Будущее уже было

Юрий Анатольевич Кириллов, 2023

«Народ, забывший своё прошлое,обречён пережить его вновь»Схиархимандрит Илий (Ноздрин)Автор представляет свой жанр, как историческая фантасмагория.Произведение повествует о новых необычных похожденияхи приключениях с перемещениями во времени героев, уже известных по сценариям Александра Шевцова «Мы из будущего» и «Мы из будущего-2» ©ВГТРК (Россия-1). На этот раз им предстоит поучаствовать в гуще событий и сравнить произошедшее в Киеве в 2014-ом с тем, что пришлось пережить в Петрограде в феврале 1917 года, встретившись лицом к лицу с реальными и известными участниками событий настоящего и прошлого.

Солдатский бунт

Ожидание казалось долгим. Михаил вернулся к своей раненой девушке, охраняя её сон. Сергей, вышагивая в гостиной от края до края, читал Тарасу лекцию о событиях завтрашнего дня, которые он знал в мельчайших подробностях. Филатов решил на следующий день делегировать украинского гостя в здание Таврического дворца, как представителя рабочего класса, для участия первого заседания Совета рабочих и солдатских депутатов, который должен будет сформирован именно завтра. «Нельзя упускать и такого шанса, чтобы добраться до того самого депутата Соколова. Выпадает единственный шанс свободно попасть в здание Государственной Думы. Его упустить никак нельзя. Да и Тарас уже «засветился» в беспорядках на Знаменской. Вопросов не возникнет. Да, и в такой неразберихе мало у кого вообще должны быть вопросы, кто и откуда появлялся в здании заксобрания». Так думал историк Филатов и пытался разъяснить товарищу всю суть ситуации и расклад сил в Думе в первый день революции. Сам же он планировал попасть в солдатские гарнизоны, где шансов отыскать Соколова было гораздо больше. Бероева он уже делегировал в Штаб командующего войсками, что в эти дни будет располагаться в кабинете самого градоначальника генерала Балка. Там стекается вся информация, и, возможно из архивных списков он сможет узнать обо всех Соколовых в армейских войсках. Молодому Михаилу же на этот раз отводилась роль дежурного по квартире, совмещая с уходом за своей раненой подругой, которую сейчас никак нельзя было выпускать в народ.

На улице уже совсем стемнело, когда в дверях, сметая снег с шинели и протирая запотевшие очки, появился Виталий. Он сходу протянул заветную грамоту на фирменном бланке штаба за подписью генерала С.С.Хабалова, предписывающую «поручику Сергею Филатову» прибыть в расположение лейб-гвардии Волынского полка. Друзья радостно обнялись и воскликнули, не сдерживая эмоций. Из комнаты тут же выскочил Михаил с призывами тишины, и ребята тут же затихли, перейдя на шёпот.

— Тебе срочно нужно явиться в батальонную канцелярию к полковнику Николаю Ивановичу Висковскому, — тихо отчитался Бероев.

— Разберёмся, — радостно ответил Филатов и спешно стал одеваться.

— Ты прямо сейчас собрался? А, разве не утром? — удивился друг.

— Ребята, я, как всегда, уже устал вам лекции по истории читать. Сегодня ночью в казармах произойдут самые основные события. Завтра уже может быть поздно искать нашего Соколова. Солдаты разбредутся по всему городу.

Виталий немного замялся, но всё-таки продолжил:

— Ты там, это… Сам будь осторожен. Ты ведь теперь в «офицерском чине». А я сегодня слышал, что в каком-то флотском экипаже собираются перебить всех офицеров. Сам генерал Глобачев докладывал. Туда даже полицейский наряд отправили.

— Да, в курсе я, мужики, что сегодня ночью будет. Надеюсь, всё обойдётся. Нам только человека найти, и всё, — после этого, Сергей вновь обратился к Бероеву. — Как у тебя там сегодня прошло? Что то уже удалось нарыть?

— Да, пока гладко всё… Только представили и оформили в состав. Но, я уже присмотрелся, завтра постараюсь там поискать полковые списки.

— Ну, мужики, удачи нам! — подбодрил всех Филатов.

— Я, вообще-то… тоже сейчас ухожу, — смущённо начал оправдываться Бероев.

— Да, знаю я, — похлопал по плечу друга Сергей. — Иди давай, гуляй, герой-любовник. До завтра ты свободен. А утром — в штаб. И перерой там всю канцелярию, но найди Соколова. А я сегодня попытаюсь в казармах что-нибудь узнать.

Филатов повернулся к Тарасу и добавил:

— Если завтра не вернусь к обеду, ты свою задачу тоже знаешь. Таврический дворец, надеюсь, найдёшь? — после этого вновь обратился ко всем. — И, помним, мужики, что бы не случилось, в любом случае возвращаемся сюда.

Двери за друзьями закрылись и в гостиной остались двое. Тарас долго и пристально молча смотрел в глаза молодого парня, потом слегка ухмыльнулся и отошёл к окну.

— Что не так? — возмутился Михаил.

— Да, всё нормально, — решил уйти от разговора украинский товарищ.

— Нет, ты что-то хотел сказать? — настаивал на своём Михаил.

— Может и хотел…

— Тогда, говори.

— Хотел поинтересоваться, что ты почувствовал, когда сегодня на сторону народа сам перешёл? — вдруг спросил Тараса.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, ты ведь сегодня, получается, против своих же выступил — против полицейских.

— Это совсем другое, — начал оправдываться молодой милиционер. — Здесь я не служу в полиции, а, значит, не под присягой.

— Значит, что, если бы там, в Киеве, ты был не под присягой, то тоже мог оказаться на другой стороне? На стороне того народа, что вышел на Майдан? — настоятельно продолжал старший товарищ. — Ситуации ведь очень схожие. Сегодня здесь на площади был точно такой же «майдан», и ты оказался на другой стороне. Вот мне и интересно, как ты себя чувствуешь в другой шкуре?

— Какой ещё шкуре? Что пристал? — возмутился Миша.

— Ну, хорошо, на другой стороне баррикады, если тебе так понятней. Не с теми, кто разгоняет, а с теми, кто ищет правду, с теми, кто желает свободу, с теми, кто выступает против существующей власти. С теми, кто убегает…

— Да, пошёл ты…, — молодой парень, не зная, что ответить, резко встал и спешно удалился в свою комнату.

Присев на угол кровати, он стал задумчиво рассматривать спящее лицо своей раненой, с осторожностью разглаживая её разбросанные по подушке волосы. Веки девушки зашевелились, и она медленно открыла глаза. Рука Михаила в этот момент замерла у виска подруги, приподнимая локоны. Молодые люди некоторое время, не двигаясь, пристально проваливались в глазах друг другу. Миша не смел сделать ни одного движения. Ульяна медленно и всё сильнее прижималась щекой к зависшей над ней ладони. Только сейчас, робко наклонившись, парень осторожно погладил её по голове и почувствовал ответ, как хрупкая рука обвивает его за шею и притягивает к себе. Ещё сантиметры, ещё секунды, и уже закрыв глаза и ничего не видя перед собой, он лишь почувствовал прикосновение к слегка приоткрытым девичьем губам. Другая ладонь парня уже более уверенно спускалась по здоровой стороне девичьего тела — по шее, по плечу и ниже, чуть сжав упругую обнажившуюся грудь. Когда также уверенно, и в тоже время очень осторожно, он руками обвил её талию, девушка всем телом податливо приподнялась навстречу. Уже, казалось, не замечая никакой боли, тела молодых слились в едином страстном порыве.

