Марой и хранители

Юлия Эфф, 2022

Юной Мариэль пришлось надеть личину опытного парня Рене Мароя, чтобы попасть в замок Делоне, где живёт её жених Арман. На нём лежит неизвестное проклятие, а также его преследует месть принца Лоуренса, которому не нужны свидетели его преступления. Марой слишком хорош: он порядочен, имеет необъяснимые магические способности, сильную интуицию, а также невероятно живуч. За это получает прозвище сир Идеальность. Но за успешность приходится платить слишком большую цену, ведь опасности подстерегают Армана и его нового друга на каждом шагу. И, самое обидное, на инквизиторов совершенно нельзя положиться! Зато помощником становится Чёрный Некромант, у которого свой интерес в Лабассе. Приключения каждый день, неожиданные повороты, страсть и нежность, обаятельные персонажи, юмор, душевные откровения и рост персонажей – всё это для того, чтобы читатель влюбился раз и навсегда в Люмерию и её жителей. Продолжение истории “Тайна Ирминсуля” из цикла “Люмерийские хроники”.

Глава 4. Паралич

– Вы улыбаетесь, – сказал он, – И вы так спокойны? Почему вы не кричите?

– Я кричу, – возразил Гребер, – только вы не слышите.

Э.М. Ремарк, «Время жить и время умирать»

Хуже всего, ему казалось, было то, что его положили на кровать сира Марсия. Не имея выбора, Рене лежал на животе, уткнувшись носом в угол подушки, и хозяйский запах, забивший нос, мешал сосредоточиться. Даже болтовня Люсиль, оставленной присмотреть за пострадавшим, не могла отвлечь.

«Дайте воды, шархалы!» — молил он, но ему неизменно отвечали: «Потерпи, скоро прибудет лекарь Майн…»

Прошла вечность. Майна всё не было. Жажда песком усыпала внутренности, и дело было не в огне, который единственный из маг-сил имел полный резерв, но разумно молчал…

Час назад, войдя в гостиную, на полу которой валялось несколько каменных обломков и много каменной крошки, сир Марсий мгновенно оценил ситуацию. Раненого оставили лежать на полу, на ковре, после того как помогли Люсиль выбраться из-под Мароя. Во время поворачивания на бок северянин вторично потерял сознание от боли, поэтому его решили пока не трогать. Снова уложили на живот.

Сир Марсий отцепил нож от пояса и разрезал одежду на спине пострадавшего. Там, на мускулистом рельефе, вздулось несколько багровых кровоподтёков, два из них — в области позвоночника. Правое плечо по отношению к левому несимметрично поднималось, и сир Марсий нажатием на него вправил вывих. Рене вскрикнул, почти одно временно с ахнувшими Люсиль и госпожой Делоне.

— Дождёмся Майна. — мрачно глядя на спину юноши, резюмировал Марсий, а затем обратился к Вернеру. — Принесите широкую доску и покрывало! Перенесём ко мне в комнату. Элоиза, проследи, чтобы ему приготовили отдельную комнату. Люсиль, девочка, зови отца, пусть возьмёт с собой несколько своих рабочих. И нужно отправить за Рафэлем. Я этого дела не оставлю, только в этот раз обойдусь без никчёмных инквизиторов. Даже не смейте их предупреждать, это приказ! Добьюсь личной аудиенции у Его величества…

Сир Марсий поправил разрезанную одежду на Рене и сверху прикрыл своим жюстокором. Засучил рукава и присел на корточки рядом с пострадавшим:

— Ты как, малыш? Чем могу помочь?

–… Сначала поклянитесь, что сделаете, — промычал дрожащим голосом юноша, начиная трястись от перенесённого шока. Вправленное плечо оставило за собой тупую ноющую боль и тошноту.

— Обещаю.

— Сена и тушу найлы в пещеру для аргириусов, — пробормотал Рене, шмыргая носом. — И мне доступ в библиотеку.

Сир Марсий рефлекторно сплюнул: «Тьфу ты!» — под давящийся смех Антуана и улыбки остальных.

— Тебя куда сначала отнести — в библиотеку или пещеру? — уточнил Арман, обнимавший Люсиль за талию и не подозревающий о том, что кусок ковра под лицом Рене пропитался его беззвучными слезами, текущими непрерывно, подобно воде в Лонии.

