Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов

Юми Мацутои, 2022

В конце XVI – начале XVII века в Японии шли жестокие междоусобные войны. В итоге, князь Токугава Иэясу сумел победить своих соперников и создал великую империю, в которой его потомки правили более двухсот пятидесяти лет. В своей борьбе с непокорными провинциальными князьями он опирался на самураев, сословие воинов, похожее на рыцарское сословие в Европе. У самураев был свой кодекс чести (Бусидо, «Путь воина», от другого названия самураев – буси), основанный на учении буддийской секты Дзэн. В данной книге один из главных героев, чьим прообразом явился Такуана, великий фехтовальщик из окружения князя Иэясу, служит примером типичного самурая, свято соблюдающего кодекс Бусидо. Этот кодекс распространялся и на любовные и семейные отношения, что тоже показано в книге. При ее оформлении использованы старинные японские гравюры. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Полоса леса на склоне горы

С двух сторон Радужную долину омывали две быстрые реки. В самой долине раскинулся город, княжеская столица, а замок князя находился вниз по течению, за перешейком, где в последний раз расходились реки перед тем, как окончательно сойтись в кипящем потоке в узкой котловине между гор.

Из города к замку вела дорога, вымощенная тесаным камнем, таким гладким, что она сияла на солнце. Замок был хорошо укреплен, но в городе никаких укреплений не было, не считая въездной башни со стенами от берега до берега. Бурные реки сами по себе являлись препятствием для врагов, кроме того, в случае опасности жители могли укрыться в замке.

В столице было шесть улиц: две продольные по речным берегам и четыре поперечные. На первых двух улицах жили знатные и богатые люди, на остальных четырех — народ попроще. Дома знатных людей имели террасы, выходящие к реке, и обширные сады с хозяйственными постройками. На поперечных улицах стояли сплошные ряды маленьких домишек, на задних дворах которых прятались крохотные погребки и сарайчики.

Эпизод в городе

* * *

Обоз, следовавший во дворец князя, с трудом пробирался по одной из двух продольных улиц города. В этот утренний час множество народа уже сновало здесь: приходящие слуги торопились в дома своих хозяев, разносчики сгибались под тяжестью корзин, набитых снедью, и кувшинов с чистой родниковой водой, угольщики катили тележки со своим нехитрым товаром.

На перекрестке продольной и поперечной улиц образовался затор: угольная тележка внезапно потеряла колесо и упала набок. Уголь рассыпался по дороге, прохожие старались его обойти; княжеский обоз вынужден был остановиться.

Такэно, раскрыв рот, смотрел на это столпотворение: никогда раньше он не видел столько людей.

— Уважаемый дедушка Сотоба, неужели в городе всегда такая сутолока? — спросил он старика, ехавшего вместе с ним на головной телеге обоза.

— Э-э-э, Такэно, разве это сутолока? Вот увидишь, что будет твориться через час на торговых улицах, когда откроются все лавки и мастерские — такие будут толкотня и шум! Тут, в городе, столько жителей, что муравьям, право слово, просторнее в их муравейнике, чем здешним людям, — отвечал Сотоба, с неодобрением глядя на уличную суету.

Такэно хотел спросить, какой же прок людям жить хуже, чем муравьям, но Сотоба продолжил разговор совсем о другом.

— Послушай, Такэно, ты хочешь стать воином, и я постараюсь представить тебя князю. Это не просто, — кто ты, и кто князь, — но я надеюсь, что в память о моих былых заслугах и из уважения к моим годам князь согласится принять тебя. Однако, оказавшись во дворце, ты должен неукоснительно соблюдать правила поведения, о которых я толковал тебе дома. Уважаемый Сэн разрешал тебе некоторые вольности и не обуздывал твою юношескую горячность, как следовало бы. В результате ты уже совершил один поспешный поступок, к тому же, нарушающий все правила приличия — ты женился на Йоке без согласия старших, женился, невзирая на свой и ее слишком юный возраст.

— Но я, но мы… — хотел возразить Такэно и осекся.

— Вот видишь, ты даже способен перебить старика, — сказал Сотоба.

— Простите меня, — склонил голову Такэно.

— Я-то прощу: с тех пор, как Сэн пришел ко мне и привел тебя и Йоку, вы для меня все равно что семья, а в семье прощается многое. Однако князь — иное дело. Он нам господин; он — милостив, но и суров, а потому не склонен прощать провинности. Для того чтобы не оступиться в самом начале пути, каждое мгновение помни о том, Такэно, что князь выше тебя во всех отношениях: по положению, опыту, знаниям, мудрости, — по многому, многому, многому другому.

