Эдинбург – Москва. Лиловый вереск среди лип и берез. Из цикла «Истории бессмертное движение»

Юрий Ладохин

Могут ли встречные вихри пассионарной энергии оказать влияние на ход мировой истории? Если демиурги этих вихрей – такие уникальные личности, как шотландские ученые Я. Брюс и Р. Мурчисон, промышленники Ф. Гарднер и Ч. Берд, полководец М. Барклай-де-Толли, архитектор Ч. Камерон, антрепренёр М. Меддокс, а также наши соотечественники: художники К. Малевич, В. Кандинский и Э. Лисицкий, режиссеры К. Станиславский и С. Эйзенштейн, композитор И. Стравинский, антрепренёр С. Дягилев, то, думается, – да!

Глава 2. «Мчится вихрь издалека…» (встречные ветра пассионарной энергии)

2.1. Когда ураган приносит очищение

У поэта Николая Огарёва есть такие строки: «Мчится вихрь издалека́, // ветер гонит облака; // Облака — как одурели — // Мчатся по небу без цели» (из стихотворения «Вихрь»).

Кажется, на первый взгляд, эти слова — о природных явлениях, и только. Однако, если задуматься, описание вихрей вполне могут, пожалуй, быть приложимы — не поверите — и к историческим процессам. Только речь здесь может идти, похоже, не о завораживающей турбулентности воздушных потоков, а о встречных сокрушающих ветрах пассионарной энергии. Вот только в строках поэта облака летят по небу без всякого целеполагания, а у неодолимого по мощи движения людских масс, возглавляемых дерзкими и азартными лидерами, целей немало. Одна из стержневых — очищение, освобождение от прогнивших уже традиций и представлений, подобно вырубке участка старого леса для последующей посадки дружного соснового молодняка.

А вот давайте посмотрим…

Несокрушимые легионы римлян в начале первого тысячелетия н.э. покорили практически половину Европы, да еще и северную часть Африки с Иудеей вместе. Принося с собой безупречного для тех времен качества мощеные камнем дороги, уникальные технологии возведения с помощью бетона акведуков и многоэтажных зданий, а также водопровод, центральное отопление, первые газеты и курьерскую службу.

Не так уж долго ждала неподкупная Клио и встречного движения. Несколько столетий спустя с востока на величавый Рим двинулись полчища гуннов и германских племен (готов, вандалов, франков и т.д.). Кочевники-гунны озадачили южан с берегов Тибра штанами и сапогами. Но особенно — тремя своими главными новациями: твердым седлом с деревянными вставками, стременами и небольшим сложносоставным луком. Седло и стремена дали опору воину, а легкий, но эффективный лук позволял вести стрельбу прямо с коня. Римским красавицам пришлись также по вкусу филигранные ювелирные изделия (застежки, пряжки и т.п.), изготовлением которых так славились германцы.

Не уступая римским легионерам в непомерных амбициях, в 12 — 13-х веках засобирались в Иерусалим освобождать Святую землю железнобокие крестоносцы из Западной Европы. Из технических новинок (не применяемых еще турками и арабами) у них были разве что смертоносные арбалеты, зато храбрости (вспомним Ричарда Львиное Сердце) и готовности отдать свои жизни за веру Христову было предостаточно.

Впрочем, всадники с огромным крестом на плащах показали Востоку не только пример религиозного рвения и экономических новаций (реализованная тамплиерами система векселей с разветвленной паутиной отделений от Атлантики до Дуная действовала тогда, думается, не хуже нынешней финансовой конструкции Евросоюза). Парадокс, но основные действующие лица Крестовых походов — злейшие враги мусульман, оказались и их главными спасителями: «В 1254—1260 годах крестоносцы ударили в спину монголам во время их великого похода против арабов. Во многом именно это спасло всю мусульманскую цивилизацию от полного уничтожения. И если бы не крестоносцы, вполне возможно, ислама бы сейчас не было» (из статьи священника Георгия Максимова «Стереотипы представления о крестовых походах», 21.12.2006 г.).

Встречный обжигающий «хамсин» (восточный ветер из аравийских пустынь), принес в Западную Европу ответный завоевательный натиск воинов-мусульман. Сначала в конце XII века войска султана Египта и Сирии Саладина отбросили крестоносцев из Палестины и освободили Иерусалим. Затем армии турок-османов, возглавляемых поочередно Баязетом (XIV в.), Мехмедом II (XV в.), Сулейманом Великолепным (XVI в.) захватили территории Болгарии, Греции, Сербии, Венгрии и город Константинополь.

