Золотой дурман. Книга вторая. Жертвы золотого идола

Юрий Копытин (2020)

Золото — оно из покон веков проглатывало души сребролюбцев: убийство, предательство, ложь — на всё способный алчный к золотому тельцу человек.

Арсений

День был в самом разгаре, тёплое осеннее солнце всё ещё согревало землю своими ласковыми сентябрьскими лучами, но Игнатия всего трясло, после разговора с Качкой. Выйдя из управления Колывано-Воскресенских заводов, он понуро, как побитая собака, брёл домой, дрожа словно в зимнюю стужу. Игнатий чувствовал страшную слабость после всего пережитого им за последние часы. Поднимая дорожную пыль, шаркающей походкой, он шёл, сам не зная куда.

«И что меня дёрнуло напрашиваться к этим бийским служивым в сопровождатаи?.. Весь ум вышибло после разговора с Качкой, — размышлял Игнат. Понемногу приходя в себя, он представил своё участие в их совместном походе. — Да-а, не видать бы мне тогда золота — всю дорогу на глазах. И взять его — не возьмёшь, ведь ежели кто чего заметит — конец. Как я сразу об этом не подумал, — передёрнул Игнат плечами, вспоминая разговор с бийскими казаками. — Неплохо бы сейчас заглушить парой чарок хлебного вина,⁸ засевший внутри холодок липкого страха — упокоить в компании знакомых потрясённую душу».

Он пошарил у себя по карманам и нащупал рубль — из денег полученых от Клюге.

«А чего это я один буду раскошеливаться? — резко выдернул он руку из кармана. — Кабы в складчину? Так можно было бы парой гривенников вложиться, — Игнат осмотрелся, словно ища напарников: — М-да-а…». — остановился он в нерешительности.

Но всё-таки потребность утешить душу взяла верх, Игнатий махнул рукой и свернул к магазину. Выбрав в лавке недорогой штоф хлебного вина, он стал перебирать в памяти немногочисленных сотоварищей, с коими можно было бы залить раздавленное страхом нутро.

«Где-то здесь, недалече, изба Арсения Фефелова, — остановился Игнат, крутя плохо соображающей головой. — Ага, вроде там…», — направился он в переулок, ведущий к заводскому пруду, где в покосившейся избе, проживал его давнишний коллега. Когда-то они вместе возили руду на барнаульский завод.

Недавняя история, напоминающая о зыбкой грани между сносным житием и беспросветной бедностью, неожиданно всплыла в голове. Игнатий задумался, вспоминая дела минувших дней…

Когда-то у Арсения было всё: хорошая жена, детишки, ладный ухоженный дом, да и сам он не ленился — жили небогато, но не в нужде. Здоровая, молодая лошадёнка исправно возила руду, зарабатывая семье на пропитание. Арсений уже всерьёз подумывал купить ещё двух жеребчиков — оно и заработок поболе: детишки подрастают — обновки требуются…

В прошлый год, как раз после Пасхи, намекнул Игнату Прохор, что де неплохо можно заработать: некоторые приписные из дальних деревень не явились на отработки — возить руду, а многие из тех, кому были приписаны повинности, выполнили свой урок и разъехались по домам. А заводу край руда нужна — втройне обещали взять с неявившихся работников и заплатить вольным возчикам.

Да ещё, намекнул шурин: первым, кто руду привезёт, без промедления из заводской казны заплатят. Ну, а остальным как обойдётся, может, придётся ждать, пока с неявившихся долги выбьют. А ежели у кого пусто — сколь ждать придётся?..

Почуял Игнат, что деньгами запахло, уговорил Арсения вместе ходку сделать. Вдвоём-то оно ловчее будет — как же такую выгоду упустить. Наскоро собрались они и с обозом отправились в дальний путь…

Немного запоздалая весна не чинила им особых препятствий: по наезженным дорогам, покрытым слежавшимся снегом, через реки, всё ещё скованные льдом, они без труда проехали почти до Змеиной горы. А дальше зима враз отступила, горячее весеннее солнце на глазах превращало почерневший снег в многочисленные ручейки…

На обратном пути, вырвавшись вперёд каравана повозок, они свернули на малоезженую дорогу, срезая немалый крюк. Гружённые рудой лошади, увязая в раскисшей снежной жиже бездорожья, надсадно тянули тяжёлый воз.

