Марой и хранители

Юлия Эфф, 2022

Юной Мариэль пришлось надеть личину опытного парня Рене Мароя, чтобы попасть в замок Делоне, где живёт её жених Арман. На нём лежит неизвестное проклятие, а также его преследует месть принца Лоуренса, которому не нужны свидетели его преступления. Марой слишком хорош: он порядочен, имеет необъяснимые магические способности, сильную интуицию, а также невероятно живуч. За это получает прозвище сир Идеальность. Но за успешность приходится платить слишком большую цену, ведь опасности подстерегают Армана и его нового друга на каждом шагу. И, самое обидное, на инквизиторов совершенно нельзя положиться! Зато помощником становится Чёрный Некромант, у которого свой интерес в Лабассе. Приключения каждый день, неожиданные повороты, страсть и нежность, обаятельные персонажи, юмор, душевные откровения и рост персонажей – всё это для того, чтобы читатель влюбился раз и навсегда в Люмерию и её жителей. Продолжение истории “Тайна Ирминсуля” из цикла “Люмерийские хроники”.

Глава 6. «Истина Ирминсуля»

— Сколько нужно солдат, чтобы вкрутить лампочку?

— Трое. Один командует, второй стоит на табуретке и держит лампочку, третий крутит табуретку.

— А гештальт-терапевтов сколько нужно для этого?

— Один. Но лампочка должна быть готова.

Анекдот

— Последние две недели мне кажется, что Лабасс собрался переплюнуть Люмос, — Майн принял из рук сира Марсия кубок: — Жизнь у вас здесь бурлит. Тогда как в Люмосе все главные события — за закрытыми дверями.

Мужчины и Люсиль находились в гостиной после того, как Майн осмотрел раненого. Элоиза с Вернером остались рядом с Рене менять ему мокрые простыни и одежду, ибо юноша безостановочно потел после того, как Майн влил ему снадобье в рот.

— Вы допустили дегидрацию водяника, это непростительно, — осматривая сухую потрескавшуюся кожу на губах и ладонях Рене, вынес первое заключение лекарь.

— Водяника? Не огневика? — сир Марсий переглянулся с Вернером.

— Кто вам сказал, что он огневик? — но, видя растерянное лицо хозяина дома, сир Майн и сам засомневался. Повторно водрузил очки и осмотрел раненого. — Водяник однозначно! Подобная регенерация возможна только у водяников.

Это была медицинская аксиома. Маги воды, обладая самоочищающей силой, болели реже прочих магов. Поэтому затягивающее тёмное пятно, означавшее повреждение тела, особо не удивило лекаря. Если что и казалось необычным — так это то, как на минимальном резерве раненый лечил себя с подозрительной скоростью.

Рене напоили тёплым отваром, и капли пота моментально выступили на всём теле, впитываясь там, где кожа казалась покрасневшей.

— Поить каждые полчаса до тех пор, пока излишки не проявят себя. И менять постельное. Оно должно быть сухим. Переносить до тех пор, пока регенерация не закончится, не рекомендую. Любая тряска — и кости срастутся неправильно.

Майн показал, как с помощью широкой тканевой полосы стянуть поясницу, проверил больного на реакцию: ноги чувствовали прикосновения, и это было хорошим признаком.

— В любом случае жду на осмотр, оставьте заявку на доставку больного порталом. Случай форменно непростой, если верить вашим словам.

Рене последние полчаса пребывал в беспамятстве, не узнавая никого и не в состоянии отвечать на вопросы лекаря. Бормотал: «Напишите ей. Она не должна бросать дело…»

— Это он о своей невесте говорит, — объяснила Люсиль. — Рене просил помочь написать ей письмо.

— Меньше всего сейчас он должен думать о невесте, — неодобрительно проворчал Майн, осматривая спину раненого, повернутого на живот. — Есть ли у него накопитель для форс-мажорных случаев?

Вернер наклонился к уху хозяина и шепнул что-то.

— Мы не знаем, — ответил за Рене сир Марсий. — И в свете сегодняшнего случая, подозреваю, ещё не скоро сможем ими пользоваться.

— Понимаю, — кивнул Майн, введённый в курс дела не столько объяснениями хозяина замка, сколько картиной оживлённой работы внутри здания, которую он успел застать. — Значит, вашему подопечному требуется полный покой и положительные эмоции до восполнения резерва хотя бы на треть. Дальше дело за молодым организмом и его маг-силой.