Конечно, вряд ли возможно присвоить этому пассионарному завоевательному вихрю положительный знак, однако исторические факты говорят и о позитивной стороне тогдашних контактов Запада с Востоком. Рыцари-европейцы открыли для себя неизведанные культурные пласты просвещенного Востока. Вместе с пряностями и благовониями, изысканными тканями (дамаст, муслим, атлас), возвратившиеся в Европу паладины привезли с собой новейшие достижения математики (арабские цифры, десятичные дроби, извлечение корней) и медицины (теория кровообращения, практика наложения швов, хирургические эндоскопы). После походов на Святую землю на Западе появились ветряная мельница и водяное колесо, почтовые голуби и изогнутая сабля.

Иные пассионарные вихри закручивались с Востока на Запад и в обратном направлении исключительно за счет непомерной пассионарной решительности выдающихся личностей. Не стоит, впрочем, заблуждаться, что эти уникальные индивиды были рыцарями без страха и упрека. Страха во времена их активного перемещения по земному шару хватало, и даже с избытком, да и упреки порой были больше схожи с многочисленными стонами и стенаниями.

Неимоверное количество открытых картонных коробок с оловянными солдатиками (пешими, конными, в азиатских халатах-доспехах, казацких кольчугах с мощными пластинами-зерцалами на груди, белых гимнастерках и кепи с полотняными назатыльниками — на арабский манер), взрывы петард и хлопушек — только всё это по-взрослому — вот фантасмагорическая картина этих описываемых ниже пассионарных потоков.

Первый, и самый, пожалуй, самый грандиозный по размаху — лавина монгольских воинов, одетых в «хатангу дегель» (бронехалаты) со шлемами «дуулга» на голове. Их предводитель — великий каган Монгольской империи Чингисхан (1162 — 1227), основатель самой крупной в истории человечества континентальной империи, организовавший завоевательные походы в Китай, Среднюю Азию, на Кавказ и Восточную Европу.

Да, монгольское нашествие принесло много человеческих жертв, однако английский историк Р. Фокс, например, «против того, чтобы оценивать Чингис-хана только как кровавого завоевателя. Если думать так, то „… подлинным памятником монгольскому народу была лишь знаменитая пирамида из черепов с картины Верещагина… Да, пирамида — закономерное основание, но это не полная правда“. Результат не был „чисто негативным“ Доводы Р. Фокса в пользу этого: Чингис-хан задержал упадок азиатских обществ; после завоеваний произошел расцвет культуры в юаньском Китае и Персии; монголы доказали на практике, что они были такими же блестящими организаторами, как и воинами (почта, дисциплина в армии, поощрение торговли, спокойствие границ); наконец, завоевания Чингис-хана внесли „великие изменения в отношениях между Азией и Европой“…» [см. Крычанов 2013, c.310 — 311].

Основным было то, что сейчас многие специалисты называют Pax Mongolica, век мира (1280 — 1360 гг.) между теми народами, которые находились под властью завоевателей из монгольских степей. Длившийся восемь десятилетий мир позволил вновь открыть торговлю на Шелковом пути между Китаем и Европой. Монгольская администрация обеспечила безопасность перемещения товаров, создание эффективных почтовых станций и остановок для отдыха, внедрение использования бумажных денег. По этому торговому пути пришли в Европу уникальные технологии: производство бумаги, полиграфия, изготовление пороха. Купцы, паломники, ученые принесли с собой на Запад множество религиозных и культурных идей. По словам историка Ма Дебина, Шелковый путь был своеобразным плавильным котлом, спасительным кругом Евразийского континента.

Следующий герой нашего рассказа поневоле стал участником большой политической игры. Однако не покорной пешкой, как в молниеносном шахматном гамбите, но и не королём (их немного в пространстве, обозреваемом взглядом Клио), а удалым офицером, одетым не в щеголеватый мундир, а в двойную кольчугу (подарок русского самодержца) с упомянутыми уже пластинами-зерцалами на груди.

Не угадали еще, что за персонаж? — тогда всё по порядку. В 1583 году английская королева Елизавета направила ко двору Иоана Грозного посла Дэвида Боуна с просьбой разрешить английским купцам заходить во внутренние реки Московского государства — Печору и Обь. На эту просьбу Иван IV ответил категорическим отказом, тем самым сорвав планы англичан найти водный путь через Ледовитый океан и реки Урала и Сибири для торговли с Китаем. А чтобы не потерять контроль над землями, расположенными за Уральским хребтом, российский государь пожаловал их богатым купцам и промышленникам Строгановым с разрешением формировать на свои средства дружины казаков, посылать их в Сибирь и строить там крепости.

