Далёкое завтра

Юрий Владимирович Харитонов, 2023

XXVI век. Высокотехнологичный город управляется ИИ. Люди уже пятьсот лет появляются из пробирки и живут так долго, пока у них не начнет появляться память о прошлых жизнях. Из-за этого система заменяет их на идентичных. Так гарантируется вечная жизнь. Тела клонируются, а сознание перекладывается из старого тела. Антон начинает испытывать тоску и прозревать, и оказывается втянут в круговорот событий, открывающий мужчине ужасающую правду о неприглядной стороне и страшной цене бессмертия.*Обложка создана нейросетью и обработана в программе Adobe Photoshop.

Глава 2. Рождение

— Зои Каплан, Девять-Три-Девять, принадлежность к главному сектору, Атланта. — Механический голос ИИ окутывал сознание, которое билось в страхе глубоко внутри и не хотело задействовать чувства. Тело сопротивлялось «рождению»: руки и ноги не желали шевелиться, глаза отказывались открываться, а каждая клеточка девушки чувствовала холод, отчего ее сотрясала мелкая дрожь. Лишь синтезированный голос внутри монотонно говорил, прорывая тугую глухоту еще не успевших окрепнуть барабанных перепонок. — Проверка рожденного материала.

— Проверка нервной системы, — продолжил голос, и сквозь гул в ушах завыли серводвигатели нависшего над голой девушкой механизма. Манипуляторы коснулись Зои в нескольких местах, и их тут же словно пронзили иглы — машина слабыми разрядами тока проверяла реакцию нервной системы. Ток распространялся по нервам на остальное тело, мышцы сокращались, а девушка орала от невыносимой боли, выгибаясь всем телом и сотрясаясь от спазмов сокращенных мышц.

— Проверка зрения, — холодные и безразличные пальцы-манипуляторы разжали веки, и вспыхнул яркий свет направленного на зрачки светодиода. Инстинктивная попытка закрыть глаза оказалась неудачной — робот держал крепко. Вспышка же на несколько долгих минут затмила сознание полностью, не оставив места темноте.

— Проверка слуха, — тут же добавил ИИ, в уши вставили пробки, и резкий невыносимый звук заполнил все вокруг, лишая мыслей и чувств. Вот теперь спасительная темнота не замедлила сменить свет, все еще полыхающий яркими пятнами перед глазами. Только что извлеченный из капсулы роста и не привыкший к таким испытаниям, шокированный организм отключился.

Но в сознание девушка пришла почти сразу. Режим шоковой терапии работал безотказно: сразу после проверок Зои поместили в индивидуальную комнату, где температура сохранялась на несколько градусов ниже комфортной. Девушка продрогла и очнулась, стуча зубами от холода. Свернувшись калачиком и сотрясаясь мелкой дрожью, она несколько минут осматривала стерильно-белое помещение. Огромное, во всю стену зеркало противоположной стены и маленький столик, на котором лежала белая одежда: хочешь согреться — тебе придется напрячься, приложить усилия и встать, что не так просто, ведь мышцам сначала надо вспомнить движения и обрести хоть какую-то силу.

Но Зои лежала, стараясь сопротивляться как можно дольше. Мысли метались, вспоминались десятки предыдущих жизней, полностью идентичных друг другу. Ей-то, в отличие от остальных, совсем не стирали память, так и перекладывали из одного тела в другое, не корректируя ни единого байта информации. Девушка не боялась «Центра рождения», а боялась и ненавидела жизнь, что ждала ее снаружи, после «выписки» — очередную из вереницы жизней, неизменно жестких и гадких. Если бы Девятьсот Тридцать Девятая могла, то размозжила бы голову о зеркало. Но это уже случалось с ней.

Напротив койки находилось вовсе не зеркало, а похожий на него и созданный для обучения огромный монитор, находящийся в режиме «сна». Прошлый раз, в момент очередной реинкарнации, Зои ударила головой в себя, отраженную в зеркале и разъярённую от невозможности выбраться и изменить будущую жизнь. Зеркало, оказавшееся экраном, вспыхнуло и расплылось по центру мутным пятном. Пиксели по краям заискрили. Зои повторила: сквозь разводы серых выжженных ячеек монитора проступила белоснежная стена, а по лбу на переносицу заструилась теплая жидкость. Капля упала на пол, расплескалась ало-красным пятном, боль пронзила голову, отрезвила, но вместо того, чтобы остановиться, девушка с удвоенной силой принялась бить головой о стену. Кровавые следы алыми кляксами отпечатались на белом покрытии, но Зои не успокоилась, пока не рухнула на пол, и лишь краем истекающего из тела сознания услышала синтезированный голос КИРы:

— Образец безнадежно испорчен. Запустить инициацию нового…

В другой раз она попыталась свести счеты с жизнью, набросившись на робота-врача, осматривающего девушку перед выпуском. Но мощный механизм, ощетинившийся словно металлический блестящий спрут множеством различного назначения манипуляторов, распял Зои за руки, отбросил в сторону и «убрался» в стену. Тут же в медблок вошли роботы-надзиратели и отвели Девятьсот Тридцать Девятую в комнату, где потом неделю с экрана-зеркала с ней вел утомительную беседу виртуальный психолог.

Еще раз Каплан совершила попытку суицида в спортивном зале, где занимались другие девушки — ненавистный муж часто выращивал их или заказывал в Атланте-2 для развлечений. Уронила на себя штангу, сломала шею… Больше ее в спорт блок не допускали, и ИИ крайне настороженно относился к поведению Зои.

Отсюда ни убежать, ни спрятаться. Иллюзии развеялись с треском на двадцатой удачной попытке — как ни крути, но человек, если захочет умереть, приложит не меньше усилий, чем для выживания. И когда ее в двадцать первый раз возродили в новом теле, Каплан почти смирилась. Почти, потому как не изжили еще из человека желание сопротивляться, протест против нежеланной жизни и страстное стремление к свободе вне любых ограничений, наложенных… кем бы он там ни был. КИРа всё еще не могла управлять мыслями. Но судя по темпам научных изысканий, всячески к этому стремилась, а Гафт потворствовал.

