Солнечный луч. Чего желают боги

Юлия Цыпленкова, 2023

Что такое счастье? Это солнечный свет в душе. Его лучи сияют так ярко, что пробиваются наружу, и любой может увидеть их отсветы. А еще это чистое голубое небо, где птицей парит имя возлюбленного, успевшее сорваться с уст. И кажется, что ничто не способно уничтожить восхитительного чувства…Но когда вдруг чистый небосклон начинают затягивать тучи, это становится ударом. Слабый дрогнет, сильный встретит невзгоды грудью. Каан Зеленых земель и его жена сильны, но и испытания им выпали нелегкие. Враги есть за границами тагана и внутри их. И чтобы вновь засияло солнце, нужно понять – чего же от людей желают боги?

Глава 1

Рассветной грезой нега тает.

Познав объятий сладкий плен,

От счастья сердце замирает,

И вздох, что по́лнит грудь, блажен.

Огонь угас, но тлеют угли,

И сил их раздувать уж нет.

Уста пылали, души льнули,

Даря свой негасимый свет.

Испита чаша страсти жаркой,

Что была полной до краев.

Звездой в ночи промчались яркой,

Познав великую любовь…

— Что это?

Приподнявшись на локте, я посмотрела на моего каана и залюбовалась. Он был прекрасен! Прекрасен, восхитителен, невероятен… и мой. Весь, без остатка. Растрепанный, с губами, припухшими после бесконечных поцелуев, беззащитный в своей наготе, но безумно сильный, неукротимый и притягательный. Мой взгляд остановился на синих глазах, еще затянутых поволокой угасающей страсти, и сердце сжалось от щемящего чувства бесконечного счастья, затопившего всё мое существо.

Как же много мне хотелось сказать в эту минуту, и насколько оказались бедны все знакомые мне языки, потому что нужных слов, чтобы передать свои чувства, я так и не нашла. И всё, что сорвалось с моих уст, — это короткое, но искреннее:

— Я так сильно тебя люблю…

Танияр поднял руку, зарылся пальцами мне в волосы на виске и притянул к себе. Наши губы встретились, и я оказалась вновь лежащей на спине. Его губы в неспешном танце скользили по моему лицу, целуя не требовательно, но с нежностью, от которой трепетало мое сердце. И в это мгновение было понятно, что слова не нужны, они ничто, потому что всю силу чувств можно передать лишь так, не нарушая тишину признаниями. И все-таки он произнес, отстранившись:

— Я так долго ждал тебя.

— А я так долго к тебе шла, — ответила я, лаская взглядом лицо своего супруга.

Супруг… Восхитительнейшее слово! Сильное, строгое и основательное, как человек, которому оно принадлежало. Моим супругом должен был стать именно тот, какого я встретила в мире Белого Духа. Только так, и никак иначе. Может, это было всего лишь слепой верой сердца, но и разум не омрачал моей радости и не спешил отравить сомнениями. Я любила всецело, без остатка и сомнений, и была любима так же в ответ. И это тоже было восхитительно.

Всё было восхитительно! Ночь, проведенная посреди священных земель, где наше единение видели только звезды. Утро, заставшее нас уставшими и пресыщенными, но так и не насытившимися друг другом. Мужчина, сжимавший меня в объятиях. Наши чувства и наши мысли. Вчерашний день, сегодняшний, завтрашний… Какими бы они ни были, но мы встретим их, идя рука об руку, плечом к плечу, сердцем к сердцу. Да и как может быть иначе, если нас соединил сам Белый Дух?

— Хвала Отцу, — улыбнулась я, продолжая глядеть на Танияра.

— Хвала, — ответил он и снова устроился рядом. — Так что ты говорила?

Не сразу сообразив, о чем он спрашивает, я на миг задумалась, а после усмехнулась:

— Это стихотворение. Когда слова складывают в рифму.

— В рифму?

— Рифма, да. — Сложив руки на его груди, я уместила сверху подбородок. — Например, кровь — любовь, завет — рассвет. Я не поэт… не умею сочинять стихи. А это стихотворение вдруг всплыло в памяти. Оно подошло к моменту, и я прочитала его, поддавшись порыву.

— О чем это стих… стихото…

— Стихотворение.

— Да, — кивнул каан. — О чем оно?

— О нас, — чуть подумав, улыбнулась я. — Сейчас переведу…

— Нет, — он накрыл мои губы кончиками пальцев и отрицательно покачал головой. — Не надо. Я хочу понять его так, на твоем языке.

— Тогда я снова прочитаю его, когда ты будешь знать мой язык лучше, — я не стала спорить, и Танияр улыбнулся.

