Охота на невидимок

Юрий Вячеславович Ситников, 2021

Не думали Глеб с Люськой, что зимние выходные в горах обернутся кошмаром. Утром ребята услышали историю о колокольном звоне – предвестнике беды, а вечером произошёл обвал – он блокировал единственную дорогу, связывающую гостиницу с городом. Брат с сестрой, их родители и несколько дальних родственников оказались заложниками «Камелота». Отрезанные от внешнего мира, напуганные чередой мистических событий, они стали пешками в чьей-то страшной игре. Действительно ли дело в таинственном месте, где время неподвластно существующим законам? Можно ли здесь доверять друг другу? Можно ли доверять самому себе? Чтобы во всём разобраться и начать схватку с неведомыми силами, Глеб с Люськой рискнули, с головой нырнув в водоворот опасных приключений.

Глава первая

Гостиница «Камелот»

Снегопад начался минут через пятнадцать после посадки самолёта. Это было нашим первым везением. Второй раз удача улыбнулась на улице, когда мы вышли из здания аэропорта и начали осматривать освещённую оранжевыми огнями заснеженную площадь. Там люди томились в ожидании такси. Очередь растянулась метров на тридцать, колыхалась, гудела, напоминая издали гигантского питона.

Снегопад усиливался, ухудшалась видимость, нас будто окутывал таинственный туман.

— Ну и погодка, — сказала Люська, поёжившись. — Выбрали время.

Родители переглянулись. Мама хотела что-то сказать отцу, но ей помешал рёв проехавших друг за другом снегоуборочных машин.

— Скорее бы в такси, — сказал я, перекинув через плечо рюкзак.

— Ни одного такси не вижу, — отец поднял сумку и сделал шаг вперёд.

И тут из-за поворота показалась машина с шашечками. Ослепив нас фарами, она резко остановилась, задние дверцы распахнулись, из них выскочили двое: молодой мужчина и женщина. Женщина рванула в здание аэропорта, мужчина бежал за ней с криками: «Что за ребячество. Да постой же ты, Жанка!».

Такси сорвалось с места и, не разворачиваясь, чтобы вернуться на площадь, притормозило возле нас.

— Куда ехать? — спросил водитель, перегнувшись через сидение и приоткрыв окно.

— Гостиница «Камелот», — ответил отец.

— Далековато.

— Пап, у нас нет выбора, — я потянул его за рукав дубленки, кивая в сторону толпы.

Заметив, что такси остановилось в неположенном месте, и в него собираются сесть те, кто в принципе не имеет на это право (ведь получается, мы минуем очерёдность), люди недовольно загудели.

— Не обижу, — сказал отец водителю, и обратился к нам: — Садитесь!

Сам он сел на переднее сидение; я, Люська и мама разместились сзади.

Отъехав от площади, водитель усмехнулся.

— Вы везунчики, считай, с корабля на бал попали.

— Что случилось-то? — спросила мама. — Почему они из машины выскочили?

— Поругались. Сели, понимаешь, уже накрученные, потом он что-то резкое сказал, она вспыхнула, попросила остановить машину. Выскочили, как угорелые. Хорошо, вещей в багажнике не оказалось. По правилам я обратно должен был поехать. А я вас взял. Во-от! — водитель быстро посмотрел на отца, тем самым намекая, что по прибытии на место его не мешало бы хорошо отблагодарить материально.

— У вас здесь что, с машинами напряг?

— С машинами у нас порядок. Вы на улицу посмотрите, снегопад за снегопадом. Всё завалило, сугробы, как на дрожжах растут. Машины обратно по несколько часов добираются, дороги сильно занесло. Люди психуют, некоторые с обеда выехать не могут. Вы и впрямь везунчики.

— Хотелось бы в это верить, — проговорил отец, посмотрев в боковое окно.

— До «Камелота» будем добираться часа три, не меньше, — предупредил водитель. — Ехать придётся по горному серпантину, а в условиях плохой погоды, сами понимаете…

— Подождите, — перебила водителя мама. — Как по горному серпантину?

— А иначе не добраться, «Камелот» расположен на вершине горы.

Родители промолчали, Люська сглотнула, а я стянул с головы шапку. В салоне было жарко, у меня вспотело лицо.

Некоторое время ехали молча, потом водитель включил радио, чуть погодя они с отцом начали переговариваться вполголоса. Мама изредка перешёптывалась с Люськой. Я продолжал смотреть в окно. Кругом мрак, и лишь впереди в свете фар стояла плотная бело-серебристая стена.

Мне нравятся зимы, люблю, когда много снега, но такого снегопада никогда раньше видеть не приходилось. В голову начали проникать тревожные мысли: а вдруг мы не доедем до гостиницы, вдруг водитель не справится с управлением, мы попадём в аварию, или, что намного ужаснее, машина сорвётся с горного серпантина?

Горный серпантин. Уже само это словосочетание, в связке с сильным снегопадом и обледенелыми дорогами, вызывает благоговейный трепет, а как представлю, что скоро придётся штурмовать его многочисленные опасные повороты практически при нулевой видимости, внутри начинается извержение адреналина.

Люська тоже нервничает. По лицу вижу. Вторую плитку шоколада уминает, верный признак, что шалят нервишки.

Закрыв глаза, я попытался расслабиться и извлечь из сложившейся ситуации хотя бы толику положительных впечатлений. Так, что мы имеем? Сегодня у нас четверг, и мы с Люськой не пошли в школу. Завтра тоже уроки прогуляем. Уже хорошо. Хоть и не большой, а всё-таки позитивчик. Идём дальше. Провести выходные в частной гостинице, да к тому же на вершине горы, в компании хоть и дальних, но всё же родственников — определённый плюс. Если снегопад прекратится, утром наверняка можно будет покататься на лыжах, а в семь вечера нас ожидает торжественный ужин.

Ужин, ради которого мы и прилетели сюда из Москвы; праздник, приуроченный к юбилею Всеволода Всеволодовича. Завтра ему исполняется восемьдесят лет.

Если честно, ещё неделю назад ни о какой поездке мы не задумывались. Всё изменилось в субботу днём, когда в квартире раздался телефонный звонок…

***

Нам с Люськой Всеволод Всеволодович приходится троюродным дедом. Родство, конечно, не близкое, а учитывая, что видели мы старика от силы раза четыре, но были наслышаны о его крутом нраве, к общению с ним как-то не стремились. Всеволод Всеволодович принадлежал к числу людей-одиночек. Наедине с собой деду намного комфортней и интересней, чем в шумных компаниях, где обязательно найдутся неугомонные балагуры, избалованные дети, хохочущие женщины и болтливые старухи.

Лет пять назад у Всеволода Всеволодовича умерла жена, с тех самых пор он, по словам некоторых родственников, одичал. Жил в своём огромной загородном доме, слоняясь целыми днями привидением по бесконечно длинным коридорам, сидел в глубоком кресле возле камина, просматривал многочисленные альбомы с фотографиями, или часами дремал в саду, полулёжа на ротанговой кушетке. Куда-либо выезжал редко, новостями не интересовался, связь с друзьями прервал, с роднёй общался неохотно.

От одиночества у старика сильно испортился характер, появилась подозрительность, излишняя раздражительность, суетливость.

В доме помимо престарелого хозяина постоянно жила кухарка и личный помощник Иван. Пятнадцать лет назад Иван работал личным секретарём Всеволода Всеволодовича, а когда дед покончил с делами, продал прибыльное дело и ушёл на покой, Иван остался при нём. Он исполнял роль того же секретаря, но уже выполнял не деловые поручения хозяина, а угождал его капризам и прихотям.

Всеволод Всеволодович был богат и многие родственники, в особенности те, кто жил не на широкую ногу, отчаянно стремились найти контакт со стариком. Звонили, приезжали, лебезили, подлизывались. Короче, вели себя в создавшейся ситуации более чем предсказуемо.

…Месяцев шесть назад Всеволод Всеволодович сообщил, что покидает Подмосковье в связи с ухудшением самочувствия. Врачи посоветовали, по возможности, больше дышать свежим воздухом. Посоветовать, посоветовали, а где этот чистый воздух взять, не уточнили. А действительно, где его сейчас найдёшь, когда кругом всё загазовано, запылено и загрязнено.

Всеволод Всеволодович решил прислушаться к словам врачей, и через два месяца уехал аж за три тысячи километров. Обустроился в маленьком городке, в просторной квартире, окружил себя привычной роскошью, но со столичной недвижимостью расставаться не спешил.

… И вот в субботу днём у нас раздался телефонный звонок. Звонил сам дед Всеволод. Отцу он сказал, что в следующую пятницу намеривается с размахом отпраздновать свой юбилей, приглашал нас на праздник в качестве почётных гостей. Не забыл полушутя-полусерьёзно упомянуть, что отказ повлечёт за собой сильную обиду.

Родители долго не раздумывали. Круглая дата, восемьдесят лет, надо ехать.

— В четверг прилетим, в воскресенье вечером будем дома, — сказала тогда мама.

— А почему он отмечает юбилей в гостинице? — Люська взяла листок с адресом и посмотрела на отца. — Гостиница «Камелот». Странно.

— Ты не знаешь деда, что ли? Очередная прихоть.

Сколько соберётся гостей, и кого именно Всеволод Всеволодович пожелал увидеть на своём празднике, оставалось загадкой. Но лично я чувствовал, поездочка обещает быть весёлой.

Итак, в четверг днём мы были в аэропорту в Москове, а спустя несколько часов оказались в том самом городке, где дышал чистым воздухом дед Всеволод.

Городок встретил нас обильным снегопадом.

***

Обледенелый горный серпантин с частыми крутыми подъёмами и спусками заставил всех напрячься. Видимость — нулевая, водитель, вцепившись руками в руль, взмок от пота, отец пристально всматривался в лобовое стекло, мама с Люськой предпочли закрыть глаза. Я зачем-то представил, как машина срывается с обрыва, и камнем падает вниз. Потом следует глухой удар, возможно, она несколько раз перевернётся, а далее будет взрыв. Эти мысли тенью нашли на меня сразу, едва такси покатило по опасной дороге.

Чуть позже возникла и стала разгораться злость на старика. С какой стати ему взбрело в голову собрать нас у чёрта на куличиках, неужели не мог найти более подходящую гостиницу, и наконец, главный вопрос: зачем я согласился на поездку?

Когда опасность миновала и машина, прибавив скорость, поехала по заснеженной дороге, я толкнул Люську в бок.

— Можешь открыть глаза.

— Приехали?

— Почти.

Гостиница меня разочаровала. Пока мы добирались до «Камелота», воображение рисовало многоэтажное здание, стилизованное под средневековый замок, с готическими фасадами, башнями со шпилями, стрельчатыми витражами, с многочисленными арками и барельефами снаружи. В действительности ничего подобного я не увидел.

