Химиосити

Юрий Вячеславович Скрипченко, 2021

Он настолько человек без прошлого, что даже имени ещё не заслужил. Он пока только буква – К. Чтобы сдать экзамен на зрелость, он покинул родной бункер и прибыл в тихий милый городок. Только вот здешнее спокойствие – это пепел над углями. И К. их нечаянно разворошил. Политики, организованная преступность, полиция и даже простые горожане готовы растерзать его на месте. Им нужен козёл отпущения – потому что источник здешней жизни, Фабрика грёз, погибла во взрыве. А за последние дни в город вошёл только один чужак – К. Добро пожаловать в средневековый городок на атомных батарейках!

Глава третья, в которой К. отстаивает добро с кулаками

1

У самого входа в духэтажную табакерку «Z-z-z» К. стал свидетелем странной сцены. Мимо него по дороге катилась необычная конструкция. Это был транспорт, к гадалке не ходи: платформа на четырёх узких спицевых колёсах, с выщербленными дощатыми бортами, которую толкал за поручень хмурого вида здоровила, чьё лицо скрывал платок. Застывшему у двери заведения К. он, впрочем, заговорщицки подмигнул. Ещё один тип развалился на ящиках, которыми была тяжело загружена платформа, и жевал травинку. Третьим оказался уже знакомый путешественнику Огастеус. Он тоже скрывал лицо платком и следовал в отдалении, будто совсем ни при чём. Поравнявшись с К., здоровила скривился, но ничего не сказал и проследовал мимо.

Странность тяжело гружёной телеги заключалась в том, что мужик толкал её совершенно не напрягаясь. При этом конструкция слегка гудела, как будто приводилась в движение электричеством.

Не атомные ли батарейки делают всю чёрную работу?

Уже заходя в «Z-z-z», К. краем уха услышал:

— Ты уверен, Митто, что нам к запасным воротам фабрики?

— Заткнись. Никаких имён. Да, уверен. Мне нужный человек нашептал. Он же их и откро…

Детина отшатнулся. Мимо, едва его не задев, пролетела иссиня-чёрная ворона, похожая на драккар. Она встретилась с К. взглядом всего на секунду, но этого хватило, чтобы его прошиб пот.

Внутри путешественника встретила хозяйка, которая от нетерпения потирала руки. Ещё бы, сам К. ответил снисходительным согласием на её скромное предложение. Так он думал с иронией, входя в зал. Инженер и техник, гордый обладатель золотого диплома, радуется тому, что его позвали шестёркой в третьеразрядную гостиницу. Ой, простите, администратором, это ж совсем другой коленкор! Сколь величественна глубина моего падения, ухмыльнулся К. То, что надо. С этим можно работать.

Он попросил у владелицы листок с карандашом, а в итоге получил блокнот в кожаном переплёте и самомисное перо. Заняв место в сторонке, чтобы никому не мешать, К. погрузился в наблюдения, то и дело черкая что-то в блокнотике.

Внутри царило оживление. Обед как-никак. Яблоку негде упасть. Несчастная замарашка, которая, похоже, была здесь единственной официанткой, сновала между столов. Она постоянно путалась в заказах, отчего рабочий люд беспрестанно на неё орал и стучал кулаками по столешницам. Которые, отметим, были липкими и не вполне чистыми. Вышибалы торчали по обе стороны зала с отсутствующими рожами.

Место тапёра пустовало. Наверное, он явится вечером — к ежедневной попойке после рабочего дня.

С кухни тянуло прогорклым жиром. Гремела и бахала посуда. Властным надтреснутым крикам вторили звонкие и виноватые.

Бардак затянулся на час, причём несколько посетителей так и не дождались заказа и ушли несолоно хлебавши. Кухня не справилась.

После того как харчевня опустела, К. уединился с хозяйкой за дальним столиком и поделился с ней наблюдениями и выводами. Лицо её, довольное в начале разговора, по мере беседы всё вытягивалось.

В итоге К. получил карт-бланш на реформы и принялся за дело.

Первым делом он, пользуясь новыми полномочиями, выгнал одного из вышибал — пусть и крепкого, но с лицом наглым, тупым и самодовольным.

Тот пообещал встретить наглеца в тёмном переулке для продолжения разговора, но удалился, пнув под конец несчастное пианино. Инструмент задребезжал струнными потрохами. Зато второй охранник, увидев расправу, сделался шёлковым и выразил готовность помогать новому администратору в любых начинаниях.

Время между обедом и ужином протекло в делах и хлопотах. Новый глава безопасности проследовал на кухню, где долго совал нос во все комоды, попробовал на палец остроту ножей, проверил чистоту посуды и утвари, а также расположение рабочих поверхностей.

Открыв пузатый ледник на атомном ходу, К. недовольно покряхтел и спросил, знают ли на этой кухне о товарном соседстве. Ответом ему было удивлённое молчание.

Признаться, К. и сам разбирался в вопросе смутно, потому что все знания почерпнул из древней кулинарной передачи — в одном из бесчисленных архивов. Но даже этих обрывков хватило на то, чтобы через полчаса мясо в ледниках не лежало вперемежку с овощами.

Далее К. распорядился вычистить и отдраить все поверхности на кухне и, что самое интересное, его послушались. Пока происходила большая уборка, путешественник залез по очереди в медные кишки плит и что-то там отрегулировал, в результате чего пламя конфорок сделалось более ровным.

Следующим шагом стала инспекция вытяжки, которая, признаться, нового администратора не порадовала. Пришлось облачиться в предоставленное рваньё и прочистить воздуховоды. Теперь в зале запахов кухни не будет.

Отмывши лицо и руки, неугомонный новичок подозвал замарашку-официантку и велел тоже тщательно — с мылом — умыться. Прогноз оказался верным — в чистом виде девица сделалась если и не красавицей, то вполне миловидной.

После этого К. поманил её за собой и как ни в чём ни бывало уселся за стол в обеденном зале.

— Подай меню, — распорядился он.

Естественно, никакого меню в заведении не оказалось. Пришлось вооружиться самописными перьями и терпением. Спустя час были готовы десять не очень аккуратных, но весьма информативных списков, причём участвовали все, включая хозяйку, а самой талантливой оказалась нескладная кухарка. Результат трудов К. повелел закатать в плёнку, чтобы обезопасить от жирных пальцев.

Оставшееся до ужина время К. потратил на организацию труда — благо древняя передача оказалась настоящей энциклопедией правильного общепита.

