Марой и хранители

Юлия Эфф, 2022

Юной Мариэль пришлось надеть личину опытного парня Рене Мароя, чтобы попасть в замок Делоне, где живёт её жених Арман. На нём лежит неизвестное проклятие, а также его преследует месть принца Лоуренса, которому не нужны свидетели его преступления. Марой слишком хорош: он порядочен, имеет необъяснимые магические способности, сильную интуицию, а также невероятно живуч. За это получает прозвище сир Идеальность. Но за успешность приходится платить слишком большую цену, ведь опасности подстерегают Армана и его нового друга на каждом шагу. И, самое обидное, на инквизиторов совершенно нельзя положиться! Зато помощником становится Чёрный Некромант, у которого свой интерес в Лабассе. Приключения каждый день, неожиданные повороты, страсть и нежность, обаятельные персонажи, юмор, душевные откровения и рост персонажей – всё это для того, чтобы читатель влюбился раз и навсегда в Люмерию и её жителей. Продолжение истории “Тайна Ирминсуля” из цикла “Люмерийские хроники”.

Глава 5. Воспоминания

В каждом человеке продолжает жить испуганный, полный опасений ребёнок, горячо желающий, чтобы его любили.

Шандор Ференци

Отделаться от тошноты не получалось. Желчь свежих воспоминаний разлилась по всему телу, сжимая в спазмы кулаки, плечи и отдавая горечью на языке. Сейчас он сам бы не смог сказать, что чувствует к той, с которой всё началось, — к Мариэль. Её не было рядом, но уникальная способность подруги детства искажать реальность, в которой жил Арман, бесконечно удивляла последние четыре года. Теперь это стало происходить ещё и на расстоянии.

Внутренний голос советовал обратиться за помощью к отцу или Вернеру, вывалить всё накопившееся. Однако ситуация настолько была нестандартной, что не боявшийся ничего, за исключением истерик матери, Арман сомневался — стоит ли? В конце концов, отец учил его разбираться самостоятельно со своими ошибками, а всё это разве не они были?

Кабы не гости, он бы сделал то, что всегда помогало безотказно, — забрался бы в ледяную купальню, нырнул бы и просидел под водой, пока не начало бы рвать лёгкие изнутри и не закружилась бы голова. После таких процедур его накрывало спасительное равнодушие.

Прошёлся по этажам, успокаиваясь от движения. На третьем этаже дыру в стене вместе с проходом в башню закрыли до весны досками, утеплив между ними тряпьем и сеном. Камни были сложены внизу, недалеко от конюшни; чудо, что обломки не убили ни одной лошади, да и сама конюшня почти не пострадала. Приглашённые работники уже занимались починкой крыши, пообещав успеть дотемна. А утром отец запланировал поездку в Люмос, чему Арман был безусловно рад: немного развеяться не мешало.

Спустился на второй этаж и прошёл мимо гостиной, из которой слышались голоса сира Рафэля и Антуана. Слушать в очередной раз пересказ драматических событий не хотелось, и Арман ушёл к себе в комнату, растянулся поперёк кровати, подтянул одну из подушек к себе, но под голову не стал класть, положил рядом. Эта до сих пор пахла духами Мариэль.

Де Венетты и Делоне дружили всегда: Контратат обязывал. А появление детей в обеих семьях и вовсе сблизило, до поры до времени. Взаимообразно госпожу Иларию попросили стать матерью-наставницей Армана, госпожу Элоизу — для Антуана, а когда родилась Мариэль, никто не сомневался, что другой кандидатуры для отца-наставника, кроме как сира Марсия, и быть не может.

Если мальчишки стеснялись своих наставниц, чья роль, собственно, должна была отыграться лишь на полное совершеннолетие, то малышка Мариэль заранее пользовалась правами подопечной дочери. Залазила на колени к сиру Марсию без спроса, дёргала его за усы, обнимала — словом, вела себя, как с родным отцом, не делая видимой между ними разницы.

Так было лет до семи, потом Мариэль стала стесняться. Делоне-старшему для полного счастья не хватало дочери, которую он мог бы баловать. Арман дважды стал случайным свидетелем разговора родителей на эту тему, только не понял: то ли мать не хочет больше детей, то ли Владычица не даёт потомства.