Умиротворенно вздохнув, я еще с минуту любовалась на своего супруга, а после удобно устроилась на его плече и прикрыла глаза. На душе было столь хорошо и покойно, что казалось, будто это прекрасный сон и просыпаться было бы настоящим кощунством. На моих губах застыла легкая полуулыбка, и ничто в мире не могло нарушить того чудесного состояния души, в котором я плавала, будто в облаке. Тело стало воздушным и бесплотным, уподобившись теплому ветерку, ласкавшему обнаженную кожу, словно нежные руки любящего мужчины. Обоняние заполнил хорошо знакомый аромат бескрайних священных земель, и нега, разлившаяся по телу, всё более поглощала сознание. И вскоре дремота завладела мной, и я отправилась в край волшебных видений…

Впрочем, вам, должно быть, интересно, как же мы с моим супругом оказались там, где обитали Белый Дух да его верная служительница — шаманка Ашит? Всё очень просто — это была наша свадьба. Да-да, именно так. Хмельной пир, громкие песни и шумное веселье предназначались для других. Это они праздновали рождение нового союза мужчины и женщины, а жених и невеста оставались вне гульбища. Таинство единения на то и таинство, чтобы быть скрытым от любопытных глаз. Но это после. А прежде…

Прежде был ритуал встречи жениха и невесты. Состоялся он, разумеется, в доме Танияра, потому что собирать всех, кто участвовал в нем у моей матери, было далеко и неудобно, по большей степени самой Ашит. Потому она сама пришла накануне, чтобы соблюсти все приличия, все-таки замуж выходил не кто-нибудь, а ее дочь. Что до каана, то он остался на ночь на подворье ягиров, где проходил другой ритуал.

Жениха тоже готовили к семейной жизни, и звуки этой подготовки время от времени долетали до нас, особенно ночью, когда разудалое воинство отправилось на поляну за стенами Иртэгена. Суть этого ритуала состояла в том, что жених должен был доказать отцу и родне невесты, что сможет защитить свой дом и свою семью, что станет добытчиком, а еще может быть заботливым для своей жены и детей. В общем, это были мужские развлечения, в которых участвовали и женщины, правда, только ягиры.

Почему воины взялись экзаменовать своего каана, спросите вы, а я отвечу. Всё просто. У меня не было отца в мире Белого Духа, и им для соблюдения порядка назвался второй человек после Танияра — Эгчен, тот самый воин, который мог замещать алдара в его отсутствие, а значит, роль остальной моей родни досталась тоже ягирам, и этот шанс погонять своего предводителя они восприняли с энтузиазмом. Громкий хохот, топот саулов, звон металла и блеяние ошалевших мгизов, которых тоже притащили на поляну, было слышно далеко за полночь.

Что до невесты, то есть меня, то тут всё было тише, более чинно и благородно. Хотя для соблюдения традиций меня все-таки отправили на кухню, чтобы я приготовила для собравшихся женщин блюда, считавшиеся обязательными. И я приготовила… напиток из плодов имшэ — насыщенно-бордовых ягод, имевших приятный кисловато-сладкий вкус. Имшэс я научилась делать лучше всего, потому что это было быстро, просто и весьма вкусно. Что до остального, то Сурхэм успела приготовить для меня всё, что требовалось, а я подала на стол.

На этом экзамене присутствовали матери невесты и жениха, которую заменила Сурхэм, подруга, и она у меня имелась — Ихсэн, с которой мы за прошедшие дни сблизились еще больше. А также родственницы из обоих семейств. С моей стороны выступила Эйшен — женщина, поддержавшая меня на курзыме в мое первое там появление, с ней мы тоже общались много и охотно, потому в моей просьбе она не отказала. А со стороны Танияра за столом сидела Тамалык — заклятая подруга Сурхэм, что и стало причиной ее появления, если, конечно, не считать любопытства. А еще… Эчиль. Да-да, вы поняли верно — Эчиль.

Со времени, когда прежний каан, ожидаемо освободил мать и бежал с ней из тагана, его первая жена стала чувствовать себя свободнее. Она начала выходить с подворья, охотно общалась с иртэгенцами, а главное, с Танияром и со мной. Ее дочери стали частыми гостьями на нашем подворье, и как-то само собой у меня появилась еще одна подруга. Правда, не скажу, что спешила всецело довериться жене Архама и дочери Налыка, но оставалась с ней неизменно приветливой и благожелательной, как и Танияр. Он вел себя похоже и в присутствии Эчиль не спешил обсуждать что-то важное.

Что до остальных жен Архама, то Хасиль сидела запершись в своих комнатах, а Мейлик хоть и продолжала жить на старом каанском подворье, но больше времени проводила у своей матери. Эчиль говорила, что между собой они общаются по вечерам, когда возвращаются в дом, вторая жена бывшего каана к ним не присоединялась. Поначалу она пыталась установить свои порядки, возомнив, что ее будут слушаться, как слушались Селек. Если мягкая Мейлик еще и могла пойти на поводу, то дочь Налыка сразу припомнила Хасиль метель и прочие выходки. Получив отповедь в ответ, вторая каанша уползла в свою нору и больше ни к кому не лезла.