Склонившись над меню, путешественник заказал разом пять блюд и три напитка. Официантка вытаращились на него как на чудо заморское, и он пояснил, что за стол вполне могут сесть несколько человек разом. И заказанные кушанья при этом могут быть разными. Последняя мысль, похоже, повергла персонал в ступор. Бывшая замарашка убежала на кухню, и коварный К. тенью проследовал за ней.

Естественно, девушка перепутала всё что можно. Настала пора вытащить из шляпы ещё одного кролика. К. вырвал из блокнота листок, и мизансцена повторилась. Только сейчас он требовал записывать каждый заказ. Слава предкам, девица оказалась грамотная.

Уже на кухне К. шлёпнул исписанный листок на полку выдачи и прочитал короткую лекцию, суть которой сводилась к тому, что разделение труда — это здорово. Полученные листки следует распределять среди поварят. Каждый отвечает за своё поле деятельности: один шинкует, второй варит или жарит. А кухарке следует осуществлять общий контроль и включаться в работу только в случае запарки.

Тут же проверили методу в действии, приготовив три блюда на время и, судя по ошарашенным лицам, получилось значительно быстрее, чем обычно. К. лично снял пробу и остался доволен.

Финальным аккордом К. собрался настроить многострадальное пианино, но разобрав крышку, понял, что инструмент механический — то есть способен играть сам по себе. Но зачем тогда нужен дед-тапёр? Для колорита? Некуда деть чьего-то престарелого родственника? Вот и понимай как знаешь.

Напоследок К. довёл до персонала простую мысль: если коллега зашивается, а тебе нечем заняться, помоги. Даже если ты охранник, а коллега — официантка. И тогда всё пойдёт как по маслу.

Он даже немного расчувствовался, когда его окружили поварята, кухарка, официант, горничная и вышибала — весь, если можно так выразиться, персонал корчмы — и зааплодировали. К. переводил взгляд с одного лица на другое. Помимо усталости от насыщенного рабочего дня в них читалась радость — потому что в лице нового администратора они получили камень в стоячее болото. Да, это сулило перемены. Скорее всего, хлопотные и неприятные. Зато внушало надежды, что жизнь будет меняться. Может быть, даже к лучшему.

2

Заведение матушки Ззз с энтузиазмом встретило волну городских трудяг, которые ввалились в заведение после рабочего дня.

Гости стучали по столам пивными кружками и поглощали в диких количествах, жареное, печёное и солёное. Тут же начались байки, анекдоты и споры, а пространство окутал сизый табачный дым. Вечер шёл по накатанной — с одним лишь отличием. Тандем из кухни и бывшей замарашки (которая уже успела испачкаться по новой) ничего не путал, заказы приносил вовремя, и блюда обходились без горелых или непрожаренных боков. Долдонил на пианоле тапёр — костистый горбатый старичок с артритными руками и огромными волосатыми ушами. Инструмент издавал что-то деревенски нахальное. В самый раз для этого места.

К. сидел за дальним столиком, поглощал кулебяку с рыбой — комплимент от благодарной кухарки — и едва ли не впервые после начала путешествия в нём зародилось чувство, что он дома. Чувство странное, непривычное и немного щекотное.

Наконец, сыто отвалился от стола и теперь ковырял во рту зубочисткой.

Тренькнул колокольчик. В зал зашли четверо. Поначалу на них никто не обратил внимания — это харчевня, тут всегда людно. Для того она и существует.

А потом один из визитёров поднял вверх пистоль и жахнул прямо в потолок. Все замерли, не донеся еду до рта, а один толстяк даже свалился с лавки.

Из задранного дула курился дымок. С потолка досыпа́лась крошка. Троица ухмылялась. А стрелок наслаждался произведённым эффектом, обводя медленным взглядом залу корчмы.

Это был долговязый мужчина за сорок. На жёстком складчатом лице жили своей жизнью неожиданно добрые глаза. Щёки украшали клоки щетины. Одет он был в коричневую кожаную жилетку, чёрную рубаху и штаны с подтяжками.

— Надеюсь, не помешали, — сказал он хрипло, — Мы буквально на минуту. Решим один деликатный вопрос и продолжайте жрать. Меня тут все… почти все знают. Репутация моя тоже известна. Я не трачу зря чужое время и не создаю людям неприятностей сверх того, что они сами заслужили.

— Верно, — донеслось от столов, — Лентай спуску не даёт, но и не беспределит.

— Вот меня и представили для тех, с кем я ещё незнаком, — ухмыльнулся гость.

В одном из визитёров К. узнал вчерашнего поэта, которого выпроводил из корчмы по просьбе хозяйки. Лицо толстяка было торжествующим, особенно когда среди посетителей он отыскал взглядом К. Лентай перехватил его взгляд и кивнул:

— У тебя две минуты, Зильбер.

Поэт надутым павлином проследовал к администратору.

— Верни перо, — толстяк указал на шляпу К., за ленту которой действительно было воткнуто перо, выроненное поэтом.

— Зачем оно тебе? — К. перекатил зубочистку, которую сжимал в зубах, — Пойди во двор да поймай курицу. Там перьев — на целую роту писарей хватит. А то и на полк поэтов. Или не догонишь?

Зал захохотал. Похоже, Зильбера в городке не очень-то и любили. Несмотря на все поэтические таланты. Толстяк побагровел:

— Следи за языком, чужак. А то как бы его тебе не укоротили.

— Ты, что ли?

— Найдётся, кому.

— Вот если этот кто-то вдруг найдётся, пусть сам и приходит. Что касается тебя… Знаешь, существует такая штука — зубная паста. Её намазывают на щётку и чистят зубы, чтобы изо рта не воняло.

Снова хохот, который местами сопровождался аплодисментами. Ухмылялся даже Лентай, который непринуждённо уселся прямо на стол, смахнув чью-то порцию, а теперь с любопытством наблюдал за происходящим. Его мордовороты всё так же подпирали входную дверь.

Растерянный Зильбер обернулся на Лентая, будто совета просил. Тот развёл руками, не переставая лыбиться — дескать, а при чём здесь я? Проблемы твои — вот и решай. Мы тебя привели, слово дали. Теперь всё сам.

— Отдай… те перо. Оно мне дорого.

— Нет.

— Оно приносит вдохновенье.

— Вот и спасибо. Воспользуюсь. Давно хотел написать одной даме, да всё слов не находилось.

Мужики, неизбалованные представлениями, даже подались вперёд — чем кончится? Неужто обойдутся без мордобоя?

