Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии

Юрий Вяземский, 2022

«Я предлагаю вам интеллектуальное вооружение – научное, художественное, религиозное – главным образом для самопознания и определения своего места в мировой истории и, если угодно, во всеобщей эволюции жизни. К своему читателю я обращаюсь как к спутнику в нашем совместном исследовательском восхождении, как к соратнику по интеллектуальному переживанию так называемых вечных вопросов, на которые, возможно, и ответов не будет, пока продолжается великая, увлекательная и многотрудная одиссея жизни.» Это первая книга цикла «Девятимерный человек» философа, писателя, ученого, заведующего кафедрой мировой литературы и культуры МГИМО, автора и ведущего телеолимпиады «Умницы и умники» Юрия Вяземского.

Вооружение одиссея, или Ормологическое введение в эволюционную антропологию

Первая книга из цикла «Девятимерный человек»

Представление о потребности как о единственном первоисточнике активности поведения разделяется далеко не всеми авторами.

Павел Симонов

Не из сущности энергия, а из энергии познается бытие сущности, но не познается, что она такое.

Святой Григорий Палама

Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?

Я в изумленье; питья моего ты отведал и не был Им превращен; а доселе никто не избег чародейства,

Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался.

Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно, Ты Одиссей…

Гомер

Часть первая

Остров Огигия

§ 1

Вы помните, у Гомера? Изумительно красивый остров. Густые луга, полные фиалок и сочных злаков. Тенистые рощи тополей, сладко пахнущих кипарисов, загадочные заросли ольхи, в ветвях которой гнездятся рогатые совы, кобчики, бакланы. Четыре источника журчат светлыми струями. Грот, увитый виноградной лозой с тяжелыми пышными гроздями. Сам бог Гермес удивился эдакой красоте, ибо:

…Когда бы в то место зашел и бессмертный

Бог — изумился, и радость в его бы проникнула сердце¹.

А в гроте том — прекрасная нимфа, «богиня богинь», дочь небо-держателя Атланта, а некоторые говорят — самого солнечного бога Гелиоса. Днем в окружении служанок она в прозрачном серебряном одеянии сидит у ткацкого станка и, работая над узорною тканью, оглашает окрестности голосом звонко-приятным. А ночью горячо и нежно любит Одиссея, обещая дать ему ни много ни мало — бессмертие и вечноцветущую младость!

Что ж Одиссей? Как описать его радость, то блаженство, которое он испытывает в объятиях прекраснейшей богини, в предвкушении вечной жизни и вечной молодости?

Никак не надо описывать, так как никакой радости и никакого блаженства нет:

хладный

Сердцем к богине, с ней ночи свои он делил принужденно

В гроте глубоком, желанью ее непокорный желаньем².

Днем же:

Он одиноко сидел на утесистом бреге и плакал;

Горем и вздохами душу питая, там дни проводил он,

Взор, помраченный слезами, вперив в пустынное море³.

Что он, не понимает своего счастья? не ценит несравненной красоты божественного существа, отдавшего ему тело и душу? Ценит и понимает. Знаю и сам, говорит он, что не можно

Смертной жене с вечно юной бессмертной богиней ни стройным

Станом своим, ни лица своего красотою равняться…⁴

Не нужно ему такое счастье, такое блаженство и такое бессмертие. Не хочет он их, а посему они для него — несчастье, вечная мука и вечная смерть.

…утекала медлительно капля за каплей

Жизнь для него в непрестанной тоске по отчизне⁵.

Когда из человека медлительно и тоскливо утекает жизнь, нужно ли ему бессмертие?

Все я, однако, всечасно крушась и печалясь, желаю

Дом свой увидеть и сладостный день возвращения встретить⁶.

Когда человеку так всечасно и сокрушительно хочется увидеть любимую жену и милого сына, что может предложить ему взамен даже самая нежная и самая прекрасная из богинь? Она, прекрасно-наивная, пугает его «злыми тревогами» возвратного пути. Но, Боже мой, какая глупость пытаться запугать Одиссея.

Если же кто из богов мне пошлет потопление в темной

Бездне, я выдержу то отверделою в бедствиях грудью:

Много встречал я напастей, немало трудов перенес я

В море и битвах, пусть будет и ныне со мной, что угодно Дню…⁷

Человек, страстно желающий видеть «хоть дым, от родных берегов восходящий», смерти не боится — «смерти единой он молит⁸.

Огигия — остров потребностей. Семь лет «богиня богинь» Калипсо пыталась истребить в Одиссее самую неудовлетворенную и самую мучительную для него потребность. Тщетно. С каждым годом потребность видеть Пенелопу лишь усиливалась и возрастала.

