовые широкие штанины брюк заправлены в добротные хромовые сапоги. От сапог сильно пахло ваксой.

Эльгинэр принял ружьё в свои руки.

— Это винчестер, а не бердана, — пояснил продавец. — Зарядить-то сможешь?

Парень не ответил. Он крепко сжимал ружьё, сладостно осматривая его. Молодой орочон слышал стуки собственного сердца. Лебединая шейка между цевьём и прикладом. Солнечный лучик отразился на серебряном казённике, заставив на мгновенье крепко зажмуриться. Желтоватый с медным отливом, как свежий гриб-маслёнок, винтовочный патрон с остроконечной пулей.

— Пускай стрельнёт разок, ишь, как светится от радости! — прокомментировал кто-то из окруживших зевак.

— Не вводите человека в краску, — строго сказал Еремеич.

— Небось, не красна девица.

— Не торопите. Пускай всласть налюбуется. Когда ещё такая возможность выпадет?

— Может, первый и последний раз держит в руках?

— Так, винтовка тоже не девица, чего на неё любоваться. Пускай уже стрельнёт. хватит комара морить болотом!

Зеваки дружно расхохотались.

— Ладно вам скалиться! — оборвал зевак Еремеич и повернулся к Эльгинэру со словами:

— Не обращай внимания. Им насмехаться — хлебом не корми. Сами себя развлекают. Нашли весёлый цирк, охламоны?! — беззлобно окинул взглядом мужиков Еремеич.

— Пускай ещё подержится за ружьё-то, а опосля хотя бы в молоко метнёт пулю-дуру.

На последние слова Эльгинэр не стерпел, оглянулся на того, кто сказал, напрягая ноздри. Обидно стало парню, что он выставлен перед людьми полным неумехой. Несправедливо это. Вот бы лук ему в руки, показал бы острословам, на что способен охотник Эльгинэр, самый зоркий глаз в стойбище. Так всегда ему говорит дедушка Тарганэй. Самый мудрый человек из всех, кого знает Эльгинэр, и самый уважаемый. Но в руках у него сейчас не лук, а винчестер, о таком рассказывал дедушка Тарганэй, мечтая, чтобы у всех охотников на стойбище со временем появилось такое грозное и надёжное оружие. Винчестер, как огненная палка из той легенды, которую часто рассказывал дедушка Тарганэй.

Эльгинэр решительно передёрнул затвор. Пока наблюдал за другими стрелками, смекнул, как надо обращаться с этим винторезом.

— Ишь ты! — усмехнулся продавец.

— Эльгинэр твёрдо прижал приклад к плечу, уверенно прицелился, затаил дыхание и плавно нажал спусковой крючок. Сухо треснул выстрел. Мишенью служила плоская цветная жестянка из-под леденцов.

— Ну-ка, принеси! — продавец тронул за рукав одного из мальчишек, крутившихся рядом. Тот сбегал, принёс.

— Смотри-ка! — восторженно воскликнул удивлённый продавец, трогая указательным пальцем дырку в середине плоской жестяной коробки. — Ишь ты, каков стрелок! — он с восхищением поднял глаза на парня. Тот улыбался, показывая два ряда белых крепких зубов. — Охотишься-то чем? У тебя какое ружьё?

— У меня нет ружья! — замотал головой тот.

— Как нет? А что есть? — удивился продавец.

— Лук есть, стрелы, капканы, плашки, петли, — начал объяснять Эльгинэр.

Ещё больше удивился продавец, с интересом рассматривая молодого парня, вглядываясь в его слегка бронзовое от морозов и жары лицо.

— А из этого раньше доводилось стрелять, — продавец потряс в воздухе винтовкой.

— Нет. Из берданы да.

— Ты смотри-ка, ты смотри-ка. Экий самородок, экий зверобой бы из тебя вышел, кабы настоящее тебе ружьё-то иметь…

— Ты откуда же такой взялся?

— Оттуда, — парень махнул в сторону, противоположную посёлку.

— Из стойбища?

— Да.

Их разговор перебил, подошедший русский князь. До этого он наблюдал всю предыдущую сцену и тоже заинтересовался происходящим.