А главные актёры этого импровизированного театра стояли друг напротив друга. Курчавый усатый толстяк с лицом заискивающим и злобными да К., скрестивший руки на груди и поигрывающий зубочисткой во рту.

— Но это грабёж!

— Неужели? Вы, сударь, покидая в прошлый раз сие заведение, забыли перо, действительно похожее на это. Его куда-то замели при уборке. А это скромное украшение у меня на шляпе — совсем другой предмет. Никакого отношения к вашей утрате он не имеет. Вопросы есть?

— Ээээ.

— Тогда пошёл вон. И чтобы больше я тебя здесь не видел.

К. развернул толстяка, ухватил за шиворот и поволок к двери. Остановить его никто даже не пытался. У самого выхода администратор разгладил толстяку помятую одежду и довершил проводы молодецким пинком, который и отправил наглеца на улицу.

Поклонился аплодирующим мужикам и вознамерился уже вернуться на место, когда Лентай его остановил.

— Погоди, чужак. Раз все уже повеселились, поговорим о делах. Видишь ли, тобой недовольны.

— Бывает.

— Проблема в том, что недовольны тобой серьёзные люди.

— Сочувствую. А они не пробовали быть менее серьёзными?

Матушка Ззз, покинувшая свою конторку-веранду, делала страшное лицо, словно умоляла следить за языком. Посетители тоже замерли. Комедия закончилась. Намечался вестерн. Некоторые, даже не доев, на цыпочках устремились к выходу.

— Хорошо. Выражусь яснее. Вот это заведение и человек, на которого я работаю, уже давно нашли общий язык. Старуха платит, а мы её не беспокоим. До сегодняшнего дня взносы собирал некий Киприд. Он тебе, чужак, знаком. Потому что не далее как три часа назад ты его уволил. Понимаешь суть недовольства?

— А кто недоволен-то?

Лентай обернулся в зал, будто для подтверждения своих мыслей: ну не идиот ли передо мной?

— Крот. Ему не понравилось такое самоуправство. Те более, от чужака, который здесь без году неделя.

— Крот? Это подсадная утка что ли?

— Какая к дьяволу утка? Ты совсем что ли на голову ослабел? Крот — это крот.

— А теперь послушай меня ты, Лентай, — придвинулся к собеседнику К. и смахнул невидимые пылинки с груди собеседника, — Двадцать четвёртый век на дворе. У нас беспроводная связь, самоходные дилижансы, атомные батарейки. Прогрессивное и просвещённое время. Не средневековье, не Дикий запад какой-нибудь, если ты, конечно, знаешь, что это такое. Мы современные люди, а это — уважаемое заведение. И вот заявляются какие-то бандюганы, требуют денег. Ну не чушь? Так вот, пока я здесь работаю, ни ты, ни крот, ни суслик с канарейкой, ни прочие братья наши меньшие никакой дани не получат.

Мастеровой люд проглотил языки и постарался слиться с обстановкой. Ззз без сил оперлась на деревянную колонну и спрятала в ладони посеревшее лицо. Держиморды на входе положили руки на оружие. Что же касается местного вышибалы, то он пожалел, что сегодня днём уволили Киприда, а не его.

А глаза Лентая стали ещё добрее. Всё поняли, что сейчас будут убивать. Никакого замаха или приготовления к удару не было. Просто в следующее мгновение К. скрючился от тычка в живот. Второй пришёлся в скулу, отчего путешественника развернуло. Как раз для того, чтобы каменный кулак пришёлся уже в печень.

Все это заняло секунду, не больше, но какой получился эффект — только что перед Лентаем стоял уверенный в себе инженер, и вот на пол летит кусок отбитого мяса, который даже кричать не может, до того всё нутро перекрутило.

И вот он лежит на вощёном полу в позе эмбриона, в своих остроносых башмаках, кожаной жилетке и штанах и пытается отдышаться. Изо рта змеится густая кровавая слюна. Шляпа лежит, откатившись, в стороне.

На харях бандитов у входа — тупое торжество и гордость за вожака. Ззз было порывается к упавшему К., но замарашка-официантка успевает её остановить.

А Лентай нагнулся, ухватил путешественника за ногу и потащил к выходу, ласково приговаривая:

— С удовольствием дам тебе возможность высказать Кроту всё, что ты наговорил за глаза. Уверен, тебе понравится.

Он совершенно расслабился, когда волочил К. по полу харчевни. Как выяснилось, зря. Где-то посередине зала К. пришёл в себя и ухватился за массивную ножку неподъёмного стола. От неожиданности бандит потерял равновесие и плюхнулся на задницу, причём так неудачно, что вышиб себе дыхание и выпустил ногу.

К. тут же этим воспользовался и со всей дури пнул негодяя в позвоночник, в котором что-то отчётливо хрустнуло.

Рванулся к сидящему Лентаю. Выхватил ствол у него с пояса. Это оказался не однозарядный пистолетик, как он опасался, а «клевер» — револьвер с барабаном на четыре патрона.

Громилы у входа не успели даже понять, что происходит, когда над их головами просвистели две пули, одна из которых сбила с держателей гипсовую голову лося, и та разбилась об одного из мордоворотов. Бандит, сделав несколько неверных шагов, рухнул на старое пианино, которое резануло пространство нестройных хором струн. Дед-тапёр, отшатнувшись, свалился с крутящегося стула.

Второй бандит, наконец, сориентировался и метнулся под защиту стойки. Но выстрелить не успел. Буквально за секунду до того, как он нажал на спусковой крючок, прицелившись в К., в зал влетело антрацитовое торнадо и вонзило когти в бритый загривок громилы.

Выстрел всё-таки грянул, но оказался неточным, хотя выбитой из торца стола щепкой К. разодрало щёку.

К. узнал в ворохе иссиня-чёрных крыл и перьев давнюю знакомую — ворону, похожую на драккар. Совершив неожиданную диверсию, птица в несколько взмахов преодолела зал и скрылась на втором этаже заведения.

Воспользовавшись нежданной помошью, К. нежно обнял Лентая за шею, так, что тот захрипел, и выставил ствол пистоля вперёд — в сторону спрятавшегося за стойкой бандита. Теперь Лентай и К. напоминали двух мотоциклетистов.

— Фирк, твою мать, — крикнул Лентай, — не вздумай выстрелить! Если ты меня продырявишь, я из тебя потом в кошмарах душу выну.

— Вижу, у нас патовая ситуация, — хрипло проворковал К., — Низы не могут, верхи не хотят. Знаете что, девочки? У меня предложение разойтись миром. Только медленно и очень осторожно. Как вам такой расклад?