Глава первая

Пенелопа

§ 2

Открытия, совершенные Павлом Симоновым в области физиологии и психофизиологии, настолько многообразны, глубоки и продуктивны, что их совокупность я не могу назвать иначе, как системой, Системой Симонова. Сам Симонов предпочитает именовать результаты своего научного творчества чаще «подходом», реже — «теорией», крайне редко — «учением». К этому его побуждают, как я понимаю, во-первых, природная скромность, а во-вторых, нежелание даже в самоопределении выходить за рамки чисто научного исследования. Но далеко не все наши желания выполнимы, наши опасения часто сбываются. То есть я хочу сказать, что Симонов перешагнул границы чистой науки и вступил в открытое поле метафизики. Философом он не стал, не имея для этого ни желания, ни соответствующего философского образования. Но уже давно его научным подходом интересуются главным образом именно философы. Его психофизиологическая теория фактически разделилась на несколько самостоятельных, но органически взаимосвязанных теоретических построений (теория эмоций, теория потребностей, теория психических структур, теория творчества). И можно все это, разумеется, назвать Учением, но не хочется: во-первых, потому что слово это в отечественной научной практике приобрело дурное послевкусие («учение Лысенко», «марксистско-ленинское учение» и т. п.); а во-вторых, когда исследовательские подходы привели к формированию теорий, а эти теории составили некое научное целое, системно, диалектически и исторически описывающее и объясняющее внутренний мир человека и животного, то это нечто — разве оно не система? Если одному из десятков методов,

существующих в театральном искусстве, мы присвоили наименование «система Станиславского», то творение Симонова должно быть по меньшей мере Сверхсистемой.

I

§ 3

В системе Симонова нас в первую очередь должна заинтересовать теория потребностей.

Симонов положил потребность во главу угла, объявив ее движителем всякого индивидуального и коллективного поведения (человека и животного), регулятором эволюции, координатором истории и первоисточником творческого процесса как такового. Симонов показал, что в мире живых организмов нет ничего свободного или независимого от потребности, ибо «подобная «независимость» действия от потребности — лишь кажущаяся, поскольку действие продолжает побуждаться трансформированной, производной потребностью — вторичной, третичной и подобной по отношению к исходной»¹.

Назвав потребность «единственным первоисточником активности поведения»², Симонов дал ей научное определение. Потребность, говорит он, есть «специфическая (сущностная) сила живых организмов, обеспечивающая их связь с внешней средой для самосохранения и саморазвития… Сохранение и развитие человека — проявления этой силы…»³. В другом месте потребности объявляются «источником и побудителем активного освоения им (человеком. — Ю. В.) окружающего мира и познания самого себя»⁴.

Соответственно, «поведение — такая форма жизнедеятельности человека и животных, которая изменяет вероятность и продолжительность контакта с внешним объектом, способным удовлетворить имеющуюся у организма потребность»⁵.

Насколько хороши симоновские определения с философской точки зрения — другой вопрос, к которому мы еще не раз будем возвращаться. Но сейчас снимем шляпу, господа: впервые ученый определил то, что до него либо не желали, либо не умели, либо боялись определять другие!

§ 4

По Гегелю, все действительное — разумно. По Шопенгауэру, все действительное — неразумно. А как быть с Потребностью?

Симонов и здесь внес уточнение. Большинство наших потребностей не осознается нами, но некоторые из бездны человеческого естества возвышаются до освещенного круга сознания и там становятся осознаваемыми мотивациями.

Павел Симонов предлагает нам трехуровневую структуру психики. Это уже другая теория, теория психических структур. Но в системе Симонова она настолько тесно сопряжена с теорией потребностей, что, говоря о потребностях, надо постоянно иметь в виду и три психические структуры.

«Исторически случилось так, — замечает Симонов, — что неосознаваемое психическое (или бессознательное, досознательное, предсознательное и т. п.) превратилось в своеобразный «большой мешок», куда без разбора помещают все, что не осознается: от неосознаваемых субъектом влияний циркулирующих в крови гормонов на его психику до ответственнейших этапов научного и художественного творчества⁶. Чтобы устранить эту антропологическую ошибку, Симонов предлагает различать две очевидно не-сознательные психические структуры: подсознание и сверхсознание.

К сфере подсознания Симонов относит все то, что «было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях», а именно: (1) хорошо автоматизированные навыки, (2) глубоко усвоенные социальные нормы, (3) те проявления интуиции, которые не связаны с порождением новой информации, но предполагают лишь использование ранее накопленного опыта, (4) результаты имитационного поведения⁷. К содержанию подсознания Симонов иногда относит еще и «мотивационные конфликты, тягостные для субъектов»⁸.