— В твою спальню сначала. Там хорошо пахнет, — огрызнулся раненый.

Сир Марсий поднялся, выпрямляясь:

— Ну, как я вижу, до полного выздоровления осталось всего ничего.

— Вы пообещали! — упрямо сказал Рене, не видя, но догадываясь, что сир Марсий возвёл глаза к потолку. — Не сдержите слово, и я не скажу, почему в этом году вы не сможете свести Адель.

Мужчина хмыкнул и вернулся, присел. Напротив Антуан заинтересованно опустился на корточки, чтобы лучше слышать бормотание раненого.

— И почему же? — Марсий весело перемигнулся с Антуаном.

— Кобыла у вас недавно, — слабо и медленно проговорил Рене, — может, с неделю назад. Потому и не привыкла к новому месту. Но главное — она уже была под жеребцом и понесла. Странно, что предыдущий хозяин вам не сказал об этом.

Лицо сира Марсия, ожидавшего менее интригующий вердикт, вытянулось:

— Я это проверю… Люсиль, ты отправила сообщение Аурелию?

— Он уже в дороге, — подтвердила девушка, поправляя кулон с белым кристаллом.

— Отлично!

Вернер с управляющим Кассием занесли двухметровую доску и покрывало. Марсий отправил управляющего встречать де Трасси и предупредил Рене:

— Сейчас тебя переложим на переноску. Потерпи.

На счёт «три» мычащего раненого слегка приподняли над полом и переместили на доску, покрытую тканью. Взмывая в воздух вместе с доской, Рене рефлекторно схватился за край и переместил свою руку на Армановскую.

Делоне-младший нёс впереди, на пару с отцом, а сзади взялись Антуан и Вернер. Люсиль и госпожа Элоиза последовали за ними. Не успели выйти из гостиной, как посыпались шуточки.

— Я думал, ты лёгкий, малыш, — делано удивлялся Антуан. — А теперь вижу: надорваться можно. Что это — морок или ты успел набить карманы камнями, пока Люсиль нас переносила?

— Не тяжелее твой бесстыдной совести, ты бы охотно оказался на моём месте в башне, — отпарировал сквозь зубы Рене.

Антуан засмеялся:

— Это ты прав, малыш. Но, знаешь что? Тебе крупно повезло, что ты не накрыл собой Армана.

— Воистину ты прав! — отозвался тот, кого упомянули.

И Рене фыркнул:

— Как будто у меня был выбор. На что ты намекаешь?

— А то, что на Армана имеет право падать только моя сестра, запах которой ты уловил в его комнате…

Арман цокнул неодобрительно, хотя посмеявшихся поддержал сир Марсий. И Делоне-младший сухо высказался:

— Сколько можно шутить на эту тему? Сказал же: не заметил я этой шархаловой сумки!

— То есть, первая часть моей фразы тебя не задела? — уточнил Антуан, вызывая очередную порцию смешков.

— Сирра Люсиль, если я вам доставил неудобство своим лежанием на вас, вы только скажите, я готов искупить, — пробормотал Рене, продолжая держаться за руку Армана.

— Искупить как? Жениться? — быстро спросил Антуан, не давая ни малейшего шанса девушке ответить на вежливую провокацию.

— Обойдётся, — сказал Арман, — он уже обручён.

— Одно другому не мешает, — философски пошутил Рене и добавил: — Тебе ли не знать?

Доска поехала передним краем вниз, и сир Марсий рявкнул:

— Арман, неси ровно! Что такое?

— Что ты имел в виду, Марой? — перехватывая доску поудобнее, поинтересовался Делоне-младший у раненого.

— Да всё про то же — об аромате парфюма в твоей комнате, — и Рене покрепче вцепился в доску, упираясь большим пальцем в руку несущего.

В этот раз сирра Элоиза не выдержала: намёки про Мариэль её и без того раздражали:

— Я завтра же прикажу заменить кровать в твоей комнате! — вспылила она.

Но Арман поспешил успокоить мать:

— Запах давно выветрился, это просто у моих товарищей память хорошая, а воображение скудное. А тому гостю, который испытывает моё хозяйское терпение, я бы посоветовал не следовать дурному примеру тех, кто имеет некоторое право на шутку в мой адрес.