Кряхтя, Лентай и К., который теперь держал ствол у его виска, поднялись на ноги. Из-за стойки вылез Фирк. Вид у него был растерянный, а пушку он поднял стволом вверх.

Парочка наступала по направлению к выходу, громила пятился — в том же направлении.

Но Лентай оказался полон сюрпризов. Медленно и незаметно для возбуждённого К. он извлёк из какого-то потайного кармана ножичек с совершенно смешным лезвием. И пользуясь тем, что К. не сводил глаза с Фирка, справедливо полагая, что от человека с дулом у виска вряд ли стоит ждать неприятностей, Лентай всё тем же молниеносным движением стукнул снизу по револьверу и тут же пырнул К. в щёку.

Оружие вылетело из руки, а из раны брызнула кровь. Мгновенно развернувшись, Лентай хлопнул путешественника ладонями по ушам, а потом зарядил лбом в нос — коротким, но чудовищно сильным ударом.

К. навзничь полетел с копыт. Мордоворот Фирк был уже тут как тут. Повинуясь красноречивому жесту босса, он поднял К. на вытянутых руках и шарахнул спиной о столешницу. Раздался треск дерева. Боковым зрением К. успел увидеть мужичка, который в последний момент отшатнулся от стола. Полуоглушённый К. завёл руку назад, наткнулся на что-то, что оказалось графином, и швырнул прямо в самодовольную рожу Фирка.

Графин зазвенел, но не разбился. Только с рожи бандита стёрло гнусную ухмылку. К. толкнул здоровяка двумя ногами в грудь — и будто скалу пнул. Следующим под руку попался столовый нож. К. метнул его Фирку в правый бок. Здоровяка, наконец, проняло. По рубахе расплылось кровавое пятно. Мордоворот вытаращился на рану, побледнел, попятился и приземлился на лавку за проходом.

Лентай проводил его равнодушным взглядом, но когда повернулся к К., у которого всё плыло перед глазами, взгляд сделался стальным.

Он ухватил К. за шиворот и потащил на себя:

— Мне плевать, что там у вас снаружи: атомный век, просвещённый абсолютизм или анархо-синдикалистская коммуна. Ты сейчас здесь, а у нас свои законы. А ну взбодрись! — последовала хлёсткая пощёчина, — Пошли, я сказал. Крот уже заждался.

«Анархо-синдикалистская коммуна? Откуда обычный бандит знает такие вещи?!» — поразился К, пока его тащила непреодолимая сила.

Так бы и сгинуть путешественнику в когтях любознательного Крота, если бы не сковорода, которая со звоном впечаталась в макушку Лентая. Бандит изобразил лихое движение, будто вот-вот пустится в пляс, закатил глаза и рухнул на пол. Уставившись на сковороду, будто первый раз её увидела, посреди прохода стояла замарашка. Ее платье задралось, а передник перекосился. Снова раздался звон — это сковорода выпала из одеревеневших рук официантки.

К К. бросилась хозяйка заведения. Он сипел и отплёвывался. Казалось, мужчина не вполне понимает, где находится, потому что принялся отпихиваться от людей, которые хотели ему помочь.

В этот момент в окне появилась физиономия размером с бочку — видимо, здоровиле с тонкими усиками и до синевы выбритыми щеками для этого пришлось присесть на колени. Голос констебля был откровенно злым:

— Эй, мадам Ззз, что там у вас происходит? Почему выстрелы? А ну-ка всё наружу. И чтобы никакого оружия в руках. Быстро, иначе запущу эвакуационный протокол.

— Доигрались, — пробормотала Ззз, — И надо же было в патруле оказаться именно засранцу Кардио. Девочки, мальчики, хватайте-ка оболтусов, которые испортили нам вечер. А я займусь нашим.

На улице по было по-вечернему прохладно. Кардио стоял рядом с гиротрибуной, чья фара озаряла две людские кучки: в одной сгрудились незваные гости, а другую составлял персонал «Z-z-z» во главе с незадачливым администратором, который по холодку пришёл в себя. К дыре в щеке он прижимал полотенце, предоставленное замарашкой.

— Ну, кто бы мог подумать — чуть заварушка, и новенький тут как тут, — молвил Кардио, которому К. не понравился ещё в участке во время регистрации.

Лентай, Фирк и третий, безымянный громила, тоже оклемались. Они стояли, щурясь, и лица их были нисколько не виноватые, хотя ситуация подразумевала, казалось бы, именно это. Нет, выглядели они так, словно в своём праве, занимались важным делом, а их мало того, что отвлекли, так ещё и оскорбили в лучших чувства.

Кардио что-то записывал в папку. Он возвышался над кучкой невыросликов суровым горным пиком, сужаясь кверху. Да-да, именно так выглядят пятиметровые фигуры, если смотреть на них с высоты своего роста. Позади констебля переливалась красно-синим единственная фара гиротрибуны, отчего Кардио представал тёмным зловещим силуэтом. Его напарник на всякий случай держал сборище под прицелом пистоля.

— Я хочу подать жалобу на беззаконие в этом заведении, — заявил Лентай, — На нас напали и почти покалечили. Это если не считать оскорблений.

— Ваши недомерочьи дела меня не интересуют, — отрезал Кардио, — Сами разбирайтесь. Желательно за городом, чтобы не мешать нормальным людям. У меня четыре жалобы на выстрелы и грохот. Поступим так. Тащить вас, бузотёров, в каталажку у меня нет никакого желания. Поэтому вы, Ззз, и, я к тебе обращаюсь, Лентай, твой босс, который Крот, выплатят городу компенсацию…

Констебль назвал сумму.

— Которая таинственным образом очутится у тебя в кармане, — прошептала хозяйка корчмы-гостиницы.

— Ну что — готовы? Или будем действовать по процедуре — то есть по-плохому?

Кряхтя и стараясь не смотреть друг на друга, Лентай и Ззз расплатились, причём женщине для этого пришлось сходить в заведение и вскрыть кассу, а Лентай просто залез в кошелёк и достал требуемую сумму.

«Хорошо устроился криминальный мир, — подумал К., — Денег куры не клюют и закона не стесняется. Лишь бы не нарушал покой мирных горожан-здоровил».

— Карди, мальчик мой, — прищурила глаза Ззз. — А ты, я гляжу, совсем осмелел на казённых-то харчах. На виду у десятка свидетелей вымогать взятку…

— Это не взятка, а штраф, — объяснил Кардио, который уже успел отслюнявить долю компаньону, и теперь стоял за самобеглой трибуной. — И если я ещё услышу хоть одно оскорбление в адрес служителя закона, разговор будет совсем другим. Ты меня поняла… мамаша? Всем всё понятно? Тогда разбегайтесь по своим норам и чтоб духу вашего недомерочьего здесь не было.