На этом осмотр завершился. Майн написал названия снадобий, способствующих очищению крови, и лично проконтролировал первую смену мокрого белья.

Люсиль, про которую все забыли, вытянула шею, наблюдая, как Элоиза вытирает насухо лицо, торс и руки Рене, а Вернер стягивает с него взмокшие штаны, чтобы переодеть в сухое бельё. Сир Аурелий заметил это, кашлянул и выпроводил дочь из комнаты, затем, не задерживаясь, вышел и сам.

Майн отбыл, используя профессиональный портальный артефакт, и местный триумвират приступил к обсуждению планов. Беседа длилась недолго: к решению Делоне-старшего добиться личной аудиенции у Его величества присоединился сир Рафэль и сир Аурелий, последний с оговоркой — оставить Люсиль дома и выступать от её имени.

— Дома я жду более подробный рассказ! — сир Аурелий окинул взглядом дочь, стоящую смущённо со сцепленными на юбке руками.

— Но я ничего не знаю, папа! — неуверенно возразила Люсиль.

— Значит, расскажешь, о чём не знаешь. Вчера — дерево. Сегодня — взрыватель. От чего тебя завтра спасать? Никаких перемещений, пока ситуация не прояснится! К слову, я так и не понял, кто такой этот ваш Рене? Откуда он взялся? Вы уверены, что ему можно доверять и это не трюк, чтобы втереться в доверие? Марс?

Тот, к кому обратились, пожал плечами:

— Он — гость сирры Элоизы, прибыл по её приглашению. Вернер подтвердил, что знает семью Мароев как честных лумеров, и не доверять ему у меня нет оснований. А вот, к слову, о доверии…

Делоне-старший, не упоминая Рене, задал прямой вопрос об интересном положении Адели, кобылки, приобретённой у де Трасси. Брови сира Аурелия от возмущения на лоб полезли, он поклялся в честности.

— И тем не менее! — настаивал сир Марсий, скорее из упрямства, чем от веры в слова Рене.

— Немедленно по приезду домой узнаю и тотчас дам знать! — раздражённый подозрениями сир Аурелий поднялся с кресла.

Вскоре де Трасси уехали. Но и в самом деле, не прошло много времени, как Аурелий прислал письмо с извинениями и предложением поменять кобылу на другую. Управляющий герцога как услышал вопрос от хозяина, затрясся и, мало по малу, Аурелий вытянул из него всё.

Октагон назад, в ночь сильного ветра, несколько лошадей будто с ума сошли, выбили замки в стойлах и бесновались, не давая конюшим зайти в денника. А когда всё успокоилось, и работники наконец смогли попасть внутрь, заметили, что Эларх, племенной жеребец, стоит рядом с Адель. Никто не заподозрил садку⁵, пока не осмотрели кобылу, но и тогда оставались сомнения, ведь у лошадей бывает, что и на десятом месяце без магии не поймёшь — есть жеребёнок или нет.

На следующий день Аделирию отвезли к Делоне, и управляющий с облегчением возблагодарил Владычицу за шанс скрыть недогляд. И, уж конечно, предположения о том, что спустя неделю кто-то смог бы определить беременность кобылы, представлялись управляющему и самому Аурелию невероятными.

Сир Марсий, прочитав записку от де Трасси, обратился к Кассию:

— Ну, что думаешь?

Мужчина почесал в затылке:

— Через месяц можно будет с точностью сказать, а сейчас… Нет, не возьмусь, господин.

У Марсия не было месяца, чтобы убедиться в правоте Рене, однако сама вероятность правоты северянина потрясла. Подумав с минут десять, он отправил к Волчьему Логову Вернера и Хальца с сеном и тушей найлы, как просил Марой. Армана, собравшегося ехать с ними, Марсий осадил:

— На тебя охраны не наберёшься! Никаких выездов без моего личного сопровождения!

Юноша пожал плечами, не желая оспаривать решение родителя. Во время припозднившегося обеда предупредил, что хочет пораньше лечь спать. Его усталость разделял сир Марсий, поэтому отпустил сына, разрешив отменить тренировку и чтение книг. Элоиза озвучила своё желание побыть рядом с Рене, и ей так же никто не препятствовал.