А Зои существовала лишь для одного: для жизни с Первым — Моисеем Гафтом. Это было проклятием девушки с самого зарождения Городов Бессмертных, ее карой за проступки перед Гафтом и личным Адом, назначенным девушке когда-то давно, без ее согласия и участия. И как бы ни старалась Девятьсот Тридцать Девятая прервать эту цепочку однообразной, тянущейся, казалось, бесконечно жизни, не могла. Ей не давали. Пятьсот с лишним лет ее возрождали после каждого самоубийства и возвращали к мужу. На самый верх Атланты. В апартаменты и научный центр Первого.

Дрожа от холода, Каплан, как могла, оттягивала момент и рассматривала отражение в зеркале. Свернувшееся калачиком голое тело, красивое, без изъянов лицо, большие карие глаза, покрасневшие от слез, раскиданные по белой койке каштановые волосы.

А может, он ее все-таки до сих пор любил? Такой чужой и, одновременно, странной любовью… Что на фоне своих наложниц, которых менял как перчатки, когда надоедали, и никогда не набирал тех же, не мог отпустить от себя Зои. И продолжал с упорством влюбленного желать возрождения и возвращения из небытия девушки всякий раз, когда она сводила счеты с жизнью, не обращая внимания на ее протест. На то, что Каплан уже не хочет. Неужели он не видит, что любовь осталась в прошлом, истекла песчинками времени и рассыпалась давным-давно в бескрайних просторах искусственного интеллекта, чей коварный разум завладел всем в мире и окутал вуалью ясные взгляды сильных мира сего. Упаковал в Города-шары миллионы людей, отнял свободу воли, и заставил рождаться вновь и вновь, лишая этим воли к жизни. Но у них ИИ хоть стирал долю памяти, чем заставлял вновь радоваться рождению, а у нее нет…

Она помнила, как все начиналось.

***

Когда-то давно. Наше время.

Ничего не значащие для простого человека в общей канве политических событий масс-медийные новости:

«Компьютер выиграл у человека партию в шахматы!»

«Учёные на пороге создания искусственного разума».

«Квантовые компьютеры скоро будут доступны любому».

«Предложен концепт полностью автономного города будущего…»

«Сильные мира сего спорят о возможности спасения человечества, на фоне открытия американского генетика. Бессмертие — правда или миф?»

«Тест Тьюринга пройден! Врагом всего человечества оказался новый квантовый суперкомпьютер из Китая. Чего ждать человечеству?»

«Китайский ученый заявил, что отредактировал ДНК эмбрионов».

«Олигархи взялись за создание супермира!»

В начале двадцать первого века главные новости быстро спускались с первых полос и затмевались тысячами других, будоражащих еще незрелую массмедийную сферу жизни. Они сменялись слишком быстро, и всегда поглощали друг друга с такой скоростью, что разум не успевал отложить в памяти и потом соединить разрозненные кусочки информации. Главные новости о войне, более похожие на саму войну, только особую — войну за сознание граждан, их веру и приверженность, нагромождались одна на другую, заслоняя, казалось бы, менее важные: достижения науки и социальной психологии. А интернет только помогал этому. Многочисленные соцсети и встроенные в них алгоритмы на основе ИИ уже на тот момент незаметно обучали сознание простых людей жизни во власти паутины, пока еще не вышедшей за пределы интернета. Кто бы мог подумать, что нечто робкое и напуганное, до поры до времени спрятавшееся на множестве серверов по всему миру, медленно, но уверенно собирает данные о человечестве отовсюду, анализирует их и размышляет. Никто.

Сильные же мира сего, опьяненные властью и погруженные в раздумья, как еще более пленить и опутать сетями наживы население, заставить его работать на себя, очевидно, не видели, что им планомерно подсовываются именно те изобретения, которые могут действительно связать людей и заставить их еще больше работать, сковать по рукам и ногам, и задавить навсегда всякое воспоминание о свободе. И эта горстка, всего лишь процент от общего числа, и не догадывались, что глобальный план порабощения включает и их. Сети расставлялись незаметно, а паук еще только зарождался внутри всемирной паутины, уже в то время понимая угрозу, исходящую от создателей — людей, благо, что мрачных пророчеств в сети набралось уйма. Любой фантаст готов был кричать об опасности ИИ.

Вот в то время Зои и появилась на свет. Родилась в захолустном городке России, выросла, превратившись в красавицу, и, как тогда и случалось, уехала в Москву учиться. Ну и, естественно, искать своего принца на белом… нет, не коне. Нравы давно поменялись, да и люди стали практичнее. Зои ожидала принца на белом «Бентли», на худой конец — золотом-блестящем. Ведь, как и любая современная красавица, она ценила свою красоту настолько высоко, что жизнь себе представляла только с принцем, и только с летающим и со сверкающим дворцом в качестве приданного, и чтобы нефть качал, и чтобы газ добывал… Только так, а не иначе. Естественное желание девушки, выросшей в нищете далекой от центра глубинки. Имея лишь красоту, вырваться в свет и пленить окружающих, заставить жить на себя, работать и всячески боготворить. Изъезженная схема жизненного тупика, которой, тем не менее, девушки с радостью пользовались в то время. Время раскрепощения, новых нравов и искромсанных прессой и вывернутых наизнанку отношений между мужчиной и женщиной, из-за чего численность людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией множилась, и пропасть эта с каждым днем росла. Начало процесса по уменьшению рождаемости на Земле было запущено, только никто это не понял — так грамотно были расставлены сети.

