Солнечный луч. Чего желают боги

Юлия Цыпленкова, 2023

Что такое счастье? Это солнечный свет в душе. Его лучи сияют так ярко, что пробиваются наружу, и любой может увидеть их отсветы. А еще это чистое голубое небо, где птицей парит имя возлюбленного, успевшее сорваться с уст. И кажется, что ничто не способно уничтожить восхитительного чувства…Но когда вдруг чистый небосклон начинают затягивать тучи, это становится ударом. Слабый дрогнет, сильный встретит невзгоды грудью. Каан Зеленых земель и его жена сильны, но и испытания им выпали нелегкие. Враги есть за границами тагана и внутри их. И чтобы вновь засияло солнце, нужно понять – чего же от людей желают боги?

Глава 3

Итак… Да, хотелось бы сказать, что переговоры продвигались вперед быстрым уверенным шагом, но… нет. Точнее, они, конечно, шли, но как-то совершенно непонятно для меня. Вожак и каан сидели друг напротив друга, скрестив ноги и уместив ладони на коленях, и молчали. Они глядели друг на друга, ни разу не отведя взора и не пошевелившись. Моргали, это не запрещалось, но продолжали испытывать друг друга на стойкость и душевное равновесие. Признаться, я уже пару раз поерзала, кашлянула, пытаясь хоть как-то ощутить себя частью этой вселенной, где существовали две каменные глыбы, но так и осталась маленькой неприметной мошкой.

Мне думалось, что мы поднесем дары, заведем учтивую беседу, а может, сразу перейдем к делу, раз уж этот народ не терпит расшаркиваний. Будем обсуждать, объяснять, возможно, спорить, но придем к общим договоренностям, однако еще не было сказано ни единого слова.

Едва войдя в дом, вожак уселся на коврик, сплетенный из соломы, Танияр устроился на таком же коврике, и поединок начался. Мне осталось усесться прямо на пол за спиной мужа, потому что третьего коврика никто не расстелил, а лавки здесь попросту не было. И знаете, что я вам скажу? Утомительное это дело — переговоры с кийрамами. Не знаю, как мой супруг, а я уже от них начала уставать. Однако выказать слабость было бы крайне неосмотрительно, и потому я, медленно выдохнув, устремила взгляд в пространство, и мысли вернулись к моим неосмотрительным высказываниям недавно.

О нет! Я не предавалась самобичеванию, это мы уже прошли, и урок был усвоен. Я раздумывала над тем, что сказала. Теперь уже мысленно я продолжала вести свою беседу, расходясь всё больше. Моя речь была блистательна, насыщена эпитетами и подкреплена примерами. Я была невероятно убедительна, и никто не смел мне возразить… возражать-то было некому. Потому я одержала быструю и безоговорочную победу, а после едва сдержала смешок, веселясь над собой. Однако вовремя опомнилась и нахмурила брови, придав себе суровый вид.

А молчание затягивалось. Главы двух народов позиций не уступали, они продолжали свое беззвучное сражение, и я протяжно вздохнула. Не знаю, сколько мы уже так сидели, но у меня затекли спина и ноги. Поерзав, я сменила положение, снова вздохнула и опять задумалась. Теперь у мыслей не было определенного течения. Я то возвращалась в дом названой матери, вспоминая наши с ней тихие вечера, когда под завывание вьюги я слушала напевные рассказы о Белом мире и его обитателях. То перемещалась в теплое лето в дом моего мужа, когда была его гостьей и уже он знакомил меня со своей землей. А после возвращалась в настоящее, и тогда мысли принимали такой оборот, что улыбка сама собой трогала мои уста, и щекам становилось жарко от недавних воспоминаний.

Мотнув головой, я заставила себя не думать об объятиях каана и снова устремилась в холодную зиму. Теперь уже целенаправленно. Мне захотелось как следует вспомнить всё, что шаманка говорила о кийрамах. Однако сведения были общими, и ничего толкового на ум не пришло. Нет, разумеется, Ашит дала мне всю необходимую информацию, но к данному моменту она не подходила, потому что мама ничего не говорила о таких вот посиделках. И, перестав искать призраков, я вернулась в дом Улбаха, чтобы самой разобраться в происходящем.

Конечно же, я понимала, что главы тагана и племени испытывают друг друга. Улбах желал прощупать гостя, и от того, как пройдут их посиделки, зависит дальнейший успех переговоров. Эта часть была необходима, но к чему приведет итог и кто уступит первым? И поняла — уступит Танияр. Не потому, что слабее духом и менее терпелив, а потому, что так надо. Он выдержит ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы его признали достойным воином и человеком, но сдастся прежде вожака кийрамов, иначе наша поездка не будет иметь толка. Из гостя каан может превратиться в соперника, а это приведет к поединку. Вожак не может проиграть беловолосому. Хорошо, ждем, когда придет время сдаться. Знать бы еще, где находится эта грань… Ответа мне, разумеется, никто не дал, и я продолжила ожидать, но теперь хотя бы понимала чего.

А время шло. Передумав уже, кажется, обо всем, о чем могла, я огляделась и тихонько, чтобы не отвлечь мужчин от их важного дела, перебралась к стене. А прижавшись к ней спиной, блаженно выдохнула — тело устало неимоверно! Из этого я сделала вывод, что сидим мы так уже не первый час. Но если я морально уже готова была просто встать и выйти из дома, то Танияр, как и Улбах, выглядел так, будто они заняли свои места только что, а не просидели всё это время, глядя друг на друга совершенно равнодушными спокойными взглядами.

Признаться, я ощутила раздражение. Зачем я поехала с кааном? За это время я могла заняться чем-то более полезным и нужным, но сижу здесь и изнываю от тишины и безделья! Впрочем, уже через несколько минут я фыркнула сама на себя. Сиди я сейчас на месте мужа, и переговоры закончились бы уже в эту минуту, так и не достигнув даже своего полноценного начала. И пусть на мне нет ответственности, которая лежит на Танияре, но показать, что его жена совсем не обладает терпением, не хотелось. Поэтому никуда я не вышла, нервничать перестала и ерзать тоже. Вновь затихла в более удобной позе и прикрыла глаза.