***

На площадке у дверей Виталия уже ждала соседка. Они, точно также, как Сергей, также спешили, а потому буквально друг за другом выскочили из парадной, тут же разойдясь в разные стороны. Уверенно взяв спутника под руку, спутница Бероева уверенным шагом повела того по проспекту вдоль их дома. Идти приходилось очень спешно, так как до начала представления оставались уже считанные минуты. До Мариинского театра, который и собиралась посетить эта парочка, было всего лишь каких-то пара кварталов. Уже дойдя до заветного высотного здания красного кирпича с очень высокими узкими окнами и такими же высокими входными дверьми, они столкнулись с разгуливающими и шныряющими группами вполне себе интеллигентного народа, выспрашивающие у каждого вновь подходящего «Лишний билетик». Проходя с гордо приподнятой головой мимо таких любопытствующих, Любовь невольно посмотрела на Виталия, обратив на его не очень уверенный вид. Вдруг, уже перед самым входом, она неожиданно остановилась и, повернувшись, прижалась к тому настолько близко, что от её дыхания тут же запотели очки. Слегка улыбнувшись, девушка лишь произнесла:

— А может, ну его, это представление?

По лицу Виталия в ответ тут же пробежала улыбка, словно внутри почувствовалась какая-то свобода, всё это время сдерживающая его, словно с его шеи сняли петлю. Именно это очень чутко поняла его Люба. Она, так и не отводя взгляда от спутника, лёгким движением руки из своей сумочки, не снимая перчаток, достала пару отпечатанных бумажек и вытянула руку вверх. В тот же момент, словно голодные псы со всех сторон к парочке кинулись самые разношёрстные разъярённые интеллигенты. По всему было видно, как эта сцена забавляет мадам Менделееву.

Отдав заветные билеты одной из понравившихся ей парочке, она, словно взбалмошный ребёнок, с весёлым заливающимся смехом стала кружить вокруг Бероева, держа того за руки. Стеснение и неловкость того прошло только после того, как он, осмотревшись вокруг, увидел, что вокруг на них никто особого внимания вообще не обращает, и каждый занят каким-либо своим баловством. Поддавшись этому настоящему девчачьему веселью, он с удовольствием поддержал это заводное настроение, под заливистый хохот раз от раза жадно впиваясь в её раскрасневшиеся губы.

***

Филатов стоял у ворот в казармы на Виленском переулке и уже несколько минут настраивался сделать первый шаг внутрь.

Полковник Висковский оказался строгим, но приветливым командиром. В кабинете находился ещё один офицер младшего ранга. Командир отчитывал того за беспорядки в его 4-ой роте. Сергей быстро понял, что это та самая рота запасных батальонов, которая состояла из фронтовиков и считалась в среде офицеров неблагонадёжной, поэтому к карательным операциям не привлекалась. «Фронтовики» же, в свою очередь, считали учебные отряды «продажными шкурами», выслуживающимися перед офицерами ради унтерских нашивок. Из своих же изучений при написании диссертации, историк помнил, что в результате, это из-за них сегодня учебные команды вновь остались без ужина.

— Форменное безобразие! — возмущался полковник, отчитывая младшего офицера. — Прапорщик Емельянов, в вашем полку происходят форменные безобразия. Такие выходки должны быть прекращены немедленно! Сколько можно ещё такое допускать? Я даже не знаю, как это назвать?

— Дедовщина…, — вдруг высказался Филатов.

— Что?.. — с удивлением переспросил полковник.

— Тов… Извините, господин полковник, — осёкся, но, вовремя исправился «поручик». — У нас это называлось «дедовщиной». Когда старшие, мягко говоря, пытаются морально воздействовать на молодых.

Командир посмотрел с крайним удивлением, но Филатов продолжил:

— Как я понимаю, в 4-ой роте военные с фронтовым прошлым. В запасном батальоне некоторые уже не в первый раз между фронтом и ранениями. Многие из них после наступательных боёв владимиро-волынского направления. Поправьте, если я не прав. Прошедшие через эту мясорубку должны быть на равных с юнцами и шестинедельными новобранцами?

— Ну, вот Вам с этим и разбираться.

Тут он представил Филатова, и зачитал приказ о назначении на самый ответственный, как он считал на этот момент, участок.

— Рекомендован моим давним другом Матвеем Фёдоровым.

После чего, обратившись к Сергею, спросил:

— Как там старый вояка?

— Бравый офицер полон сил, — ответил Филатов.

— Наконец, у вас будет фронтовой командир, который наладит дисциплину, — вновь подойдя к молодому офицеру, ответил полковник. — Прапорщик Емельянов, отчего же ты никогда в глаза не смотришь?

— А в Уставе на этот счёт ничего не сказано, — дерзко, но спокойно ответил тот. — Разве я скверно служу? Или плохо воевал?

Рядом находился ещё один офицер совсем ещё юного возраста, лет 25-ти, с румянцем на щеках и ясными большими серыми глазами. Полковник представил его, как штабс-капитана Ивана Степановича Лашкевича.

В кабинет постучали, и вошёл пожилой офицер, по виду не ниже генеральского чина. Младшие чины тут же отдали честь. Виленский распорядился:

— Ну, всё, больше не задерживаю. Располагайтесь, знакомьтесь с составом. Емельянов всё покажет, познакомит с другими офицерами.

Идя по коридору вместе с молодым прапорщиком невысокого роста, Сергея вновь посетило уже знакомое ему чувство, что откуда то ему так знакомо лицо и этого молодого офицера.

Комната, в которой пришлось расположиться, оказалась на двоих с этим же младшим офицером. Кровати стояли у разных стен. Только сейчас Филатов заметил на груди офицера серебряный Георгиевский Крест.

— Тебя как звать то, прапорщик?

— Борис, — коротко ответил тот.

— А меня Сергей, — протянул руку Филатов, продолжая смотреть в его глаза. — За что награда?

— За боевые заслуги, — вновь коротко ответил прапорщик.

Потом добавил:

— Я ведь тоже с фронта прибыл.

— Значит за подвиг? Просто так орденами не награждают.

— Приходилось участвовать в боевых операциях. Сами знаете, на войне, чтобы выжить, нужно бежать только в одну сторону — вперёд. Тогда ещё поживёшь, а кто выжил, тот и герой.

После этих слов Филатов обомлел, так молча и сев на свою постель. Он сразу понял, кто сейчас перед ним. Он хорошо помнил эти слова, которые на всю жизнь врезались ему в память. Перед ним стоял тот самый «старшина Емельянов» из того далёкого 42-ом, только сейчас это совсем ещё юный, но уже опытный прапорщик. Сергей сидел молча, не отводя взгляда, так и не зная, что ещё ответить, но после длительной паузы, он всё же немного опомнился:

— Ты только не обижайся. Я не собирался тебя здесь подсиживать.

— Это же служба, — улыбнулся молодой прапорщик. — Такое в армии случается. А приказы не обсуждаются.

— Подскажи, в нашей роте есть солдат по фамилии Соколов?

