Щипач

Юрий Корчевский, 2021

Позади ученичество у старого алхимика, зачарованная башня и поиски древнего артефакта. Впереди исковерканный магический дар, наследие темных волшебников и странствие в неизвестность в попытках спасти свою жизнь. И не удивляйся, если направляясь в одно место, ты окажешься совершенно в другом. Чужой мир любит преподносить неприятные сюрпризы и суров с теми, кто считает, что поймал удачу за хвост.

Глава 2

МОСКВА

Пару дней Алексей не выходил из квартиры, обдумывал, что предпринять. Изъятый им у убитого чекиста документ открывал перспективы. Можно было не заниматься кражами из карманов, а грабить. Заявиться на квартиру к богатеньким под видом чекиста, устроить обыск, изъять ценности. Но для этого нужен второй человек, чекистов всегда было двое-трое, и Фрося на эту роль подходила мало. И еще — кожаная куртка нужна и кепка. На первое время «браунинг» сойдет, а потом и «маузер» раздобыть можно. На воровской «малине», как назывались пристанища преступников всех мастей, купить можно было все, что хотелось, только давай деньги или «рыжье», как называли золото «мазурики» — правильные воры. Настоящие английские кожаные куртки в массовом количестве у чекистов появятся весной 1918 года, когда большевики захватят склады на севере, в Архангельске.

Первоначально переворот произошел в Петрограде, в Москве после отречения царя было безвластие, а до отдаленных губерний и городов большевистская власть докатилась через год-два.

Но в грабеже квартир под видом чекистов была опасность — нарваться на вооруженный отпор. Люди богатые зачастую имели оружие, все же времена неспокойные. К тому же те, кто имел серьезные капиталы и мозги, уехали за границу, благо — они фактически долгое время открыты были. Ни пограничной стражи, ни таможни. И те, кто уехал, оказался в выигрыше — сохранил жизнь, сберег деньги для сытой жизни. Те, кто думал, что большевики — на короткое время, повторят судьбу Керенского и его правительства, ошиблись. Богатых власть обобрала, а их самих — в трудовые лагеря для исправления. Только из тех лагерей мало кто вернулся, видимо — не исправились. Не зря же в народе поговорка ходила — горбатого могила исправит.

Историю, конечно не всю, Алексей знал, пусть и в общих чертах. Поразмыслив, решил — надо ехать в Москву. Город большой, зажиточный, там и богатеев потрясти можно. И еще была мыслишка сорвать большой куш, забраться в Патриаршую ризницу, что в Кремле, в пристройке к колокольне Ивана Великого. В Москве сейчас правительственных учреждений нет, в Кремле только монастыри действуют, и охраны серьезной не было, только мусор и запустение. Точно знал, что ризницу ограбят, и случится это в период с 10 по 20 января 1918 года. Ризничий, ответственный человек из патриаршего окружения, проверял хранилище 10 января и ценности были на месте, а при следующей проверке — 20 января хранилище оказалось разграблено. Так что стоило поторопиться, чтобы опередить тех, кто замыслил кражу.

В Бога Алексей не верил, как и большинство его сверстников, и кары небесной за святотатство не боялся. Вон большевики — все церкви, все хранилища разграбят, кресты с куполов сбросят, в церквях склады и мастерские устроят и больше семидесяти лет у власти пробудут. Алексей сомневался, что ему удастся прожить столько.

Время, проведенное в колонии, ожесточило, научило надеяться только на себя, быть волком-одиночкой. Решив так, спросил Фросю:

— Хочу в Москву уехать. Там богатых никто толком не щипал. Ты со мной?

— Чего я там не видела? Останусь.

— Дело твое.

Голому собраться — только подпоясаться. Проблема была в другом — поезда между Петроградом и Москвой ходили крайне нерегулярно, расписания не было. Паровозы и подвижной состав изношены, ремонта давно не видели. Выяснив все обстоятельства, Алексей решил экспроприировать машину. Действовал нагло. Увидев возле какого-то учреждения с красным флагом у входа машину с водителем, подошел, распахнул дверцу, уселся на переднее сиденье. Шоффер (именно так тогда писалось) от такой бесцеремонности на минуту впал в ступор. Потом открыл рот, чтобы отругать нахала и выгнать, а Алексей ему под нос ствол пистолета.

— Я из ЧК! Поезжай!

Водитель выбрался из автомобиля, крутанул заводную ручку, занял место за рулем. Слово «ЧК» действовало безотказно и грозно, подкрепленное оружием. Водитель тронул машину. В салоне холодно, изрядно трясет. Да и то — проезжая часть булыжная, да еще комья замерзшего снега. После революции и большевистского переворота улицы убирались скверно — и снег и кучи мусора.

— Куда едем? — осторожно спросил водитель.

— На Московский тракт. Потом скажу, куда.

— А далеко ли?

— Ты слишком любопытный!

— Бензина мало, как бы не встать на дороге, — стал оправдываться шофер.

— Заправимся, — разрешил Алексей.

К его удивлению, водитель остановился у аптеки, вернулся с двумя жестяными банками, перелил содержимое в бензобак, жестянки вернул в аптеку.

— Верст на сто ноне хватит.

Для Алексея снова удивительно. Только что заправил в бак двадцать литров и сто верст всего проедет? М-да, прожорливы моторы были. Выбрались из города. Шоссе никто не чистил, а наверное, и техники такой еще не было, вроде грейдеров. Большинство проезжающих — на санях, на конной тяге. С трудом, буксуя и завывая мотором, удалось преодолеть полсотни верст за три часа, потом машина увязла. И сколько ни пытались ее вытащить, узкие колеса все сильнее проваливались в снег. Уже начинало смеркаться. Алексей мысленно стал себя ругать, что ввязался в авантюру. Надо было ждать на железнодорожном вокзале поезда, хотя бы в тепле. Справа от шоссе виднелась железная дорога, стоял семафор. Водитель, обреченно вздохнув, лопатой начал отбрасывать снег. Алексей по снежной целине полез к железной дороге, проваливаясь по колено, а то и глубже. Выбрался, но в ботинки набился снег, стал таять. Ногам сыро и холодно. Чтобы согреться, побежал. Через полчаса, когда подустал, сзади послышался паровозный гудок. Алексей сошел с рельсов в сторону. Мимо, обдав паром, прогромыхал паровоз, тянущий грузовой состав. Скорость маленькая, и Алексей решил рискнуть. Когда мимо проходила тормозная площадка последнего вагона, подпрыгнул, уцепился руками за поручни, подтянулся, поставил ногу на ступеньку, стал дыхание переводить. На площадке главный кондуктор, сразу к Алексею кинулся.