Мне хотелось расслабиться и отвлечься от всяких размышлений, чтобы дать разуму отдых. Я представила себе бой хота, пение моей матери и вой вьюги за стенами маленького дома вожака кийрамов. Картинка вышла столь яркой, что я даже поежилась, ощутив зимний холод. Однако сознание мое поплыло, и вскоре тихие звуки, доносившиеся с улицы, исчезли, оставив только глухое бум да беснование ветра и снега, разметавшие мир в своей необузданной ярости, а затем исчезли и они. Я проиграла свой бой и задремала.

— Эй. Эй, тагайни.

Мое возвращение в реальность ознаменовалось маленьким землетрясением и призывом прямо в ухо.

— Ах, — вздрогнув, я распахнула глаза и ошалело уставилась на женщину с резкими чертами лица, которая трясла меня за плечо.

— Идем, — сказала она и без всяких пояснений направилась к двери.

Я перевела взгляд на мужчин, но здесь ничего не изменилось, они всё еще сидели друг напротив друга. Затем вновь поглядела вслед женщине. Она обернулась, поманила меня рукой и вышла из дома. Мои колебания длились не больше минуты. Вряд ли здесь требовалось мое присутствие. Мой супруг не проявил тревоги или несогласия, на улице стоят ягиры, и ухожу я не сама, а по приглашению, значит, можно и принять его. И я поднялась на ноги. Уже на выходе я опять устремила взор на каана, однако он смотрел только на Улбаха. Ну и пусть любуется дальше. Хмыкнув, я притворила за собой дверь.

И в ту же минуту мир обрушил на меня многообразие звуков. Они были негромкими, но после долгой утомительной тишины я вслушалась в мелодию жизни с необычайным удовольствием. Прикрыв глаза, я подняла руки и ощутила, как ветер скользнул по ладоням ласковым касанием.

— Ты странная, тагайни, — услышала я и открыла глаза.

Уже знакомая мне женщина стояла неподалеку и наблюдала за мной. Улыбнувшись ей, я пожала плечами и, вдохнув полной грудью еще раз, огляделась. Ягиры расположились у соседнего дома, и компанию им составили Кхыл и четверо кийрамов, закрывших нам дорогу к вожаку. Еще несколько человек хоть и не подошли к нашим воинам, но стояли неподалеку и совсем «не обращали на них внимания», но явно прислушивались. Я усмехнулась — все-таки любопытны.

Заметив меня, Берик помахал мне рукой, я ответила ему тем же, но не подошла. Меня терпеливо ожидала женщина, и я не стала ее задерживать еще дольше. Мне хватило времени, чтобы разглядеть, что за нашими людьми поухаживали. В отличие от каана, которого испытывал вожак, воинов успели покормить, о чем свидетельствовали деревянные блюда, еще кое у кого стоявшие на коленях, и чаши, также вырезанные из дерева. Насколько я знала, кийрамы совсем не употребляли хмельных напитков, так что ягирам подали, скорее всего, воду. Но их это не расстроило, воины выпивали только в большие праздники. Разум защитников должен быть светлым.

Саулов я тоже увидела, они бродили неподалеку. Я уже много раз говорила, этим животным привязь была не нужна, они от хозяев не отходили. В общем-то, в этом и заключалась повышенная ревность и задиристость моего Ветра. Его всадницу уволокли на глазах бедного саула, а он не смог ни помешать, ни защитить. Мой мальчик сильно переживал свою потерю и с тех пор с подозрением относился к каждому чужаку, и не только когда они оказывались рядом со мной и вызывали подозрения моего четвероногого друга и охранника. Потому Танияр при Ветре ко мне не прикасался, уважая чувства саула, ему этих касаний хватало, когда ревнивец уходил в ашруз. И по этой же причине Кхыл удостоился повышенного внимания и угроз со стороны моего скакуна.

Он единственный ждал недалеко от двери и, увидев, что я вышла, поспешил присоединиться. Я не стала его дожидаться, зная, что догонит, и направилась к женщине. Увидев, что я иду, она свернула за угол дома. Заинтригованная, я поспешила следом. Впрочем, интрига разрешилась сразу же. Там была открытая пристройка — кухня. Подобные я уже видела у некоторых домов, когда мы еще только ехали сюда. Здесь стояла круглая печь, представлявшая собой широкий конус, уходивший широким дном в землю. На верхней суженной части, сейчас накрытой решеткой, жарилось мясо.

Здесь же стоял стол, рядом с ним две скамьи. На стене висела необходимая утварь. Тут же я увидела и бочку, наполненную водой. Остановившись, я поглядела на женщину, и она указала на скамью.

— Садись, тагайни.

— Мое имя — Ашити, — представилась я. — Я жена каана Танияра.

— Сильный воин, — кивнула женщина. — Мой Улбах тоже сильный. Долго еще сидеть будут.

Присев на лавку, я с новым интересом посмотрела на женщину. Значит, все-таки жена. Женщина была, как и все кийрамы, суровой и неулыбчивой, одета в ту же простую серую одежду, и волосы, заплетенные косу, спускались ниже седалища. Волосы ее были красивыми, густыми, коса толстой. И это было единственным, что оказалось в женщине красивым. Фигурой она была коренастая, широкоплечая, руки казались сильными и грубыми. Но это и понятно, здесь прислуги не имелось. Наверное, я виделась ей хрупкой и изнеженной, что, в общем-то, было правдой.

— Как твое имя? — спросила я.

— Дайкари, — ответила она, споро набирая голыми руками горячее мясо с решетки на деревянное блюдо. Затем поставила блюдо передо мной и велела: — Ешь.

— Спасибо, — ответила я.