— Смотрите, — протянул князю пробитую жестянку продавец. — С первого выстрела в самую серединку. Вот глаз-алмаз. И что самое интересное, человек практически не имел до этого дела с нашими ружьями.

— Как так? — усомнился князь.

— Видно, может, если не врёт. А ты не обманываешь? — строго спросил он у Эльгинэра.

— Нет-нет! — опять замотал головой тот.

— Охотится с луком и стрелами. Вот так абориген так абориген.

— А я ему верю. По глазам видно, что парень бесхитростный, — проговорил князь, оглядывая молодого тунгуса и отмечая про себя видимую бедность этого человека, судя по его заношенной, не раз, видно, чиненой одежде… — Подай сюда, — попросил князь, протягивая руку к продавцу.

Тот протянул пробитую жестянку. Князь взял, внимательно посмотрел, перевёл взгляд на молодого тунгуса.

— Отличный выстрел! Утёр нос некоторым зверобоям, — князь с усмешкой кивнул на окруживших стрелков из числа покупателей. Только Эльгинэр по-прежнему скромно оставался в сторонке.

— Подойди ближе, — окликнул князь парня. Но тот, словно застыл на месте. Зная, что перед ним русский князь, о котором он был наслышан от соплеменников, Эльгинэр немного оробел.

— Да, иди же, не бойся. Вот дурень! — позвал продавец, которому становилось всё любопытнее возникшее внимание и видимая благосклонность князя к орочону.

Эльгинэр приблизился. Князь вынул из кармана кожаное портмоне, вынул золотую монетку и, раскрыв баночку, вложил в неё деньги. Плотно закрыл дырявой крышечкой.

— Это тебе, голубчик, на винчестер! Заслужил! Порадовал метким выстрелом, не имея абсолютно никакого опыта. Бери, — протянул баночку онемевшему от счастья Эльгинэру.

— Это мне?

— Тебе-тебе! Кому же ещё? Бери.

Все кругом от удивления рты раскрыли, но, будто опомнившись, захлопали в ладоши.

— Да, ладно вам смущать человека, — махнул рукой князь, показывая на будто онемевшего от подарка князя парня.

— Кланяйся добродетелю! — ткнули сзади в спину Эльгинэра.

— Ещё чего! — возразил князь, но парень, задыхаясь от радости, низко поклонился.

— Будет-будет поклоны бить, чудак лесной человек, — князь повертел в воздухе ладонью. На указательном пальце блеснул камешком массивный золотой перстень.

Лицо у Эльгинэра стало пунцовым от волнения.

— Ну, пошли, — по-дружески похлопал его по плечу торговец.

— Куда?

— Винтовку тебе выбирать.

Прежде чем отойти с этого места, Эльгинэр ещё раз благодарно поглядел на князя и приложил при этом левую руку к груди в знак признательности. Князь с улыбкой кивнул.

Пока шли обратно, а за ними двинулась и ватага ротозеев, Еремеич спросил, щёлкнув себе пальцем по горлу:

— Огненную водичку-то уважаешь?

— Нет! — решительно ответил Эльгинэр и ускорил шаг. В словах торговца он угадал некий хитрый намёк и сразу как-то ощутил неприязнь к этому человеку. — Нельзя пить. Руки дрожат. Зверя не убьёшь. Пьяный в тайге пропадёшь. Дедушка Тарганэй всегда говорит, что водка пить — земля валяться.

— Что? Ох, как ловко сказано! — откликнулся Еремеич и громко захохотал. — С винчестером, паря, не пропадешь. Пойдём скорее, видишь, сколько любопытных глаз? Ладно. Порадовал ты и меня, и князя. Нечасто такое, чтобы абориген, сменив лук на винторез, так метко стрелял. Считай, паря, с первого раза мишень поразил. Без всякой подготовки. Такое только от природы, от рождения… Такая, паря, философия…

Ружья поставляла американская контора, а русский князь имел прямой интерес. Чем лучше вооружены местные орочоны-зверобои и поставщики мяса для рестораций и пушнины для продажи, тем больше выгоды, тем серьёзнее бизнес. Изюбрятина, кабанина, козлятина, зайчатина поставлялась в рестораны губернского города N и местные уездные ресторанчики.