Раненого внесли в комнату сира Марсия и положили на кровать, в очередной раз заставляя его исторгнуть болезненное мычание. Делоне-старший кивнул супруге, и она приблизилась к Рене, вернула мужу его жюстокор, раскрыла разрезанную одежду и наложила руки, чтобы немного снять боль.

— Последний вопрос, Рене, — сир Марсий застёгивал пуговицы на своём жюстокоре, — откуда вы узнали про то, что накопитель должен взорваться?

Рене молчал, а его ответа ждали все, это было видно по глазам собравшихся. Руки Элоизы замерли, поднявшись над спиной юноши.

— Увидел смутную картинку под Ирминсулем, а в процессе расшифровал, — из нескольких версий, начиная от вещих сновидений до знакомства с Мариэль, Рене выбрал самую нейтральную.

Сир Марсий переглянулся с Вернером, и этот обмен многозначительных взглядов заметил Антуан, отвлёкшись от обнимающейся перед собой парочки.

— Скорее всего, мне его заменили недавно, потому что я опробовал накопитель в первый же вечер, — Арман поделился догадкой.

Сир Марсий нахмурился:

— Позапрошлой ночью?

— Думаю, да.

— Его величество разберётся, — Делоне-старший помрачнел. Шумно вздохнул, осматривая собравшихся. — Женщины остаются здесь, все остальные — на разбор завала. Нужно закрыть дыру, чтобы спасти тепло.

Мужчины ушли. Сирра Элоиза через полчаса закончила лечить спину Рене, удивляясь тому, как легко поддаются кровоподтёки, будто признали родственную силу. После этого она с помощью Люсиль сняла остатки одежды с раненого, на его ворчание по поводу испорченных котты и рубашки, подаренных милой Дульсинеей, пообещала отдать пару светлых, почти не ношенных, костюмов Армана, который предпочитал тёмные.

— Есть ли у вас дар, который может помочь на разборе завала? — спросил Рене, когда сирра Элоиза укрыла ему спину.

Та подтвердила: есть, дар воздуха. И Рене положил свою ладонь на её руку, так как женщина сидела рядом. Свет Владычицы, которого было мало (всё, что удалось восстановить от недолгого прикосновения к Арману) неохотно потёк к Элоизе, слегка снял тревожность и поднял настроение. Женщина улыбнулась:

— Энджел мой светлый, тебе самому нужны силы, а ты меня поддерживаешь!

— Вам нужно больше проводить времени с сиром Марсием, — приподнял кончик губ Рене, глядя на Люсиль, чьи глаза горели от любопытства. — Помогите ему, пока вас не списали со счетов.

— О, он прав, сирра Элоиза! — восторженно поддержала Люсиль, складывая молитвенно ладони. — Я присмотрю за Рене, почитаю ему книгу.

— Вы бы тоже отдохнули от меня, сирра Люсиль…

Рене желал остаться наедине, хотя бы ненадолго, чтобы сконцентрироваться и попробовать собрать свет через воспоминания, но златовласка упрямо отказывалась бросать раненого, спасшего жизнь ей и любимым друзьям.

— Тогда разрешите мне попытаться немного вздремнуть в ожидании господина лекаря? — сумев скрыть раздражение, попросил Рене, и девушка согласилась тихо посидеть в кресле.

Рене повернул в другую сторону голову, поудобнее укладывая руки возле головы, и замолчал, сосредотачиваясь на покое, как учил Анри. Нужно было представить уединённое место и источник силы в нём. Созерцать, не прикасаясь, — получать ментально, усилием одной воли.

В молоке знакомого тумана и мягко развевающихся полотнищ лежал на белом ворсистом ковре он, подперев расслабленно рукой голову и, улыбаясь, глядя на приближающуюся Мариэль.

— Я посижу рядом? — спросила она.

— Приляг, так удобнее, — он провёл рукой по мягкому ворсу рядом с собой. Она послушалась.

— Мне нельзя тебя касаться, — предупредила она ползущую в её сторону руку, со знакомыми венами на руке цвета инея. — Я должна только смотреть.

— Но так будет быстрее… Тебе ведь нужны силы, Мириам? — он подвинулся и обхватил её плечи рукой, двигаясь к шее и убирая с неё локоны.