После того как последствия взрыва были поверхностно устранены, Марсий рассчитался с рабочими и сам отправился отдыхать в спальню Элоизы. Госпожа Делоне второй день подряд казалась живой, настоящей. Помогая опускать вниз камни с помощью своей воздушной магии, она раскраснелась, и прядки её волос выбились у лица из строгой причёски, невольно заставляя супруга любоваться. А когда Майн сказал, что больного нельзя трогать, Марсий решил провести ночь в спальне, приготовленной для Рене. Супруга на это покачала головой:

— Что за глупости, Марсий. На моей кровати довольно места для двоих.

И эта песня — не слова! — внушили Делоне-старшему надежду на долгожданное примирение. Он мысленно поблагодарил северянина и собрался терпеливо ждать супругу, попросив Вернера сменить сирру Элоизу как можно скорее.

*****

Арман сделал всё по «рецепту» Мари: бросил порошок «Истины Ирминсуля» в кубок с горячей водой, подождал, пока жидкость вернёт своё прозрачное свойство, и выпил целиком, не ощущая ни вкуса, ни особого запаха. Разве что на языке появился вяжущее ощущение. Лёг одетым на нерасправленную постель и стал ждать.

Некоторое время ничего не происходило, из-за состояния покоя глаза сами собой закрылись, и он погрузился в знакомый сон, снившийся прошлой ночью.

В белом пространстве стояла кровать, похожая на его и покрытая ниспадающим бесконечным белым покрывалом, которое устилало собой всю поверхность пола. Множество полосок белоснежной вуали развевалось в пространстве, не скрывая одинокую фигуру, лежащую на кровати.

Она поднялась и пошла навстречу, босая, в своём легком платье из снежинок с ниспадающими мягкими локонами тёмных волос.

— Ты пришёл, родной мой! — подставила лицо под поцелуи, увивая руками его шею и позволяя касаться себя. — Я соскучилась, мой Иль! Мой Аргириус!

Он молча подхватил её на руки и отнёс к кровати, осторожно опустил на поверхность и лёг рядом, решив сначала налюбоваться ею.

— Ты взволнован. Что случилось? — спросила она, гладя его по щеке и вызывая этим незатейливым прикосновением мурашки на плечах.

— Я сегодня чуть не погиб…

— Ты не можешь погибнуть, пока я рядом…

— И поцеловал мужчину, думая, что это ты.

Она засмеялась, тихо и нежно:

— Глупенький, всё не то, чем кажется. Однажды ты поймёшь это.

Мириам замолчала, и её молчание в сопровождении блека глаз было красноречиво. Он потянулся к ней, задыхаясь от нежности и желания, лёгким нажатием на округлое плечо опрокинул на спину и перебрался наверх. Опираясь на локти, застыл над её лицом, вдыхая аромат цветущего дерева и оттягивая сладчайший миг прикосновения к приоткрытым губам. Когда терпеть стало невозможно, потянулся к ним.

— Я не хочу, чтобы они смотрели. Ты должен закрыть двери, — прозвучало расстроенное у его губ.

— Кто смотрит? — он невольно повернул голову направо.

Окружающее белое бесконечное пространство оформилось в комнату. На недалёком расстоянии друг от друга появилось две открытых двери. На их пороге стояли сирра Элоиза и Вернер, укоризненно глядя на любовников.

— Мама? Вернер? Что вы тут делаете?! — Арман изумлённо поднялся, со смущением оглядываясь на Мариэль, которая перекатилась на живот, чтобы лучше видеть гостей, и теперь подпирала голову ладошками.

— Чему я тебя учил? — Вернер не делал шаг вперёд. Говорил, оставаясь возле двери. — Только воздержание помогает юному магу накопить силу и не погибнуть от соблазнов. А ты побежал за первой задранной юбкой!

— Если ты не хочешь прислушиваться ко мне, послушай Вернера, — горько поддержала предыдущего оратора сирра Элоиза. — Я тебя предупреждала: эта девица тебя погубит!

Арман, стоя между кроватью и дверьми, обернулся назад. Стало неловко за слова, сказанные близкими людьми:

— Мариэль, не слушай их!

— Мы вложили в тебя все свои знания, свои силы и свою жизнь не для того, чтобы ты спустил свою жизнь на женщин! — продолжил Вернер.

— Ты меня убиваешь, сын! — жалобно вторила Элоиза, начиная плакать.