* * *

Северяне узнали о существовании спиртного исключительно после знакомства с русскими. Только тогда они впервые попробовали алкоголь. Естественно, диковинные напитки быстро завоевали уважение северных стран, чем не преминули воспользоваться русские. Бутылка водки быстро стала использоваться в качестве валюты. Её обменивали на меха и другие товары. Та же ситуация случилась и с американцами…

Широко известно, что алкоголизм составляет одну из важнейших проблем для народов Севера вообще и у чукчей в частности. Хотя это беда для любого народа, в том числе и для русского, но, например, чукчи, как и другие народы Севера, чрезвычайно быстро приобретают алкогольную зависимость, которая является одной из причин их фактического вымирания. В качестве причин этого зла исследователи чаще всего называют внешнее влияние. Но вот вопрос — кто конкретно виноват в спаивании чукчей? И здесь имеется две основные позиции. Либо это результат советской политики в отношении коренного населения Чукотки, либо это связано с торговой деятельностью американцев на Чукотке в XIX — начале ХХ веках. Естественно, в советское время вторая позиция была господствующей, если не сказать, единственной. У неё были основания — целый ряд документов, свидетельств той эпохи показывают, что алкоголь являлся одним из ходовых товаров, которые американцы использовали в процессе меновой торговли с чукчами. Другой вопрос, насколько именно они выделялись в распространении этого товара. И здесь не всё так просто. Всё-таки начало торговли спиртным положили здесь русские. Тут надо сказать, что чукчи предпочитают не заимствовать слова, а придумывать свои для новых предметов, придавая им понятный смысл. Так вообще любое спиртное получило у них название «дурная вода». Торговля водкой, вернее спиртом, с чукчами была начата ещё с конца XVIII века, но поначалу особого размаха не имела. Да и цена была немала — за стакан — шкурка куницы. Но с XIX века становится всё более оживлённой. В Нижне-Колымске открылся настоящий кабак.

В 1860-х уже целая бутылка спирта стоила две бобровые шкурки. Спирт стал активно использоваться и официальными властями как платёжное средство при закупках оленины у чукчей. В конце концов, сами чукчи фактически требовали, чтобы им привозили именно алкоголь. Так что развернувшие здесь свой промысел в XIX веке американцы в значительной степени откликнулись на уже сложившийся среди чукчей спрос на водку. То есть в зарождении алкоголизма ответственность их невелика. Но вот в расширении его их сомнительный вклад был значителен. Поскольку российские законы довольно быстро запретили продажу спиртных напитков народам Севера, они стали активно завозить спирт контрабандным путем. Иногда алкоголь использовался ими для фактического ограбления чукчей, которых напаивали до бесчувствия, а затем просто забирали всё их добро даром. Но здесь нужно отметить, что так поступали чаще всего случайные гости Чукотки — китобои и торговцы, стремившиеся урвать сразу как можно больше. Американцы, нацеленные на постоянную торговлю, постепенно отказались от торговли спиртным, не желая вступать в конфликт с российскими властями и рисковать доверием самих чукчей. Спиртные напитки являлись не только предметом торговли, но и включались как важный элемент в процесс обсуждения условий торговых отношений. Американцы передавали его чукчам как подарок, который служил условием выгодной торговли, обсуждение сделок почти обязательно сопровождалось угощением чукчей водкой.

Причём, если американские торговцы не угощали чукчей, то зачастую им ничего не продавали и не покупали их товары. Так что даже законопослушные американцы вынуждены были привозить алкоголь. Но точно таким же образом поступали и русские торговцы и даже власти. Только спиртное позволяло установить выгодные торговые отношения. Справедливости ради надо сказать, что алкоголь вовсе не играл главную роль в торговле с чукчами. Оружие, патроны, изделия из металла имели более значительную долю в товарообороте. Российские предприниматели жаловались на незаконную торговлю американцами алкоголем с чукчами, но не проблемы здоровья коренных народов волновали их, прежде всего, а конкуренция. Попытки русских властей направлять военные корабли для пресечения контрабандной торговли алкоголем дали ограниченный эффект, поскольку серьёзными морскими силами Россия на Тихом океане тогда не обладала. Всё-таки основной взрыв пьянства чукчей начинается в советское время, когда алкоголь становится одним из важнейших элементов коррупции. Государство получало чукчей продукцию их промысла в виде шкур, пушнины, кости морского зверя или мамонта за определённую плату, а отдельные его представители в виде чиновников, работников внутренних дел — за алкоголь, причём в несколько раз дороже, чем он стоит на «большой земле». Нельзя во всём обвинять только поставщиков «дурной воды», хотя их действия никак нельзя и оправдать. Причины алкоголизма кроются и в образе жизни чукчей — трудном, рутинном, позволяющем только выживать. Советская система при всех её социальных благах — это скорее социальная помощь для чукчей, нежели прогрессивная трансформация жизни.