Кончики невесомых пальцев перелетели на щеку, нарисовали витиеватый узор, заставляя глаза закрываться от неги.

— Я люблю тебя, родной…

— Знаю. Набирайся сил, я буду рядом…

Губы, такие же невесомые, как пальцы, и всё же несущие мягкий свет, осторожно, чтобы не вырвать Мириам из погружённого состояния, погладили от предплечья до пальцев руку, вызывая приятные мурашки.

Внутренний сосуд наполнялся мягким искрящимся светом, похожим на блеск свежевыпавшего снега. Глаза с удовольствием отмечали: половина собрана. И тело уже почувствовало надежду, боль в плече утихла и, кажется, замерла в спине.

— Deuh atah, Argirius, kessanny vi, — взмолилась она, открывая глаза и приближая своё лицо к его.

— Euh…³, — откликнулся он, накрывая губами её.

Свет взаимности щедро плеснулся в сосуд, настигая края и собираясь перелиться через него задумчивым туманом…

— Ах, я же сказала, что теперь никуда не гожусь! — воскликнул горестно голос Люсиль, безжалостно выдёргивая из состояния концентрации.

— Что за глупости! — сердито осадил девушку голос Армана, только что звучавший по-другому в осознанном сне. — Как сказал Анри, тебе надо научиться контролировать свои мысли, вот и вся проблема. Прекрати плакать, моя малышка… ну… у нас ещё будет столько поцелуев, что ты устанешь от них…

Рене машинально повернул голову и убрал руку, чтобы увидеть причину резанувшей по сердцу боли, превращающей с таким трудом собранный свет в пепел.

Люсиль тихо плакала, её согнутые в локтях руки с обнажившимися ментальными браслетами были воздеты и прижаты к телу юноши, обхватившего подругу и поглаживающего по спине.

— Мы обязательно найдём выход, — рассеянно пообещал Арман. Почувствовав взгляд Рене, повернул к нему голову: — Мы тебя разбудили? Извини.

Тот отвернулся, вцепился зубами в ткань, дабы удержать звук и свет Владычицы, стремительно меркнущий. Швырнул мысленно его остатки по месту назначения, но заметного облегчения, кажется, они не принесли. Усилия оказались напрасными.

— Пошли вон! — всё, что смог сказать разочарованный Рене.

*****

–…Ваш случай, сирра Люсиль, напоминает мне одну историю. В ней рассказывается про четырёх королевских отпрысков, поначалу отличавшихся отменной глупостью. Перекорилю мать подарила необычное кольцо, которое делало его прекрасным в глазах всех окружающих. Другому, Обалдую, подарили зачарованную розу, которая преуменьшала недостатки внешности и короткого ума. История длинная, рассказывать не буду. Если коротко, Перекориль и другие обладатели простенького кольца не знали о его зачарованном свойстве, поэтому передавали друг другу⁴… В финале Бетсинда и Перекориль научились любить друг друга без этого морока. Я это говорю к тому, что вам нет необходимости применять свой дар обаяния на окружающих, ведь вы и без него красивы, умны и способны свести с ума любого. Если любовь между вами и сиром Арманом искренна, то вам не нужен никакой дар…

Рене устало замолчал, длинная тирада отняла силы.

— Как называется эта книга, молю, скажите! — Люсиль сидела в кресле, передвинутом от столика к изголовью кровати сира Марсия с лежащим на ней юношей, так близко, что девушка могла дотронуться до раненого.

— Боюсь, что этой истории в люмерийской библиотеке вы не найдёте. Она не записана, а я помню её со слов своей матушки. И она длинная, не просите меня сейчас её пересказывать.

Полчаса назад Люсиль с трудом вымолила прощение у раненого, демонстративно уткнувшегося в постель лицом и сердито бормочущего на старолюмерийском. Вытолкала Армана из комнаты, велев не бездельничать, а помогать отцу. И даже преступила наказ сирры Элоизы, велевшей не давать много воды раненому до появления столичного лекаря.

Рене залпом осушил кубок, с сожалением заглядывая на дно, и попросил ещё.

— Ах, сир Рене, не обижайтесь, но если с вами что-нибудь случится по моей вине, я этого не переживу! — жалобно отказалась Люсиль, качая головой.