Дайкари уселась напротив, облизала пальцы и воззрилась на меня с интересом. Признаться, сей пассаж у меня несколько отбил аппетит, терзавший меня с той минуты, как я ощутила запах мяса. Но отказываться есть в данной ситуации было бы неблагоразумно. Уговорив себя, что до подачи мяса женщина пальцы не облизывала и вообще руки у нее были чище воды в ручье, я взяла первый кусок мяса.

— У тебя зеленые глаза, — сказала Дайкари. — Но ты не пагчи. Неужели тагайни позволили кому-то из своих привести в таган дитя Дурпака?

Я отметила, что в этом племени слова и имена произносят без всяких искажений.

— Я не пагчи, — ответила я. — Я даже не родилась в этом мире. Я попала сюда зимой, на священные земли. Ашит нашла меня, выходила и назвала дочерью. Белый Дух меня принял и сделал два подарка.

— Какие? — спросила Дайкари, и я ощутила изумление от того, что она никакого изумления не испытала. Просто приняла мои слова, и всё. Впрочем, как и пагчи. Так что удивляться я сразу и перестала.

— Он дал мне дар слова своего мира и волосы…

— Ты была без волос?

Я поперхнулась. Хотя… Женщина принимала мои слова буквально, а я не сказала про цвет, так что можно подумать, что и вправду волос не было… Я усмехнулась и отрицательно покачала головой:

— Нет, волосы у меня были. Но они не были белыми.

— А какими были?

— Как огонь, такого цвета, — улыбнулась я.

— Красиво, — кивнула Дайкари. — Но с тагайни нужны белые волосы, другие не признают.

— Мой муж видел меня с рыжими волосами, — ответила я, пожав плечами. — Они ему очень понравились. У меня необыкновенный муж. Пагчи его уважают. Мы с ними дружны. Хорошие люди.

— Тагайни не дружат с теми, кто на них не похож, — отмахнулась Дайкари, и я почувствовала себя уязвленной, будто меня назвали лгуньей. — Они нападают на нас.

На моем лице осталось благожелательное выражение. Я улыбнулась:

— Разве же они доходили сюда хотя бы раз? — полюбопытствовала я. — Тагайни жгли ваши дома?

— Нет. Если бы они вздумали сюда прийти, то не ушли бы живыми.

— Значит, войны у вас никогда не было, — мягко заметила я. — А если не было войны, то разве можно сказать, что тагайни на вас нападают?

— Они мешают нам охотиться.

— Всего лишь охраняют свои границы.

— У зверя нет границ, он идет, куда хочет.

— Но вы люди, — напомнила я. — И тагайни люди.

— У нас свой закон…

— И у них свой закон, — снова возразила я. — Разве закон могут иметь только кийрамы? Почему вы отказываете тагайни в этом праве? Люди с Зеленых земель никогда не вторгались в ваш лес. Скажи мне, уважаемая Дайкари, разве кааны Зеленых земель приходили к вам, как тагайни Белого камня приходят к пагчи? Будь справедлива.

— Не приходили, — признала женщина.

— Значит, тагайни Зеленых земель нападали только тогда, когда вы переходили через их границу. Это не война, это — оборона. Что скажешь, Дайкари?

— Мы не нападали на таган, — возразила она. — Зачем от нас обороняться?

— Мой муж тоже так подумал, — заверила я. — Каан хочет жить иначе. Он пришел к пагчи, и они приняли его и даровали свою дружбу. Они спасли меня от прислужников Илгиза и позволили жить с ними, сколько понадобится. Пагчи — очень хорошие и добрые люди, я уважаю их всем сердцем. И мой муж уважает пагчи, а они уважают нас. И кийрамов мы уважаем, потому приехали как добрые соседи, а не враги.

Женщина склонила голову к плечу и некоторое время рассматривала меня прямым немигающим взглядом. Мне стало неуютно, но я заставила себя выдержать и сохранить на лице прежнюю благожелательную улыбку. Наконец Дайкари подперла щеку кулаком и спросила:

— Какой твой мир? Там все дружат?

— Почему ты так решила? — полюбопытствовала я.

— Ты говоришь об уважении племен. Тагайни смотрят на нас свысока, а ты хочешь дружить. Так в твоем мире? Вы все дружите?

Отведя взгляд в сторону, я невесело усмехнулась:

— В моем мире всё иначе, — ответила я. — Там есть дружба, но много высокомерия. Очень много. Тагайни простые люди, они лучше многих тех, с кем я жила раньше. Я плохо помню свою прошлую жизнь, но хорошо помню мир и его порядки. Тебе бы там не понравилось, Дайкари. Там нельзя охотиться, где захочешь. Если лес принадлежит правителю… вожаку, то за охоту в нем могут посадить в клетку или отрубить руки, как ворам.

— Дикий мир, — констатировала женщина, и я сдержала улыбку, лишь согласно кивнула. — Человек не может быть хозяином леса, только духи имеют власть над жизнью. А почитают ли у вас духов?

— Мы называем их богами, — сказала я и ненадолго замолчала, пытаясь вспомнить хоть что-то о создателях моего мира. Однако попытки эти не увенчались успехом. О религии из прошлого я помнила только, что она была, что люди отмечают праздники, что ставят храмы и посещают их. Но ничего более конкретного, даже имена богов, назвать не могла. Вздохнув, я призналась: — Большего я не помню. В этом мире я почитаю Отца. — Замолчала ненадолго и вдруг добавила: — И еще ветер.

— Ветер? — теперь в глазах кийрамки отчетливо проступило удивление. — Ты поклоняешься Нушмалу, как хигни?

Нушмал — один из братьев Белого Духа. Он нес ответственность за смену дня и ночи, и его постоянным спутником была птица арзи, также входившая в символику Зеленых земель. Птица эта была легендарная, существовала реально, но я ее не видела ни разу. Танияр рассказывал, что арзи обитают на дальней границе тагана, рядом с пастбищами, куда уводили саулов.