— Никак не можно, гражданин! Сойдите с поезда!

— Я из Чрезвычайной Комиссии! Мне по служебной надобности!

И кондуктор сразу сдулся, вроде как и усы обвисли.

— Да нет, я ничего, если по служебной надобности.

Скорость у состава невелика, но задувало сильно. Пока доехали до станции, Алексей изрядно замерз. Поезд стал тормозить, Алексей соскочил на перрон, побежал к вокзалу. Там помещение, там тепло. Внутри вокзала душно, накурено, воздух спертый. Свободное место только на полу, лавки заняты. Алексей прошел к начальнику станции, сунул ему под нос бумагу.

— Я из Чрезвычайной Комиссии. Когда будет поезд на Москву?

— Не могу знать! Расписание не выдерживается, паровозов нет, а желающих уехать — полный вокзал.

Зазвонил телефон. Начальник снял трубку.

— Тищенко у аппарата. Да, да, только водой.

Положив трубку, сказал:

— С соседней станции к нам бронепоезд идет, у нас будет остановка, паровоз воду брать будет. Поговорите с командиром, может и возьмет.

Через четверть часа на станцию прибыл бронепоезд. Посредине состава бронепаровоз, спереди и сзади от него по два броневагона, с пушками и пулеметами. По тем временам — большая огневая мощь, недостаток один — привязан к железной дороге. Паровоз подогнали к водоразборной колонке, стали заливать воду в тендер. Алексей подбежал к вагону, постучал по броне рукоятью пистолета. Думал — не услышат, поскольку звук получился слабый, но открылась дверь, выглянул солдат.

— Чего надоть?

— Командира или комиссара.

— Он на паровозе.

На тендере в самом деле возвышалась небольшая башенка. На самом тендере стоял помощник машиниста или кочегар, следил за уровнем воды.

— Эй, позови командира!

— Он в будке машиниста.

Алексей поднялся по вертикальным ступенькам, постучал. Дверца резко распахнулась, едва не сбив его на перрон.

— Мне командира бронепоезда.

— Я командир.

Алексей, держась одной рукой за поручень, достал из кармана бумагу, предъявил. Командир прочитал, вернул. Был командир в морской форме — бушлат, черная флотская фуражка, только что погон не было.

— Федоров! — обернулся командир назад. — Проводи чекиста во второй вагон, он с нами до Москвы поедет.

Алексей опустился на перрон, за ним матрос, наверное — Федоров. От матроса разило спиртным.

— Ты, что ли, чекист?

— Он самый.

— Иди за мной.

Матрос подошел к броневагону, рукоятью револьвера постучал по броне. Дверца распахнулась, и из вагона едва не вывалился пьяный солдат.

— Командир приказал взять чекиста на борт.

— Пущай лезет.

От солдата несло смесью самогона, лука и чего-то непонятного. Алексей в армии не служил, но полагал, что в армии или на флоте порядки жесткие. Нельзя пьяного служаку к оружию подпускать, беда может приключиться. Алексей забрался по отвесному трапу в вагон. Холодно, на стальных стенах от дыхания солдат иней. На него никто не обратил внимания. В команде вагона человек пятнадцать, все устроились за столом. На столе бутыль с мутным самогоном, литров на десять, наполовину пустая. Черный хлеб нарезан крупными кусками, вареная картошка в мундирах в двух железных мисках. При взгляде на еду засосало в желудке. За столом свободного места нет. Устроился в углу, у пулемета. Рядом пирамида стоит с винтовками. Вокруг голое железо, холодно. Только что ветра нет, как на улице. Заревел паровозный гудок, поезд дернулся, поехал, застучали на стыках рельсов колеса. Окон в броневагоне нет, неуютно. Попытался уснуть, а не получается — холод не дает, дрожь начала бить.

Часа через три солдаты угомонились. Кто за столом уснул, кто на стальной пол упал. Алексей подошел к столу. На дне бутыли плескалось на палец самогона. Плеснул в кружку, выпил. Рот обожгло. Крепок — первак! Подожги — загорится. Съел картошку, закусил хлебом. В вагоне слышен густой храп. Вот же вояки — хоть голыми руками бери! Алексей удивлен был. Любое воинское подразделение — это крепкая дисциплина, выполнение приказов командира, единоначалие и много чего еще. А экипаж бронепоезда — какие-то анархисты, делают что хотят. Или уже морально разложились в окопах?

Раздался звонок телефона. Сначала подумал — показалось, но звонки продолжались. Телефон висел на стене, рядом с пулеметом, довольно необычного вида, как на корабле, трубка прищелкивалась к аппарату, чтобы не упала при тряске. Алексей снял трубку.

— Алло, алло! Орлов, ты? Опять пьешь?

Алексей кашлянул. Кто тут Орлов? Но на том конце линии ответа не ждали.

— Орлов, там у тебя чекист. Ты его подпои и сбрось с поезда. Зачем нам агенты ЧК? Или прострели башку и сбрось, но документики забери. Понял?

— Ага.

Как положено отвечать, он не знал. Да и был ли у Красной армии устав в то время? Похоже — телефонировал командир, он видел мандат Алексея, и его подчиненный Федоров привел Алексея в вагон. Смерти его хотят, хотя он не сделал ничего плохого, только за то, что он чекист. Стало быть, бронепоезд принадлежит анархистам или эсерам, либо представителям какой-то другой группы. Большевик большевика не стал бы уничтожать. Алексей сразу разозлился. Не сделал ничего плохого, а его собираются сбросить. Он и сам покинет бронепоезд, но уйдет, громко хлопнув дверью. Для начала стянул с одного из пьяных овчинный тулуп, надел на себя. Тулуп новый, ему пригодится, а этому сброду — нет. Собрал одежду, уложил к ящикам со снарядами, вылил на тряпье остатки самогона. Стянул с одного из пьяных ремень с деревянной кобурой. В кобуре — маузер, такое оружие любили чекисты. А еще эти пистолеты были у летчиков и экипажей бронеавтомобилей.