К сверхсознанию, которое Симонов называет иногда «творческой интуицией», относятся первоначальные этапы всякого творчества: порождение гипотез, догадок, творческих озарений. «Функционирование сверхсознания, порождающего новую, ранее не существовавшую информацию путем рекомбинации следов полученных извне впечатлений, не контролируется осознанным волевым усилием: на суд сознания подаются только результаты этой деятельности»⁹.

Функции подсознания и сверхсознания, подчеркивает Симонов, принципиально различны; это различие возникло в процессе длительной эволюции¹⁰. Подсознание защищает сознание от лишней работы и непереносимых нагрузок. «Подсознание всегда стоит на страже добытого и хорошо усвоенного, будь то автоматизированный навык или социальная норма. Консерватизм подсознания — одна из наиболее характерных черт. Благодаря подсознанию индивидуально усвоенное (условно-рефлекторное) приобретает императивность и жесткость, присущие безусловным рефлексам»¹¹. В свою очередь, сверхсознание, «неосознаваемость творческой интуиции есть защита от преждевременного вмешательства сознания, от чрезмерного давления накопленного опыта. Не будь этой защиты, здравый смысл, очевидность непосредственно наблюдаемого, догматизм прочно усвоенных норм душили бы «гадкого утенка» (смелую гипотезу, оригинальный замысел и т. п.) в момент его зарождения, не дав ему превратиться в прекрасного лебедя будущих открытий»¹². Порождение нового и преодоление существующих и общепринятых норм — вот две главные функции сверхсознания, соответственно положительная и отрицательная¹³.

Различно, по Симонову, и потребностное «тяготение» двух несознательных структур. «Подсознание тяготеет к витальным потребностям, к инстинктивному поведению. Это особенно ярко проявляется в экстремальных ситуациях угрозы индивидуальному и видовому (родительский инстинкт) существованию…» Сверхсознание же, «по-видимому, монопольно принадлежит идеальным потребностям познания и преобразования окружающего мира». Оно «участвует в поиске средств удовлетворения витальных и социальных потребностей только в том случае, если там присутствуют элементы идеального»¹⁴.

Расширяя за счет сверхсознания сферу не-сознательного психического, Симонов, однако, ничуть не умаляет важность человеческого сознания. Да, сверхсознание порождает гипотезы, но «за сознанием остается функция отбора этих гипотез путем их логического анализа и с помощью критерия практики в широком смысле слова»¹⁵. Именно сознание формулирует проблемы, ставит перед сверхсознанием исследовательские задачи¹⁶.

В симоновской трехструктурной психической модели сознание играет верховную роль, но лидерство его мгновенно тускнеет, едва на сцену бытия выходит ее величество Потребность. «Не сознание само по себе, — предупреждает Симонов, — и не воля сама по себе определяют тот или иной поступок, а их способность усилить или ослабить ту или иную из конкурирующих потребностей»¹⁷. В еще большей зависимости от потребностей находится сверхсознание, которое, как считает Симонов, работает лишь на доминирующую потребность¹⁸.

Запомним это, дорогой читатель: сознание и — более широко — психика лишь обслуживают наши потребности, обеспечивая их удовлетворение. «Cogito ergo sum» — это у Декарта. По Симонову: «Volo ergo sum, et cogito, et sentio».

§ 5

С двумя симоновскими теориями — потребностной и структурно-психической — теснейшим образом сочетается еще одна, теория эмоций. Именно с нее Павел Симонов начал свой метафизический путь, то есть шагнул за пределы экспериментальной и теоретической физиологии и вступил в сферу аналитической психофизиологии, широких и продуктивных антропологических обобщений¹⁹.

Эмоция, по Симонову, есть функция актуальной потребности и вероятности ее удовлетворения²⁰. Будучи функцией, она не может быть самой потребностью. Эмоция не может быть и собственно психической информацией; оценку вероятности, разъясняет Симонов, субъект производит на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта, непроизвольно сопоставляя информацию о средствах, времени, ресурсах, прогностически необходимых для достижения цели (удовлетворения потребности), с информацией, поступившей в данный момент²¹. Нельзя отождествлять эмоцию и с безусловным рефлексом, «поскольку один и тот же двигательный стереотип может сопровождаться вовлечением мозговых механизмов эмоций, а может осуществляться и без них»²².

Эмоции бывают положительными и отрицательными. Первые возникают «в ситуации избытка прагматической информации по сравнению с ранее существовавшим прогнозом (при «мгновенном срезе») или в ситуации возрастания вероятности достижения цели (если генез эмоции рассматривается в его динамике)»²³. Отрицательные эмоции представляют реакцию на дефицит информации или на уменьшение вероятности достижения цели²⁴.