Ты вырос в деревенской общине, и вы, конечно, почитали своего старосту и подчинялись ему, а как же иначе, ведь он потому и стал у вас старостой, что вы его уважали и готовы были ему подчиниться. Ваш долг был слушаться и почитать его, а староста выполнял свой долг перед вами — разумно и бережно управлять вашей жизнью.

Но сколько людей жило у вас в деревне? Наверняка меньше, чем ягод на молодой вишне, только начавшей давать урожай. А теперь представь себе, какое количество деревьев растет в княжеском саду, и за всеми нужен присмотр, все они нуждаются в уходе, дабы не болеть, не сохнуть, но каждый год цвести и приносить плоды.

Как тяжелы обязанности садовника! И если его деревья еще вздумают расти, где и как им захочется, то садовник может не справиться. Сад погибнет, садовник потеряет свое лицо. Смерть страшна, а жизнь человека, потерявшего лицо, невыносима. Неизвестно, кому хуже: тому, кто мертв, или тому, кто живет невыносимой жизнью.

Потому, снова говорю я тебе — должно всем исполнять свой долг! Наш князь правит нами достойно и умело: он защищает нас, следит за порядком, входит в рассуждение спорных вопросов, заботится об общем хозяйстве, — великие боги, какое множество дел у князя! От своих великих трудов он поседел раньше срока, он изранен в боях, но не теряет мужества.

Помимо прочего, не забывай, Такэно, что князь втрое старше тебя; по жизненному опыту ты перед ним младенец, а он в отношении тебя — глубокий старик. К старикам же надо относиться почтительно не только из уважения к их заслугам, но и преклоняясь перед мудростью старцев. Старики бывают странными, но не бывает глупых стариков, ибо устами их говорит не ум, но время, а время выше ума, также как вечность выше времени… Однако ты зеваешь, Такэно? Тебе скучно?

— О, нет, уважаемый дедушка Сотоба, — поспешно подавил зевок Такэно. — Просто я не выспался.

— Хорошо, Такэно, я не буду утомлять тебя скучными словами, раз ты и сам все знаешь… Княжеский дворец уже виден.

* * *

Во дворце к князю можно было попасть длинным или коротким путем. Длинный путь вел через кружную анфиладу комнат, одна красивее другой, проходил через три великолепных внутренних дворика и заканчивался в зале для приемов, который по своей отделке считался непревзойденным во всей стране. Длинным путем к князю водили послов, которых надо было поразить величием дворца правителя; так было принято повсюду, и князь признавал это разумным. Но неразумным было вести по длинному пути своих людей, и уж совсем глупо было вести по этому пути гонцов со срочными вестями, поэтому существовал короткий путь через помещения для слуг, хотя и неприглядный, но заканчивающийся в личных комнатах князя.

Длинный путь во дворце называли «красивым», короткий — «быстрым». Такэно и Сотобу привели к князю по «быстрому пути».

— Следуй моему примеру, — шепнул Сотоба у дверей в княжеские покои.

Двери раздвинулись. Сотоба сделал два шага вперед и пал ниц.

— Мир вам, мой господин, — произнес он.

Такэно в точности повторил это.

— А, Сотоба! — услышал он низкий мужской голос. — Ты привел мне своего юнца? Мне доложили о нем. Ну-ка, посмотрим на него! Подойдете ближе.

Сотоба подполз к невысокому помосту, на котором сидел князь, несколько раз поклонился в землю, а потом сел, скрестив ноги и наклонив вперед голову. Такэно повторил это, не смея поднять глаза на князя.

— Да он совсем молодой! — раздалось восклицание. — Сколько ему лет?

— Скоро исполнится семнадцать, мой господин, — ответил Сотоба.

— Ха-ха-ха! Нет, я ошибся, он уже стар для того чтобы поступить на воинскую службу, — послышался хохот князя. — Мой отец впервые взял меня в поход, когда мне едва минуло двенадцать, а в семнадцать лет я одержал мою первую победу над врагом. А ты в каком возрасте взял в руки меч, Сотоба?

— В двадцать лет, мой господин.

— Как поздно ты начал служить, Сотоба! Но это не помешало тебе стать отличным воином; я помню, каким ты был бойцом, никто не мог одолеть тебя. О, я помню, как однажды ты сразил трех человек, сражавшихся с тобою!