Официантка, кухарка, поварята и вышибала скрылись в недрах заведения. Пока Фирк и безымянный громила усаживались в чёрный лакированный мобиль, припаркованный по соседству, Лентай задержался. Он посмотрел на К. и очень медленно провёл рукой по горлу. Глаза у него при этом были очень-очень добрыми.

3

— Ну и наворотил ты сегодня дел, сынок.

Ззз и К. были в его комнате. Мужчина сидел на кровати и морщился. В этот самый момент пожилая дама зашивала порез на его щеке.

— Я разберусь.

— Разберётся он. А кто потом потащит твой труп в крематорий? По крайней мере, меня не трогали. Только доили.

В голосе её, впрочем, не звучал гнев или осуждение. Скорее, интерес. К. разозлился:

— Как вас не трогают, я сегодня своими глазами видел.

Следующий стежок получился особенно болезненным. Может быть, случайно…

— Скажите честно. Почему в городе такой бардак?

— Тсс. Не дёргайся, промахнусь. Потому что Радостьвилль — образцово-показательный город при жизненно важном производстве. Вот федеральные власти, а точнее то, что от них осталось, нас и не трогают. Главное, чтобы вещества поставлялись — в полном объёме и без задержек.

— Бред какой-то. Наоборот, стратегический объект нужно держать под особым контролем.

— А куда мы… то есть здоровилы, денутся? Они на этой дряни плотно сидят. Ближайшая такая фабрика километрах в семистах отсюда. И там свои… потребители. Так что Центр просто защищает городок от угроз извне. А внутренние городские дела чинушам неинтересны. Главное, чтобы поставки не страдали. А они не страдают.

— Но организованная преступность…

— Знал бы ты, на каком уровне она крышуется. Или ты думал, что контрабандные вещества напрямую с производства никому не нужны?

К. вздохнул:

— Ладно. Всё есть как есть. Не мы такие, жизнь такая. Но вы мне вот что скажите, хозяйка. Почему лично у вас в заведении бардак?

Ззз отстранилась. Лицо её сделалось злым:

— А ты думал, я всю жизнь только тем занималась, что держала занюханную гостиницу?

К заинтересовался.

— Я, между прочим, титулованный химик… в прошлом. Стояла у истоков второй адаптации веществ. Лет сорок назад. В Шанхайском «Городе Менделеева», если слышал. Да куда тебе, сейчас такая молодёжь пошла, ничего не знает. И работала я там вместе с мужем — ты его портрет уже видел. На входе висит. Вот только…

— Коварное предательство и злобные интриги разрушили вашу карьеру.

— Посмейся у меня. Я ведь ещё не дошила… Но отчасти ты прав. Интриги и предательство. В итоге мы с супругом без гроша и с уничтоженной репутацией оказались здесь и два десятка лет держали это заведение вместе. Пока мой Проктр Гэмбл Здомпшир не отправился к Предкам. Собственно, на этом человеке здесь всё и держалось. Поэтому после его кончины заведение пришло в печальное состояние. Всё, я закончила.

4

— Не самый худший исход, — говорит К. Комнату заливает мягкий свет стенного бра. Путешественник замер перед зеркалом в напряжённой позе, прижав себе к виску нечто, напоминающее пистолет. У него вид человека, который вот-вот решится на что-то непоправимое.

— Даже не смей, — совиное лицо наставника Вон-и-Гута изборождено тяжёлыми складками. Он курчав до невозможности, выпуклые глаза пристальны и пронизывающи, — Всегда есть более действенный способ. Нужно просто пробовать один вариант за другим.

— Я должен, — говорит К. и прижимает холодную сталь сильнее к виску. В этот момент в номер стучит горничная, но К., увлечённый разговором, её не слышит. Девушка открывает дверь и беззвучно вскрикивает, после чего ссыпается по лестнице прямиком к Ззз, которая что-то строчит в конторской книге у себя на веранде. Несколько торопливых слов на ухо хозяйки, и та в беспокойстве вскакивает, чтобы, подобрав подол, метнуться вверх по лестнице к номеру своего нового администратора. По случаю чтения она в своих «ближних», очках, поэтому уже в полутора метрах действительность расплывается цветными пятнами. Открыв дверь, пожилая дама видит силуэт с пистолем виска. А ещё слышит обрывок зловещей фразы:

–… вам меня не отговорить, наставник. Я уже всё решил.

Матушка Ззз подбегает к К. и пытается отобрать у него устройство, похожее на пистолет:

— Не позволю! Чтобы в моей гостинице стрелялись? Да ещё непонятно из-за чего? Вы глупы как пробка, молодой человек!

К. оборачивается, видит перекошенное от гнева лицо, с секунду ничего не понимает, а потом вдруг начинает хохотать. Ззз в недоумении отступает.

— Матушка, вы никогда не видели, как разговаривают по фонатому?

Да, устройство связи действительно напоминает пистолет. В дуле у него динамик, поэтому естественно, что я прижал его к уху. Микрофон на проводке подносится левой рукой ко рту. С правой стороны корпуса, там, где у револьвера барабан, экранчик с лицом собеседника. Чтобы мне его видеть, нужно стать у зеркала. Да, вот такая странная конструкция. Не я, в конце концов, её придумал. Читал, что таким образом инженеры борются с людской зависимость от бесконечных звонков. А вы что себе навоображали?

Ззз с пылающим лицом отступает из номера и хлопает дверью так, что с притолоки сыплется штукатурка, а «ближние» очки чуть не падают с носа.

— Как ты успел всего за сутки привязать к себе эту милую женщину? — поразился Вон-и-Гут.

— Я ничего специально не делал.

— Хорошо, продолжай в том же духе. А насчёт твоих планов…

— Решение принято. Ответьте, если я сделаю всё, как вам описал, примете экзамен?

Наставник вздохнул:

— Не хотел бы, но придётся. Послушай, сынок. Ты знаешь, я хороший физиогномист. Моя теория уже не раз подтверждалась практикой. Ты её помнишь: на лице человека, который станет участником из ряда вон выходящих событий, за несколько дней до этого появляется некая незримая печать. Рассмотреть её могут только люди, которые умеют и главное знают, как искать знаки.

— Наставник, вы же сами меня учили этой методе. Конечно, я в курсе.

