Не может быть

Виктория Познер, 2021

Фантастический роман «Не может быть». Главные герои романа попадают в ситуации, которые не укладываются в их представление о реальности жизни: «…Много ты знаешь о том, что бывает, а чего не бывает, – спокойно отвечало подсознание, и в этом спокойствии читалась вековая мудрость, накопленная миллионами прожитых лет…»

…Опустевший дом превратился в логово лисиц и барсуков, и потому здесь могут появиться странные оборотни и призраки.

Уэда Акинари «Луна в тумане»

Вечером на захудалом полустанке с поезда сошёл довольно полный, одетый в строгий костюм молодой мужчина. Он был единственным пассажиром, изволившим купить билет до станции Заболотной.

Станция Заболотная получила свое название от деревушки, которая была окружена некогда множеством болот.

Все названия здешних окрестностей по большей части так или иначе имели привязку к историческим событиям, особенностям местности или именам людей, оставивших более или менее яркий след в здешних местах.

Одна из местных деревень Упырёвка, по мнению стариков, получила своё название от помещика Упырёва Евлампия Аристарховича, которому эта земля принадлежала ещё в царское время. Фамилия покойного Евлампия повлияла не только на название деревни, но и на формирование характера барина. Местные крестьяне хозяина никак иначе, как кровопивец, за глаза и не называли. По другой, менее интересной версии, деревня брала своё название от протекающей здесь речушки Упырь. Две версии вполне себе имели право на жизнь, с той лишь разницей, что первая версия подкреплялась завораживающими, красочными, страшными и не очень рассказами стариков о жизни Евлампия Упырёва и его безответной любви к ведьме, которая его сгубила. На эту тему в здешнем народном фольклоре было даже несколько песен. Вторая версия была сухой, никому не интересной, ничем не примечательной, наукообразной.

А вот название соседнего с Упырёвкой посёлка Палашино происходило от имения графа Палашина. Других версий не было. Усадьба и парк хорошо сохранились до наших дней. После Октябрьской революции 1917 года встал вопрос, под какие нужды определить экспроприированную у буржуев усадьбу: под конюшню, склады или библиотеку, — решили лучше под библиотеку. На выбор существенно повлияла Анна Ивановна Кропоткина, жена местного административного управленца, которая впоследствии и заведовала этой библиотекой. Новое культурное предназначение имения спасло его от грубых перепланировок под хозяйственные нужды конезавода и дало возможность Кропоткиной, которая была явно голубых кровей, найти дело по душе в тихом посёлке, прозванном ею в шутку «Ссылка». По молодости она часто задерживалась в библиотеке, отдаваясь целиком и полностью не столько работе, сколько воспоминаниям о счастливой жизни, когда она была ещё ребёнком. В доме её родителей были такие же высокие потолки с лепниной, стоял рояль и в окна дома заглядывали высокие деревья парка, который окутывал летом имение роскошной мантией зелени и цветов, кружа голову ароматами роз, лилий, сирени, жасмина.

Ну, не будем углубляться в историю Палашино.

Вообще деревни здесь были рассыпаны мелким бисером. В крохотных, малоизвестных, затерянных на огромной территории России, спрятанных от цивилизации за лесами и бездорожьем деревеньках жизнь протекала однообразно и медленно, а в иных, таких, к примеру, как Упырёвка, про которую мы уже упомянули, и Перестрел, о которой, может быть, если будет настроение или придётся к слову, расскажем позже, жизнь почти остановилась. Один старик из Палашино о заброшенных деревнях сказал: «Пересох источник жизни». Теперь сами можете себе представить, на что похоже местечко, в котором пересох жизненный источник. Деревня, по заросшим дорогам которой ходит лесное зверьё и заглядывает в открытые двери покосившихся изб. Брошенные дома, пытаясь отпугивать незваных гостей скрипом обветшалой кровли и рассохшихся, местами истлевших половиц, подслеповатыми глазами окон, частично потерявших свои стёкла, смотрят на подступающий к ним лес и с ужасом начинают догадываться, что они больше не являются частью человеческой цивилизации, дикая природа поглощает их, и с этим ничего не поделать.

И всё же, невзирая на провинциальность и редконаселённость этих глухих мест, некоторые занесённые волей судьбы поэтичные городские натуры отмечали, что есть здесь что-то невообразимо притягательное, пьянящее, заставляющее отвлечься от повседневной суеты современного мегаполиса и как бальзам действующее на душу и тело.

Конечно, были и другие мнения, далёкие от лирических. Люди на то и люди, чтобы иметь разный взгляд и суждение по одному и тому же вопросу. Согласитесь, скучно было бы жить в мире, в котором все одинаково видят, мыслят, рассуждают, делают одинаковые выводы и на основании этих выводов совершают одинаковые поступки.

Но мы отвлеклись от нашего приезжего.

Вот он стоит, провожая уходящий поезд погасшим безжизненным взглядом, будто прощается со всем, что грело его душу и составляло весь смысл его жизни. Всё это, безвозвратно потерянное, стремительно удалялось от него в вагоне номер семь. И даже назойливая мошка, мельтешащая перед глазами и пытавшаяся пристроиться у него на носу, осталась незамеченной.

С каждым морганием век, не упуская ни малейшей детали, глаза мужчины покадрово фотографировали движение поезда: вот он зелёной лентой растянулся по железнодорожному полотну, затем начал двигаться, вагоны дёрнулись и послушно покатились один за другим. Поезд, набирая скорость, подтянул свой хвост, сжался в точку и исчез из виду одиноко стоящего на перроне мужчины.

— А-а-а… — непроизвольно еле слышно простонал он, сделав несколько коротких затруднённых вздохов. Медленно выдохнул всё с тем же жалобным, приглушённым и протяжным: — А-а-а…

Как рыба, выброшенная на берег, незнакомец стал ловить ртом воздух, глаза затянула пелена, голова закружилась, правая его рука потянулась к вороту рубашки, застёгнутой на все пуговицы, левая начала искала опору в фонарном столбе, находящемся сбоку в полушаге. Он пошатнулся.

— Душно.

Совсем рядом с приезжим раздался незнакомый голос и отвлёк его от обморочного состояния.

— Да, — не сразу отреагировав, медленно поворачиваясь в сторону собеседника, с потерянным выражением лица, будто в тумане, промямлил молодой мужчина.

Перед ним стоял сухопарый, выцветший как осенний лист, но довольно бодренький невысокого роста старичок.

— Думаю, ближе к ночи ливанёт, — с полной уверенностью заявил старик, закуривая. — Как есть ливанёт. Вона, — он указал сигаретой в сторону мрачной тучи.

— Да? — настраивая зрение на собеседника, как телескоп на звёзды, поддержал беседу вежливый в костюме коротким вопросом и тут же сам на него ответил: — Да, — и снова растерянно посмотрел в сторону исчезнувшего поезда.

— Хотите я вас подвезу? Маршрутные автобусы ходят у нас не по расписанию, а как получится. Они старые, ломаются часто, ждать их — можно и не дождаться, — старик тоже стал всматриваться в сторону ушедшего поезда, стараясь понять, что в той стороне так сильно привлекло внимание приезжего. — Ну так как, довести вас или нет? Надо поторапливаться, а то ливанёт.

— Мне в Палашино, — не отрывая взгляда от горизонта, ответил полный.

— Я догадался, — старик прищурился, упрямо всматриваясь туда, куда и новый знакомец, надеясь увидеть нечто интересное.

— Как догадались? — переключился приезжий на незнакомца.

— А здесь ошибиться сложно. Упырёвка — деревня заброшенная, там никто не живет, в Перестреле дома три-четыре жилых. Вероятнее всего, вы в Палашино и надолго. Вон, у вас два чемодана вещей и сумка.

— Да, вы правы. Всё, оказывается, очень просто. Вы тоже в Палашино? — печальные мысли потихоньку стали отпускать приезжего, и он вдруг заметил мошку, которая преследовала его с самого момента приезда. «Вот пристала», — подумал он и отмахнулся от насекомого.

— Да, я там живу. Пойдёмте, — старик рукой указал в сторону, где стояла телега с лошадью. — Давайте я помогу вам, — он подхватил сумку попутчика и направился к телеге.

Молодой мужчина, посмотрев на небо, которое стремительно затягивали грозовые облака, взяв чемоданы, поспешил за стариком.

— Спасибо. Это большая удача, что вы мне встретились. Сказать по правде, я здесь впервые. Так что ничего, решительно ничего здесь не знаю, — он взвалил поклажу на телегу. — Меня зовут Антон Павлович Азимов, — приезжий протянул старику руку.

— Лаврентий Фёдорович Дудоренко, — ответил старик новому знакомцу крепким рукопожатием. Затем подошёл спереди к кобыле, нежно погладил по морде и что-то прошептал в её подёргивающееся ухо.

— Было бы замечательно, если бы вы мне рассказали о здешних местах и укладе жизни, — Антон Павлович, пристроив чемоданы, стал выбирать удобную для себя позу на телеге. — Как-то непривычно. Ни разу вот так не ездил… Городской житель на природе становится беспомощным. Это я, правда, исключительно о себе говорю. В детстве с классом в походы не ходил, к тёткам, нянькам на дачу не выезжал. Вот вам результат: в естественной для нормального человека природной среде, в простых, казалось бы, вещах испытываю затруднения, еле на телегу залез. Не человек, а сплошная неуклюжесть.