Тут и пригодились ратные навыки нашего героя, оцененные предпринимателями Строгановыми. Человек редкого ума и бесстрашия, казачий атаман Ермак Тимофеевич (1532 — 1585) ввязался, казалось бы, в совершеннейшую авантюру: с отрядом из восьмисот человек захватить земли в Западной Сибири, надзираемые татарским ханом Кучумом, войско которого насчитывало свыше 10 тысяч человек. Однако случилось невероятное: всего за 7 месяцев, с мая 1582 года, пройдя с боями Тобол, Долгий яр, Карачин-городок, Чувашский мыс, дружина Ермака разгромила все ханские отряды, в ноябре заняла столицу ханства — город Кашлык. Летом следующего, 1583 года дружина Ермака с такой же быстротой и упорством продвигалась дальше, вглубь Сибири, покоряя татарские городки и улусы по рекам, и взяла остяцкий город Назым.

Об этой беспримерной по стремительности воинской компании известный писатель и историк XIX отзывался так: «Рассмотрев беспристрастно покорение Сибири казаками, найдешь его еще удивительнее, еще чудеснее завоевания Америки Пиззаром и Кортесом. Правда, огнестрельное оружие и устройство войска делали решительный перевес на сторону казаков, которых дикие также сначала почитали за непобедимых и бессмертных. Но очарование это умалялось по мере их приближения к столице Сибири, ибо, как известно, Кучум защищал ее пушками. Итак, убийственное действие и гром пороха не были главной причиной дивных побед Ермака, а главная причина оных заключалась в личных его доблестях и мужестве его сподвижников» (из книги Павла Свиньина «Ермак, или Покорение Сибири»).

Помогли изощренному в ратных делах казацкому атаману и новации в воинском деле. Ермака по праву называют родоначальником первой морской пехоты, которая тогда называлась «струговой ратью». Татарские военачальники никак не ожидали от русских отрядов эффектно применяемого способа передвижения по сибирским рекам на маломерных судах и умения атаковать и вести стрельбу со своих кочей, или стругов. Ханскими воинами делались даже попытки перегораживать реки железными цепями, но и это не смогло остановить стремительные маневры казацких судов. Два столетия спустя многие находки Ермака в воинской тактике успешно применял другой знаменитый полководец, прославившийся взятием Измаила и переходом через Альпы, — Александр Суворов.

После разгрома отрядом Ермака войск хана Кучума и стремительного продвижения российского влияния за Урал стратегические планы англичан на получение контроля над малозаселенными сибирскими землями были обречены. Основанные казаками в Западной Сибири остроги с конца XVI века стали превращаться в города (Тюмень, Тобольск, Сургут и др.). А в XVII веке на карте Российской империи появились уже города, расположенные в Восточной Сибири: Томск, Красноярск, Якутск, Иркутск, Чита, Охотск. К концу семнадцатого столетия численность русских в Сибири превышала суммарную численность её разноплеменного местного населения.

При этом, заметим, в отличие от американских индейцев, имевших на начальном этапе испанской колонизации крупные государственные формирования (Империя инков, Ацтекская империя), многочисленные сибирские народы не имели государственности. И если социум ацтеков и инков имел все признаки раннефеодального общества, то народы Сибири находились еще на уровне родоплеменного строя. Как отмечают многие историки, в основном именно поэтому русская колонизация обширных земель восточнее Урала, в отличие от испанской и португальской колонизации Центральной и Южной Америки, не стала катастрофой для коренных народов Сибири и Дальнего Востока, а дала мощный толчок для их цивилизационного развития.

Следующий мощнейший пассионарный вихрь из России начал движение на Восток три столетие спустя и гораздо южнее — в плодородные оазисы и засушливые пустыни Средней Азии. Именно там, как и в Сибири, опять столкнулись интересы России и Англии, которая рассматривала русскую колонизацию региона как потенциальную угрозу своему господству в Индии. Ко второй половине XIX века Россия уже не могла терпеть разбойничьи набеги с юга, которые наносили существенный урон торговым связям со странами Востока.