— Так вот сейчас, мальчик мой, я читаю по твоему лицу как раз это. В городке вот-вот разразится беда. Как бы тебе не стать в этой катастрофе крайним.

Откуда он всё знает?

— Я запомню… Ладно, что мы всё обо мне да обо мне. Как там у вас дела — в старом добром бункере? Матильда всё лютует?

— Куда ж она денется! Эта женщина в своё время так увлеклась властью, что теперь её, наверное, только могила приведёт в чувство.

— А как Диайна?

— Вот сам и спросишь, когда вернёшься. Не задерживайся надолго. Помни: «Тебе нужна адаптация и работа. Работа и адаптация. И всё будет хорошо…»

— «И всем будет хорошо».

— Вот и славненько. Вся лаборатория по тебе скучает, помни об этом.

— Даже вы, наставник?

Вместо ответа Вон-и-Гут обрубил связь. А К. задумался, стоя перед зеркалом. Через минуту он очнулся, спрятал фонатом в специальный чехол, убрал в походный чемодан и лёг на кровать, чтобы тут же заснуть сном человека, который всё сделал правильно.

5

В голове звучал назойливый и скрипучий голос наставника:

«Обязательно смотри в зеркало. Когда делаешь звонок — особенно. И вообще смотрись в зеркало почаще. И тогда всё будет хорошо. Славненько. Верь мне. Тогда точно всё сложится нормально».

И из зеркала, откуда доносилось карканье Вон-и-Гута, послышалось хлопанье то ли иссиня-чёрных вороньих крыл, то ли парусов драккара.

Матушка Ззз похрапывала в своей веранде, уронив голову на стол, Хохотушка Хи сопела в своей крохотной квартирке, положив по привычке голову на левую руку, а К. всё метался на мокрой простыне, что-то бормотал едва слышно, и никто — ни единая живая душа — не знал, что ещё снилось странному гостю города.

6

Неделя до дня открытых дверей на «Фабрике грёз» пролетела в хлопотах. Первым делом К. уволил оставшегося вышибалу. Того самого, что при виде Лентая спрятался под столом. Понурый держиморда отправился в каморку под лестницей, где квартировал, чтобы собрать вещи. Обещаний встретиться в тёмном переулке К. не услышал, но и без того было ясно, что он заполучил ещё одного недоброжелателя.

«Что-то я чересчур резво принялся заводить врагов», — подумал К.

В эти дни он познакомился с теми обитателями «Zzz», которых ранее не видел. Во-первых, Тося и Бося Жук. Это были два тощеньких ребёнка раннего подросткового возраста. Они щеголяли в одинаковых курточках и коротких штанишках. Дети не расставались с парусиновыми рюкзачками. А Бося вдобавок со странными очочками — одна оправа круглая, вторая квадратная.

Когда К. удивился необычной фамилии детишек, они только рассмеялись. Повалились на рюкзачки и смешно задёргали ручками и ножками — дескать, вот поэтому и жуки.

Брат с сестрой состояли при Ззз посыльными по мелким поручениям.

История Жуков была загадочная, но очень короткая. Они просто в один прекрасный день вошли в город через южные ворота. Потёрлись по улицам, хлебнули нищенской жизни. Но по счастью, попались на глаза матушке Ззз — душе настолько доброй, что это даже подозрительно.

Далее К. познакомился с угловатым и невероятно сильным невыросликом по имени Кайло Минога, который стал новым держимордой заведения. Понимая, что в свете последних событий оголять тылы заведения попросту опасно, К. написал объявления о новой вакансии, Жуки расклеили по всему городу.

Первыми явились несколько явных шаромыжников — безруких и трусливых. Получили от ворот поворот и убрались восвояси. Среди них каким-то макаром затесался и бывший вышибала. Тот самый, что всю схватку с Лентаем провёл под столом. На закономерный вопрос К., какого ж ты ляда, чучело огородное, притащился туда, откуда тебя только что уволили, бесславный держиморда только мялся и отводил глаза. Наверное, ушлый мужичок решил, что люди Крота уже разобрались с новым администратором. Вот и явился в надежде, что Ззз снова возьмёт его на работу.

На фоне этого сброда коренастый, плотно сбитый, а главное, дельно немногословный Минога смотрелся как бриллиант в угольной куче. О своём прошлом соискатель почти не распространялся: дескать, восемь лет махал киркой в калийной шахте. Потом понял, что такими темпами скоро превратится в бесполезного инвалида. Семьи не нажил. Детей, насколько знает, у него тоже нет. Полгода назад перебрался в Радостьвилль в поисках лучшей жизни, но так её и не нашёл. Перебивается на сезонных работах, занимает каморку в доходном доме и очень рад примкнуть к такому прекрасному коллективу.

Минога стоял перед К., по-барски развалившемся за столом, уверенно, прямо, расправив плечи и засунув руки в карманы. Жёлтые глаза пристально смотрели из-под тяжёлых бровей. Соискатель лучился такой основательностью, что К. растаял.

Финальный вопрос прозвучал коротко:

— Выпиваешь?

— Упасите Предки, мастер. У меня даже от пива такая изжога, что прикуривать можно.

И Кайло был немедленно принят на работу.

Параллельно К. продолжал вникать в хозяйство корчмы. Новая идея состояла в том, чтобы готовить их заранее, упаковывать в контейнеры и помещать в атомный ледник. А в нужный момент просто разогревать. Это должно было сделать нагрузку на кухню равномерной. К. лично обошёл город в поисках ящичков или сардинниц. Но Радостьвилль оказался слишком кустарным. Товары здесь передавали из рук в руки — штучно. Не было магазинов, где они бы лежали однотипно расфасованными и в больших количествах. Новый администратор уже подумывал наделать ящичков собственноручно, когда на городском складе старых вещей обнаружил целый штабель цветастых жестяных коробок из прошлых времён.

Их не выкинули только потому, что не дошли руки. Ветхая до полупрозрачности Козалинда Тук — настоятельница архива и склада старых вещей — рассказала, что Предки хранили в таких коробках нижнее бельё. Или конфеты. А вообще знаете, молодой человек, надо разобраться с этим вопросом детальнее — пойдёмте-ка в архив, у меня есть мысль, откуда можно начать поиски… Еле-еле К. удалось избежать научных изысканий. В итоге под ручательство Хохотушки Хи он получил семьдесят четыре коробки, и этого хватило за глаза.