А когда до дома оставалось совсем немного, как на беду, вскрылись реки. Дружно таящие снега превратили их в бурные паводки. Вышедшие из берегов, они стремительными потоками разлились по близлежащим полям.

Недалеко от одной из таких рек, забота взяла Игнатия: — «Наверняка вода поднялась — удастся ли через брод проехать? А объезжать кругом — это лишние пятьдесят вёрст — приличный путь, да и время потеряешь… Вот бы знатьё — как там глубина? Пройдёт ли лошадь с гружёной телегой?».

Проезжая мимо небольшой деревушки, Игнат неожиданно осадил коня:

— Ты давай езжай, а я мигом — только Полкана подкую и догоню тебя. Я быстро — до кузнеца и назад.

Выждав немного, он направил лошадь на пригорок, откуда хорошо просматривалась переправа. Игнат видел, как Арсений подъехал к броду, и остановился на краю бурлящего потока. Сев на поваленное дерево, он нет-нет да оглядывался назад, в надежде, что сейчас подъедет Игнатий. Но тот не торопился, а выжидал, когда Арсений начнёт переправляться на ту сторону.

— Игнат, ну, где ты там замешкался?! — досадовал он…

Наконец Арсений махнул рукой, запрыгнул в телегу и его лошадь осторожно ступила в реку. Поток хоть и был быстрым, но вода не доходила лошади и до колен. Было видно, как здоровый, молодой жеребец без особого труда тянет воз, поднатуживаясь только там, где колёса телеги застревали в илистом дне. Вскоре он был уже недалеко от противоположного берега.

«Ну вот и порядок, теперь и мне пора» — потёр ладоши Игнат. — Если что, Арсений пособит ему — двумя лошадьми то оно ловчее пойдёт».

Но тут стряслось непредвиденное: лошадь Арсения уже прошла брод и, напрягшись, собиралась выскочить на берег, но разбитый телегами выезд и поднявшаяся вода превратили это место в настоящее болото. Животное по брюхо увязло в грязной илистой жиже. Тщетно пытался Арсений вытянуть лошадь на твёрдое место, натянувшаяся, как струна узда только доставляла ей страдание.

«Распрячь коня и бросить телегу с рудой?! — пронеслось у него в голове. — Но что он скажет начальству? Чем покроет убытки?»

— Игнатий, помоги! — что есть мочи заорал Арсений.

— Ишь чего захотел! Забрался в эту трясину, так выбирайся как знаешь, — злорадно пробурчал себе под нос Игнат.

Заскрипевши, обломилась не выдержавшая нагрузки ось, и телега с грузом завалилась набок.

— Люди!!! — истошно завопил возница, видя, как конь, пытаясь вытащить поломанную телегу, всё глубже увязает в этом месиве. — Подмогните, не дайте животине погибнуть!..

Из крайнего дома деревни выбежал взлохмаченный парень, вскочил на неоседланную лошадь и галопом помчался к речной переправе.

— Бросай телегу! Не то коня угробишь! — ещё с берега заорал он.

На всём скаку, поднимая тучи брызг, парень мигом добрался до Арсения.

Бедное животное, выбившись из сил, уже не сопротивлялось своей горькой участи.

— А-а!!! Пропади она пропадом эта руда вместе с телегой! — заорал Арсений и, утопая выше пояса, кинулся распрягать лошадь. Вдвоём с парнем они освободили животное от тяжёлого груза и общими усилиями помогли лошади выбраться на твёрдое место.

— Ну вот, теперь можно ехать, — запрыгнул в телегу Игнат.

Подъехав к броду, и подгоняя коня, он двинулся через переправу.