— С завтрашнего дня увеличиваем время тренировок: будем выбивать из себя похоть! Отец уже дал на это разрешение.

— Прогони её, сын, без неё будешь счастлив!

— Я жду!

— Мы ждём…

Жестокие слова и плач матери били в самое сердце, не щадя. В груди закололо, а взгляд затуманился. Страшно было оглянуться, но он сделал это и обомлел. Мариэль стояла у противоположной широко открытой двери, за которой виднелась пропасть.

— Они правы, — грустно сказала девушка, раскидывая руки и делая шаг назад. — Без меня ты будешь счастлив.

— Закрой её дверь, Арман, сынок! — Вернер перешёл на ласку. — Таких у тебя в Люмосе будут десятки, если ты захочешь.

— Надо же, в кои-то веки она права! Без неё в Лабассе станет светлее, — улыбнулась Элоиза сквозь слёзы.

Он разрывался, ибо любил одинаково и мать, и Вернера, а Мариэль… Она была тоже своя, родная.

— Ты никогда не сможешь сказать нужных слов, а я не могу ждать. Прощай! Я люблю тебя! — шаг, и Мари летит в пропасть, напоминая собой огромного белого энджела, распростёршего крылья-рукава.

— Нет! Пожалуйста! — он поворачивается к опустевшей двери, бежит к ней и прыгает в пропасть, но в следующее мгновение сон его возвращает перед госпожой Делоне и воспитателем.

Повторяет манёвр снова и снова, каждый раз силуэт птицы ближе к земле, а в дверных белых проёмах Вернер и матушка улыбаются всё радостней.

— Удобно, когда за тебя делают выбор, — глаза воспитателя смеются. — Мы рады, что ты остался с нами.

Ар, мужчина, который последний раз плакал лет в пять, когда упал с лестницы, снова плачет, схватившись за голову:

— Вы её убили! — в последний прыжок крестообразный силуэт бездвижно плыл по Лонии.

— Нет, сынок! Ты сам всё сделал, — качает головой Элоиза. — Ты — молодец!

— Я горжусь тобой, сынок! — соглашается Вернер. — Тебя ждёт прекрасное будущее.

— Вы издеваетесь? — слёзы на его глазах высыхают, пасуя перед гневом.

— Арман, мы тебя любим. И хотим, чтобы ты был счастлив.

Он оглядывается с тоской на дверь в никуда:

— Не хочу я такого счастья! Почему я не могу последовать за ней?

— Всё просто: она сказала нужные слова. Только с нужными словами можно сделать выбор, — спокойно объясняет Вернер.

Безнадёжность ситуации начинает доходить до него, появляется чувство, будто выхода из этой комнаты никогда не будет. Пока он не последует совету Мариэль, которой больше нет:

— Что они такое — эти ваши нужные слова? Где их найти?

— Заглянуть в своё сердце, в свои желания. Сказать об этом вслух, ибо непроизнесённые слова не имеют смысла, — матушка вздыхает. — Но тебе зачем это, милый?

Он бредёт к опустевшей кровати, на которой от Мариэль-Мириам осталось несколько лепестков вишнёвых соцветий.

— Сынок, чтобы вернуться, нужно войти в одну дверь — ко мне или матушке. Идём, сынок. Прошлого не вернуть, — Вернер подсказывает, как сократить время, потому что оно тянется, не предлагая других событий, кроме имеющихся.

Ничего не происходит. Двое ждут его, полулежащего на кровати и перебирающего розовые пятна на ладони.

— Я не хочу… — первые слова вырываются сами собой.

— Не глупи, Арман! — восклицает сирра Элоиза.

— Не нужно тратить слова на прошлое, — вторит Вернер.

— Я. Не. Хочу, — он поднимается и поворачивается лицом к собеседникам. — Я не хочу будущего, которое вы предлагаете. Я вас люблю, но я хочу сам выбирать!

Арман замечает, как пятится назад Вернер, и его дверь начинает медленно закрываться перед ним.

От слов, рвущихся наружу, становится легче, словно нечто долгожданное наконец начинает происходить. Некое чудо, таившееся в нём долгие годы, никак не могло проснуться — нужные слова, которые так ждала Мари… Особенное наслаждение приносит «я хочу», его хочется повторять снова и снова, пробовать на языке и отпустить магическим сгустком по всему телу, чтобы оно тоже приняло себя, свои желания.