— Но я за ней приглядываю, — сказала Эчиль. — Она глупая и злая, я ей не доверяю.

Но вернемся к брачным традициям. Помимо готовки, женщины проверяли и иные таланты, какими должна обладать жена. К моему прискорбию, и тут мне похвастать особо было нечем. Хотя носовые платки я все-таки вышила, на большее попросту не было времени. Между предложением Танияра и свадьбой прошла всего неделя. Хвала всем богам, как класть стежки, я помнила, а потому вышила на платках инициалы своих гостий в затейливых вензелях. Дамы полюбовались на мою работу, и Ашит подвела итог:

— Красивый узор.

— Да, — согласились с ней, и этот экзамен я тоже прошла.

Намывать полы меня заставлять не стали, оценили чистоту в доме, уже имевшуюся. Я похвалу приняла, скромно умолчав о том, что всё это дело рук Сурхэм. Последняя светилась довольной улыбкой. Еще бы! Даже Тамалык ела ее блюда и причмокивала от удовольствия, уверенная, что это дело моих рук. Как обстояли дела на самом деле, знали только сама прислужница и моя мама, но и они обе хвалили меня, придерживаясь легенды, хотя Сурхэм еще и лучилась довольством, получая вместе со мной комплименты.

Следующим испытанием должна была стать скотина, что заставляло нервничать, потому что с этой частью местной жизни я вообще еще не сталкивалась, да и сталкиваться не собиралась.

— Может, я на Ветре покажу? — с надеждой спросила я.

— Ветра не подоишь, — расстроила меня Сурхэм, и шаманка с ней согласилась. — Нужны мгизы.

— Они меня забодают, — обреченно решила я.

— Не забодают, — отмахнулась прислужница, — у них рогов нет.

— А лбом могут стену прошибить, — ядовито возразила я.

— Так не со лба же их доить будешь, — резонно заметила Сурхэм.

— Тогда затопчут, — узрела я новую опасность.

— Выберем тебе самую спокойную мгизу, — заверила прислужница. — Научу.

— Она кааншей будет, а не прислугой, — оборвала ее моя мать. — Ашити — моя дочь, а я ее иному учила.

— Так обряд же…

— Покажет себя как хозяйка в доме, и хватит, — подвела итог шаманка, а я поглядела на нее с обожанием. — У Ашити иные заботы будут, вот и посмотрим, как к ним готова.

Так что вместо дойки мгизов я показывала знание заветов Отца, после знание ирэ, затем законов тагана. Женщины пребывали в некотором недоумении, а Ашит слушала с интересом и важно кивала, и еще, пожалуй, Эчиль. Ихсэн просто принимала происходящее как должное. Сурхэм ждала, когда можно будет перейти дальше, а в глазах Тамалык и Эйшен явно читался вопрос: когда пойдем доить мгизов?! Но не дождались.

— А как же уход за скотиной? — не выдержала Тамалык.

— Своих дочерей учи за скотиной ходить, — отмахнулась Ашит.

— Они это получше многих умеют, — едко ответила женщина.

— Значит, будет кому каанше свежего каймыка поднести, — невозмутимо ответила шаманка, и Тамалык замолчала, более не осмеливаясь перечить моей матери.

Впрочем, каанши тоже проходили все традиционные испытания. Всякое могло случиться, а о семье заботиться должна уметь. Я умела говорить и писать на нескольких языках, могла рисовать в силу своих возможностей, танцевать, составлять тезисы и план предстоящих действий, могла составить законы, вести дискуссии, интриговать, но совершенно не умела заботиться о муже, как полагалось жене. Признаться, сознание этого удручало. Мне хотелось быть для своего супруга идеальной во всем. И пусть к мгизам подходить я не собиралась, но расширить свои познания в приготовлении некоторых блюд все-таки решила. Но потом, пока же продолжалось мое приготовление к свадьбе.

После проверки моих познаний и готовности к семейной жизни пришло время веселья. В отличие от мужчин мы не покидали дом, зато делали то, чего не делали они, — пили буртан. Немного, только для того, чтобы ощутить легкость и веселье. После этого вечер оживился. Я слушала рассказы женщин об их семейной жизни, о мужьях, о родах и детях. Вы спросите — и что же тут веселого? А то, что они вспоминали забавные моменты и, рассказывая их, заметно приукрашивали для красного словца. Выходило до крайности забавно, и наш смех должны были, наверное, слышать за пределами дома. И постепенно посиделки начали напоминать маленький праздник.