«Камелот» представлял собой трёхэтажное здание, отштукатуренное белой штукатуркой; никаких наружных дизайнерских изысков; даже крыльцо и маленькие балкончики казались до неприличия простыми.

Дорога до главного входа была расчищена от снега, водитель остановил машину прямо у ступеней, в этот момент входная дверь распахнулась.

Нас вышла встречать средних лет женщина с худым заострённым лицом, на котором сияла дежурная приветливая улыбка. Представилась она Юлией Анатольевной, управляющей «Камелота».

Сказав, что к нашему приезду всё готово, Юлия Анатольевна обернулась, и словно из-под земли за её спиной появился сутулый мужичёк с виноватым выражением лица. Его звали Егором Матвеевичем, работал он истопником-хозяйственником. Подхватив наши вещи, Егор Матвеевич спешно занёс их в гостиницу, Юлия Анатольевна продолжала петь соловьём.

Она провела нас в просторный холл, декорированный шкурами и чучелами животных. Потом мы прошли в гостиную: здесь потрескивал камин, пол застлан красивым мягким ковром, вдоль стен тянулись глубокие обтянутые кожей кресла и диваны. На стенах висели головы диких животных и птиц; в одном углу возвышалось гигантское чучело бурого медведя, в другом на меня стеклянными глазами, сохраняя на морде звериных оскал, остро смотрела застывшая рысь.

— Прям какой-то зоологический музей, — сказала мне Люська, когда мы поднялись на второй этаж.

Родителей поселили в крайнем номере левого крыла, нас с сестрой разместили в правом крыле. Люська в семнадцатом номере, я в восемнадцатом. Почему не дали номера рядом, не знаю, но уточнять не стал. Какая разница-то?

Прежде чем уйти, Юлия Анатольевна сказала, что, устроившись, мы можем спуститься вниз и перекусить в столовой.

Отец спросил о Всеволоде Всеволодовиче. Управляющая кивнула.

— Он здесь, но до завтрашнего дня просил его не беспокоить.

— Узнаю старика. Где его номер?

— Они на третьем этаже.

— Они?

— Всеволод Всеволодович и его помощник.

Юлия Анатольевна ушла, родители закрыли дверь, мы с Люськой тоже разошлись по номерам. Первыми делом я планировал позвонить в Москву Алиске, но достав телефон, обнаружил, что исчезла связь. Пришлось зайти к Люське.

— Дай на пару сек свой телефон, мой в отключке.

— И твой тоже? — удивилась Люська. — Мой не ловит.

— Блин, только этого не хватало. Ладно, позже разберёмся, приводи себя в порядок, пойдём, поедим.

Люська пообещала зайти за мной минут через десять. Выйдя из её номера, я прошёлся по длинному коридору, поражаясь царящий вокруг тишине. Неужели в «Камелоте» мало постояльцев? На втором этаже я насчитал двадцать номеров, наверняка столько же номеров и на третьем, а тишина такая, словно ты оказался в подземелье.

В небольшом холле, где вмещалось три кресла, два журнальных столика и несколько кадок с цветами, я обратил внимание на висевшую над одним из кресел массивную горбоносую голову лося с мощными ветвистыми рогами.

Потом захотелось подняться на третий этаж, я даже дошёл до лестницы, взялся за поручень, но подниматься по ступеням не стал. Совсем близко раздался сухой кашель. Я обернулся. Никого нет. Значит, кашляли в одном из номеров. Ага, выходит, постояльцы здесь есть. Это хорошо, а то я начал уже чувствовать себя некомфортно среди этих многочисленных голов убитых животных.

Зачем их навешали на каждом шагу, проходишь мимо, а они так и цепляют тебя колким пристальным взглядом. Оторопь берет! Если долго смотреть им в глаза, начинает казаться, что видишь перед собой не чучела, а настоящих животных. Живых! В какой-то момент даже померещилось, что кабан с открытой пастью и острыми клыками, моргнул. А потом зарычал. Хотя нет, рычанием на самом деле стал очередной кашель из четырнадцатого номера.

К себе я вернулся, пребывая в некотором замешательстве.

Глава вторая

Неспокойная ночь

В столовой, она тоже была выполнена в охотничьем стиле, за длинным столом сидели двое: дядя Саша и его жена — тётя Шура. Дядя Саша был племянником покойной жены Всеволода Всеволодовича. И хотя прямого родства со стариком не имел, в тайне надеялся, что тот считает его близким человеком. Во всяком случае, приглашения дядя Саша получал от старика ежегодно.

Наше появление заставило супругов оживиться, тётя Шура театрально всплеснула руками, вскочила со стула и начала обнимать нас, произнося полагающиеся в таких ситуациях слова.

— Глеб, ты так возмужал за год. Люся, ты похорошела. В каком же вы классе? Уже?! Ой-ой, как быстро летит время.

Дядя Саша спросил, почему не спустились родители, я пожал плечами, сел за стол и на некоторое время в столовой воцарилась пауза. Нарушила её худенькая девушка в чёрном платье, белом фартуке и таком же кипенно-белом чепчике.

Горничная Ада, ей было около двадцати пяти лет, мило улыбаясь, поинтересовалась, чем бы мы с Люськой хотели перекусить? Дядя Саша ухмыльнулся:

— А принеси-ка ты им запечённого поросёнка.

— У нас нет поросёнка, — ответила Ада, не уловив в словах дяди Саши иронии.

— Тогда зачем спрашивать, чего хотят они? Чудачка какая. Неси, что есть и делов-то.

Я попросил чай с бутербродами, Люська яичницу с сыром и какао.

— А мне чайку зелёного ещё прихвати, — попросил дядя Саша.

Как только Ада ушла, тётя Шура продолжила свой допрос: а что, а как, а когда, а почему. Задавала по двадцать вопросов в минуту, и, в половине случаев, не дожидаясь ответов, начинала трещать сама. Рассказывала совершенно неинтересные истории, прерывалась, смотрела на мужа, ища с его стороны поддержки, потом опять переключалась на вопросы, смеялась невпопад. Короче, тётя Шура в своём репертуаре.

Им было по пятьдесят лет, жили они скромно, звёзд с неба не хватали. Интересы дяди Саши сводись к дачным делам: строительство, сад, огород — его стихия. Тётя Шура же была зациклена на здоровом образе жизни; всё, что её окружало, представляло серьёзную опасность для здоровья: еда, вода, воздух, предметы, люди. Из всего тётя Шура умудрялась создавать проблемы. Не упустила она возможность поучить уму-разуму и Люську.

— Люсенька, я бы не советовала тебе есть на ночь глядя яичницу. А тем более, яичницу с сыром. В сыре содержится много плохого холестерина, ты должна это знать. А любая пища, приготовленная на сковороде — чистейший яд.

Люська покосилась на меня. Тётя Шура продолжала гнуть свою линию:

— И тебе, Глеб, лучше отказаться от бутербродов. Выпей зелёного чая без сахара и сразу почувствуешь облегчение.

Не знаю, что она имела в виду, но я чувствовал, что если не проглочу три-четыре бутера и не выпью сладкого чая, то умру с голодухи.

— Ладно, мать, — проговорил дядя Саша. — Не забивай ты им своей наукой голову. Хватит и того, что меня во всём ограничиваешь.

Тётя Шура улыбнулась, кокетливо махнула пухлой ручкой и начала перечислять продукты, которые по её мнению, вредны для человеческого организма. По-моему, она перечислила все известные мне продукты, не упомянув разве что геркулес, гречку и яблоки. Потом заговорила об экологии, колодезной воде, грибах, ягодах, а под конец выдала такую фразу:

— Хорошо, что здесь мы лишены возможности пользоваться телефонами. Никаких там волн и прочих излучений.

— Подождите, — Люська перестала есть принесенную Адой яичницу. — А что не так с телефонами?

— Они не ловят. Разве Юлия Анатольевна вас не предупредила?

— Нет.

— Наверное, забыла. Так вот знайте, в гостинице не ловят телефоны, здесь нет интернета, а единственная связь с внешним миром проводной телефон в кабинете управляющей. Правда, здорово?

— Что в этом хорошего?

— О-ой, Глеб, Люся, вы жертвы цивилизации, она вас поглотила. Уже и дня не можете прожить без своих новомодных игрушек. А, между прочим, группа ученых из этого… забыла название города. Ну, в Канаде он… Они доказали, что отказ от телефонов приводит в норму иммунную систему. Так-то!

Порадовавшись, что без связи буду всего трое суток, я набросился на бутерброд с ветчиной.

— Чудесные будут выходные, — говорила тётя Шура. — Зима, горы, кристальный воздух.

— Ага, мать, холодрыга, снегопад, ветродуй.

— Зато с родственниками сможем пообщаться, а то когда ещё возможность выдастся. Дядя Сева молодец, арендовал гостиницу, не поскупился, решил создать близким людям комфортное проживание.

— Как арендовал?

— Представь себе, Глеб. В «Камелоте» соберутся только свои, и никаких других постояльцев.

— Хм-м, — произнес я, вспомнив чей-то кашель на втором этаже. Значит, кашлял какой-то родственник, или родственница. — А кто приехал в «Камелот»?

— Мы, вы, — начала перечислять тётя Шура. — Пани Вержвецкая…

Вот! Она кашляла, пронеслось у меня в голове. Тут без вариантов.

–…и Ларик. Мы одним рейсом утром прилетели. Ларик так тяжело перенёс перелёт. Бедный! Сидел, ни жив, ни мертв, лицо зелёное, губы дрожат, в глазах ужас. Ларик панически боится летать на самолётах. Должно быть, уже спит, я его напоила настоем валерианы и пустырника.

Дядя Саша зевнул. Воспользовавшись моментом, Люська спешно встала из-за стола и, сделав вид, что едва стоит на ногах, пошла к выходу.

— Всем спокойной ночи.

— Подожди, я с тобой.

— Ребята, — крикнула нам вслед тётя Шура. — Советую принять на ночь по три таблетки активированного угля. Вы слишком много поели, для желудка это стресс.

— Сама ты стресс, — пробормотала Люська, поднимаясь по ступенькам. — Глеб, и угораздило нас сюда притащиться.

— Ни телефона, ни Интернета. Одни горы и снег, — усмехнулся я.

— Скорее бы воскресенье! — Люська скорчила гримасу и высунула язык. — Давай, до завтра. Я на самом деле спать хочу. Спокойной ночи.

***

Несмотря на поздний час, мне не спалось. Кровать была удобной, матрац мягкий, но сон не приходил; я решил, что это связано с новым местом и, устав ворочаться, встал и подошёл к окну.