На столе валялся чей-то кисет с махоркой, рядом спички. Чиркнул спичкой о коробок, бросил спичку на тряпье, сразу огонь вспыхнул. Алексей постоял несколько минут, убедился, что костер разгорается, уже занялся ящик со снарядами. Только теперь открыл задвижку, распахнул дверь. За стенками вагона темень, холодный ветер ворвался. Алексей обеспокоился — не погаснет ли тряпье? Нет, наоборот, только дым повалил удушливый. Впереди огонек показался. То ли станция, то ли полустанок. Надо прыгать. Алексей ухватился за поручни, опустился по ступенькам, постоял. Когда мимо промелькнул столб, спрыгнул. Кубарем покатился под откос. Снег и тулуп смягчили падение. Поднявшись, смотрел вслед уходящему бронепоезду. Ни огня не видно, ни дыма. Поднявшись на насыпь, побрел по рельсам на огонек. Оказалось — разъезд. Небольшое здание, дежурный. Алексей постоял на перроне, услышал сильный грохот взрыва, огонь вдалеке. Все, взорвался снаряд в ящике. Да ящик был не один. Это вам «за чекиста». Хоть и не чекист он, но убить хотели именно его. Повезло, что он снял трубку и почти не говорил, не узнал его командир по голосу. Да и сами телефонные аппараты были убогие, сомнительно, что по голосу узнать можно. Зашел внутрь здания. В комнате дежурный дремлет.

— Простите, а ближайшая станция далеко?

Дежурный стряхнул с себя остатки сна.

— До Бологого три версты.

Хм, сразу понятно стало. Бологое — это на середине пути между Питером и Москвой. Три версты, это более четырех километров, если перевести в современные единицы, час пешком. Придется пешком добираться, поезда точно не будут ходить сутки-двое из-за взорванного бронепоезда. Его же убрать с рельсов надо.

Добрался к утру, ноги в ботинках замерзли. Выручил тулуп, в нем тепло. А прежнему хозяину он уже не нужен. Об уничтоженном бронепоезде не жалел, командир сам выбрал свой путь.

Попутками, где на санях, где пешком, а один участок даже на грузовике, добрался до Москвы. Тогда она еще не была столицей. Большевики и в этом городе склонили на свою сторону несколько полков, а еще рабочих многочисленных заводов. Бои шли с 25 октября по 2 ноября 1917 года. Кремль упорно обороняли офицеры, юнкера, гимназисты. Солдаты начали артиллерийский обстрел Кремля, продолжавшийся два дня. Были повреждены Успенский, Богоявленский, Николо-Гостунский соборы, собор Двенадцати апостолов, повреждена колокольня Ивана Великого, Патриаршая ризница, башни Кремлевской стены — Спасская и Беклемишевская.

А уже 6 декабря парламент Финляндии принял решение о выходе из состава России. Совет народных комиссаров 18 декабря признал независимость Финляндии. Удержать силой было невозможно, не было таких сил. Да большевикам было не до потери земель, самим бы удержаться у власти. Власть для них сейчас была самым главным.

Правда, Петроград оставался столицей недолго. Город был уязвим с моря, недалеко проходил фронт и стояли немцы, а после отделения Финляндии до новой границы было всего 35 километров. Кроме того, служащие госучреждений советскую власть не признали, бойкотировали. А еще в городе много людей флотских, склонявшихся к эсерам и анархистам. Большевики не чувствовали себя в безопасности и приняли решение перенести столицу в Москву. Подготовку начали скрытно. Сначала поездами, под серьезной охраной, небольшими количествами, в Москву перевезли золотой запас, затем экспедицию изготовления государственных бумаг, потом иностранные посольства, подобрав им в Москве подходящие здания, как правило — особняки дворян и промышленников, бежавших от революционных потрясений за границу. И только 10 марта 1918 года с остановочного поста «Цветочный», станции товарной, отправила поезд № 4001 с членами большевистского правительства. Подъезжали и грузились скрытно — благо — от Московского проспекта остановочный пост всего в 750 метрах. До отправления свет в вагонах не зажигали, шторы на окнах не открывали. Боялись большевики народа, над которым хотели властвовать. В Москву поезд прибыл 11 марта.

Алексей добрался до Москвы в конце декабря. По воровским понятиям ему следовало бы жить на «малине», но он предпочитал затихариться, снял квартиру. Благо — желающих сдать жилье много. Работы нет, предприятия стоят, денег нет и сдача квартиры или комнаты в аренду для многих — единственный шанс выжить. У кого была родня в деревнях — уезжали до лучших времен туда. В селе сытнее и спокойнее. В Москве засилье преступности, а еще ЧК проводила массовые аресты членов партий, не согласных с большевиками, а также людей зажиточных, от владельцев небольших предприятий до лавочников, поскольку они кровопийцы и контрреволюционный элемент. У таких изымались квартиры, заселялись пролетариями. В лучшем случае для хозяев — уплотнялись, превращались в коммуналку. Заводы стояли, продукция не выпускалась или выпускалась в малых количествах, зато митинги и собрания проводились часто, большевики рассказывали о мировой революции, о щедрых подарках для народа — земле для крестьян, заводах — рабочим. Обещания не сбылись, впрочем, как и все, о чем вещали ораторы.

Руководитель ВЧК Ф. Э. Дзержинский был инициатором «красного террора». Не воровал, не пьянствовал, но был жесток и беспощаден. Именно он для устрашения населения ввел массовые захваты заложников, пытки и расстрелы. Для него не нужны были доказательства вины задержанного, а только классовое происхождение. Если не пролетарий или крестьянин, а купец, промышленник либо интеллигент, значит — классовый враг. Таких ставили к стенке. За период его руководства от рук чекистов были убиты (по разным оценкам) от 1,7 до 2,1 миллиона человек. Причем, изгоняя буржуев из их особняков, новая власть сама занимала эти здания. Например, ВЧК расположилась на Лубянке в здании бывшего страхового общества «Якорь», строения монументального, добротного.