Была и еще одна веская причина: «Российское государство предприняло попытку разделаться с центром работорговли в Средней Азии. Хивинское ханство в течение полутора веков было рынком сбыта русских невольников. Со времен Екатерины II из бюджета выделялись огромные деньги для выкупа своих подданных из азиатского плена. Русские рабы ценились очень высоко, потому что считались самыми выносливыми и сообразительными работниками. А за красивую молодую женщину иногда давали до 1 тысячи рублей, что было по тем временам колоссальной суммой» (из статьи Артема Куртова «Подвиги „белого генерала“. История побед военачальника Михаила Скобелева» // «АиФ. Санкт-Петербург», 09.09.2015 г.).

Поход русской армии в Среднюю Азию проходил в тяжелейших условиях: неимоверная жара в песчаных пустынях, редкие источники воды, ожесточенное сопротивление местных воинских формирований. Успехи были скромные, Россия увязала в туркестанской компании, как в зыбучих барханах. И понадобился военачальник нового типа, который бы применил нешаблонную тактику, поднял боевой дух русских солдат и укрепил их веру в победу.

И такой человек нашёлся. Михаил Скобелев (1843 — 1882), прекрасно образованный офицер (владел восьмью языками), выпускник Николаевской академии генерального штаба был словно рожден, что удивлять своей отвагой и полководческими талантами и врагов, и сослуживцев.

Первое боевое крещение двадцатидевятилетний офицер получил во время похода на Хиву весной 1873 года: «В ходе стычек с неприятелем Скобелев получил пять ран, нанесенных пикой и саблей. С отрядом он продвинулся по пустыне 730 верст и без боя взял Хиву. Сразу же было освобождено более 25 тысяч рабов» (Там же).

Затем его карьера развивалась стремительно, а многие его решения весьма озадачивали воинских начальников: «Скобелев не боялся лично производить разведку на вражеских территориях. Он переодевался в одежду простолюдинов и отправлялся на вылазки. Так он заслужил свой первый Георгиевский крест, когда подробно изучил маршрут среди враждебных туркменских племен. Позже он так же ходил в Константинополь, изучая подготовку османских войск к обороне города. Современники признавались, что все свои награды и отличия полководец получал не по протекции, а с боем, личным примером показывая солдатам, как нужно воевать. В 1875 году войска Скобелева разгромили 60 тысячную армию Кокандских повстанцев, их численность в 17 раз превышала количество русских войск. Несмотря на это, противник был разбит наголову, наши потери составили шесть человек» (Там же).

Военные успехи М. Скобелева были так значительны, что в возрасте 32-х лет он был удостоен звания генерал-майора. Уже тогда обожавшие своего командира солдаты стали складывать о нём легенды: «Одетый в белый мундир, на белой лошади Скобелев оставался целым и невредимым после самых жарких схваток с противником (он постоянно внушал себе и другим, что в белой одежде никогда не будет убит). Уже тогда сложилась легенда, что он заговорен от пуль. За свои подвиги в Кокандском походе Скобелев был награжден орденами святого Георгия 3-й степени и святого Владимира 3-й степени, а также золотой саблей с надписью „За храбрость“» (из статьи Александра Широкорада «Легенда о „белом генерале“» // «Независимая газета», 03.10.2008 г.).

Позже, в годы Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, самый неординарный военачальник Туркестанского похода прославился как освободитель Болгарии, а болгарский народ считает его национальным героем.

Многие историки склонны считать М. Скобелева личностью уникальной: «В чём секрет необыкновенной популярности Скобелева? Казалось, что после Наполеоновских войн прошли времена героев-исполинов, которые, если нужно, способны горы сворачивать. Ореол романтики у полководцев перехватили революционеры. А Скобелеву в народной памяти удалось встать в один ряд с Румянцевым, Суворовым, Багратионом. Он был гением наступательной войны. Его сподвижник и бессменный начальник штаба Куропаткин вспоминал: „В день боя Скобелев каждый раз представлялся войскам особенно радостным, весёлым, симпатичным… Солдаты и офицеры с доверием смотрели на его воинственную красивую фигуру, любовались им, радостно приветствовали его и от всего сердца отвечали ему „рады стараться“ на его пожелания, чтобы они были молодцами в предстоящем деле“» (из статьи Арсения Замостьянова «Белый генерал» // «Литературная газета», 06.11.2013 г.).

Но вернемся к Туркестанскому походу. Русских солдат в белых гимнастерках и кепи с полотняными назатыльникам для защиты от палящего солнца никак не назовешь ангелами в белоснежных одеждах. Завоевание Средней Азией было сопряжено с жертвами и насилием, как во всяких войнах.