— Там стоят горы, — говорил мой каан. — Высокие зеленые горы. Там и живут арзи.

Эти птицы, как рассказывала шаманка, были самыми быстрыми в Белом мире:

— В их крыльях живет ветер.

Так что моему откровению Дайкари нашла самое логичное объяснение. Что до хигни, то этот народ обитал по другую сторону земель кийрамов. О них я знала мало. Только то, что живут в землянках и носят одежду двух цветов: белого и черного — день и ночь. Мама мало говорила о них, должно быть полагая, что я никогда с ними не столкнусь из-за удаленности проживания. А может, и сама знала немного. Я решила попытаться узнать об этом племени побольше, когда будет возможность, у кийрамки спрашивать не стала. Не ко времени вопросы.

— Я почитаю Нушмала, как и всякого старшего и младшего духа, — ответила я. — Но моя любовь к ветру имеет иную природу. Мне порой снится мой старый мир, в этих снах ветер всегда рядом. Иногда мне кажется, что я слышу, как он разговаривает со мной… даже здесь.

— Что слышишь? — Дайкари навалилась грудью на стол.

— Он говорит, что всегда рядом, что не оставит меня, — ответила я и смутилась.

Отчего-то это признание показалось мне чем-то интимным, что было только моими и совершенно непонятным окружающим. Даже Танияру я еще ни разу не говорила о том затаенном чувстве, которое я порой ощущаю к ветру. И саулу я дала имя не из-за скорости бега, а потому что поделилась с ним тем, что было мне дорого. Но в чем была причина этой любви, я не смогла бы ответить. И вдруг огласила то, что лежало на душе совершенно чужой мне женщине. Будто разделась перед ней, право слово.

Однако Дайкари удовлетворилась моим ответом, не став ничего уточнять. Ей мои переживания были неинтересны. А вот следующий вопрос оказался закономерен, потому что был близок привычкам и нраву кийрамов:

— Что за звери живут в твоем мире? Они похожи на наших?

— Нет, — улыбнулась я, радуясь смене темы беседы. — Они совсем не похожи на местных животных, но есть среди них и хищники, и те, кому назначено быть добычей.

— Расскажи, — вновь в повелительной манере произнесла женщина.

— Непременно расскажу, — согласилась я, — но прежде доем угощение.

И пусть угощение так и не вызвало желания его съесть, но я заставила себя откусить от куска, который успела снова положить на блюдо. Не ради насыщения, а исходя из наставлений Танияра. Кийрамка уже избрала повелительную форму общения. Я бы восприняла это без всякой претенциозности, потому что нашей целью было подружиться с племенем, а значит, любезное общение подразумевалось само собой. Однако, памятуя о том, что послушание может быть расценено как показатель слабости и готовность к подчинению, я решила не позволить Дайкари взять надо мной верх даже в малом. Каан сказал на равных, значит, на равных. Она спросила — я ответила, теперь пусть подождет, пока утолю голод.

Эти мысли подавили брезгливость, и я некоторое время ела суховатое мясо. Чувствовалась нехватка приправ и соусов, коими изобиловал стол тагайни. Что ни говори, а в поварском искусстве любимые дети Белого Духа ушли далеко вперед, от кийрамов так уж точно. У тех же пагчи еду приправляли травами, но не имелось такого изобилия блюд, как в таганах. А здесь и вовсе мясо было приготовлено без всяких затей, но ради дела я даже посмаковала, помычала от удовольствия и причмокнула, так похвалив хозяйку.

Дайкари поставила передо мной стакан с водой. Я выпила и ее неспешными глотками, поглядывая по сторонам, но не нарушая молчания. Скажем так, мы сейчас тоже состязались в терпении. Кийрамка хранила невозмутимый вид, а уж что чувствовала на самом деле, я бы сказать затруднилась. Может, и вправду не ощущала досады или раздражения.

— Где можно ополоснуть руки? — спросила я, отставив в сторону блюдо и стакан.

— Там, — женщина кивнула на небольшую лоханку, стоявшую рядом с бочкой.

Кивнув ей в ответ, я поднялась из-за стола и направилась к лоханке. Здесь я обнаружила ковшик, которым зачерпнула воды из бочки. А дальше я пришла в некоторое замешательство, размышляя, стоит ли просить Дайкари полить мне на руки, или же обойтись без ее помощи. С одной стороны, моя просьба может быть истолкована как попытка указать и подчинить, с другой — как слабость человека, который не может позаботиться о себе сам. Ни первое, ни второе меня не устраивало, и потому я просто налила воды в лохань и помыла руки. А пока мыла, ощутила раздражение оттого, что в этом племени приходится раздумывать над каждым шагом. Что можно, чего лучше не делать, как сказать, как поблагодарить — ужас!

И вроде простой народ, живет по самым примитивным законам, но, находясь у них, ощущаешь себя повязанной условностями, будто путами. Бросив взгляд в сторону ягиров, я увидела, как они непринужденно разговаривают с кийрамами. Наши воины тоже вносили свою лепту в переговоры, но на другом уровне. И знаете, что я скажу? Я была восхищена воинством Зеленых земель. Правда! Не только здесь, но вообще.

Они с кааном были словно звенья одной цепи. Что бы он ни решил, ягиры уже были со всем согласны. Ни споров, ни сомнений — полное доверие своему главе, и он отвечал им тем же. Воины могли подшутить над кааном, и он смеялся с ними, но стоило Танияру поднять руку, как поток веселья иссякал, и на лицах застывало почтение и готовность исполнить любой приказ. Удивительное единодушие. И теперь, когда я узнала их лучше, мне было проще поверить в справедливость права выбора алдара. Ягиры выбирали не командира, они признавали главу своей большой семьи. И все-таки я продолжала считать, что этот обычай должен быть искоренен. Армия должна подчиняться правителю и никак иначе. Кто владеет армией, тот держит власть крепкой рукой.