Прапорщик, немного подумав, как бы перечисляя в голове личный состав, ответил:

— В нашем таких нет. А вот в первом учебном у Лашкевича точно есть ефрейтор Соколов. Да, вон они построились, — открыв окно, указал Емельянов.

На плацу перед казармами тот самый молодой офицер, что только что был вместе с ними у командира, громким командирским голосом выговаривал выстроившейся роте о том, что солдаты запятнали честь полка своим недостаточным рвением при разгоне митингов на Знаменской площади, что при первом же удобном случае, не позднее, чем завтра, они должны загладить свою вину. В ответ услышал только демонстративное молчание. Офицер продолжил, что до этого дня была лишь теория, с которой солдаты справились крайне плохо, а завтра необходимо начать работать уже хорошо. Напоследок командир поблагодарил роту, но в ответ прозвучало нестройное и угрюмое: «Рады стараться», и солдаты неспешно двинулись в казарму.

— Вот такая у нас дисциплина, — посетовал прапорщик, закрывая окно. — Но, штабс-капитан Иван Степанович — великолепный строевик и беспощадно требовательный начальник.

— Да, как-то не вяжется всё с рассказами Матвея Митрофановича о хвалёном Волынском, — размышляя тихо про себя, произнёс Филатов.

***

После попадания пули в голову во время беспорядков на Знаменской площади, Васильев Олег вместе с другими ранеными оказался в полковом госпитале. Ранение оказалось незначительным, пуля прошла вскользь, оставив лишь царапину. После перевязки обеих ран, включая и прежнюю, полученную ещё при украинских беспорядках, его направили в расположение полка. Унтер-офицер Кирпичников, тот самый, что помог скрыться с площади от преследований нашему Михаилу, разместил Олега у себя в первой учебной роте на соседней кровати.

Но, сам младший офицер в этот вечер не спал. Он со своим приятелем Марковым, располагавшемся на соседней кровати, активно обсуждал произошедшее в этот день на площади. Кирпичников подтверждал, как солдаты плакали, не желая по приказу стрелять в народ, что они поражены и подавлены всем происходящим, утаскивая с улиц убитых и раненых. Разговор был настолько эмоционален, что Тимофей прямо сейчас же решил позвал к себе взводных. Уже в присутствии всех он очень активно и на повышенных тонах предложил:

— Мужики, пришло время решать — победить или умереть. Думаю, что уж лучше умереть с честью, чем позорить себя народной кровью. Вы меня знаете, я сам из пензенских крестьян, как и многие здесь. Отцы, матери, сёстры, братья, невесты просят хлеба. Мы их будем бить? Вы видели кровь, которая лилась сегодня по улицам? Я предлагаю завтра никуда не идти. Я лично не хочу.

— Мы от тебя не отстанем, — в голос завопили другие. — Делай, что хочешь. Мы с тобой!

— Останемся друзьями. Не выдадим один другого и живым в руки не дадимся. Смерть страшна сейчас только. Убьют — не будешь знать, что делается, — напутствовал он подчинённых. — Завтра не идём. Исполняйте все мою команду и смотрите только, что я буду делать.

— Согласны! Только твою команду и будем исполнять!

К спонтанному сборищу присоединились уже и отделённые, которых тут же позвали. Все выразили активное нежелание участвовать в карательных акциях. Поднялся всеобщий гул, началось бурное обсуждение возможных планов. Вдруг, один из самых активных выкрикнул, что нужно сейчас же ночью атаковать батальонную канцелярию и уничтожить всех офицеров. В ответ Кирпичников крепко приложился кулаком и утихомирил ярого активиста, прикрикнув при этом: «Соколов, уймись. Делать только то, что я скажу!» Лишь услышав произнесённую фамилию, Олег встрепенулся, мысленно подумав: «Неужели он?»

Унтер-офицер строго и громко сделал заключение:

— Завтра не выходим из казарм для усмирения рабочих. Взводные и отделённые, проводите беседу с рядовым составом о том, что мы присягали воевать с врагом, а не стрелять в свой народ. Если солдаты будут согласны, строимся с винтовками, заряжаем четырьмя патронами, на приветствие офицеров отвечать криками «ура». Приказы офицеров игнорировать.

После этого он дал распоряжение дежурному:

— Никого не выпускать из казармы. Да, и выставить надёжных дневальных.

Унтер-офицер уже понимал, что именно его сейчас все слушаются и каждый приказ будут выполнять беспрекословно. Чувствовалось, что он с наслаждением упивается своим превосходством:

— Младший унтер-офицер Дреничев, — подозвал он к себе своего подчинённого. — В цейхгаузе нужно отгрести патронов больше, чем обычно. Взять под наблюдение оба пулемёта. И пулемётчиков тоже, на всякий случай, под наблюдение.

Заговорщики разошлись выполнять указания командира, Кирпичников вновь продолжили обсуждать положение с Марковым:

— Одним нам не справиться, надо фронтовиков подключать, — предложил его приятель.

— Могут и не присоединиться, — засомневался Тимофей. — Надо кого-то прямо сейчас отправить к ним для переговоров. Только осторожно.

— Что будем делать, если никто не присоединится? Это ведь бунт, — продолжал нагнетать обстановку Марков.

— Сам понимаю. Придётся занять оборону. Расставим солдат и пулемёты в пределах казармы, — ретиво произнёс Кирпичников.

— А если, не кривя душой? В случае поражения ведь нас теперь ждёт смерть, — Марков прижался щекой к винтовке.

Наступила гнетущая тишина. Казалось, слышны были, как бьются сердца каждого солдата. Почти никто не спал, и каждый думал о своём. Предстояло нелёгкое утро. Олег лежал и думал, что первым делом сразу выяснит, кто среди солдат Соколов. Его нетрудно будет узнать по синяку от крепкого удара агрессивного командира.

Филатову тоже не спалось. Он также хотел поскорее утром попасть в расположение учебной роты и найти этого самого Соколова.

***

Вдоволь нагулявшись по Алексеевскому саду на задворках дворца великого князя, парочка интеллигентных с виду, но, совсем по-ребячески, так и не дойдя до Набережной Мойки из-за разнузданной пьяной шайки впереди, пробралась сквозь дворы и арки к выходу на проспект и направилась в обратную сторону, то и дело, периодически останавливаясь для объятий с поцелуями, нисколько не стесняясь редких прохожих и не боясь обветривания губ на ветру. По всему было понятно, что им совсем не скучно вдвоём, и прогулка с неожиданностями и приключениями лишь забавляет их.

— Знаете, мой милый друг, почему этот проспект был назван именно Английским? — заводила самые различные темы спутница.

— Вероятно, здесь живёт много английских подданных? — попытался предположить Бероев,

— О, да… Вон в тех домах, что напротив Галёрного дома, действительно проживает много англичан.

— А я даже знаю, что ранее его называли Аглинской перспективой, затем Англинским проспектом, и уже только при Екатерине окончательно утвердили то название, что сейчас, — будучи, хорошо знающим историю своего родного города, попытался блеснуть знаниями Виталий.

В ответ Любовь заливисто расхохоталась:

— При Екатеринушке Великой его называли Дровяной улицей, из-за того, что она учредила дровяные запасные магазейны, дабы продавать дрова зимою бедным людям.