— Бери правее! — закричал ему деревенский, показывая подходящее для проезда место. — А я подмогну тебе на берег выехать.

Выбравшись на твёрдую землю, Игнат подошёл к сидевшему в горестном раздумье Арсению и, сокрушённо качая головой, громко запричитал:

— Ой, беда-то кака случилася! А я-то маленько запоздал… Кинулся было кузнеца искать, да как услыхал твой зов, так сломя голову назад.

— Да толку теперь об этом говорить! Телегу уже не вытащишь, и груз, вон, в реку вывалился, — горестно кивнул Арсений на торчавшие из воды оглобли. — Благодарность Богу да этому пареньку за то, что лошадёнку вызволил… Ты хоть скажи, как тебя кличут? — повернулся он к местному.

— Егоркой… — бойко ответил паренёк. — А с телегой мы тебе подсобим, счас мужиков соберу, — лихо запрыгнув на коня, пообещал Егорка.

Вскоре из деревни показались четверо верховых.

— Ну, что, мужики, давай верёвками оглобли зацепим да четырьмя лошадьми потянем, — скомандовал хриплым басом невысокий мужичок, сбрасывая наземь смотанные верёвки.

— Я мигом! — схватил конец Арсений.

— Да куды ты! Сиди уже… Глянь-ка, как ухайдакался. Петрован, хватай верёвки да за оглобли привяжи, — крикнул хрипловатый долговязому мужику, присевшему рядом с Арсением.

— Это я враз!.. — спохватился тот и, пробравшись к возу, ловко привязал оглобли.

— Тяни! — крикнул он.

Верёвки натянулись, и заскрипевшая телега медленно стала вылазить из грязи.

— Пошла!.. Ещё чуток!.. — кричал с берега мужичок.

— Ты вот что… — подошёл к Арсению Егорка, — давай-ка до нас. Куды такой мокрый да грязный, так и захворать недолго. Баню истопим да бабы твою одёжу состирнут, и телегу починим — вон, Никифор быстро всё изладит, — кивнул паренёк на командовавшего невысокого мужичонку. — Он у нас в Буранове первый мастеровой.

— Да неловко как-то мне… Нечем с вами рассчитаться, в дороге весь поиздержался, — развёл руками Арсений.

— А мы с тебя ничего и не просим, — ответил ему Никифор. — Господь воздаст… — добавил он.

— Ну, вы тута давайте, кумекайте, а я задёрживаться не буду, — подал голос Игнат, в уверенности, что все трудности позади.

— «К ночи, поди, до дому доберусь», — подстегнул он коня, довольный, что всё так удачно сложилось…

Приехавшего без груза Арсения ожидало сильное недовольство начальства. Приказчик даже слушать не захотел его объяснений.

— Выплатишь мне вдвойне за руду… — кричал он, потрясая маленьким волосатым кулачком. — Это же надо — пустому вернуться!.. Ишь, бездорожица ему помешала — утопил короб с рудой… А как же другие доехали — и ничего?!

— Помилуй, ваше благородие, откель мне такие деньги взять, — взмолился Арсений.

— Где взять, говоришь?.. — прищурил глаза приказчик. — А вон, лошадёнка-то у тебя ладная. Вот и приведёшь её завтра в заводску конюшню, — самодовольно растянул он в улыбке пухлые женские губы.

— Да куды ж я без лошади?! — упав на колени, воскликнул Арсений. — Ведь хлебушко садить пора приходит — как же пахать без коня?!.. Да и один он у нас кормилец-то!

— Ничего, на себе вспашете, — отвернулся приказчик, давая понять, что разговор окончен.

Арсений вскочил, кровь бросилась ему в лицо:

— Нет, погодь!.. — положил он тяжёлую руку на его плечо. — Да у меня одни бабы в семье: девкам ещё шестнадцати нету, а жена ногами мается. Это что же — я на их пахать буду?! — с блеснувшими от гнева глазами произнёс возчик.