Однако я сильно отвлеклась, а потому вернемся к дому вожака кийрамов, точнее в открытую пристройку, где я как раз закончила мыть руки и огляделась в поисках полотенца. Не найдя, я стряхнула с ладоней лишнюю влагу и обернулась к Дайкари. На моих губах была вновь улыбка.

— Я расскажу тебе о животных моего мира и нарисую их, — произнесла я, вспомнив, как пагчи понравились мои рисунки. — Где есть земля без травы?

— Я покажу, где можно рисовать, — ответила кийрамка, и мы покинули кухню.

Ветер ткнулся мне в плечо носом, как только я вышла из-под деревянного навеса. Потрепав его, я бросила взгляд на ягиров и увидела, что Берик покинул воинов и направляется следом, а за ним и верный саул Элы. Сейчас он ничего не жевал, но вид хранил привычный — философский. Дайкари бросила взгляд через плечо на наше сопровождение, но ничего говорить не стала и продолжила путь. Ну и мы, конечно, тоже.

Наше путешествие закончилось у большой темно-серой глыбы с белыми разводами. Я провела пальцем по белесому следу и тихо хмыкнула — это и вправду был мел. Куски белого мелового камня лежали на небольшом выступе. Я взяла один и посмотрела на кийрамку:

— Что вы рисуете?

— Разное, — ответила она. — Мужчины рассказывают, как прошла охота. Женщины рисуют, если что-то случилось, пока мужчин не было. Любой может подойти и посмотреть. Никто не станет тогда расспрашивать, просто поглядят и всё узнают. Если рассказать нечего, камень молчит.

— Хм… удобно, — пробормотала я. — Этакая газетная тумба.

— Что? — спросила Дайкари, и я пояснила ей о большой круглой тумбе из моего мира, на которую наклеивали газеты и афиши о спектаклях. — Мир дикий, но есть умные вещи, — оценила женщина. — Рисуй.

В этот раз я не стала сопротивляться или оттягивать, тем более за нами подошли и кийрамы, которым, разумеется, совсем не было любопытно, просто это оказалось лучшее место, чтобы поговорить о своих делах. Едва заметно усмехнувшись, я начала рисовать. И вновь, как когда-то у пагчи, когда также рисовала им воспоминания о своем мире, я ощутила удовольствие. Правда, пагчи было интересно всё, что они видели и слышали, а кийрамов интересовало лишь зверье. Им я и ограничилась.

Начала я с хищников, потому первым на камне появился волк. Кийрамы, последовавшие за нами, подошли ближе и уже не нарушали молчание разговорами, они слушали и смотрели на то, что появляется на поверхности камня. Они переходили следом за мной вокруг нашего мольберта, и когда свободное место закончилось, погнали мальчишку лет семи за водой и тряпкой.

Постепенно начали появляться вопросы, на которые я отвечала по мере своих знаний, а их было не так уж и много. Пока разговор шел об окрасе, размере животного и привычках его обитания, я еще говорила подробно и уверенно, но когда начались вопросы о повадках и о том, как лучше выследить зверя, я только развела руками и вынужденно призналась:

— Я не люблю охоту.

— Не любишь? — изумились кийрамы и не поверили мне: — Такого не бывает.

— Бывает, — ответил за меня Берик. — Тагудар смотрит на Ашити с любовью, когда она оплакивает убитого зверя.

— А мясо ест, — отметила Дайкари.

— Когда я не вижу убитого зверя, мясо для меня остается просто куском еды, — сказала я.

— А если увидела убитого зверя? — заинтересовался пожилой кийрам.

— Есть не станет, — вновь ответил за меня ягир и перевел разговор в более удобное русло: — А наш каан — знатный воин и охотник.

Дальше Берик рассказывал о том, как быстр, меток и ловок Танияр. Его слушали внимательно, и кто-то даже покивал, соглашаясь.

— Дрались мы с ним, — подал голос еще один кийрам. — Хороший воин.

— А зимой сам на ножи наши сунулся, — донесся новый голос.

Мы с Бериком одновременно повернули головы, пытаясь рассмотреть того, кто нанес Танияру страшные раны зимой. Он и не прятался, как не выказывал высокомерия, насмешки или вины. Молодой кийрам лет двадцати трех — двадцати пяти просто констатировал факт того, что произошло когда-то.

— Так пожелал Отец, — заговорила я. — Он отвел глаза ягирам и заманил Танияра в западню. Это замысел Белого Духа.

— Выходит, смерти вашему каану Белый Отец пожелал, — произнес старик.

— Нет, — улыбнулась я. — Жизни. А мне позволил вывести Танияра из предсмертного мрака, пока моя мать творила ритуал.

— Как это? — полюбопытствовали кийрамы, и ответил им уже Берик:

— Ашити — дочь вещей Ашит. Не был бы ранен наш каан, не попал бы к шаманке и не встретился с Ашити. Отец их свести пожелал, вот и застил глаза и ему, и нам. Захотел, чтобы ваши раны привели Танияра в дом Вещей, где он и увидел дочь шаманки.

— Шаманка старая, — резонно возразил старик. — Даже меня старше. Не может быть у нее дочери.

— Может, — произнесла Дайкари, и все поглядели на жену вожака. — Ашити пришла зимой в священные земли из другого мира. Шаманка ее нашла, выходила и назвала дочерью. А потом, выходит, Белый Отец привел туда и каана. Теперь они муж и жена. На всё воля Создателя.

— Велик Белый Отец, — покивали кийрамы, приняв открывшуюся им истину, и попросили: — Рисуй еще.

Время продолжало свое неумолимое течение. День постепенно клонился к своему завершению. Верхушки деревьев уже щекотали жаркое брюхо солнца, и сумерки успели сгустить тень и растянуть ее над благодатными землями Белого мира. Камень для рисунков уже давно был испещрен изображениями невиданных прежде зверей и птиц, и теперь вокруг него ходили те кийрамы, которые предпочли остаться в стороне от уже сформировавшейся компании… или стаи, как было ближе моим новым знакомцам.