Полемизируя со сторонниками так называемой «биологической теории эмоций», Симонов подчеркивает, что функция эмоций не сводится к простому сигнализированию о воздействиях, полезных или вредных для организма²⁵. Эмоции играют, по меньшей мере, три роли:

1. Они, говоря физиологическим языком, подкрепляют поведение, направляя его в сторону удовлетворения актуальной потребности, которую возможно удовлетворить. «Возрастание вероятности достижения цели в результате поступления новой информации порождает положительные эмоции, активно максимизируемые субъектом с целью их усиления, продлевания, повторения. Падение вероятности по сравнению с ранее имевшимся прогнозом ведет к отрицательным эмоциям, которые субъект стремится минимизировать, т. е. ослабить, прервать, предотвратить»²⁶.

2. В жизнедеятельности организмов эмоции играют роль субъективной системы ценностей. Здесь речь идет уже не о подкреплении, а о сопоставлении разных поведенческих ценностей (Симонов именует эту функцию «переключающей»). «Казалось бы, — пишет Симонов, — ориентация поведения на первоочередное удовлетворение той или иной потребности могла осуществиться путем непосредственного сопоставления силы (величины) этих потребностей, но в таком случае конкуренция мотивов оказалась бы изолированной от условий окружающей среды. Вот почему конкурируют не потребности, а порождаемые этими потребностями эмоции, которые… зависят не от одной лишь потребности, но и от вероятности (возможности) ее удовлетворения»²⁷. Эмоции играют роль «своеобразной «валюты» мозга, универсальной меры ценностей, сами по себе этой ценностью не обладая. Здесь наблюдается аналогия с функцией денег»²⁸. Потребности и мотивы «вступают в конкурентную борьбу «в доспехах» положительных или отрицательных эмоций»²⁹.

3. Эмоции часто играют компенсаторную роль. Примером компенсаторной функции эмоций Симонов считает подражательное поведение, «характерное для эмоционально возбужденного мозга». «Когда субъект не располагает данными или временем для самостоятельного и вполне обоснованного решения, ему остается положиться на пример других членов группы»³⁰.

Подкрепляющая, переключающая и компенсаторная (замещающая) — таковы, по Симонову, три основные функции эмоций. Но лично я в теории эмоций усматриваю еще две функции, представляющие для нас, как мне кажется, не меньший интерес. Условно пока назову их функцией эволюционной и функцией обратной связи.

Первая выражается в том, что положительные эмоции стимулируют развитие, а отрицательные — сохранение. Симонов говорит об этом предельно ясно: «Происхождение отрицательных и положительных эмоций связано с тенденциями сохранения и развития в эволюции живых систем. Сохранение могло бы быть обеспечено одними отрицательными эмоциями, где прекращение наказания само по себе является наградой. Возможность пережить положительные эмоции побуждает стремиться к новизне, к неопределенности, к освоению новых пространственно-временных и интеллектуальных сред, искать неудовлетворенные потребности, активно нарушать достигнутое равновесие с окружающей средой»³¹.

«Искать неудовлетворенные потребности» — это уже, на мой взгляд, обратная связь: функция эмоции начинает активно воздействовать на саму потребностную сферу. Симонов на это прямо указывает: «Стремясь к повторному переживанию положительных эмоций, живые системы вынуждены активно искать неудовлетворенные потребности и ситуацию неопределенности, где полученная информация могла бы превысить ранее имевшийся прогноз»³². Например, сильный голод, переживаемый субъектом как отрицательная эмоция, побуждает удовлетворить его любыми съедобными веществами, лишь бы избавиться от мучительного состояния. Удовольствие, получаемое от пищи, требует ее разнообразия, поиска новых питательных веществ, их новых комбинаций и способов приготовления. То есть даже на уровне пищевой потребности «положительные эмоции играют поисково-творческую роль, содействуют освоению новых сфер окружающей действительности (курсив мой. — Ю. В.)»³³.

II

§ 6

Симонов не только поставил потребность во главу угла метафизического исследования животной и человеческой жизни, не только связал потребностное рассмотрение с вопросами о неосознаваемом и осознаваемом психическом, не только выявил роль эмоций и эмоциональных состояний в потребностно-информационном воздействии, — Симонов потребности классифицировал.

«Классифицирующим принципом», по утверждению Симонова, послужили для него идеи Вернадского и Ухтомского. «…Рефлексы³⁴ сформированы эволюцией таким образом, чтобы, появившись на свет, живое существо было способно занять свое место в геосфере (физически заселив ее), в био; а для человека и в социосфере среди живых существ своего и других видов, а также в ноосфере (интеллектуальное освоение мира), филогенетические предпосылки которой мы обнаруживаем в явном виде у высших млекопитающих животных. Освоению каждой из перечисленных выше сфер соответствуют витальные безусловные рефлексы, ролевые (зоосоциальные) рефлексы и безусловные рефлексы саморазвития»³⁵.