8

— Жаль, что ничем, к сожалению, помочь не могу, — развёл руками кадровик. Он отложил в сторону очки. Подумав о чём-то, вновь потянулся за ними. Вынул из кармана носовой платок, подышал на стёкла, протёр, надел. Взял листочек с заключением врача.

— Вот написано чёрным по белому, что к работе на железнодорожном транспорте негоден. Даже временно по договору на летний сезон не имею права принять. Даже на рытьё ям для столбов или сточных канав, или на вырубку полосы отвода вдоль полотна. Ты и сам знаешь, что на железной дороге всё строго, почти как в армии, — кадровик поднял глаза на Игоря. — Тебе ли объяснять?

— Знаю. Объяснять не надо.

— Может, тебе ещё куда обратиться?

— Обращался.

— И что?

— Голяк.

— Грузчиком к торгашам пробовал?

— Ну, это на самый крайний случай, если пенсию отберут.

— Да кто ж её отберёт? Хотя в нынешнее время ничему не надо удивляться… Хорошо ещё, что пенсия есть.

— Да. Хорошо. Спасибо государству. Ладно, пойду я.

— Постой! А в жилищно-коммунальное хозяйство ходил?

— Ходил. Сказали, что на отопительный сезон кочегары всегда требуются. Но до отопления ещё далеко…

— Видишь, какие законы у нас на «железке», — словно оправдываясь, сказал кадровик, приподымаясь со стула следом за собравшимся идти Игорем.

— Вижу. Ладно. Бывай.

— Бывай! — с этими словами кадровик проводил посетителя из кабинета и плотно прикрыл за ним дверь. Вернулся к столу. Сел на своё место.

— Такая вот забота у нас о человеке, — пробормотал кадровик, начав перебирать бумажки в картонной папке. — Ради чего, собственно, рисковать приходится? Не по пьянке ведь человек здоровье повредил?..

Игорь вышел на каменное крыльцо. У конторы курили знакомые ребята.

— Как? — спросил один из знакомых.

— Никак, — махнул рукой Игорь и решительно поддёрнул капюшон куртки. Ветрено. В воздухе кружила белая крупа.

— Подожди-ка! — попросил знакомый. — Пойдём побазарим.

Они отошли.

— Ну? — спросил Игорь, вынимая руки из карманов.

— Ты, вроде, охотник?

— Балуюсь немного.

— Ничего себе, балуюсь. Я слышал, что серьёзный охотник.

— И что с того? Охота — временное занятие.

— Охотоведа недавно видел.

— И что?

— Базарит, что к концу зимы, а теперь, по началу весны волки совсем одолели. Из районного сельхозуправления просили помочь. Чабаны жалуются. Волки столько овец загубили. Я к чему это говорю-то?

— К чему? — с некоторым интересом спросил Игорь.

— Тебе надо бы с охотоведом перетереть эту тему. Он бригаду набирает на отстрел серых. Говорят, за шкуры неплохие копейки платят.

— А где его найти? Вроде, кабинет у него сменился? Куда-то переехал?

— Да не вопрос. В лесхозе теперь его кабинет. Так что попробуй.

— Спасибо за подсказку! Попробую.

— Ну, давай! Удачи!..