— Это ничего. Это вы с непривычки. Обживетесь, пообвыкните, после всё ловчее будет получаться. На телегу запрыгивать — дело нехитрое, — сев впереди Антона Павловича, дед взял в руки поводья, тряхнул ими и отдал кобыле распоряжение: «Но, Агашка, трогай!». Агашка в ответ фыркнула, повела довольно немолодой мордой и вяло, нехотя заковыляла вперёд.

— У меня кобыла торопиться не любит. Агашка и в молодости жгучим темпераментом не обладала. Медлительная, флегматичная натура. Но, надо заметить, бывает упрямая до невозможности. Я, к примеру, говорю ей «но, пошла», а она ноль реакции. Будто не к ней обращаются. Я снова «но, пошла», дескать, а она приказы мои игнорит. Поначалу я подумал, со слухом у неё туго стало, не молоденькая, всё может быть. А она, как выяснилось, на старости лет в капризы ударилась. Ласки, внимания к себе дополнительно требует. Вначале по морде её погладь, уважение прояви, а после только в телегу садись. Что поделаешь, женщина!

— Душно, — Антон Павлович снял пиджак и положил его рядом с собой на солому, которая устилала дно телеги, видимо, для мягкости сидения. Расстегнул ворот рубашки. — У вас воды не найдётся? Пить очень хочется. Надо было на перроне в киоске купить бутылку минеральной, а я не догадался.

— Найдётся, — ответил старик, открыл крышку рядом стоящего с ним небольшого деревянного ящика и, вынув из него мутную от царапин пластиковую бутылку, протянул попутчику. — Родниковая! — с гордостью заявил он. — Такой воды в магазине не купить. А у нас, пожалуйста, пей, сколько хочешь, без хлора и вредных примесей, прозрачная, как хрусталь!

Будь Антон Павлович сейчас в городе, он бы даже не прикоснулся к этой деформированной, неоднократно использованной, старой пластиковой упаковке с жидкостью, о прозрачности которой, глядя сквозь потёртые стенки бутылки, судить было сложно. Но сейчас он готов был пить даже из лужи. Азимов с жадностью опустошил половину бутылки. Живительная влага мгновенно разошлась по его телу, придав бодрости.

— Ну как, вкусно? — поинтересовался Дудоренко.

— Да. Спасибо. Освежает, — Антон закрыл бутылку и положил рядом с собой.

— На здоровье. Я, когда в сторону станции еду, на родник заезжаю, он тут недалеко. Жена моя эту воду считает целебной. Живая вода, знаете ли!

— Есть живая вода, значит, и мёртвая должна быть? — поддерживая разговор, дребезжащим голосом пытался шутить, колыхаясь, как желейная масса, подбрасываемая телегой, молодой неспортивный мужчина.

— У нас есть Мёртвое озеро, — заметил возничий.

— Так и называется — Мёртвое?! — с удивлением переспросил Азимов.

— Так и называется.

— Я никак не припомню на карте в этих краях озера с названием Мёртвое.

— На карте оно не обозначено, — пояснил старик.

— Интересно, получается, о нём знают только местные жители и всё?

— И приезжие некоторые знают.

— Почему озеро не отмечено на карте? — спросил Антон. — Может, оно не так давно появилось?

— Думаю, что давно появилось. Во всяком случае, ещё при моём деде оно точно было.

— Тогда не могу понять, почему его нет на карте?

— Забыли нарисовать, — нашёл простое объяснение старик.

— Сейчас съёмки со спутника делают. Карты должны быть точными, детальными. И нате вам, озера нет. Как изволите ориентироваться в незнакомом месте, если карта врёт?! — возмутился пассажир. — Как так? Чертовщина!

— Бес его знает. Может, его из-за деревьев не видать. А может быть, не надо всем о нём знать. Загадка!

— Загадка, — согласился Антон Павлович, придерживая чемоданы пухлыми ладонями, чтобы те не выпали из телеги, когда её колёса наезжали на кочку или проваливались в рытвины, коих здесь было предостаточно. — И всё-таки как прикажете найти путь, если карта — и та врёт? Что делать?

— На авось надеяться, — посоветовал Лаврентий Фёдорович.

— Помогает?

— А то!

— И как ваш авось работает? — улыбаясь, поинтересовался приезжий. По всему было видно, что беседовать со стариком ему было интересно.

— Нервную систему успокаивает. Простому человеку в нашей жизни надеяться не на кого. Сам себе не поможешь — никто не поможет. Но вся штука в том, что иногда у самого нет сил и возможностей себе помочь. Я в какие только переделки ни попадал, всё, кажется, конец тебе! А потом скажешь себе, — старик резко рассёк воздух костлявой кистью, — авось пронесёт! И надежда появляется. На том и стоим!

— Авось не мой метод. По мне, так действовать надо, а не выжидать.

— Я, когда молодой был, всё думал, что всё в моих руках, надо стараться — и всё получится. Сейчас я менее самоуверен. Авось — это крайний случай, включать надо, когда уже всё испробовал и ничего не помогло.

— Так-то, конечно, — сошлись в едином мнении мужчины.

Погода продолжала портиться, духоту сменил усиливающийся ветер. Деревья, как могучие великаны вдоль дороги, начали размахивать длинными руками, покачиваясь в разные стороны. Заброшенное поле, заросшее ковылем, под порывами ветра заиграло волнами, предвещая бурю.

«И всё-таки, почему озеро назвали Мёртвым?» — любуясь видами, подумал Азимов, возвращаясь к предыдущей теме разговора.

— Там что, рыба не водится или оно слишком солёное? — произнёс он вслух.

— Где рыба не водится? — переспросил Дудоренко.

— Это я о Мёртвом озере.

— Рыбы там полно, — потряхивая вожжами, чтоб Агашка не замедляла ход, ответил Лаврентий Фёдорович и добавил: — Поговаривают, утопленников там тьма. Оттого и Мёртвое.

На лице пассажира отпечаталась маска удивления.

— А, кроме этого озера, в здешних местах водоёмы ещё какие-нибудь имеются? — не скрывая любопытства, спросил он у Дудоренко.

— Есть речка Упырь, узенькая, мелкая. И река Вож, та пошире Упырьки, по посёлку проходит, делит его на две части. Серьёзная река, без особой надобности волны не подымет, если только по весне раздвинет берега, но аккуратно, без глупостей, дома не подтапливает. Хорошая река, рыбы в ней полно. Ещё в графском поместье пруд имеется.

— И что, в Упырьке и Воже утопленников меньше, чем в озере?

— Не знаю. Когда я был пацаном, родители в Мёртвом озере купаться запрещали. За непослушание выдрать могли.

— И вы ни разу в нём не плавали?

— Ни разу. Если поплавать или рыбу поудить захочу, так Вожа же рядом, лучше и желать не надо. А до озера в одну сторону час пешком, да потом обратно. Несподручно.

— Может быть, в озере вода очень холодная, в холодной воде ноги чаще судорогой сводит, вот потому и утопленники. Или в озере дно плохое, всё в глубоких ямах. Идёт человек по дну озера, вроде мелко, а потом раз — и провалился, у него паника, растерялся, поскользнулся, захлебнулся и утонул, — предположил Антон Павлович.

— Может быть, и так, — продолжал время от времени слегка взбадривать вожжами лошаденку дед.

— А вокруг озера в большом количестве искорёженные сухие деревья есть? Может быть, там зона аномальная? — терялся в предположениях молодой человек.

— Такого нет точно. Деревья ровные, зелёные, озеро идеальной круглой формы. Красота, хоть картины пиши! — озираясь на пассажира, добавил Дудоренко. — Был тут один приезжий художник, писал картину, да не закончил. У Оксаны, маникюрши, на постое обитал.

— Почему картину не закончил?

— Исчез. А картина в нашем клубе на стене висит. Он там озеро хорошо изобразил.

— Что значит исчез? Как исчез? — заёрзал на телеге заинтригованный беседой пассажир.

— Ушёл утром из посёлка, как он сказал, со слов Оксанки, мотивы для новой картины искать и не вернулся.

— Искали? — отвлекаясь на вороний крик, поинтересовался Антон Павлович.

— А как же, искали. Да не нашли. Мужики предполагают, в озере утонул, а бабы-завистницы говорят: от Оксанки сбежал.

— Где правда, как думаете?

— Где-то посередине.

— Есть возле озера хоть какие-нибудь странности? — стал отчаиваться Антон Павлович, теряясь в догадках о причинах таинственности озера.

— Есть! — вспомнил старик.

— Вот! — не скрывая радости, губы Азимова растянулись в улыбке. — Вот это самое главное! Какие странности?

— Комаров там, у воды, нет.

— При чём здесь комары? — восторг на лице приезжего сменило разочарование.

— При том, что это странно. Летом вечером в безветренную погоду у Вожи стоять невозможно, комары заедают, — пояснил старик. — А у Мёртвого озера комаров нет. Разве ж это не странно?

— Да, странно. Я сразу как-то не подумал. А ведь действительно странно. А почему нет комаров, у вас есть предположения?

— Нет предположений. Мой жизненный опыт говорит мне, что условия там для комаров отличные. Почему их там нет, мне не понятно.

Мужчины задумались. Паузу в разговоре заполнил шелест листьев и крик ворон.

— Раскаркались, разволновались. Но, Агаша, поспешай! — напомнил Лаврентий засыпающей на ходу кобылке о её обязанностях и добавил: — Прибавь шаг!

Молодой мужчина сидел за спиной старика, прикрыв глаза, наслаждался запахом трав, разносимым разыгравшимся ветром. Спазмы тоски отпустили его душу, а разговор с Дудоренко отвлек от печальных мыслей, и сердце согрело сладостное умиротворяющее спокойствие.

— А вы погостить в Палашино или по делам? — поинтересовался старик.