У Симонова есть еще один принцип классификации — исходность, или первичность потребностей. «Имеет смысл, — уточняет ученый, — классифицировать только исходные, не выводимые друг из друга и не сводимые друг к другу группы потребностей³⁶. Ибо помимо исходных потребностей существует еще бесконечное многообразие вторичных по своему происхождению, производных «квазипотребностей». «Так, биологическая потребность поддержания температурного комфорта порождает потребность в одежде, та, в свою очередь, нормирует потребность в производстве минералов для изготовления одежды, в создании соответствующей технологии, в организации производства и т. п.»³⁷.

§ 6а

Витальные (биологические) потребности³⁸.

К ним Симонов относит потребности в пище, воде, сне, температурном комфорте, защите от внешних вредностей и т. п.³⁹, а также потребность в экономии сил⁴⁰. В ранних своих работах к числу биологических потребностей Симонов относил и потребность в продолжении рода.

Два признака могут служить «дефинитивным критерием» витальности: (1) неудовлетворение потребности ведет к физической гибели особи, «биологические потребности не могут быть отложены на сколько-нибудь продолжительное время»⁴¹; (2) реализация витальных потребностей не требует участия другой особи того же вида⁴².

§ 6б

Социальные (ролевые) потребности. Их костяк формируют две потребности: принадлежать к социальной группе (общности) и занимать в этой группе определенное (не обязательно лидирующее) место. «Субъект стремится к двум целям: слиться с социумом и имеете с тем выделить, отстоять свое „Я“»⁴³.

К проявлению социальной потребности Симонов относит и так называемый феномен эмоционального резонанса. Речь идет о потребности «прервать или предотвратить поток сигналов о неблагоприятном состоянии другой особи», которая имеет «только внутреннее подкрепление, сопоставимое с состраданием у человека»⁴⁴. Симонов призывает отличать феномен эмоционального резонанса от подражательного поведения, ибо в первом случае «животное-наблюдатель не повторяет действий партнера, но мотивируется исходящими от него сигналами»⁴⁵.

Не следует смешивать эмоциональный резонанс и с оборонительным поведением животных. Во-первых, как показали эксперименты на лабораторных крысах, животные-доминанты наиболее чувствительны к чужому крику боли, а во-вторых, избавляют жертву от болевого раздражения, как правило, наиболее устойчивые к эмоциональному стрессу животные. «Таким образом, — резюмирует Симонов, — способность производить действия, избавляющие жертву от боли, нельзя рассматривать как простую оборонительную реакцию страха, вызванную сигналами оборонительного состояния партнера. При травматизации макак-резусов невроз развивается именно у низкоранговых обезьян-наблюдателей, которые менее способны к «альтруистическому» поведению. Иными словами, «страх за себя» скорее препятствует проявлению «тревоги за другого», чем определяет ее»⁴⁶.

К зоосоциальным потребностям Симонов иногда относит также привязанность, называя ее самостоятельной потребностью⁴⁷. «О значении привязанности как самостоятельной потребности свидетельствует возможность выработки инструментальных условных рефлексов у собак, подкрепляемых только лаской и речевыми одобрениями»⁴⁸.

Отличительные особенности зоосоциальных потребностей: (а) ролевое взаимодействие (в одиночку их не удовлетворить) и (б) меньшая, если угодно, неотложность удовлетворения социальных потребностей по сравнению с биологическими (крыса может дожидаться своей потребности в лидерстве и год, и два года, но два года не спать, не пить, не есть… — сами понимаете!).

Однако неотложность витальных потребностей не означает их непременного господства над социальными. У животных с развитыми социальными потребностями при нормальных жизненных условиях социальные потребности господствуют над витальными. У крыс высокий ранг в группе обеспечивает преимущественный доступ к пище, местам отдыха и самкам⁴⁹. Даже после трех дней голодания у гамадрилов сохраняется распределение пищи в соответствии с иерархическим рангом. Только позднее они начинают бороться за каждую порцию пищи⁵⁰.

§ 6в

Идеальные потребности (на животном уровне Симонов предпочитает называть их безусловными «рефлексами саморазвития»). Сюда прежде всего относится потребность познания, которая ведет свое происхождение от универсальной потребности в информации, изначально присущей всему живому. Удовлетворение любой потребности, подчеркивает Симонов, требует информации о путях и способах достижения цели. Однако существует потребность в информации как стремление к новому, ранее неизвестному, безотносительно к его прагматическому значению в смысле удовлетворения каких-либо биологических и социальных нужд⁵¹. «Положение о том, что нормальная жизнедеятельность требует притока из внешней среды не только вещества и энергии, но и информации, подтверждают эксперименты, свидетельствующие о драматических последствиях «информационного голода», особенно для развивающегося мозга»⁵².