Коренной петербуржец был крайне удивлён и доводами собеседницы, и своими пробелами в собственных познаниях. А Любовь, нисколь не заметив его смущения, лишь добавила, окончательно развеяв все сомнения в её незаурядности:

— А ещё ранее, когда только была построена эта проезжая улица, она вообще была названа Успенской, потому как здесь должны были поставить церковь Успения Пресвятой Богородицы.

— И..? — ожидал продолжения воодушевлённый кавалер.

— И, не построили… Зато поставили Покровскую церковь, ту, что за Екатерининским каналом.

Уже ничего не понимая в этих новых для него названиях, Виталий лишь влюблёнными глазами поглощал любую информацию, льющуюся из этих обворожительных уст.

— Вы такой забавный и, в тоже время, очень внимательный слушатель, — в очередной раз, остановившись и, всматриваясь в его глаза, с нежностью в голосе произнесла всезнающая актриса и, обвивая руками за шею, притянула того для глубокого поцелуя.

Бероева ни такое поведение спутницы, ни любопытные прохожие, нисколько не смущали, из-за чувства некоторой защищённости от знакомых глаз, которых здесь — в этом времени, не может быть просто по определению, до тех самых пор, пока Любовь, уже почти дойдя на знакомого Офицерского проспекта, вновь не остановилась и, прижавшись как можно теснее под руку, не произнесла:

— Посмотрите, мой обожаемый друг, вон в то крайнее окно на самом верхнем пятом этаже углового дома напротив. Видите? Там сейчас лишь тусклый отблеск от горящей свечи.

— Крайне неловко так откровенно заглядывать в чужие окна, — удивлённо возразил кавалер.

— А мы и не собираемся туда заглядывать. Я лишь указала, где именно, в данный момент находится мой многоуважаемый супруг, дабы снять всё то напряжение и неловкость, что мучает вас. Разве я не права?

Виталий от таких откровений даже слегка поперхнулся, так и не зная, что можно ответить. Его действительно волновала моральная и этическая сторона их неожиданных взаимоотношений, но, начинать разговор об этом он сам уж точно не решался. Собеседница же продолжала:

— За этим самым окном, «горящим не от одной зари», проживает сегодняшняя любовь моего мужа, где он проводит частые встречи, а порой и ночи. И это действительно Любовь… Любовь Андреева-Дельмас — та самая его возлюбленная Кармен.

— Но, как же? Как же вы всё это принимаете? Неужели не хотели бы с ней объясниться? — обескураженно удивлён Бероев.

— О, нет. У меня уже был такой опыт с одной из его актрис-любовниц. Ни к чему хорошему это не привело. К тому же, а разве мы с вами сейчас занимаемся не тем же самым?

Виталий от смущения покраснел, но его пассия продолжала:

— Мы уже давно привыкли к такого рода увлечениям друг друга. Сначала это, конечно же, ранило, но, потом спустя годы стало обыденностью.

— Разве такое возможно? — продолжал удивляться новоиспечённый любовник.

— Как видите, и, при этом, мы, как это не звучит абсурдно, не перестаём любить друг друга. Саша продолжает относиться ко мне с тем же трепетом и пиететом, что и при первых встречах. По настоящему, мы ведь знакомы ещё с малолетства — с двухлетнего возраста. Он был очарован мною. Вот с тех самых лет он и продолжает мною восхищаться, боготворить, возносить. Мне до сих пор кажется, что он совсем не воспринимает меня живым человеком, пытаясь оберегать, словно драгоценность. За всю нашу совместную жизнь он так и не понял, что мне, как любой женщине, не чужды и плотские утехи, и забавы, и душевные увлечения. Впрочем, он мне вдоволь позволяет насладиться на стороне, сам же, как он сам считает, не опускаясь до такой низости в отношении меня, как обожаемого существа, цветка или предмета.

Виталий лишь молча, от удивления раскрыв рот, слушал эти неожиданные откровения, которыми, как ему показалось, женщине не с кем было поделиться, но, так хотелось. Люба же с упоением продолжила свой рассказ:

— В молодости мы были изумительной прекрасно парой, как утверждали многие. У меня уже были воздыхатели, но, я выбрала этого уверенного в себе парня. Он был и остаётся притягательным своей уверенностью, тем, что никогда не зовёт к себе, и от этого ещё больше хочется быть с ним ближе. Исключительное чувство, подкупающее любую. Мы даже до венчания много и часто встречались, даже снимали комнаты для близких свиданий, но, он никогда не осмеливался ко мне даже притронуться, не смотря на то, что я была уже всецело готова и страстно желала этого.

Бероев, слушая, лишь часто сглатывал, от одних только слов приходя в состояние внутреннего возбуждения.

— Но, увы, все мои ожидания были тщетны и напрасны. Кроме чувственных и трогательных стихов и полного обожания я более так ничего и не получала. Не получила я желаемого, кроме экзальтированного поклонения и восхваления «вечной женственности» и даже после свадьбы. Ещё с ранней юности у Сашеньки образовался разрыв между любовью плотской — телесной, и духовной — неземной. И тому виной, я всю жизнь считаю именно себя. В итоге мой муж решил, что физической близости нам не нужно, так как будет лишь мешать нашему духовному родству. Он искренне считал, что плотские отношения не могут быть длительными, и как только это произойдёт, мы тут же расстанемся.

— А, как же первая брачная ночь? — удивлённо вымолвил её кавалер.

— Стыдно признаться, мой дорогой, но, мой первый опыт случился уже почти спустя год, и… совсем с другим мужчиной. Он был безумно в меня влюблён, страстно ухаживал и добивался… Я, конечно, была крайне польщена, и… не устояла. К тому времени я уже знала, что мой муж находил выход своим личным плотским желаниям в случайных связях, в том числе и даже с дешёвыми проститутками…

Любовь Дмитриевна на минуту замолчала, Бероев не смел прервать её мысли.

— После кончины папеньки, полученное наследство я пустила на создание нового театра, чтобы с головой уйти в новое интересное мне, как актрисе, дело. Появились и новые, ни к чему не обязывающие романы и случайные связи. Обожатели и поклонники купали в комплиментах и самых различных заманчивых предложениях. Но, бросать своего мужа, я не решалась, да и всячески гнала такие мысли даже тогда, когда… родила сына от другого мужчины.

— У вас есть сын? — с удивлением посмотрел женщине в глаза её внимательный слушатель.

— Был…, — после длительного молчания произнесла она. — Восьми дней от роду его не стало. Вот именно тогда я вновь почувствовала настоящую Сашенькину любовь. Казалось, он гораздо болезненнее меня перенёс эту утрату. Он готов был воспитывать даже не своего ребёнка, зная лишь о том, что в нём частичка меня. Он его обожал ещё не родившегося и уже мечтал о том, как будет воспитывать, чему учить, как одевать. Я другими глазами посмотрела на мужа. В какой-то момент даже становилось стыдно за все свои прегрешения. Вот такой он — мой муж. При всех своих связях и похождениях, он всегда неустанно говорит мне, как любит и нуждается во мне. Шутливо говорит, что «в его жизни есть две женщины — моя Люба и все остальные».

В этот момент Виталий вдруг почувствовал себя крайне неловко, ощущая себя вторгающимся в чужую семью, любящих друг друга. Любовь чутко уловила настроение своего кавалера и тут же губами вцепилась в него, крепко прижимаясь всем телом.