Настал черед песен и танцев. Оказалось, что Ихсэн умеет держать в руках не только иглу, но и калдарын — струнный музыкальный инструмент с длинным грифом и четырьмя струнами. А Эчиль обладала восхитительным голосом, низким и глубоким. Неплохо пела и Тамалык, а Эйшен прекрасно чувствовала ритм и отстукивала его ладонями по столешнице. Нам с Сурхэм осталось танцевать, потому что петь нам обеим запретила Ашит, и я ощутила в прислужнице родственную душу, не имевшую ни слуха, ни голоса. Сама шаманка наблюдала за нашим весельем со стороны, более всего похожая на строгую наставницу, но улыбка все-таки играла на ее губах, и оттого надзор уже не казался суровым. Сколько длился наш девичник, я не возьмусь сказать, но спать мы разошлись, кажется, всё же раньше мужчин.

А утро снова началось с песен, но уже иных. Все женщины остались в доме Танияра, так велела традиция. Им полагалось встать раньше невесты, чтобы подготовить всё необходимое и, разумеется, саму невесту к встрече жениха. Так что проснулась я в окружении всех приглашенных женщин под тягучий и монотонный напев обрядовой песни. В изголовье моей кровати стояла статуэтка Илсым — праматери всего сущего, по левую руку — фигурка Нушмала, по правую — Увтына. Кроме того, горели масляные светильники, распространяя приятный, но несколько въедливый аромат.

Одеяло с меня сняли Ихсэн и Эчиль, Тамалык и Эйшен, взяв меня за руки, помогли подняться с кровати и повели прочь из комнаты, не дав обуться. Мы направлялись к лихуру, где невесту ожидали ее мать и свекровь. И пока мы шли, меня не отпускало чувство, что это действо мне в некотором роде знакомо, будто я в нем уже когда-то участвовала… А спустя короткое мгновение перед внутренним взором появилась черноволосая женщина с голубыми глазами, с которой почти так же снимали одеяло, а после помогали встать с кровати и сопровождали даже в уборную. Но кем была та женщина и какое к ней отношение имела я, для меня осталось загадкой. А еще спустя миг я тряхнула головой, отгоняя досужие размышления, и вошла в лихур.

Ашит приняла меня из рук моего сопровождения, помогла снять ночную рубашку и подвела к углублению, наполненному водой. И когда я опустилась в узкую купель, мать, негромко и напевно приговаривая ритуальные фразы, начала меня мыть. Сурхэм осталась стоять в стороне, пока не принимая никакого участия в омовении. Но когда шаманка, смыв с меня последние следы мыла, отошла, к купели приблизилась прислужница, исполнявшая роль названой матери Танияра и моей свекрови.

Сурхэм протянула ко мне руки, и я, вложив в ее ладони свои, вышла из купели. Теперь в стороне стояла моя мать, а «свекровь» обтирала меня мягким белоснежным полотном. После помогла надеть платье прямо на обнаженное тело, новые туфельки и, взяв за руку, повела обратно в мою комнату. Ашит за нами не последовала. Она не покинула дом, но далее становилась просто гостьей, наблюдавшей за сборами.

В этом и был смысл ритуала. Женщины в последний раз заботились о невесте, словно она всё еще оставалась малым дитя. Мать окунала ее в купель, прощаясь, смывала прежнюю жизнь, и свекровь принимала дочь. Обряд прощания и нового рождения, вот как его можно было назвать. Отсюда и статуэтки духов, которые шаман использовал, помогая в родах, и масло. И далее новая мать заботилась о своей дочери. Вытирала, одевала, подсушивала волосы и причесывала. Помогали свекрови ее родственницы, а женщины со стороны рода невесты более к ней не прикасались.

И только когда свекровь заканчивала, появлялась подруга невесты. Она несла вышитый ею галам, который становился завершающей частью свадебного наряда. Ихсэн постаралась на славу. Не знаю, как выглядели покровы других невест, а моя подруга сотворила великолепную вуаль, воздушную, как туманная дымка, и прекрасную, как цветущий луг. Вышивка, занимавшая нижнюю часть галама, была столь искусной, что мне казалось, будто я ощущаю цветочный аромат.

— Ох, — восторженно выдохнула Эйшен, стоявшая в дверях, — ну и красота же.

— Невероятно красиво, — тихо поддакнула я, любуясь даром моей подруги, когда она развернула галам. Остальные согласно кивнули.

В общем-то, покров и был главным и единственным украшением в наряде невесты. Потому подруги старались изо всех сил — он являлся показателем не только дружбы девушек, но и мастерства той, кто его готовил. Ихсэн была настоящей мастерицей. Уж не знаю, насколько была бы хороша Мейлик — лучшая вышивальщица Зеленых земель, как ее назвала Селек, но для меня лучшей оказалась именно Ихсэн.