На улице главенствовала тьма, даже при выключенном свете ничего нельзя разглядеть. Вот так место, размышлял я, усевшись на широком подоконнике, связи с миром, если не брать в расчёт телефон в кабинете управляющей, никакой. Впервые я столкнулся с такими реалиями, в которых мобильные телефоны и ноутбуки играют роль безделушек. Каменный век. Интересно, как раньше люди обходились без этих девайсов? Нет, не в каменном веке, а лет, скажем, шестьдесят назад.

Пытаясь представить будни своего ровесника в середине прошлого столетия, я невольно поёжился. Картина вырисовывалась весьма плачевная.

Шум и крик в коридоре заставили меня мгновенно спрыгнуть с подоконника и пружинистой походкой подойти к двери. Выглянув из номера, я облегчённо вздохнул. Прибыли новые гости деда Всеволода.

— Приветик, Глеб, — улыбнулась мне раскрасневшаяся Ёлка, везя за собой чемодан на колёсиках.

— Привет!

Мать Ёлки Ксения, посмотрела на меня мутноватым взглядом, хмыкнула, но ничего не сказала.

— Прошу вас, — суетилась Юлия Анатольевна. — Проходите. Ксения Игоревна, ваш номер рядом с номером вашей дочери.

— Спасибо, дорогуша, — заплетающимся языком пробормотала Ксения, и я сразу догадался, что она пьяна.

Ёлка закатила глаза и, нагнувшись ко мне, тихо сказала:

— Пока добрались до гостиницы, чуть с ума не сошли. На улице конец света!

— Твоя мама в порядке?

— Не спрашивай, — одёрнула меня Ёлка. — Сам видишь, мама без изменений.

Сочувственно кивнув, я проводил их взглядом и вернулся в номер.

Ксения Игоревна, или просто Ксения (она никогда не представляется полностью) двоюродная сестра моей мамы. Когда-то работала дизайнером, преуспела на этом поприще и, насколько мне известно, вроде бы собиралась открыть собственную дизайн-студию. А потом начались проблемы с деньгами. Они с Ёлкой продали просторную четырёхкомнатную квартиру, купили скромную двушку и стали жить новой, совсем безрадостной жизнью. Моей троюродной сестре Ёлке двадцать лет, три года назад она поступила в институт, проучилась ровно год и была отчислена за неуспеваемость и систематические прогулы. Заветная мечта Ёлки — стать знаменитой писательницей и затмить по популярности саму Джоан Роулинг.

Устав слоняться по номеру я снова лёг. И почти сразу захотелось пить. Пришлось спускаться вниз.

…Минут десять спустя, возвращаясь из кухни, я встретил на лестничном пролёте пани Вержвецкую, тётку матери, и двоюродную сестру деда Всеволода. Её желтоватая морщинистая кожа напоминала мне кожу жабы, маленькие злые глазки сканировали, словно рентген, тонкие губы были плотно сжаты и имели синеватый оттенок.

Вся в чёрном, в неизменной маленькой шляпке с короткой вуалью, седыми кудрями и массивной тростью, она здорово походила на очень старую и очень титулованную особу. Она и причислила себя к титулованным особам, когда сорок лет назад вышла замуж за польского графа и поселилась в Варшаве. Никаких графских привилегий они, конечно же, не имели, пожалуй, кроме утратившего свою силу титула. С тех пор Лидия Ивановна превратилась в пани Вержвецкую, никто не обращался к ней иначе. Десять лет назад граф умер, пани Вержвецкая вернулась в Россию, прихватив из Варшавы материальные ценности и свою неиссякаемую злобу.

Поздоровавшись, я чуть посторонился, думал, старуха молча кивнет и пройдёт мимо. Но нет. Остановилась. Начала рассматривать меня подслеповатыми глазами, задёргала носом, как взявшая след гончая. Потом поднесла к лицу длинные пальцы с нанизанными на них кольцами и хрипло поинтересовалась:

— В каком номере обосновался Сева?

— Он на третьем этаже, а в каком номере, не знаю.

— Какая бестактность! — брызжа слюной, ответила пани Вержвецкая. — Он даже не соизволил лично встретить меня в холле гостиницы. Вместо этого прислал управляющую.

— Нас тоже встречала Юлия Анатольевна.

— То вы, а то я! — прочеканила старуха. — Ладно, ступай, а я спущусь в гостиную, в том склепе, который они называют номером, мне не уснуть.

Держась за перила и стуча по ступеням тростью, пани Вержвецкая начала спускаться вниз. Н-да, характер у бабки портится со скоростью света. Ну, пусть идёт в гостиную, глядишь, в компании чучел почувствует себя в своей стихии.

…На этот раз бессонница отступила, я лёг и вскоре уснул. А спустя час меня разбудил истошный женский крик.

***

Кричала Ксения. Об этом я догадался, когда выбежал в коридор. Там увидел распахнутую дверь её номера, своих родителей, Люську, Ёлку и Юлию Анатольевну. Чуть позже с третьего этажа на крик спустился бледный Ларик.

Ксения сидела на полу, дрожащей рукой убирала со лба пряди волос, уверяя присутствующих, что несколько минут назад видела привидение.

— Мне не спалось, — твердила она, отмахиваясь от дочери, когда та пыталась помочь матери подняться с пола. — Скрипнула дверь, я повернула голову… а там кто-то стоял. Не человек.

— Мама, тебе показалось.

— Дорогуша, я не сумасшедшая. В моём номере было нечто!

— И как нечто выглядело? — на полном серьёзе спросил Ларик, двадцатилетний студент строительного института. Он стоял, прислонившись спиной к стене, смотрел на Ксению сквозь запотевшие стёкла очков и часто моргал.

— Ларик, хоть ты не начинай, — Ёлка чуть не плакала. — Мама, поднимайся.

— Ксения Игоревна, — голос управляющей сделался елейным. — Бога ради, успокойтесь. Должно быть, произошло недоразумение.

— Дорогуша, что ты называешь недоразумением? Я видела, как в номер ворвалось существо… Бесформенное прозрачное пятно… А стоило закричать, оно сразу же исчезло.

Мы с Люськой встали возле родителей. Мама смотрела на Ксению с жалостью, а отец, хмыкнув, развернулся и отправился к себе. Я понял, что означала его ухмылка, он ни на секунду не поверил Ксении. Она пьяна, а в таком состоянии не только призраки привидятся, тут и пришельцев из Космоса встретить можно.

Вскоре ушла и мама. Ларик топтался на пороге.

— Лен, моя помощь нужна?

— Чем ты можешь помочь, — раздражённо бросила Ёлка, сумев наконец усадить мать в кресло.

— Тогда я пойду?

— Иди. — Ёлка даже не посмотрела в его сторону, и Ларика это задело. Он насупился, поправил очки и медленно, слегка прихрамывая, потопал в сторону лестницы.

На повороте он столкнулся с пани Вержвецкой. Как выяснилось позже, умудрившись задремать в гостиной, она проснулась от совершенно бестактного визга, и теперь жаждала узнать, кто та нахалка, посмевшая нарушить её чуткий сон.

— В этом номере я не останусь, — заявила Ксения. — Я переберусь к дочери.

— Зачем к дочери, — быстро говорила Юлия Анатольевна. — У нас достаточно свободных номеров.

— Наверное, будет лучше, если мама этой ночью переночует у меня.

— Как скажете, — согласилась управляющая, пожелала всем спокойной ночи и ушла.

— А номер надо освятить, — бормотала Ксения.

— Пошли, мама, тебе надо поспать.

— Я думала, в гостиницах существуют определённые правила. А здесь бардак! — прохрипела, появившаяся в дверях пани Вержвецкая.

— У нас ЧП, — тихо ответила Люська.

— Извольте объясниться!

— Всё в порядке, — повысила голос Ёлка, выведя мать в коридор. — Расходитесь уже, чего столпились.

— Эй! — пани Вержвецкая подняла трость и стукнула ей по стене. — Ксения, остановись!

Ксения повернула голову и растянула губы улыбке.

— Тётя Лида, и вы здесь, дорогуша. Давайте обнимемся.

Пани Вержвецкая скривилась. Её и без того малопривлекательное лицо превратилось в уродливую маску.

— Я тебе не дорогуша! — взвизгнула она. — С каждым разом ты опускаешься всё ниже. По наклонной идёшь, Ксения. Не думаешь о себе, подумай о дочери. Какой для неё позор — мать алкоголичка.

— Моя мама не алкоголичка, — спокойно ответила Ёлка, хотя я видел, это спокойствие даётся ей с большим трудом. Она вспотела, щёки вспыхнули, губы задрожали.

— Она хуже алкоголички. Когда пьёт мужчина, это отвратительно, а когда пьет женщина — это мерзко!

— Они сами разберутся, — встряла Люська.

Пани Вержвецкая стукнула тростью об пол.

— Ты ещё будешь вмешиваться!

— Не ругайся, тётя, — миролюбиво проговорила Ксения и, не удержавшись на ногах, упала.

— Мерзость! — прошипела старуха, развернулась и прошла к себе в номер. — Мерзость! — орала она уже за закрытой дверью.

— Невменяемая бабка, — Люська покрутила пальцем у виска, и мы помогли Ёлке поднять разревевшуюся Ксению.

— Меня никто не любит, — завывала она. — За что она меня так… Я не пьяная, ты же знаешь, я приболела.

— Мама, я не хочу ничего слышать. Люсь, возьми её под руку. Глеб, закрой, пожалуйста, номер. Спасибо вам.

— Не благодари, всё в порядке.

Немного погодя мы с Люськой сидели в моем номере, обсуждая произошедшее.

— Мне жаль Ксению.

— А мне жаль Ёлку. С такой матерью она постоянно на нервах.

— Глеб, ты говоришь, как эта старая кошёлка.

— Ничего подобного. Кстати о кошёлке, видела, вся бриллиантами увешана.

— Маразм крепчает. Она и спит в них.

— А что думаешь о привидении?

Люська засмеялась.

— Накачалась Ксения изрядно, задремала, сон приснился. Банально. Даже обидно как-то.

Разошлись мы в половине шестого утра. За окном продолжал свирепствовать снегопад, завывала метель. У меня возникло ощущение, что эта ночь никогда не кончится.

Глава третья

Тайна колокольного звона

Ближе к полудню прибыли последние гости: нудный троюродный племянник Всеволода Всеволодовича Илья Васильевич, и Феликс. Шестидесятилетний Илья Васильевич работал в какой-то скучной конторе, целыми днями просиживал в маленькой коморке за узким столиком, копошась в бумагах. У него не было ни жены, ни детей, свою холостяцкую квартиру в Подмосковном Чехове он делил с волнистым попугаем и десятком аквариумных рыбок, за которыми на время отъезда согласилась приглядеть соседка.