От потребности познания, порождающей исследовательское поведение, Симонов отличает другой «рефлекс саморазвития», проявляющийся в игровом поведении высших животных. Иногда он называет его «игровой потребностью»⁵³. Игровое поведение животных, требующее партнера, замечает Симонов, казалось бы, следует отнести к зоосоциальным рефлексам. Однако, продолжает ученый, в игре отсутствуют иерархические тенденции. Игровая борьба не содержит элементов конкуренции и полностью свободна от агрессивности. Ее единственное назначение — тренировка тех навыков и умений, которые понадобятся лишь позднее для удовлетворения множества витальных и зоосоциальных потребностей⁵⁴. У высших приматов появляется и манипуляционная игра с предметами, которая, по мнению Симонова, «способствовала формированию символического интеллекта»⁵⁵.

Характерные особенности группы идеальных потребностей:

1. Они не являются производными от других потребностных групп. Так, на основе безусловного исследовательского рефлекса физиологи вырабатывают у животных условные инструментальные реакции, где единственным подкреплением служит возможность осуществлять исследовательскую активность. Более того, пищевое подкрепление ухудшает решение той или иной исследовательской задачи⁵⁶. Та же самая мотивационная самостоятельность наблюдается и у игровой потребности⁵⁷.

2. Рассматриваемые потребности имеют свои собственные механизмы подкрепления⁵⁸.

3. «Идеальные потребности, — утверждает Симонов, — не вызывают отрицательных эмоций»⁵⁹.

4. Наконец, «достижение идеальных целей может быть отнесено и к отдаленному будущему»⁶⁰.

Такова в самых общих чертах потребностная триада у животных.

§ 7

У человека витальные потребности классифицируются Симоновым почти так же, как у животных, разве что неоднократно подчеркивается их мощная «социальная опосредованность», и, разумеется, они уже нигде не именуются безусловными рефлексами.

Среди социальных потребностей мы опять-таки встречаем уже знакомые нам потребности принадлежать к социальной группе и потребность занимать в этой группе определенное (не обязательно лидирующее) место⁶¹.

Заметные изменения претерпевают «эмоциональный резонанс» и «привязанность». «На базе механизмов «эмоционального резонанса», — замечает Симонов, — в процессе биологической, а позднее социально-исторической эволюции сформировалась поразительная способность человека к сопереживанию, к постижению субъективного мира другого существа путем его переноса на свой собственный мир. Тем самым оказалось возможным познание тех сторон действительности, которые в принципе недоступны дискурсивному мышлению, опирающемуся на систему вербализуемых понятий»⁶².

На человеческом уровне Симонов особенно выделяет потребность следовать нормам, считая ее безусловно социальной⁶³. К социальной группе добавляется потребность в идеологии, «нормирующая удовлетворение всех других витальных, социальных и духовных потребностей человека»⁶⁴.

Безусловные рефлексы саморазвития у человека приобретают форму «идеальных потребностей познания окружающего мира и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле…»⁶⁵. Первые две потребности удовлетворяются соответственно наукой и искусством. Третья — религией? Нет, Симонов довольно упорно избегает этого утверждения, вместо религии выдвигая философию, но с оговоркой: «если рассматривать последнюю не в качестве отрасли науки, но как выработку общего мировоззрения, частный случай которого представляет религиозное сознание»⁶⁶. Воздержусь пока от комментариев, так как сейчас мне намного важнее изложить воззрения самого Симонова, чем заявлять о своем несогласии с некоторыми из них.

Крайне важно для нас отношение Павла Симонова к искусству. Ученый определяет искусство как «специфическую разновидность познания человека, его внутреннего мира, его взаимодействия с постигаемой и преобразуемой им действительностью»⁶⁷. «Воспроизводя в произведениях искусства действительность и предлагая эти модели себе и другим, — пишет Симонов, — человек проверяет, что именно радует его или отталкивает, что заставляет восхищаться или негодовать, что следует беречь и поддерживать, а что подлежит отрицанию и переустройству. Искусство дает человеку уникальную и в сущности единственную возможность увидеть мир глазами других людей, непосредственно убедиться в человечности своего восприятия мира»⁶⁸.

Филогенетической предпосылкой искусства Симонов считает, главным образом, потребность в подражании⁶⁹.

§ 8

Не удовольствовавшись проведенной классификацией, Симонов обращает наше внимание на то, что он называет «гибридными потребностями».