Алексей, когда оставил у себя мандат убитого чекиста, не предполагал, что и сама ВЧК и ее сотрудники будут вызывать у обывателей трепет и ужас. И только в Москве в полной мере осознал вес документа. Буквально через несколько дней после приезда в столицу возвращался на съемную квартиру. И вдруг из проходного двора красногвардейский патруль — впереди рабочего вида мужчина с красным бантом на груди, за ним двое солдат 56-го пехотного полка, судя по нашивкам. У солдат винтовки с примкнутыми штыками, у рабочего на ремне — револьвер в кобуре.

— Стоять! — приказал рабочий. — Документы!

Алексей не спеша достал из внутреннего кармана бумагу, предъявил. Рабочий прочитал, лицо его сразу из нагловато-требовательного стало заискивающим.

— Прошу прощения, товарищ! Не смеем задерживать.

И вернул бумагу. Алексей такого эффекта сам не ожидал, приосанился. Зато понял — надо действовать быстро. Пока правительство не все переехало в Москву, но готовится, следует осмотреть Кремль, подходы и охрану Патриаршей ризницы. И мандат чекиста будет его прикрытием.

Следующим же днем отправился в Кремль. Никакой охраны у ворот башен! В Кремль ходили все. Большинство в монастыри на богомолье. За триста лет петровского Петербурга Москва утратила столичный лоск и респект. Алексей поразился неубранному снегу, мусору. В его время Кремль был чисто убран, под охраной, а вход по билетам. Порадовался тому, что учил историю, пусть и не все ее периоды, обучение-то не закончил. Обошел колокольню Ивана Великого, внутрь зашел. Ступени наверх вели, но были перегорожены железной решеткой с замком. Одного взгляда хватило, чтобы понять — замок, хоть и велик и солиден с виду, довольно простенький. Подосадовал, что в колонии освоил ремесло карманного вора, а не домушника. Никогда «щипач» не будет иметь такой добычи, как домушник. Насколько он помнил, кража в Патриаршей ризнице «потянула» на тридцать миллионов золотых царских рублей. Сумма просто оглушительно огромна, никакой «щипач» за всю жизнь столько не стырит. Но хоть и подфартило «мазурикам», однако толково распорядиться добычей воры не сумели. Кроме официального входа, что вел с лестницы, на второй этаж, можно было проникнуть в ризницу через камеру печи для отопления и дальше по воздуховодам. Печь на первом этаже, горячий воздух от нее шел вверх по каналам, обогревая богатые дома, царские покои или церкви. Другой вариант для проникновения в хранилище — через окно, выходящее в угол, к Царь-колоколу. Оно зарешечено, но можно спилить, ибо на территории Кремля в эту лихую пору освещения нет, а охрана состоит из солдатских патрулей, несущих свою службу халатно. Офицеров, этих кровопийц, нет, спрашивать за службу некому, потому службу несли спустя рукава. Этим путем в ризницу забрались настоящие воры, вынесшие несколько мешков ценностей. Мало того, что воры собрали самые ценные, по их понятиям, предметы в тюки, так они сбросили их вниз, на землю, погрузили на подводу и вывезли. И ни один солдат не спросил — а что у вас в мешках? Да почему ночью вывозите? К тому же вор — он свой, пролетарий, только оступившийся. А все, что в Теремном или других дворцах, оно царское, стало быть ныне народу принадлежит. Да еще товарищ Ленин говорит, что религия — опиум для народа. Пройдет совсем немного времени, считанные месяцы, как церковные ценности национализируют, с церквей посбивают купола с крестами, устроят там склады, мастерские и конюшни, а священников «для перевоспитания» отправят в трудовые лагеря или расстреляют. Национализированные ценности, представлявшие собой не только ювелирное, но и историческое значение, в казну попадут не все. Часть прилипнет к рукам реквизировавших. Малообразованные, не понимавшие, что попало им в руки, молотками разбивали оклады икон, кадила, дарохранительницы, превращая в золотой лом. Описываемые по весу — полпуда лома золотого и четыре фунта серебра, а еще каменьев половина шапки. А уж какие каменья — изумруды, сапфиры или бриллианты — одному Богу известно.

Так что, собираясь обокрасть Патриаршую ризницу, Алексей большого святотатства не совершил бы. Ее все равно обворуют, часть похищенного найдут, но не все. Кража на огромную сумму подтолкнет Ленина и правительство к мысли — национализировать имущество церкви, как и сами храмы. Это же какие богатства задаром достанутся! Не прилагая усилий, можно и продовольствие за границей закупить, и станки и паровозы. Большевики понимали — народ надо подкармливать, иначе устроят бунт, снесут новую власть. Голодному человеку терять нечего, а советская власть не окрепла настолько, чтобы уподобиться каменной глыбе, которую не сдвинуть. И репрессивный аппарат — милиция, ВЧК еще в зачаточном состоянии, нет опыта. Партия набирала в эти органы людей, идейно преданных идеалам Маркса — Энгельса, из рабочей среды. Крестьянство — лишь союзник, а гегемон — пролетарий. Хотя все руководители — правительство, да и сам Ленин, никогда рабочими не были и не работали. Тот же Ульянов-Ленин в первую очередь мстил царскому режиму за казненного брата. За участие в оппозиционном движении был в ссылке, причем жил там неплохо, получая, как и другие ссыльные, деньги на содержание. Ходил с ружьишком на охоту, вкушал все прелести жизни. Потом эмигрировал, жил за границей, в гостиницах или на хороших съемных квартирах. Проживал на деньги партии социал-революционеров. Часть денег в фонд партии жертвовали промышленники, еще часть доставалась грабежами, тем же Кобой Джугашвили, позже взявшем псевдоним Сталин. Хитрый и жестокий грузин убил чужими руками всех партийцев из прежнего окружения, сам стал первым.

Алексей, стараясь не привлекать внимания, осмотрел подходы. Самое простое — через печь на первом этаже и от нее по воздуховодам в толстенных каменных стенах в ризницу. Но будешь грязный, как черт из преисподней, да и где гарантия, что не застрянешь? Ревизию воздуховодов не проводили последние два года. А застрянешь — на помощь никто не придет, не услышит за толстыми стенами.

