Найти себя

Юрий Иванович, 2010

Любая тайна тщательно скрывается от непосвященных. Но есть среди тайн такие, знать которые настолько опасно, что стоит семь раз подумать, прежде чем отправляться в поход за истиной. Борису Ивлаеву повезло. Он не только узнает о существовании иного мира, он в него попадает и при этом остается в живых, несмотря на смертельные ловушки. Только вот незадача: число тайн множится здесь с сумасшедшей скоростью, впрочем, с не меньшей скоростью растет и число подстерегающих Бориса опасностей. И людоеды, в лапы к которым попадает наш путешественник, еще не самое страшное, что грозит ему в новом мире.

Глава шестая

Техника и ревность

После возвращения в город на меня навалились две проблемы: техническая и моральная, связанная со вскипающей во мне ревностью. Но если с технической проблемой я еще кое-как справлялся, то вот с моральной поделать ничего не получалось. А Машка, словно назло мне, все чаще и чаще заигрывала как со сверстниками, так и с более старшими ребятами. А с некоторыми из них занималась сексом. Один раз это чуть ли не на моих глазах произошло, после чего я бросился на подругу с кулаками и умудрился ей разбить губу.

Хоть я об этом поступке никогда не жалел, но ради собственного здоровья лучше бы я подобного рукоприкладства со своей стороны не допускал. Потом недели две я ходил весь в синяках и с ноющими от болей суставами. Подружки оторвались на мне по полной программе. Хотя после этого случая Машка избегала при мне как заниматься сексом, так и целоваться с другими парнями. Но мне-то от такой постановки вопроса легче не становилось! Только хуже. И настолько хуже, что вот как раз тогда и стали во мне зарождаться мысли о самоубийстве.

По следам нашей развратной королевы и следуя ее личному примеру, двинулись и наши бравые амазонки. Как это ни покажется диким и вульгарным, но их я тоже ревновал. Хотя и не так яростно или с кровожадными намерениями растоптать, разорвать и уничтожить. Не знаю, что втемяшилось в мою слаборастущую голову, но я почему-то считал такое блудливое поведение страшным предательством с их стороны. Радел над их нравственностью, как истинная наседка, и даже уговаривал в том смысле, что им необходимо дождаться для себя приличной пары, выйти благополучно замуж, а уж потом заниматься сексом, сколько и как им заблагорассудится.

Наверное, что-то в моих нравственных поучениях сильно смешило подружек. Потому что они в ответ хохотали как подорванные, потом переходили к ругани и оскорблениям, а потом принимались надо мной издеваться в привычной для нашей компании манере. Еще и приговаривали при этом, душа меня цепями и вытворяя самое постыдное:

— Значит, нам можно заниматься сексом только с мужьями?

— Да! — хрипел я.

— Может, ты еще и сам нам мужей станешь выбирать?

— Желательно, — раздавался мой хрип в ответ. — Я вас всяким отморозкам не отдам!

— Ух ты, какой добренький! А если ты нам до самой старости мужей не отыщешь?

— Отыщу!..

— Да?! А пока будешь их искать, то так и будешь нас использовать в сексуальном плане?

— Мне можно, я в мужьях не считаюсь! — вырывался я из-под кучи их напряженных тел. — К тому же это не я вас, а вы меня используете как хотите!

— Бунт! — вопила наша королева, чуть не отрывая мне при этом ухо. — Да ты, подлый Понч, покусился на сами устои нашего государства?!

Мне было больно, я задыхался, но таки делал последнюю попытку хоть как-то убедить в своей правоте:

— Не путайте политологию, ваше величество, с нашими ролевыми играми! Тем более что вы для меня самые близкие подруги, и я несу за вас самую большую моральную ответственность.

В ответ они еще громче смеялись, обзывали меня уродливым ханжой, а потом еще долго шуточно казнили всякими изуверскими, по их мнению, способами. Так что все мои потуги по поводу правильного воспитания и ограждения моих подруг от интимной близости с другими парнями никакой пользы не приносили.

Зато к концу предпоследнего нашего года обучения в школе я вывел для себя одну важную аксиому. За редким исключением, все партнеры как Машки, так и Веры с Катериной оставались только разовыми любовниками. На второй раз соглашались лишь те несколько «исключений», которые можно было пересчитать по пальцам одной руки. Как только у подружек доходило с парнями из цикла «Очередная жертва» или «Опытный экспонат» до дела, так после этого те исчезали из их жизни или на следующее утро, или в течение последующего часа. Причем в подавляющем большинстве случаев виноваты были именно девчонки. То им не нравилось, как партнеры целуются, то — как обнимают, то — как со всем остальным справляются. А если подруги в конечном итоге не успевали еще и оргазма получить, то начинались такие истерики, угрозы, царапания и удары, что мне оставалось только злорадствовать, тихо хохотать в соседней комнате и мысленно восклицать: «Так вам и надо, сучки позорные! Не хотите меня слушаться, то так и до самой пенсии оргазма не получите! И вообще фригидными станете! Дуры!»

Хорошо, что мои мысли в тот момент не прослушивались, не то бы меня так поколотили, что мама родная не опознала бы. Как правило, после таких неудачных экспериментов королева расслаблялась или со мной, или издевалась над лисичками. Те тоже в притеснении слабого и маленького товарища моральными терзаниями не омрачались.