В этот же год (Арману тогда было девять) мать застала своего сына целующимся с малышкой Мариэль в присутствии Антуана. Спрятавшись в кабинете сира Рафэля, они смеялись, комментируя свои ощущения и искренне не понимая, как взрослые могут находить в этом удовольствие.

За несколько дней до этого Мариэль заявила, что выйдет замуж только за Армана. Он согласился, зная, что родители не были бы против. И они «поженились», взяв в свидетели Антуана и обменявшись безделушками.

Потом, продолжая жить в своём детском игровом мире, девчонка заявила, что ей пора заводить детей, чтобы было о ком заботиться. Арман снова не был против, ибо зимние вечера в Лабассе — поистине самое скучное время. Мариэль носилась неделю с этой игрой, пока не поняла: детей как не было, так и нет.

Антуан, возможно, от прислуги узнал подробности и тоном эксперта сообщил: дети появляются после того, как взрослые поцелуются и потрогают друг друга. Где надо было это делать, Антуан не знал достоверно, поэтому юные муж и жена потрогали друг друга за головы, волосы, плечи, руки и ноги, и принялись старательно выполнять последнее необходимое условие.

На дрожащий вопрос сирры Элоизы, чем они тут занимаются, Антуан вежливо объяснил про детей и свою роль наблюдателя: чтобы всё было честно. Вместо того чтобы рассмеяться и объяснить детям, мол, для создания семьи им нужно подождать ещё лет пятнадцать, ибо Владычица благословляет только после двадцати одного года (так позже сделала госпожа Илария), мать Армана занервничала, накричала на детей, силком вытащила Армана за руку и уехала с ним домой, не прощаясь с хозяевами.

Вскоре, в тот же зимний октагон, Делоне отправились в Люмос по решению Элоизы. Там Арман-ребёнок провёл лучшую неделю в жизни, гуляя с родителями по столице и купаясь в горячих источниках. За день до отъезда мать повела его в королевский парк, к Ирминсулю, и необъятное, теряющееся в небе своими размерами дерево поразило ребёнка. Он, раскрыв рот, смотрел снизу вверх на крону и прислушивался к смешным голосам, лопочущим что-то непонятное, но однозначно весёлое. Мать почему-то ушла оттуда в слезах, и Арман потом долго размышлял, что же он сделал не так.

Тот день разделил жизнь на ушедшее детство и начинающуюся юность. По возвращению домой увеличилась тренировочная нагрузка, уроков стало больше, чем у Антуана и Мариэль. Содержимое его книжного шкафа увеличилось втрое.

В замке так же заметно поменялась атмосфера. Куда-то делись девушки с кухни, баловавшие юного Делоне горячим печеньем. Мать рассталась с доброй помощницей, заменив её Ойлой, своей хмурой сверстницей, косящей одним глазом. Заметно больше стало мужчин, а служанки теперь были как на подбор: старые, некрасивые, молчаливые, грубые. Люсиль говорила, что стоит окружать себя изящными вещами, чтобы не забыть о красоте. Возможно, поэтому и мать сама со временем стала такой же, как окружающие ещё женщины, — невыносимой.

После памятной поездки в Люмос прошло семь лет. За это время сложилось привычное ежедневное расписание. Подъём в семь утра, ополаскивание в холодной купальне с отцом. Затем лёгкая часовая тренировка с Вернером. Завтрак в девять. Уроки с отцом или приглашённым учителем, у себя или у де Венеттов, второй вариант был предпочтительнее, так как у соседей всегда было веселее. После уроков небольшой отдых, обед, час на чтение и двухчасовая тренировка.

Обычно остаток дня до восьми вечера Арман был предоставлен себе для зубрёжки уроков с последующей проверкой отцом или Вернером. Иногда перепадало на общение с Антуаном, Диланом и Мариэль — в присутствии взрослых почти всегда. После ужина следовало получасовое чтение книги вместе с матушкой, на её выбор; и, наконец, купальня и долгожданный сон.