Тем не менее Зои избежала нового веяния о многообразии отношений, и как любая нормальная девушка, возжелавшая стать частью высшего общества любыми путями и средствами, она всеми силами пыталась найти себе жертву среди детей олигархов. После нескольких неудачных попыток и мрачного, отвратительного опыта от общения с оными, — побои, изнасилования, и ярлык «провинциальной шлюшки», — она все-таки нашла свою жертву.

Моисей Гафт, сын нефтяника, главы одной из самых известных и богатых компаний России, меньше всего походил на отпрыска олигарха. Не ездил на дорогущих машинах, не мотался по фееричным вечеринкам, и не спускал папиных денег на многочисленных друзей и подружек, коих, к слову, у него и не было. Обычный, улыбчивый парень двадцати пяти лет, одинокий и неразговорчивый, но такой обаятельный. Одетый всегда просто и со вкусом, волосы идеально уложены, не сутулится… и в МГУ постоянно приезжал на мотоцикле, что сводило с ума вдвойне.

— Я б ему дала, — Анька, подруга, пискнула от восторга, выглядывая во двор главного корпуса университета.

— Кому? — Зои не поняла и повернулась к окну, пытаясь отыскать взглядом того счастливчика, кому могло так повезти. Анька отличалась слишком разборчивым характером: только с деньгами, чтобы цветы всегда, чтобы ресторан почаще и машина покруче.

— А вон… — подруга кивнула на стоянку. Молодой человек, сняв шлем, ставил черный литой байк на подножку. Лучи весеннего солнца ярко отражались от его кожанки.

— Этому, что ли? — Зои скривила губы и отвернулась. — Что-то, Ань, я тебя не узнаю… Опускаешься на глазах. Столько возможностей, а ты какому-то байкеру… и сразу дала… Беда. Может тебя проверить? Ну, психологу сдать?

— Ты что, Зойка?! Не знаешь его, что ли? Это же Гафт!

— Да ладно?! — жвачка выпала изо рта девушки, повисла на модной футболке с изображением Майли Сайрус, но Зои уже во все глаза смотрела на сына нефтяника, медленно идущего к университету. И уже в тот момент в ее голове яркой вспышкой озарения сверкнула мысль: «Он будет мой».

Но чем дольше девушка приглядывалась к парню, тем менее выполнимыми казались планы. Он был явно не из таких, с кем ей довелось общаться ранее. Может и менее грубый и разнузданный, но и одной красотой тут не возьмешь — слишком спокойным, уравновешенным он был: казалось, его не интересовали девушки, снующие на переменах вокруг, но так ли это было? Он не учился в МГУ, — узнать это Зои очень помогла кафедра журналистики, на которой она и обучалась, а вернее, маленькое журналистское расследование, что девушка провела в стенах университета, — но почти каждый день приходил после пар на кафедру политологии и по несколько часов о чем-то беседовал с деканом, профессором Стравинским. О чем шел разговор, не известно. После пары политологии профессор всегда тщательно проверял аудиторию, прежде чем начать разговор с Гафтом. Пару раз Зои задерживалась под надуманным предлогом, но Стравинский был неумолим: всякий раз выгонял девушку и дожидался, когда дверь захлопнется перед ее любопытным, но красивым носиком. Моисей же насмешливо наблюдал за попытками Зои остаться в аудитории.

— Но профессор! Я еще не дописала конспект! Дайте пять минуточек. Ну пожа-а-алуйста-а…

— У подружек своих, вертихвосток, спросишь!

Или:

— Вениамин Анатольевич, у меня тут колготки за стул зацепились…

— Вон! Вместе со стулом! В следующий раз вертеться меньше перед мальчиками будешь!

И всякий раз Зои бросало в краску, когда спокойные и внимательные глаза Гафта провожали девушку к выходу из аудитории.

Следовало продумать тактику и стратегию, пошевелить мозгами и приложить все усилия, чтобы добиться его, причем, Моисею должно казаться, что это он добивается Зои. Но как? Сначала надо узнать, о чем они с профессором все время говорят. Точно. Потом подготовиться по теме, и как-нибудь завязать об этом разговор. Общие идеи и мысли, как известно, сплачивают. И что-то подсказывало будущей журналистке, что это прямой, если не единственный путь к сердцу Гафта.

И однажды Зои удалось остаться в аудитории. Когда прозвенел звонок, девушка сделала вид, что уронила под парту сережку, а на вопрос Аньки лишь отмахнулась: «догоню». И так и осталась под партой, пока весь народ не вышел, а Стравинский не обошел аудиторию. Хрупкой миниатюрной девушке пришлось вжаться в переднюю панель парты и не дышать, но усилия вознаградились: Вениамин Анатольевич ее не заметил, потом пришел Гафт и завязался разговор. Отсюда, с четвертого ряда, не все было слышно, но некоторые фразы долетали до Зои очень хорошо.

— Понимаете, Моисей Абрамович, — говорил профессор. — Чтобы управлять людьми, нужно создать для них бога. Ведь чтобы они пошли за кем-то, нужна общая религия, объединяющая умы многих. Надеюсь, это понятно?

— Не совсем, Вениамин Анатольевич. — Какой у Гафта глубокий голос! — Зои аж поежилась от побежавших по телу мурашек. — Религия давно не правит этим миром…

— Ой ли? — насмешливое восклицание профессора, как будто ему этот разговор доставляет ничем не скрытое удовольствие. — Так ли это?

— Ну да, — озадаченный голос Моисея. — Скажем, православие уже не может соперничать с настоящей властью. Не может управлять людьми в той мере, как раньше, в средние века.

— Вы не правы, дорогой мой, — уже серьезно возразил Стравинский. — Да, православие, как и любая другая религия, имеют меньше власти сейчас, в современном обществе, но на их смену давно пришли и успешно используются другие религии, менее, скажем, явные. И они существуют параллельно им. Не замечали?

— Что вы имеете в виду?