Как это ни странно могло прозвучать, но я, со своей стороны, даже гордился иногда своими умениями в наших ролевых играх. Потому что в течение первых пятнадцати минут мог доставить оргазм всем троим. Потом, в течение часа, еще по одному разу. А когда наши игрища растягивались на несколько часов, то любая из моих подружек получала восторженное блаженство и все три, а то и четыре раза. Правда, мне при этом они и сами частенько помогали, но кто лучше меня знал все их эрогенные зоны? Кто лучше меня ведал об их привычках и предпочтениях? Кто лучше меня умел предугадывать любое их желание лишь по движению ладошки или измененной модуляции голоса? Правильно — никто! Жалко, что мои умения, знания и врожденные данные пламенного любовника из подруг никто никогда не ценил. Все свои ярко выраженные удовольствия они приписывали только себе, ну и, вполне естественно, непревзойденному таланту «ее величества».

Правда, я чаще и чаще в последнее время стал ловить себя на мысли, что внутренне начинаю обращаться к Машке с какой-то издевкой и уничижением, добавляя к обращению одно словечко: «ваше мелкое величество». И всеми силами старался сдерживаться и не ляпнуть при Марии подобное обращение вслух.

Вот так и жил под гнетом непонимания и оскорблений.

А забывать о мыслях про самоубийство мне помогало стремление к знаниям, повысившаяся тяга к учебе и возросшие невероятно объемы технических работ. Работал и учился я как проклятый, осознав наконец такое понятие, как «тягловая лошадь». Изматывался полностью и порой даже засыпал с раскаленным паяльником в руке. Но только оставаясь в своей комнате или на чердаке деревенского дома в Лаповке, я обретал себя как личность, начинал полноценно жить и порой забывал о жгучей ревности к своим подругам. В некотором роде мне удалось даже создать маленькое государство в государстве, четко ограничив в моей технической вотчине любые импровизации, игрища и попытки повеселиться. Вначале лисички, а потом и само «ее мелкое величество» стали с уважением относиться к многочисленным полкам, баулам, этажеркам и развешанному повсюду хламу. И когда я покрикивал на них: «Не трогайте это!» — лишь презрительно кривили губки, выдавали очередное оскорбление и с гордым видом давали понять, что плевать они на меня хотели. Но — отступали! Так что некоторыми победами в плане своего освобождения из рабства я тоже понемногу стал гордиться. Увы! Если бы только это помогало избавиться окончательно от ревности и остальной зависимости в нашей компании!

Но опять-таки возвращаясь к техническим средствам. Уже на осенних каникулах предпоследнего года обучения мы значительно попытались расширить и сгустить нашу сеть наблюдения как за лесом, так и за участком прилегающей к нему каменной гряды. Но тут нам страшную подножку подставила погода: ранние холода вкупе с проливными дождями и снегом обрушились на нашу голову совершенно неожиданно. Мало того что мигалки срабатывали спонтанно, когда и как хотели, так они еще от влаги выходили из строя, и вся наша сеть превращалась в тончайшую, еле видимую паутинку.

Первые несколько дней каникул я еще мотался по лесу как угорелый, гоняя более здоровых, чем я, раза в три подружек, как только вздумается. Не обращал при этом внимания ни на кашель, ни на сухость в горле, ни на ломоту в костях. Как следствие: на четвертый день свалился в горячке. А накануне повалил такой густой снег, что уже к утру Лаповка осталась без связи, электричества и годных для проезда путей сообщения. Так что меня опять лечил своими народными средствами дед Назар. В бессознательном состоянии я провалялся около шести суток и помню этот отрезок времени лишь как сплошной, обволакивающий все тело жар. Жар вытягивал из меня все жизненные соки, выжигал внутренности, испепелял сознание и с самого начала настойчиво твердил: «Ты умрешь!» Наверное, и умер бы, если бы не прохладная благость на моем лбу. Кто-то догадался класть мне на голову то л и холодный компресс со снегом, то ли просто мокрую тряпку, но именно эта божественная прохлада и удержала мою ниточку жизни возле искалеченного тела. Если бы не это чудесное охлаждение лба, жар бы меня умертвил.

Очнулся я ранним утром и начал со стоном шевелиться, одновременно потирая слипшиеся глаза. Тотчас спальня наполнилась шумом, забегали вокруг подружки, засуетился дед Назар, принесли свет, и показались мои родители. Оказывается, они только пять минут назад добрались сюда на арендованном джипе через двухметровые сугробы. И впервые они мчались сюда с нехорошим предчувствием, особенно мать рыдала, когда узнала о моей болезни и полностью бессознательном состоянии:

— Я знала! Я чувствовала! Что-то случилось с Боренькой!

— Ну теперь уже все хорошо, — пытался я улыбнуться.

— Как ты себя чувствуешь?

— Кушать хочется.

— Ха-ха! — кричал на всю избу от радости дед Назар. — Я верил, что мед и чай на травах его спасут! В нашем роду все крепкие!