— Я вам благодарен и буду использовать ваш опыт, но только тот, который я сам посчитаю необходимым, — говорит в закрытую за Вернером дверь.

— Как я рада, что ты выбрал меня, — сирра Элоиза улыбается и протягивает руку. — Иди ко мне, мой мальчик. Мой любимый мальчик!

Но Арман отступает:

— Нет, ты — моя мать, была ею и будешь, мне не нужно тебя выбирать. Но Мариэль… Это мой выбор. Прости.

— Не глупи, сынок! Ты не можешь выбирать — полное совершеннолетие ещё не наступило!

— Разве мой выбор может зависеть от возраста? Это — моя жизнь, мама. Я люблю тебя. Но и Мариэль мне нужна не меньше. Извиняться больше не буду. Это. Мой. Выбор.

Вторая дверь захлопнулась, отрезая его от последнего видимого собеседника. Арман осмотрелся: с ушедшими будто бы ничего не изменилось. Стены, кровать, мерно развивающаяся вуаль. Лишь от оставленной открытой двери громче доносится шум бегущей далеко внизу реки и шелест кустов, растущих за дверью, на обрыве.

Скрежет слева обратил на себя внимание. В стене появился новый проём. Ар заглянул в него и увидел свою комнату. Догадался: сейчас он может безбоязненно шагнуть туда — и сон окончится.

— Нет. Это мой выбор! — он повернулся, разбежался и снова прыгнул в ветер, дремлющий над рекой. От ощущения парения над землёй захватило дух, а зеркальная гладь реки приближалась неумолимо, одним своим видом заставляя сердце выбивать нетерпеливый ритм. Он успел вздохнуть, набрать в лёгкие воздух перед тем, как нырнуть в движущуюся ртуть.

Хлоп! — и его выбросило в незнакомое помещение, ноги рефлекторно сделали несколько шагов вперёд и остановились, почувствовав под собой твердь.

Горячие руки обхватили его, пытающегося сфокусировать взгляд на чём-то блестящем, режущем глаза.

— Догнал меня! — Мариэль завладела его рукой, целуя и прикладывая к своей щеке.

— Это был мой выбор, — улыбнулся Ар, обнимая девушку и привлекая к своему гулко бьющемуся сердцу. — Я сказал нужные слова, научился.

— А мне скажешь? — ластясь к нему с прикрытыми глазами, прошептала Мари.

— Скажу, обязательно скажу…

— Но не сейчас, верно? — раздался хорошо знакомый ироничный голос. — Ты прыгнул за Мариэль только потому, что не хотел брать вину за её гибель, не так ли? К чему это притворство, дружище?

Перед входом в зеркальный лабиринт стоял, оперевшись на одну из арок, Анри Ленуар.

— Рад тебя видеть, — пробормотал Арман, удерживая девушку одной рукой. — Ты-то здесь как взялся?

— Надо было остановиться на уровне новичка, если не планировал встречаться со мной, — Анри ухмыльнулся и щёлкнул пальцами. — Начнём?

— Тебе видней…

— Для беседы нам кое-кого не хватает. Прошу! — Анри потянул ручку двери справа от себя, и из неё выпорхнула Люсиль. Быстро осмотрелась, подбежала к Арману, положила руку ему на плечо, подставляя щеку для приветственного поцелуя и не обращая внимания на соперницу. — Ну, давай, объясняй ей…

Арман растеряно перевёл взгляд с одной девушки, обнимавшей его, — на другую, которую держали его руки. Подруги молчали, ожидая его слов.

— Я… — и замолчал, не зная, что говорить.

— Я-я-я, — передразнил его Анри, подражая блеянью найлы. — Король Лабасса! Единственный на всю округу. Неповторимый и наипритягательнейший для всех особей старше четырнадцати… Подойди ко мне, золотце!

Ленуар поманил Люсиль, и она послушно приблизилась к нему, сияя улыбкой. Безропотно позволила взять себя за талию обеими руками и развернуть лицом к Арману:

— Думается мне, ты прекрасно знаешь, что при умелом подходе можно завоевать душу и тело любой девушки, не так ли? Узнаешь себя? — Анри демонстративно провёл руками по телу красавицы вверх, заставляя её томно прикрыть глаза. Наклонился к её уху, то ли прошептал, то ли провёл языком, и губы Люсиль приоткрылись, голова её повернулась к лицу инквизитора.