В тёплое время года выезжали семьёй на проверку семейных дел в восточной части графства, за компанию нередко брали юных де Венеттов, но в такие поездки обязательно присутствовала госпожа Делоне. Наверное, бдительно следила, чтобы дети снова не начали экспериментировать со своим потомством.

А затем случилась Люсиль. Именно «случилась», по выражению Мариэль. И в жизни Армана детство оказалось окончательно задвинутым в дальний угол памяти, с его глупостями и непосредственным представлением о мире, в котором всё вращается вокруг тебя.

Год прошёл относительно спокойно. Мариэль ревновала — он это знал и чувствовал, — однако на людях она старательно радовалась новой подруге и смеялась над её несколько обидными шутками.

К слову о шутках. С появлением Люсиль юмор фонтаном забил у Антуана. Эти двое умудрялись придумывать не всегда однозначно добрые розыгрыши, но каждый раз им всё сходило с рук. Кроме того проклятого Вечера горги, когда в замок Делоне была приглашена «провидица». Её роль превосходно отыграла Люсиль для двоих — Армана и Антуана. Для бедняжки Мариэль шутники приготовили сюрприз: уговорили одну из служанок подыграть, приодели заранее, научили вопросам и ответу.

Арман, не подозревавший о розыгрыше, потом понял, что Люсиль, точно так же, как и Мариэль, ревновала. Отсюда мелкие остроты, от которых Мариэль терялась и выглядела бледно на фоне своей умопомрачительной подруги и… терпела, однажды проговорившись Арману, что делает это только ради него. Но он уже тогда вовсю бредил Люсиль, оттого испытывал неловкость, разрываясь на двоих девушек — символизировавших прошлое и настоящее.

Кажется, огонь в светильниках зачадил, когда под хохот Люсиль и Антуана в голограмме из сферы прозвучало робкое признание Мариэль в любви к нему. Разговор с шутниками, конечно, состоялся, но тогда уже было поздно. Пытавшуюся спрыгнуть со скалы в Лонию успели схватить в последний момент. От отца досталось сильнее всего.

Праздники были испорчены, на месяц общение со сверстниками оказалось под запретом. И только Люсиль, уже имеющая дар портальщицы, пробиралась к нему. В один из зимних вечеров состоялся первый настоящий поцелуй — не украдкой, под прикрытием шуток или темноты, а смелый, когда можно было видеть лицо друг друга и блеск в глазах.

Затем последовали второй и третий. Слияния не произошло: в Канонах Владычицы для проверки совместимости был прописан восемнадцатилетний возраст, а Люсиль на тот момент шёл только семнадцатый год.

И после этого тоже. Как будто магия особого поцелуя оказалась растраченной на тысячу будничных. После дня рождения Люсиль они попробовали ещё раз, уединившись в секретном уголке кабинета сира Аурелия. Арман уловил на губах отчётливый карамельный привкус, медвяный до приторности. Любителем сладкого он не считал себя, но эта характеристика магии Люсиль умилила. «Сладкая моя», — стало постоянным эпитетом для последующих поцелуев.

Несмотря на то, что слияния не произошло, влюблённых это не расстроило: им было хорошо вместе, что ещё требовалось? Приключения сира Дролля подали идею, как не разлучаться до девятнадцатилетия Люсиль. С портальным даром её и в пятнадцать бы взяли в Академию на особых правах, но герцог Аурелий объявил, не объясняя причин, что отпустит от себя дочь не раньше её девятнадцатилетия.

Итак, на момент злополучного вечера Люсиль и Мариэль шёл семнадцатый год, Антуану — восемнадцатый, Арману — девятнадцатый. Наступило время понимать кое-что в сердечных делах.

После наказания длиной в месяц разрешено было собраться у де Венеттов. На записки обиженная Мариэль не отвечала всё это время, и только от Антуана можно было узнать, что его дражайшая сестрёнка, очевидно, заключила сделку с шархалом, потому что теперь ему приходилось худо без настоящих друзей в обществе родственников и взбесившейся сестры.