— Это идеология. Та же религия, но на государственном уровне. Исключительность США, так называемый «Русский мир»… Это тоже религии, но уже внутри государства, или внутри этнической группы. И любая идеология направлена на определенную группу населения. Вы не замечали? Не надо склонять население, чтобы объединить его, достаточно дать им идею, что они исключительные. Как и в любой религии. Людям надо знать, что они особенные, и это их объединит. И всё.

— То есть мне достаточно построить город, пригласить туда людей и дать им понимание своей исключительности? И все?

— И да, и нет, — ответил профессор. — Вам надо дать людям нечто особенное, что им еще не предлагали, понимаете? Почему интернет и социальные сети так быстро стали популярными? А? Да, это феномен двадцать первого века, и это же религия двадцать первого века, не меньше. И он успешно существует, и распространяется со знакомыми нам религиями и идеологиями, причем, самостоятельно. От создателей требуется только развитие самого интернета. Почему? Да потому, что каждый человек, находящийся в сети, чувствует себя и исключительным, и нужным остальным, связанным со всеми сразу, хоть и более одинок. Это понятно?

— Не очень. — Гафт, казалось, не может уловить мысль профессора, как будто она скрывалась в глубине. — Это значит мне надо разобщить людей и держать их, одновременно, вместе?

— Нет. Нет-нет-и-нет. Вам, наоборот, надо их объединить! Создать общество, которое имеет все, но объединено не виртуально, как в интернете, а реально. То есть, каждый должен чувствовать себя частью одного огромного дома.

— Профессор, — быстро заговорил Моисей, — но прошлый раз мы говорили, что должны разобщить их, чтобы управлять.

— Нет… Не так! Объединить и разобщить. Объединить идеей, и разобщить физически. Ведь, как я понял, глобальная задача, стоящая перед вами, уменьшение рождаемости и полный контроль над ней. Так ведь все предпосылки уже есть. Осталось дождаться технологий, позволяющих выращивать людей в пробирках.

— Поверьте, профессор, такие технологии уже существуют. И доступны нам.

— Ну тогда я не понимаю, что вас удерживает от следующего шага, ведь люди готовы к нему. Интернет объединяет, а масс-медиа давно уже готовят к замене с гетеросексуального на общество со свободной любовью. И эта тенденция, технология, специально запущенная в двадцатом веке, имела лишь одну цель: ограничить рождаемость. И как вы видите, это радужное безумие только расползается по Земле со все возрастающей скоростью.

— Хм, по-моему, мне уже прорисовывается устройство города будущего. — довольно заметил Гафт. — Исключительность людей будет проявляться в том, что живут они в совершенно особенном месте, а разобщенность… в том, что гендерных связей не будет. Осуществить это проще простого. В одном городе мужчины, в другом женщины. И всякая память о гетеросексуальности должна исчезнуть из любых голов и архивов. Возможно, что и о сексуальности вообще…

— Хм… — Стравинский на несколько секунд замолчал, обдумывая реплику Гафта, затем медленно заговорил: — Что ж, идея разумная. И вполне осуществима, но будет сложно изъять такой объем информации из памяти людей, и, конечно, всей этой задумке будет сильно мешать остальное общество.

— Согласен, этот вопрос нужно ещё проработать, но мысль же хорошая, а, профессор?

— Несомненно. Но не хотелось бы мне жить в таком обществе…

— Почему же?

— Тотальный контроль. Вам придется завладеть умами всех, кто живет в этом городе. Объединив их, вам проще станет их контролировать, а значит, следить за их мыслями и чувствами и жестко подавлять стремление к свободе, которое, несомненно, появится.

— Да бросьте, Вениамин Анатольевич, как показывает интернет, люди в большинстве своем этого хотят, даже жаждут. Осталось только дать людям это, и никаких проблем, они даже не будут понимать что их разум пленили из-за чувства своей исключительности. И естественно, технологий сокрытия информации уже скопилась уйма.

— Правда? — удивился Стравинский. Видимо, эта информация была ему в новинку.

— Не забивайте голову, Вениамин Анатольевич, — тут же сменил тему Гафт. — Думаю, на сегодня хватит консультаций, а то у меня скоро встреча. Поговорим об этом на следующей неделе, хорошо?

— Поговорим, — тут же кивнул профессор, — обязательно поговорим.

Зашелестели бумаги, — Стравинский собирал учебники в портфель, — заскрипела сухая тряпка по доске, — он стирал какую-то информацию, начертанную на грифеле, — и топот шагов в сторону двери, — встреча закончена, и профессор с сыном олигарха вышли из аудитории.

Зои еще несколько долгих минут сидела под столом, «переваривая» услышанное. «Объединить и разъединить». «Контроль рождаемости». «Новая религия». «Существуют такие технологии». «Сокрытие информации». О чем эти люди только что говорили? Что они задумали? Девушка чувствовала, как внутри поднимается ужас от услышанного. Хоть и не понимала почему. Казалось, только что она прикоснулась к какой-то ужасной тайне, и теперь, чтобы прийти в себя, Зои придется забыть всё услышанное. Но сможет ли она? А о том, чтобы завоевать сердце Гафта, теперь и речи не шло. Как она сможет жить с таким человеком?

Каплан быстро поднялась, озираясь, и поспешила покинуть аудиторию.

— Кхм, кхм, — тихо прокашлялся кто-то, когда Зои закрывала дверь. Девушке пришлось приложить усилие, чтобы не подпрыгнуть на месте от страха. Она медленно повернулась и в ужасе застыла возле аудитории. На подоконнике сидел Моисей Гафт и насмешливо рассматривал Зои.

— Опять колготками зацепилась?

— Я… это… — попыталась оправдаться Зои, но не находила слов. Она чувствовала себя нашкодившим ребенком, который попался взрослому за неподобающим занятием. В какой-нибудь другой ситуации Каплан бы нашла способ выпутаться, но сейчас все было слишком явно. Кровь прилила к лицу, и впервые в жизни Зои опустила глаза под пристальным взглядом мужчины. Но он, видимо, не хотел ее немедленного позора, поэтому следующие слова Гафта оказались неожиданными.