— А ты их цугом⁹ запряги, — довольный своей шуткой, прыснул в рыжие усы приказчик.

— Ах вот как?! — вскрикнул Арсений. — Значит, цугом, говоришь?! — яростно вращая глазами, приподнял он за грудки шутника.

— Караульный!.. Убивают!.. — закатив белёсые глазки, прохрипел приказчик.

Сей же час подскочившие двое дюжих служивых повалили Арсения на землю.

— В карцер его! — залившись краской ярости, завопил приказчик. — Это как же ты, собака, на государева служащего руку посмел поднять!..

Рассудив, что рабочих для завода не хватает, начальство распорядилось всыпать Арсению пятьдесят плетей, забрать лошадь, а самого отправить с приказными на выжиг угля.

Каждый день отмахивал он семь вёрст в сосновый бор на реке Барнаулке, где отрабатывающие подушный оклад крестьяне из разных уездов Колывано-Воскресенской губернии валили лес, складывали в кучи брёвна, одерняли, осыпали и выжигали уголь для барнаульского завода…

Тяжкая работа к концу дня валила с ног — сил уже не было идти назад, и Арсений располагался на ночь с товарищами, где у жаркого костра за кружкой вина каждый делился о своих невзгодах. Так мало-помалу пристрастился он к чарке, плюнул на пошедшую наперекосяк жизнь и уже редко заявлялся домой.

Вино и довело его до того, что жена, намаявшись от пьянства и побоев мужа, забрала детей и уехала в деревню к матери. А Арсений пропил всё, что можно, запустил хозяйство и перебивался случайными заработками, а иногда и воровством…

Игнатий тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания, и уверенно поднялся на крыльцо. Открыв дверь, он очутился в душной и грязной горнице. За грубо отёсанным столом, покрытым рваной скатёркой, сидел Арсений и какой-то незнакомый Игнатию человек с грязным и опухшим лицом, мало чем отличающимся от лица хозяина. На столе возвышался почти осушенный штоф хлебного вина, вокруг которого была расставлена простецкая закуска.

— А-а-а, Игнат — проходи! — пропитым голосом радостно отозвался хозяин.

— Давненько ты у меня не был. Забываешь старого сотоварища. Все отвернулись от меня: жена Ефросинья бросила и детей увела, бывшие дружки стороной обходят… Вот только Пахом не забывает, — укоризненно взглянул на гостя Арсений.

— Да вот, в экспедиции по горам промотался — будь она неладна, — оправдался Игнат.

— А чего ж так?!.. — уставил на него запухшие глаза собутыльник Арсения. — Что, не по нутру пришлось?! — наклонив голову иронически хохотнул он.

— Ну что ты, Пахом, к человеку пристал, — осадил его хозяин. — Налей-ка лучше гостю… Давай к столу, чего у порога топчешься, — кивнул он Игнату.

Игнатий с кривой улыбкой подошёл ближе и вытащив из-за пазухи штоф хлебного вина, водрузил посередине стола.

— Ого!.. — крякнул Пахом. — Давай-ка, за знакомство, — взяв принесённый гостем штоф, разлил он на троих. Игнат пододвинул поближе стул и подняв кружку, махом осушил до дна.

— Вот это по-нашему! — одобрительно кивнул Пахом и опрокинул свою. Захватив из чашки пригоршню квашеной капусты, он тут же отправил её в широко раскрытый рот…

Благодатное тепло медленно стало разливаться по телу Игнатия, пережитые тревоги ушли куда-то на второй план. Он повеселевшими глазами окинул запущенную горницу и остановил свой взгляд на Арсении: «Ведь это надо ж, как жизнь изменила человека за эти полтора года, что они не виделись!» — пронеслось в голове Игнатия.

— Ну, как твой Полкан — бегает ещё? — поморщившись от выпитого, сдавленно спросил Арсений.

— Бегает… — лениво пережёвывая кусочек чёрствого хлеба с хрустящей капустой, ответил Игнат.

— Полкан?! — выпучил удивлённые глаза Пахом. — Эт чево — кобель что ли?