* * *

Просыпался Игорь, что называется, по «биологическим часам». Почти как Штирлиц в кинофильме «Семнадцать мгновений весны». В какое надо время, в такое и открывал глаза. На охоте в тайге просыпался рано. За оконцем таёжного зимовья ещё чернело. Открыв глаза, пару минут лежал неподвижно. До рассвета оставалось около часа. Зимовьё за ночь заметно выстудилась. Надо растопить печь Она ещё не остывшая, но и тепла осталось в каменных её боках совсем чуть-чуть. С вечера заготовлены дрова. Охапка лиственничных поленьев, нащиплена сосновая лучина для растопки.

Стены зимовья надо бы летом вновь проконопатить. Пазы меж брёвен ссохлись. В стужу, когда тайга затянута морозным туманом градусов под пятьдесят, выхолаживается быстро. Приходится в сутки протапливать два раза. С утра, до выхода на промысел. И вечером, по возвращению с маршрута. С вечера печь топится подольше. Пока Игорь не заснёт, натолкав перед этим полную печь поленьев. Трещат они, накаляя дикий камень, из которого сложена печь. С печью не страшно даже в студёные дни, когда от морозов лопается лёд на реке.

Игорь поднялся. Накинул полушубок. Толкнул дверь. Резко вскочил на лапы дремавший у порожка Вулкан и выбежал вперёд хозяина на улицу. Игорь зачерпнул пригоршню хрусткого снега. Протёр лицо, прогоняя остатки сна. Небо звёздное. Ветра нет. За неровную кромку дальней сопки цепляется уходящая с небосклона луна. А в противоположной части неба над сопкой едва угадывается светлое пятнышко. Ощущение скорого рассвета придаёт силы. Сегодня предстоит обход дальнего урочища. Там поставлены плашки на колонков. Пора их проверить. В тайге у промысловика всё расписано как бы заранее. Каким маршрутом идти, известно и расстояние, пусть не в километрах, но во времени. Когда возвращаться, тоже должно быть чётко определено ещё с утра. С того момента, когда готовится завтрак, надо знать, какой будет ужин…

Вулкана приобрёл два года назад. За это время щенок вырос, став матёрым породистым псом. В нём течёт кровь сибирской лайки. Его прежняя собака Чара в ту пору пропала в городе. Игорь уезжал в служебную командировку. Всё было в порядке. Вернулся, Чары уже не было. Жена объяснила, что выпустила побегать вечером. Игорь, конечно, сокрушался, переживал. Чара в возрасте, но ещё в силе и ловкости собачьей ей было не занимать. Ладно бы город большой, да в городе-то собаку одну не отпустили гулять. Районный центр — большая деревня. Игорь надеялся, что вернётся, прибежит. Не вернулась, не прибежала. Сослуживцы, кому доводилось нюхать тайгу, охоту, узнали о случившемся, сочувствовали. Знакомый старший лейтенант посоветовал съездить к своему соседу-геологу. У того недавно ощенилась лайка.

— Собака породистая. Тебе это и надо ведь по охотничьей части?

— Так, — согласно кивал головой Игорь.

— Цена, сам знаешь, чисто символическая. Железная денежка. Монетка! Это комнатных болонок продают, да за серьёзные суммы, а здесь охотничья собака. Геолог сейчас в экспедиции, перед отъездом попросил меня, может, кто на ум упадёт, чтобы подсказал. Вот я тебе и подсказываю.

— Понятно, спасибо!

— Ну что? Хозяйке подсказать, что покупатель, так сказать, нашёлся, то есть желающий выбрать одного из щенков.

— А сколько их всего? Сколько принесла лайка?

— Помёт добрый. Штук пять, кажется. Нескольких, точно знаю, уже разобрали. Так что поспешай.

— Так, сегодня я в наряд заступаю. Завтра сменюсь, послезавтра постараюсь.

— Добро! Так и передам.

— Передай.

— А не передумаешь?

— Ну что ты, какой вопрос?

Собака и правда оказалась породистой. В этом Игорь толк знал. Из оставшихся двух щенков выбрал одного с дымчатым окрасом и тёмной спинкой. Шустрый щенок и глаза умные. Мальчик. Хозяйка с радостью распрощалась, как она выразилась, с предпоследним из волчьей стаи, несколько раз повторив, что щенки отчасти уже порядком достали. Подросли, визжат, лезут во все углы. Простор им нужен, а муж, будто специально в командировку улизнул. Ухаживай тут теперь за многочисленным потомством, как будто других дел нет.