— Сегодня я хочу быть только твоей. Полюби меня, — неожиданно послышалось из её уст.

За разговорами парочка уже подходила к парадной так знакомого дома, и, словно юные влюблённые они наперегонки бросились по витиеватой лестнице на верхний этаж.

***

Тарас долго ещё прохаживался в гостиной. Он слышал всё, что происходило в соседней комнате, поэтому, накинув на себя висевшие в прихожей плащ и шляпу, он учтиво вышел на улицу, чтобы не мешать молодым. Всюду блуждали непонятные подвыпившие компании и развязные дамочки. Прямо посреди дороги вокруг костра расположилась небольшая компания солдат, установив винтовки конусом в форме шалаша. Прогуливаясь под обильным снегопадом, Тарас старался не привлекать к себе внимание и сторонился всяких мимо проходящих. Но, тут с двух сторон подбежали всё те же уже знакомые пацаны:

— Ты ведь, Тарас? — начал с ходу заводила.

— Ну, Тарас.

— А ты вместе со всеми или сам по себе?

— А с чего это вы вдруг так решили? — удивился мужчина.

— Я ведь сыскарь, меня не проведёшь, — важно заявил Лёнька.

— Ну, ты же видишь, что вместе.

— Но, ты совсем другой. Как будто бы не с ними. Даже говоришь по-другому.

— Ну, значит, от вас ничего не скроешь, — ухмыльнулся Тарас. — Действительно, мы из разных мест… Даже из разных стран.

— Ух ты, — удивились пацаны. — И задания, наверное, разные?

— А вот о заданиях, никто никому не докладывает, — строго произнёс таинственный «гость из будущего».

— А приспособуху свою можешь показать? Ну, эту, как её… с помощью которой вы попадаете к нам? — настаивал Пашка. — Мы ведь свои. Мы никому…

— Ну, если только, как своим, — Тарас достал из кармана мобильник.

Мальчишки крутили в руках телефон, несколько раз передавая друг другу, словно что-то внеземное, словно «волшебное чудо». По-другому они для себя не могли даже сформулировать, под таким невероятным впечатлением находились доверчивые ребята. Мужчина взял в свои руки телефон, навёл на них и что-то щёлкнуло. Тут же увидев свои цветные изображения внутри этой «удивительной штуке», мальчишки совсем обомлели, так и остались стоять, раскрыв от изумления рты.

— Ну, вот. Теперь вы точно уже среди нас. Теперь вы в нашей базе, в нашей картотеке, — продолжил подыгрывать Тарас. — С этого момента все ваши данные вместе с изображением будут храниться у нас. И всё, что вы будете делать, нам сразу будет передаваться и будет известно.

Пацаны окончательно оторопели и уже совсем не могли ничего возразить или что-то ответить. Похлопав их за плечи, мужчина в компании юных сыскарей направился к дверям парадного подъезда.

В квартире уже было всё тихо и спокойно. Тарас расположившись на мягком диване в гостиной, обложился газетами и, под светом лампы, стал внимательно изучать политическую обстановку в столице. Ему тоже предстоял нелёгкий день. Но, чтение быстро сморило нашего украинского товарища.

Через некоторое время дверь еле слышно скрипнула, и на пороге появились Виталий со своей спутницей-соседкой. Лёгкого шороха было достаточно Тарасу, чтобы проснуться, но ни одним движением он не показал этого новым гостям. Впрочем, парочка и не думала будить товарища. Наоборот, они постарались как можно тише украдкой пробраться мимо в другую, уже хорошо знакомую им комнату, где комфортно располагались ранее. Не прошло и пяти минут, как из-за дверей донеслись скрипящие звуки пружин кровати и слегка приглушённый вдохновенный женский стон. Тарас перевернулся на диване, накрыв голову двумя подушками, но сон куда-то уже мгновенно улетучился.

***

В своих ночных размышлениях Филатов подошёл к окну и в свете фонарей увидел, как к казармам его роты украдкой пробирается какой-то солдат из казармы учебного корпуса. Сергей быстро засобирался. Емельянов услышав шорохи, проснулся и тоже приподнялся.

— Кажется, у нас гости, — пояснил Филатов и вышел.

Следом, быстро одевшись, проследовал и прапорщик. Заговорщика, который в этот момент уже вёл разговор с одним из солдат той самой 4-ой роты, они застали как раз у самых дверей в казарму.. На вопрос, кто такой, тот ответил: «Каптенармус Носков». А вот на вопросы, «что тут делает» и «с какой целью покинул расположение», отвечать отказался. Зато подпрапорщик Смоляк, с которым тот вёл разговор, сразу сознался, что не пожелал пускать молодого в свою казарму, так как солдат из учебной роты пришёл склонять всех к общему бунту.

Емельянов тут же схватил Носова за грудки, со словами:

— Да, за это знаешь, что делают?

Но, Филатов постарался успокоить пыл молодого офицера:

— Погоди ты, не кипятись.

Сергей понял, что у него появился шанс попасть в учебную роту. Он обратился к Смоляку:

— Я — ваш новый командир. Утром познакомимся с личным составом. А сейчас, об этом инциденте прошу пока никому не докладывать.

Сам же решил сопроводить солдата-заговорщика до его казармы. Поднявшись на второй этаж, Филатов застал весь отряд уже построившимся. Перед ними выступал тот самый унтер-офицер, с которым довелось встречаться ещё днём на площади. На этот раз заводила призывал «не лить народную кровь в угоду царю». В ответ слышались возгласы «не выполнять приказы офицеров», а только взводных. Увидев нового офицера, все разом затихли. Филатов тоже не ожидал встретить сразу весь состав в боевом строю. Кирпичников сразу узнал офицера с площади, лояльного к просьбам народа. Сергей тоже обратил внимание на еле заметную улыбку на его лице, а потому решил действовать прямо и сразу. Он попросил «выйти из строя солдата Соколова».

— Ефрейтора Соколова, господин поручик, — поправил унтер-офицер и махнул головой солдату, чтобы тот вышел.

За спиной Филатов почувствовал дыхание прапорщика Емельянова, прибывшего следом. Из строя нехотя в развалку, расталкивая других, появился нагловатого вида солдат с опухшей щекой. Пуговицы расстёгнуты, фуражка на бок, ремень отвис — вся эта вызывающая неопрятность выражала протест против всего вокруг.

— Как вас зовут, ефрейтор? — отведя солдата в сторону, попытался завести с ним разговор Сергей.

— А тебе зачем? — плюнув в пол, словно насмехаясь спросил охамевший военный.

Тогда Филатов решил сразу пойти с главного и показал солдату в руке серебряный крестик:

— Это Ваше?

Тот пренебрежительно кинув взглядом на ладонь, ухмыльнувшись, специально громко крикнул так, чтобы услышал весь строй:

— Я поповские штучки не ношу. И господских подарков не принимаю, — после чего громко заржал.

По строю пробежался гул, солдатам явно льстила его наглое поведение. Прапорщик Емельянов, что стоял всё это время рядом, схватил обнаглевшего солдата за рукав:

— Да как ты смеешь так разговаривать со старшим по званию?! А ну немедленно привести свою форму в надлежащий порядок!