Ближайшие пара дней показали, что идея выстрелила. Посетители «Zzz» позитивно оценили возможность получить обед почти сразу же — причём в удобной упаковке. Правда, многие пытались унести коробки с собой, полагая, что тара входят в цену. А что — удобные, крепкие, с потрясающими белозубыми девицами на крышке. Вдобавок не очень-то и одетыми. Пришлось в обязанности только что нанятого Кайло включить и надзор на коробками, с чем он отлично справился.

Он вообще случился весьма кстати — словно кусочек пазла стал на нужное место. Немногословный и нескладный, он оказался невероятно сильным и исполнительным.

Пользуясь нечаянным знакомством с ветхой Козалиндой, К. всё свободное время пропадал в архивах — в полной гармонии со своими давними наклонностями. Ему хотелось побольше узнать про Радостьвилль.

Официальная бумага федерального правительства о постройке фабрики веществ, единственной в этом регионе, и вокруг неё — городка на 10 000 населения. Пара передовиц в местной газете, которая тогда звалась «Счастливыми буднями». Оказывается, городок-то старый — двести лет ему почти. Спроектирован был, как К. верно вспомнил в своё время, весьма известной фриланс-лабораторией «Оба`на`world». Типовой проект. Большую часть населения первой волны составили жители умирающего мегаполиса в двухстах километрах восточнее — к тому времени их уже пытались расселять всеми возможными способами. Новому миру оказались не нужны крупные города.

Больше материалов про первые годы Радостьвилля не было. Козалинда пожала плечами, а зачем? И так все всё прекрасно помнят. В семьях славная история городка передаётся от деда к отцу, а от отца к сыну. К. даже задохнулся от возмущения — и это говорит архивариус?

К. продолжил вгрызаться в заметки и всё больше недоумевал. Первоначально Радостьвилль был предназначен для нормальных людей — таких, как он сам. Но вскоре зависимые (люди, которые не могли чувствовать без веществ) начали резко прибавлять в росте. Текущий вид они приняли уже в четвёртом поколении. Городишко перестроили под их новые габариты. Здоровил-то подавляющее большинство. А бывших хозяев Радостьвилля переселили в какой-то из типовых посёлок по соседству.

К. особенно заинтересовали события полувековой давности. Тогда на карте государства было рассыпано созвездие унигородов — то есть нормальные люди и здоровилы жили в своих населённых пунктах, без принятого нынче смешения.

Вот только привело это к большим неприятностям — а точнее, к войне здоровил против невыросликов. Казалось, что малочисленные и слабосильные нормальные обречены. Именно тогда остатки федерального правительства…

На этом дорожка архивных документов обрывалась.

На сердитый вопрос, что было дальше и где про это можно почитать, Козалинда потупилась и после недолгого сопротивления рассказала о пожаре, который уничтожил большую часть документального архива.

Но у вас же есть компьюсеры! Неужели к тому времени данные не были перенесены в надёжный формат «единоль», чтобы бесценные сведения заняли место на информационных перфокартах?

Этим занимался Вольтерий, ответила бабуля. Что за милый юноша! Он всегда так трогательно краснел. К сожалению, Вольтерий успел немного. Когда архив вспыхнул, он героически сражался с огнём вплоть до прибытия пожарного расчёта, но, к великому сожалению, обгорел и вскоре погиб.

— А где в этот момент были вы? — спросил К., подозревая худшее.

— Ах, меня свалил приступ сезонной аллергии, — всплеснула руками старушка, — сидела дома на больничном. Знали бы вы, какие у меня в палисаде прекрасные настурции! Я как раз пропалывала эти чудесные цветки, когда случилась трагедия. Бедный Вольтерий, зачем вы мне о нём напомнили, я сейчас расплачусь.

К. в ответ только закрыл ладонью лицо.

Жемчужинами этой спокойной недели стали беседы с Хи, которая, конечно же, никуда не делась и не оставляла вниманием своего нового друга.

По утрам К. просыпался от лучей сентябрьского солнца. Они трогали его за лицо, щекотали ресницы и проглядывали скволь веки красными пятнами. Потянувшись, К. умывался, одевался и спускался на первый этаж, где его ждали приветственный кивок Ззз за привычной конторкой, робкая улыбка замарашки, которая вроде как начала следить за своей внешностью, и, наконец, вкусный завтрак.

После трапезы К. поднимался к себе, чтобы увидеть в окне озорное лицо Хохотушки Хи в ореоле золотых кудряшек. Администратор прямо в одежде ложился на застеленную кровать и, словно на сеансе у психоаналитика, то есть не видя друг друга, они начинали беседу.

Хи при этом усаживалась по-турецки, прямо на улице — на специально принесённое покрывало. Словно на пикнике.

Длились эти сеансы около часа. Хи читала ему книгу или отвечала на вопросы и интересовалась сама.

Рассказывал он скупо. Да, житель далёкой подземной фриланс-лаборатории, населённой исключительно невыросликами. Да, отправлен повидать внешний мир — обычай у них такой. Что-то вроде экзамена на зрелость. Юноши и девушки, такие как он, что отправляются во внешний мир, не только таким образом взрослеют. Они по возвращении рассказывают обитателям лаборатории, что происходит снаружи.

Хи тут же спросила, чем же таким, интересно, их лаборатория занимается? К. ответил, что это самый сокровенный секрет. Если проболтается, назад ему дороги уже не будет.

— Да как они узнают?

— Методы есть. И я не хотел бы испытать их на собственной шкуре.

Хи тоже рассказывала не всё, как тогда, на чёртовом колесе. Поэтому вопросы он задавал осторожно и с подковыркой — а точнее, с двойным дном. Чтобы отвечая на невинный вопрос, Хи чуточку обнажала и другой — действительно ему интересный.

Первом делом К. поинтересовался, уж не Хеольгой ли Хохотич её зовут. Девушка покраснела, потупилась и сказала, что да. Словно в этом было что-то постыдное.

— И за какие же это заслуги в этом городе девиц представляют к званию «почетный гражданин»?

Она пролепетала, что за участие в исследованиях, но в каких именно и на каких ролях, признаваться отказалась наотрез.

Ну и ладно, потом выясню, сказал себе К., делая зарубку в памяти.

— А чем ты ещё занимаешься?

— Ну, ввожу детей в чувственный мир, — совсем уж смутилась Хеольга, — Это ты и сам видел. А ещё помогаю… Ну, тем, кто нуждается в помощи.

Значит, волонтёр, решил К. Если по-нашему, по-бункерному, то дура.

Ещё его интересовало устройство, которое носили на руке все здоровилы. К. потребовал продемонстрировать пластину поближе, и Хи протянула руку в открытое окно.