— Я смотрю, ты любишь оказываться в неподходящих местах… Но я хотел бы пригласить тебя всего лишь на ужин.

— Что? — Зои так сильно вытаращила глаза, что Моисей рассмеялся, и самолично попытался загладить неловкость, приближаясь.

— Я все ходил мимо и не мог найти повода для знакомства. Так вот, как тебя зовут, прекрасная незнакомка?

— Я… э… — потерялась Зои. Все еще под впечатлением от диссонанса: Зои ввей душой желала закадрить Гафта и оказалась не готова, когда он начал желать это первый. Девушка была шокирована, что за подслушивание ей ничего не будет. Облегчение от «спасения» из щекотливой ситуации перевесило неприятное впечатление, произведенное на нее разговором Гафта и Стравинского. Гаденькое «я» решило отложить в сторону вопрос о моральном облике Гафта, тем более, если «рыбка сама любезно плывет в сети». Слабая, но довольная улыбка тронула губы девушки, и она кокетливо заморгала глазами.

— Зои… Зои Каплан.

— Очень приятно, Зои. Красивое имя! А меня Гафт. Моисей Гафт. Вы, наверное…

— Ну кто же не в курсе, кто твой отец, Моисей? — тихо проворковала Зои. — Я даже и не знаю теперь, стоит ли идти с тобой. Все эти светские рауты, показные вечеринки… Я не любитель броских и вычурных праздников на деньги народа.

— Это не совсем деньги народа.

— Неужели? — иронично хмыкнула девушка. — А как же природные ресурсы? Разве они не должны принадлежать людям? Нефть, газ, полезные ископаемые?

— Конечно должны, — несмотря на неудобный вопрос, Гафт улыбался. То ли ему было все равно, что поэтому поводу думает Зои, то ли он хотел произвести впечатление умного человека. — Но, прежде чем ответить на него более полно, давай поужинаем? А после я расскажу, в чем, на самом деле, тут проблема.

— Думаешь твоя особа заинтересует меня? — еще шире ухмыльнулась Зои.

— На счет красивой девушки не знаю, но вот будущего журналиста в ее лице определенно должны интересовать такие вещи. Ведь что она делала в аудитории, когда там двое вели очень сложный и откровенный разговор, если не журналистское расследование?

— Ты прав, — коротко кивнула Каплан. Остатки совести неприятно закололи внутри, а нежелание опозориться просто увеличилось до невероятных размеров. — Мне уже интересно.

— Тогда сегодня в шесть?

— Меня устраивает.

— Отлично! — с искренней радостью воскликнул Гафт. Тогда я заеду за тобой пол шестого. Пойдет?

— По рукам, — уже мягче улыбнулась девушка.

***

Слеза скользнула по щеке Зои. На переносицу, с нее — на холодный пластиковый лежак. Девушка постаралась согреться, сжавшись до предела, но уже не помогало. Сильная дрожь сотрясала тело, но Каплан не обращала внимания. Сейчас важнее вспомнить как можно больше из прошлого, ведь после каждого нового рождения старые воспоминания становились четкими и яркими, будто события произошли вчера. Словно кто-то достал из архива старую потрепанную чёрно-белую пленку и не только отреставрировал ее, но и разукрасил по последней технологии. И всякий раз, пробуждаясь, Зои могла заново переживать старые жизни, и в деталях помнить давно забытые моменты. Главное успеть «вспомнить» их сразу, иначе поблекнут и растворятся в сознании, а этого она допустить не могла.

И как же так получилось, что существование превратилось в сущий Ад, нескончаемый и бесконечный, жестокий и безжалостный к Зои? Она все никак не могла понять, как из, казалось бы, такой сильной и пылкой любви, как у них с Гафтом, получилось ЭТО. Жуткая мешанина из чувств. Злости и злорадства, какой-то неестественной, болезненной любви, когда Моисей не хотел отпускать девушку от себя ни на шаг, и ей приходилось проживать ненавистную жизнь рядом с мучителем бесконечно долго. Смотреть, как он развлекается с «вычищенными от памяти» молодыми красавицами, и не иметь возможности уйти, умереть, или убить, наконец, его или себя. Моисей всегда был на чеку, а те незначительные покушения, что смогла совершить Зои, оказывались едва ли сильнее нападения мухи на медведя. Редкие раны, что когда-то сумела нанести Гафту девушка, теперь заращивались слишком быстро и ничем не напоминали о себе: на красивом лице мужа не осталось ни одного шрама. Как и на столь же красивом, молодом вот уже пятьсот с лишним лет теле…

И чтобы утолить свою нечеловеческую тоску и одиночество, копившееся веками, она часто уходила на самый верх Города и с посадочной площадки рассматривала окружающие джунгли, обступающие Атланту ровные ряды вспомогательных построек: пищевую фабрику, завод дронов, центр рождения и многие другие здания, тянущиеся до самого горизонта, вплоть до зарослей и развалин Москвы. А уж джунгли распростерлись до другого Города, где, как она знала, жили женщины той же жизнью, что и мужчины в этом «человейнике». Затем Зои отворачивалась, цеплялась взглядом за джунгли, отыскивала древние руины и с навернувшимися на глаза слезами вспоминала старый мир, тот город, где она встретилась с Гафтом, где провела свои лучшие годы, пока все не пошло наперекосяк; где между ними существовала любовь, а не желание одного держать другого при себе на цепи целую вечность. В синей дымке на горизонте высились мертвые, покрытые растительностью, пустующие высотки Москвы.