У Сотобы покатились слезы по щекам.

— Мой господин не забыл этот бой? — сказал он, поспешно вытерев их рукой.

— Помню, говорю тебе, помню… Ну, а теперь я хочу потолковать с твоим молодым человеком.

Сердце Такэно бешено застучало. Он весь сжался, приготовившись отвечать на вопросы князя.

— Кто твой отец? — спросил князь резко и громко.

Такэно вздрогнул, но постарался не выдать волнения.

— Он был рыбаком… мой господин, — сказал Такэно.

— Он умер? — продолжал вопрошать князь в том же тоне.

— Да, мой господин.

— Давно?

— Да, мой господин.

— А твоя мать?

— Она тоже умерла, мой господин.

— Давно?

— Да, мой господин.

— А ты? Кто тебя воспитывал?

— Дедушка Сэн, мой господин.

— Кто он?

— Я не знаю. Он пришел в нашу деревню издалека, — сказал Такэно.

Князь издал короткий смешок.

— Что было потом? — спросил он.

— Наша деревня погибла.

— Ее разорили?

— Нет, мой господин. Ее уничтожила Большая Волна.

— Большая Волна? А, припоминаю, тогда погибло несколько деревень на побережье. Что сталось с тобой после?

— Дедушка Сэн привел меня к уважаемому Сотобе, мой господин. Меня и Йоку.

— Йока? Кто это?

— Девочка из нашей деревни. Ее родителей убила Большая Волна.

— Я и не знал, что в моем поместье проживает столько новых людей.

— Простите меня, мой господин, — виновато произнес Сотоба. — Я пожалел этих несчастных. Но позвольте почтительно доложить, мне все равно нужны были помощники.

— Ничего, Сотоба. Ты не обязан докладывать мне о каждом человеке, который работает в моем хозяйстве.

— Йока вышла за меня замуж, мой господин, — осмелился сказать Такэно.

— Ты женат? В твои-то лета? Впрочем, когда мне сосватали мою будущую жену, ей было тринадцать, а мне четырнадцать лет. Династические интересы… Женитьба делает из юноши мужчину, но отнимает у него молодость. Уж не от жены ли ты бежишь, не потому ли хочешь поступить на военную службу?

— Нет, мой господин.

— А почему?

— Я чувствую в себе дух воина, мой господин.

Грозный правитель

Князь сухо рассмеялся.

— Разве тебе известно, что это такое — дух воина? Ты чересчур самоуверен, юноша.

— Позвольте почтительно доложить, — вмешался Сотоба. — Этот молодой человек хорошо стреляет из лука; кроме того, я учил его сражаться на мечах.

— Если бы великим богам было угодно передать этому юнцу хоть часть твоих талантов, из него получился бы лучший воин в моем войске, — заметил князь. — Хорошо, я возьму его на службу. По своей незнатности он не может стать самураем, но пусть будет солдатом. Бывали случаи, когда и простой солдат становился самураем… Как тебя зовут, юноша?

— Такэно, мой господин.

— Подними голову, Такэно, я хочу взглянуть на твое лицо.

Такэно повиновался. По правде сказать, ему и самому хотелось посмотреть на князя.

Оказалось, тот не был таким уж грозным на вид, как можно было себе представить по резкости его тона. Чем-то князь даже напоминал дедушку Сэна, только властность ощущалась во всем его облике; ну, и конечно, тело было крепче, а одежда — богаче.

Одно мгновение они смотрели друг на друга, и в глазах князя промелькнуло удовлетворение.

— Служи, — проговорил князь. — Я буду лично следить за твоими успехами.

— Пусть служит, — повторил он, обращаясь к Сотобе, и махнул рукой, чтобы они удалились.

— Спасибо, мой господин, — в один голос сказали Сотоба и Такэно, низко склонившись.

Потом, продолжая кланяться, они отползли к двери, встали, еще раз низко поклонились и вышли.

— А наш повелитель совсем не страшный! — радостно воскликнул Такэно.

— А ты думал, он похож на чудище? — улыбнулся Сотоба. — За угрожающей внешностью часто таится слабость, за безобидной — сила. Свирепый тигр с виду похож на большую ласковую кошку.

— Но почему князь так резко разговаривал со мною?