— Жеребец мой!.. — раздражённо взглянул на него Игнатий. — Тесть его так обозвал. Говорит, что давным-давно у русских великий конь был, а сверьху у него: грудь, руки и голова человеческа… О как!.. — поднял он палец вверх. — Потому и дал ему таку кличку.

— Поди, врёшь! — пододвинувшись ближе к Игнату, с сомнением вскрикнул Пахом.

— Это как же у коня — да человеческа голова?! — недоверчиво впялился он в глаза гостю.

— Ну, это вроде как сказание такое, — почёсывая затылок, пояснил Игнат.

— А-а-а, вона что… Тогда другое дело.

— Да-а, здоров у тебя жеребец — за двоих тянет, а я вот теперяча — безлошадный, — пьяно покачал головой Арсений.

— Ну дык ты, давай, расскажи: с кем ходил, где был, — немного помолчав стал допытываться Пахом. — Как там, в горах-то?

Игнатий вкратце рассказал о своём участии в походе, отведя себе не последнюю роль в экспедиции и, естественно, упустив всё, что касается золота.

— Да-а, знакомы места, — прищурив глаза, протянул Пахом. — Исходил я Телеуцкую землицу вдоль и поперёк.

Гость с неподдельным интересом посмотрел на Пахома:

— Ты тож в горах побывал?! В экспедиции нанимался? — пододвинулся он поближе к рассказчику.

— Я? нанимался?! — расхохотался Пахом. — Это они меня нанимали — просили провести по неизведанным тропам. Да только я не шибко хотел связываться — платят мало, а работы невпроворот: сделай то, сделай это… Вот которые самолично интерес имели к Телеуцкой землице — это другой разговор: кто собирал всякие растения, кто камни да минералы выискивал, а кто и золотишком интересовался — эти платили хорошо. Я им — и за проводника, и за толмача был, а какие работы — так для этого простолюдин нанимали.

Игнатий недоверчиво посмотрел на Пахома:

— Так что, и золотишко находили?!

— Находили… Думашь, вру?! — угадал тот его мысли. — Я ещё мальцом был, когда отец, не желая отрабатывать повинность на заводах, бежал в горы, — начал свой рассказ Пахом, не забывая наполнять кружки.

Поскитавшись по Телеуцкой землице, пристали мы к инородцам и кочевали с ними, с одного места на другое. Всё сложилось хорошо: обзавелись лошадьми, баранами, да тут началась война джунгар с маньчжурами… Ох и досталось нам!.. — скорбно произнёс он, покачивая головой. — Эти супостаты никого не разбирали — убивали всех подряд, всё одно, кто ты: джунгар, инородец али русский… Наступил голод, от которого стали помирать люди. Дошло до того, что одичавшие от голодухи резали людей и питались человечьим мясом. Но и это ещё не всё: пошёл мор, болезни…

Пахом потянулся за кружкой, махом опрокинул её и, не закусывая, продолжил:

— Родные все погибли, от нашего улуса осталось с десяток человек. Вот мы и побежали к Бийской крепости защиты от иродов искать. Тогдашний комендант, как щас его помню — полковник Гарриг, принял нас под покровительство россейское. Почти всех куда-то отправляли, а меня приметил комендант — приглянулось ему, что по-русски говорю и инородцев язык понимаю, ну и оставил при крепости. А когда поутишилось всё — ну и я, вроде как, не надобен стал…

Пахом на минуту замолк, налил себе ещё вина и залпом опорожнил содержимое кружки.

— Эх, хороша!.. — утёрся он рукавом. — Ну дык слушай, что дальше-то… Определили меня вместо рекрутского набора на заводы, приписали лес рубить да уголь для их надобностей из этого лесу выжигать — вернули к тому, от чего мой отец в горы бежал.