Придется через окно, которое выходит к Царь-колоколу. Неудобно, второй этаж, от земли высоко. И лучший способ добраться — кошка и веревка. Кошка — это железный инструмент, похожий на якорь, только с тремя или четырьмя «лапами». За веревку раскручивается и забрасывается. Хоть на высокую стену, хоть на решетку. А чтобы руки по веревке не скользили, на веревке вяжутся узлы, через каждые тридцать-сорок сантиметров.

И веревку приобрел, и кошку трехпалую, и ножовку по металлу. Половину дня узлы на веревке вязал. Вечером стал тренироваться — забрасывал кошку на стену полуразрушенного здания. Руку набил, стало получаться. А еще прочный холщовый мешок приобрел. В нем к ризнице инструмент можно принести, не привлекая внимания. И если получится удачно, то и добычу унести. Кражу замыслил в ближайшую ночь провести. Решил выспаться перед делом, лег в постель, а сон не идет. Дело-то трудное, как бы не сорвалось из-за мелочи. Все ли предусмотрел? Начал каждое действие обмозговывать. Оп! Вот дурак-то, прости господи! Ни фонаря, ни свечки не предусмотрел. Мало того что придется ночью действовать, так еще в закрытом помещении, где ни зги не видно. Куда и сон подевался! Время позднее, все лавки, где свечами торгуют, закрыты. А еще спички нужны, свечу зажечь. Стало быть — не судьба сегодня на дело идти.

С электрификацией в Москве плохо. Не все дома электрифицированы, в основном в центре города многоэтажные. Да еще на электростанциях не хватало топлива, поэтому в домах свет на несколько часов и холодно. Повезло тем, у кого печи. Спасаясь от холода, в печах жгли все, что могло гореть — дрова, доски заборов, книги, уголь. Уголь ценился более всего, потому что жар давал сильный, ровный. Но стоил дорого и с ним были перебои. Украина под Петлюрой и немцами, донбасский уголь не поступает почти, месторождений в Кузбассе еще не разведано, а подмосковные бурые угли тепла давали мало, да и шахты простаивали.

С утра хотел зайти в церковную лавку и купить восковых свечей там. Но усовестился. Грабить ризницу, да с церковными свечами — уж вовсе перебор. В Бога не верил, но было сомнение. А вдруг Он есть, и святотатства не простит. Купил в обычной лавке парафиновых свечей, к тому же они дешевле. А еще коробок спичек. Спички опробовал — не отсырели ли? Горели исправно.

И не подозревал Алексей, что ризницу прошлой ночью обокрали. Пошел бы на дело, столкнулся с грабителями. А поскольку люди они в преступном мире не новые, с богатым уголовным прошлым, жестокие и безжалостные, то встреча могла быть для Лехи печальной. Бандитам свидетель ни к чему. Правда, поторопились «мазурики». Действовали при масляном фонаре, хватали в первую очередь золотые изделия. Золото можно превратить в лом, переплавить в слитки, товар ходовой. А хоть и опыт имели богатый, не учли, что есть в ризнице вещички подороже золота — каменья драгоценные. В их числе бриллианты, сапфиры и изумруды, все крупные, редкие, хорошей огранки и стоимости немалой. Да что с грабителей взять? Неучи, все желание — украсть побольше, пожить всласть — жратва от пуза, выпивки побольше и женщины не самого серьезного поведения. Однова живем! Мешки с добычей сбросили на землю, спустились по веревке. Последним покидал ризницу Константин Полежаев. Решетку на окне, ловко выпиленную, на место пристроил, рассудив, что если на окне решетки не будет, поднимется тревога. А еще — мысль родилась. То, что сегодня награбили, поделить поровну. Ночью же еще раз наведаться, унести другие ценности. Если все добро изъять, тут еще не на одну телегу хватит. Велика и богата ризница, не одно столетие собиралась, лучшие образцы ювелирного искусства сделаны превосходными мастерами.

Однако после бессонной ночи «мазурики» решили обмыть необыкновенный фарт. Столько взять на краже редко кому удавалось. Тридцать миллионов рублей золотом! Еще царских золотых рублей. Пожалуй, что и не было в истории России подобных краж. Напились сильно, в стельку. Еще бы, отныне до смертной доски обеспечены всем, как говорится — сыт, пьян и нос в табаке. Или кокаине, это кому как нравится. Пагубное пристрастие в годы революции и после нее распространено было широко, особенно в преступном мире и артистической богеме. Упились до бесчувствия и о повторном посещении ризницы Полежаев уже не помышлял. Вор, да еще в лихое время, одним днем живет. Украл, выпил, погулял — в тюрьму. А при большевиках и посадок не было. Полиция разогнана, суды распущены — буржуазный пережиток! Преступность всех мастей голову подняла. В феврале-марте 1917 года из тюрем были выпущены по амнистии все уголовники и политические. В уголовное подполье вернулись самые опытные и жестокие, начали сбивать банды и грабить, бандитствовать. Тем более у большевиков лозунги похожие, реквизировать у богачей народное достояние. В переводе на блатной — грабь награбленное! И грабили, и убивали.

Алексею повезло второй раз, ибо не столкнулся в ризнице с Полежаевым или его подельниками. Во-первых, трудно сменить «масть». Он щипач, карманник, а здесь требуются навыки «домушника», вора квартирного. Вскрыть окно или дверь, инструменты для этого иметь, опыт пользования всякими отмычками. Да и на дело домушники в одиночку редко ходят. Один на стрёме стоит, другой замок ловко отпирает, третий мгновенно находит в доме или квартире спрятанные ценности, ибо нюх у него на «цацки». У людей богатых до революции деньги и золотые украшения хранились в домашних сейфах. Солидно сделанные, из хорошей стали, замки замысловатые. А только ключи размеров и веса большого, редко кто при себе их носил, чаще прятали дома. Полагали хозяева — коли в месте необычном спрятать ключик, так воры и не найдут. Да только мест таких немного, по пальцам одной руки пересчитать можно. В ящике письменного стола, под подушкой в спальне, под ковром в гостиной, да еще пару мест. Опытный домушник, обнаружив встроенный в стену сейф, вскрыть его не пытался, искал ключ. Четверть часа поисков и, как правило, успех.