Но, ефрейтор, который, уже повернувшись, собирался без команды вернуться к своему отряду, резко отмахнулся винтовкой от прапорщика, тот отшатнулся и, споткнувшись о стоявшие здесь же несколько ящиков со снарядами, завалился на одно колено. Солдат, заметив секундную беспомощность офицера, тут же, направив на него винтовку, сделал движение, чтобы с размаха пронзить штыком грудь. Поняв такие намерения, Филатов в одно мгновение сильным ударом обеими руками оттолкнул Емельянова и вместе с ним упал в сторону. Штык со звоном воткнулся в ящик. С криком: «Борман», из строя тут же выскочил высокий коренастый солдат с повязкой на голове. Сделав лишь пару шагов, он одним ударом со спины сбил с ног этого наглеца Соколова. Его примеру последовало ещё несколько солдат, навалившись на ефрейтора.

На входе появился молодой штабс-капитан Лашкевич. Солдаты, пытающиеся унять зарвавшегося ефрейтора вместе с зачинщиком и офицерами встали в рост. Васильев Олег, а это именно он приструнил наглеца, явно превосходивший по росту и по комплекции, находясь в заднем ряду, продолжал крепко держать солдата Соколова, прижимая к себе локтем за шею, прикрывая другой ладонью рот так, что тот не мог издавать ни звука. Казалось, что одним движением он может с лёгкостью свернуть тому шею.

Штабс-капитан, не обратив внимание на эту сутолоку, быстрым шагом сразу подошёл к унтер-офицеру, сходу заявив: «Ну, здравствуй, Кирпичников. Что у тебя тут происходит?» Тот сразу смутился. Он сам не очень понимал, что именно командир имел ввиду. Было заметно его волнение и замешательство. На лбу проступили капли пота. Куда-то вмиг пропала вся его уверенность и бравада. Но, из строя вдруг то тут, то там начали выкрикивать: «Ура!» И вот уже весь строй разом в голос начинает скандировать.

Лашкевич с негодованием пронизывающим взглядом медленно осмотрев весь полк, стоявший уже беспорядочно не ровным строем, а кто как хотел, и, остановившись на Кирпичникове, громко спросил: «Что это значит?»

Унтер-офицер всё ещё не мог ничего внятно сказать. Нашёлся что ответить его помощник и приятель Марков, громко выкрикнув: «Солдаты больше не будут стрелять в народ!» Лашкевич достал из кобуры револьвер и вплотную подошёл к наглецу, осмелившемуся ослушаться командира. Марков стоял с гордо поднятой головой, при этом сам решительно скинул ружьё и направил на офицера. Несколько солдат рядом сделали тоже самое. Офицер сделал несколько шагов назад. На этаже появился ещё какой-то офицер. Штабс-капитан достал из кармана листок бумаги и, размахивая им, стал кричать, что это телеграмма Императора о необходимости прекращения беспорядков в городе, пытаясь начать зачитывать. Солдаты уже ничего не желали слушать. Они только кричали в ответ: «ура», «убирайся, очкастая змея», «злая ехидна», и беспорядочно стучали прикладами об пол. Тут, наконец, пришёл в себя и унтер-офицер Кирпичников, предложив офицерам покинуть здание казармы. Солдаты ещё громче застучали прикладами, создавая невообразимый гул. Штабс-капитан уже понимая, что перекричать такой гам невозможно, ещё немного потоптавшись, пошёл прочь к лестнице.

Сергей так же почувствовал, что ему, как «офицеру», находиться среди этой взбунтовавшейся солдатской толпы тоже нет никакой возможности. Поэтому, молча обменявшись долгим взглядом с другом, и убедившись в его безопасности, Филатов, взяв с собой прапорщика Емельянова, решил следовать вниз по лестнице за остальными офицером. Олег, отпустив обидчика, хотел было уже кинуться вслед за другом, но, тот еле заметным движением покачав головой, сделал знак «остаться».

Офицеры вышли из дверей казармы и двинулись через хорошо освещаемую площадку. Обернувшись, Сергей увидел, как за ними из открытых окон второго этажа наблюдают десятки солдат. В этот момент, ефрейтор Соколов в дикой ярости и дрожащими руками схватил своё ружьё и стал беспорядочно палить по удаляющимся силуэтам. Олег тут же выбил из его рук ружьё и одним ударом кулака уложил зачинщика на пол. Но, выстрелы продолжились. Подняв глаза, он увидел, дымящиеся ружья уже в руках Маркова, Кирпичникова и ещё нескольких солдат. Через открытое окно Олег увидел на плацу лежащего офицера. Васильев схватил ружьё Соколова и кинулся к выходу. Вся солдатская толпа ринулась на улицу вслед.

Подбежав к неподвижно лежавшему посреди площади офицеру, Олег сразу узнал в нём молодого штабс-капитана Лашкевича. Сразу две пули попали тому прямо в голову. Вероятно, смерть наступила мгновенно. Осмотревшись вокруг, Олег убедился, что других тел поблизости нет. Внутри немного отлегло.

А Кирпичников на плацу уже строил в ряды всю «свою взбунтовавшуюся армию». Одно отделение он распорядился послать к уличным воротам. Своим верным сослуживцам указал идти в другие роты с предложениями присоединиться. Уже через несколько минут эта солдатская масса стала увеличиваться в несколько раз. К взбунтовавшимся солдатам стали выбегать из казарм и другие роты. Ждали присоединения и «фронтовиков». Уже последними, вальяжно вышагивающими вразвалочку, из дверей 4-ой роты наконец появились и те, кто ещё вчера относились с издёвкой к этой молодёжи. С особыми восторженными криками, словно героев, встречала их солдатская толпа. Откуда-то зазвучала музыка. Все беспорядочно орали лишь: «Ура!»

***

После того, как две пули, выпущенные кем-то очень прицельно, наповал сразили молодого штабс-капитана, шедшего первым, остальные офицеры быстро кинулись бежать с открытой площадки, чтобы для озверелой солдатни не оставаться «живой мишенью». Только уже, закрыв за собой двери здания канцелярии, Емельянов, обернувшись к Сергею, уважительно произнёс:

— Спасибо. Вы там спасли мне жизнь. Я ваш должник.

На что Филатов лишь ухмыльнулся, по-приятельски похлопав того по плечу:

— Сочтёмся ещё…

— Это же бунт, — не унимался третий офицер, находившийся с ними. — Нужно немедленно доложить полковнику.

— Непременно, — подтвердил Сергей.

Втроём они буквально без стука ворвались в кабинет Висковского. Полковник в тот момент разговаривал по телефону. Не кладя трубку, он попросил доложить обстановку. Офицер, тот, что был третьим, быстро обрисовал случившееся, и полковник слово в слово передал всё на другой конец провода. По тому, что командир вёл разговор стоя по выправке, все понимали, что он докладывает в Штаб. Здесь же в приемной Сергей увидел и того самого подпрапорщика Смоляка, который буквально дрожал от испуга. «Значит, всё-таки вот кто сдал» — сразу подумал Филатов.