Когда он разговаривал, то делал это настолько громко, что оглушал всех окружающих. Понятно, что и в ответ он требовал подобной громкости. Но в тот миг он мне казался самым родным и близким спасителем. Потому что вряд ли кто из девчонок догадался положить мне на лоб охлаждающий компресс.

За два дня меня подлечили, а потом и забрали всех четверых в город. И уже там мы на очередном совещании нашей развеселой компании несколько переориентировали наши усилия. В подобную непогоду заниматься слежкой с помощью мигалок оказывалось практически бесполезно. Зато зимой по следам в снегу будет легко определить, кто, куда и откуда пошел. Так что на зимних каникулах мы наметили задействовать максимум визуального наблюдения. Ввести три раза в день лыжные дозоры, которые по намеченной по карте лыжне будут обязаны проверять не только проблематичные квадраты наблюдений, но и все остальные места.

А установку остальной, в том числе и самой дорогостоящей, техники решили отложить на летний период.

К сожалению, нашим зимним планам не суждено было осуществиться. Те первые снега, которые замели Лаповку, оказались и почти единственными снегопадами. Потом пришла так доставшая в последние годы слякоть, промозглость и порывистый ветер. Так что ни на зимних, ни на весенних каникулах мы ничего толкового не выследили. И лишь закончив предпоследний год обучения и сдав два положенных экзамена, поспешили в Лаповку с огромным багажом заготовленных технических новинок.

Мало того, уже в то лето мы стали исподволь готовить наших родителей к нашей полной самостоятельности. Для этого мы расписали весь летний период на несколько дальних походов в сторону глухого и труднопроходимого леса. Даже обозначили на картах свои стоянки возле озер и ручьев, обрисовали будущих соратников по походам как опытных и проверенных туристов и добились полного благословения в наших затеях. Все это мы проделали благодаря моему предположению:

— А вдруг нам придется следить за Грибником день, а то и два? Да и кто его знает, что в той дыре? Вдруг придется еще на день-два задержаться, двигаясь по тоннелям? Вон Яшка до сих пор не вернулся.

— Да что с дурака взять! — хихикнула Катька.

Но Машка ее осадила:

— Вот потому мы и умники, чтобы все правильно предвидеть! — А на меня посмотрела с удивлением: — Пончик и в самом деле умнее становится, или мне показалось?

— Конечно показалось, — приревновала Вера. — Хотя считает он и в самом деле лучше всех, но к уму это не относится.

Я глупо улыбнулся и предложил:

— А давай я и вас посчитаю?

То есть косить под полного идиота у меня тоже с каждым разом получалось все лучше. Но мой план приняли и после доработки Машкой блестяще претворили в жизнь. То есть у нас всегда теперь были развязаны руки для любого дальнего или близкого путешествия.

Лето оказалось обильным на удачи. Вначале мы опять столкнулись лицом к лицу с Грибником. Было это в конце июня, сразу после рассвета, и нам буквально чудом удалось влезть в тренировочные костюмы и успеть все в тот же магический квадрат под номером восемь. Невзирая на обильную росу, близняшки сразу бросились в овраг, намереваясь подсмотреть за таинственным незнакомцем оттуда, а мы с Машкой приняли сильно вправо, заходя гостю навстречу. Потому как поняли, что он движется по прежнему маршруту. Причем у каждой пары было по видеокамере, а у каждого из нас имелось ларингофонное переговорное устройство с наушником, и мы могли слушать друг друга одновременно. На тренировках мы отработали и краткость речи, и сжатость передаваемых текстов, и навыки незаметной видеосъемки, поэтому действовали довольно грамотно, ловко и на удивление успешно.

Плюс ко всему девчонки в последнее время и в спорте достигли немалых вершин. Теперь они играючи, невзирая на свои шестнадцать лет, могли завалить, а то и прибить насмерть любого мужчину в одиночку, а уж если действовали группой, да имели в своих руках оружие, то и представить страшно их суммарную силу. Скорее всего, именно потому Верка подала идею просто навалиться на Грибника со всех сторон, пленить, связать, а уже потом спокойно разузнать все тайны про дырки и все остальное. Причем эта идея рассматривалась всеми тремя на полном серьезе. И я до сих пор не осознаю, скольких усилий мне стоило отговорить подруг от этой безумной затеи. Понять не могу, что на них подействовало: мои слезные уговоры или все-таки наличие здравого смысла?

Но в тот памятный день мы действовали строго по предварительным договоренностям и натренированным наработкам. Даже я со своей одышкой успел добежать до определенного места вовремя. Как раз действия стали разворачиваться возле самого оврага, и поступил первый доклад от шепчущей Катерины:

— Мы его видим! Но даже пошевелиться не сможем, заметит сразу.

Понятно! Скорее всего, они и снять его не смогут на камеру! Теперь моментально верное решение приняла Мария:

— Борька! Маскируйся вон там, сам ни в коем случае не высовывайся, но камера пусть снимает уже! Давай!

А сама отступила чуть назад по тропе, рассчитывая совершить встречу именно в том самом удобном для нашей видеосъемки месте. Маскироваться я умел, а маленькое и худенькое тело только помогало в любой партизанской войне. Да и камеру я установил чуть в стороне от себя: даже если меня и заметят, выволокут на тропу и что-нибудь сотворят, то съемка в любом случае продолжится.