— По работе. Клубом культуры буду у вас заведовать. Кошкина Элеонора Максимовна попросила меня взять на себя ответственность за организацию культурного досуга в вашем посёлке. Из её слов я понял, что она родом из здешних мест.

— Да, из здешних. Хорошо, что клуб заработает, все какое-никакое, а разнообразие в нашей жизни. Значить, организуете культуру в массы?

— Значит, организую.

— Это очень хорошо, — искренне обрадовался хозяин телеги. — Неорганизованной культуры у нас завались, а организованной нет вовсе.

— Это как?

— Так стихийно всё, само собой получается. К примеру, встретил я соседа, поздравил его с праздником, а он меня. Всё чин по чину, как полагается, зашли ко мне в гости, выпили, закусили. Тут соседка за солью зашла и тоже поздравилась, — он хлопнул себя тыльной стороной ладони под подбородок. — Достал я гармонь, спели. Народ на песни и повалил. Никакой тебе организации.

— Так это хорошо — массовое гуляние!

— Хорошо-то хорошо, но очень уж однообразно и предсказуемо. Раньше были в клубе танцы, кино крутили, концерты даже случались. Повеселее всё же было, покультурней. А где остановиться намерены?

— Элеонора Максимовна сказала, что в самом клубе есть вроде комната для гостей с удобствами. Там и остановлюсь.

— Думаю, что сегодня вам лучше остановиться у меня в доме. Потому как приедем мы поздно, в каком состоянии комната для гостей в клубе, не ясно. Может, там прибраться надо, посмотреть, есть ли свет, вода. Клуб пустует года два, если не больше, с последнего приезда Элеоноры. А ключи от клуба у вас имеются?

— Имеются. Что, за это время вообще никто в клуб не заходил?

— Никто. Да и зачем? Но вы не беспокойтесь. Здание клуба старое, но крепенькое, стёкла на окнах целые, правда, может быть, краска со стен кое-где немного облупилась, но это дело поправимое. Если что, то можно у меня и подольше задержаться.

— Спасибо. А клуб от вашего дома далеко?

— Рукой подать, из окна виден. Посёлок за полчаса пешком можно пройти. Здесь отовсюду рукой подать.

— Я думал, он большой. Вы сказали, что река разделяет посёлок на две половины. Что же здесь делить на части?

— Река проходит почти по краю границы посёлка и отделяет от жилых домов посёлка графскую усадьбу и дом дальней родственницы моей жены.

— В усадьбе музей?

— Ничего там сейчас нет. Пустует усадьба.

— Заброшенная, значит.

— Я бы так не сказал. Сторож и садовник за порядком следят. В доме что главное: чтобы крыша не текла, окна, стены, пол были целы. Усадьба в порядке. Мебели, картин старинных там, конечно, нет, но лепнина на потолке, мраморные камины, паркет, — старик, обернувшись, посмотрел на собеседника, — опять же таки старинные медные шпингалеты на оконных рамах и большое зеркало с вензелями сохранились.

— Хотелось бы как-нибудь заглянуть в усадьбу. Это возможно?

— А чего же не возможно? Возможно. Сторож и садовник — местные жители, мои приятели. Я к ним частенько захаживаю чайку похлебать, в картишки перекинуться.

— Тяжело, наверно, усадьбу охранять?

— Чего там тяжёлого? Дом барский небольшой. Парк, правда, внушительных размеров, но весь решёткой кованой обнесён. Они ночью собак спустят — и вся тебе охрана. Собаки у них хорошие, умные, дело своё разумеют. Да и у меня Полкан не хуже будет, помельче, правда, но если схватит нарушителя за зад, поди его отцепи. Характер у моего Полкана решительный! — с гордостью отметил старик. — Охрана усадьбе, конечно, нужна. Но я вам замечу: за последние лет двадцать, а то и поболее, никаких таких страшных случаев, ограблений или, не приведи господь, ещё чего пострашнее у нас не было. Чего говорить, тихо живём.

— Это хорошо!

— Нет, конечно, случается, так, по мелочи… — прищурив глаза, внёс поправку старик. — А где не случается?

— Вы о чём? — напрягся Антон Павлович.

— Если что случится по пьяни… К примеру, небольшой дебош, так это не в счёт, — поспешил успокоить Азимова старик и добавил: — Пара обидных слов и синяков… Делов-то! На следующий же день все об этом забывают… Вон в той стороне усадьба, — он указал рукой вправо, пытаясь перевести разговор с дебошей на более приятную тему.

— За деревьями ничего не видно.

— Да, — согласился Дудоренко, — не видно, но она там. Парк в усадьбе прекрасный, цветы, птички поют, собаки резвятся.

— И много у них собак?

— Три. Одна в доме службу по ночам несёт, две на улице. Кот у Савелия, у охранника, хороший. Охотник, каких свет не видывал! Мыша за версту чует. Кот на зависть, другого такого в посёлке нет. Настоящий мужик, сам чёрный, усищи белёсые, глазюки зелёные, в темноте как фары светятся, шерсть у него короткая с проседью и ухо надорвано. Коренастый котище, здоровый мордоворот! Мне бы такого котофея!

— У вас кота нет?

— Кошка у меня. Кошка Нюся. Хорошая кошка. Но с котофеем кто сравнится?

— Как собаки с котом уживаются?

— Воспитание, вот и уживаются. Кот старый, он этих собак знал ещё щенками. Теперь вместе в парке воробьёв гоняют, — хотел было продолжить старик, но его рассказ прервал дикий рёв, похожий на клокотание, лошадь, до того спавшая на ходу, внезапно встала на дыбы, заржала и понеслась как беговая, желая во что бы то ни стало прийти к финишу первой.

Рёв повторился. Многократно усилившись, всполошил птиц, и они в страхе поднялись в небо все разом.

— Стой, Агафья! — натягивая поводья, скомандовал хозяин. — Стой, бесовская душа!

Но лошадь неслась, как выпущенное в сторону посёлка ядро, не разбирая дороги, не чувствуя ухабов под ногами, обременённая телегой и двумя седоками, её тяговая сила многократно увеличилась. Глаза выпучились, ноздри в бодром ритме раздувались и захлопывались в такт сиплому похрапыванию кобылы, её грива затрепыхалась, как флаг на ветру, пена изо рта обволокла губы. Всё говорило о том, что Агафья под сильным впечатлением и приказам следовать не в состоянии.

Глаза у седоков были не лучше Агашкиных, гляди, вот-вот выпрыгнут. Старик вцепился в вожжи и слился с ними в одно целое, натянутое как струна, а молодой человек, сгруппировавшись, упираясь руками в борта телеги, пытался что-то выкрикнуть, но получалось нечто неразборчивое, похожее на громкое пение человека с сильным заиканием. В издаваемых криках Антона Павловича чувствовалось сильное волнение.

— А… а… а… и… ё… — кричал он с выражением дребезжащим голосом.

Речь Лаврентия Фёдоровича, вторившая звукам попутчика, была в расшифровке куда более проще:

— Стой! — истошно вопил он, при этом пересыпая обращение к Агашке словами нецензурной брани. — Сто-о-ой! — протяжно и громко, вкладывая в это выражение всю свою душу, повторял он.

Скачки, казавшиеся участникам вечностью, на самом деле длились недолго, старость кобылы дала о себе знать, бег замедлился, и Агашка остановилась. Сердце её билось в ещё не до конца рассеявшемся испуге. Воцарилась полная тишина.

Наконец-то старик встал с телеги, ноги и руки его тряслись то ли от испуга, то ли от напряжения, то ли от того и другого разом.

— С прибытием вас, Антон Павлович, — обратился он к новому знакомому. — Закурим?

— Закурим, — не сразу ответил неподвижный директор клуба культуры. Молодой человек лежал на телеге, как скатерть на столе, и остекленело смотрел в небо.

Старик раскурил две сигареты, подошёл к культработнику и дрожащей рукой вставил сигарету ему в рот.

— Ты, Антон Павлович, молодец, сильный мужик. Другой бы на твоём месте со страху помер, а ты молоток! — помогая молодому человеку приподняться, подбадривал его Дудоренко.

Мужчины молча выкурили по сигарете, затем по второй. Мелкий дождик забарабанил по земле.

— Как хорошо, — Антон посмотрел вверх. По лицу струйками потекла дождевая вода, стекая на шею, пропитала влагой ворот рубашки.

— А мы почти дома, — кивнул в сторону старик. — Вон моя фазенда с зелёным забором и воротами. Агафья нас аккурат к заднему двору доставила. Ну, Агашенька, ласточка моя, — он погладил кобылу по морде, — зорька ты моя ненаглядная, пойдём домой, — взяв лошадь под уздцы, Лаврентий Фёдорович повёл её к воротам.

За зелёным забором Дудоренко кудрились пышной листвой украшенные красными, желтыми и зелёными плодами крепкие яблони и груши. Приветственным лаем маленькая, белая с чёрными и рыжими пятнами собака встретила хозяина.

— Хочу представить тебе, Антон Павлович, моего пса Полкана.

Полкан дружески завилял хвостом, обнюхал гостя и пристроился сторожить чемоданы.

— А вовремя мы прибыли, — заметил старик, распрягая под навесом лошадь.

— Вовремя, — подтвердил Азимов. — Смеркается, и дождь усиливается.

Мужчины направились к дому.

* * *

— Рёв земли оповестил нас о рождении нового духа. Надеюсь, все слышали? — леший окинул взглядом присутствующую нечисть, расположившуюся на поляне у старого дуба.