«Не шибко обожает собак-то», — подумал Игорь о хозяйке, с которой только что расплатился десятирублёвой монеткой. Протягивая монетку, Игорь вдруг почувствовал, что женщина, будто другого ожидала. Она как-то странно и растерянно посмотрела на символическую денежку у себя на ладони, перевела взгляд на посетителя…

«Надо было, наверное, предложить денег?» — размышлял Игорь, спускаясь по лестнице с четвёртого этажа, прижав к груди пакет, из которого, поскуливая, выглядывала щенячья мордочка. Пёсик перебирал в тесном пакете лапками, стараясь выбраться на свободу. — Потерпи, дружок! — сказал ему Игорь. — Скоро дома будем. Как раз к обеду.

Так появился у Игоря вместо привычной прежней Чары Вулкан.

…Освежившись свежим утренним снегом, охотник вернулся в зимовьё. Сунул в остывшую за ночь печку загодя заготовленной бересты и лучинку, поднёс спичку. Береста ярко запылала, забралась огнём лучинка, пламя облизнуло поленья, особенно охотно поедая смоляные места на лиственничных боках дров. Вскоре благодатное тепло от раскалившейся плиты потянулось по зимовью, отогревая дальние промерзшие за ночь углы.

Обработанную тушку зайца Игорь сунул в кастрюльку, пододвинул её на середину плиты. Это блюдо будет на ужин. Вечером добавит немного картошки, и суп можно подавать на стол. Вечером обязательно надо что-то похлебать питательное. А сейчас можно обойтись гречневой кашей и горячим чаем.

К завтраку оконце посветлело. За стёклышками проглядывали силуэты деревьев. Но до восхода солнца ещё время есть. Выходить на маршрут надо, не дожидаясь восхода. Когда первые лучики солнца брызнут из-за сопок, охотник должен быть уже на приличном расстоянии от зимовья. Игорь оглядел ружьё, припасы, поговорил с Вулканом. Проверил, надёжно ли прикрыта печная дверка, чтобы не выпал или не выкатился случайный уголёк.

— Пора, Вулкан, двигаться! — сказал собаке. — Путь сегодня предстоит неблизкий. Будем проверять дальние капканы и петли. Что? Готов? — спросил пса.

Тот завилял хвостом, приподымаясь на задние лапки, будто желая обнять хозяина.

— Ладно, пошли, Вулкан…

На востоке ширится светлая полоска. Близится восход солнца. Отошли от зимовья несколько десятков шагов. Вулкан вдруг резко встрепенулся и залаял в сторону ближних лиственниц. Их громадные кроны, казалось, упирались в слабо белеющее, прогоняющее черноту ночи, небо, на котором гасли последние утренние звёзды.

— Что? Что такое? Чего заволновался? — Игорь остановился, вглядываясь в чащу тайги. В той стороне начинался бурелом — одно сплошное тёмное пятно. — Ничего там и никого, так что успокойся, — сказал собаке, потрепав её рукавицей по холке. — Давай настраивайся на серьёзный лад…

Вулкан будто понял слова хозяина, перестал лаять, деловито побежал впереди по снежной тропке, протоптанной от зимовья к замёрзшему ключу, на котором Игорь колол лёд для чая и варева. Иногда Вулкан останавливался и оборачивался, глядя на хозяина.

— Знаю, знаю, что ты у меня сообразительный, — подметил Игорь, следуя за Вулканом.