У нас было рассчитано все по минутам. Причем мы ориентировались на большие шаги взрослого мужчины. Если загадочный незнакомец появится здесь через пять минут, значит, он с тропы никуда не сворачивал, ничего не искал и ничего не прятал.

Грибник появился ровно через четыре минуты. Застывшая за толстым стволом Мария заметила объект первая и как ни в чем не бывало поспешила навстречу. Не доходя друг до друга, оба ранних грибника притормозили, осматривая друг друга с ног до головы, но девочка заговорила первой:

— Доброе утро, дяденька! А вы моего папу не видели? В такой желтой ветровке?

— Не видел, — проворчал незнакомец, пристально оглядываясь при этом. Хорошо, что я лежал уткнувшись лицом в траву и больше всего боялся чихнуть. — А ты откуда будешь, молодка?

— Из Лаповки! Это тут рядом, знаете?

— Как не знать, — хмыкнул Грибник, еще раз осмотревшись, а потом резко пригнулся в сторону собеседницы: — Иди домой! Немедленно! И забудь о нашей встрече!

Я слышал каждое слово, а вот все их действия просмотрел уже потом, в записи. Из гордой фигурки моей подруги словно воздух выпустили. Плечи поникли, взгляд уперся в тропу, и она безмолвно отправилась в сторону нашей деревни. Тогда как странный незнакомец постоял еще около минуты, внимательно осматриваясь и прислушиваясь к каждому лесному шороху, а потом чуть ли не бегом поспешил дальше.

Только когда стих почти не слышный топот его ног, я решился приподнять аккуратно голову и осмотреться. У меня и мысли не возникло преследовать Грибника и выслеживать его дальше. Подхватив камеру, я стремглав бросился вслед за Машкой. Догнал ее уже за оврагом, шедшую в сопровождении кружащих вокруг нее лисичек и односложно отвечающую, что идет домой. Точно такой же синдром очумления наблюдался и в случае с Катюшей прошлым летом. Так что мы не сильно-то и обеспокоились. Проводили нашу королеву во двор, затем сразу потащили на чердак и уже там приступили к обмену мнениями, просмотру записи и обсуждению. Тем более что эмоций и впечатлений оказалось выше крыши.

Машка забыла все начисто. Даже того момента не помнила, как отдавала мне распоряжения. Память оборвалась даже до того, как она услышала сообщение от Катерины, что они на виду и следить дальше не смогут. Большое впечатление на нее оказала и просмотренная запись, где больше всего нашу королеву поразила ее собственная покорность.

— Вот гад! — возмущалась она. — А я всю жизнь была уверена, что не поддаюсь гипнозу! Как же он это сделал?

— Ты меня спрашиваешь? — работая интенсивно на клавиатуре, спросил я. — Он не захотел со мной поделиться опытом. Но, судя по его виду, он бы и с бандой разбойников справился.

— Гипнозом? — засомневалась Вера.

— Ха! Гипноз для глупых детей и деревенских простачков, — не сдержался я от фырканья. — Ты к его рюкзаку присмотрись внимательнее. А под брезентовой курточкой что у него топорщится? Уж никак не грибы и ягоды!

Действительно, при увеличенных и застывших кадрах мы прекрасно рассмотрели и явно заметную тяжесть в рюкзаке, и многочисленные угловатые выпуклости под тканью куртки. К сожалению, можно было только догадываться, что у него там да из чего сделано. Но Мария, мнящая себя непревзойденным знатоком во всех видах холодного оружия, сразу стала тыкать пальцем в монитор и давать объяснения:

— Здесь у него явно просматривается перевязь. Вот и на груди заметно продолжение с многочисленными карманами, скорее всего. Там могут быть как ножи, так и все, что душе угодно. Пояс тоже легко замечается по слишком уж непропорционально расставленным бедрам. И на этом поясе может находиться даже больше оружия, чем на перевязи. Плюс странный, явно не отечественного покроя, внушительный рюкзак. Если учитывать, что этот дядька здесь бродит частенько, то он, скорее всего, какой-то контрабандист и промышляет доставкой либо оружия, либо наркотиков. А скорее всего, и того и другого вместе.

— Ну и как ты себе это представляешь? — высказал я здоровый скепсис. — Он вылезает из одной дыры, спешит во вторую и там пропадает на несколько месяцев. Да? И что же это тогда за тоннели такие, которые ведут к этим дырам? Один тянется из Ирана, а второй уводит в Финляндию? Ни за что не поверю!

Кажется, наша королева смутилась:

— Но ведь что-то же он носит!

— Да хоть ядерную бомбу! — разорялся я. — Но теперь даже не думайте на этого монстра планировать хоть какое-то нападение! Он таких сотню, как вы, на портянки порвет и не заметит. Вся наша задача отныне заключается только в одном: отыскать конкретные точки ухода и прихода этого Грибника. Никаких встреч или даже случайных столкновений. Вы только присмотритесь, с каким подозрением он осматривался вокруг напоследок! Если он чего заподозрит — пропадем, как Яшка. Так что полностью меняем нашу тактику.