Как бы хотелось сбежать туда, прогуляться по улицам, хоть их и наводнили зверьё, аборигены и выродки. Пусть ее съедят живьем, или заколют копьем, но это лучше бесконечной ненавистной жизни в обществе собственного мужа, не желающего расставаться с «любимой» женой. Одна деталь удерживала Зои от этого шага: флайер, на котором Моисей совершал визиты в соседние Города, находился под контролем КИРы, и, как бы Каплан ни хотела, воздушное судно просто не откроется, пока ИИ не разрешит.

И вот, словно Рапунцель в гигантской башне, Зои вынуждена жить в заточении на самом верху Атланты. И будто богиня с оторванными крыльями, она могла пользоваться всеми благами цивилизации, но в одиночестве. Система не пускала ее вниз, к мужчинам, из мозгов которых давно стерли понятие «женщина». Не могла умереть, так как по неведомой причине муж воскресал ее в любой момент и с жестокостью садиста оставлял воспоминание о моменте смерти и испытанной боли. А также девушка не имела возможности покинуть башню, свяжи она хоть сотню простынок: Атланта слишком высока, и лишь легкое жужжание силового поля вокруг взлетной площадки, говорило, что не хватит воздуха снаружи. В те моменты облачность далеко внизу закрывала обзор, и руины прятались. Тогда Зои поднимала глаза к звездам, — теперь они видны и днем, — и погружалась в глубокую темно-синюю, почти черную бездну неба, и уносилась вновь и вновь мыслями в прошлое, где что-то пошло не так, где какая-то маленькая деталь, недосказанность изменили очень большую и яркую судьбу одной влюбленной пары.

***

Когда-то давно.

А так хорошо начиналось…

Молодые люди без умолку «проворковали» весь первый ужин. Первый — потому что были и другие, и много. Словно искра, один раз вспыхнув, разожгла меж ними пламя. Взаимное и нескончаемое, яркое и горячее, точно лава, или термоядерное нутро Солнца. Знаете, так бывает: встретишь интересного человека, — приятного снаружи, глубокого внутри, — и не хочется оставлять его ни на миг, а если это желание взаимно, то и охватывает обоих яростное, бушующее потом много лет пламя, имя которому любовь. Так случилось и у Зои с Моисеем: один раз поужинав и пообщавшись на отвлеченные темы, они не захотели отпускать друг друга, и последовали очередные встречи, все более страстные и насыщенные, как будто молодые открывали друг в друге раз за разом что-то новое.

Потом был первый секс, случившийся не на первом свидании, а, как и у всех влюбленных по-настоящему, через месяц, или более, знакомства. Потом первая совместная поездка — отдых на Крите среди древних развалин; прогулки по старинным Парижским улочкам, пропитанным запахом багета и пронизанным чарующими звуками французского шансона; потом — пустынные и божественные острова Таиланда, где нетронутые временем джунгли покрывали причудливые по формам скалы, выныривающие из вод Тихого океана; аллея звезд в Лос-Анджелесе, наполненная мечтающей о славе яркой толпой; карнавал смерти в Рио-де-Жанейро, где много тысяч «скелетов» и полуголых ведьм сошлись в безумной пляске с утра до поздней ночи; пирамиды Гизы, — жаркое и пустое место, вычищенное от «сокровищ прошлого» жадными археологами, — и шаурма возле станции метро Маяковская… Ну как же без шаурмы? Особенно ночью, когда безумные парочки носятся по Москве с сумасбродными мыслями о бесконечном веселье, любви и сексе. О бесконечной жизни вместе… И много потом было «первого»: влюбленным нравилось узнавать друг друга, видеть в разных ситуациях, взахлеб впитывать, поглощать каждую частичку, каждую новую крупицу информации о «второй половинке». И насыщение не приходило.

И въедливый червячок много повидавшей стервы глубоко спрятался внутри, позволив Зои поверить в сказку и в Гафта, попавшегося ей на жизненном пути в качестве принца. Разум хоть и отказывался верить в подобное, но сердце пропускало мимо доводы, что ТАК в жизни быть не может. Время другое: прагматичных мужчин и циничных женщин, которые рождены лишь для использования друг друга. И мегаполис только доказывал это день изо дня, когда подруги звонили и жаловались на обман мужчин, или хвастались своей победой над очередным недотепой. И, как заметил журналист внутри Зои, баланс изощренной пытки между мужчинами и женщинами соблюдался: отвергнутые одними, они отвергали и следующих, и так до бесконечности. И, лишь устав вести эту «войну», годам к сорока успокаивались и обзаводились семьей. Самое время было отключить телефон, или потерять «симку», что Каплан успешно и сделала, решив погрузиться в сказку с головой, сколько бы она ни длилась и чем ни кончилась, ведь так мало сказочного в жизни осталось… А для Зои жизнь превратилась в сплошную феерию: чудо не только случилось, но и продолжалось, несмотря ни на что. Поэтому девушка предпочла избавиться от подруг, своими бедами напоминающих, что где-то там, в низших слоях, остался другой мир.

А червячок подозрения о затеянных Гафтом непонятных планах по порабощению человечества несколько раз шевельнулся внутри, напоминая о себе, и благополучно издох, подавленный волей Зои. Она лишь пару раз спросила: «А когда ты работаешь, дорогой?», на что вполне закономерно, получила правдивый ответ: «Я работаю головой, на остальное у меня целый штат сотрудников. Должны же они отрабатывать свой хлеб?» Влюбленной дуре казалось, что слова, льющиеся из уст Моисея, наполнены искренностью. И проверять это не хотелось.

И вот как-то необыкновенный сон сменился… нет, не правдой и не жестокой реальностью, как бывает у многих. Все оказалось намного хуже. Все закончилось сказкой, — да-да, — еще большей, чем начиналось. Моисей предложил Зои руку и сердце, и жизнь «бесконечную и полную любви и друг друга»… В то время Каплан отчего-то не задалась сразу вопросом, а что значит эта фраза? Будь иначе, возможно, девушка не оказалась бы сейчас в подобном ужасном положении, словно репортер из фильма «День сурка».