Когда Мари вошла в гостиную, Арман понял, что имел в виду Венетт-младший. Холодная, будто бы повзрослевшая, без следа наивной светлой девочки в тёмном взгляде. Она даже села не как скромная сирра — закинула под платьем нога на ногу, откинулась на спинку и всю встречу насмешливо взирала на друзей, ёжившихся под её взглядами, тонкими шутками и едкими намёками. Например, в присутствии сира Марсия она спросила Люсиль, умеет ли та уже строить порталы в спальню Армана — и на следующий день там появилась портальная заглушка.

Доставалось всем, правда, он чувствовал, что его она всё же щадит, пока дело не касается отношений с Люсиль. Нечто мимолётное, нежное, проскальзывало в её обнимающих взглядах, словно Мариэль по-прежнему была влюблена, но старательно скрывала чувства под маской небрежности и язвительности.

После визитов Мариэль госпожа Элоиза пила успокоительное, чтобы уснуть. К тому времени у матушки начался период перманентной тревоги. Рекомендации лабасского лекаря съездить к горячим магическим источникам она отклонила, зато всё чаще и чаще стала пользоваться успокоительными отварами, вводившими её в состояние сонливой медитации.

Догадавшись о её слабом месте, Мариэль в её присутствии часто рассказывала полусмешные истории, в которых люди сгорали заживо от собственной магии огня, самоубивались вилками, травились отваром, бывали задушены копытом собственной лошади и тому подобные случаи из жизни, «прочитанные» в книгах или «услышанные» от знакомых. Пока остальные улыбались, смиряясь с мрачным юмором Мариэль, госпожа Делоне бледнела, начинала задыхаться и просила принести ей воды из Волчьего Логова.

На восемнадцатилетие подруги Люсиль выполнила данное ей обещание — познакомила Мариэль с Лоуренсом, слывшим прожжённым ловеласом и, однако, нашедшем в девушке нечто ценное для себя. Поначалу Арману казалось, что Лоуренса привлекли миловидная внешность и дерзкая уверенность юной де Венетт.

Но однажды заговорили о том, кто как хотел бы воспользоваться своим даром. Арман на тот момент ещё притворялся немагом, у Антуана и Мариэль так же имелся лишь уровень бытовой магии.

— Первое, что сделаю, когда возродится дар моих предков, я верну все долги. Всем без исключения, — Мариэль тонко улыбнулась, опустив ресницы, но её угроза была отлично понята адресантами. Лоуренс одобрительно хохотнул, приобнимая сидящую рядом Мариэль за плечи.

— Я тебе помогу, — промурлыкал он, и Арман внутренне содрогнулся.

Этих двоих теперь объединяла жажда управлять другими и причинять боль врагам. В редкие случаи отсутствия взрослых они целовались демонстративно громко, хихикая над какими-то своими шутками. Пару раз Мариэль, не замеченная взрослыми, клала руку на бедро Его высочества и поглаживала, при этом неотрывно и будто бы внимательно следя за рассказом Люсиль и реакцией Армана.

— Шархалья дочь! — посмеивался над ней за глаза сир Марсий, не подозревая, насколько он близок к истине.

Эти перемены в Мариэль вызывали у Армана тошноту. Оттого во время вытребованного поцелуя-шантажа он с трудом удержал порыв дать Мариэль пощёчину. Попытался воззвать к её совести и чистому прошлому.

— Детство закончилось, — презрительно ответила Мариэль. — А тебя Люсиль не научила ничему стоящему. Я разочарована, милый.

Её боялись лошади, храпели при приближении. Дворовые злые собаки Делоне вздыбливали шерсть и готовы были порвать гостью, так что с тех пор их закрывали на хоздворе перед приездом гостей. Один из псов однажды всё-таки вырвался, бойко добежал до цели и вдруг заскулил, поджал хвост, стояило девушке насмешливо протянуть руку в его сторону: на, мол, кусай! Пёс спрятался там, откуда появился. Всё это были слишком тревожные знаки, чтобы не начать беспокоиться. Вода в Армане, к тому времени набравшая силу, прекрасно чувствовала изменения Мариэль. И плескалась от вины за случившееся, ведь он помнил подругу другой и любил некогда нежно, по-братски. Но сделать ничего не мог, кроме того, чтобы думать об этом и сожалеть.