— Это сакс, — обьяснила она, — От слова саксофон. Ну, из-за всех этих клавиш.

Вблизи устройство К. сильно не понравилось. Не вообще как типичный механизм, а именно это конкретное. Было оно старым, исцарапанным, местами гнутым и вдобавок не вполне исправным. Несколько клавиш попросту отсутствовали, а манометр радости бликовал треснувшим стеклом.

— С каких это, интересно, пор у без пяти минут почетного гражданина сакс в таком печальном состоянии?

— Для исследования это неважно, — смутилась уже до предела Хи.

— А почему тебе не дают ничего кроме радости?

— И это тоже.

В этот момент ветер швырнул в открытое окно жёлтый кленовый лист и попал К. прямо в лицо. Невырослик смешно зафыркал, отряхиваясь, а Хи засмеялась. Бледно, слабо, точно далёким эхом реального чувства — но засмеялась. К. мог бы побожиться, что в последние несколько минут девушка не нажимала на рычажок радости. Он же этот сакс в руках держал! Помотав головой, путешественник вернулся к изучению загадочного прибора.

Это была латунная пластина с узорами-барельефами от запястья и до локтя. Она крепилась на внутренней стороне руки толстыми брезентовыми ремнями. На саксе располагались двенадцать круглых циферблатов: десять были отведены чувствам. Ещё один был по сути часами с будильником. Ну, а последний, двенадцатый, показывал уровень тормозина, о котором К. до сего момента ничего не слышал.

Оказалось, в чувственном букете это базовое вещество. Оно понижает естественный эмоциональный фон человека до нуля. И уже поверх этого нуля при инъекциях возникают химические чувства — те, чей рычажок был нажат.

Сверху прибор украшали одиннадцать рычажков. У каждого (они и вправду напоминали клавиши саксофона) было три уровня нажатия. Самый маленький — чтобы проявить мимолётное чувство, которое не продержится и минуты. Полезно для разговора.

Средний уровень — эта инъекция провоцировала более основательную эмоцию, которую человек хотел бы некоторое время держать фоном. Действовала она несколько минут и использовалась для того, чтобы вспомнить — каково это пребывать в определённом настроении.

И наконец третий уровень, самый сильный, требовал для нажатия реальных усилий. Введённая таким образом доза меняла чувство на его более интенсивный вариант.

— Как тебе объяснить, — задумалась Хи, — Вот если у меня была радость, то на третьем уровне нажатия я получу уже восторг. Если гнев — то ярость. Желание превратится в похоть. А вина — в самоуничижение.

— Принцип понятен, — пробормотал К. и продолжил изучение занимательного прибора.

С разрешения Хи он расстегнул пряжки ремней и снял пластину с руки, стараясь не натягивать красную трубочку, ведущую к вене. Чтобы не выдернуть. Для невырослика сакс оказался весьма тяжёлым — как будто компьюсер на себя взвалил.

Присев на корточки, он положил пластину на колени, а потом, отщёлкнув замочки, открыл её. Внутри в бархатных углублениях были закреплены одиннадцать ампул: десять разноцветных, в которых содержались чувства и одна с густой чернильной жижей — тормозином. Ампулы были закупорены латунными пробками, от которых отходили трубочки, свитые в единую жилу. Связка вела к устройству, напоминавшему револьверный барабан. В зависимости от нажатого рычажка он перещёлкивался на нужную трубочку. С противоположной стороны смесителя выходила уже магистральная трубка — та самая, что заканчивалась в локтевой вене и отвечала за введение выбранного вещества в кровеносную систему.

Также внутри сакса обнаружилась подпружиненная катушка с намотанным шлангом, который с одной стороны оканчивался штуцером, а другой соединялся с барабаном. Эта система была нужна для обмена чувствами. Штуцер ввинчивался в специальное гнездо на саксе покупателя (или получателя), а потом при удержании нужного рычажка соответствующее чувство перекачивалось по трубке из устройства в устройство. Циферблат-манометр при этом показывал изменения в количестве вещества.

Поняв общие принципы, К. оценил лаконичную изобретательность неведомых мастеров и закрыл сакс. После чего приладил его к руке Хеольги и закрепил ремни, специально проследив, чтобы они не впивались в кожу.

Девять циферблатов уткнулись стрелками в нули и только один подавал признаки жизни. Кончик стрелки колебался на риске 0,25. То есть единственная колба, где ещё присутствовало вещество, была пуста на три четверти.

Ещё раз оценив техническое состояние сакса, К. пришёл в непривычные для себя растрёпанные чувства. С одной стороны ему было жаль Хи, с другой — он испытывал злость, что она позволяет окружающим так с собой обходиться. От третьей эмоции К. и вовсе сжал кулаки: гнев его был адресован городу, который позволил себе такое отношение к хрупкой кроткой девушке. Той самой, которая участвовала в важном и несомненно болезненном эксперименте, учитывая в каком бледном состоянии он встретил её в первое утро. Той девушке, что учила детей и помогала ближним. Той, которую искренне любил большинство горожан.

Поэтому финал беседы вышел скомканным.

Расставшись с Хи, К. постоял, глядя пару минут в окно, а потом хлопнул себя по лбу: самое главное-то я и не спросил! Зачем людям понадобилось гасить природные чувства в ноль?

Иными словами, какую роль в этом уравнении играет тормозин?

О пытливом воротиле преступного мира Кроте и о его приспешниках всю неделю не было ни слуху ни духу. Разве что однажды по пути из городского архива К. встретил пошатывающегося Лентая, который, не таясь, тащил подмышкой кег с надписью «разочарование». Не заметив К., бандит скрылся за дверью заведения с вывеской «Обмен веществ».

Так что К. временно перестал ожидать опасность со стороны криминального подполья и только гадал, что за делишки проворачивает правая рука Крота.

Тем временем городок замер в напряжении. Здоровилы всё чаще закидывались веществами. То и дело на улицах вспыхивали перебранки, часто переходившие в драку. Невырослики ходили тише воды ниже травы. К. вспомнил слова наставника о грядущей беде. Похоже, старый лис был как всегда прав.

Спокойная неделя незаметно подошла к концу. К. запомнилась фраза Хи, созвучная его собственным ощущениям. Во время встречи накануне Дня открытых дверей на Фабрике грёз девушка сказала бесцветным голосом:

— Городу плохо. Я это чувствую, потому что очень его люблю. Радостьвилль словно на пороге тяжёлого выбора. И это меня очень пугает.