От такой долгой речи, а самое главное, наглой и до скандала смелой у меня пересохло во рту, и я сделал паузу. Зато наша лидер опомнилась и чуть ли не с кулаками на меня набросилась:

— Чего это ты командовать полез, Подошва? То от него слова уважения или почитания не дождешься, а то вдруг себя великим тактиком почувствовал! Закрой рот и много не болтай!

А затем и в самом деле отвесила мне обидный подзатыльник, когда я попытался еще что-то высказать. Дальше она взяла инициативу собрания в свои ручки полностью и стала грузить нас всех троих своими размышлениями и гениальными идеями. Но в итоге получились жутко странные выводы:

— Значит, так! Теперь с каждым разом будем увеличивать количество мигалок в точках предположительных выходов из тоннелей и не жалеть ставить в перспективных местах обзора автоматически срабатывающие камеры. Мы таки выследим этого гада и отыщем щели, в которых он прячется!

Лисички поддержали королеву с бурным энтузиазмом, а я только чудом подавил готовую вырваться наружу отповедь, что все сию минуту высказанное я раньше и придумал. Но, наткнувшись на злобно-угрожающий взгляд своей старшей подруги, благоразумно промолчал. Даже нечто одобрительное и восторженное промычал. Ничего не поделаешь! Как говорится, командир всегда прав! Иного не дано.

Последующие два месяца мы только и делали, что устанавливали мигалки, снимали файлы записей с видеокамер да развлекались в свободное от технических дел время ролевыми играми. И второй раз нам тоже сильно повезло.

В начале августа все тот же Грибник вдруг вышел из нагромождения скал, где и был заснят первой камерой. Деловито приблизился, прошел мимо и выпал из кадра.

Через пятнадцать минут его засняла вторая камера, установленная на уровне оврага и сориентированная на восьмой сектор. То есть мы мечтали хоть масштабно уловить точку непосредственного появления незнакомца из-под земли или ухода под землю. Но и там он ушел гораздо дальше и скрылся из виду.

А вот третья камера, со встречным ракурсом, оказалась ближе всего к месту разгадки. Грибник не дошел до нее всего метров пять, резко свернул влево, приблизился к большим ясеням и выпал из проекционного захвата. И самое главное: несколько мигалок, установленные по гипотетической прямой его следования, так и не сработали. То есть мы получили искомый квадрат, с вожделенной дыркой в тоннель, со сторонами всего лишь тридцать, максимум сорок метров!

А это, что и говорить, в тот час нам показалось невероятной удачей. Уж на таком маленьком клочке леса мы не то что люк, дырку или дверь отыщем, но и маленькую иголку обнаружим! И мы, не откладывая дело даже на один час, приступили к поискам.

Хорошо трудились, от души. Особенно девчонки помогли, потому что я со своим хлипким здоровьем больше нескольких дней не выдержал бы. Вначале проверили вглубь, вдоль и поперек весь определенный квадрат возле восьмого сектора. Потом предприняли титанические работы по розыску искомой дыры среди скал. Потом опять вернулись к восьмому сектору. И наконец, значительно расширили границы своих первоначальных поисков. Но все оказалось впустую: ни люка, ни двери, ни даже подозрительной иголки мы не отыскали. Но так как мы были просто уверены в своей правоте, то рук не опустили. Понимая, что мы просто не так или не то ищем. А значит, если не этим летом, то уж следующим обязательно добьемся поставленной перед собой цели.

Мелькали, правда, у меня в голове и некоторые несуразные догадки, и я ими с девчонками все-таки поделился. К моей гордости, они высмеяли не все подряд, и особенно им понравились мои идеи с летающей тарелкой и межгалактическим телепортационным лифтом. В обоих случаях подразумевалась уникальная космическая цивилизация, которая сделала на Земле нечто в виде перевалочной базы или промежуточного пункта. Например, садится летающая тарелка в лес в невидимом режиме, а потом преспокойно опять улетает в вакуумное пространство. Какой-нибудь фигов марсианин переодевается по погоде грибником и валит к следующей подобной тарелке, которая ждет его среди скал.

Конечно, в данном случае при правильном логическом осмыслении эта версия не выдерживала ни малейшей критики. Зачем, спрашивается, фиговым марсианам делать посадки, если им гораздо удобнее пересесть из тарелки в тарелку на том же фиговом Марсе? Или вообще сразу отправиться в пункт назначения без пересадки?

Но девочкам эта гипотеза сильно пришлась по душе. Как и мысль с межгалактическим лифтом. Ведь каждая лифтовая шахта имеет свой конец и свое начало, а значит, во что-то должна упираться. Вот и уперли какие-то претонозойцы один лифт в Землю, а уже дальше от нее в созвездие Тау-Кита. Хлопотно, громоздко, но почему бы и нет? Теперь только остается подслушать кодовое слово, которым пользуется Грибник, и мы — фьють! Уже в другой галактике! Здорово? Еще как! Сразу становилось понятным, почему Яшка сбежал с Земли, а потом так и не вернулся в родную Лаповку до сих пор: он просто заблудился в небоскребах новой, техногенной цивилизации тау-китян. Так до сих пор на всем готовом и живет… наверное.