А мы успели вернуться к ягирам и тем, кто был рядом с ними, ненавязчиво приглядывая и развлекая разговорами. Впрочем, беседа давно стала общей. Как-то сама собой она подошла к событиям, которые привели к смене каана в Зеленых землях, к знакомству с пагчи и к илгизитам.

— Пусть сгниют они заживо! — рявкнул Кхыл, показав свое отношение к последователям Илгиза.

— Пусть глаза им выжрут земляные усэндэ, — поддержал собрата кийрам, встречавший вместе с братом вожака нашу делегацию.

Кстати, усэндэ — это местная разновидность червей, пожиравших плоть не только мертвецов, но и живых существ, если они были обессилены или обездвижены и не могли защититься. И такая казнь имела место у кийрамов, ей подвергались насильники или убившие соплеменника преднамеренно. Мама говорила, что такое происходит редко, но случается. Тогда кийрамы разрывали землю в месте обитания усэндэ и клали туда обнаженного и связанного душегуба.

К месту казни мог подойти любой, но стояли и назначенные для охраны воины. Они не позволяли родне облегчить страдания убийцы быстрой смертью или освободить его и дать сбежать. Следили за процессом исполнения наказания и добивали, когда человек превращался в кровоточащий кусок мяса без кожи, глаз и губ. А после оставляли червям их остывающее пиршество и уходили. Так что кара была страшной, и преступлений у кийрамов практически не было.

Тагайни, в зависимости от тяжести преступления, чаще использовали яд, который преступник выпивал добровольно, чем очищал свое имя после смерти. Перерезали горло, если наказуемый отказывался от яда. При менее тяжких грехах изгоняли из тагана и запрещали возвращаться под угрозой смерти. Ну а прелюбодеев-мужчин, как я уже когда-то рассказывала, привязывали к столбу за поселением и вверяли его судьбу духам. Женщин просто выселяли на окраину, лишая рода и защиты. В общем, любимые дети Белого Духа были даже добрее и милостивее. Может, потому и преступления у них хоть и не шли лавиной, но случались чаще, чем у тех же кийрамов.

Что до пагчи, то их было мало и между собой они поддерживали дружбу. В этом племени преступлений не было, ну, может быть, раз лет в двадцать-тридцать. Там наказание носило форму ритуала. Преступника привязывали к дереву, а дальше мужчина — родственник убитого первым стрелял в убийцу из лука. Мог убить сразу, а если только ранил, то лук брал следующий мужчина или женщина. Мама говорила, что одной-двух стрел достаточно, редко было больше. Потом покойного, искупившего грех своей кровью, отвязывали и хоронили со всеми почестями, как и любого другого жителя племени. А с изменниками супруги сами разбирались, как считали нужным, хотя измены случались чуть чаще убийств.

У кийрамов же измен вообще не было, потому что жили по законам животного мира, и для образца был взят йартан — тот самый зверь, которого Хайнудар лишил возможности сбиваться в стаи, пара им выбиралась один раз и до конца жизни. Потому закон тагайни, позволявший жениться второй, а то и третий раз, не говоря уже о каанах с их правом тройного супружества, вызывал у обитателей племени недоумение и даже презрение, что мы выяснили во время нашей общей беседы.

— Танияр отказался от права иметь трех жен, — сказала я в защиту мужа. — Он выбрал меня одну, и другой жены у него уже не будет.

— Это правильно, — тут же закивали кийрамы. — Ваш каан — мудрый человек.

Я скрыла улыбку. Продвижением дипломатической миссии я была довольна. Ягиры общались с кийрамами на равных, ни разу не вспомнив старых обид и драк, впрочем, как и их оппоненты. Мы недурно сблизились и общались уже намного проще, чем вначале. Я даже приметила, что и кийрамы умеют растягивать губы в улыбках. Правда, были они сдержанными, но все-таки были, а это уже что-то да значит. Что бы ни решил в итоге вожак, а лед сегодня дал первую трещину. Хотя, конечно, будущее зависело именно от Улбаха. Если посчитает каана слабым и недостойным, то все наши разговоры с людьми могут остаться только временным перемирием. И потому только Танияр мог по-настоящему протянуть мост между своим народом и соседним племенем. Я в него верила всем сердцем.

А время продолжало свой неумолимый бег. Пока мы беседовали и дружно посылали проклятия на головы отступников и их божества, дверь в доме Улбаха и Дайкари наконец открылась. Главы двух народов показались на пороге, и разговор, только что бурливший, смолк. Взгляды устремились на каана и вожака. Каан поймал мой взгляд, и я заметила, как по губам его тенью скользнула едва приметная улыбка. Улыбнувшись в ответ, я поняла, что он достиг нужного результата — вожак кийрамов признал его за равного.

— Дайкари, — позвал Улбах, — неси еду, пора встретить гостей как полагается.

И люди пришли в движение. Дайкари подняла руку, и за ней устремились женщины и несколько мужчин. От начавшейся круговерти в первые минуты зарябило в глазах, но вскоре стало понятно, что ничего хаотичного не происходит. В каждом действии был свой порядок и слаженность, и картина происходящего становилась всё четче с каждым мгновением. Нам готовили прием, по традициям кийрамов разумеется.

И пока обитатели племени были заняты, мы оказались предоставлены сами себе. Улбах тоже ушел, и Танияр приблизился ко мне и ягирам в одиночестве. Он приобнял меня за плечи, и я, накрыв талию каана ладонью, прильнула к нему. После заглянула в лицо и увидела ласковую улыбку.

— Соскучилась, — шепнула я мужу, и он ответил коротким поцелуем в губы. А когда Танияр распрямился, я заметила: — Долго вы сидели, я уже думала, что до темноты не выйдете.

— Могли и до темноты, но у Улбаха пот выступил, — усмехнулся каан. — Я не стал больше ждать. Мы не состязаться приехали, а разговаривать о дружбе.