Полковник выглядел очень растерянно, начал молча ходить по кабинету. У стены на стуле сидел тот самый статный офицер высокого чина, что и заходил вечером. Висковский представил его, как генерала Спиридовича, градоначальника Ялты, давая понять, что к военным действиям в городе тот не имеет никакого отношения. В приемной стали собираться ещё какие-то офицеры. Все ждали приказов полковника, но, ни приказов, ни распоряжений не следовало. Несколько раз он выходил к адъютанту, о чём-то с ним тихо совещался, и вновь заходил в кабинет. Каждого вновь прибывшего офицера он вновь расспрашивал о случившемся. Обстановка накалялась и становилась нервной. Кто-то из офицеров наконец потребовал немедленных приказаний, на что Висковский лишь ответил вопросом на вопрос:

— Что же делать?

— Нужно вызвать пулемётную команду, — вдруг начал подсказывать прапорщик Емельянов.

— Давайте вызовем Михайловское артиллерийское училище, — вторили ему уже другие младшие офицеры.

— Вызывайте Пажеский корпус, — посоветовал находившийся здесь в качестве гостя генерал.

— Голубчик, они далеко, — всего лишь смог ответить полковник.

В кабинет вошёл мужчина в штатском, по всему либо ещё не успел одеться, как положено, либо наоборот, уже приготовился к тому, чтобы покинуть гарнизон. Он сообщил, что среди бунтующих солдат хаос, команды в беспорядке, единое командование у заговорщиков отсутствует. Кто-то из офицеров тут же заявил, что это наилучший момент для начала действий. Но, полковник с гордостью заявил:

— Я не сомневаюсь в верности своих солдат. Они сейчас одумаются и сами выдадут виновных.

Он тут же засобирался под предлогом доставить генерала в штаб. В приёмную вбежал дневальный и доложил, что солдаты с оружием ринулись на улицу. Полковник Висковский, спешно выходя из кабинета вместе с генералом, лишь дал последнее распоряжение:

— Расходитесь по домам, господа. Переждите волнение в безопасности.

Филатов понял, что этот старший офицер сюда уже больше не вернётся, что он попросту бросает свою команду, спасая собственную шкуру, прихватив важные бумаги батальонного архива и кассу. Поэтому, Сергей, позвав с собой нового приятеля Емельянова также поспешно последовал на выход. Другие офицеры также выбегали на улицу, рассеиваясь мелкими группами в темноте.

Уже проходя вдоль здания, Филатов с Емельяновым увидели спускающуюся женщину из окна второго этажа на связанных простынях. Они помогли принять её на земле. Следом спускался мужчина. Сергей прекрасно понимал для себя, что офицеры спасают свои семьи от разъярённой толпы, как могут. В соседнем открытом окне метался уже знакомый Смоляк, наблюдая, как спасаются бегством другие офицеры, так и не насмелившись выпрыгнуть со второго этажа. Через несколько минут приятели уже растворились в темноте раннего февральского утра.

***

С самого раннего утра Виталий уже прибыл в здание Градоначальства и расположился за небольшим столом в углу, выделенном ему вместе с Блоком ещё вечером предыдущего дня. Его задачей было фиксировать всё, что будет происходить в Штабе командующего войскамидля публикаций в печатных изданиях, но его личной настоящей целью были, конечно же, списки запасных солдатских рот петроградского гарнизона. Нужно во чтобы то ни стало найти этого пресловутого Соколова. Задача далеко не из лёгких.

Квартира Петроградского градоначальника генерала Балка находилась в том же здании, а потому он ранее всех появился в своём кабинете. К прибытию Бероева здесь уже находилось и несколько подчинённых генерала. Сам Александр Павлович был бодрым подтянутым ухоженным офицером невысокого роста, на вид лет пятидесяти. Хотя, уже с первых минут этого утра по всему виду наблюдалась нервозность и настороженность. Его интересовали сведения от флотского экипажа, куда ещё поздним вечером по его распоряжению была направлена полицейская команда, дабы предостеречь расправы над офицерским составом. Но, утренний телефонный звонок был из другой части — из Волынского полка от полковника Висковского с просьбой пригласить генерала Хабалова. Его голос был крайне взволнован.

— Его здесь нет, он ещё на квартире, а что случилось? — спросил Балк.

— Учебная команда не хочет выходить из казарм…, — послышалось на другом конце провода, а потом после продолжительной паузы уже почти в панике, задыхающимся голосом продолжил. — Мне только что доложили, что зав учебной командой штабс-капитан Лашкевич убит, а команда в полном составе взбунтовалась…»

Генерал, выслушав этот эмоциональный доклад, тут же попросил соединить с министром Протопоповым. Разъяснив ситуацию, Балк услышал вопрос:

— Какого ваше мнение, генерал?

— Раз команда лучшего батальона взбунтовалась и убила образцового командира, значит дело совсем плохо, — честно высказал своё предположение градоначальник.

— Я по повелению Государя только что послал в Государственную Думу Высочайший Указ о перерыве заседаний, — после некоторой паузы ответил министр. — Что вы на это скажете?

— Если бы это было сделано значительно раньше. Теперь может только повредить делу, — разочарованно ответил Балк.

— Ну, посмотрим, что Бог даст, может к вечеру всё и успокоится, — без особого энтузиазма в голосе послышалось на другом конце.

***

Радостные солдаты с винтовками в руках хаотично блуждали по площадке перед казармами, и распевали песни. Стоять в строю, конечно же, бессмысленно никому не хотелось. Все жаждали свободы, мало понимая, что с ней делать и как распорядиться. Но, эйфория захлёстывала через край. Своенравный унтер-офицер Кирпичников, невольно став во главе этой огромной солдатской шайки, чувствовал себя крупным военачальником с собственной армией, и вдоволь упивался этим превосходством, налево и направо раздавая указания и распоряжения:

— Зайцев, Орлов и Сероглазов, возьмите солдат и отправляйтесь в Литовский запасной батальон. Проявите там всю свою настойчивость и энергию в агитации, чтобы убедить «литовцев» присоединиться к нашему восстанию.

Его приятель и «правая рука» Марков вдруг сообщил, что две учебные группы не желают присоединяться, не склоняются ни на какие уговоры. Кирпичников, воспринял это, как наглое неподчинение собственной персоне и в ярости бросился сам преподать урок молодёжи. Но, один идти он, конечно же, не осмелился. Собрал команду, в которую вошёл и наш Васильев Олег.

Зайдя в учебную комнату, Кирпичников с ходу выхватил револьвер и с вытянутой рукой нацелился на первого же попавшегося солдата. На него смотрели совсем ещё юные глаза новобранца. После этого, переводя прицел от одного к другому, он скомандовал: «Выйти вперёд взводных и отделённых». Вперёд осторожно шагнули несколько человек. Подойдя к одному из них, Кирпичников неожиданно выстрелил из револьвера у самого его уха поверх головы. Оконное стекло, куда попала пуля, разлетелось вдребезги. Остальная группа повстанцев, стоявшая за спиной, нацелила стволы винтовок на юных солдат, стоявших в оцепенении.

— Кто-то ещё не желает присоединиться к солдатскому братству?! — громко крикнул унтер-офицер, после чего угрожающе произнёс. — Тот, кто не выйдет сейчас вместе с нами из этого здания, останется здесь навсегда! И персональная ответственность за вами.