Это такими сказками мы себя баловали уже по пути домой и в первые вечера самого начала учебного года. Последнего учебного года в школе со средним образованием. Теперь предстояло завершить учебу на «отлично», получить аттестат и поступить в заранее выбранное высшее учебное заведение. З а себя я в этом плане не волновался: несмотря на миниатюрный рост, уродливую внешность и некое косноязычие с прорывающейся изредка картавостью, нет такого института, куда я не проломлюсь со своими знаниями. Ну разве что только те, где готовят артистов. Да и то, говорят, и там на уродов большой, непреходящий спрос. Так что я хоть и вздыхал тяжело на эту тему, но не унывал.

А вот мои подруги вдруг окончательно сбрендили. Я как-то упустил первые тревожные звоночки и не слишком-то придал значения нашим отложенным или отмененным ролевым игрищам. Как и не слишком принюхивался поначалу к специфическому запаху. Прошляпил тот самый важный момент, когда еще можно было остановить, забить тревогу, незаметно подключить родных. Да и тех самых личностей, которые каким-то образом сумели пристрастить моих подруг к алкоголю, я так впоследствии и не высчитал. Скорее всего, произошло наложение многочисленных и сильно различных между собой факторов, которые и привели к плачевному итогу. А итог получился и в самом деле весьма печальным: Марии, Вере и Катерине очень понравилось хмельное состояние. И они окунулись в омут разудалого пьянства не просто с головой, а и со всем остальным, потерявшим последний стыд телом.

Они стали пить чуть ли не каждый вечер. Чуть ли не каждый вечер знакомиться с новыми парнями. Чуть ли не каждый день после занятий приходить ко мне, снова выпивать и снова надо мной измываться. Потом они уходили на танцы, снова пили и снова вступали частенько в спонтанные половые связи.

Началась самая черная полоса в моей жизни. Если раньше меня хоть иногда выслушивали и били шутя, то теперь затыкали рот сразу и били весьма болезненно. Если раньше меня хоть как-то щадили и хоть изредка называли по имени, то теперь оскорбления и обидные прозвища сыпались на мою голову постоянно. Если до этого меня чуток уважали в технических вопросах и не осмеливались хулиганить в моей лаборатории, то теперь мне смеялись в лицо и ударами каблуков корежили с таким трудом, скрупулезностью и старанием созданные устройства, приборы и аппаратуру. Про нашу великую тайну Грибника девчонки стали забывать уже к празднику Нового года, а когда я о ней пытался напомнить, грубейшими словами мне советовали забывать про эту ерунду и не сердить их больше своим занудством.

Я еще в те месяцы дико удивлялся только одному: как мои подруги все-таки регулярно умудрялись посещать три раза в неделю тренировки по единоборству и два раза в неделю ходить на занятия по фехтованию? Видимо, здоровье у них было более чем отличное, раз ослабленный алкоголем организм выдерживал такие конские нагрузки и перенапряжения. А силу их стальных мускулов мне приходилось ежедневно ощущать на своих недоразвитых конечностях.

Вскоре моя относительная свобода в короткие периоды вечера и ночи встала им поперек горла. Вследствие чего подруги стали на мне срывать свое раздражение в каждом отдельном случае и делали это так, чтобы я практически не имел возможности учиться.

— Красный диплом хочешь получить? — с пьяной улыбкой ехидствовала Машка. — А зачем он тебе? Раб обязан выполнять волю только своей королевы!

— И ее амазонок! — встревала со своим пьяным лепетом со стороны то ли Верка, то ли Катька. Как это ни казалось странным, но сильно нетрезвые они мне тоже казались на одно лицо, и я начинал их путать.

— Вот-вот! И вообще, раб должен быть тупым, безграмотным и покорным! Это еще великий Цезарь сказал. Правильно?

Возражать в таких случаях и указывать на ошибки я опасался, позволяя себе только соглашательски кивать и радушно улыбаться. Но и это не всегда срабатывало.

— Молчишь? К бунту готовишься? — заводила себя наша лидер компании. — Хватайте его! Он едет с нами на танцы! Пора приобщать его к великой музыке.

Хватали. Приодевали порой как клоуна. Везли с собой в такси или на машине очередного ухажера. Заставляли пить и смешить всех остальных собутыльников. Заставляли выделывать несуразные па, называя это современными, обязательными для каждого молодого человека танцами. И называли все это сплошным весельем. Причем веселье продолжалось порой до утра, чаще всего на квартире у лисичек, родители которых в последнее время вынуждены были работать в другом городе. Меня запирали на кухне, заставляя делать коктейли, готовить чай или кофе, а сами, в зависимости от количества набранных кобелей, разбредались с ними по комнатам.

Машка, естественно, пользовалась самой большой спальней с родительской кроватью, а лисички уходили с поклонниками в свои комнаты. Чаще приводили кого-нибудь одного, стараясь при этом подсматривать и чуть ли не влезать в одну кровать. Когда парень начинал «буксовать» на эту тему, комплексовать или возмущаться, его без церемоний, чуть ли не пинками вышвыривали за дверь и отыгрывались на мне в наших ролевых играх. Частенько Машка и над лисичками измывалась сверх меры. А если она еще и не получала оргазма от слишком торопливого поклонника, то ее дикость могла напугать кого угодно. Помню, однажды я находился в одной из спален и, прислонив ухо к стене, прислушивался, что творится в главной спальне. И весь содрогнулся, когда послышался истерический вопль нашей королевы:

— Ах ты козел! Ты чего так поторопился?! Ублюдок! Пошел вон! Выбрось его!