Арман не выдержал, рванул к парочке, отпуская руку Мариэль, и та в следующее мгновение переместилась в одно из зеркал, мигающее тёмными бликами. Делоне этого не заметил.

— Ах, ты, шархал! Отпусти её! — юноша ударился о невидимое стекло, внезапно преградившее путь.

— Скажи, что ты чувствуешь? — подмигнул ему Анри и закрыл своей головой лицо Люсиль. Её руки легли на плечи инквизитора, обнимая.

— Проклятье, Анри, отпусти её! — Арман ударил, приходя в ярость, по преграде, но на прозрачной стене лишь рябь прокатилась.

Сначала подумал, будто друг хочет отомстить за те пять минут поцелуев с Мариэль, проведённые под принуждением Чёрного Некроманта. Однако время тянулось, двое прислонились к зеркальной стене, опираясь поудобнее на неё и хватаясь друг за друга. Ещё немного — и…

И тошнота подкатила, запирая собой скопившиеся слова. Но Ар с усилием разорвал этот горький клей, крикнул:

— Я чувствую гнев!.. Ревность… Этого довольно? С-сво-лочь…

Стекло исчезло, и всё же он не успел: молниеносный поворот двух слившихся тел — и Люсиль оказывается за зеркальной перегородкой.

— Ты ни про кого не забыл, пока думал о Люсиль? — спросил баритон над ухом.

Ар обернулся — позади никого не было: “Мари!..”

В зеркальных узких комнатах два Ленуара перебирали волосы послушных жертв, с восторгом глядящих снизу вверх на инквизитора. К кому первой бежать? Арман замер, тяжело дыша и сжимая кулаки.

— Тяжело выбрать? — всё та же знакомая ирония над ухом. — Я тебе пожертвовал любимую ради её чувств, и как ты поступил с ней? Не распрощавшись с Люсиль, провёл инициацию Мариэль. Не жирно ли будет тебе, дружище, иметь двоих в своём распоряжении? Пора взглянуть в зеркало. Посмотри на свою руну привязки…

Сжав зубы, Арман сделал несколько шагов к светлому зеркалу посередине, между двумя затемнёнными кабинками с милующимися парами.

На левом виске проступила руна, какую видел у Рене, — укоренившийся Ирминсуль.

— Её пока не видно другим, — объяснил вкрадчивый голос, — до поры, до времени, и закрепляющая инициация проявит себя…

— Какая третья? — Арман возмутился. — Наш обмен магиями потеряет силу через полгода.

Голос хрипло засмеялся, перед лицом появилась рука с вытянутым указательным пальцем:

— Взгляни туда. Что ты видишь?

Знакомая белая комната с кроватью, два сплетённых обнажённых тела в медленном ритме страсти и донесшийся приглушённый одобрительный шёпот: «Clif-far-r»⁶.

— Это была ментальная фантазия, — Арман холодно усмехнулся, хотя внутренняя пружина от одного вида скрутилась, вынуждая дыхание замереть.

Анри хрипло засмеялся:

— Наивный серебристый… Теперь-то ты знаешь, что все произнесённые слова имеют силу? Даже в ментальном мире. Настало время тебе познакомиться с собой ближе.

Ар обернулся на звук за своей спиной — зеркальная створка закрылась, отрезая лабиринт от остального помещения. Множество зеркал отразилось друг в друге, окружая пленом иллюзии из арок и лиц: несколько Люсиль и Мариэль ныне с укором взирали перед собой на опешившего юношу.

— Я задам тебе вопросы, — сказал возникший рядом Анри. — С каждым неправильным ответом будет умирать одна из них. С каждым правильным — никто не погибнет и откроется одна дверь. Вопрос номер один, несложный. Почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты поступил наоборот, повалил её на кровать?

Люсиль ждала, улыбаясь и сцепив руки в замок, а Мари, наоборот, положила ладони на стекло, жадно ловя ответ.

— Я… не знаю… так получилось… — пробормотал Арман, не готовый обсуждать желания своего тела.

Одна из Мариэль пронзительно вскрикнула: сквозь неё, со спины, прошёл острый шип, разбивая стекло и заставляя мёртвую девушку упасть. Арман ахнул, подаваясь вперёд и ударяясь о прозрачную стену, отливающую серебром, бессильно ударил кулаками.

— Сволочь! Не так, только не так!

