Беги

Юля Гавриш, 2020

Действие романа о вампирах «Беги» разворачивается в двух временах: 2010-х годах и уже 2035-м – от момента, когда апокалиптические события замечали лишь немногие, к тем временам, когда оставшееся эволюционирующее общество отчаянно борется за свое выживание. Это общество претерпело раскол: одни превратились в послушный скот, другие осознали себя повстанцами, а третьи стали прятаться по лесам. Впрочем, существование в лесу лишь вопрос времени, очень скоро человеческому виду предстоит окончательно разделиться на два вида: отживших свое слабых трусов и утративших страх революционеров. Главная героиня на себе ощутила, как изменилось человечество, она страдает и борется, пытаясь осознать происходящие перемены в целом и себя как часть этих событий. Громко отрекаясь от желания помнить, любить, рефлексировать, она неизбежно нащупывает нравственный путь и смысл своего существования, казалось бы, в проигранной битве. «Кто такие вампиры – кара Господня или неизбежные условия эволюции вида?», «Почему так важно победить страх, чтобы продолжить жизнь на земле?», «Как спасти будущее, в котором мне уже нет места?» – такими вопросами задается Она, вступая в неравную схватку с другом детства, ставшим вампиром, – и схватке этой, разумеется, имя – любовь.

Больница. 2016 год

Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.

Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.

Нас десять лет, нас сто тысячелетий

Разъединяют. — Бог мостов не строит.

Будь! — это заповедь моя. Дай — мимо

Пройти, дыханьем не нарушив роста.

Я — есмь. Ты — будешь. Через десять весен

Ты скажешь: — есть! — а я скажу: — когда-то…

А. Ахматова

Можно сказать, что процесс адаптации начался у меня намного раньше, чем у других людей. Начался с романа Севы, с собственных снов, с какой-то внутренней жизни, которая всегда не стыковалась с реальностью. После разговора с Лобовским, когда мы еще только начали понимать, что происходит, во мне начали происходить изменения. Кажется, Лева решил, что я просто сошла с ума. Впрочем, так казалось даже мне самой. В моем затуманенном рассудке вспыхивали и гасли какие-то смутные образы, не поддающиеся толкованию. Наверное, это было похоже на шизофрению или на что-то в этом роде. То я видела в телевизоре собственного деда и пыталась выяснить у него, что он знает о вампирах, то будила мужа среди ночи криком, что чувствую запах серы. В какой-то момент у меня случился срыв — я кричала никому не известные слова, я точно понимала, о чем хотела сказать ему и прибежавшей на крик соседке, но не могла. Я пыталась подавать им знаки, похожие на язык глухонемых, но они не поняли — они вызвали скорую.

Как я уже говорила, переход от одной формы жизни к другой был долгим. Великая революция, как называют этот период нашей истории вампиры, длился несколько лет, и все это время они скорее партизанили, чем открыто охотились. В какой-то момент прозревших было уже достаточно, но мы были как младенцы — не готовые к потоку новых знаний, не ориентирующиеся в этом хаосе, мы боялись сами себя. Проще говоря, даже понимая, что среди людей живут вампиры, мы не умели отличать их, а потому учились не доверять всем подряд. Для тех, кто был не в курсе, мир продолжал вращаться в привычном режиме: люди спокойно ходили в супермаркеты и кино, думали, куда полететь в отпуск, болезненно переживали неудачи на работе и ссорились из-того, кто будет мыть посуду дома. Конечно, в новостях говорили, что участились случаи суицидов, что наблюдается повышенная активность людей с психологическими отклонениями — но все это тонуло в общем потоке избыточной информации, гуляющей в сети. Никто особенно не вдумывался, и не считал, чего стало больше: аварий на дороге или самоубийств. Больницы и прежде были переполнены, а в какой-то момент…

Весь ужас заключался в том, что даже больницы уже были переполнены не только людьми. Врачи-вампиры довольно быстро и эффективно заменяли персонал — медицина любимая сфера для этих знатоков человеческой физиологии. Однако вампиров было много и среди пациентов. Причины было две. Во-первых, преисполненные близости победы над человеком вампиры потеряли осторожность, и процент обращенных резко вырос по отношению ко всем временам сосуществования хомо сапиенса и его главного паразита на земле. Многие обращенные первое время не в состоянии сами себя прокормить. Предоставленные сами себе, они голодали и попадали в больницу истощенными полутрупами, где бродили по коридорам и бредили, не понимая, где они, кто они и чего так сильно жаждут. Были и другие случаи — буквально отравления. До сих пор вампиры неохотно жрут скот — им противен вкус страха в их крови. А ведь скот уже несколько поколений живет с вампирами. Они привыкли и смирились со своей долей. Но страх, как вирус, живет в невольных, являясь и причиной деградации, и естественным механизмом, который регулирует голод вампиров. Во времена Великой революции или в Страшные дни, как называют вольные переломный этап, растянувшиеся на годы, вампиры практически в открытую пили людей. Они не тратили время на подчинение, приручение, воспитание, уверенные в безнаказанности, в том, что революция сотрет следы всех их преступлений перед собратьями, они, как наркоманы, хотели пить каждый вечер нового человека. Люди не знали вампиров до сих пор. По крайней мере те кто знал, были в полной психологической зависимости от них — все, что они могли рассказать окружающим, так это о том, как их тиранит дома супруг, жена, брат или сестра… Но, встретив вампира без подготовки, без их методичного прессинга, скажем, ночью, выходя из бара и подвергнувшись нападению, они пугались. Массивные порции страха тут же поступали в кровь и в артерии вампира. Этот яд, в микродозах, вызывающий лишь легкое отвращение, в больших количествах действовал на вампиров как на нас первая затяжка сигаретой. Если они сознательно перебарывали физиологию, то получали сомнительный кайф, и часто — отравление.

Конец ознакомительного фрагмента.