Что касается тридцатилетнего Феликса, мне трудно сказать, в каком родстве он состоит с дедом Всеволодом. Скорее всего, седьмая вода на киселе. Даже точно не знаю, где Феликс живёт. Сам он называется разные города: то Москва, то Питер, то Тверь. Странный кадр. На контакт с роднёй не идёт, в большинстве случаев предпочитает отшучиваться, никогда не смотрит в глаза собеседнику, категорически избегая разговоров о своём прошлом.

Понятия не имею, зачем старик приглашает Феликса на свои праздники.

Когда я спустился в столовую, то помимо Люськи застал там пани Вержвецкую, дядю Сашу, разумеется, вместе с тётей Шурой (по ходу они никогда не расстаются), Ёлку, Ларика и отца. Впрочем, отец вскоре ушёл, сказал, что хочет поговорить с Всеволодом Всеволодовичем. Пани Вержвецкая не преминула ехидно заметить:

— Какая бестактность, — произнесла она своё излюбленное словечко. — Мы приняли приглашение, согласились прилететь издалека на его праздник, а Сева так ни разу не спустился к нам. Очевидно, возраст окончательно его добил. Другого объяснения я не нахожу.

— Может, он себя плохо чувствует, — сказала Ёлка, переглянувшись с Лариком.

Поймав её быстрый и осторожный взгляд, Ларик улыбнулся.

— Если ты себя плохо чувствуешь, сиди дома или лечись в больнице. А Сева здесь, значит, нашёл в себе силы и здоровье, но, увы, забыл о такте.

— У меня ночью так голова болела, — протянула тётя Шура. — Так болела.

— И мне не спалось, — дядя Саша потянулся к салатнику, и сразу же услышал резкий голос жены:

— Салат заправлен майонезом!

— Мать, я одну ложечку.

— Нельзя! Там сплошной холестерин, а у тебя поджелудочная.

— Хоть у меня тоже есть поджелудочная, но от салатика я не откажусь, — хохотнув, Ёлка щедро наложила в тарелку салата и начала с удовольствием есть.

Дядя Саша сглотнул, а тётя Шура, словно в компенсацию за запретный салат, положила мужу на тарелку ломтик красного перца, огурец и веточку петрушки.

— Для пищеварения самое то.

— Я ж не кролик, мать. Хоть шницель-то можно?

— Ни в коем случае. Чего удумал! Шницель. Тяжелейшая пища, а у тебя, между прочим, печень.

Пани Вержвецкая, которая успела съесть два шницеля и две порции салата (ела она, несмотря на свою худобу, как лошадь), презрительно хмыкнула.

— Я смотрю, здоровенькими помереть хотите.

— Что вы, пани, — в тон ей ответила тётя Шура. — О каком здоровье может идти речь, когда экология оставляет желать лучшего. Нам бы лет до семидесяти дотянуть, на большее мы не рассчитываем. Кстати, а вам сколько в этом году стукнуло?

Пани Вержвецкая настолько сильно стиснула зубы, что послышался скрежет.

— Сколько ни есть, все мои.

— Да, — вздохнула тётя Шура. — Извините меня.

Пожевав петрушку, дядя Саша с вожделением посмотрел на шницель и выдохнул:

— И я спал, как на иголках. Только засну, сразу вздрагиваю. Засну и вздрагиваю.

— Это от чая, Саша, перед сном ты выпил слишком много чая.

— Да какой там чай. Не спится на новом месте. Никто не в курсе, здесь поблизости есть церквушка или храм?

Пани Вержвецкая вскинула брови.

— Церковь, здесь?! Не думаю.

— А почему вы спросили про церковь? — полюбопытствовала Ёлка.

— Да, понимаешь какое дело, под утро, часов шесть уже было, спустился я вниз, прохожу мимо гостиной и слышу колокольный звон.

— Ничего себе, — удивился Ларик.

— Показаться вам не могло? — спросила Люська.

— Нет, конечно, тем более пани Вержвецкая его тоже слышала. Ведь так?

Старуха посмотрела на дядю Сашу как на человека, сошедшего с ума. В её глазках заплясали бесноватые огоньки, а губы посинели больше обычного.

— Не понимаю, о чём вы говорите.

— Ну как же, — удивился дядя Саша. — В шесть утра, пани, я проходил мимо гостиной.

— И что?

— И раздался отчётливый колокольный звон.

— А я здесь причём?

— Но вы в это время находись в гостиной. Стояли у окна, смотрели на улицу.

— Вздор! Какой вздор! В шесть утра я спала у себя в номере.

— Подождите…

— И ждать нечего. Сумасбродство какое, утверждать, что я находилась там, где не могла находиться в принципе.

Тётя Шура толкнула дядю Сашу локтем в бок и знаком показала, чтобы он сменил тему. Но тот не собирался отступать. Помахав перед собой указательным пальцем, он внимательно посмотрел на старуху. Пани Вержвецкая выдержала его взгляд. Непродолжительное время оба молчали. Наконец дядя Саша повторил:

— Я видел вас в гостиной.

— Безумство! — старуха встала, взяла трость и направилась к выходу. В дверях она остановилась и, не скрывая улыбки, прочеканила: — Мой вам совет, пересмотрите свой рацион, иначе вам грозят серьёзные проблемы. — И чуть погодя добавила: — Мужчинам вашего возраста время от времени полезно есть мясо, несмотря ни на что.

И ушла, оставив после себя едва уловимый запах терпкого парфюма.

— Слышала? — обратился к жене дядя Саша.

— Слышала.

— И как тебе это нравится. Спала она, видите ли. А я что, слепой?

— Или действительно ошиблись, — заметил Ларик.

— А как ты себе это представляешь? Ну ответь, как можно с кем-то спутать эту ведьму.

— Саша!

— Подожди, мать, пусть он мне ответит.

— А вы с ней разговаривали? — Ёлка намазала на хлеб толстый слой масла и откусила от бутерброда большой кусок.

Тётя Шура аж подскочила.

— Леночка, там же полно холестерина.

— И пусть. Так как, дядь Саш, разговаривали?

— Нет. Говорю тебе, мимо проходил, а она спиной к входу стояла.

— То есть, лица вы не видели?

— Не видел.

— Что и требовалось доказать.

— Да идите вы все! — Вспыхнул дядя Саша, встав из-за стола. Он так ни к чему и не притронулся, кроме зелени, овощей и морковного салата, который для супругов, по личной просьбе тёти Шуры приготовил повар «Камелота» Гурам. — Можно подумать, в гостинице полно старух, в чёрных одеждах, шляпках, опирающихся на трость. Она это была. Она!

Вскоре в столовой появилась вторая горничная Яна. Ларик не замедлил обратиться к ней с вопросом о церквушке.

Яна сильно удивилась и заверила всех, что поблизости нет ничего, откуда бы мог раздаваться колокольный звон.

— Ближайшее здание находится внизу, в десяти километрах от «Камелота».

Тётя Шура пребывала в растерянности. Слова мужа о колокольном звоне и встрече с пани Вержвецкой навели на нехорошие мысли. Себя она чувствовала несколько виноватой. Может, и правда, думала она, поднимаясь на этаж, время от времени мужу можно разрешать есть любимую еду? На полпути она остановилась, потопталась в замешательстве у одной из дверей и, резко развернувшись, спустилась в столовую. Прихватив пару шницелей, тётя Шура поспешила подняться к себе, загладить, так сказать, вину перед дядей Сашей.

В столовой нас осталось четверо, мы с Люськой переговаривались ни о чём, тогда как Ларик с Ёлкой упорно изображали глухонемых. Сидели, как изваяния, смущённые, понурые, поглядывали друг на друга исподволь, и если взгляды пересекались, то Ёлка густо краснела, а Ларик вздыхал и начинал протирать очки.

Толкнув меня под столом ногой, Люська кивнула на выход. В холле она прошептала:

— Мы там лишние, видел, что творится.

— На что намекаешь?

— Тут и намекать нечего. Любовь. Хи-хи! Смотреть на них смешно, такое впечатление, им по пять лет.

— Что думаешь по поводу колокольного звона?

Люська подошла к стене, провела кончиками пальцев по волчьей морде и, задумчиво повела плечами.

— С голодухи у него могли начаться глюки.

— А если серьёзно?

— Я не шучу, Глеб. Сам подумай, какой, блин, колокольный звон в этой глухомани?

— По-твоему, он и её не видел?

— Вержвецкую? Не знаю… Впрочем… да ну, Глеб, неохота мне всякой фигнёй голову забивать. Пошли на улицу лучше, посмотрим, в какую сказку нас занесло.

***

В номере я пробыл минут пять, оделся, положил в карман на всякий случай телефон (хотя его бесполезность здесь очевидна), взял прихваченное из столовой яблоко и вышел в коридор. На первом этаже мы с Люськой встретили Всеволода Всеволодовича в компании Ивана. Неожиданная, скажу я вам, встреча. За тот год, что мы не виделись, дед нисколько не изменился: такой же орлиный взор, шапка седых волос, чуть сутулая спина, высокомерие во взгляде. Помощник Иван, высокий плотный мужчина неопределённого возраста, немного располнел, на висках появились залысины.

— А вот и наша молодёжь, — радостно — именно радостно! — сказал Всеволод Всеволодович, положив мне руку на плечо. — Давненько не виделись. Выросли-то как. Людмилка — красавица.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Люська первое пришедшее в голову.

— Соответственно возрасту. Вчера давление подскочило, весь день из номера не выходил, сегодня полегчало. Гостиница на вершине, здесь другой воздух, давление… — Старик нагнулся ко мне и, подмигнув, добавил: — Сто раз успел пожалеть, что затеял с размахом отпраздновать юбилей. Ей Богу, надо было всех дома собрать. Да что теперь об этом. Ваня, можешь идти, а я с молодёжью пообщаюсь. Вы не против?

— Да нет, всё равно заняться нечем, — ляпнула Люська.

— А куда намылились?

— Хотели осмотреть окрестности.

— Хорошее дело. Правда, осматривать здесь нечего. Горы и снег. Снег и горы. Пойдёмте в малую гостиную, потолкуем маленько. Пойдемте-пойдемте, уважьте старика.

Стянув верхнюю одежду, и переглянувшись друг с другом, мы с Люськой поплелись за Всеволодом Всеволодовичем.

Малая гостиная располагалась сразу за библиотекой. Сейчас она была пуста; мы устроились в удобных креслах, старик огляделся и, морщась, признался:

— С чучелами они переборщили. Слишком много их, согласны?

Я кивнул.