— Хм, мне казалось, что вопрос абсолютно простой. К сожалению, я не смогу задать второй до тех пор, пока ты не ответишь на первый. Попробуем ещё раз: почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты поступил наоборот?

Арман молчал, борясь с дрожью, распространяющейся от сжатых кулаков по всему телу и заковывающей его в единый нервный спазм.

— Потому что я не хотел её отпускать, — наконец сказал осторожно.

Ещё одна Мариэль вскрикнула и сползла, оставляя ладонями розовые разводы на стекле. Видимо, фантазия инквизитора решила разнообразить способы убийства.

— Я ведь сказал правду! — взревел Арман, в гневе пытаясь разбить зеркало.

Голос позади равнодушно хмыкнул:

— Ты сказал правду, но это не был ответ на мой вопрос. Слушай внимательно. Почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты сделал обратное?

— Что будет, если я не смогу ответить на твои вопросы?

— Мы начнём сначала, и ты будешь снова и снова смотреть, как умирают те, кто тебя любит. Твой ответ?

Несмотря на всю осознаваемую иллюзорность происходящего, чувствуя пот, стекающий по лицу, он вытащил из себя то, в чём боялся признаться последние дни:

— Потому что… я… там, с проклятым Некромантом… почувствовал что-то… и не мог об этом не думать… Я… желал Мариэль… и не мог… отказать себе в… я хотел проверить, то ли я почувствовал…

Зеркало, на которое опирались руки, поднялось, открывая проход в следующий коридор, узкий поблескивающий мелкими отражениями.

— Следующий вопрос, — сказал Анри, не хваля за правильный ответ и не комментируя его. — Когда я упомянул, что дело в одном из вас, а не в браслетах, которые носит Люсиль, почему ты не признался ей в своих сомнениях?

— Я не хотел делать ей больно, — думая над этим второй день, Арман ответил быстро, полагая, что отвечает правильно.

Но одна из златовласок пронзительно завизжала и, осыпаемая стеклянной крошкой, упала с шипом в груди на пол:

— Что же ты за зверь такой?! — нервно дрожа и не пытаясь отереть выступившие слёзы, Арман простонал: — Что я должен сказать?! Как мне угадать, что ты хочешь услышать?!

— Загляни в себя, как ты делал… Повторяю вопрос: почему ты не признался Люсиль в сомнениях?

Он тянул паузу, Анри ждал и, казалось, готов это делать вечность, пока запутавшийся не найдёт ответа.

— Я боялся. Боялся слёз Люсиль, её реакции. Я не хотел скандала. Я струсил, надеялся, что всё образуется само собой, — сглотнул, ожидая нового крика-ножа в самое сердце.

Но ответ был одобрен, и зеркальная створка поднялась, приглашая к следующему вопросу.

— С прошлым разобрались. Вопрос про настоящее, — равнодушно огласил следующий этап инквизитор. — Ты знаешь, что обманываешь Люсиль и никогда не сделаешь ей предложения руки и сердца. Мы хотели бы услышать, почему.

Провалилось три попытки, прежде чем он смог признаться себе в том, о чём почти не думал, — и новый шаг к свободе был доступен. Вот только к этому моменту Ар чувствовал бессилие. Голос был сорван криками, а разум перечеркнул убеждение отца о том, что мужчины не плачут.

С каждой смертью иллюзорных девичьих образов фантазии палача становились изощрённее и более жестокими. И сколько бы Ар не колотил кулаками по зеркалам, их броня оставалась безучастной к мольбам и проклятиям.

— Сволочь, почему мы говорим об этом?! — он опустился на пол, ноги не держали своего хозяина. — Почему не об Академии или о тебе?!

Образ инквизитора давно растворился в зеркалах, и с тех пор только его голос звучал, оповещая о присутствии:

— Ты пришёл с конкретным запросом разобраться в определённой проблеме. Этим мы сейчас и занимаемся. Следующий вопрос…

— Сколько их?

— Мы прошли половину пути.

Арман застонал, погружая пальцы в волосы:

— Сволочь… Не убивай их больше, я не выдержу!

— Разве тебе не хочется узнать самое интересное, то, что у тебя под носом и чего ты не видишь? Цена высока, но она того стоит…

— Не хочу. Прекратим испытание, я сдаюсь! — он с надеждой посмотрел вверх, и от весёлого смеха мороз прошёлся по спине.