Вы, наверное, заметили, что потребность в продолжении рода, с одной стороны, определенно социальна и ролева (для своего удовлетворения требует партнера, затем появляются дети, возникает семья и т. п.). Но, с другой стороны, что может быть биологичнее полового влечения, что может быть витальнее инстинкта продолжения рода? К тому же на определенных ступенях эволюции размножение вовсе не требует полового партнера: какая-нибудь амеба просто делится на две части — и вся тебе «родовая функция». Однако выше по лестнице существ возникают сперва половые, а затем социальные взаимоотношения между разными индивидами, участвующими в продолжении рода. Учитывая это обстоятельство, Симонов и назвал половую потребность «гибридной», то есть частично витальной и частично социальной, образующей как бы мостик от одной группы потребностей к другой⁷⁰.

Похожее явление наблюдается в случае с «эмоциональным резонансом», который на определенной ступени эволюции требует от субъекта не просто резонанса, а понимания и познания того, с кем он эмоционально резонирует. То есть социальная потребность в сопереживании гибридизируется с идеальной потребностью познания.

На человеческом уровне Симонов предлагает именовать потребности, возникающие на стыке витальной и социальной сфер, этническими, а на стыке социального и идеального — идеологическими⁷¹.

§ 9

Дополнительные потребности. Симонов сам их так называет — «дополнительные» или «вспомогательные»⁷².

Предупреждаю, что тут нас ожидают некоторые классификационные затруднения.

Начать с того, что Симонов сперва объявляет о существовании двух дополнительных потребностей: потребности в вооруженности и потребности преодоления⁷³. А затем добавляет к ним еще две: потребность в подражании и потребность в экономии сил⁷⁴. Мне могут возразить: ну и в чем трудность? Было две — стало четыре, четыре и будем рассматривать. Трудность в том, господа, что мы их уже рассматривали: напоминаю, три потребности отнесены Симоновым к разряду идеальных, а одна объявлена витальной (потребность в экономии сил). Они, что, одновременно и базовые и дополнительные?

Классификационные затруднения на этом не заканчиваются.

Возьмем, например, потребность в вооруженности. Симонов говорит о явной самостоятельности этой потребности⁷⁵ и тут же сообщает нам, что «потребность вооруженности удовлетворяется с помощью двух основных безусловных рефлексов: подражательного и игрового»⁷⁶. Стало быть, если удовлетворяется «с помощью», то несамостоятельна или не совсем самостоятельна?

Потребность в подражании вроде бы идеальна и познавательна (рефлекс саморазвития). Но зачем тогда именовать ее дополнительной? Она должна быть самостоятельной, ибо «подражательное поведение базируется на безусловном врожденном имитационном рефлексе»⁷⁷. Но ее слишком уж тесная взаимосвязь в системе Симонова с потребностью вооруженности и потребностью в игре как-то умаляет эту самостоятельность. И вообще, да простит меня Симонов, часто возникает впечатление, что все эти три потребности чуть ли не одно и то же. И почему Симонов считает, что подражание проявляется прежде всего в игровом поведении? А в исследовательском поведении подражание полностью отсутствует? И в том же самом исследовательском поведении, суверенно обособленном в симоновской классификации, разве не реализуется, хотя бы частично, потребность в вооруженности? Исследуя тот или иной объект, животное разве не вооружает себя знаниями о нем и способами обращения с ним?

«Потребность преодоления, обычно именуемая волей»⁷⁸. Перед нами совершенно оригинальное и, так сказать, авторское понимание воли. Симонов, во-первых, предостерегает нас против того, чтобы мы вслед за подавляющим большинством современных авторов рассматривали волю как качество, производное от сознания. Этого нельзя делать, так как «при этом исчезает энергезирующий фактор, сила, побуждающая человека совершать продиктованные волей действия»⁷⁹. Этого не стоит делать, во-вторых, потому, что филогенетической предпосылкой воли является рефлекс свободы, открытый Иваном Павловым у высших животных⁸⁰. В онтогенезе человека рефлекс свободы превращается в потребность свободы, воля «первоначально обнаруживает себя в виде сопротивления ограничению двигательной активности, а позднее — в виде упрямства, стремления настоять на своем, достигнуть цели (например — забраться на ледяную горку), несмотря на многочисленные неудачи, даже в том случае, когда в этих попытках отсутствует элемент соревнования и успех означает только «победу над собой»⁸¹. В-третьих, потребность преодоления препятствий специфична и самостоятельна, так как способна порождать собственные эмоции⁸². Препятствие служит для нее не менее адекватным стимулом, чем корм для пищедобывательного поиска, боль — для оборонительной реакции⁸³.

Все это — крайне интересные систематические наблюдения, которые мы, разумеется, возьмем на вооружение. И лишь два небольших сомнения непроизвольно возникают у меня. (1) Почему потребность преодоления Симонов относит к идеальным потребностям? (Так выходит у него, когда, говоря о животных, он относит волю к рефлексам саморазвития⁸⁴), а эти самые рефлексы на человеческом уровне, как мы видели, трансформируются в идеальные потребности). (2) И так ли уж необходимо для нас отождествлять потребность в преодолении препятствий, потребность в свободе с явлением воли, принимая во внимание, что в течение более чем двух тысяч лет ученые и философы понимали и понимают под волей не просто стремление к свободе, а нечто намного более широкое и сложное?