— Чего это вы неразговорчивые такие, рассказали бы, как и что. Год целый не виделись.

Не знаю, как с этим обстоят дела у других, а я всегда теряюсь, когда пожилые люди предлагают рассказать им о своих делах. О чём мы можем рассказать восьмидесятилетнему старику? Как тусим с друзьями и на какие темы с ними общаемся? Так об этом не расскажешь: разные поколения, разные интересы, дед нас попросту не поймёт. А говорить о погоде вроде как глупо.

— Учитесь хорошо? — пришёл нам на помощь Всеволод Всеволодович, очевидно, догадавшись что ни у меня, ни у Люськи не получается найти тему для беседы.

— Когда как, Всеволод Всеволодович.

— Какой я вам Всеволод Всеволодович. Я ж вам дед. Хоть и троюродный, но дед. Так меня и зовите — Дед.

Повисла пауза.

— Ночью я шум слышал, кто-то кричал.

— Ксения кричала, — я пересказал Деду о ночном происшествии.

— Не смогла, значит, остановиться. Э-эх!

Ещё немного Дед помучил нас скучными вопросами, и вдруг обронил такую фразу:

— У меня самого под утро видения начались. Проснулся, и вроде как звон услышал.

Люська напряглась.

— Какой звон?

— Колокольный. Будто где-то колокол звонит. Приглушённо так звонит. Даже с кровати встал, к окну подошёл, а там… мать честная — чернота!

— И долго звонил колокол?

— Минуты полторы. Я уже хотел Ивана позвать, думал, с ума схожу, а потом тишина. Спросонья, что ли, почудилось? Старею я, ребятки. А вы на ус мотайте, пока молодые, берите от жизни всё. Ну, идите. Идите, гуляйте. Ивана там кликните, пусть сюда подойдёт.

Ивана мы позвали, а минуту спустя встретили в холле Юлию Анатольевну. Спросив у управляющей о колокольном звоне, я был сильно удивлен, когда она ответила вопросом на вопрос:

— Где ты нашёл эту информацию, в Интернете вычитал?

— Гм…

— В Интернете, — кивнула Люська. Как обычно соврала и не покраснела.

— Что ж, не лучшая реклама нашей гостинице, но, легенда есть легенда. Она имеет право на существование.

Неожиданный поворот и жутко интригующий. Выходит, мы попали в точку, и сами того не сознавая затронули какую-то легенду связанную с «Камелотом». Интересно-интересно. Как бы теперь выведать более подробную информацию, разговорив управляющую.

— В Интернете много противоречий, на разных сайтах легенду подают под разными соусами, — говорил я, наблюдая за реакцией Юлии Анатольевны. — А хотелось бы узнать ту самую, настоящую.

— Рассказывать в принципе не о чем. Лет двести назад здесь было горное поселение, а на месте, где сейчас стоит «Камелот» стояла часовня. После мощного землетрясения, жилища были разрушены, погибло всё местное население. Но, что интересно, часовня осталась нетронутой. Так и простояла до тех пор, пока время окончательно её не разрушило. По легенде место считается особым, здесь категорически запрещается строить жилища и даже ступать там, где когда-то стояла часовня. Но сами понимаете, легенды это всего лишь вымысел тех, кто их придумывает. Да, по легенде «Камелот» построили именно на месте часовни, но ведь нет неопровержимых доказательств или свидетельств того, что часовня существовала. А разгуливающие по Интернету истории наших бывших постояльцев о якобы доносившемся по ночам колокольном звоне, я считаю полнейшей нелепицей.

— Значит, были те, кто слышал звон?

— Были те, кто уверял, что слышал звон. Я не верю. Сколько лет работаю в «Камелоте» и ничего подобного не замечала. Ребят, двадцать первый век, разве можно верить легендам? У одних людей очень богатая фантазия, у других способность верить всему, что слышат. Отсюда и рождаются слухи.

— А какие слухи рождаются чаще остальных?

Юлия Анатольевна вздохнула и посмотрела поверх моей головы.

— Самый распространённый и нелепый касается как раз колокольного звона. Утверждали, что он является предупреждением. Мол, если колокольный звон раздастся ночь, жди беды. И привидений упоминали, паранормальные явления, и инопланетных существ. Короче говоря, кто на что горазд.

— Ксения ночью уверяла, что видела нечто.

— А сколько она перед этим выпила? — перебила меня Юлия Анатольевна.

…На улице Люська слепила снежок и выжидательно посмотрела на меня.

Глава четвёртая

Незнакомка в окне

— В привидения и инопланетян я не верю, а ночной звон колокола наводит на мысли.

— Не ты ли говорила, что дядю Сашу глючило с голодухи?

— Тогда я не знала, что звон слышал и Дед.

— Да, — согласился я. — Тупик вырисовывается.

— Легенду отметаем, здесь даже без вопросов.

— Почему?

— Глеб, я сильно сомневаюсь, что двести лет назад здесь было поселение. Не верю. — Люська осмотрелась, подбросила снежок и пнула его ногой.

— Так или иначе, заморачиваться не советую. В воскресенье мы отсюда свалим и больше никогда не увидим «Камелот».

— Ну да, наверное, ты прав.

— Не наверное, а точно.

Мы шли по расчищенной дороге вдоль полутораметровых сугробов, поражаясь их величию и неприступности. В некоторых местах покрытые заледенелой коркой сугробы достигали двух-двух с половиной метров в высоту. Эдакие белые монстры, скрывающие в себе мощь и опасность.

Безоблачное небо казалось холодным и глубоким, в нескольких местах его подпирали (или протыкали) заснеженные пики гор. Со стороны смотрится красиво, я даже сделал несколько снимков, но если вдуматься хорошенько и отбросить всю романтику, то вырисовывается не очень радужная перспектива. Пики гор, царство снега, отдалённость от цивилизации, опасный горный серпантин. Всё это настораживает и производит не совсем приятное впечатление. А вдруг случится обвал, снег сойдёт с гор и завалит гостиницу? Возможно ли такое? А вдруг землетрясение или ещё какая-нибудь напасть?

Да что это со мной, откуда столько хандры и меланхолии, неужели слова управляющей так подействовали. Соберись, Глеб, внушал я себе, пока мы с сестрой шли до ворот, а после решили свернуть и дойти до торца здания.

— О чём задумался?

Я признался, что с самого вечера ощущаю тревогу.

— Сам сказал, в воскресенье свалим отсюда. Забей.

Обойдя гостиницу, мы услышали рычание мотора, это Егор Матвеевич на снегоуборочном тракторе расчищал дорогу. Заметив нас, он махнул рукой и улыбнулся. Я тоже поднял руку, кивнул и сразу же заметил на снегу следы. Они тянулись вдоль всей опалубки, которую Егор Матвеевич ещё вчера расчистил либо лопатой, либо снегоуборщиком. Перед поворотом густо росли ели, поэтому мне не удалось увидеть, где заканчиваются следы. И скорее всего, я не стал бы на них зацикливаться, если бы не присутствовало одно «но». Вчера, когда Егор Матвеевич заносил в гостиницу наши вещи, я обратил внимание на его обувь, точнее, на слишком маленький размер обуви. Сейчас же по слегка запорошенной снегом опалубке тянулись огромные следы, принадлежащие человеку с сорок четвёртым или сорок пятым размером обуви. Вопрос первый: кому они принадлежат? Вопрос второй: зачем этому человеку понадобилось идти в еловые заросли?

Из разговора с Дедом я узнал, в гостинице помимо управляющей, Егора Матвеевича, двух горничных — Ады и Яны — и повара Гурама, нет обслуживающего персонала. Только гости юбиляра. А если мыслить логически, то, спрашивается, зачем гостям оставлять следы на снегу? Насколько мне известно, из гостиницы вообще никто не выходил на прогулку. Или я ошибаюсь?

Люська предположила, что следы мог оставить Гурам.

— Стой здесь, я сейчас.

— Глеб, не ерунди.

— Я хочу проверить.

— Блин, ты как маленький. Глеб! Дались тебе следы.

Отмахнувшись, я двинулся вперёд, стараясь идти след в след. Люська потопала за мной.

— Я понимаю, — раздражённо говорила она, — заняться здесь нечем, скука давит со всех сторон, но становиться параноиком тоже не вариант.

— А кто параноик? Я просто пытаюсь удовлетворить любопытство.

— Нездоровое любопытство. Кто бы ни оставил следы, тебе-то что?

Мы уже добрались до угла и намеривались свернуть, но внезапно из-за угла выскочил Феликс.

— А-ай, — вскрикнула Люська, подавшись назад. — Напугал.

— Это вы? — глумливо спросил Феликс, осмотрев нас с ног до головы.

— Как видишь.

— Чего ищите?

— Ничего. Гуляем.

— А-а… Ясно.

— А ты как сюда попал?

— Прилетел с другой планеты взять для анализа ваш грунт, Земляне. Вопросики у вас, ёлы-палы. Гулял я здесь. — Феликс насмешливо смотрел мне в глаза и после каждой фразы делал паузы.

— Хорошенькое место для прогулки ты выбрал, — хохотнула Люська. — Ещё бы на вершину горы забрался.

Феликс выдавил неприветливую улыбку.

— Отлична идейка, сестрёнка, спасибо за подсказку. В следующий раз прихвачу с собой альпинистское снаряжение и полезу в небеса. Составите мне компанию, а? У-ух ты, продрог я что-то, возвращаться пора. Бывайте!

— Ещё увидимся, — крикнула ему вслед Люська.

— На вершине горы.

— Ты веришь, что он здесь гулял? — спросил я у сестры, когда Феликс скрылся.

— Сейчас узнаем, — Люська зашла за угол и поддела носком сапога снег. — Точно гулял. Во сколько следов.

— Тогда он шизанутый, какой смысл гулять здесь?

— Может, он своих тараканов решил проветрить.

— Каких тараканов?

— Тех, что в голове живут.

У главного входа, прислонившись спиной к поручню, стоял Егор Матвеевич. Сдвинув пышную енотовую шапку практически на глаза, он доедал пирожок с мясом.

— Нагулялись? — спросил он, сладко зевнув. — Или только аппетит нагуляли?

— Скучно у вас, — протянула Люська.

— Сейчас не до веселья. И на лыжах не сходить, и погулять толком негде — замело, как перед светопреставлением. Снег чистить не успеваю. А тут ещё прогноз слушал, опять снегопады обещали. Что ты будешь делать!

— Не позавидуешь вам, — я встал сбоку от Егора Матвеевича, незаметно разглядывая его широкое, покрытое мелкими морщинами лицо. На вид открытый, бесхитростный человек, а там, кто его знает. Интересно, будет ли он со мной откровенен? Попробовать стоит. И я рискнул. Сняв перчатки и поправив шапку, лениво спросил:

— Про ваш «Камелот» в Инете такие ужасы пишут, прям не гостиница, а замок с привидениями.