В остальном мое одеяние было простым до невозможности: свободное платье без всякой вышивки, под которым, кроме меня самой, ничего больше не было, туфли-кейги да галам, скрывавший меня до бедер. Никакой особой прически, как у пагчи, волосы оставались распущенными. Заплести их должен был муж, чтобы показать — эта женщина уже не свободна. Но это был завершающий этап, и наступал он наутро после брачной ночи. Так что мне до него было в тот момент еще далеко.

А пока меня собирали, пришли Эгчен, Юглус, Берик и еще несколько ягиров — мужчины моего рода за неимением настоящих родственников. Они не участвовали в подготовке невесты, но должны были встретить жениха. И когда я, поддерживаемая Сурхэм — свекровью, развернулась к выходу из комнаты, воины снова покинули дом, а за ними Ашит, Эйшен и Ихсэн.

Остались только я и представительницы жениха. Нам пока выходить не полагалось. Женщины со стороны Танияра, окружив меня, обещали мне счастливую жизнь с мужем, благословляли и давали поучения, как я должна вести себя с их родственником: слушаться, заботиться, быть верной и стать ему опорой. А еще как воспитывать детей, вести хозяйство и помнить о почтении перед новыми родственниками. Это было обязательной частью, так они воспитывали дитя, недавно пришедшее в их семью. Я слушала и степенно кивала, показывая, что услышала их и запомнила. Признаться, в этот момент я даже радовалась, что мы с кааном сами по себе и что, кроме шаманки, никто нам указывать не может, но на то она и шаманка, даже если бы не была моей матерью.

А потом до нас донесся звук сильного удара в двери дома, и меня повели на выход. Это тоже был путь, только теперь взросления. Свекровь приняла «новорожденное» дитя, очищенное от прошлой жизни. Обула, одела, воспитала, теперь пришло время становиться взрослой. И если из комнаты меня опять вывели за руку, то у порога рука «свекрови» исчезла, и во двор я шагнула уже без чужой помощи. И сразу же остановилась, как того требовал обычай.

Теперь дело было за моей «родней». Ворота были распахнуты, но на их границе заслоном встали ягиры, за их спинами — мои женщины. А перед мужчинами застыл жених, в отличие от меня одетый в богатый наряд. Если у невесты был момент перехода из дома матери в дом будущего мужа, то есть она оказывалась безродной на некоторое время, потому и не было ни вышивки на платье, ни украшений, то жених должен был показать, кто пришел за женой и какому роду она отныне будет принадлежать.

— Зачем пришел в наш дом? — сурово вопросил Эгчен.

— За женой пришел, — ответил каан. — Отдайте мне свою дочь — Ашити.

— Ишь, чего захотел, — усмехнулся Юглус. — Ашити ему дайте.

— Иди, откуда пришел, — велел Берик. — Сестру не выдадим.

Дальше шли недолгие препирательства, из которых я узнала, какая рукодельница, умница и прекрасная хозяйка. Признаться, зарумянилась, слушая ягиров, даже стыдливо потупилась, но с умницей и красавицей решила согласиться. Мои «родственники» явно набивали мне цену, потому что на напоминание о вчерашних испытаниях и данном согласии заявили:

— Ночь была долгой, думали много. Жаль нам с Ашити расставаться. Нет у нас другой такой. Как отдать единственную?

И вот после этого из-за спины Танияра выступили ягиры, пришедшие с ним. У ног моей «родни» появилось несколько мешков со съестными запасами, оружие, три ларца с украшениями, потом подвели мгиза, а напоследок поднесли поднос с золотыми арчэ. И после этого вперед выступили мои женщины. Они тщательно осмотрели всё, что «зять» готов дать за жену, а затем заговорила Ашит:

— В чем клянешься, Танияр? На что готов для нашей Ашити?

— Клянусь любить ее, пока жива моя душа, — ответил он с достоинством. — Клянусь беречь и заботиться. Клянусь, что не узнает она со мной ни горя, ни голода, ни бесчестья. Клянусь быть верным только ей одной. И пусть услышит меня Белый Дух и люди, — каан вдруг развернулся лицом к зевакам и, повысив голос, произнес: — Я — Танияр, сын Вазама и каан Зеленых земель, отказываюсь от данного мне права брать больше одной жены! У меня единственная жена и звать ее Ашити! Услышьте и расскажите каждому о моих словах, — закончил Танияр и опять развернулся к шаманке: — Принимаешь ли мои клятвы, мать?

— Принимаю, сын, — ответила Ашит, а затем велела ягирам: — Отдайте ему Ашити.

— Не мал ли выкуп? — засомневался одни из воинов.

— Выкуп хорош, — ответил ему Эгчен, и ягиры разошлись, уступив дорогу моему жениху.

И мы пошли навстречу друг другу. Я не сводила взгляда с моего каана, хорошо приметного сквозь полупрозрачную ткань галама, он глядел только на меня. И когда между нами остался всего шаг, мы остановились. Танияр протянул ко мне руку:

— Пойдешь ли ты за мной, Ашити? — спросил он негромко.