— Ты сдался, — понятливо кивнула я.

— Да, — снова усмехнулся Танияр. — Вожак посидел еще немного, чтобы показать свою силу, а потом «смилостивился» надо мной и прервал испытание.

— Почему ты не сказал, что будет испытание? — спросила я.

— Откуда же мне было знать? — супруг пожал плечами. — Я кийрамов знаю не больше других. Понял, только когда Улбах уселся и замер. Я просто повторил за ним и немного подождал, что будет дальше. Дальше ничего не изменилось, и я принял вызов. Почему ты не вышла к ягирам, когда поняла, что это испытание?

— Хотела, чтобы думали: у сильного каана достойная его жена, — ответила я. — И не хотела выглядеть слабой.

Танияр, крепче прижав меня к себе, рассмеялся. Я подняла на него вопросительный взгляд, и он снова поцеловал меня, теперь в щеку. Поцелуй вышел звонким, и я ощутила возмущение. Не от звонкого поцелуя, конечно, а от причины, которой был вызван и поцелуй, и смех. Мужа развеселили мои слова.

— Ты не выглядела сильной, но была очень упрямой, — задорно сверкая глазами, ответил каан. — Вздыхала, ерзала, пыхтела, потом и вовсе заснула и засопела на весь дом, даже что-то бормотала.

— Я не бормотала! — возмутилась я и соврала: — И вообще не спала. Я думала.

— Я слышал, — хмыкнул Танияр. — Только ни слова не понял.

Вздернув подбородок, я отвернулась, так скрыв досаду и неловкость от происходившего в доме вожака. Бормотала… Ужас какой! Было невозможно стыдно представить свой нечленораздельный сонный лепет. Хвала Белому Духу, хотя бы не храпела, это был бы и вовсе позор. И пока я терзала себя муками совести из-за жуткого поведения, недостойного благородный дамы, что мне яростно нашептывала на ухо память, Танияр развернул меня к себе лицом и, удержав за подбородок, мягко велел:

— Хватит. Не из-за чего сердиться и ругать себя. Ты не была сильной, но показала, что ценишь дело своего мужа и заботишься о нем. Я был рад, когда жена Улбаха тебя забрала. Мне было жалко тебя, но я гордился, что у меня такая женщина. Тебе было тяжело, но ты терпела и не вмешивалась. Лучше расскажи, чем вы занимались, пока мы состязались в выносливости.

— О-о, — протянула я, ощутив, как загораются мои глаза, — у нас тут было очень интересно…

А пока я рассказывала, сумерки окончательно сгустились, но темнота задержалась совсем недолго. Вскоре, словно светлячки, начали зажигаться факелы на высоких ножках, воткнутых в землю. И в их свете стало видно соломенные коврики, разложенные широким кругом. Перед ковриками стояли большие деревянные блюда с мясом. Кроме этого, я увидела лепешки, зелень, птичьи тушки и высокие глиняные кувшины, но что в них было налито, пока оставалось гадать. Скорее всего, вода, хотя делать выводов прежде времени я не стала. Кто знает, возможно, кийрамы еще удивят.

Факелы были воткнуты в землю за ковриками, их света хватало и на центр огромного круга, образованного «пиршественным столом». Для чего нужно это место, пока оставалось неясным. Никто из тагайни не бывал раньше на таких приемах, потому не только я испытала любопытство, было оно написано в глазах и каана, и ягиров. Даже, кажется, саулы посматривали на круг с интересом, правда, им предстояло остаться сторонними наблюдателями в отличие от своих всадников.

А вскоре вернулась Дайкари. Она взяла за руку Танияра и повела его к разложенным коврикам. Я пошла с ними, потому что каан и не думал убирать руку с моего плеча. Он кивнул ягирам, и они последовали за нами. Не было сказано ни одного слова, но мой супруг оказался прозорлив, потому что кийрамы приглашали к столу только главу гостей, а он звал тех, кого считал нужным усадить рядом с собой. Так что непонимания, как я опасалась, не возникло. Напротив, Улбах, ждавший нас, чуть приподнял уголки губ в улыбке и произнес:

— Кийрамы рады разделить добычу с гостями.

И мы расселись на коврики. Дайкари налила мужу в стакан содержимое кувшина, после налила Танияру и уселась по другую сторону от Улбаха. Теперь каан взял кувшин, стоявший между нами, и налил мне, а я налила уже Берику, он следующему ягиру. Нечто подобное происходило напротив нас — кийрамы ухаживали друг за другом.

Стараясь не привлекать внимания, я принюхалась к напитку и уловила знакомый запах ягод имшэ, но был он искаженным кислой ноткой брожения.

— Имшэсой, — шепнул мне Берик. — Это брага из имшэ.

Улыбнувшись своему телохранителю, я вернула стакан на место и продолжила наблюдать за развитием событий. А дальше был ужин. Мы просто насыщались, время от времени запивая еду брагой, будто это была простая вода. Не было тостов или специально отведенного времени для хмельного напитка. Если имшэсой у соседа заканчивался, ему подливали. Кийрамы пили уверенно, а я осторожничала, опасаясь опьянеть. Напиток в таком виде был мне незнаком, и, к чему приведет обильное возлияние, я не знала. Впрочем, Танияр и ягиры тоже не усердствовали.

А когда голод был утолен, стало понятно, для чего было оставлено так много места между ковриками. В круг вышел раздетый по пояс мужчина, и началось настоящее представление. Сначала послышались глухие удары, будто кто-то бил в хот. Я даже вытянула шею, на миг поддавшись иллюзии, но, конечно же, шаманки здесь не было. Зато я увидела еще одного кийрама, и в руках его не было хота, зато между ног стоял суженный книзу небольшой барабан, по которому он бил ладонью. И, потеряв интерес к музыканту, я вернула внимание тому, кто стоял в круге.