Рене изловчился и положил правую руку под голову, чтобы было удобнее смотреть на девушку и её румянец. Подтянул покрывало, прикрывая грудь. Странное дело, то ли потому что теперь Люсиль воспринималась мужскими глазами, то ли потому что браслеты сделали своё дело, она казалась просто хорошенькой, миленькой, красивой и обаятельной, но не такой блистательной, вызывающей порыв собачьей верности.

— Хочу знать, что у вас случилось, могу ли я помочь? Хотя бы и советом, — Рене рассматривал Люсиль, пока не ввёл её в смущение, и только когда заметил это, прикрыл глаза.

Девушка недолго отнекивалась. Доказав, что услышал достаточно, в том числе о «проклятых браслетах», юноша добился своего — Люсиль раскрылась.

Рене попросил передвинуть стул ближе и дать руку, чтобы рассмотреть браслет. Задумчиво погладил нежную кожу рядом с сурьянским металлом и девичью ладонь, тонкие розовые пальчики, сравнивая, насколько сильно отличается его, Рене, мужская рука, от той, что принадлежала Люсиль. Изменившийся ритм дыхания и выражение лица хозяйки браслетов он не заметил.

— Выглядит изящно. Так у вас есть неконтролируемый ментальный дар? — вспомнил Рене. — И что же с этого? Научитесь владеть им.

— Он у меня… необычный, родители знают о нём и не считают опасным, — призналась Люсиль, верно истолковав тень иронии в светлых глазах собеседника. — И да, я никому не причиняла никогда вреда! Наоборот, все были всегда счастливы…

— Настолько, что готовы передраться за вас? — усмехнулся Рене, рассматривая потолок. — А как же главный закон о невмешательстве, который вы, получается, нарушали каждый день? Причём с разрешения своих родителей. Удивительное рядом.

Люсиль вспыхнула, готовая защищать свою честь:

— Я умею держать дистанцию! И никому никогда не подавала повода думать лишнего! Арман не входит в число тех, кому просто рядом со мной хорошо — мы любим друг друга. И если вы успели хорошо узнать сирру Элоизу, то должны понимать, как ей необходима моя поддержка!

Рене развёл кисти рук, будто он ничего против такой благости не имеет. Затем вернулся в прежнее положение, лицом к поверхности постели.

— Вы мне не верите! — округлив синие глаза со слипшимися мокрыми ресницами, поразилась Люсиль.

— Я — верю. А ваша подруга, нацепившая вам браслеты, очевидно, нет. Ответьте себе честно на вопрос — в день, когда вы поняли, что ваш Перекориль от вас без ума, ваш дар уже действовал?

— Какой Перекориль? Вы хотели сказать — Арман?

Рене пересказал сюжет сказки Теккерея, возможно, имевшей в Люмерии свой аналог, но Люсиль его не узнала.

— Пообещайте мне рассказать её полностью, когда ваши силы восстановятся!

— Отчего же нет? Расскажу. Если вы мне проясните ещё один момент, который я не понял. Какое препятствие теперь между вами? Сир Арман стал холоднее с того момента, как увидел вас в браслетах?

Девушка покачала золотыми локонами, и свет заиграл в её дорогих заколках, украшавших сложную причёску:

— О, нет. Слава Владычице! Арман не дал мне повода усомниться, только… он теперь не может прикасаться ко мне, как раньше…

— И вы думаете, что дело в браслетах?

— В чём же ещё? Этот желчный инквизитор, который должен был помочь снять браслеты, сказал, будто дело не в них…

Рене молчал, наверное, делал вид, что утомился и желает отдохнуть от болтливой сиделки.

— О чём вы думаете, сир Рене? — первой нарушила тишину девушка.

Задумчиво и отчасти тягуче, в тон своим неким мыслям, юноша произнёс:

— О разном понимании слова «любовь».

— И что же это такое, по-вашему? — Люсиль наклонила голову, с любопытством ожидая продолжения беседы на волнующую тему.