Егор Матвеевич прыснул.

— А это и есть замок с привидениями. Ни дать, ни взять — заколдованное место.

— Вы верите слухам?

— Слухам нет, а собственным глазам — верю.

Прочитав на моем лице густую заинтересованность, Егор Матвеевич быстро оглянулся, поманил меня пальцем и прошептал:

— Тут, брат, такие дела творились. О-о-о! Тебе лучше и не знать. Крепче спать будешь.

— Какие дела, расскажите, — взмолилась Люська.

Егор Матвеевич снова покосился на входную дверь.

— Проблем лишних я не хочу, Юлия баба строгая, с гонором, узнает, что распространяюсь, вмиг выгонит. Это она с постояльцами любезная-разлюбезная. А с другими не церемонится. Что ты! Иной раз рявкнет так, мурашки по коже.

— А где здесь можно спокойно поговорить, чтобы Юлия Анатольевна нас не заметила?

— Не о чем нам разговаривать, — тон Егора Матвеевича сделался жёстким, лицо стало суровым. — Не надо вам всего знать.

— Зачем тогда вообще интриговали, не пойму. — Люська прищурила глаза. — Или соврали?

— Я? Соврал? Если хотите знать, в прошлом году в гостинице постоялица одна с ума сошла.

— Как?

— А как с ума сходят. В одночасье. Приехала с мужем летом на пару недель, и всё вроде нормально у них было, а потом, ночью, шум на всю гостиницу подняла, орала, как резаная. Я думал, помрёт баба, смотреть на неё страшно было.

— Что произошло?

— Она из номера ночью вышла, хотела в библиотеку пройти, книжку взять. Спустилась вниз, открыла дверь, а там…

— Егор Матвеевич, ну давайте уже, договаривайте.

— Уверяла, что увидела в библиотеке саму себя.

Люська пошатнулась. Я неотрывно смотрел на мужичка.

— Саму себя, понимаете?

— Не совсем.

— Никто её тогда не понял. А она клялась, что видела себя, и вроде бы та женщина, улыбнулась ей, протянула руку и стала приближаться. Нервы естественно не выдержали: визг, крик, истерика.

— А потом?

— Утром муж увёз. Хорошо помню, выводит её из гостиницы, поддерживает под руку, а она, будто неживая. Глаза в одну точку смотрят, руки подрагивают, и шепчет что-то под нос. Сбрендила, тут и думать нечего.

Взглянув на Люську, я понял, что она напугана до полусмерти. Меня же, вопреки ожиданиям, рассказ Егора Матвеевича не воодушевил. Шита эта история белыми нитками. Подумаешь, постоялица уверяла, что видела своего двойника. Говорить она могла что угодно, где доказательства, факты? Их нет. Далеко ходить не надо, достаточно вспомнить вчерашнюю истерику Ксении.

Но Егора Матвеевича вдруг потянуло на откровения. Спустившись по ступенькам, и поманив нас за собой, он зачастил:

— Осенью семья из трёх человек в «Камелоте» остановилась. Родители и сынишка. Шустрый такой мальчонка, Вадиком звали. И чего приключилось, вбегает как-то Вадик в гостиную и кричит срывающимся голоском, что мамка его стоит на балконном поручне, вроде вниз прыгнуть собирается. Парнишка плачет, ножками топает, а потом смотрит, мать с отцом в креслах сидят. Ну, вопросы всякие начались: что, как, может, привиделось, причудилось. А Вадька твердит, нет, в номере мама была, стояла в белом платье на поручне, улыбалась ему и хотела прыгнуть вниз. Поднялись в номер, там никого нет. Балконная дверь закрыта.

— Мальчишка тоже свихнулся?

— Нет, ему успокоительного дали, до вечера поспал, за ужином и не вспоминал об утренней истории. Ребёнок, чего с него взять. Взрослые насторожились, потребовали другой номер, устроили скандал Юлии. И уехали на четыре дня раньше запланированного срока.

Люська зачерпнула снег и поднесла его к щекам.

— Страсти какие вы рассказываете.

— Так сами просили, я вас не неволил.

— И что, по-вашему, произошло на самом деле?

— Место для строительства гостиницы выбрали плохое. Здесь часовня была…

— Мы в курсе, — перебил я.

— Как колокольный звон раздастся, так всякая дребедень в скором времени начинается.

— Вы тоже слышали звон?

— О чём и речь, — оживился Егор Матвеевич. — Летом в полночь его услышал, и через несколько часов женщина в библиотеку спустилась. И осенью за день до истерики Вадика опять звон колокольный был. Предупреждение. А вы говорите. Такое вот наше житьё-бытьё.

— Егор Матвеевич, сегодня ночью вы ничего не слышали?

— Бог миловал, спал крепко, даже не просыпался.

…Заходить в гостиницу нам расхотелось. Мы снова дошли до ворот, постояли немного, разглядывая горы, чистое небо, обледенелые еловые лапы, и никак не могли решиться заговорить друг с другом. Так и стояли молча, переваривая услышанное, внушая себе, что всё сказанное Егором Матвеевичем чистой воды вымысел. В это очень хотелось верить.

***

Появление Ильи Васильевича у ворот произвело эффект неожиданности. Его шагов мы не услышали, то ли он крался по-кошачьи бесшумно, то ли мы настолько глубоко отстранились от реальности, сказать трудно, но факт остаётся фактом: когда я обернулся, сразу увидел недовольное лицо Ильи Васильевича. В сером пальто с поднятым воротником, вязаной шапке и длинным шарфом, несколько раз обмотанным вокруг шеи, он мне напомнил ожившего и рассерженного снеговика.

— Вот что значит, людям некуда девать деньги, — чётко произнес он, своим занудным голосом. — Нет, я бы ещё мог понять обычную гостиницу в черте города, но «Камелот». Извините, это ни в какие ворота не лезет.

— Чем вам не понравился «Камелот»? — спросила Люська.

— Не в том дело, Люда, здесь надо зрить в корень. Понимаешь, это великолепие, — Илья Васильевич очертил в воздухе полукруг, — должно приносить хозяевам доход. Предположу, что доход неплохой. А сейчас половина номеров пустует, и всё по прихоти нашего Всеволода Всеволодовича. Арендовал на три дня «Камелот». Страшно представить, сколько моих зарплат он отдал за аренду.

— Вообще чужие деньги считать нельзя. — Люська не хотела его обидеть, но Илья Васильевич, неверно истолковав её слова, обиделся.

— Думаешь, я старый завистник и мне не дают покоя его миллионы? Нет, Люда, я не завидую Всеволоду. Я тридцать четыре года работаю в конторе, люблю свою работу, и как банально не прозвучит, жизнь готов за неё отдать. У меня же ничего больше нет. Живность? Так я их вижу в лучшем случае час-полтора в сутки. Друзья? Не обзавёлся. Родственники? Сами понимаете, общение с родственниками не моя тематика. Есть только работа. И есть деньги, которые я там получаю. Деньги, — повторил Илья Васильевич, повернувшись лицом к гостинице. — Живу на них скромно, почти бедно. А тут вдруг гостиница в горах — своеобразный шик. Мелочь, конечно, для Всеволода, пыль, но другим такие щедроты не по карману.

Развернувшись, Илья Васильевич не спеша пошёл в сторону высокой ели, ссутулился, руки сунул в карманы пальто.

— Он и в прошлом году с кислым лицом сидел. Улыбнулся бы хоть для разнообразия.

— Его уже не переделать. Пошли, — я сделал несколько шагов и взгляд сам собой метнулся на одно из окон на втором этаже.

Всё произошло довольно быстро, буквально за секунду, но, тем не менее, я хорошо успел разглядеть в окне женское лицо. Придерживая рукой занавеску, женщина смотрела на меня, а когда взгляды встретились, молнией отпрянула от окна. Сейчас там слегка покачивалась занавеска.

— В каком номере остановилась тётя Шура? — спросил я у Люськи.

— У-у… На третьем этаже…

— Не-е, тогда не подходит. Слушай, то окно не Ёлкино?

— Которое?

Я уже хотел вытянуть руку и указать на оконце, как внутри что-то оборвалось и тело бросило в жар.

— Глеб, ты чего? О каком окне ты говорил, Глеб!

— Не может быть, — шептал я.

— Ты меня пугаешь.

— Это мой номер, Люська, — крикнул я, сорвавшись с места. — Мой номер!

— Подожди. Глеб, да остановись, что случилось?

В холле я чуть не налетел на Феликса. Он опять собирался выйти на улицу, и когда я дёрнул на себя дверь, состроил такую гримасу, как будто я пытался его убить. На лестнице я встретил отца.

— Глеб, ты мне нужен.

— Не сейчас, пап.

— Глеб, постой, — кричала из холла Люська.

Пани Вержвецкая вышла из своего номера; моё шумное появление заставило её насторожиться и спешно прижаться спиной к стене.

— Что за бестактность и неорганизованность!

Наплевав на её ворчание, я рывком распахнул дверь, уставившись на занавеску. Всё верно, минуту назад именно от этого окна отстранилась женщина в белом. Не уверен, что она полностью облачена в белые одежды, но на голове у неё точно была белая косынка или платок. Но что ей здесь понадобилось, с какой целью зашла ко мне, таращилась в окно, а потом позорно бежала? Стоп! И кто это мог быть? Я начал судорожно перебирать в голове всевозможные варианты. Ёлка, Ксения, горничная Ада, горничная Яна…

— Глеб, — Люська вбежала в номер и привалилась к распахнутой двери. — У тебя с головой всё в порядке?

Я рассказал про незнакомку у окна. Люська закрыла дверь и подскочила к окну.

— Перепутать не мог?

Вместо ответа я зло бросил:

— Смотри на улицу, я сейчас.

Проверить стоило, во избежание всяческих сомнений и кривотолков. Я вышел на улицу, спустился по ступеням, задрал голову и махнул сестре рукой. Люська тоже махнула.

— Ты меня видела? — спросил я, вернувшись в номер. — И я тебя видел. А перед этим видел тётку. И только не надо мне говорить про глюки или разыгравшееся воображение.

— Проверь, вещи на месте.

— Что? — я удивлённо посмотрел на сестру.

— Вещи, говорю, проверь.

— В «Камелоте» не так много женщин, и почти все приходятся роднёй, — я открыл шкаф.

— Дальней роднёй, — задумчиво ответила Люська, рассматривая широкий подоконник.

— Вещи на месте.

— Есть ещё персонал: управляющая, горничные.