За время отпускных скитаний по тайге, он привык разговаривать с собакой, даже советоваться в иных исключительно непростых ситуациях. Не дожидаясь ответа, даже рассказывал о своих мыслях, делился радостью или тревогой. Словом, Вулкан для него во время охоты оставался отдушиной для общения, для души. В таких случаях Игорь часто вспоминал своего любимого литературного героя Дерсу Узала из книги тоже любимого писателя Арсеньева. Правда, удивлялся одной особенности таёжного аборигена, не находя ответа на вопрос: как Дерсу обходился в тайге без собаки? Хотя духовное общение, как пишет Арсеньев, тому заменяли неодушевлённые предметы или явления природы: костёр, вода. Разговаривал с птицами, животными. Перед смертью, например, разговаривал с вороной. Всю жизнь провёл Дерсу в тайге, а погиб так нелепо. Сонным его убили грабители, позарившись на его винтовку. Верно говорят, что в лесу не так страшен зверь, как человек…

Каждый год Игорь уезжал на время отпуска в тайгу. А куда ещё? Родительский дом его пуст. Да, собственно, родительского дома, как и родителей не имелось. Рос и воспитывался у дядьки, который и к охотничьему промыслу приучил с детских лет. оформляя в штабе отпускные документы, Игорь всякий раз слышал один и тот же, ставший дежурным, вопрос:

— Ну, что? Как обычно?

— Как обычно.

— На севера в тайгу?

— В неё, родимую.

Жена Раиса привыкла. Поначалу замужества обижалась, что все нормальные мужья военные везут своих жён на юга, на моря. Но когда это было? Это было раньше. По воспоминаниям тех жён, знакомых Раисы. Смутное время. Распад страны. Невыплата зарплат. Какие юга? Какие моря? На какие, грубо говоря, шиши? Словом, привыкла Раиса и помогала тщательно, по-женски, готовиться мужу к очередному выходу в тайгу.

Охотиться Игорь учился под руководством или под влиянием дяди Гены. Тот обучал премудростям и хитростям таёжного промысла. Сколько помнил Игорь, дядя или собирался в тайгу, или возвращался из неё. Прокопчённый дымом костров, задубевшей кожей лица и рук, часто слегка обмороженным кончиком носа, отчего тот всегда у него был красный. Человек незнающий мог подумать на известную причину, хотя дядя спиртным не увлекался. В тайге соблюдал сухой закон. Фляжка со спиртом запасалась на всякий случай. Дядя не говорил — охотиться, он говорил — промышлять…

Как отзывались знакомые охотники, добрым промысловиком был дядя, настоящим, без браконьерского оттенка. Сам по себе, вроде, не богатырской фигуры, как принято говорить о сибирских таёжниках. Тут опять падал на ум Дерсу Узала из романа Арсеньева или Улукиткан из книги Федосеева. Оба эти книжные персонажи схожи и по внешнему облику, и по сути. Оба не косая сажень в плечах, но оба непревзойдённые следопыты и зверобои!

На срочной службе Игорь тосковал по дому. Часто вспоминались охотничьи собаки, облаивающие загнанную на дерево белку. Игорь будто слышал скрип свежего снега под ногами, стон дерева в морозную ночь и присвист ветра в узком каменистом распадке, словно в ущелье меж тесных скал. В таком месте надо пробираться с осторожностью, неровен час — скатится сверху валун. И под ногами сплошь острые камни. Этот проход можно назвать «каменной рекой». Легко не то что ногу подвернуть, но и сломать. Тогда «амба», как говаривал дядя, каюк по-русски, или кирдык и капец, поскольку до первого населённого пункта, до людей — не один десяток километров таёжной глуши: распадков, падей, болотных марей с мохнатыми травяными кочками в полметра, каменных россыпей, непролазной чащи и буреломов. Осторожность и предельная внимательность — непременные условия, которых придерживается настоящий промысловик. Так говорил, наставляя таёжным премудростям, дядя. Об этом всегда помнил Игорь, помнил и знал, что тайга не прощает глупостей. Любая мелочь имеет подлинный смысл, о котором горожанину даже и в голову не приходит. Да он, горожанин, и не знает об этих вещах, и зачем ему, горожанину, знать? Например, набредя на таёжное зимовьё, всегда можно найти в нём запас продуктов, пусть скудный — горстку крупы да хлебный сухарь, полуистёртый коробок и спичками, завёрнутый от сырости в целлофан. Но это позволит одинокому лесному путнику, может быть, даже и выжить. Это смотря какая ситуация сложилась. Или, уходя, покидая чужое зимовьё, следует непременно, по возможности, оставить немного тоже продуктов и сухих дров возле печурки, сложенной из дикого камня. Возможно, горожанина это дело никогда за его городскую и цивилизованную жизнь и не коснётся.