— Этот звук невозможно не услышать. В лесу напуганы были все, от всякого ползающего до всякого летающего, — доложила русалка Амура, возлежащая во фривольной позе на ветвях столетнего дуба, свесив хвост. — Этот мощный звук из недр земли поднялся по корням к стволу дуба и вырвался через дупло как выстрел таким диким рёвом, что мне показалось: родилось исчадье ада, никак не меньше. Дерево трясло так, что!.. — она округлила глаза, обрамлённые двойным рядом пушистых длинных ресниц болотного цвета, достающих до самых бровей, изображая ужас, который нельзя было передать словами, при этом зрачки описали круг. — Что доложу я вам!.. — многозначительно прервала предложение на полуслове обнажённая прелестница. — Голова у меня закружилась, и я еле удержалась, чтобы не упасть. Вот, смотрите, — она подняла вверх руки, демонстрируя сломанные через один ногти. — Чего мне стоило удержаться на дереве, чтобы не упасть. Я могла погибнуть! — её ротик захлопнулся алыми, неестественно пухлыми, подёргивающимися, изображающими предплачевное состояние губами, правый глаз выдавил скупую театральную слезу.

— Жесть, — отнемногословила болотная ведьма, сидевшая на почти рассохшемся старом пне. — Ну просто ужас!

— Ах, душа моя! — с соседней ветки на ложе Амуры спрыгнул большой кот и стал работать хвостом возле её личика на манер опахала. — Вам нельзя так волноваться, у вас участилось дыхание, — сочувственно начал он. — От переживаний чешуйки блёкнут. Успокойтесь, успокойтесь, вы не могли погибнуть. Вы уже давно… Семи смертям, собственно, не бывать, а одна у вас уже была, — он ритмично почесал задней лапой себе за ухом.

— Я забыла. Я совсем забыла! А чувства остались: страх, волнение и ужас смерти! — говорила с придыханием чувственная Амура, выдавливая слезу из второго глаза, обращаясь к собравшейся публике.

Гул от перешёптывания на поляне стих. Речь русалки у некоторых вызвала трогательные воспоминания о прошлой жизни, когда немногие из присутствующих преодолевали свой сложный земной путь в облике человека. Эмоции, как легкий бриз, освежили в сознании нечисти забытые нотки вкуса человеческой жизни. Как бы вторя лирическому настроению собравшихся, из толпы неожиданно выдвинулась группа покойных цыган в составе пяти человек с гитарой, бубном в руках и запели:

— Где ты, звездочка?

Где ты, ясная?

Иль затмилася тучей черною,

Тучей черною,

Тучей грозною…^[1]

Леший Кузьма Кузьмич — председатель собрания, стоявший тут же под кроной дуба, — жестом свернул цыганскую самодеятельность, которая растворилась в воздухе.

— Кто заказывал музыку? — поинтересовался леший у присутствующих. — Молчим? Ну, ладно. Спасибо за вашу наблюдательность, дорогая, — обратился он к русалке. — Не будем отвлекаться на эмоциональные переживания. Хорошо, что тревожный сигнал слышали все. У кого есть какие-либо предположения?

— По поводу? — покуривая трубку, отозвалась болотная ведьма Тина.

— Это элементарно! Учащённое дыхание вызвано волнением. Кот — молодец, с ходу всё определил. На мой взгляд, — дух осины навёл пенсне на русалку, — выглядит она хорошо, — заявил он с полной ответственностью всем присутствующим. — Волосы шелковистые, чешуя блестящая, а ногти отрастут. Её здоровью ничто не угрожает!

— Ну, теперь всё понятно, — не отрываясь от никотина, выпустила кольцо дыма хозяйка болот. — Друг мой, у нас нет здоровья. Нет тела, нет диагноза. Вот это элементарно! — она пронзила взглядом презрения духа осины, благоговеющего перед хвостатой секретаршей на ветке.

— А что у нас есть? Учащённое дыхание есть, значит, и тело кое-какое, но всё же имеется! — не сдавался дух осины.

— В том-то и дело, что кое-какое тело! Это кое-какое не болеет и не умирает. За него не стоит беспокоиться. Вот, смотрите, я курю целыми днями и ночами. Это вредно для любого смертного. А мне хоть бы что! — Тина прикрыла глаза и не без удовольствия выпустила струйку дыма изо рта.

— Но вид у вас далеко не цветущий. Было бы куда лучше, если бы вы не курили и… — хотел было продолжить дух осины, но хозяйка болот свела на нет его намерения, взяв инициативу в свои руки.

— Смею вам заметить: это неделикатно! Если я вам не нравлюсь, это не значит, что я никому не нравлюсь! У кого какой вкус: кто любит дыню, а кто арбуз! Я не нуждаюсь в ваших замечаниях и рекомендациях! — Тина сорвала ромашку и нервно затолкала её себе в курительную трубку. Сделала затяжку, выпустила облако дыма, напоминающее цветок. — Отсутствие румянца на лице, бледность говорят об аристократическом происхождении!

— Виртуозно! — захлопала в ладоши полевая ведьма, любуясь формой дымки, тающей в воздухе. — Ну, это надо же! Я в восторге! Какой талант! — похожая на одуванчик, верещала пухленькая полевая ведьма. — Шарман! Шарман!

Непонятно откуда в руках русалки оказалось маленькое круглое зеркало. Амура внимательно посмотрела в него, плюнула на ажурный платочек и решительными движениями стёрла со щёк румяна, а с губ — помаду. Секунду подумав, дева провела платком по насурьмлённым бровям, и те исчезли. Аристократическая бледность не помешает и русалке, рассудила чешуйчатая прелестница.

— Бардак! — прошипел леший еле слышно, а после в полный голос добавил: — Хочу напомнить, — перебил восторженную леший, — на повестке дня рёв земли! Я повторюсь: нам был дан знак о рождении или, если хотите, появлении в наших местах нового духа! — с ноткой раздражения в голосе повторил он.

— Бледный или землистый цвет лица не одно и то же. Можно подумать, я чушь мелю! — продолжал возмущаться дух осины, не обращая внимания на слова председателя собрания. — Можно подумать, здоровье жителей леса, — это ерунда! Я читаю это по вашему взгляду, дорогая болотная ведьма.

— Я вам не дорогая! Беспокоиться о здоровье жителей леса можно и нужно, если речь идёт о животных, в жилах которых течёт горячая кровь. В ваших жилах течёт горячая кровь?

— Нет, — ответил субтильный полупрозрачный дух осины.

— Вы счастливчик, вам бюллетень никогда не понадобится, горькие пилюли, мерзкие уколы, кровопускание не для вас!

— Я же вижу, вы меня недолюбливаете!

— Да как же я могу вас долюбливать, когда кольцо должно быть по пальцу, а милый — по сердцу? — расхохоталась желтозубая ведьма, поправляя волосы, взбитые в многолетние колтуны. — Всех любить никаких сил не хватит!

— Это возмутительно! Вы передёргиваете каждое моё слово! — дух осины погрозил курильщице пальцем.

На поляне стоял гул от перешёптывающихся присутствующих, которые с интересом наблюдали за словесным поединком ведьмы и духа осинки.

— Не будем отвлекаться! — леший раздраженно несколько раз постучал дятлом, зажатым в руке, по тому самому дубу, на котором несла вахту русалка. — Не будем отвлекаться, дело серьёзное! — он попытался оторвать дятла от дерева, но клюв, застрявший в коре, не дал председателю этого сделать. — Ай, ладно!.. — он оставил дятла в покое торчащим дротиком в дереве. — Ты давай как-нибудь сам, — обратился он шёпотом к птице и продолжил: — Повторяю для тех, кто не слышал, сделал вид, что не услышал, или не понял. Мы собрались для того, чтобы выяснить, какой, к чертям собачим, новый дух появился в нашем лесу! — заорал леший так, что жилы на его сухощавой шее напряглись. — У кого какие предположения? Может быть, кто-либо из присутствующих на собрании видел или слышал что-то необычное? — закончил он более тихо, но не без раздражения.

— Я, — подняла руку полевая ведьма Флора. — Я… я… я…

— Я… я… я… — еле слышно передразнила её Тина.

— Мы вас внимательно слушаем! — в очередной раз леший обратил внимание всех на свои слова ударом дятла о дуб, который только что вызволил свой клюв, застрявший в коре. — Попрошу тишины! — он посадил напряженную птицу, служившую молоточком, себе на плечо.

— Слово даётся полевой ведьме, — громко объявила русалка на ветке.

— Вчера, когда я услышала рёв земли, я увидела мужика, проезжающего на телеге через лес, — она плела кружева рассказа вместе с венком из полевых цветов. Пальцы её двигались так же быстро, как спицы у вязальщицы со стажем.

— Знакомого мужика, местного? — задал уточняющий вопрос леший.

— Да, он здешний, — продолжала плести венок полевая ведьма.

— И что здесь необычного? — съехидничала табакокурильщица Тина.

— На телеге мужик вёз незнакомца.

— Человека или оборотня? — поинтересовался кот.

— Человека. Он вроде как директор клуба.

— Нас не интересуют люди, милочка, — вызывающе зевнула болотная ведьма. — Нас интересуют духи, — кольца дыма, как прерывистый сигнал клаксона, один за другим вырвались из скрученных в трубочку губ ведьмы. — Смею вам заметить, у вас безукоризненный вкус, дорогая. Ваши аксессуары: веночки, цветочки, веточки в волосах, серьги в ушах… Чудненько! Всё так пёстренько, радует глаз, создаёт настроение!

— Спасибо! — Флора с улыбкой благодарности приняла комплимент.