— Тон повелителя должен быть резким, дабы подданные не забывали разницу между собой и своим господином; к тому же резкий тон сам по себе отбивает стремление к неповиновению. Запомни это, Такэно. Если когда-нибудь будешь командовать людьми, командуй резко. Резко, но не грубо, ибо резкость и грубость — разные вещи. Грубость подавляет человека и мешает выполнению приказа, резкость помогает выполнить приказ.

— Хорошо, уважаемый дедушка Сотоба, я запомню, — кивнул Такэно, в своих мыслях уже представляя себя командиром…

* * *

Каждое утро Богиня Солнца поднималась в небо над священным дубом. Он рос на плоской вершине холма, а под холмом был пруд с чистой водой. Духи воды на рассвете выходили к духам дерева; невысоко над землей, там, где мощный ствол дуба раздваивался, они тихо кружились, оставляя в воздухе туманный след.

В пруду водилась рыба, но никто не смел заниматься здесь рыбной ловлей, потому что пруд также был священным. Вокруг него был натянут канат, сплетенный из рисовой соломы и украшенный белыми бумажными флажками; такой же канат был натянут и вокруг дуба.

В нескольких шагах от священного дерева, на краю холма, стояла деревянная беседка, лишенная каких-либо украшений. Вправо от нее между кустами бересклета шла тропинка на другую сторону вершины: там был небольшой бревенчатый дом со сторожевой вышкой.

Внизу холм и пруд опоясывал высокий частокол с воротами; заросшая травой дорога выходила из них и вилась по лугам косогорья, скрываясь в дальнем лесу.

В доме на холме находилась княжеская школа по подготовке воинов. Она была лучшей в своем роде, и Такэно крупно повезло, что он попал именно сюда. День начинался с ритуальных обрядов у алтаря, устроенного возле священного дуба. Их проводил начальник школы со своим помощником: он дважды хлопал в ладоши для того чтобы привлечь внимание божественных духов, а уж после начинал читать сутры, вращая деревянные валики, на которых были начертаны святые письмена, и позванивая в колокол, отпугивающий демонов. Помощник тем временем насыпал в чашку перемешанный с лепестками цветов сладкий рис для жертвоприношения.

Совершив все необходимое и убедившись, что божественные духи настроились на благосклонность и дружелюбие, начальник вел своих подопечных в беседку: в ней обычно проходили занятия по совершенствованию разума и приобретению понятий о кодексе поведения воина. Над входом в беседку висели широкие бумажные ленты с подходящими надписями: «Наша честь — в преданности повелителю», «Наша жизнь — обязанности и служение», «Кто достойно живет — легко умирает», «Воинский дух сильнее смерти», «Славная смерть — уважение потомков».

Боевое обучение проходило на лугу, за частоколом. К удивлению Такэно, уверенного в том, что он неплохо сражается на мечах, у него оказались удачливые соперники. Такэно сердился и пытался превзойти их, но ничего не получалось. В конце концов, после очередного проигранного поединка Такэно подозвал к себе начальник школы.

— Ты терпишь поражение за поражением, — сказал он. — До сих пор я не вмешивался, не помогал тебе. Если у человека что-то не получается, нельзя сразу помогать ему. То, что дается легко, легко и забывается; но то, что дается с трудом, не забывается никогда. Быстрый успех хуже неудачи: он ослабляет человека, а неудача только укрепляет силу.

— Да, господин, — отвечал Такэно, думая, что он уже слышал подобное от Сотобы.

— Но теперь пришла пора вмешаться, чтобы ты не потерял веру в свои способности. Я наблюдал за тобой и хочу сказать, что я обучал многих молодых людей, но ты лучше всех владеешь мечом. Кто был твоим наставником?

— Его имя Сотоба, господин.

— Сотоба? О, это был великий мастер! Давно я не слышал о нем; говорили, что после того как Сотоба оставил службу, он передал свое имение родственникам и отправился скитаться… Значит, Сотоба еще жив. Чем он сейчас занимается?

— Он садовник, мой господин.

— Хороший конец жизни для того, кого смерть обошла в битвах… Из лука тоже он учил тебя стрелять?

— Да, господин. Но я и сам подолгу тренировался.

— Это видно. В стрельбе из лука никто не может тебя превзойти, а на мечах ты проигрываешь. Знаешь, почему?

— Нет, господин.

