Золотая медаль или детство. Как один отец тренировал дочь к Олимпиаде

Юна Трейстер

90-е годы. В городе Боровичи Новгородской области живет обычная семья. Однажды отец семейства решает тренировать свою шестилетнюю дочь к Олимпиаде по легкой атлетике. В городе нет условий, тренеров, спортивных магазинов. Папа и девочка тренируются в коридоре старой школы с одной лампой и крысами. Автобиография. Правдивый рассказ о жизни спортсменов, с полезными выносками о легкой атлетике. Психология отношений отца тренера и бунтующей дочери-подростка.

Химия. Совет. Директор

Каждый раз, когда я убегала в темноту, менялась, возвращалась другой: порой разбитой и уставшей, порой озлобленной, иногда опустошённой. Но однажды я не вернулась, а осталась там, в темноте.

— Что случилось? — крик отца, его гулкие шаги.

— Почему не отвечаешь? Чего молчишь? — папа подходил всё ближе и ближе.

Я сидела, опёршись о стену тёмного коридора, и смотрела на свет — туда, откуда шёл папа. Уличный фонарь рисовал жёлтыми красками пятна у меня на лице.

— Что случилось? — обнаружив дочь на полу, он остановился.

— Зачем мне это всё? Зачем этот бег нужен, эти тренировки вечные, может, мне лучше на танцы ходить или на рисование, как все? — не поднимая головы, ответила я.

— Я ещё раз спрашиваю, что случилось? — уже тише повторил он.

— Сегодня был урок химии, — повернувшись к папе и несколько секунд помолчав, продолжила я. — В начале занятия учительница попросила меня встать перед всем классом. Класс начал на меня пялиться, — я опустила голову вниз, будто была в чём-то виновата перед отцом, и старалась дословно передать, что сказала химичка. Она говорила достаточно долго: «Посмотрите на Юну — вот бегает она, пропускает занятия, уезжает на соревнования, даже что-то выигрывает, а какой в этом смысл? Чего она добьётся в жизни своим бегом? Правильно, ничего, только к тридцати заработает себе болячки и будет их лечить. Поэтому не равняйтесь на неё, не тратьте время на пустые секции, лучше хорошо учитесь, делайте уроки, тогда поступите в хороший вуз, а потом найдёте хорошую работу и будете жить как все нормальные люди. Эта её беготня ничем ей не поможет в будущем, в итоге она останется необразованной, больной и без работы. Юна, послушай старую больную женщину, ничего хорошего ты этим бегом не добьёшься! Даже если где-то победишь, то потратишь своё драгоценное время на ерунду, вместо того чтобы получить нормальную профессию. Чем раньше ты это поймёшь, тем больше шансов у тебя будет вырасти нормальным человеком. Садись».

Тишина заполнила класс. Учительница высказалась и повернулась к доске. Одноклассники стали перешёптываться между собой и, не стесняясь, хихикать в мою сторону.

— А вы? — не думая садиться, выкрикнула я.

— Что я? — она удивилась, услышав мой голос, и отвернулась от доски.

— Чего добились вы? Вам сорок семь, а вы называете себя старой и больной. Сколько вы весите, 100? 150? Вам тяжело садиться на стул, а потом так же тяжело с него вставать. Когда вы в последний раз делали гимнастику или занимались физкультурой для себя? Вы поднимаетесь на второй этаж школы с одышкой, а походка настолько тяжёлая, что моя бабушка, которой семьдесят шесть, выглядит моложе вас. Может, я ничего и не добьюсь в этой жизни, но я точно не доведу себя до такого состояния!

Выгонять из класса меня не пришлось, я вышла сама. Вслед неслось, что она уважаемый учитель химии, а мне бы не помешало ремня и приличных манер. Да, последнее слово осталось за мной. Но потрясение от «пророчества» не проходило.

В тёмном коридоре папа стоял молча. На его лице отражались разные эмоции, он поджимал губы, прищуривал глаза, сжимал по очереди кулаки, отворачивал голову, но дышал ровно. Я добавила:

— В общем, тебя к директору вызывают завтра, — и собралась уже возвращаться обратно к свету, как он сказал неожиданное:

— Значит, так. В выходные мы кое-куда поедем, не планируй ничего.

В темноте я плохо его видела, различала лишь силуэт, но могу поспорить, что его лицо было багровым от злости.

Учительница химии не стеснялась в выражениях. Я, мой отец и она следующим утром сидели за директорским столом.

— Она мне хамила, обозвала меня толстухой, покинула урок без разрешения. Я требую извинений в присутствии всего класса, немедленно!

Я сидела в кресле и считала узоры на занавеске. Потом принялась рассматривать трещины на стене: они были глубокие, длинные. Школе давно пора было записаться к косметологу, иначе последствия будут необратимы. Но тут мои мысли прервал отец:

— Юна, Наталья Михайловна правду говорит? Так всё и было?

— Вроде да, не помню, это давно было, — улыбнулась я. — Если вы хотите, чтобы я извинилась, я извинюсь — за то, что повторила ваши слова про «старую и больную», но за большее извиняться не буду. Я не согласна с вашим мнением. Я не считаю, что учитель химии может разбираться в спортивной карьере своего ученика и тем более прогнозировать его дальнейшую судьбу. И он категорически не может и не имеет морального права навязывать своё мнение об ученике окружающим, тем более перед всем классом, — я выдохнула и мельком взглянула на отца, тот мне подмигнул.

— Наталья Михайловна, будем собирать класс для извинений? — спросил директор, поворачиваясь к ней.

— Я ничего нового от неё не услышу, мне не нужны такие извинения! — она медленно вышла из кабинета, явно не удовлетворённая встречей.

Директор посмотрел в окно, покрутил карандаш в руках и, набрав в лёгкие воздуха, обратился ко мне:

— Юна, нам нужны такие ученики, как ты, но нам нужны и такие учителя, как она, я не принимаю ничью сторону в этой ситуации. И очень буду рад, если вы разрешите этот конфликт сами, — этим встреча и закончилась.

Отец ждал меня на улице, вертя в руках ключи от машины. Я вышла из школы и остановилась перед ним.

— С этой частью ты справилась, посмотрим, справишься ли завтра с остальным. Мы заедем в одно место, куда — не скажу, только намекну: завтра ты должна будешь выбрать, кто ты на самом деле, — проговорил он. Затем сел в машину и уехал.