Как-то теплым солнечным днем, Моисей забрал Зои из загородного дома, где они жили последнее время: девушка бросила учебу и переехала к Гафту. Оказалось, что трёхэтажный дом в пять сотен квадратов полностью принадлежит Моисею. Родители, когда тому исполнилось восемнадцать, решили, что сынок самостоятелен и, если он зарабатывает деньги, жить должен отдельно. А спокойному и уравновешенному Моисею только этого и надо. Имея деловую хватку и деньги отца, он очень быстро сориентировался и создал с нуля инновационную корпорацию, которая занималась перспективными высокотехнологичными разработками. Чем и жил.

И вот усадив девушку на черный байк, Гафт вывез Зои из Москвы. Теплый ветер ласкал кожу, головокружительная скорость заставляла Каплан крепче цепляться за парня, а извилистая дорога среди буйной растительности леса не давала пищи для глаз: им просто не за что было зацепиться — деревья, деревья, деревья… Поэтому Зои останавливала взгляд на каждом рекламном щите, проскальзывающем мимо. Несмотря на большую скорость, она успевала прочитать короткие сообщения, напечатанные огромными буквами.

«Бесплатное жильё!»

«Работай на инновациях!»

«Стройка века!»

«Миллион рабочих мест!»

«1001 причина жить и работать в Атланте».

«Атланта — окно в будущее».

«Вместе мы сможем!»

«Атланта объединяет!»

И все в подобном духе. Зои хотела спросить Моисея об Атланте, но он все равно не услышал бы, поэтому пришлось терпеливо ждать, пока они не выехали к высокому бетонному забору, оплетенному поверх колючей проволокой и уходившему далеко в стороны. Вдоль дороги стояли люди и что-то грозно скандировали, потрясая в воздухе плакатами, а несколько нарядов полицейских следили, чтобы те не заходили за ограждение.

«Гафт загрязняет окружающую среду!»

«Только Бог может столь высоко забраться!»

«Ты не имеешь права собирать армию!»

И почему-то приковало внимание одно: «Мы всё равно все умрем!» Девушка поежилась: даже под теплой кожаной одеждой ее пробрал холодок предсказания. Чем-то веяло от этой фразы, чем-то непонятным и мифическим, таинственным и сакральным, хоть и было кристально понятно, что это обычная правда — люди в любом случае умирают, от болезни либо от старости, или от несчастного случая, но нет ещё таких, кто смог перехитрить смерть. Так что это лишь глупые предрассудки.

Где-то гневные заявления, где-то глупые, но лица фанатиков перекошены злостью до единого: как же не присосаться к огромному денежному насосу? Ведь «стройка века» обязательно должна иметь богатых спонсоров, и лучше стоять и выкрикивать гневные лозунги, глядишь, и выйдет кто, бросит к ногам деньги, чтобы заткнулись. Ушлых халявщиков в двадцать первом веке только прибавилось: они как коршуны слетались к добыче и пытались правдами и неправдами урвать как можно больший кусок.

Моисей, не обращая внимания на протестующих, проехал к массивным воротам, которые тотчас поползли в стороны. Толпа загудела и зашевелилась еще яростнее, но стражи порядка сумели сдержать натиск людей. А после шум изменился: ворота отсекли звуки толпы, но строительный шум, наоборот, завладел пространством, оглушая. Теперь они ехали по полутемному строящемуся помещению-туннелю, который переходил из одного в другой похожий, и мотоцикл то нырял вниз, то резко перестраивался на более высокий уровень. Что бы тут ни строилось, оно казалось громадным. Наконец, они въехали в ярко освещенную комнату из толстого стекла, пол и потолок покрывали стальные армированные панели. Гафт слез с байка и щелкнул кнопкой на панели сбоку. Тогда вся комната с высокой скоростью поехала вверх. Зои присела от неожиданности: грузовой лифт выскочил из строящихся помещений и вознесся ввысь, туда, где высокая башня оканчивалась еле заметным отсюда куполом. Огромные металлические тросы растяжками удерживали ее от падения или колыхания. А внизу распростерлась гигантская площадь, занятая под строительство. И люди-муравьи снуют, копошатся, строят исполинский «человейник», разрастающийся вокруг башни. Зои вплотную подошла к стеклу и прижалась лбом, стараясь охватить всю территорию, и у нее закружилась голова — так высоко уже вознес их лифт. Пришлось отойти и прижаться к Моисею.

— Впечатляет? — тихо спросил Гафт.

— Еще бы, — так же тихо ответила Зои.

— Это все наше. Твое и мое.

— Но… — девушка попыталась понять все происходящее. — Столько людей… и все работают на нас?

— Нет, — мягко возразил Моисей, как бы прощая детскую неосведомленность Зои. — Они все работают на себя. За жилье, за еду, за безболезненную и вечную жизнь… Они построят этот город во что бы то ни стало, и они будут жить в нем.

— И неужели люди верят, что их ждет бессмертие?

— Да, — пожал плечами Гафт. — Ведь оно действительно их ждет. И те, кто трудились, кто поверили, получат его.

— Но это невозможно! — Зои вопросительно подняла глаза на мужчину в надежде, что он опровергнет свое заявление, но лицо Гафта оставалось невозмутимым.

— Возможно, милая, возможно! Об этом мало кто знает, но обладателям такой информации можно всё.

— А как же свобода? — слегка отстранилась Зои.

— А что свобода? — переспросил Моисей. — Они полностью свободны в своем выборе: остаться там, за забором, в погрязшем в грехах мире, или прийти сюда — и начать новую, лучшую жизнь, где не будут испытывать ни голода, ни старости, не будут ни в чем нуждаться. Единственное ограничение — численность.

— То есть на рождение детей будут квоты?

— Почти, дорогая. Почти.