— В стрельбе из лука твой глаз и твоя рука подчиняются твоему духу. Но когда ты сражаешься мечом, ты лишь повторяешь то, чему тебя учил Сотоба. К сожалению, ты не воспринял от него нечто большего, чем мастерство. Ты применяешь приемы большего мастера, но ты не ощущаешь сущности поединка. Ты подобен музыканту, освоившему технику игры, но не имеющему слуха. Ты понимаешь меня?

— Да, господин… Нет, господин, простите. Что такое — «сущность поединка»?

— Погляди на дальнюю гору, на синий лес, в котором скрывается дорога. Я прочту тебе стихи:

Леса полоса

На склоне горы, словно

Пояс для меча.

Не отрывая глаз, смотри на эту гору, на этот лес, и повторяй про себя эти стихи. Может быть, тогда ты почувствуешь то, о чем я тебе говорю.

— О да, я чувствую! — воскликнул Такэно. — Воинская стойкость подобна горе, она тверда и несокрушима, а лес — пояс для меча — препятствие, предостережение тем, кто попытается одолеть гору.

Начальник школы коротко рассмеялся, и Такэно вновь показалось, что начальник очень похож на Сотобу.

— Как ты торопишься, юноша, — сказал начальник. — Бывают, правда, мгновенные озарения, но с тобой этого не произошло. Твои слова передают лишь поверхностное впечатление, доступное всем. А ты должен проникнуть вглубь явления, разве не этому мы вас здесь учим? Истина не познается через зрение, не познается через разум, ее можно только ощутить. Твоя мысль должна стремиться от одного предмета к другому, как поток воды, повторяя малейшие изгибы пути. Но если поток остановится у какого-нибудь одного предмета, — у большой скалы, например, — то поток перестанет быть потоком, и вода его не дойдет до множества иных предметов. Тогда скала покажется центром мироздания, хотя она всего лишь одна из скал на пути потока.

Ощутив движение потока, достигнув нужного состояния духа, ты и в бою будешь вести себя в соответствии с общим ходом сражения, не останавливаясь на частностях. Ныне же, когда ты выходишь на поединок, тебя больше занимают частности: меч твоего противника не дает тебе покоя. Когда противник пытается ударить тебя, твои глаза все время следят за движением его меча, и ты пытаешься следовать за этими движениями. В результате твоя мысль и твое внимание сосредотачиваются только на одном предмете: на мече. Ты перестаешь владеть собою и неизбежно терпишь поражение. Меч твоего противника стал для тебя центром мироздания — самым главным, что есть в мире.

Отойди от этого ложного впечатления. Для начала научись смотреть на поединок как бы со стороны. Ты сразу заметишь, что любое движение твоего противника тебе на пользу. В неподвижности больше устойчивости, чем в движении; стоит твоему противнику сделать малейшее движение, как его устойчивость уменьшается, он становится уязвимым. Нанеси свой удар, но не забывай, что ты и сам становишься уязвимым в этот момент. Поединок всегда выигрывает тот, кто сохранил устойчивость, и душевную, и телесную.

— Простите, мой господин, но что я должен почувствовать, как мне узнать, что я овладел главным? — спросил Такэно.

— Ты почувствуешь нечто, невыразимое словами; слова — это оковы для чувств… До конца дня, я освобождаю тебя от занятий. Сядь на траву, смотри на дальнюю гору и повторяй стихи, которые я тебе прочел.

Воин с мечом

* * *

Вечером начальнику доложили, что при отходе ко сну в школе не досчитались одного человека — Такэно.

— Посмотрите на лужайке, за воротами, — сказал начальник.

— Да, он сидит там и смотрит на гору, — сообщили ему через некоторое время.

— Не тревожьте его, пусть сидит, — сказал начальник.

Утром Такэно не пришел на занятия.

— Он все еще сидит на лужайке, — доложили начальнику.

— Не тревожьте его, пусть сидит, — сказал начальник.

Вечером Такэно опять не явился в школу.

— Он сидит на лужайке? — спросил начальник.

— Он сидит на лужайке. Ему отнесли еду, но он не притронулся к ней.

— О, из этого парня выйдет толк! — сказал начальник. — Не тревожьте его, пусть сидит столько, сколько ему понадобиться… Помяните мои слова: через год именно ему князь вручит меч как лучшему воину, подготовленному нами.

— Но у нас есть юноши знатного рода, господин, — осмелились возразить начальнику.

— Что из того? Одним знатность достается по праву рождения, другие добывают ее себе. И если меня не обманывают мои предчувствия, Такэно будет славным самураем и знатным господином.