— Меня возмущают ваши манеры. Критиковать — дело нехитрое. Может быть, у вас есть что сказать по существу вопроса? — обратился дух осины к болотной ведьме, пытаясь взять реванш.

— На вверенных мне болотных участках ничего подозрительного не замечено. Вот вам коротко и по существу, голубчик, — отрапортовала Тина.

— Всё дело в том, что этот незнакомый был прислан в наши края Элеонорой. Мне об этом сказала ворона, птица слышала отрывки их разговора, — добавила полевая ведьма. Закончив плетение, она надела венок на голову рядом сидящего с ней на траве анчутке — помесь черта и утки.

— Вот вам по существу! — обрадовался дух осины.

— С этого и надо было начинать, — вытряхнув из трубки табак, прошипела болотная ведьма. — Дамский угодник.

— А я всё слышал. У меня отменный слух, дамочка! — нервно затряс головой дух осинки.

— У кого слух, у кого нюх, а у кого ни слуха, ни нюха! — продолжала бормотать сквозь зубы Тина.

— Мне интересно, чем вы занимались при жизни? Какая сфера деятельности испортила ваш характер? — поинтересовался дух осины, обращаясь к саркастичной ведьме.

— Я фольклором занималась! Характер мой испортила не сфера деятельности, а тоска смертная и сырость на болотах! И вообще, не отвлекайтесь. У нас тут, кажется, что-то наклёвывается по существу в виде Элеоноры!

— Да, Элеонора — это очень интересно. Мур-мур, мяу, — облизнул свою лапу и пригладил шерсть на лбу кот. — За этим мужчиной надо установить наблюдение.

— Чудненько. Кто будет наблюдать? Предлагаем, предлагаем… активнее… — продолжал вести собрание леший.

— Лучшей кандидатуры, чем ворона, нам не найти. Мур-мур, мяу.

Звук тройного удара дятлом по дубу включил в процесс постоянно отвлекающуюся русалку-секретаря.

— Кто за то, чтобы поручить слежку за незнакомцем вороне? — спросила Амура у присутствующих. — Поднимите, пожалуйста, еловую веточку вверх.

Поляна перед дубом запестрела еловыми ветками.

— Кто воздержался или против, поднимите вверх ромашку. Судя по реакции, воздержавшихся и против нет, — заключила секретарша Амура.

— Меня радует ваше постоянное единодушие по всем вопросам, из-за которых мы здесь когда-либо собирались. Но вопрос, по которому мы сегодня собрались, повис в воздухе. В нашем лесу появился новый дух, надо его найти, проинструктировать в плане здешних порядков и легализовать, представив нашему обществу. Если у кого-либо появятся идеи, вопросы и так далее, прошу опускать просьбы, жалобы, предложения в письменном виде по-прежнему в дупло векового дуба. В экстренных случаях вы все знаете, где меня найти. Вахтенная русалка ответит на все письменные заявки в устной форме на следующем собрании.

— Минуточку внимания, дамы и господа! Хочу вам напомнить о нашем ежегодном празднике «Встреча осени, проводы лета», — красавица на ветке пропела оперным голосом:

«На кусте-кусточке —

Жёлтые листочки,

Виснет тучка в просини,

Значит, дело к осени!..»^[2].

Бурные аплодисменты со словами восторга заполнили поляну.

— Спасибо, друзья! На празднике вас ждёт костюмированный бал, концерт и угощение. Явка добровольно-принудительная! — закончила певунья игривой улыбкой и раздачей воздушных поцелуев, растворилась в зелени дуба.

— О-о-о! — простонал дух осины и послал воздушный поцелуй пухлогубой красотке с хвостом.

— Брависсимо! Это женщина-мечта! Она меня волнует! — зааплодировал Моховик — дух мшистых болот, самый маленький дух леса, походивший на пушистый бубон от шапки.

— О да! — поддержали его мнение черти бурными аплодисментами.

Все стали расходиться.

— А по мне, так Сирин^[3] поёт лучше, — авторитетно заявила болотная ведьма находившемуся в её подчинении Моховику.

— Мадам, это райская птица, она исполняет песни, не подобающие нашему слуху! Лучше сладострастные звуки Алконоста^[4], от неё столько трагических последствий! Роковая женщина! Слушаешь её — и плакать хочется, — страстный дух болот запел:

«…О Алконост — темная птица, темная сила,

посланница властелина подземного мира…».

Он закусил губу и продолжил:

— От головы до пояса она женщина! — закончил Моховик, еле поспевая за своей начальницей.

— Трагизм в прошлом! С мрачными палитрами эмоций мы давно уже не работаем!

— Это да, но, смею заметить, мне греет душу былая слава наших предков и наши с вами чёрные дела! Боюсь, к тому времени, когда тёмные времена вернутся, мы можем потерять квалификацию!

— Чёрные дела для нас, во всяком случае, пока, запрещены законом. Можешь считать, что все мы ушли в отпуск, на неопределённое время отошли от дел. Мелкие пакости — суета сует, сейчас время крупной игры, весомых игроков, — она указала пальцем вниз, затем указующий перст ведьмы поменял вектор в сторону небес. — Не будем путаться у них под ногами. Отдыхай, друг мой Моховик!

— Должен вам доложить, — он дёрнул хозяйку за подол юбки, обращая на себя её внимание, — некоторые нарушают закон. Морочат, пугают, путают людей в лесу.

— С летальным исходом?

— Без! Ну что вы, кому надо развоплощение? Мы наказания знаем!

— Кто это мы и сколько вас? Проговорился! — ведьма схватила духа за ухо. — Грешишь?

— Каюсь, грешу, но по мелочи, — заскулил Моховик, вися в воздухе. — Мелкое хулиганство и не более!

— Застоялся, на подвиги потянуло? — отчитывала духа ведьма. — Такие, как ты, портят мне всю годовую отчётность! Вам удовольствие, а мне выговор от лешего. Прикрывай ваши зады!

— Мадам, мы ваш зад тоже прикрываем! — намекнул на хорошую осведомлённость Моховик.

— За это хвалю! — Тина отпустила ухо духа и погладила его по голове. — Осторожность и ещё раз осторожность! Хулиганьте, но в пределах, — она подняла Моховика и поцеловала в макушку. — Ты мой хороший, я ведь волнуюсь за вас! Дорогушечка, ну, беги, резвись.

Моховик задал стрекача. Как ни в чём не бывало, радостно подпрыгивая, напоминал шаловливого ребёнка, напевавшего себе под нос что-то весёлое. Не прошло и минуты, как он скрылся из виду.

Болотная ведьма медленно направилась в сторону озера.

* * *

Высокая ива, склонившая свои ветви почти до земли, стояла у затянутого ряской пруда, обрамленного островками камыша.

— Рая, ты дома? — подойдя к пруду, Тина позвала подругу — озёрную ведьму. — Раиска!

— Да, — отозвалась Рая.

— Где ты? Я не вижу тебя.

— Тина, я здесь, — она дернула ведьму болот за рукав.

Болотная ведьма издала басовитый звук испуга, увидев рядом с собой светящиеся глаза на фоне лесного пейзажа.

— А-а-а! — нервно подёргивая головой, Тина отпрыгнула в сторону.

— Тина, ну что ты? Это я, Рая, — силуэт озёрной ведьмы на глазах Тины стал отчётливо прорисовываться и приобретать объём.

— Вот тут, — болотная ведьма провела рукой от груди до живота, — всё как будто оборвалось. Была бы моя душа плохо приколочена, она бы вылетела вон! Что за дурная манера маскироваться, ты ж не партизан!

— Это я закрепляю навыки, полученные на курсах эффектного появления и исчезновения, на них мадам Коряга делится своим опытом. Она говорит, что теория без практики мертва. Вот я и практикуюсь. Кофе, чай? — предложила Рая.

— Чай, — садясь в плетёное кресло под ивой, ответила Тина. — Ну и как, многих ты в лесу своей практикой уморила?

— Что ты, что ты! Разве можно этим уморить? — Раиса вынула из буфета, встроенного в ствол ивы, вазу с шоколадными шишками, печеньем и чайный сервиз. Разве что слегка напугать.

— Нет, давай кофе. Да, кофе лучше.

— Хорошо, — озёрная ведьма поставила чайный сервиз на место и вынула из шкафа кофейный, подошла к озеру, зачерпнула в кофейник воды и поставила на плетёный стол перед болотной ведьмой. То же самое она проделала с молочником.

— Внезапным появлением или исчезновением испугать нельзя, но повисшие в воздухе светящиеся глаза, брови и одно ухо без головы и туловища вызывают чувство беспокойства, хочется, знаешь ли, бежать.

— Тебе кофе с молоком? — хлопотала Раиса.

— Да, пожалуй, что с молоком.

Рая налила в изящные фарфоровые чашки жидкость из кофейника и молочника. И о чудо! В воздух поднялся тончайший аромат свежезаваренного кофе.

— Да, блаженство! — с наслаждением сделав глоток, второй, настроение болотной ведьмы значительно улучшилось. Она дернула за свисающую возле неё ветку ивы и набросила её себе на шею. — Ну как? — волшебным образом ветка на глазах Раисы распушилась, стала ещё более гибкой и уже ничем не отличалась от боа из перьев глубокого фиолетового тона.

— Шикарно! — Раиса повторила тот же самый фокус, и на её шее расцвёл роскошный женский шарф из перьев цвета цикламена. Она облизнула свои губы, которые, тут же откликнувшись на игривое настроение хозяйки, стали в тон шарфу.