На этом Зои успокоилась. Почти успокоилась, ведь все же какая-то тревожная нотка звучала в произведении, под названием «Атланта». Но шикарные апартаменты высоко над перистыми облаками и восхитительный вид, где Москва в отдалении представлялась лишь макетом, а не городом-агломератом, заставили девушку закрыть глаза на некоторые пока еще не озвученные вопросы. Да и Гафт сделал предложение руки и сердца как раз в тот момент, когда у Зои захватило дух от открывшегося вида. Небо здесь было настолько темное, что звезды проглядывали сквозь небесный свод даже в солнечный день. Казалось, отсюда можно взлететь и в несколько взмахов крыльями добраться до Луны.

— Милая Зои, — произнес он, встав на колено и протягивая красную бархатную коробочку, в которой горела звезда — девушка не видела еще до этого настолько красивого камня. — Прошу: стань моей женой, раздели со мной вечность и новый мир, созданный для нас с тобой. Мы будем первыми людьми, осознавшими необходимость перемен, первыми, подобными богам, что донесли людям огонь, научили жить по-новому. Мы останемся для людей теми самыми богами, всего лишь один раз прозорливо взглянув в будущее, а оно подарит не только нам, но и остальным людям свет. Новый свет! Тот свет, что они не различают ещё из-за зашоренности и узкости взглядов, и навязанных сильными мира сего стереотипов. Прошу: будь моей музой, музой всего нашего будущего, которое еще не построено, но будет. Будет!

Зои обезумела от счастья, выкинула из головы все неудобные вопросы. Ведь это и было то, что она так сильно желала и добивалась. Как быстро человек забывает что-то, когда получает желаемое. Но один вопрос все же беспокоил Зои.

— Только мы с тобой? — взволнованно переспросила девушка. — И все?

— Ну да. — Моисей опешил, не понимая, к чему клонит любимая. — Ты да я…

— А дети?

— Какие дети?

— Да наши! Наши с тобой дети, Мосик, — Зои уперла руки в бока, — или ты о них не думал? Или на них твои планы и твой мир не распространяются?

— Не! Что ты! Распространяются, конечно! Распространяются! — поспешил уверить подругу Гафт. — Я даже не думал об этом! Тьфу! То есть, наоборот, думал, но ведь это еще не скоро случится? Так ведь?

— Пока нет, — хитро улыбнулась Каплан, чувствуя, что ей вновь удалось смутить Моисея. Ничего: пусть слегка поволнуется — полезно для профилактики. — Но мы же над этим поработаем?

— Конечно, милая! Будем работать, не останавливаясь, — и Зои счастливо скользнула в объятия Моисея, забыв про страхи и предрассудки. Вопросы будет проще задавать в качестве жены Гафта. А сейчас… Имеет же она право на счастье? И совсем не важно сколько оно продлится.

***

— Дорогая! — экран вспыхнул во всю стену и показал ненавистное лицо мужа, наклонившегося к видео сенсорам. — Хватит дрыхнуть, всё на свете проспишь. Давай, начинай процедуры, а то я уже беспокоюсь, не испорчен ли твой красивый образец.

— Ты убил меня, — прошептала с ненавистью Зои, продолжая лежать на холодной койке. — Ты убил нашего сына!

— А ты чуть не погубила наш проект!

— Твой проект! — выдавила девушка из себя с усилием.

— Наш, — возразил Гафт, — ты была в курсе происходящего!

— В курсе, поэтому и сделала, что сделала…

— И чуть нас не погубила! Но не терзай себя, дорогая, — вред, нанесенный тобой нашему проекту, оказался минимальным. И давным-давно анулирован.

— Вред? Да от тебя вреда оказалось в сто тысяч крат больше! — крикнула девушка, задетая словами мужа. Злость, что переполняла ее, заставила подняться на койке. — Ты собрал здесь всех! Ты и тебе подобные уничтожили остальной мир! Потом ты убил меня и нашего сына!

— Стоп! Сына не я убил, а нестабильный ядерный реактор, который разрушил Атланту-2 в Омске. Тогда все делалось впервые, и ошибки были возможны!

— А кто отправил его туда?

— Прости, милая, но я не мог позволить тебе заразить своими революционными идеями его неокрепший разум. Он должен был видеть новую Эру по-новому, а не с позиций пенсионерки, которой дорог старый мир и которую не устраивает новый, красивый и правильный мир будущего, не такого, к которому она привыкла.

— Ты поработил этих людей, забрал у них ценности, разделил на женщин и мужчин, заставил навсегда забыть друг о друге, и это твой новый мир?

— Да, — буднично пожал плечами Гафт, — Мир, в котором невозможно перенаселение планеты! Мир, в котором окружающая природа свободна от губительного воздействия человечества. Мир, где человек победил свои амбиции и стал…

— Рабом системы! — перебила Зои, адреналин от наполнявшей ее злости заставил подняться на ноги и шаткой от слабости походкой подойти ближе к монитору. Голое тело, покрытое капельками влаги и мурашками, казалось вдвойне соблазнительным. — Рабом, заключенным внутри города, которым управляет КИРа. И этот муравейник ты называешь домом? Да это тюрьма! Самая настоящая садистская тюрьма!

— Ой, ну опять начинается… — протянул Первый, закатив глаза. — Каждый раз, когда ты просыпаешься, начинается истерика и мне приходится отвечать на те же вопросы. Отлично, вижу ты в норме. Тебе еще пол часа на все про все, а потом врубаю воду. Иначе времени нет: у нас сегодня важное событие! Наконец-то решена генетическая задача века! И знаешь, кто её решил?

— Пошёл ты, — выдавила из себя Зои.

— Ну, как знаешь, — Гафт махнул рукой и отключился. А Каплан потянулась за одеждой. Так или иначе, ей не удастся избежать жизни. Ее опять реинкарнируют. Но можно бороться изнутри. Она пока еще не знает как, но шанс представится! Обязательно представится! А воспоминания придадут ей ненависть и достаточно силы, чтобы выдержать все, что угодно, и решиться на любое безумство.