Прошёл ещё год. Мариэль беспечно уснула под Ирминсулем. На руках выглядела больше умершей, чем погрузившейся в сон — ни звука от прикосновений и попыток прижаться, ни сопения. Судя по тому, как испугался Антуан, случай был серьёзным. За три дня много чего сказали, перебирая новости в гостиной Делоне.

Сирра Элоиза тогда намекнула, мол, в Люмерии без Мариэль стало бы светлее, и Люсиль поддержала, сказав, что подруга слишком многих пугала в последнее время. «Да, но она моя сестра!» — возразил Антуан, подняв в глазах Армана свой авторитет на порядок выше. «Ну, так проси у Ирминсуля вернуть сестру!» — посоветовала Люсиль, неловко пряча в голосе иронию.

Последовал ли совету Антуан, не любивший молиться, Арман не знал. Сам поехал на следующий день, встретил под деревом женщину, местную лекарку, живущую в венеттском лесу. Подошедшему юноше сделала жест, мол, не буду мешать, а сама отошла от дерева, замерев скорбной статуей.

Арман приложил ладонь к стволу и попытался сосредоточиться, но отвлекало чувство, будто лекарка сверлит ему взглядом спину. Не выдержал — обернулся и встретился взглядом.

— Не знаешь, как попросить? — произнесла сдержанно.

— Не знаю, — признался Арман, — и не знаю, нужно ли.

— Всё имеет свою цену. Поэтому если нечего дать взамен, то и просить не стоит. Расскажи ему о том, что тревожит, этого будет довольно. Матушка сама решит, что с этим делать.

И он постарался вспомнить всё и попросить прощение за то, что допустил тьму в сердце верившей ему. Ствол начинал нагреваться под ладонью, когда Арман уже убирал руку, посчитав, что рассказал достаточно, и, кивком поблагодарив лекарку за совет, пошёл к ожидающему его Вернеру.

Появление обновлённой Мариэль не могло не заинтересовать. Нет, это не отвлекало от Люсиль, которую Арман по-прежнему боготворил, но не порадоваться за подругу не мог. Где-то глубоко остался страх, что магия Ирминсуля растает со временем, и злая Мариэль восстановится и, возможно, станет ещё сильней.

Однако взгляд девушки был светел, с любопытством разглядывал всех и вся. Знакомым стал дня через три: Арман узнал прежнюю нежность к нему, боль и смирение. Вот только сейчас, зная, к чему может привести неосторожное слово, боялся.

Предупредил и Антуана, и Люсиль: «Придержите свои шуточки, если не хотите повторения!» Если из троих кто и чувствовал ответственность, то это был он.

Очевидно, в Мариэль шла борьба. И он её ощутил во время примирения магий в гроте де Трасси — две переплетающихся светлых силы, борющихся и не желающих идти на компромисс. Не тёмных — и это уже радовало. Самонадеянная уверенность, будто он знает, как с помощью поцелуев остановить отравление и примирить маг-силы свои и Мариэль, дрогнула под властью этого двойного света, нерешительного и счастливого одновременно.

С трудом вернул себе самообладание, чтобы не подать любопытном Антуану и ревнивой Люсиль повода для щуток и сомнений. А внутри разливалось необыкновенное тепло, хотелось поднять плачущую на скамье малышку Мариэль, прижать к себе и продолжить терзать её горячее дыхание и послушные губы…

Потом было неожиданное предложение воспользоваться страницей из дневника, чтобы обезопасить себя. И он не мог не улыбаться остаток дня.

А как забыть странную нервозность, замеченную во время комбат-де-бу? Причину своего провала и об умении пользоваться ментальной силой для прикосновений понял, когда получил её часть от Мариэль.

Необычное поведение, выверенные реплики во время ужина у Делоне, как и положено воспитанной сирре, вызывали опять улыбку и интерес.

Целомудренное поведение Мариэль во время падения липы на танцующих расслабили окончательно. Шутки звучали по-доброму, и Арман посмеялся вместе с девушкой. Вообще, в той сложной ситуации чувствовал себя, как у Владычицы за пазухой: так спокойно ему в последнее время не ощущалось.