Но, думается, положительные последствия этого явления все-таки перевешивают на весах истории имеющиеся отрицательные. В Средней Азии был создан единый хозяйственный рынок, и была обеспечена безопасность на торговых путях. К городам и оазисам региона были проложены железные дороги: в 1899 году — Среднеазиатская, в 1906 году — Оренбургско-Ташкенская, в 1916 году — Ферганская и Бухарская. Началась добыча полезных ископаемых. В сельском хозяйстве стали культивироваться новые отрасли: свекловодство, виноделие, пчеловодство, картофелеводство. Российское правительство запретило в Средней Азии рабство (были освобождены 10 тысяч рабов).

Уже несколько десятилетий стало немодным приводить цитаты из трудов классиков марксизма-ленинизма. Но сейчас это, пожалуй, будет уместным. Ф. Энгельс в письме К. Марксу так описывал продвижение России в Азию: «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийских морей и Центральной Азии, для башкир и татар» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс, «Полное собрание сочинений», том 27, стр.241).

2.2. «Шотландец Джонни хоть куда // Был воин, он пошел…» (мужчины в клетчатых килтах на службе Российской империи)

Продолжая рассказ о встречных ураганных ветрах пассионарной энергии, пора, похоже, спросить у Клио, не забыла ли она о таких колоритных мужчинах в клетчатых юбках (они их называют — «килты»), как горцы Шотландии?

Вот где энергии — хоть отбавляй! Стойкие к бурям и штормам (все-таки это северная часть Британских островов), яростные в сражениях за независимость (а посягательств на нее было немало), они не покорились даже Римской империи: «Не сумев подчинить Каледонию {древнее название Шотландии}, легионы отгородились стенами Адриана и Антонина. Помните Стену, „одичалых и ворон“? С некоторыми преувеличениями атмосферу той эпохи автор „Игры престолов“ Джордж Мартин передал довольно точно» (из статьи Алексея Костенкова «Свободу Шотландии, или как пятивековая история борьбы связала шотландцев и англичан», 04.02.2019 г.).

Затем 417 лет (начиная с династического кризиса 1290 года до 1707 года, когда был подписан «Акт об унии») длилась непримиримая борьба шотландцев с англичанами за свой суверенитет. Да, они потеряли независимость, но сражались достойно. Чего стоит одна битва на Стерлингском мосту в сентябре 1297 года, когда шотландские воины нанесли поражение английской армии, хотя у последней было преимущество по кавалерии в три раза, а по пехотинцам — в полтора раза. Английские летописцы писали потом, что основная причина неудачи — в непредвиденной шотландской новации: четырехметровых пиках, но дело, пожалуй, в другом сюрпризе — бесстрашных сердцах патриотов.

«Плетью обуха не перешибёшь» — поговорка исконно русская, но итоги противостояния шотландцев и англичан описывает, пожалуй, вполне сообразно. Как отражают их и эти строки знаменитого шотландского поэта XVIII века: «Шотландец Джонни хоть куда // Был воин, он пошел // Служить английскому двору // За деньги и за стол» (из стихотворения Роберта Бёрнса «Джонни шотландец»). Были послушные судьбе, но нашлись и те, кто не привык сгибаться в неизбежных поклонах новым хозяевам. Дорога таким бескомпромиссным, похоже, была одна — прочь из родной земли.

В ходе бескомпромиссной борьбы с англичанами за свою независимость самые родовитые и сведущие в ратном деле шотландцы формировали боевые подразделения, наносили противнику чувствительные удары, а случае поражения вынуждены были покидать отечество. И тогда был один путь — в наемники.

Самым главным армейским работодателем шотландцев в Средние века была Франция. Направленный против общего врага — Англии, этот многовековой военный блок Франции и Шотландии вошел в историю, как «Старый союз». Один из главных действующих лиц этого военного действа — шотландский граф Бьюкен. В 1421 году небольшая шотландская армия численностью 5 000 человек под его командованием под местечком Боже в Западной Франции одержала победу над английскими войсками, возглавляемыми герцогом Кларенсом — родным братом короля Генриха. Решающий перевес был достигнут, когда по приказу Бьюкена тридцать отборных шотландских лучников захватили единственный мост через реку Куэнон и некоторое время мужественно сдерживали натиск тяжеловооруженной английской конницы. После этого сражения граф Бьюкен получил в награду от дофина жезл главного коннетабля Франции, и это фактически означало, что он стал главнокомандующим всеми войсками французского принца.

Примечательно, что на страницах огромного свитка, написанного рукой непредвзятой, и, одновременно, непредсказуемой Клио, есть и страницы, посвященные незримому соперничеству шотландцев и швейцарцев за право называться лучшими солдатами Европы.