— Пойду, — ответила я. — Куда ты, Танияр, туда и я.

Затем вложила в его ладонь свою, и каан улыбнулся:

— Идем.

Нам осталось сделать последнее, и мы подошли к моей матери. Не потому, что она была шаманкой, а потому, что оставалась единственным настоящим родственником из всех, пусть и названым. И когда мы остановились, склонив перед ней головы, Ашит произнесла:

— Пусть Отец не оставит вас милостью и покровительством. Не забывайте заветов Создателя, заботьтесь друг о друге, и пусть Илсым дарует Ашити легкие роды, а Нушмал всегда укажет Танияру самый короткий путь к дому. Ступайте своей дорогой как муж и жена. — После приложила ладонь ко лбу каана, благословляя его, затем благословила меня и отступила. Обряд свершился.

По традиции молодожены уходили в дом, где для них были приготовлены яства, и никто до утра не смел их беспокоить. Но мы не вернулись под уютный кров дома каана. Сейчас это был дом невесты, и, конечно, не отправились на подворье ягиров. Танияр вывел меня за ворота, где ожидала повозка, в которую был впряжен Тэйле. Каан усадил меня на сиденье, сам занял место возницы, и повозка тронулась. А следом отправилось наше сопровождение из десяти вооруженных ягиров.

Мы ехали к священным землям, а иртэгенцы отправлялись праздновать свадьбу каана. За главным столом должны были сидеть родственники жениха и невесты, они и будут принимать поздравления и веселиться вместе с остальными, а у нас был свой праздник для двоих. И Танияр вез нас туда, где находился дом нашего Отца, тем самым и соблюдая традиции, и выбрав самое безопасное место, подходы к которому будут охранять воины. Но главное, это было самым романтичным местом, которое только можно было придумать. Бескрайняя благоухающая степь, и мы посреди нее… Невероятно!

Я смутно помню свадебные традиции своего родного мира, но если бы мне кто-то предложил сыграть мою свадьбу по тем правилам, я бы отказалась. Я ни за какие блага всех миров не променяла бы расстеленный на траве жалмыс — искусно вытканное большое покрывало на лакированный паркет самого роскошного из дворцов. Чистое небо над головой — на сияющую начищенную люстру и уютное уединение — на шумное пышно разодетое общество. Мне не нужна была музыка и поздравления, щедрые подарки и танцы до стертых ног в душной бальной зале. Милее сердцу оказались заповедная тишина и теплый ветер, несший на своих крыльях аромат подсохшей травы и цветов. Это было таинство в чистом виде, пропитанное символизмом, чувственным откровением и сплетением душ в искреннем и чистом порыве. Лучшая свадьба на свете, какую я могла бы себе пожелать. Я была счастлива… Мы были счастливы!

— Ашити…

— М?

— Солнце поднялось, пора возвращаться.

— Нет.

— Нет?

— Не-а.

— Если привезу жену спящей, то люди скажут, что я силен и могуч, как йартан, настоящий зверь… Это хорошо. Это уважение и зависть. Спи.

Приоткрыв глаза, я увидела самодовольную физиономию каана, но в глазах его плескалось веселье, не позволив поверить, что он говорит серьезно. Я вновь смежила веки.

— Или они скажут, что ты так слаб, что жена заснула от скуки, — возразила я.

Ответа не последовало, и я снова посмотрела на Танияра. Теперь на лице его была написана задумчивость и исследовательский интерес.

— Слаб, значит? — спросил он как-то тускло.

Сев, я с тревогой посмотрела на своего супруга, после протянула руку и коснулась его щеки.

— Ты обиделся? — спросила я, видя, что из его глаз исчезло веселье. — Прости, я же пошутила. Ты был восх…

Пальцы каана накрыли мне губы.

— Поздно, женщина, — сурово ответил он. — Поздно. Я щадил тебя ночью, но сейчас ты познаешь всю мощь своего мужа.

— Да ты же издеваешься! — осознав свое легковерие, воскликнула я.

— Это ты издеваешься, — ответил Танияр и ухмыльнулся: — А я — зверь и всё еще голоден.

— Ты лопнешь… — попыталась я возразить, но рот мне заткнули поцелуем, а дальше было уже не до разговоров…

Когда мы наконец покинули священные земли, ягиры, ожидавшие на границе, встретили нас ухмылками. В эту минуту я пожалела, что галам надевать уже не положено, потому что щеки мои запылали от смущения и негодования. Танияр остался невозмутим.

— Задержался каан, — ни к кому не обращаясь, произнес один из воинов.

— Он столько своего лета ждал, что сил до следующей зимы скопилось, — ответил другой ягир.