Арман вздохнул с облегчением. Кажется, он всё сделал правильно. Антуан и Люсиль послушались, подругу не задевали. Жизнь, очевидно, возвращалась на прежний спокойный круг.

Удачно появился Анри, которому Мариэль понравилась, и он ей, кажется, тоже. Былая страсть Мариэль теперь Армана не беспокоила. Почти. Он верил, что опытный инквизитор обязательно найдёт способ привлечь к себе внимание и переключить его, — и заставил себя погасить лёгкое чувство братской ревности.

Потому совет Анри проверить магию на совместимость с магией Мари принял, но не согласился. Опять давать повод? Опять провоцировать её чувства?

А когда зашёл в комнату и увидел её в нижнем тонком платье, смутился сам. Деловито, приказывая себе не краснеть, изобразил опытного мага-ловеласа. Посадил на колени трясущуюся девушку, долго приноравливался, и потерял голову от этой невинной спонтанной нежности, невольно сравнивая со старательными прикосновениями Люсиль.

Поцелуй в руку, слияние… При воспоминаниях об этих минутах стыд жёг душу — перед чувством к Люсиль, перед чувством вины, которое не только не было искуплено, но и удвоилось. Первое, что он сделал, вернувшись домой, — помчался в купальню остудиться.

Гадкое условие Некроманта, цена нужных воспоминаний — диалога с Лоуренсом… Не мог не подумать: это очередная уловка Мариэль, чья память восстанавливалась. И поцелуй, выбивший почву под ногами. Он потом решил, будто присутствие Анри, вынужденного наблюдать за целующимися, так подействовало. Взбудоражило до колик в животе. Именно тогда впервые он откликнулся на «родной мой», ответно назвав «своей родной девочкой». О Владычица! Знала бы Мари, какие потом сны ему снились!

Попробовал перебить ощущения с Люсиль, но, странное дело, теперь поцелуи с возлюбленной золотоволосой красавицей казались пресными. В животе не ёкало тем более.

Два дня прошло, желание немного притупилось, напоминая о себе лишь во снах. Невозмутимая естественная Мариэль, не пытающаяся выпросить прощальный поцелуй «на дорожку» и, более того, умоляющая не прикасаться к ней, — это сорвало предохранительные ножны на здравомыслии. Почему ему казалось, будто он желает Мари всю свою жизнь? Откуда возник в голове древнелюмерийский, который зубрился из-за вредности отца, считающего, что лишняя нагрузка не помешает? Откуда взялся образ снежного двойника Мариэль с другим именем?

Вопросов было слишком много, а желание по-прежнему оставалось одно — обладать. Мари всё-таки добилась своего, заставила думать о себе сутками и выпадать при этом из реальности Армана — в её.

И сегодня. Когда он успел сойти с ума настолько, что полез с объятиями к мужчине? Сам испугался своей бесконтрольности и одержимости. Легче было обвинить кого-нибудь другого. Например, Мариэль, чья магия могла шутить, напоминая о хозяйке. Или чудаковатого Рене, с появлением которого начались новые странности. Воистину, белое место пустым не бывает.

Арман скрипнул зубами. Снова перед мысленным взором появился торс северянина — и тошнота почтительно подкатила: нате, я тут, не скучайте!

Сходил в уборную, а вернувшись, подошёл к конторке проверить очередную насмешку разума. Так и есть: письмо от Мариэль к Анри лежит на прежнем месте, и рядом два мелких узелка с порошком из листьев Ирминсуля. Взял письмо, сложенное квадратом, а не как обычно — в трубочку. С трудом подавив соблазн открыть его, вернул на место. Завтра в Люмосе передаст, лично в инквизиторские руки, как просила Мари. А узелок развязал без зазрения совести. Понюхал порошок, уже не сомневаясь в решении.

Тот хаос, который творился в голове, пора было останавливать. Впереди ночь — будет время узнать, что принимают инквизиторы для просветления. И что, на самом деле, он сам чувствует, и почему.