— Недурно, недурно! — болотная ведьма промокнула свои губы белой салфеткой, и они вспыхнули сочной алой розой. Затем этой же салфеткой вытерла руки, и ногти заиграли на солнце как зелёные майские жуки. Поправляя причёску, фокусница достала из волос длинный мундштук, который временами играл роль шпильки, вставила в него сигарету и закурила. — Сигарета и кофе — бальзам для души, у которой нет смертного тела!

— Ты была не в настроении сегодня? — заметила Раиса.

— Да так, с духом осинки повздорила.

— Сильно повздорила?

— Да так, слегка. Настолько слегка, что при встрече можно сделать вид, будто ничего и не было.

— Так и не думай об этом! — она макнула в кофе сушку.

— Это, конечно, ерунда! — увлеклась шоколадом ведьма. — Но что меня действительно раздражает, так это русалка на ветке. Такая фифа! Ногти, видите ли, она сломала, цепляясь за дерево, чтобы не свалиться. Какое горе! Эта рыба разложила свои мясистые прелести на ветке дуба, и все таращились на неё! Можно подумать, ничего красивее за всю свою жизнь не видели! Противно всё это! — при этих словах она поёжилась.

— Амура следит за своей внешностью. Ухоженная женщина — это красивая женщина. Я хотела бы быть хорошенькой!

— Все русалки — это утопленницы. Как же она при жизни решилась подпортить себе фасад? Всплывший со дна труп в миру не считается привлекательным.

— Она не собиралась кончать жизнь самоубийством. Амура — романтичная натура, хотела пошантажировать любимого. Дескать, не женишься — я покончу с собой, и тебе будет стыдно за это перед людьми, потому что ты виновник моей гибели. Прыгнула в воду в полной уверенности, что он её спасёт. А он плавать не умел, — Раиса задумалась. — Или ноги промочить боялся? Точно не помню. В общем, трагический просчёт.

— Какая глупость!

— Да.

— Только и умеет, что хлопать ресницами!

— Да, — кивала озёрная ведьма в знак согласия.

— Ну, если уж берёшься за дело, надо основательно подготовиться, собрать все необходимые сведения, взвесить все за и против, — отхлебнула из чашки ведьма. — У тебя есть сахар?

— Ах, да! — подсуетилась хозяйка и достала из буфета сахарницу.

— Потому как тема красивого трагического самоубийства в руках дилетантки-шантажистки может приобрести комедийный характер, — продолжала Тина. — Жить надо красиво и умирать соответственно, с учётом глубокого понимания особенностей драматургии и специфики сценического искусства!

— Эта комедийность тем более трагична, потому как это нелепая случайность. У неё и в мыслях не было лишать себя жизни, — в голосе хозяйки озера прозвучала нотка сочувствия к русалке.

— Вульгарная постановка имеет дешёвый финал! — сказала, как отрубила, Тина.

— Жизнь — это большая трагедия уже потому, что ведёт рано или поздно к кончине, которая страшит людей! И, может быть, перед лицом этой всеобъемлющей трагедии, — начала с выражением Рая, — уже не так существенно, насколько нелеп будет конец, — отведя взгляд, еле слышно она закончила свою мысль, застыв с чашкой кофе в руке.

— Дорогая моя, прости, прости мою близорукость! Твой жизненный конец был не триумфален?! — на лице Тины маска вины опустила уголки её рта вниз.

— Да, — всхлипнула Рая.

— Ну, не будем ворошить прошлое. У меня тоже есть кое-что, о чём не хотелось бы… Ну, ты понимаешь.

— Да, у каждого в памяти хранится своя какая-то глубоко интимная тайна, как правило, тяжелая, иногда и постыдная, которой не похвастаешься. И не то что говорить — вспоминать об этом не хочется! — озёрная ведьма уже была готова расплакаться.

— Забудем, забудем наш разговор! Это я к русалке придираюсь, оттого что недолюбливаю её. Конечно, это её личное дело, как помереть. Но меня возмущает несправедливость ситуации!

— Какой ситуации?

— Я мучаюсь от того, что страшно завидую внешности этой безмозглой куклы! А она упивается восторгами окружающих её поклонников, живёт себе безмятежно, и ничего её не волнует!

— Что её должно волновать?

— Хотя бы то, что она глупа! Так вот нет же, и тут ей подфартило! Она даже не понимает степени своей тупости, и её не пожирает чувство зависти к моему выдающемуся интеллекту! Она свободна от всяческих мук, существует, наслаждается… Я мучаюсь, а она наслаждается! — болотная ведьма налила себе ещё кофе, подняла чашку и, не отпив, поставила обратно на стол. — Может, выпьем по рюмочке?

— Наплюй! Я на некоторые вещи наплевала, и ты наплюй! — Раиса достала из буфета сосуд из зелёного стекла с серебряной пробкой, украшенной драгоценными камнями с позолотой, в виде головы дракона, и два бокала в обрамлении сети из драгоценного металла и самоцветов наполнились искрящейся жидкостью, пахнущей розой.

— Злой плачет от зависти, а добрый — от жалости, — болотная ведьма сделала глоток из бокала. — А, пожалуй, я так и сделаю — наплюю на всё! Доброй я быть не могу, потому как занимаемая должность не позволяет, да и плакать от жалости не хочу, и от зависти мучиться не желаю. Наплевать на всё это!

— Правильно. Русалка живёт и радуется своему существованию, потому что тоже на всё, наверно, наплевала. Надо же ей как-то было пережить нелепую смерть!

— Значит, она не такая уж и дура? — расстроилась болотная ведьма и сделала ещё глоток розового вина.

— Любое мнение субъективно. Вот я, например, считаю тебя, Тина, грациозной, интригующей, находчивой! Это ли не прелесть?

— Я была бы глупой, если бы не согласилась с тобой! Мне бы твою мудрость, Рая. Ты удивительная женщина! Не важно, как ты жил и как умер, важно, какие выводы ты из всего этого сделал! И, конечно же, ты права насчёт оценки красоты. В мире всё субъективно!

— Да! Поднимем бокалы за наше счастье!

В это время на стол к приятельницам запрыгнула лягушка. Оглядевшись по сторонам, она глухо заквакала.

— Рая, у тебя здесь нет никакой дисциплины! Что это?

Лягушка спрыгнула со стола в траву, громко квакнула ещё раз и одним прыжком оказалась в камышах.

— Ты всех здесь распустила, в следующий раз она прыгнет не на стол, а мне на голову!

— Ну что ты, она квакала глухо, значит, к дождю, а когда звонко — к солнечной погоде. Синоптик, она выполняет свои обязанности! — пояснила озёрная ведьма.

— Обязанности — это хорошо, но можно их выполнять как-нибудь иначе? Более деликатней, что ли?! Для этого не обязательно запрыгивать на стол! Тебе надо обратить внимание своих подчинённых на деловой этикет. Вот эта вот форма доклада прогноза погоды, по мне, так никуда не годится.

— Мне больше нравится по-простому, неофициально, без затей, по-домашнему.

— Если тебе так нравится, пусть по-домашнему. Но эффект неожиданности лучше убрать. А то мы тут сидим, расслабленно беседуем — и нате вам, пожалуйста… Пусть в следующий раз докладывает, сидя в траве. Запрыгнув на стол, она могла не рассчитать и свалиться мне в чашку с кофе.

— Хорошо, — успокоила приятельницу Рая. — Хотя, хочу заметить, она всегда прыгает прицельно. Промахов на её счету ни разу не было.

— Твой синоптик сбил меня с мысли. О чём мы говорили?

— Мы хотели выпить за наше счастье.

— Да, выпьем.

— По поводу чего нынче было собрание?

— По поводу рёва земли. Леший интересовался, знает ли кто-нибудь что-нибудь о новой нечисти, появившейся в нашем лесу. Выяснилось, что никто ничего не знает.

— А я знаю!

* * *

Болотная и озерная ведьмы лежали в засаде у Мёртвого озера.

— Рая, ну и где ты её видела? — лёжа за кустом, прошептала Тина.

— Тише, тише. Надо выждать. Она обязательно появится.

— Долго ждать?

— Как повезёт.

— Это озеро находится так близко от дороги, что слышен даже шум проезжающей машины.

И действительно, шум приближающегося грузовика нарастал, нарушая благозвучие природы. Рёв мотора, стук, скрежет дополнялись звуками автоматной очереди неисправной выхлопной системы.

— Скорее бы эта консервная банка проехала. Сейчас пыль поднимет, запахов бензина да мазута напустит, сдохнуть можно! — лёжа в засаде, возмущалась Тина.

Неожиданно для ведьм машина остановилась, водитель заглушил мотор. Мужские сапожищи, пробираясь сквозь кустарник, с хрустом ломали попадавшиеся под ноги ветки, оставляя на смятой траве след сорок четвёртого размера.

— Ты смотри! — обратилась Тина к подруге и ткнула Раиску в бок.

— Тише, тише!

Внимание водителя грузовика привлекла молоденькая, незнакомая, хрупкая девушка, страстным взглядом и улыбкой манящая его за собой в лес, к озеру, время от времени озираясь на следующего за ней мужчину, кокетка подогревала страсти влажным взглядом. Дойдя до озера, она сбросила с себя платье, и её изящная ножка коснулась воды.

— Что делать будем? Криминальная ситуация! Что делать будем? — разволновалась болотная ведьма. — Нам за обнаружение действующей новоявленной русалки спасибо сказать забудут, а вот пассивность при её обезвреживании припомнят. Нет в мире справедливости!

— Красота-то какая! Лебедь ты моя белая! — шептал, сбрасывая с себя на ходу одежду, теплокровный сластолюбец.