— Да проспали, небось, — встрял третий. — В священных землях хорошо, тихо. Устали уж от забот, вот и проспали всю ночь и утро.

— Уснешь тут, — проворчала я себе под нос, — когда рядом могучий йартан клыки скалит.

Меня услышали. Танияр обернулся и сверкнул широкой ухмылкой. И, вторя ему, ягиры взорвались громким хохотом. Я сосредоточилась на отделке моего платья и изо всех сил не замечала шуток, посыпавшихся на нас с новой силой. Да, в Иртэген я возвращалась уже в платье, которое украшал орнамент каанского дома. И волосы муж, как и полагалось, сам расчесал и заплел в косу, закрепив ее конец затейливой заколкой. Мой лоб пересекал новый филям, в ушах висели новые сережки, запястья украшали браслеты, но главное…

Главным украшением стал перстень, и точно такой же был надет на палец моего супруга. Вместо камня в нем была заключена «бусина» — дар Отца. Или, как назвал льдинку охотник, кийрам — дыхание Белого Духа. Мне такое именование пришлось по душе, и теперь я только так и называла ледяной кристалл в форме бусины.

Перстни сделал нам всё тот же Урзалы. Он прекрасно справился с моим заказом, сделанным в первый день посещения мною курзыма. Ювелир тогда постарался на славу. Он не только сделал то, что я нарисовала, но и внес собственные дополнения, неожиданно украсившие мою задумку. И то, что было отражением мастерства ювелиров моего мира, преобразилось, получив новое звучание, более соответствующее миру Белого Духа.

Я была в восторге, и гарнитур, полученный мною от мастера, стал моим любимым. И потому не возникло вопросов, к кому обращаться, когда мы с Танияром приняли решение о форме оправы, в которую должно быть заключено «дыхание Белого Духа». Сам каан отправился к ювелиру и велел сделать два кольца, не добавляя иных камней, кроме кристаллов, которые он принес.

Срок был назначен всего в три дня, но Урзалы успел. Моя мерка у него уже была, мерка с пальца каана была снята, и наш ювелир взялся за дело. Самым драгоценным в перстнях был кристалл, впрочем, это вполне понятно, никакой металл не может сравниться с даром Создателя. Сами кольца были отлиты просто и без затей, это было нашим пожеланием, переданным мастеру Танияром, но Урзалы вновь проявил некоторую самостоятельность, потому оправой к «бусине» стала птица арзи — спутник Нушмала и символ каанского рода Зеленых земель. Ювелир сотворил из кристалла голову арзи, а крылья пустил по ободку кольца. Вышло весьма недурно, и Танияр накинул за выдумку еще арчэ. Но это я узнала, когда каан достал наши кольца утром, собирая меня в обратный путь.

— Танияр, — позвала я, налюбовавшись на орнамент и на перстень. И когда супруг обернулся, я произнесла с ноткой раздражения: — Сколько положено шутить над брачной ночью?

Он пожал плечами и ответил:

— Никто срок не устанавливал. Обычно друзья подшучивают над мужем. Это просто веселье. Тебе не нравится?

— Смущает, — призналась я.

— Я тебя понял, — кивнул Танияр и поднял руку: — Довольно. Кому есть что сказать, потому договорите.

— Да что тут говорить? Уже наговорились, — заверили его воины, и до Иртэгена подначек уже не было.

Впрочем, я понимала их острословие. Этому десятку не довелось участвовать в гульбище, и всё, что им осталось, — это развлекаться за счет молодоженов, чтобы хоть что-то урвать от праздника, прошедшего мимо, пока ягиры стерегли подступы к каанской чете, наслаждавшейся друг другом среди трав священных земель. Вот и развлекались как могли. И мне бы даже стало немного стыдно за требование прекратить шутки, если бы не их длинные носы в моей постели. Однако…

Приподнявшись, я ухватилась за плечи каана, чтобы не вывалиться из возка, после поднялась на ноги и склонилась к его уху.

— Было бы недурно наградить их за верность и терпение, — шепнула я мужу.

— Я уже приготовил для них дары, — тихо ответил Танияр, повернув ко мне голову.

Он поцеловал меня в уголок губ и снова устремил взгляд вперед, а я уже не стала садиться. Так и ехала дальше стоя, держась за плечи каана. Танияр придержал Тэйле, чтобы каанша не потерялась по дороге, вылетев на очередном ухабе, но вернуться на сиденье не просил. Похоже, моя идея ехать, обняв его, каану понравилась, а мне тем более. Выпускать своего мужчину из рук не хотелось. И от этой мысли ликование затопило меня, вернув в душу праздник, немного испорченный пошлыми шутками воинов. Мой! Отныне и навсегда.

— Хорошо, — выдохнула я, и Танияр, обернувшись, улыбнулся.