Поработал я там — вспоминать тошно, до чего изводили непосильным трудом простой люд. Многие не выдёрживали — бежали. Вот и я стал подумывать: податься в горы, а там меня ищи-свищи. Да, видать, Господь узрел мои мытарства и повернул всё по-другому. Стали приезжать к нам люди состоятельные, интерес имеющие к Телеуцкой землице, да и начальство экспедиции в горы собирать наладилось. Вот тут-то и приметили меня: сперва в экспедиции определяли, апосля и заезжие стали нанимать… Деньжата у меня завелись, хотел уже жениться — семью завести, да пока по горам мотался — невеста к другому сбежала. Осерчал тогда я шибко на жисть свою горемычную, ну и запил. Уже боле года гуляю — пока деньжата есть. А что мне — один-одинёшенек… Один у меня товарищ, — кивнул он на задремавшего за столом Арсения, — завсегда, как родного принимает, — заплетающимся языком закончил Пахом…

— А это что, всё уже?! — удивлённо раскрытыми глазами посмотрел он на опустевший штоф…

— Пойду я, пожалуй, — медленно встал Игнат и, пошатываясь, направился к двери.

— Ну дык, заходи когда. Всё втроём веселей! — крикнул ему вслед Пахом.

Пока Игнатий добрался до дома, его совсем развезло. Он открыл дверь в горницу, изогнулся всем телом, подался назад и прищурив один глаз, лениво осмотрел помещение.

— Ты откель такой, Игнат?! — ахнула Пелагея. — Где ж это так нализался?! Неужто за этим тебя Качка к себе потребовал?

Игнат что-то попробовал объяснить, но из уст его вырвалось только какое-то невнятное мычание. Он махнул рукой, и на ходу скидывая сапоги, в одежде бухнулся в кровать.

Следующее утро Игнат встретил с невыносимо тягостным чувством — к похмелью, после вчерашней попойки, добавилось ощущение какой-то крайней тревоги.

Пережитое потрясение после визита к Качке вновь, беспощадно жаля мозг, захватило его мысли. Картины этой встречи наводили на него страх и сомнения.

«Может, только на словах оправдал его управляющий? А то, глядишь, появятся на пороге его архаровцы, накинут кандалы и упекут на пожизненную каторгу», — проплывали в голове невесёлые думы.

— Это что ж с тобой? Лица на тебе нету! — обеспокоенно заметила Пелагея. — Аль после вчерашнего худо так?

На вопрос жены Игнатий машинально обвёл рукой своё лицо.

— Ой, как худо! На душе чой-то шибко тревожно, — убедившись, что лицо на месте, мученически ответил он на вопрос жены.

— Ну дык, ясно от чего: когда те, двое, в избу к нам ввалились, я, грешным делом, подумала, что ты умом тронулси. Самой аж жутко стало, — сочувственно произнесла Пелагея.

— Да-а уж, натерпелся я страху, когда в кабинет к Качке вошёл, — согласился Игнат. — Как взглянул он на меня… Всё, думаю, повесит. А глазишшами-то так смотрит в упор — будто душу наизнанку выворачиват. До сих пор не верится, что домой живым вернулся…

— Ты вот что, Игнат, шибко-то не засиживайся, а маленько — да к работе приступай: руду доставлять завсегда возницы требуются, — перевела разговор в другое русло Пелагея.

— В зиму всё одно в горы за золотом не пойдёшь, а так хоть деньжат к весне маненько скопишь… Что ты думашь, Прохор на свои расходы возьмёт это дело? Да и договориться насчёт его доли надо бы — одному тебе не выручить добро. Останется лежать твоё золото в Телеуцкой землице — ни себе ни людям.

— Да, да, конечно… — поспешно закивал головой Игнат. — Пущай заходит, потолкуем с ним про то.

— Только ты смотри, со всей сурьёзностью к делу подойди, а не как в прошлый раз — закочевряжился, — пригрозила ему Пелагея. — А я для тебя снадобья у Агрипины попрошу, чтобы тревогу с души снять. В один день-то не пройдёт: травки попить надобно…

Примечания

8

Хлебное вино — водка

9

Цугом — друг за другом.