— Идиот, поплавать надумал! — переняла эстафету волнения Рая.

— Я тут вспомнила… — начала было болотная ведьма, подхихикнув, но её тычком в бок прервала подруга по засаде.

— Тихо, — прошептала она.

Мужчина помедлил, осмотрелся по сторонам, затем протестировал температуру воды ногой и, заключив, что она вполне годится для купания, отошёл на несколько шагов назад, подтянул повыше трусы, разогнался и со звуками радости последовал за чаровницей.

Нежная улыбка, не сходившая с губ девицы, обещала незабываемое наслаждение от общения. Она плескалась в воде как маленькая юркая рыбка, ныряя и выныривая, время от времени показывала свои привлекательные части тела.

— Что будем делать? — промямлила Рая.

— Сейчас прыгаем в воду, я хватаю русалку, а ты — мужика. Вытаскивай его из воды. Может, ему повезёт, так не утопнет. Вперёд! — скомандовала болотная ведьма, и подруги побежали к озеру.

Как только водитель грузовика приблизился к девушке, она выпрыгнула из воды, упёрлась руками в его плечи и погрузила мужчину с головой в воду. Ошеломлённый внезапностью ловелас ощутил груз, под тяжестью которого стал стремительно идти ко дну. Девушка по-прежнему не сводила с него глаз, но улыбки на её лице уже не было.

Холод, беспощадность и близость смерти читал теперь в глазах соблазнительницы мужчина. Неожиданно для жертвы кто-то со спины обхватил русалку за талию и с силой дёрнул так, что та, вылетев из воды в считаные секунды, оказалась на берегу Мёртвого озера. Этот кто-то на этом не успокоился и оттащил несостоявшуюся убийцу за куст.

— Сидеть, не двигаться! Замереть, окаменеть! По земле не ходить, по воде не плыть! — приказала Тина и провела рукой перед глазами нагой парализованной нимфы.

Болотная ведьма одним прыжком преодолела расстояние в двадцать метров и оказалась возле Раи.

— Он дышит? — Тина наклонилась над водителем и прислушалась к его дыханию. — Дышит, шельмец!

— Отойди. Я знаю, что делать в таких случаях, — Рая продемонстрировала весь комплекс оказания помощи утопающему.

— У тебя хорошо получается. Ты в прошлой жизни не спасателем на воде работала? Ну, хорошо, не буду тебя отвлекать. Думаю, надо позвать лешего, — Тина присвистнула.

— Бегу, бегу. Лечу, лечу, — бормотал малыш Моховик, поспешая на свист хозяйки болот.

— Ты мой дорогой шустрик. Ну до чего оперативен! — ведьма поощрительно почесала Моховика за ухом. — У нас тут небольшое дельце, дружок. Надо тихо, не привлекая внимания окружающих, доставить сюда лешего. Все объяснения он получит лично от меня! Скажи ему только, что дело срочное, безотлагательное, касаемо темы сегодняшнего собрания! Понял, мой милый?

Моховик кивнул головой и побежал выполнять задание. Пробегая возле остолбеневшей русалки, голова его сама собой повернулась в её сторону, а ноги, продолжая двигаться, зацепились за корни деревьев, переплетённых в замысловатые узлы на поверхности земли.

— Ой! — вскрикнул Моховик, упав на землю.

От силы удара его силуэт разлетелся в клочья, как будто сгусток из тёмного пуха, завис в воздухе облаком и медленно опал под крону дерева.

— Ну, ты посмотри на него, Рая, посмотри на этого ценителя красоты! — Тина махнула рукой в сторону горки пуха, осевшего у корней осины. — Ты там долго с мыслями будешь собираться, друг мой? Красота — вещь опасная, травматичная для тебя, и не только для тебя! Вот смотри, — она указала рассыпавшемуся Моховику на лежащего без сознания водителя. — Вы вот тут лежите в рабочее время, а минуты идут, перетекают в часы, а дело стоит! Ты по делу бежал, он по делу ехал, фемида дорогу перебежала, на выходе два трупа. Вот правда жизни! Моховик, соберись, движение — это жизнь!

Странным образом клочки шерсти уплотнились в колобок и поскакали в изначально заданном направлении, уже по ходу движения принимая первоначальную форму.

— Тина, помоги мне. Подай рубашку и брюки. Его надо одеть.

— Торопился-то как! — собирая по кустам одежду, сброшенную впопыхах несостоявшимся утопленником, заметила ведьма. — О, у него паспорт в пиджаке! Ну и как нас зовут? — она открыла документ и прочла: — Александр Евгеньевич, не женат. Сорок пять лет, а он всё ещё не женат! — ведьма положила паспорт обратно в карман пиджака. — Какие страсти, Александр! Как всё натурально! В такие-то моменты я начинаю чувствовать вкус к плотской жизни! Моментов этих, если так разобраться, — натягивая брюки на мужское тело, как на манекен, рассуждала Тина, — в моей прошлой жизни было всего ничего. Но какие они были! Кровь в жилах закипает! Вот какие. Разве можно словами передать? Уж такие были эти моменты! Что всё готова я была отдать в те секунды, когда… Ну, я даже не знаю!.. — не находя нужных слов, ведьма повествовала незаконченными фразами. — Голову теряла! А он был красавец!

— Кто он? — спросила Раиса, заканчивая застёгивать мужскую рубашку.

— Драгун. Что ты, что ты! Такой красавец! Усы как смоль, стройный, пылкий, но глупый. Я уже потом поняла, но вначале, в первые минуты нашего знакомства, ничто не омрачало нашей взаимности. Веришь, на меня сейчас такие нежные воспоминания накатили! Михель у меня перед глазами стоит. Голубые глаза, золотые кудри, сама нежность и обходительность!

— Блондин с чёрными усами? — удивилась озёрная ведьма.

— Нет! У Михеля не было усов. Усы были у Генриха, — она задумчиво погладила водителя по лысеющей голове. — Ах, Генрих, Генрих! Пойду найду сапоги. Они, наверно, где-нибудь там, подальше валяются.

— Вон там слева от тебя в траве. Видишь? — Раина указала на сапог, лежащий на смятой траве.

— У Михеля нога была поменьше, — Тина подняла сапог с земли и на глаз определила размер, — а у Генриха, пожалуй, что размер ноги такой же. Генрих был выше Михеля, но ниже Эдуарда… — надевая сапоги на ноги лежащего, продолжала Тина. — Я всех их любила, — закурила ведьма. — Решительно всех троих. Страстно! Правда, недолго, поверхностно, но страстно! И я даже не злюсь на них.

— А было за что?

— Ещё бы! Этот лавочник назвал меня шлёндрой!

— Лавочник — это Михель или Эдуард? Пиджак не застёгивается. Кажется, пиджак на него мал. Не застёгивается. Может, ты попробуешь застегнуть? — переходила с темы на тему озёрная ведьма, стягивая полы пиджака на животе лежащего Александра.

— И так сойдёт, — сделала затяжку болотная ведьма. — Ну что ты тянешь? Пиджак порвёшь. Очнётся — сам пуговицы застегнёт. Мы для него и так уже много сделали. А то, что мы ему брюки не отутюжили, за это, я надеюсь, он нас простит. Лавочника звали Шульц. Он был женат, похотлив и ревнив. Когда Шульц увидел Генриха со мной, он сильно расстроился. Ещё бы, Шульц внешне сильно проигрывал Генриху!

— Шульц — грубиян и завистник! Какое этому Шульцу дело до тебя и Генриха? — Рая поправила на лежащем ворот рубашки.

— Я имела неосторожность ответить Шульцу взаимностью, когда он приезжал на мельницу за мукой, — болотная ведьма многозначительно моргнула левым глазом. — Такие вот дела. Он, конечно, грубиян, шлёндрой меня назвал от ревности. Я его за сроком давности простила, — болотная ведьма подняла с земли кепку водителя и положила ему на грудь. — Если не брать во внимание оскорбления, я могу сказать, что безобидная, именно безобидная ревность — это даже приятно.

— Экая ты штучка! Любовный послужной список Амуры в сравнении с твоим — недоразумение! Твою зависть к секретарше с сегодняшнего дня считаю необоснованной! А по-настоящему ты влюблялась?

— Не успела, — Тина вставила в петлицу пиджака неподвижно лежащего букетик из ромашек и клевера. — Мне всё такие, как этот, летуны попадались. Я не успела раскрыться. А может быть, в силу характера мне это не было дано? А может, за одну жизнь всего не успеть? Одно могу сказать: страсть была, буря эмоций, и всё это было настоящим, искренним, фонтанирующим! — застегнула ремень на мужских брюках хозяйка болот. — Чего-то не хватает. О, вот! — она прикрепила к фуражке молодого человека такой же букетик, какой вставила в петлицу. — Образ вечного жениха готов!

К ведьмам подошёл с виду деревенский мужичок лет шестидесяти пяти — семидесяти в чистой, но не новой серой рубахе, чёрных брюках и сандалиях коричневого цвета с авоськой в руках, полной продуктов.

— Молодцы, женщины-ведьмы! Так держать! Объявляю благодарность за проявленную находчивость и оперативность! — Тина хотела сказать, но леший её опередил: — Я в курсе всего случившегося. Моховик доложил, — из-за ноги лешего выглядывал Моховик. — Время не ждёт! Инструктаж вновь прибывшей русалки доверяю вам, товарищи ведьмы. Тело Александра надо поместить на рабочее место за штурвал.

— Руль, — поправила Тина.