Мужчина стоял, не двигаясь с места. Глаза его были распахнуты, но взгляд показался мне пустым. Он едва заметно раскачивался из стороны в сторону в такт ударам по барабану. И когда ритм участился, кийрам замер, а потом тонко лязгнул еще один инструмент, невидимый мне и незнакомый, мужчина, будто подломленный, согнулся пополам. Пальцы уперлись в землю, и он преобразился.

Движения, несмотря на неудобную позу, стали плавными и даже грациозными. Кийрам повел плечами, живо напомнив кошку, готовую к броску, а затем зашагал на четырех конечностях. Вдруг припал на живот, вытянув вперед руки, и принюхался. Я поглядела туда, куда «зверь» устремил взгляд, и увидела еще одного кийрама, такого же полуголого и босого.

Новый участник действа тоже передвигался на четырех конечностях, но иначе. Его движения были более резкими. Походка перемежалась шагами и порывистыми прыжками, то вперед, то боком. Мужчина вскидывал голову, настороженно озирался, но продолжал свои прыжки, не замечая «хищника», пристально следившего за ним под усилившуюся какофонию звуков. И когда прыгун был неподалеку от крадущегося к нему охотника, тот бросился на свою жертву разжавшейся пружиной. «Хищник» размахнулся и ударом «лапы» «распорол» горло добыче. Прыгун затих.

— Это же йартан! — воскликнул вдруг Берик. — Точно йартан!

— Ага, — кивнул его сосед-ягир, — таба поймал.

Поясню. Таб — это травоядное животное, которое, наверное, можно было отдаленно сравнить с ланью. Ну и продолжим. Пока йартан «наслаждался пиршеством», в круг вышли еще четверо полуголых мужчин. Эти тоже были хищниками. Я их не опознала, но Танияр, чуть склонившись ко мне, сказал:

— Рырхи. Сейчас, похоже, сцепятся с йартаном.

И оказался прав. Стая «рырхов», «уловив запах крови», направилась к первому кийраму. Было любопытно посмотреть на это представление особенно потому, что ягиры и каан одобрительно хмыкали и кивали, легко опознавая повадки зверей, которых изображали люди. В природе я бы всего этого видеть не хотела, а вот так вот было даже поучительно.

Тем временем вожак рырхов издал горловой звук, и стая разделилась. Они обходили йартана, но тот почуял противников и вскочил на лапы над растерзанной тушей таба. Разумеется, я говорю всё это иносказательно, добыча была жива и здорова, только лежала, не подавая признаков жизни.

— Йартана порвут, — уверенно сказал Берик.

Но порвать его никто не успел. Потому что в самый эпический момент, когда рырхи готовы были наброситься на йартана, на «сцене» появились новые актеры. Крались они на ногах, в руках держали луки и стрелы без наконечников — охотники. Рырхи развернулись навстречу новому врагу, готовые вступить с ним в схватку. Охотники натянули тетиву, но не выстрелили даже без наконечников, просто кинули стрелы в рырхов. И пока звери сражались с людьми, йартан ухватил свою добычу и потащил ее в сторону. Добыча помогала, споро перебирая руками и ногами.

Я рассмеялась, забавляясь тем, как хитрый хищник воспользовался ситуацией в свою пользу. Пока охотники убивали тех, кто покушался на него и его добычу, йартан благоразумно ретировался, не забыв прихватить свой обед.

— Йартан мудрый, — со знанием дела произнес Улбах.

— Мудрый зверь, — поддакнул Танияр.

Я ожидала, что он добавит ради справедливости, что если бы не охотники, то мудрому зверю пришлось бы несладко, но каан промолчал. Почему — я понимала. Кийрамы выбрали себе примером именно этого хищника, и ссориться из-за очевидного Танияр не стал. Ягиры тоже промолчали, хотя тихую усмешку я все-таки расслышала, на которую Берик согласно кивнул.

Охотники ухватили за ноги убитых рырхов и утащили их из поля зрения. Мне подумалось, что на этом представление закончится, но нет. В круг снова вышли мужчины, но теперь они были одеты полностью, а их лица оказались вымазаны сажей и выглядели жутковато в свете факелов. Их было шестеро, и в руках они сжимали ножи с закругленными клинками. В этот раз бил только барабан, остальные инструменты молчали.

Это был странный, но завораживающий танец. Двигались танцоры резкими дергаными движениями, то сходясь, то вновь расходясь. Свет факелов отражался от острых клинков, чертивших в ночи ломаные линии. Это был невероятно красивый в своей дикости и необузданности танец. Я следила за кийрамами, кажется даже не моргая, и сердце мое отбивало бешеный ритм вместе с ударами ладоней по поверхности барабана.

— Как же восхитительно, Танияр! — не сдержавшись, воскликнула я. — Как красиво!

Улбах покровительственно улыбнулся, явно одобрив мой порыв. После этого Дайкари подошла и наполнила мой стакан, похоже, так выказав уважение не только каану, но и его жене. Я улыбнулась в ответ и выпила разом половину стакана. Жена вожака кивнула и вернулась на свое место. А следом за этим я ощутила горячую ладонь Танияра на своей талии. Он притянул меня ближе и шепнул:

— Твоя чистота по нраву кийрамам.

— И твоя сила, — улыбнулась я. Каан коснулся моего виска губами, и мы вернули свое внимание танцорам, потому что представление продолжалось.

Уезжали мы из племени уже глубокой ночью. Мне казалось, что я усну еще в седле, настолько была уставшей. Впрочем, день оказался приятным и познавательным, а вечер и вовсе интересным, потому настроение мое было приподнятым. Наш визит удался, и это можно было сказать без лишней скромности. И испытание, которое Танияр прошел с честью, и наши беседы с кийрамами на протяжении дня, и вечер, когда нас приняли как дорогих гостей, и последующий разговор вожака и каана, который закончился ответным приглашением, — всё это вселяло надежду, что сегодня родился новый союз. Мы были открыты для дружбы, оставалось надеяться, что племя примет протянутую навстречу руку.