И что такое «рефлексы саморазвития»: иное обозначение для идеальных потребностей (на животном уровне) или нечто особое и «дополнительное» к базовой симоновской триаде? Ведь если взглянуть на триаду с позиций теории эмоций, то «витальные, социальные и идеальные (познавательные) потребности, в свою очередь, делятся на две разновидности: на потребности сохранения и развития (потребности «нужды» и «роста» по терминологии англоязычных авторов)»⁸⁵. Триада становится диадой. Эти новые потребности имеют, по крайней мере, три признака различения. (1) Потребности развития инструментально обеспечиваются положительными эмоциями, потребности сохранения — отрицательными⁸⁶. (2) У них различное отношение к господствующей общественно-исторической норме удовлетворения: потребности сохранения удовлетворяются в пределах нормы, потребности развития превышают норму⁸⁷. (3) Они в конечном итоге соотносятся с двумя диалектически противоречивыми тенденциями глобального процесса самодвижения живой природы: тенденциями самосохранения и саморазвития⁸⁸.

§ 10

Заканчивая краткое рассмотрение симоновской потребностной триады, хочу особенно подчеркнуть ее системность, ее гармоническую сочетанность в реальной жизни. «Явное преобладание биологических потребностей граничит с патологией, — замечает Симонов. — Даже в экстремальных ситуациях люди, как правило, сохраняют над ними социальный контроль. Абсолютное доминирование идеальных потребностей при полном игнорировании биологических и социальных встречается исключительно редко. Поэтому говорить, что одни из них «лучше», а другие «хуже», по меньшей мере, ненаучно»⁸⁹.

Триада находится в постоянном и непрерывном взаимодействии. «Если исключить период новорожденности и глубокую патологию мозга, у человека нет чисто биологических потребностей, поскольку их удовлетворение опосредовано влиянием социальной среды, очеловечено с самого раннего детства»⁹⁰. От себя добавлю: оно опосредовано не только социальной, но и идеальной средой. И все три среды — биологическая, социальная, идеальная — друг друга непрерывно опосредуют. Гете, например, перед тем как сочинять, любил выпить шампанское: вино было лучших сортов, подавалось в хрустальном бокале изысканнейшей формы, подавал старый, преданный лакей в белых перчатках и расшитой ливрее. И попробуйте обвинить Иоганна Вольфганга Гете в излишней социальности или болезненной биологичности! Удастся ли? Союз советских писателей никогда не возглавлял и оставил после себя «Фауста», а не «Разгром»…

И я побоюсь вслед за Симоновым считать новорожденного чисто биологическим существом: ведь до сих пор неясно, когда человек начинает обучаться языку; а некоторые осторожные исследователи на всякий случай допускают, что мы начинаем познавать, играть и первые социальные отношения с матерью устанавливаем еще в материнской утробе. Гусенок, например, с матерью разговаривает за несколько дней до того, как вылупится из яйца. Неужто мы менее «социальны» и менее «идеальны»?

Симонов в каждой своей работе предупреждает, что нарушение диалектического взаимодействия потребностей приносит результаты, болезненные для индивида и опасные для его социального окружения. «Если в процессе конкуренции мотивов удовлетворение одной потребности будет происходить за счет другой, то неудовлетворенная породит отрицательные эмоции и поиск средств их устранения (сюда, в частности, следует отнести наркоманию). Поэтому забота о формировании гармонической личности требует заботы о вооружении всех естественных потребностей человека, чтобы эти потребности не нарушали цельность личности уродливыми трансформациями отдельных ее сторон»⁹¹.

III

§ 11

Важным элементом потребностной теории Симонова является принцип доминанты, или метод доминантного анализа. Вот о чем идет речь: человек состоит из множества потребностей, но они не равнозначны. Есть потребности, которые фактически определяют судьбу человека, главенствуют в индивидууме в течение если не всей жизни, то большей ее части. Скажем, для святого Серафима Саровского такой потребностью была — назовем ее пока собирательно — потребность религиозная. У Достоевского потребность в художественном творчестве явно господствовала над другими желаниями, наклонностями, стремлениями. Симонов — прежде всего ученый, и, хотя «ничто человеческое ему не чуждо», все же, как мне кажется, научное исследование ему было намного ближе, чем все остальное «нечуждое»: его развитая склонность к искусству, его многолетнее директорство, его патриотизм. Такое возобладание одной потребности над другими на протяжении жизни Симонов называет доминантой жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.