Воспоминания. Автобиографическая повесть

Юрий Берков

Это автобиографическая повесть человека, родившегося в Ленинграде, ребёнком пережившего блокаду, окончившего среднюю школу, потом Высшее военно-морское училище радиоэлектроники им. А. С. Попова и 47 лет проработавшего на разведку ВМФ. Книга содержит нецензурную брань.

3

В мае 1942 г. мою мать и её сестру Антонину (тётю Тоню) с детьми эвакуировали в Кировскую область, Уржумский район, Селенурский сельсовет, деревню Канганур. Другие сёстры эвакуировались немного раньше в разные регионы страны (на Урал и в Среднюю Азию). Именно с эвакуацией у меня связаны мои первые детские воспоминания. Видимо, перемена обстановки обострила мои чувства и восприятие окружающего.

Я помню баржу, на которой мы плыли через Ладогу. Её тащил небольшой буксир. Все пассажиры сидели на верхней палубе, на тюках, узлах и мешках с пожитками. Был прекрасный майский день. В воздухе кружили наши истребители. Немецких самолётов не было и нас не бомбили, так что всё закончилось благополучно.

Потом нас долго везли в товарных вагонах — теплушках. На полу была разбросана солома и пожитки эвакуируемых. Мы сидели и спали на этих пожитках. Ехали несколько суток. Поезд часто останавливался на перегонах, пропуская встречные составы, которые шли к линии фронта. Эти отрывочные воспоминания до сих пор хранятся в моей памяти, а ведь мне тогда было всего 2 года.

В деревне Канганур нас подселили в избу к Поли Тимихи. Помню, посредине избы стояла огромная русская печка с палатями по правую сторону, на которых было полно тараканов. Я помню, как зимой их вымораживали. В лютый мороз открыли все окна и двери, и ушли к соседям. Через несколько часов вошли в избу, а там синички склёвывают уже замёрзших тараканов.

Освещения в деревне не было и мы пользовались самодельной керосиновой лампой — коптилкой, наподобие лампадки, которую зажигают перед иконой.

Мебель в избе была вся деревянная, некрашеная. Из мебели был большой досчатый стол и четыре скамейки вокруг него. Вдоль стен тоже стояли скамейки. Вот и вся мебель. На серых стенах избы висели фотографии и картинки из довоенных журналов. В правом углу — икона с изображением богоматери с младенцем Иисусом на руках. По вечерам мать молилась, стоя перед иконой на коленях. Просила бога за меня, и за отца, чтобы все были живы и здоровы.

Во дворе, обнесённом сплошным досчатым забором, стоял сарай для дров с сеновалом наверху, а рядом с ним хлев. На ночь в нём запирали козу Зинку, которая лечила меня — дистрофика своим козьим молоком. Зинка была доброй козой и позволяла мне её гладить. Обычно после дождя по двору протекал небольшой ручеёк, и я строил запруды из песка и пускал бумажные кораблики. Никаких других игрушек у меня не было.

Пред домом проходила единственная в деревне улица, она же просёлочная дорога, соединявшая деревню с городом Уржумом. По этой дороге часто проходили толпы кочующих марийцев. На них были какие-то балахоны, увешанные снизу монетами. Многие с палками, с котомками за спиной. Среди марийцев было много больных трахомой. Некоторые совсем ослепли и шли, положив ладонь руки на плечё поводыря.

Небольшая речка протекала метрах в пятидесяти от единственной деревенской улицы. Сразу за дрогой на пологом берегу реки огороды. За деревней колхозные поля и лес.

Все эвакуированные («кавыренные» — как их называли местные жители) работали в колхозе. Мать летом часто брала меня в поле. Однажды (мне было уже четыре года) я убежал в лес, и вся деревня искала меня. В лесу было много волков, и они часто нападали на колхозный скот.

Мать рассказывала как эвакуированные женщины осенью 1942 г. впервые пошли в лес за грибами. Набрали полные корзины белых и идут по деревне. А местные жители кричат: «Глядите-ка, кавыренные одних поганок набрали!» Оказывается, они не знали белых грибов и считали их поганками. После того, как никто из «кавыренных» не отравился и не умер, наевшись белых грибов, местные жители тоже стали их собирать.

Между тем, в 1943 году перестали поступать письма от отца. Мать сделала запрос командиру части и получила ответ, что рядовой Берков Алексей Емельянович, выполняя боевое задание, пропал без вести. Мать ещё надеялась, что мой отец жив и найдётся. Может быть, он ранен и попал в госпиталь, но шло время, а от отца не было никаких известий. Она обращалась в разные инстанции с просьбой разыскать мужа, но ответ был один: «Рядовой Берков А. Е. пропал без вести в мае 1943 г.». Только в после войны, в 1947 г., когда стали доступны немецкие архивы, моей матери прислали извещение: «Ваш муж, Берков Алексей Емельянович, умер в германском плену в мае 1944 г.». После этого мать стала получать пособие по случаю потери кормильца (20 руб.)

Дядя Андрей вторично женился в 1944 г. на Полине, а в 1945 г. у них родился сын Юрий. Но жизнь с Полиной у дяди Андрея не сложилась. Полина любила гульнуть, а дядя Андрей сильно ревновал её. Из-за этого они часто ссорились. В 1961 году Полина умерла от рака и дядя Андрей вторично овдовел. Через три года он нашёл себе женщину, Валю, но регистрироваться они не стали. Ей не нравился сын Андрея Юрий. Он не признавал её в качестве мачехи. Учился он неважно, был груб с отцом, попал в дурную кампанию и стал выпивать. Но это был уже другой, послевоенный Ленинград-ский период.