Тотчас к делу подключилась Катерина и со злобным рычанием и оскорблениями вышвырнула несчастного паренька вместе с его одеждой на лестничную площадку. Тогда как Машка стала командовать оставшейся возле нее Вере:

— Катька, ко мне!

— Да я не Катька… — попыталась та возразить, уже догадываясь, что ей сейчас предстоит делать.

— Мне плевать! Работай!

— Но ведь он туда…

Звук громкой пощечины прервал слабое возмущение, а ядовитое шипение заставило даже меня поежиться:

— Не зли меня!

Вскоре из главной спальни раздались хорошо знакомые мне постанывания, переходящие в крики блаженного оргазма.

И подобные сцены происходили не раз, затягивая Марию, а вместе с ней и обеих лисичек в странный сгусток самых негативных и аморальных противоречий, в омут распущенности, пьянства и откровенного бесстыдства. Ну а меня — толкая в водоворот безысходности, отчаяния и новых, все чаще меня посещающих, мыслей о самоубийстве. Приходило понимание, что еще месяц, максимум три таких «сплошных веселий» — и от моего красного диплома останется только разухабистая фига, мои мечты добиться чего-либо своими знаниями окажутся размазаны по грязным простыням, а мое непреходящее похмелье от насильно вливаемого алкоголя станет нормой жизни. Тем более что я понимал: с моим здоровьем любой алкоголь для меня смертельный яд. Более чем несколько лет я не выдержу и быстро помру от пьянства. Вот такие дилеммы передо мной встали накануне моего семнадцатого дня рождения. И честно признаться, я не знал, как с ними бороться. Да что там не знал: предположить не мог, настолько потускнели и увяли мои фантазии. Учителя поражались моей резкой деградации, но к концу третьей четверти все еще продолжали, скорее по инерции, ставить мне пятерки. Но это был уже предел — жалость даже к калеке не бесконечна.

Мало того, я заметил, что нас стали бояться. И я не оговариваюсь: именно нас, моих подружек и меня в их числе. Если уже давно все сверстники побаивались только девчонок, то с недавнего времени и от меня стали шарахаться как от огня. Некоторое время я не понимал подноготную такого отношения, пока со своим талантом подслушивать и подсматривать не стал участником одной весьма неприглядной сцены.

Мои три подруги окружили оставшегося наедине здорового парня из параллельного класса и засыпали его со всех сторон вопросами:

— Привет! Как дела?

— Чем занимаешься?

— Маленьких обижаешь?

— И на калек тоже поглядываешь?

— А за здоровье свое при этом не беспокоишься?

— Или совсем жить надоело?

— Или ручки укоротить?

— Да вы чего? — побледнел парень, прижимаясь спиной к стене.

— Зачем вчера Борю Ивлаева обидел?

— Больше поиздеваться не над кем?

— Думаешь, большой, так все можно?

— Так он ведь сам на меня налетел, сам упал, я его и пальцем не тронул.

Действительно, я вчера и в самом деле совершенно случайно столкнулся с этим парнем на повороте коридора, даже сам извинился и побежал дальше, сразу забыв о происшествии. Так что никакой обиды не было и в помине. Но мои подруги, видимо, считали не так, намереваясь низко и подло отомстить отработанными среди них методами. Причем еще и морально вначале стремились добить свою жертву:

— Пальцем, говоришь, не тронул?

— А малый, значит, сам упал?

— Ха! Ты Сашку Болдырева давно видел?

— Знаешь, почему у него рука в гипсе?

— Он ведь тоже говорил, что Борьку пальцем не трогал. Зато теперь три поломано.

— Тебе тоже так нравится?

Я и не помнил отчетливо, когда и как подобное произошло, и только смутное мелькнуло воспоминание, что вышеназванный Болдырев просто недавно сказал в мой адрес всего лишь несколько пренебрежительных слов. И вот какую получил расплату! Пока я содрогался от предчувствия самого ужасного, униженный и запуганный парень, заметив в руке у Верочки раскачивающийся кистень, побледнел еще больше и залепетал:

— Девочки, простите, я совершенно нечаянно! Больше такого не повторится!

Лисички замерли, готовые к немедленной атаке, тогда как последнее слово должна была сказать королева. И та, видимо, решила не рисковать: слишком много приоткрытых дверей выходило в, казалось бы, пустое место.

— Ладно, на первый раз прощаем.

И парень на полусогнутых рванул в сторону всеобщего школьного шума.

Потом мне еще удалось узнать про аналогичное поведение, только с несколько иным уклоном и свойствами. Все три мои подруги не стеснялись шантажировать и требовать чего угодно от своих временных, всего лишь на одну случку ухажеров. Да так требовали, что те готовы были на кого угодно броситься, что угодно совершить и чем угодно откупиться, лишь бы больше никогда не испытывать морального давления со стороны своих временных любовниц. Наверное, все эти волокиты-бабники не раз проклинали последними словами тот час, когда они польстились на милые, очаровательные мордашки и возбудились при виде изумительных фигурок. И с явным опозданием припоминали прописную истину: змеи ведь тоже бывают прекрасны в своей брачной расцветке, но менее ядовитыми от этого не становятся.