Вплоть до одного из летних дней 1559 года фортуна была на стороне шотландцев. Однако неуемный азарт французского короля и неудачный удар копьем решили дело не их пользу…

Начиналось соперничество шотландских и альпийских горцев с большого преимущества первых. В 1440 году французский король Карл VII учредил особое подразделение телохранителей — сотню шотландских конных жандармов, которая была прозвана «Сто шотландских копий». Полторы сотни лет шотландские гвардейцы короля действовали не только на полях сражений, но и в качестве советников и дипломатов. В состав подразделения телохранителей набирались воины из знатных семейств Шотландии — Кокбернов, Каннингемов, Гамильтонов, Монтгомери, Синклеров и Стюартов.

Но уже в 70-е годы XV века Людовик XI создает 2-ю и 3-ю французские роты телохранителей, а затем дополняет шотландскую гвардию, являющейся полностью кавалерийской, ротой пехотинцев под названием «Сто швейцарцев», начинающих приобретать к тому времени статус одних из искусных воинов европейского континента. Похоже, по этой же причине, в 1506 году папа римский Юлий II создал пехотное подразделение из 150 швейцарцев, до сих пор остающейся единственным видом вооруженных сил Ватикана.

Шотландская гвардия по-прежнему оставалась основным ядром подразделения телохранителей французского короля, но её политическое влияние на дворцовое окружение монарха стало ослабевать. Положение бесстрашных горцев осложнил трагический случай, произошедший с королем Генрихом II. С 28 по 30 июня 1559 года возле Турнельского дворца в Париже проходил рыцарский турнир, посвященный заключению Като-Камбрезийского мира, положившего конец военному противостоянию Франции и Испании. На второй день состязания Генрих II, потерпевший неудачу в конном поединке с капитаном шотландской гвардии Габриэлем де Монтгомери, потребовал от графа реванша. Гвардеец, заметив взвинченное состояние короля, отказался. Но Генрих настаивал. Во время поединка забрало королевского шлема сдвинулось, и, когда бойцы поравнялись друг с другом, обломок копья Монтгомери попал в монарху в правый глаз. Теряя сознание, король попросил свое окружение не обвинять гвардейца в умышленном убийстве, сказав, что виноват в случившемся был он сам. Через десять дней король скончался, а Монтгомери был отстранен от службы и уехал на родину.

После несчастного случая с Генрихом II, уже при Карле IX в 1563 году произошли кардинальные изменения в службе охраны. Ядро придворной гвардии состояло теперь из двадцати рот фламандцев (по 100 человек) и трех рот швейцарцев (по 200 человек). Однако отметим, что вплоть до отречения от престола в 1830 году последнего из старшей ветви Бурбонов, личные покои французских монархов охраняла именно шотландская гвардия.

Незаурядные воинские навыки, храбрость и предприимчивость шотландцев во все времена ценили и в России: «Зарождение контактов между народами северной части Британского архипелага и жителями восточнославянских земель относится к XI—XIII вв. Для этого времени характерен миф о „родстве“ скоттов и скифов; источники фиксируют посещение кельтскими миссионерами восточнославянских земель; воинскую службу в дружине князя Ярослава I Мудрого оркнейского ярла Рёнгвальда I; династические связи Рюриковичей с королевским домом Шотландии. В XIII в. связи между шотландцами и русскими временно прерываются, возрождаясь на новом рубеже: ХV-ХVI в. В XVI в. превратности Ливонской войны приводят наемных шотландских солдат и офицеров сначала в плен, а затем на ратную службу могущественного московского государя. Повелением Ивана Грозного шотландцы расселяются в окрестностях царской столицы, вместе с английскими купцами закладывая основу британской общины, существовавшей в Москве до начала XX в. и окончательно распавшейся уже в советское время — в 1920 году» (из автореферата диссертации Олега Ноздрина «Шотландцы в России конца XV — начала XVIII веков», 21.09.2001 г.).