Рене вздохнул, погружаясь в свои мысли:

— Для меня — это отсутствие смысла в будущем без него… неё. Когда смотришь на неё, сердце наполняется светом, а в разлуке и от грубого слова — пожирающей тьмой. Но ты готов на всё, чтобы твоя возлюбленная была счастлива, даже с другим. Вдали от тебя или рядом. Потому что её радость — твоя радость. И ты готов дать тьме поглотить себя, лишь бы ей было хорошо. Ты представляешь её в старости рядом с собой и заранее любишь каждую её морщинку. Любовь — это так же и твоё уважение к себе, потому что ты не смог бы выбрать недостойную. Ты чувствуешь её и все её потребности, как свои. И принимаешь их. Потому что она — часть тебя. Любовь — это твоё молчание, это твоё безмолвие мира под первым снегом. Это вечная боль и сладость. Это твоё личное Всемирье с водопадами, деревьями жизни и небесными спутниками…

Рене тихо вздохнул, укладываясь поудобнее, чтобы смежить веки.

— Может ли ваша возлюбленная, сир Рене, почувствовать, что вам плохо? — спросила притихшая Люсиль.

— Надеюсь, что нет, — вдруг почему-то вспомнилась Жанетта. Эта точно почувствует и всё бросит, чтобы помочь хозяйке, попавшей в беду. — Не могли бы вы написать за меня короткое письмо? На тот случай, если она всё-таки догадается…

— Конечно, здесь, у сира Марсия, должны быть принадлежности, — Люсиль поднялась, однако выполнение просьбы пришлось отложить.

— Приехал сир Аурелий и желает тебя видеть, — раздался голос Армана, непонятно, когда и как вошедшего, раз его не заметила Люсиль.

Девушка пообещала вернуться, чтобы помочь отправить письмо, а Делоне остался в комнате.

— Как ты?

— Никак. Эта постель пахнет твоим отцом, а я не могу лечь так, чтобы не чувствовать этот запах. Помоги перевернуться на спину. Кроме того, у меня спереди собралась в ком одежда, давит, зараза…

— Нет, подождём господина Майна.

— Тогда свободен, — раздражаясь, буркнул Рене, — без тебя справлюсь!

Раненый поднялся на руках, перенося тяжесть тела на бок. От спины до кончиков пальцев правой ноги пронзила острая боль, как от полоснувшего лезвия, и Рене зашипел, успев удовлетворённо подумать, что раз нервы восстанавливаются, значит, вечно опаздывающий сир Майн снова приедет к исцелившемуся больному Лабасса.

— Упрямый, словно найла, — вздохнул Арман, забираясь коленями на кровать, чтобы помочь раненому.

Покрывало мешало и поэтому было откинуто в сторону. «Хм, не владеешь оружием, говоришь?» — мимолётно подумал Арман, не узнавая копии своего поджарого тела, лежащего на кровати отца, ибо никогда не рассматривал себя в зеркало. И эта случайная мысль стала его роковой ошибкой — рассеянное внимание без боя сдалось неожиданному заполняющему собой ощущению.

Стоило осторожно продеть руки под грудь Рене и под поясницу, повернуть горячий торс к себе, укладывая на спину, — в голове, как во время падения на каменный пол в башне, отключилась реальность. Плеснулась живая картинка, не желающая забываться и выскакивающая из-за угла памяти третий раз за день.

«Покажи мне себя», — и снежные бабочки разлетаются от белоснежного девичьего тела, горячего, не смотря на окружающий его снег.

И рычащее одобрительное «klif-far-r» в адрес послушной родной девочки.

Он сжал вздрогнувшее тело, падая в белую реальность и не чувствуя, не видя — и не желая ни чувствовать, ни видеть, — ничего, кроме покорной её. Губы сами собой нашли цель, ненасытно исследовали желанную территорию, шепча всё то же: «Умница, моя родная девочка».

Но родная девочка в этот раз почему-то совсем была без настроения. Тело её горело, и всё же, если не считать двух-трёх рваных вздохов, когда он прикусывал кожу на её плече, сегодня она оставалась равнодушной к лицедейству, и это остудило пыл. Он только собирался открыть глаза и спросить о том, что не так, как сиплый мужской голос насмешливо произнёс рядом с его ухом:

— Друг, я не против помощи, но этот способ слишком щепетильный. Прости, мне нравятся женщины.

И Армана выдернуло из белого забвения, глаза сами собой открылись. Лицо Рене пыталось сдержать улыбку и гамму эмоций, от смущения до страха.