— Отсюда два выхода — ты сам открываешь последнюю дверь или тебя будят, Мариэль тебя предупреждала. Но до утра ещё далеко, так что тебя не скоро хватятся. Продолжим: следующий вопрос…

Вскоре ему показалось, что он сходит с ума: несколько безуспешных попыток на один из вопросов, пять душераздирающих криков выжгли ему душу, превращая её в пепел. «Я не знаю!.. Я не знаю!» — твердил он, ударяясь затылком о стекло, и боль приносила некоторое облегчение, ведь он не чувствовал и сотой доли ощущений тех, кто сгорал, захлёбывался водой или был пожираем насекомыми на его глазах.

А когда он готов был безумно рассмеяться от очередного длинного крика, вдруг прозвучал спокойный знакомый мужской голос. Ар сразу не смог вспомнить, чей:

— Дай мне руку, позволь вытащить!

И Арман, поверив, будто это новая стадия безумства, поднял трясущиеся пальцы вверх, — его ухватило, потащило наверх, над зеркалами, оставляя среди них трёх Люсиль и одну Мариэль.

— Тихо, тихо! Сломаешь мне пальцы! — кто-то похлопывал по его сжатому в спазмах кулаку горячей рукой. — Ничего себе у тебя кошмары…

Наваждение ирминсулиума понемногу отпускало, но пальцы не смогли разжаться, пока не открылись глаза. Рядом, на кровати, сидел Рене со сползшим со спины покрывалом.

— Ы… ак… ут… — хрип вырвался вместо слов «Ты как тут оказался?»

Рене, кряхтя, поднялся, обнажая туго стянутую на пояснице спину, набрал воды в кубок, согрел руками и вернулся, протянул вторую руку, помогая сесть:

— На, выпей тёплой воды, ничего другого, извини, нет. Знатно ты себе содрал голос, — придержал пальцем ножку кубка, ибо руки у Армана тряслись, грозя расплескать жидкость.

Тот, смочив горло, прокашлялся:

— Как ты здесь оказался? Ты взломал мою печать?

— Ничего я не ломал, дверь была открыта. Мимо шёл, услышал твои крики, думал, что-то случилось, а у тебя кошмар — позавидовать можно, — Рене зевнул. — Ладно, бывай!

Поднялся, кутаясь в покрывало и подхватывая сложенную простыню для вытирания, очевидно, принесённую с собой.

Арман провёл трясущейся рукой по лицу, сообразив, что оно мокрое, как и всё тело. На скомканном покрывале под спиной прощупывалось мокрое пятно. Юноша перевёл глаза на часы: четвертый. Значит, он пробыл в лабиринте разума около семи часов, не меньше.

— Эй, ты куда? — осторожное перемещение Рене по стеночке обратило на себя внимание. — И почему ты уже ходишь?

— В купальню я, погреться…

— Погреться? В купальню? — Арман окончательно проснулся. — Чокнулся, малыш?

— Сам такой, — послышалось за медленно закрываемой дверью.

Он плюнул, не собираясь следить за придурковатым северянином, вечно имеющим у себя нечто странное на уме. Снял влажную одежду, ополоснулся холодной водой над лоханью и оделся в сухое.

Живот к тому времени крутило от голода — сходил в кухню, нашёл кусок колбасного круга и хлеб, взял с собой, вернулся на второй этаж. Дверь в комнату отца, где оставили раненого, была по-прежнему приоткрыта. Заглянул внутрь — северянина не наблюдалось. Наворачивая всухомятку колбасу с хлебом, отправился вниз, к купальням. На первом уровне по коридору плыл туман. Арман готов был потереть себе глаза: не показалось ли? Зашагал к источнику тумана.

В неглубокой купальне, затянутой молочным паром, сидел, позёвывая, Рене и наслаждался горячей водой, которая стала причиной белой пелены, заволокшей пол-этажа.

— Нихром себе… — прекращая жевать, Арман уставился на северянина. — Как?!

— Полрезерва сбросил, чтоб не мешал восстановлению… Э! — увидев, что Арман раздевается, сжался. — Только не сейчас! Уйду — пожалуйста, хоть до утра кошмары свои здесь досматривай!.. Я буду защищаться!..

— Колбасу с хлебом будешь?

Примечания

5

Садка — покрытие жеребцом кобылы.

6

«Clif-far-r» — ум-ни-ца (др. люм.)