Не преуменьшая успехи шотландских эмигрантов в торговой сфере и дипломатии, необходимо отметить все-таки, что наиболее «многочисленной профессиональной категорией „российских шотландцев“ были „ратные люди“. Начиная от пленных, перешедших на службу к Ивану IV (ок. 1573 г.), иностранцы постоянно фиксируют присутствие шотландских наемников в царском войске. В середине 10-х — конце 20-х гг. XVII вв. основным формированием шотландских солдат и офицеров являлась „шкотцкая рота бельских немец“. В годы Смоленской войны 1632—34 гг. значительную часть офицерского корпуса московской армии составляли шотландцы, находящиеся под командованием полковника (позднее — генерала) А. Лесли. В конце XVII — XVIII вв. среди наиболее известных „шотландских военных России“ — П. Менезий, П. Гордон, И. Чамберс, Я. и Р. Брюсы, Я. Кейт, В. Фермор, С. Грейг, и др. Будучи одной из старейших, шотландская военная эмиграция не только опередила формирование в России национальных воинских контингентов ряда других народов, но и нередко брала на себя руководство общими силами иноземцев, выступая через своих лидеров представителем всех „немцев“ перед лицом царя» (Там же).

В глазах русских привлекаемые к военным кампаниям легионеры из далекой Шотландии имели (помимо отваги и отточенных ратных навыков) и еще одно неоспоримое преимущество. В отличие от поляков или шведов, они не являлись для России «историческими» врагами, с которыми постоянно приходилось вступать в военные конфликты из-за территориальных споров. В связи с этим, даже будучи наемными воинами, шотландские солдаты и офицеры воспринимались как надежные защитники российских интересов.

Однако нельзя сказать, что шотландская диаспора была такой уж многочисленной. В шестнадцатом столетии число шотландцев, приехавших в Россию, составляло около сотни человек. В эпоху Смоленской войны 1632 — 1634 гг. между Русским царством и Речью Посполитой она достигла пикового значения — почти четыре тысячи. Во второй половине XVII века опять снизилась до нескольких сотен человек. Несмотря на такие колебания, шотландские эмигранты в течение этих двух столетий уверенно входили по численности в десятку иностранных диаспор, проживающих на территории России.

Во времена царствования Петра I, в начале XVIII века дворянство Российской империи, в отличие от представителей боярских родов в предыдущие столетия, стало без предубеждений принимать в свои ряды представителей шотландских знатных семейств Бальменов, Ферморов, Рамсеев, Дугласов, Брюсов и Огильви.

Но состав шотландской диаспоры пополнялся не только за счет родов с древним генеалогическим древом. Приезжали представители и более низких сословий. Лекари и торговые люди, «солдаты удачи» и оружейных дел мастера, да и просто авантюристы прибывали в Москву и другие крупные российские города в поисках лучшей доли, убегая от религиозной нетерпимости и многочисленных войн, нищеты и бытовой неустроенности. Почти каждый, похоже, хотел сделать на новом месте карьеру, получить стабильный заработок и разбогатеть, а затем вернуться в родную Шотландию «на щите», доказав соотечественникам, что он чего-то стоит. Некоторые, как и задумали, возвращались к диким шотландским скалам, но большинство из них оставались, пускали корни, полюбив эти русские просторы и приютившую их страну.

Отметим, что шотландская диаспора в России сформировалась гораздо раньше, что возникли шотландские поселения в Америке, Австралии и Новой Зеландии. Так что «российский опыт» вполне гармоничной адаптации эмигрантов с севера Британских островов к местным условиям и новой культурной среде, думается, оказался для более поздних волн эмиграции весьма полезным и поучительным.

Конечно, ввиду интеллектуальной подготовки и приемлемого уровня управленческих навыков преимущество для адаптации в новых условиях имели представители шотландского дворянства. С ходу проявив себя на «государевой» службе и на военном поприще, они были отмечены царскими наградами и ощутимыми привилегиями. Уже в семнадцатом столетии регистрируются правительственные документы, подтверждающие наделение шотландских эмигрантов поместными землями (Гамильтоны и Лермонты), передачи им патентов на отдельные виды деятельности (к примеру, семилетняя привилегия для военного инженера Александра Краферта на производство поташа). С XVIII века привычными становятся грамоты о возведении в дворянское достоинство, пожаловании графского или баронского титула (взять хотя бы одного из сподвижников Петра I Якова Брюса или придворного банкира времен царствования Екатерины II Ричарда Сутерланда).