У Алексея навыков не было, щипачи чаще в одиночку работают, потому сообщников не искал. Он бы и не рискнул, не подумал о ризнице, кабы не исторические данные. Ведь попадись он на краже, никто бы его никуда не повел. Полиции нет, в самом Кремле несколько монастырей с монахами, храмы. В порыве праведного гнева монахи бы его просто растерзали, забили камнями за покусительство на святое.

На ночь ворота Кремля не запирались, охраны не было, а когда и выставлялись караулы, службу несли спустя рукава — спали, играли в карты, а то и самогон пили. Дисциплина низкая, офицеров постреляли или изгнали, командирами команд свои, выборные из солдат. И зачем напрягаться, охраняя оплот реакции — монастыри и церкви? Ленин сказал: религия — опиум для народа. А то, что ценности огромные рядом хранятся, так и не знали. Да и знали бы, службу лучшим образом не несли. Все равно грядет мировая революция, не завтра, так послезавтра, деньги отменят, кровопийц-капиталистов сбросят в море-океан и наступит всеобщее счастье. Тем более большевиками была обещана крестьянам землица.

Так что прошел Алексей на территорию Кремля свободно. Ночь, темнота полная, ни одного фонаря работающего нет. У колокольни Ивана Великого остановился, погладил Царь-колокол. На втором этаже едва видно небольшое оконце, на первом этаже стенка глухая, без окон. Осмотрелся, прислушался — тишина. Даже перебреха дворовых псов не слышно. Высокие крепостные стены отсекали все городские звуки. Да и какие звуки ночью? Трамваи не ходят, горожане спят, по городу или шастают «мазурики», желающие ограбить припозднившегося прохожего, или мерным шагом проходят патрули.

Алексей достал кошку, раскрутил ее за веревку, забросил на решетку. Получилось удачно. Кошка звякнула железом о железо, зацепилась за решетку. Алексей забросил на спину мешок, к которому была привязана бечевка по примеру рюкзака. Там свечи, спички. А обратно в этом мешке он хотел вытащить добычу. Боялся, что железный стук кошки о решетку будет услышан. Как бы не так, тишина полная. Поплевав на ладони, стал подтягиваться по веревке, упираясь ногами в стену. Метра на четыре успел подтянуться, еще столько же осталось, как кошка сорвалась и вместе с подпиленной решеткой рухнула вниз, на Алексея. Мало того, что ушибся при падении, так еще и решеткой ударило прилично, ибо весу в ней не менее полупуда. С одной стороны — даже удачно, потому как решетка упала на тело и грохота не издала, никого не обеспокоила. Алексей чертыхнулся, решетку с себя столкнул. Грудная клетка болела. Постанывая от боли, поднялся. Странно, при осмотре днем решетка показалась прочной, почему тогда отвалилась? Снял с плеч бечевки, вытащил свечу, зажег, поднес к прутьям. Решетка работы старинной, прутья кованые, такие сгнить не должны. Поднес свечу к крайним прутьям, а там железо сверкает свежим распилом. Опоздал! Кто-то до него уже успел в ризницу забраться! Можно попробовать забросить кошку еще раз, зацепиться за подоконник и взобраться. Цель близка, рядом, но каждое движение руками, даже глубокий вдох, вызывали острую боль в грудной клетке. Да и найдет ли он там что-нибудь после кражи? Постоял с минуту, да и поплелся несолоно хлебавши. Похоже — сменить масть не получилось. Прошел через Спасскую башню на Красную площадь, а здесь патруль.

— Стой, кто идет?

— Свои, ЧК! — солидно ответил Алексей.

Подошли, при свете масляного фонаря прочитали бумагу, которую предъявил Алексей.

— Извиняйте, служба!

У Алексея при себе ничего подозрительного. Мешок с ножовкой по металлу и кошку с веревкой бросил за колоколом. При патруле старался держаться ровно, не кривиться от боли, не застонать. Во всем сегодня невезуха. С кражей не получилось, опередили. Упал, да еще что-то себе отбил, ребра болят. Надо бы отлежаться, шарить по чужим карманам он пока не сможет, а деньги уже на исходе. Доплелся до съемного жилья, кое-как разделся и разулся, осторожно лег в постель. Проспал до полудня. Грудная клетка еще болела, но не так сильно. Попил чаю с куском хлеба и решил в город не ходить.

А на следующий день, как только вышел, оглушил крик мальчишек, размахивающих газетами.

— Кража из Патриаршей ризницы!

Газету купил, да многие покупали, не каждый день громкие происшествия происходят. Отошел в сторону, на второй полосе «Московских ведомостей» прочитал заметку. Невелика статья и конкретики мало. Сообщается, что ризничий вчера совершал проверку сокровищ. Причем не один, было обнаружено хищение, в ризнице беспорядок, дорогие оклады к иконам на полу ризницы валялись. А еще сказано, что сотрудники уголовно-розыскной милиции приступили к расследованию. Удивился Алексей, как тесно события сплелись. В одну ночь кража, затем его попытка и падение, а на следующий день — ризничий обнаружил кражу. Фамилия главаря Алексею известна из истории, но где он прячется и кто подельники, не знал. Да и знал бы, в ЧК или милицию не пошел. Сдать органам правильного вора — западло. Скорее бы сам у Полежаева или подельников украл. Поел в рабочей столовой завода «Красный металлист». Туда вход по пропускам, но бумага из ЧК открывала любую дверь.