Но они хоть имели возможность сбежать. Или откупиться и опять спрятаться. У них имелись шансы даже не встречаться больше с истеричной любовницей до конца жизни. В крайнем случае выполнить ее просьбу и опять остаться в океане относительного спокойствия. Я же этого всего не имел. Мое озерцо жизни бессильно плескалось, зажатое тремя угрюмыми скалами, затеняющими свет, лишающими надежды истечь в расщелины, вырваться рекой на пространства, испариться в чистое небо или просто вскипеть под ударами пылающей лавы. А уж слиться с другим озером или океаном мне и подавно не было суждено. Единственный, самый яркий и печальный пример — тому подтверждение.

В середине третьей четверти, впервые за последние несколько лет, я совершенно случайно обратил внимание на одну девочку. На год младше нас, вся какая-то хиленькая и нескладная, она сильно прихрамывала и пользовалась палочкой при ходьбе. Что-то кольнуло у меня в душе, когда я рассмотрел ее, идущую мне навстречу и сгибающуюся под тяжестью своего рюкзака с учебниками. Так и не понял, что заставило меня заговорить:

— Привет! Ты тоже здесь учишься?

— Ага! В девятом «Б», — с готовностью заговорила девочка, скидывая рюкзак на подоконник и довольная представившейся передышкой. — Уже три месяца в этой школе. И тебя видела не раз. У тебя ведь три сестры, правда?

И столько зависти прозвучало в ее словах, что я сразу понял, насколько она одинока и несчастна. Уж ей-то наверняка ничего в жизни не светило, и такой грозной защиты за своими плечами она никогда не почувствовала.

— Правда, — продолжил я разговор. — Но мне приходится самому учиться только на «отлично». Сама понимаешь.

— Слышала, что ты тянешь на красный диплом.

— Как же иначе? А у тебя как успехи в учебе?

Девочка ответила не сразу, а потом призналась, словно самому близкому и родному человеку:

— Неважно. Вечно грустно, скучно и печально. Никак не могу собраться. — Она попыталась прямо взглянуть мне в глаза. — Но сейчас я исправлюсь! Обязательно исправлюсь! Точно-точно исправлюсь! И буду учиться только на «отлично»! Как ты!

Сглотнув комок, подступивший к горлу, я постарался улыбнуться.

— Вот это — самое правильное! Мы с тобой должны надеяться только на себя.

Мы еще несколько минут поболтали об отвлеченных пустяках и разошлись с самыми светлыми воспоминаниями о встрече. Ничего друг другу не обещая и ни о чем на ближайшее время не договариваясь.

Зато наш разговор не ушел от внимания общественности. Болтовня двух калек-недоростков бросилась в глаза многим, и те стали делиться информацией с другими. Дошла эта информация через два часа и до моих подруг. Еще оставался один урок, когда они на последней переменке устроили со мной разборки. Катька, оставшаяся у двери, дождалась, пока помещение покинут все одноклассники, закрыла дверь на швабру, и все трое подступились ко мне с ехидными улыбками:

— Никак наш Пончик встретил свою Дюймовочку?

— Или, может, Подошва ищет новый каблучок?

— Наших ему уже для остроты ощущений не хватает?

Я редко краснел, но тут мои щеки и уши запылали не столько от стыда, сколько от гнева, потому как сразу догадался, о ком идет речь.

— Вы о чем? Мы даже не познакомились! Просто поговорили про учебу!

— Хо-хо! И договорились о совместных занятиях на дому?

— Ты хочешь ее подтянуть в математике? Или анатомии?

— И чем тебе эта замухрышка приглянулась?

— Ни о чем мы не договаривались! — продолжал защищаться я с отчаянием. — И как вам не стыдно говорить такие глупости?! Она же несчастная калека!

Машка схватила меня за волосы и развернула голову к себе:

— Вот так ты ставишь вопрос? Калечную пожалел? Значит, ей нельзя, а тебе можно? Мало того что над нами измываешься, так еще и над ущербной вознамерился?

— Что ты несешь?..

— А ты на что рассчитываешь? — Второй рукой «ее мелкое величество» чуть не выламывало мне челюсть, но обращалась она теперь к лисичкам: — Что мы с ней сделаем?

После чего все трое, словно участвуя в соревновании на самый жуткий сценарий фильма ужасов, описали мне все свои действия.

Я, конечно, вполне справедливо сомневался, что они ВСЕ угрозы приведут в действие, но и сотой доли мне хватило для сковавшей меня слабости и страха. С той поры я больше вообще старался ни к кому не подходить, а уж тем более заговаривать. Лишь один раз мне удалось столкнуться с той маленькой, неразвитой телесно девочкой и быстро прошептать:

— Извини! Но мне запретили с тобой даже разговаривать! Боюсь, как бы тебе не сделали больно! Мужайся и будь лучшей в учебе!

Кажется, она поняла, в чем дело, потому что слухи о троице моих покровительниц бродили по школе только в виде страшилок и жутких легенд. Надеюсь, она и в самом деле поняла смысл жизни и выбрала на ней правильную стезю.

Тогда как для меня пропал даже свет в конце тоннеля.