Вместе с тем, новоприбывшим из далекой Шотландии дворянам тяжело было тягаться по социальному статусу с верхами московской аристократии: «Дворцовые разряды ХVI-ХVII вв. отказывают им в праве находиться среди окольничих и бояр, останавливая карьерные успехи на уровне стольника — достаточно почетном, но, несомненно, занимающем более скромное положение на служебной лестнице, чем первые думные чины. Данные о земельных владениях Р. Данбара, Я. Шава, Ю. Держана, Я. Вуда, П. Гамильтона и т. д., показывают, что большинство указанных шотландцев по своему поместному окладу не дотягивали до положения выборных дворян, и лишь в исключительных случаях некоторые из них, вроде А. Краферта, получали такие имения, как представители более высоких социальных групп господствующего класса. Конечно, иноземцы могли расширять имения (в результате купли, удачных браков, получения очередных „царских милостей“ и т. д.), как это сделают в XVIII в. Брюсы, благодаря пожалованиям 1708, 1710 и 1722 годов вошедшие в число крупнейших земельных собственников Российской империи» (из автореферата диссертации Олега Ноздрина «Шотландцы в России конца XV — начала XVIII веков», 21.09.2001 г.).

Несомненно, возвышению по социальной лестнице в немалой мере способствовали и смешанные браки: «Ранние сведения о шотландских семейных парах Московского государства по времени совпадают с сообщениями о первых „русских шотландцах“ эпохи Ивана IV Грозного. Начиная с десятых годов XVII в. источники все чаще обращают внимание на „семейную составляющую“ шотландского сообщества Московии. Случаи смешанных русско-британских браков прослеживаются рано. Ко второй половине XVII в. относятся наиболее известные русско-шотландские брачные союзы столетия, заключенные между боярином А. С. Матвеевым и Е. Г. Гамильтон, а также её теткой — Е. П. Гамильтон и Ф. П. Нарышкиным, братом К. П. Нарышкина, чья дочь, царица Наталья Кирилловна, стала матерью императора Петра Великого» (Там же).

2.3. Устойчивый ветер пассионарной энергии из Шотландии в Россию

Многие из прибывших в Россию эмигрантов из Шотландии несли с собой изрядный запас созидательной энергии, знаний и стремления к новациям в разных сферах человеческой деятельности. И эта энергия не носила характер урагана, как это часто бывает в периоды переселений народов или завоевательных походов. Нет, это явление, пожалуй, вполне можно назвать устойчивым ветром пассионарной энергии из Шотландии, который — и вы в этом можете в дальнейшем убедиться — немало изменил в ландшафте российской истории.

Начнем, памятуя о великолепной военной выучке шотландских горцев, со знаменитых полководцев шотландского происхождения.

Звучит, похоже, неожиданно, но именно выходец из Шотландии Александер Лесли (1590-е годы — 1663 г.) первым в истории России получил генеральский чин. И это, пожалуй, вполне закономерно. В ходе русско-польской войны 1632 — 1643 годов при осаде Смоленска в 1632 году полк Лесли спас от разгрома два полка (Томаса Сандерсона и Тобиаса Унзена). На военном совете 2 декабря разгоряченный А. Лесли обвинил полковника Сандерсона в измене и сознательном провале прорыва и застрелил его на глазах у воеводы Михаила Шеина. Но повышенную эмоциональность Лесли парадоксально сочетал с холодным расчетом и чертами умелого военачальника. Например, после капитуляции Шеина зимой 1634 года полк под командованием шотландца единственный из других русских соединений, сохранив полковые знамена, холодное и огнестрельное оружие, добился возможности свободного выхода из окружения и вернулся в расположение основных частей русской армии. Весной того же года Лесли, удостоенный генеральского звания, уже руководил осадой Смоленска, а после взятия города указом царя Алексея Михайловича был назначен смоленским воеводой.

Другой видный российский военачальник семнадцатого столетия — Патрик Гордон (1635 — 1699) был представителем одного из древнейших (с XII века) кланов Шотландии. Его прямой предок, сэр Эдам Гордон в 1320 году вручил папе Римскому Иоанну XXII манифест независимости Шотландии. П. Гордон отличился при героической обороне Чигирина в период русско-турецкой войны 1672 — 1681 гг. После гибели в августе 1678 года воеводы И. Ржевского, шотландец, будучи командиром драгунского полка, возглавил гарнизон, лично поджег пороховой склад города и покинул крепость одним из последних — за что был произведен в генерал-майоры. П. Гордон известен также тем, что фактически стал «крёстным отцом» российской гвардии, впервые применив этот термин к петровским «потешным» полкам в своём дневнике 8 августа 1689 года, и потом многое сделал для формирования из них элитных воинских подразделений. В 1695 и 1696 годах во время Азовских походов Петра I против Османской империи шотландец, возглавив руководство осадными работами, с успехом применил инженерную новацию — «подвижный» земляной вал, что во многом предопределило успешное взятие крепости Азов.

Конец ознакомительного фрагмента.