Миг — для окончательного пробуждения, ещё один — опустить взгляд под себя, на раздетый чужой торс — и Арман перекатился к дальнему краю кровати, вскочил. К горлу подкатила тошнота, и юноша скрылся в уборной.

— Бедолага! — пробормотал Рене, отирая взмокший под прядями лоб. Занывшая метка Вестника через секунду после прикосновения и неизбывная боль в пояснице — всё это помогло остаться собой, хотя неповреждённая часть тела готова была попрощаться с разумностью.

Однако, на войне — как на войне, рассудил Рене, заставляя себя в данный момент не думать ни о рвотных звуках и бормотании за оставшейся приоткрытой дверью, ни о страхе, что кто-то мог увидеть порочные поцелуи. Слишком свеж был опыт порчи накопленного света, который сейчас плескался, несмотря коварный способ пополнения.

Рене отправил ментальную силу на осмотр тела, вытянул руку, приказывая свету сформироваться в голограмму, какую показывали записывающие сферы. Невысоко над лежащим юношей сформировалось прозрачное тело-аура. Ментальная сила добежала до кончиков пальцев на ногах, и Рене понял: его иллюзорный клон готов. Покрутил пальцами, повернул перпендикулярно к себе и притянул, обратив внимание на тёмное пятно в районе позвоночника.

Послал на разведку сгусток света в пятно, и тот исчез безвозвратно, словно в чёрной дыре, пожирающей вселенные. Тратить маг-силу в бездонную бочку не хотелось, но другого выхода не было. На плече отвлекала метка Вестника, заныла от нравственного отката, который продолжал терзать Армана. Но Рене подумал о том, что его тело неизвестно сколько продержится без примитивных потребностей: пусть даже к невидимому песку во рту можно было привыкнуть, а всё остальное могло непроизвольно случиться на постели сира Марсия. И шуточек потом, как про раздавленный флакон духов, не оберёшься всю оставшуюся жизнь в образе Мароя…

Не обладая медицинскими представлениям о том, как лечить то ли выбитый, то ли полностью разрушенный позвоночник, Рене поступил так, как делают дети, которые верят в сказки, — отдал приказ ментальной силе и свету, ставшими друг другу на время хирургом и ассистентом.

Не оставляя про запас ни капли, оба дара хлынули к чёрной дыре.

За мгновение до того, как отключиться от боли, Рене успел закусить угол покрывала зубами.

Хруст и щелчок в спине сначала заставили исторгнуть рёв раненого зверя, вырывающего с мясом конечность из капкана, а затем спасительный обморок обрубил пытку.

На этот звук протяжного рыка из смежной комнаты вышел Арман, отирая рукавом мокрое лицо и пряди, прилипшие к вискам. Остановился нерешительно, боясь сделать шаг к шархалову северянину. И, на счастье медлившего юноши, дверь в комнату распахнулась, голос отца пригласил:

— Сюда, будьте любезны!

В спальне появились долгожданный лекарь Майн, супруги Делоне, Вернер и сир Аурелий с Люсиль. Марево, продолжающее колебаться над кроватью со спящим юношей, сразу привлекло к себе внимание.

— Это что у нас такое? — сир Майн нацепил лекарские сканирующие очки, подошёл ближе, чтобы рассмотреть тонкие белые нити, штопающие ауру вокруг тёмного пятна.

Подобные обследования проводились только в Люмосе, в королевской лекарне и в специальной комнате с сурьянскими пластинами, покрывавшими стены.

— Вы уже приглашали кого-то ещё? — нахмурился Майн, которого оторвали от важного дела.

— Нет, мы ждали только вас, — сир Марсий вторично переглянулся с Вернером.

— Тогда я не знаю, как оценить подобную самоуверенность в диагностике и лечении, — Майн осторожно ткнул пальцем в ауру, живущую своей жизнью, и она испуганно схлопнулась.

Сир Марсий обернулся на сына, который, безусловно, знал предысторию появления диагностической ауры, но того в комнате уже не было.

Сердитый Майн приступил к осмотру.

Примечания

3

— Иди ко мне, Аргириус, поцелуй меня

— Иду…

4

Отсылка к сказке Уильяма Теккерея «Кольцо и роза».