— Юлия Анатольевна исключается. Та женщина… Она была молодая, лицо худое. Вроде бы. Я не успел разглядеть.

— Будет тебе урок на будущее, уходя, закрывай номер. Помнишь, Алиска рассказывала, как в Турции горничная у них из номера часы и телефон стибрила?

— Помню, но здесь совсем другое.

— То есть ты уверен, что в твой номер женщина проникла не с целью поживиться чем-нибудь ценным?

— Самый ценный у меня телефон, и он в кармане. А мои шмотки её вряд ли могли заинтересовать.

— Не скажи, Глеб, не скажи, — Люська села на корточки, заглянула под кровать, потом проверила шкаф и поочерёдно открыла дверки двух прикроватных тумбочек.

Я снял шапку, бросил её в кресло и увидел у круглой ножки чёрную зажигалку.

— Глеб, я могу ошибаться, но, по-моему, мы вляпались в неприятную историю. И ещё, — Люська опасливо осмотрела номер и тихо спросила: — Тебе не кажется, что время идёт слишком медленно? Неправдоподобно медленно.

Глава пятая

Праздничный салют

Ужин в честь юбиляра начался с торжественного прохода гостей в столовую, где в самом центре стоял красиво сервированный стол. В глаза бросалось изобилие блюд.

Облаченный в смокинг Всеволод Всеволодович, подтянутый и бодрый, он словно скинул пару десятков лет, сидел во главе. По левую руку от старика устроился Иван, справа села пани Вержвецкая. Мы с Люськой заняли свои места одни из последних.

По большому счёту праздничный ужин прошел зачётно. Драйва, конечно, не хватало, но учитывая, что большинство присутствующих далеко не подростки, ждать от них каких-нибудь безумств и крутой веселухи было бы глупо.

Всеволод Всеволодович пребывал в ударе: много шутил, смеялся, травил анекдоты и требовал, чтобы все участвовали в разговоре.

— Феликс, — обратился он к притихшему парню. — Ты ничего не ешь, молчишь, всё в порядке?

— Д-да, — рассеяно ответил Феликс, одарив Деда беспомощной улыбкой. — Предлагаю выпить за ваше здоровье.

— Хи-хи-хи, — рассмеялась тётя Шура. — Какой своеобразный тост. Вы только вдумайтесь, друзья мои, иногда мы выдаем такие ляпсусы. Феликс сказал «Выпьем за здоровье». Хи-хи… А я поставлю вопрос иначе, совместимы ли эти вещи: спиртное и здоровье?

— Мать, не начинай, — шёпотом попросил дядя Саша.

— Подожди, Саша, я хочу внести ясность. Друзья, после каждого глотка спиртного, кислород прекращает поступательные действия к клеткам головного мозга, и как следствие происходит гидроксия…

— Гипоксия, — поправил её Ларик. — То есть кислородное голодание.

— Хм… Гипоксия. Именно гипоксию мы ошибочно воспринимаем расслабляющим эффектом, а в это самое время мозг уменьшается в объёме, и гибнут десятки тысяч электронов.

— Может быть, вы имели в виду нейроны? — с лёгкой усмешкой спросил Ларик.

— Нейроны, — согласилась тётя Шура и смутилась.

— И зачем нам знать, что происходит в мозгу, позвольте вас спросить? — пани Вержвецкая подняла бокал и улыбнулась: — За тебя, Сева! Твоё здоровье!

Ксения больше пила, чем ела, и примерно через час начала поздравлять всех с Новым годом. Ёлка хотела увести мать в номер, но та воспротивилась.

— Оставь меня в покое, дорогуша, я отлично себя чувствую. А давайте выпьем за нашу тетю Валю.

— Мама, какая тетя Валя, что ты говоришь?!

Ксения засмеялась, махнула рукой и уставилась на пани Вержвецкую.

— А эту бабку я, кажется, знаю. Она у нас бухгалтерский учет в институте вела.

Пани Вержвецкая нашла в себе силы, чтобы проглотить оскорбление и смолчать. А вот Всеволод Всеволодович громко рассмеялся, хлопнул в ладоши и предложил всем немного передохнуть.

— Передохнуть или передохнуть? — неожиданно громко спросила Ксения. — Договаривайте, на какой слог ударение ставить: на третий или на четвёртый.

— На последний слог, — хмуро ответил Дед.

Гости разбрелись по первому этажу. За время их отсутствия Яна и Ада заменили посуду, сменили салфетки и даже успели пропылесосить.

Я откровенно скучал, краем уха прислушиваясь к разговорам разбившихся на группы родственников.

В гостиной у камина напротив друг друга сидели пани Вержвецкая и Дед.

— Прага — чудесный город, — говорила старуха. — Ты знаешь, наверное, я смогла бы там умереть.

— Что ты, Лида, зачем сегодня говорить о смерти. Не надо.

— Какие там храмы, Сева. Ты бы видел! В одном из них я чуть не лишилась дара речи. Мозаика, фрески, скульптуры, бесподобный алтарь, своды. А какие завораживающие витражи, Сева! Красота неописуемая, это надо видеть собственными глазами. Я хотела сделать фотографии, но мне не разрешили.

Чуть поодаль от престарелой парочки вели непринуждённую беседу Илья Васильевич и дядя Саша.

— А деньги на деревьях пока не растут, — плаксиво тянул Илья Васильевич. — Пенсия крохотная, продукты с каждым днём дорожают. Опять же квартплата сколько сжирает.

— Да, старик, денег всегда не хватает. Мы с Шуркой решили к домику на даче веранду пристроить. Рассчитали всё, вроде хватало. А потом началась свистопляска: гравий подорожал, песок пришлось покупать в дальнем карьере, ближний закрыли. Доставка на тысячу дороже. Плюс Семёныч меня с вагонкой продинамил. Хорошо у меня лаги были и рама. Шифер сосед за полцены продал.

Тётя Шура с мамой разговаривали в библиотеке. Точнее монолог вела тётя Шура, мама её слушала, изредка кивая.

— Есть у меня, Маша, рецепт вкуснейших котлет из моркови и капусты. Пальчики оближешь! Для желудка не вредно, можно со сметаной есть, но лучше с соевым соусом. Ты знаешь, как приготовить соус в домашних условиях? Не знаешь? Господи, Маша, да как же вы живёте. Запоминай: берешь килограмм репы…

ёлка, Ларик и Люськи расположились в маленьком холле напротив столовой. Они играли в карты и смеялись; в основном взрывы смеха раздавались, когда Ларик оставался дураком.

Отец поднялся в номер, Иван сидел в углу гостиной, читал электронную книгу, Феликс, одевшись, собирался выйти на улицу.

Решив позвонить Алисе, я прошёл в кабинет управляющей.

Связь была на грани катастрофы, постоянный треск, свист, щелчки, прерываемые быстрыми гудками.

— Такое иногда случается, — виновато сказала Юлия Анатольевна. — Попробуй позвонить завтра.

Не оставалось ничего другого, как вернуться в гостиную и продолжать скучать.

…Вскоре ужин продолжился. На этот раз сытые гости вели себя несколько лениво, часто зевали, нахваливая стряпню Гурама.

Оживление прошлось по столовой, когда Всеволод Всеволодович объявил, что через десять минут на улице начнётся праздничный салют в его честь.

Все поспешили за верхней одеждой. Пани Вержвецкая попыталась отказаться от выхода на улицу, но Дед пообещал затаить на неё обиду, и она, скрепя сердце и, постукивая тростью, поплелась облачаться в свои меха.

Тогда никто не подозревал, что очень скоро веселье омрачится непредвиденными обстоятельствами…

***

Пиротехникой на улице занимался Иван с Егором Матвеевичем. Я пытался им помочь, но меня попросили не мешать.

— Подожди, — крикнул Иван, когда я отошёл на значительное расстояние от заранее расчищенной для салюта площадки. — Сгоняй в гостиницу, я в холе забыл пистолет-зажигалку.

— У меня есть зажигалка, — сказала Егор Матвеевич.

— Твоя не пойдёт, — Иван, с красным от колкого мороза и напряжения лицом, махнул мне рукой, и я рванул в гостиницу.

Зажигалку увидел сразу, принёс её Ивану, снова пытался навязаться в помощники (интересно ведь заниматься подготовкой), и снова был вежливо отшит. Обидно. Знал бы, за зажигалкой бы не бегал.

В ожидании зрелища гости топтались недалеко от крыльца, Ларик с Ёлкой решили поиграть в снежки.

— Берегись! — крикнула Ёлка, слепив снежок. Прицелившись, она замахнулась, и снежок попал прямо в цель — в голову Ларика.

Тот нагнулся и уронил в сугроб очки.

— Ой! — испугалась Ёлка. — Больно, да? Ларик, прости, я не хотела.

— Помоги найти очки. Без них ничего не вижу.

Когда Ёлка подбежала к сугробу и начала приглядываться, Ларик, выпустив изо рта густой пар, схватил её за плечи и повалил в снег. Оба рассмеялись, потом Ёлка вскочила, метнулась по дорожке к торцу здания, Ларик гнался за ней.

Тётя Шура с дядей Сашей стояли на крыльце. И если он, явно голодный и не в настроении, молчал, то она, делая глубокие вдохи, непрестанно верещала о пользе горного воздуха для лёгких.

Пани Вержвецкая, ходя взад-вперёд, недоверчиво поглядывала в сторону расчищенной площадки, наблюдая за действиями Ивана.

— Сева, — крикнула она Деду. — Долго ты ещё собираешься держать нас на морозе?

— Уже скоро, Лидушка, потерпи.

…Салют получился праздничный: в восторге осталась даже привередливая и вечно всем недовольная пани Вержвецкая. В небо взлетали разноцветные кометы; там они крутились, трещали, переливались, словно новогодние гирлянды и разрывались с шипящим свистом. И почти сразу же раздавались новые залпы, и в небо устремлялись ракеты; и снова взрывы и разноцветные волны, переходящие в серебристое мерцание. Небо приобретало самые немыслимые цвета и оттенки: оно окрашивалось в золото, переливалось серебром, краснело, зеленело, становилось синим, на миг делалось оранжевым, плавно перетекавшим в жёлтое. Трещащие искры, шипящие россыпи, мерцающие звёзды — всё это сливалось воедино, создавая незабываемую атмосферу праздника.

После очередного залпа, когда на чёрном полотне сначала образовался сноп красных искр, а потом появились крутящиеся голубоватые жемчужины, произошло непредвиденное.

Раздался устрашающий грохот, сопровождаемый леденящим душу воем. Мы не сразу поняли, что дело тут не в праздничном салюте, и продолжали задирать головы, наблюдая за зрелищем.