— Правильно, руль. Легенду я уже придумал. Пусть думает, что ему за рулём стало дурно, он потерял сознание, — Леший нервно прохаживался взад и вперёд вдоль тела лежащего. — Очнуться, поверить в легенду, добраться до дома я ему помогу. Где он живёт, я знаю. Ну, вот и всё, собственно. На раз, два, три поднимаем его и дружно несём к машине.

Раиса наклонилась над водителем, намереваясь исполнить поручение лешего, но Тина, подхватив подругу под локоть, помешала ей это сделать.

— Благодарность — это, конечно, хорошо, — не торопилась поднимать водителя Тина, — но хотелось бы к словесной благодарности за проявленную самоотверженность получить материальное поощрение.

— Медаль, грамоту? — предложил Кузьма Кузьмич поощрение на выбор.

— Щедро! Я бы на вашем месте не стала иронизировать. Много ли в нашем лесу альтруистов, которые за спасибо копья ломают? — она сдёрнула с шеи боа и бросила его за землю. Подмокший элегантный женский шарф на глазах присутствующих стал уплотняться и через пару секунд приобрёл вид ивового прута.

— А как же долг, должностные обязанности — пустое место?

— Не пустое, но к обязанностям можно относиться по-разному, можно с огоньком, а можно с холодком. Есть разница?

— Разница есть, но нет времени это обсуждать. Сейчас надо поторапливаться, — нервничал леший. — Хорошо, что именно вы хотите?

— Разрешение для двоих на посещение клуба во плоти.

— Какого клуба?

— Поселкового.

— Он не работает.

— Скоро заработает. В посёлок прибыл директор клуба от Элеоноры. Забыли? — напомнила Тина.

— Почему во плоти, а не тихо, незаметно для всех?

— Пообщаться со смертными хочется. Без всякого тайного умысла. Так, просто для разнообразия существования, — поддержала просьбу болотной ведьмы Рая.

— Хорошо. Всё после обсудим, а сейчас, дорогие мои, взяли и понесли, — он указал на холостяка без чувств, — а то, чего доброго, очнётся с минуты на минуту. Ну, душечки, на раз, два, три подняли его — и в машину.

* * *

— Ну, ты посмотри, почти каждый вечер дождь. Погода — не разгуляешься, — стоя у окна в футболке с длинными, протёртыми до дыр на локтях рукавами и трусах, Пётр Николаевич задёрнул штору.

— На что тебе погода? Сиди, смотри телевизор, — напрягая зрение, штопала носки, сидя на диване в халате и в кухонном фартуке, Нина Петровна.

— Надоело, каждый вечер одно и то же, никакого разнообразия!

— Какое тут разнообразие, кино по телевизору или кино в клубе. Не хочешь кино — смотри телепередачи про животных. Зима настанет, снег выпадет, пойдёшь на лыжах, — составила расписание досуга для мужа Нина.

— А что сегодня в клубе?

— Анну Каренину крутят. Проходила мимо клуба, у кассы толпа народу. Можно подумать, они пришли на премьеру. Фильм — старьё! За что только деньги берут?

— Может, новый фильм про Анну Каренину? — он сел за стол, стоявший посередине комнаты, взял чашку с чаем и громко из неё отхлебнул.

— Старая, до дыр засмотренная картина!

— Чего ж они тогда?

— Ты забыл? У них после каждого фильма коллективное обсуждение увиденного. Дебаты!

— Дома можно обсудить, зачем в клуб идти, деньги платить?

— Дома ты, да я, да мы с тобой! Они в клуб идут себя показать, своё личное мнение об Анне Карениной прилюдно, во всеуслышание высказать. Показать всем, дескать, какой я умный, какие в моей голове светлые выдающиеся мысли рождаются! — язвила Дудяхина.

— Пустое! Было бы что обсуждать! О чём тут говорить, фильм — старьё!

— А я о чём, Петуся?

— Ну, если только… — начал с набитым печеньем ртом Пётр.

— Что?

— Актриса красивая Каренину играет.

— Я вас умоляю, мало ли красивых актрис, кого этим удивишь? С накрашенными губами и глазами любая за красотку сойдёт! Они, скорее всего, обсуждают её поведение и поведение её любовника, а не внешность.

— Ты не помнишь, как его звали, Нинон?

— Любовника? Вронский.

— Что там обсуждать, Нинон? Вронский как Вронский, — он трижды выстрелил свойственным ему деланным смехом: — Ха! Ха! Ха! — при этом глаза Петра Николаевича были пустые, безэмоциональные. Скорее всего, это был даже не смех, а привычка — время от времени заканчивать свою речь звуком, похожим на хохот.

— Ну, не скажи, у нас в школе весь педагогический состав был в него влюблён!

— Ха! Ха! Ха! — Петуся рукавом смахнул крошки печенья, застрявшие в усах. — Во Вронского или в актёра, который его играл? У вас в школе работал всякий сброд, ни одной приличной женщины. Вот эта, к примеру, Антонина… — он задумался, пытаясь вспомнить её отчество. — Толстая, с грудью десятого размера, она еще, когда сидела за столом, её грудь лежала на столе. С усами… Ну как её?

— Антонина Ивановна, — не сдерживая улыбки, напомнила имя сослуживицы Нина Петровна. По её довольному выражению лица было видно, что критическая мысль мужа относительно её знакомых разливалась бальзамом по её душе.

— Или эта, жердь ссохшаяся, которая нам деньги в долг на покупку машины давала. Ну, с крысиной мордой, у неё двое близнецов, которую муж бросил.

— Я помню, Елена Михайловна. Бедная. Полгода рыдала, успокоиться не могла, — продолжала улыбаться Нина Петровна.

— Это её муж бедный. Как ни посмотрю, она всё бежит скрюченная с авоськами из магазина домой, из дома — в школу, — он слегка наклонился вперёд, втянул голову в плечи, руки опустил ниже колен и пробежал по комнате туда и обратно, изображая бегущую с сумками Елену Михайловну. — В ней никакой женственности! Смотреть неприятно, как гончая борзая. Что она всё бегала, Нинон? — Петя подсел к жене и прижал её к себе. — А, Нинон, ну что она всё бегала? — его голос стал липко-слащавый.

— Не знаю, не знаю, — Нина Петровна ткнула мужа локтем в бок. — Ну, будет тебе! Хватит уже! — изображая смущение, кокетничала она. — Ну чего ты?

— Ладно, ладно! — оставил в покое жену Петуся. — Так чего она всё бегала, Нинон? — он взял большое зелёное яблоко из вазы на столе, потёр его о живот и, брызгая соком во все стороны, захрустел белой мякотью спелого плода.

— Наверно, хотела везде успеть, — поправила прядь волос, выбившуюся из скудного, стянутого резинкой на затылке седого хвостика Дудяхина. — Строила из себя образцовую хозяйку.

— Муж к ней вернулся или так и остался жить у той бабы? — Пётр Николаевич снова подошёл к окну и отдёрнул штору.

— Вернулся, — Нинон перекусила нить, воткнула иглу в игольницу, отложила заштопанный носок в сторону и стала перебирать катушки с нитками из обувной коробки, служившей шкатулкой для рукоделия.

— А чего вернулся?

— Видно, детей стало жалко.

— В вашей школе одна секретарша была так себе, ничего ещё, — закончил хозяин дома, насвистывая мелодию из фильма «Принцесса цирка» — арию мистера Икс: — Устал я греться у чужого огня, — пел он, почесывая живот. — Ну где же сердце, что полюбит меня? Живу без ласки, боль свою затая…

— Что значит так себе, ничего себе? — Нина Петровна прервала пение мужа вопросом. — Да секретарша такая же порочная была, как эта Анна Каренина! Ей всё равно с кем.

— Она тоже бросила мужа?

— Откуда я знаю? Она вышла замуж, уволилась и сразу куда-то уехала.

— Почему ты считаешь, что Карениной было всё равно с кем? Насколько я помню, её сгубила страсть к Вронскому!

— Похоть её сгубила, а не страсть. Вронский для неё был началом разнузданности! Когда общество её отвергло, когда она поняла, что Вронский от неё отвернулся, а второго и третьего, подобного Вронскому, не будет, тогда она и встретилась с поездом!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Русский романс «Где ты, звёздочка?». Музыка М. П. Мусоргского, слова Н. Грекова.

2

Стихи Ивана Демьянова «На кусте-кусточке».

3

Сирин — райская птица-дева. Образ восходит к древнегреческим сиренам. В греческой мифологии это полуптицы-полуженщины, унаследовавшие от отца дикую стихийность, а от матери-музы — божественный голос. В русских духовных стихах Сирин, спускаясь из рая на землю, зачаровывает людей своим пением. Существует представление, что только счастливый человек может услышать пение этой птицы. В русском искусстве сирин и алконост — традиционный изобразительный сюжет. «Птица, глаголемая сиринес человекообразна, суща близ святого рая… ея же нарицають райскую птицу сладости ради песен ея» (Древнерусские азбуковники. XVII век).

4

Алконост — в русских средневековых легендах райская птица с человеческим лицом (часто упоминается вместе с другой райской птицей — сирином). Образ алконоста восходит к греческому мифу об Алкионе, превращенной богами в зимородка. Алконост несет яйца на берегу моря и, погружая их в глубину моря, делает его спокойным на шесть дней. Пение алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всем на свете.

«Резчик Олеха — лесное чудо,

Глаза — два гуся, надгубье рудо,

Повысек птицу с лицом девичьим,

Уста закляты потайным кличем.

Заполовели у древа щеки,

И голос хлябкий, как плеск осоки,

Резчик учуял: „Я — Алконост,

Из глаз гусиных напьюся слез!“»

(Н. А. Клюев. «Погорельщина»)