С этими словами он вновь направил дуло револьвера на взводных. После этого, поправив своим обычным движением фуражку на бок, вдруг улыбнулся, и распевая какую-то залихватскую песню, уверенным шагом вышел из комнаты. Вся команда, словно банда за паханом, вышла следом. Остался только Олег, чтобы спросить, нет ли среди личного состава учебной группы Егора Соколова, поиском которого он продолжал активно заниматься. Не получив положительного ответа, вышел вслед за остальными. Юные новобранцы, что наблюдали за выходками нового солдатского лидера, потихоньку стали выходить из учебных комнат и присоединяться к общей солдатской массе.

— Теперь за участие в бунте с убийствами, нам уже точно расстрел! — с такими словами к Кирпичникову подошёл другой унтер-офицер из отряда «фронтовиков». — Поэтому теперь мы вместе до конца.

— До победного конца, Круглов! Терять нечего! — скрипя зубами выкрикнул унтер-офицер, и громко скомандовал. — На пле-чо! Ша-гом марш!»

Вся солдатская масса разом вывалила на улицу, лишь ещё некоторые неспешно прохаживались по площади, словно сомневаясь, но в итоге всё-равно выходили следом. Олег медленно подошёл к телу офицера, который так и продолжал лежать никем не тронутый по центру плаца. Возле тела уже присел ещё один военный в форме младшего офицера.

— Зачем всё это?.. — вдруг произнёс солдат, посмотрел на удивлённый взгляд Васильева, и продолжил. — Зачем кровь? Зачем смерти? В чём повинен этот штабс-капитан? Только потому, что он офицер, а другие нет? Только потому, что он выполнял свой воинский долг?

— Потому что, ломая воинскую дисциплину, солдаты тем самым не просто выходят из подчинения офицеров, а в их представлении, ломают весь самодержавный строй, — вдруг послышался громкий, но очень спокойный голос сверху.

Над солдатами навис высокий худощавый старец в обветшалой церковной рясе:

— Надо бы накрыть грешника, — произнёс он.

Солдат стянул с убитого шинель и набросил поверх, прикрывая лицо:

— Отец Александр, — обратился он к священнику. — Я понимаю, что все устали, что все хотят свободы, но… Разве такой ценой?.. Для чего вообще солдату свобода, если он пришёл служить?..

— Сын мой…, — тихо и спокойно начал старец.

— Лёня я, Леонид Говоров, — назвался солдат.

На всякий случай назвался и наш Олег Васильев.

— Сыны мои, поймите, что все служивые — тоже ведь люди, тоже живые. И сейчас офицеры для солдат — не просто воинские начальники, а олицетворение помещичье-самодержавного угнетения. Они жаждут свободы, обусловленной внутренним классовым антагонизмом к офицерскому составу, точно таким же, как крестьян к помещикам, обусловленной вековыми угнетениями и насилием, издевательствами и нищетой. Всё это сейчас кипит внутри каждого и вырывается наружу. А то, что цена высока? Так ведь насилие всегда порождает насилие. Простой люд так мстит за хамство, унижения и рукоприкладство со стороны офицеров по отношению к рядовому составу. И сын божий Иван Степанович сам того не ведая, олицетворяя собой всю помещичье-самодержавную власть, принял на себя всю накопившуюся у солдат ненависть.

— Простите, батюшка, но ведь на его месте мог оказаться и любой другой? — с удивлением спросил Олег.

— Кому было суждено, тот и попал под пулю. Значит судьба его такова. Значит, выполнил он свой долг на земле. Так было Богу угодно.

— Неужели Богу было угодно, чтобы кто-то при этом стал убийцей? — не унимался наш герой.

— Бог посылает и ему такое испытание.

— И никто не накажет его за это?

— Если суждено, значит и он понесёт наказание.

— Обязательно понесёт. И оно уже идёт к нему само прямо навстречу, — с этими словами Васильев вдруг подскочил и, сжав кулаки, уверенным шагом пошёл к дверям казармы, из которой только что вышел тот самый ефрейтор Соколов.

Видя приближение того самого мускулистого солдата с разъярённым видом, что совсем недавно одной рукой сдавливал его шею, испуганный толстяк попятился назад, чтобы спешно скрыться обратно за дверьми, но, споткнувшись, упал, и, скатился вновь вниз, несколько раз ударившись головой о ледяные ступени. Олег быстро подскочил, пока тот не успел подняться, и, схватив за грудки, приподнял к себе. Но, голова и руки того неподвижно свисли. Только сейчас он обратил внимание, как волосы ефрейтора потемнели и слиплись от крови, что стекала с его затылка. Олег наклонился ближе. Военный в его руках уже не дышал. Васильеву, который только что хотел сам убить и своими руками разорвать этого зарвавшегося наглеца, вдруг стало так его жалко, что слёзы накатились на глаза. Он, продолжая держать окровавленную голову этого солдата на своих руках, поднял глаза к небу, сглотнул, и вновь опустив взгляд, своими руками закрыл уже мёртвые, но, казалось, всё ещё испуганные глаза ефрейтора.

— Это он убийца офицера? — спросил подошедший Говоров.

— Это не я его…Он сам, — начал оправдываться Васильев.

— Я знаю. Я ведь видел, — спокойно ответил тот.

— Значит, не суждено тебе было взять грех на душу. Богу было так угодно, — подтвердил спокойно подоспевший батюшка.

— Это, типа наказание, что ли ему за всё содеянное? — начал ёрничать Олег.

— Наказание — неизбежно, рано или поздно, другое дело, что оно может быть разным. Ему суждено так…

— Так ведь, если бы не я, он мог остаться жив?

— И продолжал бы убивать других? — возразил молодой офицер. — Вот только не нужно сейчас винить себя в этом. Ты ни в чём не виноват.

— Судьба распорядилась его жизнью так. Бог распорядился, — подтвердил священник. — А вам, сыны мои, ещё суждено спасать других. Я тут похлопочу, а вы не задерживайтесь.

При этих словах он протянул руку Васильеву. Олег, накрыв шинелью труп, привстал и встретился глазами с глубоким умудрённым жизненным опытом взглядом старца.

Уже отойдя несколько метров, Говоров вдруг произнёс:

— Какой замечательный человек наш батюшка Александр. Я не знаю больше ни одного священника, кто бы мог и любил так понятно и просто говорить о самых сложных вещах. Вот не зря он пользуется огромным уважением среди простого народа: и в рабочей среде, и среди солдат. И не зря его зовут «Рабочим батюшкой», хоть и кличут Боярским. Но, не боярский он, наш он — народный. Простого люда души лечит.

— Как это, «кличут»? — не понял Олег.

— Ну, это фамилия его, как вроде бы говорят, мирская.

— Неужели? — удивился наш герой. — А твоя фамилия мне тоже кажется знакомой. Ты не родственник, случаем, тому маршалу Леониду Говорову?.. Ну, тот, что улица в Кировском районе названа?

— Что ещё за «маршал»? — удивлённо посмотрел тот на приятеля. — Каком таком районе? Где это? Не понимаю твоих слов.

Олег вдруг понял, что опять прокололся, и осёкся. Никаких «маршалов», ни, тем более «Кирова» в этом времени ещё никто не знает.

— Прости… Это я про другой город… Ошибся малость, — попытался он выкрутиться, а сам пристально смотрел на совсем ещё юного офицера.

Только сейчас ему пришла мысль, что этот на вид ещё 20-летний подпоручик, скорее всего и есть тот самый будущий маршал будущей страны.