Грохот нарастал. Внезапно Иван начал приближаться к крыльцу, за ним едва поспевал Егор Матвеевич. Пани Вержвецкая, не удержавшись на ногах, упала на снег.

— Господи! — кричала Юлия Анатольевна. — Что происходит?

— Похоже на сход снежной лавины.

— Только не это!

— Или обвал.

— Все заходите в гостиницу!

— Стойте! — Иван вскочил на крыльцо, вытянув руки. — Оставайтесь на своих местах. Внутри может быть опасно.

— Мама! — взвизгнула Ёлка, бросившись к входной двери. — Там мама, она спит.

— Ёлка, я с тобой, — Ларик спотыкнулся, растянувшись на ступеньках.

Иван схватил Ёлку, оттолкнул её от двери, сам забежал внутрь.

Пани Вержвецкая крестилась и читала молитву, тётя Шура, дрожа всем телом, прижималась к мужу, Феликс с волнительным трепетом смотрел в темноту — туда, откуда доносился грохот. Уже не такой грозный, но всё ещё устрашающий. Люська стояла с родителями, а Ёлка в голос ревела, порываясь зайти в холл.

— Нельзя, Ёлочка, — увещевал её Ларик. — Всё будет в порядке.

Спустя минут пять, едва Иван вывел на улицу сонную Ксению, а вслед за ними на крыльце появились горничные и повар, Илья Васильевич обратился к управляющей.

— Что вы стоите, у вас есть инструкция или свод правил, объясняющий, как вести себя в подобных ситуациях?

— Н-нет…

— Не может такого быть! В месте, где возможен сход лавин, обвал или оползни, каждый обязан знать, как вести себя в экримальной ситуации. Вы управляющая или кто? Сделайте что-нибудь.

— Не горячись, Илья, — Дед встал между ним и Юлией Анатольевной. — Держи себя в руках.

— А если нас сейчас завалят тонны снега, мне тоже надо будет держать себя в руках?

— Не горячись, — повторил Дед. — Всё стихло. Иван, я прав?

— Вроде стихло. Необходимо посмотреть, что там случилось.

Завязался спор: одни намеривались отправиться на разведку обстановки, другие были категорически против. В итоге Иван, Егор Матвеевич и Юлия Анатольевна — она была непреклонна и никакие просьбы остаться в гостинице, на неё не действовали — вышли за территорию.

Отец хотел пойти с ними, но мать практически повисла у него на плече. Её била дрожь, она была близка к истерике, отцу пришлось заверить, что не отойдёт от неё ни на шаг.

— Полагаю, опасность миновала, — неуверенно произнёс Всеволод Всеволодович, оглядев бледные лица присутствующих. — Мы можем зайти в гостиницу.

— Первым делом надо позвонить в город. Предупредить, — Илья Васильевич побежал в кабинет Юлии Анатольевны.

— Куда ты? — крикнула тётя Шура. — Кому звонить собрался?

— Да хотя бы в полицию.

Но ровно через минуту растерянный Илья Васильевич вернулся в гостиную.

— Телефон не работает.

Дед схватился за сердце. Дрожащей рукой он достал из внутреннего кармана пиджака пузырек с нитроглицерином, положил одну таблетку под язык и откинул голову назад.

Его лицо становилось изжёлта-белым, дыхание участилось, на висках выступил пот. Первая мысль, которая ворвалась в мозг каждого, заставила содрогнуться. Восемьдесят лет старику, возраст почтенный, а учитывая проблемы со здоровьем и сложившуюся неоднозначную ситуацию, ожидать можно чего угодно.

— Мне лучше, — слабым голосом отозвался Дед, когда тётя Шура проверяла его пульс. — Приступ стенокардии. Бывает.

— Вам надо лечь.

— Мне неловко, из-за меня вы пережили такой стресс. Не хотелось бы признавать, но… праздник не удался.

— Не говори так, Сева.

— Уезжать отсюда незамедлительно. Есть у вас связь с городом кроме телефона? — обратился Дед к молчаливому Гураму.

Тот развёл руками.

— Только телефон.

— Чёрт возьми, вы что тут, совсем одичали?! Телефон не работает, а нам надо вернуться в город, как быть?

— Не могу знать, — Гурам опустил глаза.

— Я попробую ещё раз, — сказал Илья Васильевич.

— Я с вами, — Люська побежала за ним.

— Один только телефон, — продолжал негодовать Дед. — Ни «скорую» вызвать, ни полицию. Быть такого не может, здесь же гостиница, а не забытая богом деревушка.

…Ивану порадовать нас было нечем. Вернувшись, он сообщил, что примерно в километре от «Камелота» произошло смещение скальных пород.

— Дорога завалена.

— А это единственный выход отсюда, — Юлия Анатольевна заламывала себе пальцы.

— Но нам повезло, считайте, отделались малой кровью.

— Иван, о каком везении ты говоришь?

— Мы живы — вот главное везение. В противном случае под грудой камней могла оказаться гостиница.

Узнав, что в результате обвала повредился телефонный кабель, Юлия Анатольевна потеряла над собой контроль. Её пришлось отпаивать валерианой, которую из своего номера принесла тётя Шура.

— Не хотите же вы сказать, что мы здесь застряли? — спросила пани Вержвецкая.

— Если вы не умеете летать, то именно это я и хочу сказать, — слабо прошептала управляющая.

— Так, — отец прошёлся по гостиной и встал лицом к окну. — Долго мы здесь не просидим. Рано или поздно об обвале станет известно. Возможно, день-два…

— Никто не узнает о случившемся раньше следующей субботы.

На Юлию Анатольевну посмотрели как на врага.

— Что это значит?

— У него спросите, — управляющая тукнула пальцем в Деда.

— Но я же не знал, — начал оправдываться Всеволод Всеволодович. — Не знал, с кем связываюсь. Думал, гостиница оснащена всем необходимым, и форс-мажорные ситуации ей не страшны. А на деле, арендовал непригодную для нормального существования горную хибару.

— Да объяснитесь наконец! — стукнула об пол тростью пани Вержвецкая.

— Я арендовал «Камелот» до следующих выходных. Хотел пожить здесь недельку после юбилея.

— И поставили условие, чтобы никто после отъезда ваших родственников не появлялся, — зло бросила управляющая.

— Поставил! — заорал Дед. — И имел на это право. Я плачу деньги, и ты не смеешь повышать на меня голос. А когда я подам иск, вы мне ещё за моральный ущерб заплатите. Я этого так не оставлю.

— Кто приедет в субботу? — спросил отец, не в силах поверить, что ему придётся проторчать в «Камелоте» целую неделю. Он на три дня вырвался из Москвы с огромным трудом (его бизнес не предусматривает длительных отлучек). А тут вдруг неделя. Семь дней! Да ещё неизвестно, сколько потребуется время на ликвидацию каменного завала и восстановление дороги. Это лишние дней пять, а то и все семь. Пока узнают, пока сообщат, вызов техники, работа, согласование. Уйдет уйма времени. Непозволительная роскошь для делового человека.

— В субботу привезут продукты.

— Раньше никто здесь не появится?

— Исключено!

— Но могут забить тревогу. Вам будут звонить по делам, телефон не отвечает, люди догадаются, что произошло ЧП.

— У нас часто ломается телефон, многие к этому привыкли. Поймите, мне бы самой очень хотелось верить, что о нашем положении узнают раньше и придут на помощь.

— А я другого боюсь, — сказала тётя Шура. — Просидеть здесь неделю, не так страшно, будет хуже, если обвал повторится.

— Мы сами могли его спровоцировать, — громко сказал я. — Салютом.

— Маловероятно, Глеб.

— А как же воздушно-ударные волны?

— В нашем случае причина иная, — не соглашался со мной Иван.

— Откуда вам знать наверняка, вы ведь даже не знаете точно, обвал это или оползень.

— Обвал! — заявил Ларик.

— Тебя вообще там не было.

— Глеб, основное отличие обвала от оползня состоит в скорости течения процесса. Обвал может произойти всего за несколько секунд, как в нашем случае, а оползень движется медленно. Он способен продолжаться несколько дней и даже месяцев.

— Тогда из-за чего произошёл обвал? — спросила Ёлка. — Не мог же он начаться ни с того ни с сего?

Ларик поправил очки.

— Причина могла крыться в появлении трещин, которые пропитались водой, а после замерзания начали увеличиваться в глубину и ширину.

— А потом?

— Отделяемые трещинами горные массы, не преодолевая сопротивления удерживающих их горных пород, обрушиваются.

— А причина обрушения?

— Например, какой-нибудь толчок, как при землетрясении. Салют в данном случае неэффективен.

— Мне от этого не легче, — капризно сказал Илья Васильевич. — Кто-нибудь может дать гарантию, что там нет других трещин, и они сейчас не увеличиваются и не обрушаться в скором времени?

— А у вас нет выхода, — спокойно ответил Ларик. — И гарантий, конечно же, нет.

— Мне страшно, — Ёлка взяла Ларика под руку, чем смутила его до такой степени, что стёкла его очков запотели.

— А я считаю, нам повезло, — как обычно бойко и развязно заявил молчавший до сих пор Феликс. — Еда-питье есть, электричество не пострадало, и к тому же, всё оплачено на неделю вперёд. Давайте радоваться жизни.

— Ты серьёзно? — спросила Ёлка.

— Как никогда. Улыбнитесь же, мы не необитаемом острове, и у нас недельный запас времени. А потом нас спасут, и мы снова разбредёмся по своим норкам.

Образовавшуюся паузу нарушили шаркающие шаги. Все повернулись к входу, заметив в дверном проёме удивлённую Ксению. Она уже успела сходить в столовую, перекусить и забыть, по какому случаю все собрались в гостиной.

— А что происходит? — спросила она заплетающимся языком. — Ёлочка, где звонит колокол?

— Какой колокол, мама? Сядь в кресло.

— Там… — Ксения кивнула в сторону столовой. — Там звонил колокол. Я слышала. Голова закружилась…

Юлия Анатольевна приложила ко рту ладонь.

Глава шестая

Старинные часы

Время шло, никто не спешил расходиться по номерам. На этот раз молчание не угнетало, напротив, оно действовало успокаивающе. В воцарившейся тишине, которую нарушало мерное потрескивание поленьев в камине, тяжкое дыхание пани Вержвецкой и шмыганье Ксении, появился дух надежды. Казалось, пройдёт ночь, а с ней растают и неприятности; и новый день обязательно принесёт хорошие вести, главное, подождать. Нет, мы не смирились с поражением, мы всего лишь приняли действительность такой, каковой она являлась на тот момент. Были вынуждены принять. Выбор-то невелик: или-или.

Конец ознакомительного фрагмента.