Снились сны о таёжном бытие на срочной службе. Бывало, проснётся посреди ночи после такого сна и не сразу поймёт, где находится. То ли в зимовье на сколоченных из досок нарах, то ли на втором ярусе солдатской кровати в казарме.

…Когда уходил на дембель, старшина роты — прапорщик — сказал: «Не заладится на гражданке, возвращайся обратно…»

У Игоря на погонах желтели широкие лычки старшего сержанта. Словам старшины значения не придал. Сердце рвалось домой. К дяде Гене и тёте Нюре. В деревню. Пока служил, колхоз приказал долго жить. Вернее, это был уже не колхоз, а так называемое товарищество, предварительно непродолжительное время побывав сельхозкооперативом. Смена вывесок не спасла некогда крепкое хозяйство, в котором работали. Имелись даже орденоносцы — кавалеры орденов Трудового Красного Знамени и Знак Почёта. Всё распалось и разворовалось. В селе разруха и безработица. Выручали огороды и домашний скот. Полное безденежье и тоска в глазах селян. Утрата веры в завтрашний день, абсолютная социальная незащищённость. Как выразился дядя, одни сплошные минусы и ни одного хотя бы маломальского плюса… Тут и вспомнились слова старшины… Обратился в военкомат. Там похлопотали. Вернулся в часть. Окончил школу прапорщиков. Надел портупею…

* * *

Выйдя из строевой части штаба, Игорь решил забежать в роту. Командира в канцелярии не оказалось, но шинель висела на вешалке. Дневальный сообщил, что ротный у комбата. Игорь вернулся в канцелярию. Задержался взглядом на листке нарядов под плексигласом на стене. Увидел длинный прочерк напротив своей фамилии. Наряды в качестве дежурного по КПП, по кухне, по парку на сорок пять суток должны пройти без него. Он уходит в отпуск.

— Рота, смирно! — кричит на тумбочке дневальный. Через пару секунд: — Вольно!

— Ну, что? Собрался? — спросил озябший ротный, положив шапку на сейф. Причесав волосы, сел на своё место. Глянул на подчинённого. Стукнул костяшками пальцев по столу. — Да ты садись, отпускник.

— Так точно, — ответил Игорь, присаживаясь на скрипучий стул.

— Где отдыхать-то собрался?

— Там же, товарищ капитан.

— Ах, да. Тайга — мой дом, — улыбнулся ротный. — Супруга всё интересуется, когда, мол, твой охотник лисицу подгонит? На воротник, как в той сказке.

— Так, то в сказке. А по жизни облезлые они, лисицы-то. Ни разу путную не встречал. Если на воротник, то лучше соболёк подойдёт.

— Да шутит супруга. — Ротный щёлкнул указательным пальцем о пачку «примы», вышибая сигаретку. Глянул за окно. — Смотри-ка, снег пошёл. Давно пора. Покров-то прошёл.

— Пора, — согласился Игорь.

— А у нас батальонные стрельбы на носу. Сейчас комбат вызывал. Ладно. Совместим приятное с полезным. Проведём стрельбища и на обратном пути лыжный марш-бросок, а то лыжи-то, поди, заржавели. Шутка. Они в сохранности?

— Так точно. Тридцать пар.

— Из роты надо выбрать самых лучших лыжников. Впрочем, зачем я это говорю отпускнику? Документы оформил?

— Оформил.

— Счастливчик. А мне ещё до декабря ждать. Как раз вернёшься, я пойду.

У капитана хорошее настроение. Капитан почти ровесник своему старшине — прапорщику Игорю Дерябину. Рота на хорошем счету в полку. Капитану пора задуматься об академии, но он не спешит. Не всё так просто в новой российской армии. Поспешишь, людей, конечно, не насмешишь, но проблем себе сделаешь. Большие звёздочки на погонах — большие проблемы на службе. Об этом помнил капитан, поэтому в академию не торопился, продолжая исправно тянуть лямку ротного. Хорошее настроение у командира, но отчего-то не совсем у прапорщика Дерябина. Причин тому, как бы и не было, но что-то изнутри томило.

Конец ознакомительного фрагмента.