Конечно, попадись он на краже с поличным, «ксива» не спасет, побьют и фамилию не спросят. В Москве у большевиков есть временные союзники, вроде левых эсеров и нежелательные конкуренты, анархисты. Причем к моменту переезда в город большевистского правительства и государственных учреждений анархисты имели значительные силы. «Черная гвардия», как называли себя анархисты, имели символом черный флаг, девиз — «анархия — мать порядка». Идеологом движения был князь Кропоткин, которого Ленин уважал за теоретические труды. К марту 1918 года анархисты заняли в Москве 25 крупных особняков, которые — ну совсем случайно — располагались в стратегически важных точках города — у телеграфа, вокзалов, банка. Анархисты, крайне недовольные переносом столицы в Москву и появлением в городе большевистских учреждений, готовили вооруженное выступление, назначенное на 18 апреля. Большевики решили бунт анархистов задушить на корню, и в ночь на 12 апреля ВЧК начала разоружать последователей князя Кропоткина. Сделать это было непросто, анархисты имели не только стрелковое вооружение, но и тяжелое — пулеметы Максима, трехдюймовые пушки. На ступеньках — баррикады из мешков с землей, вооруженная охрана. Вопреки распространенным большевиками ложным сведениям, среди анархистов уголовного элемента не было. Чтобы вступить в партию анархистов, надо было иметь рекомендации двух членов партии со стажем и пройти кандидатский срок.

На Малой Дмитриевке — «Дом анархии», фактически штаб «Черной гвардии». Чекисты начать штурм решили с него. И встретили отпор. И не одиночные выстрелы из револьверов, а сосредоточенный огонь двух пулеметов со второго этажа здания и прицельные выстрелы трехдюймовой пушки, что стояла перед крыльцом, стволом к парадным воротам усадьбы. Пушка сделала несколько выстрелов, чекисты, поддерживаемые солдатами, потеряли несколько человек убитыми и десяток ранеными, откатились.

В это время Алексей возвращался к себе на съемное жилье. И вдруг пулеметные очереди, винтовочные выстрелы, потом бабахнула пушка. Один раз, другой, третий. Алексей выхватил из кармана «браунинг». Пистолет невелик, выступающих деталей нет, из кармана выхватывать удобно, не зацепится и подкладку не порвет. Из-за решетки дворовой ограды выбежали полсотни человек, постарались укрыться, большей частью за высоким фундаментом ограды. Несколько человек ранены, стонут. Алексей хотел уйти, обогнуть квартал. Из пушки и пулемета уголовники стрелять не будут, стало быть, это разборки большевиков с другими партиями. А влезать в партийные склоки Алексею вовсе не хотелось. Идеологию ни одной партии, коих было множество, он не разделял, разве что партии «зеленых». «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют». Да не случилось уйти. Один из лежавших на асфальте направил на него револьвер.

— Брось оружие, застрелю!

— Я из Петроградского ЧК, сам бросай!

— А, так ты свой! Помоги лучше до какой-нибудь больницы добраться, зацепило меня.

— Это можно.

Алексей убрал оружие в карман, а чекист револьвер спрятал в кобуру. Алексей помог мужчине подняться. В двух кварталах была больница, он видел ее, когда проходил мимо. Поддерживая раненого, довел его до приемного покоя, завел. В приемном покое керосиновые лампы горят, относительно светло. Алексей смог лицо раненого разглядеть. Санитарка сбегала за врачом, тот попросил раненого раздеться. Алексей помог снять куртку, держал ее в руках. Да еще успел быстро и незаметно карманы обшарить, пока доктор за ширмой оказывал раненому помощь — вытащил пулю из плеча, наложил шов, перебинтовал.

— В больницу положить не могу, — развел руками доктор. — Мест свободных нет, много холерных, знаете ли. Да-с, профиль у нас такой, больница инфекционная.

Алексей передернул плечами. Черт его сюда занес! Не хватало только заразу какую-либо подцепить! Чекист спросил:

— Телефоном воспользоваться можно?

— Это пожалуйста.

Доктор ушел. Чекист прошел к столу, снял трубку телефона, несколько раз нажал на рычаг.

— Барышня, соедините с ЧК. Да, на Лубянке здание бывшего страхового общества «Якорь».

Минуту пришлось подождать.

— Товарищ Петерс? Фомин у аппарата. На Малой Дмитровке анархисты дали серьезный отпор. Стреляют из пушки, пулеметов. Срочно нужна подмога, полсотни солдат и пулемет, причем с командиром. Я ранен, нахожусь в больнице, руководить штурмом не могу.

Что говорил Петерс, Алексею не слышно.

— Да, хорошо бы. Буду ждать.

Чекист положил трубку, уселся на стул.

— Спасибо за помощь, товарищ! За мной пришлют машину, а ты можешь быть свободен. Как твоя фамилия?

— Семыкин, — четко произнес Алексей фамилию, что была написана в мандате, изъятом у убитого чекиста.

— Тоже задействован в операции?

— Да, у особняка Цейтлина.

Алексей проходил мимо особняка несколько раз и видел черный флаг у входа и вооруженных людей. Сказал, чтобы что-то ответить, но попал в точку.

— Да, там тоже осиное гнездо «Черной гвардии». Удачи тебе, товарищ!

— И тебе!

Среди чекистов и пролетариев на «вы» не обращались, это буржуазный пережиток. Пока Алексей возвращался к себе, во временное жилье, слышал, как в разных районах города идут перестрелки. Но зато теперь знал, что чекисты давят инакомыслящих. Большевики в октябрьском перевороте привлекали союзниками другие партии, чтобы умножить число активных штыков. А как только власть оказалась у них, стали огнем и мечом уничтожать в прямом смысле слова, не идеологически, а физически, анархистов, левых эсеров, социалистов-мартовцев, абсолютно всех, кто появился на политическом поле.

Кстати, последний оплот анархистов в особняке Цейтлина пал в полдень 12 апреля. За время боев с «Черной гвардией» было убито более сорока анархистов, двенадцать чекистов. О раненых достоверных сведений не имеется. Восстания анархистов прокатились по многим губерниям. В Городце Нижегородской губернии, в Новочеркасске, бывшей казачьей столице войска Донского, в Курске и Самаре. Все были утоплены в крови. Анархисты были разгромлены, но не все, и руководителю ВЧК Ф. Э. Дзержинскому попытались отомстить.