В Иртэген я так и въехала, более напоминая победителя на колеснице, изображение которого всплыло в голове в эту минуту. И, решив поозорничать, я подняла руку и помахала иртэгенцам, остановившимся при нашем появлении. Впрочем, мое озорство поняла только я, потому что люди подняли руки в ответ, и в нашу сторону понеслись подначки того же характера, что и шутки ягиров. Коротко вздохнув, я наконец смирилась. Пусть поскорее отвеселятся и успокоятся. Переживу. И когда каан поднял руку, чтобы прекратить народное веселье, я остановила его:

— Пускай. Уже скоро дом.

А дома нас ждали моя мама и Сурхэм, более никого из «родственников» не было, да в них теперь и нужды не было. Признаться, я ожидала, что прислужница тоже не упустит возможности сказать что-нибудь этакое, но она только вздохнула и отправилась на кухню. Отгадка этому была проста — шаманка. Она сама не отпускала сальных шуток и, похоже, запретила это делать Сурхэм.

Удивительно, но она всё еще продолжала слышать мои мысли. Не все, но связь до конца не распалась. И когда я поминала шаманку в своих размышлениях, она это знала.

— Отцу видней, что мне знать надо, а во что нос совать незачем, — так пояснила Ашит нашу связь.

Возможно, она и сейчас услышала, что меня раздражают вольные рассуждения окружающих о прошедшей ночи. А может, попросту уже знала меня достаточно, чтобы сделать необходимый вывод. Хотя, быть может, дело было в самой шаманке и ее взглядах на жизнь. Она ни во что не вмешивалась, пока ее не просили это делать, и не любила бестактность в других. В любом случае я была ей безмерно благодарна за то, что дома я чувствовала себя уютно и легко и могла улыбаться искренне, а не вежливо.

— Ты ведь останешься с нами, мама? — спросила я, поцеловав ее в щеку.

— Устала я от людей, — ответила Ашит. — Слишком много для меня. Поеду к Урушу, заскучал уж один дом сторожить.

— Я надеялась, что сядешь с нами за стол…

— Вчера насиделась, — отмахнулась шаманка. — Вам никто не нужен, вдвоем хорошо. Дождалась, теперь поеду.

Вскоре она и уехала, на йенахе. Малыш пришелся моей матери по душе. И хоть она в своей сдержанности эмоций не проявила, когда принимала его, но все-таки кивнула:

— Хороший подарок. Спасибо, дочка.

И Уруш, как мне и думалось, встретил нового приятеля с энтузиазмом. Теперь он не крутился под ногами шаманки, а носился с маленьким бегуном по двору и за его пределами. Даже спать уходил в сарай, где теперь жил Малыш. Так что угодила я всем троим разом, чему, признаться, была рада. А сейчас йенах бежал обратно в священные земли, к своему другу, такому же кудрявому, как и он. И на спине его, помимо хозяйки, были пристроены дары, отданные кааном в день свадьбы.

Оружие забрали ягиры, оно предназначалось для них. Мешки с припасами поделили между собой женщины, как и ларцы. И если в двух ларцах находились украшения, то в третьем были собраны иные подношения, которые Ашит оценила. Медная ступка и пестик, набор бляшек и костяных бусин, хвосты животных, мешочки с сушеными травами, привезенные Танияром из дальних таганов еще во время моих поисков и подготовки новой встречи. И прочие вещи — с первого взгляда чепуха, но важные для шамана.

Когда я увидела, что Танияр готовит в дар моей матери, я изумилась:

— Ты даже сомнения не допускал, что я могу отказаться и не пойти за тебя?

— Разве мне можно отказать? — изумился в ответ каан.

— Можно, — ответила я деловито, — но ты когда-то обещал взять измором мою мать. Я просто решила избежать новых угроз для нас обеих.

— Какая умная жена у меня будет, — ухмыльнулся наглец. — И осторожная.

А после того как уехала шаманка, ушла и Сурхэм, оставив нас с кааном наедине, сказав напоследок:

— Вещи твои я к мужу перенесла, еды наготовила. Если о ней вспомните, знаешь, где взять. — И все-таки не удержалась: — Надеюсь, сил у вас уже не осталось, дом не развалите. Мне сюда еще возвращаться.

— Развалим — новый выстроим, — обняв меня за плечи, ответил ей Танияр. — Ступай, Отец с тобой.

— И вам его милости, — с достоинством ответила прислужница и направилась к двери. — А дом всё ж поберегите. Пока новый отстроите, опять сил скопите, так и тот обвалите.

— К тебе придем силы тратить, — усмехнулся каан. — Пока дом строить будем. Примешь?

— Этот берегите, — проворчала Сурхэм, и дверь за ней закрылась.

А мы остались. Наша семейная жизнь началась, но дела всё еще могли немножечко подождать, например до завтра. А сегодня продолжало оставаться только нашим, и что-то менять мы не стали…