Теоретик анархизма, князь по рождению, Петр Алексеевич Кропоткин был в первую очередь выдающимся ученым-географом. В молодости примкнул к революционерам, за что преследовался царским правительством, а потом и вовсе уехал за границу. После февральской революции 1917 года вернулся в Россию, анархисты пытались вовлечь его в свое движение, возглавить, но пожилой князь отказался. К нему дважды приезжал Нестор Махно и, видя нищенское положение ученого, взял его семью на содержание. Князь с семьей из беспокойной Москвы перебрался в 1921 году в Дмитров, где и умер. Гроб с телом выставили в бывшем здании Московского дворянского собрания, ныне Колонный зал Дома союзов. С телом прощались и люди благородного звания, и анархисты. Кстати, многих арестованных анархистов под честное слово выпустили из тюрем для прощания. И ни один не нарушил данного слова, все вернулись в узилища. Князь был уважаем и большевиками — Лениным, Дзержинским, и анархистами, и членами других партий, в частности эсерами.

Добравшись до съемного жилья, Алексей разделся, затопил буржуйку, в комнате холодно. Когда огонь разгорелся, поставил на печку чайник, потом сел на стул, достал из пальто бумаги, которые вытащил из куртки чекиста Фомина. Оказалось — талоны на питание трехразовое в столовой ВЧК. Что порадовало — не именные, не была указана фамилия. Хм, использовать, что ли? Соблазнительно, поскольку Алексей не сомневался, что будут мясные или рыбные блюда. Рискнуть? Вообще-то страшно. Если разоблачат, что он не сотрудник, кончится плохо. Повесят на него убийство этого Семыкина, которого Алексей не убивал, да и к стенке поставят. Не пошел бы, да в последнее время фарт не шел. Вытащит бумажник, а в нем только мелкие деньги, на проезд в трамвае и хлеб. Оно понятно. Богатеи или уехали за границу, либо в сырой землице лежат с пулей в башке. Были еще дальновидные, уехали с кубышкой и семьей подальше от больших городов, от революций, от ВЧК. В Сибири или на Урале куда как спокойнее, особенно подальше от Транссибирской магистрали.

На трамвае почти до Лубянки доехал, пешочком, не спеша прошелся к площади, по пути привычно глазами по одежде прохожих «шарил». Вон гражданин из «бывших» идет, поскольку хорошее драповое полупальто, шляпа, добротные полуботинки. Но все уже поношено, видело лучшие годы, да и свободновато на гражданине сидит, исхудал владелец. Впереди идет матрос, в бушлате и бескозырке, опоясан ремнем. Матросов в Москве не так много, как в Петрограде, не морской город Москва, поэтому обращал на себя внимание. Матрос повернул за угол, выйдя на тротуар перед зданием ВЧК. Тогда организация по борьбе с контрреволюцией и саботажем занимала одно крыло. Это с сентября 1919 года ВЧК займет все огромное здание целиком.

Матрос расстегнул бушлат, правой рукой вытащил из внутреннего кармана предмет и метнул его в окно второго этажа. Алексей не понял — камень матрос швырнул? Звон стекла, а потом взрыв. Из здания посыпались стекла. Матрос бросился бежать, и только тогда Алексей понял — покушение, теракт! Вокруг полно прохожих. Что на него нашло? Сам бросился бежать за матросом, на ходу вытягивая пистолет из кармана.

— Стой! — закричал Алексей.

Матрос был уже в полусотне метров. Он обернулся, дважды выстрелил в сторону Алексея. Завизжали женщины. На взрыв и выстрелы из подъезда выбежали двое солдат из охраны ВЧК. Сразу вскинули винтовки. Что для трехлинейки полсотни метров? Куцый залп из двух винтовок — и матрос рухнул. Люди с тротуара разбежались, кому охота попасть под шальную пулю? Солдаты обернулись, на тротуаре Алексей с пистолетом в руке. Солдаты передернули затворы.

— Я свой, из ВЧК, — крикнул Алексей.

Поднял правую руку с зажатым в ней пистолетом, показывая, что стрелять не собирается. Из подъезда выбежали двое, явно чекисты. Кожаные куртки, кожаные фуражки с тульей, своеобразного пошива. Один сразу закричал:

— Брось оружие и подними руки!

Алексей не стал медлить. Наклонился, положил пистолет на асфальт, выпрямился, поднял руки.

— Иди сюда! Только медленно.

Алексей подошел. Из подъезда выскочил еще один чекист.

— Взрыв в кабинете товарища Дзержинского! — выкрикнул он.

— Вот он террорист! — указал на Алексея один чекист.

Алексей вышедшего последним узнал. Это был Фомин, раненный в руку при штурме дома анархистов.

— Это свой, из ЧК! — сказал Фомин.

Подошедшие солдаты из охраны подтвердили.

— Вон тот, которого мы стрельнули, стрелял в этого, — один из солдат ткнул пальцем в Алексея.

— Ну да, матрос бомбу бросил, я его преследовал, хотел задержать, — не стал молчать Алексей.

Сейчас молчать себе дороже.

— Труп убрать, нечего ему на тротуаре прохожих пугать. Несите его в подвал, обыскать тщательно.

Солдаты забросили за спину винтовки, подошли к убитому.

— Пойдем к товарищу Дзержинскому, может — помощь нужна? — сказал Фомин.

Алексей подумал: можно не спешить. Если председатель ВЧК погиб, ему не помочь, если ранен, наверняка уже вызвали медика. В кабинете Дзержинского было уже человек пять сотрудников. Стенки кабинета изрешечены осколками, письменный стол перевернут, везде пыль. Уцелеть было невозможно. Один из сотрудников удивленно спросил Феликса Эдмундовича:

— Господь помог? Так вы же атеист!

— Как граната в окно влетела, я в сейф спрятался, тем и уберегся.

Все посмотрели на сейф. Огромный, в человеческий рост, с толстыми стальными стенками, он представлял отличное укрытие. Сейф остался еще от прежних хозяев — страхового общества «Якорь». Вытащить его было невозможно, такие махины устанавливались еще во время строительства. Дзержинский пояснил:

— Повезло, что дверца сейфа была открыта. Я туда запрыгнул, дверь почти за собой прикрыл. И тут взрыв.

После этого неудавшегося покушения кабинет Дзержинского перенесли на другую сторону здания, в кабинет, окна которого выходили во внутренний двор, где располагалась внутренняя тюрьма для подследственных. А Дзержинский среди чекистов получил прозвище «Железный Феликс».