Территория заблуждения

Юлия Флёри, 2020

Жизнь прожить – не поле перейти. Ты учишься принимать ответственные решения, совершаешь ошибки, делаешь из них выводы. Ты сближаешься с людьми. Кому-то доверяешь часть себя, кому-то демонстрируешь маску, а кому-то отдаёшься беззаветно, без оглядки на последствия. Ты ни о каких последствиях и не думаешь. Просто живёшь. Как умеешь, как хочется, как кажется правильным. И вдруг понимаешь, что стоишь посреди того самого поля, которое вроде как не нужно переходить, и крылья, которые расправил… твои крылья теперь уже не крылья, а жизненный опыт, от которого за версту несёт гарью. Вскоре отвратительный запах уйдёт. Уйдёт и боль разочарования. Останется только память о ней. И рубцы. Те самые, что сумеют уберечь от ошибок. А внутри будет тлеть слабый огонёк надежды на то, что расправить крылья всё же удастся. Потом. Когда-нибудь. Главное, не пропустить того, кто поможет тебе сделать это. Того, кому ты поверишь и кто не предаст. Главное, его не пропустить. Содержит нецензурную брань.

Глава 1. 2011 год

Боль пронзила тело за мгновение до того, как поняла, что хочет открыть глаза. Хотя едва ли боль была в теле. Сейчас будто и самого тела не было. Только боль. Её концентрация, скопившаяся где-то глубоко внутри. Не сразу поняла, что болит голова. Да и где голова, тоже поняла не сразу. Будто в тумане находилась, блуждала, не имея возможности увидеть свет. Глаза с первого раза не поддались, пришлось приложить усилие. Сначала усилие мысли, потому, как и сформулировать толком не могла, чего, собственно, хочет добиться. Тяжёлые, налитые напряжением веки поднимались, точно многотонные ворота средневекового замка. Отказывались слушаться. Правда, увиденное надежд не оправдало. Пелена перед глазами не давала возможности что-то определить, понять, разобраться. Не стало яснее и когда пелена рассеялась: перед глазами была серость, темнота. Чуть позже стало понятно, что это стена. Стена, отделанная осыпавшейся местами штукатуркой. Шершавая. Грязная. Или так только казалось при первом пробном взгляде?..

Аня лежала. Это понимание отобразилось новой порцией боли. Теперь боль была действительно в теле. В онемевших от холода плечах, в отлёжанных после долгой вынужденной позы руках. Ноющая боль отозвалась теплом, протягиваясь вдоль спины. Тянуло шею, словно спазмом сдавило позвоночник, не позволяя пошевелиться. Ступни напоминали бесполезные ледышки. Обуви на них не было.

Слёзы бессилия покатились из глаз, когда попыталась встать. Громкий всхлип отдавался оглушительной болью в висках, пульсирующими приступами в затылке, яркими вспышками перед глазами. Болезненно, словно тысячи вонзающихся в конечности иголок, прокатилась по сосудам кровь, медленно возвращалась чувствительность. Нужно переждать, перетерпеть, чтобы повторить попытку. Ладонь, с усилием тянущаяся к шершавой стене, двоилась перед глазами. Пальцы измазаны какой-то липкой мазью, непослушные, отказывались двигаться. Раздирающая боль обожгла изнутри при попытке сглотнуть сдавливающий горло ком. Казалось, что сегодня боль стала смыслом жизни. Подступила тошнота, в глазах снова потемнело, теперь перед ними не было ни дрожащей руки, ни стены, за которую так отчаянно цеплялась.

Поймав сознание в очередной раз, Аня поняла, что находится от стены намного дальше, чем казалось изначально. Эта мысль отчего-то обрадовала… может, и не было того бессилия, а только лишь обман зрения. Но радость оказалась недолгой, ровно до того момента, как поняла, что теперь её положение изменилось: Аня сидела, подпирая ту самую стену, за которую цеплялась, а перед глазами находится уже другая. Правда, такая же грязная, облезлая, с повреждённой штукатуркой. Почему-то именно штукатурка интересовала больше остального. Другие мысли разбегались в сторону, не позволяя себя поймать. Теперь боль была иная. Не такая острая, не такая оглушающая. Можно было точно ощутить собственные ладони, которые, принося боль, вцепились в жёсткую планку под коленями. Изображение перед глазами плыло. Не получалось поймать фокус, точки соприкосновения. Зато отчётливо слышался запах. Запах сырости, затхлости, смешанный с вонью бесплатного туалета в придорожных кафе. Снова затошнило, но стало легче, как только прикрыла глаза. Кажется, она опять легла… или упала.

В чувство привёл громкий оклик. Будто Аню кто-то звал. Примерно таким басом обычно кричала подруга Ирочка. Милейшая девушка ростом чуть больше метра пятидесяти была наделена на удивление низким голосом. Она всегда обращалась к Ане по фамилии и говорила таким тоном, будто имеет не менее дюжины претензий. На самом же деле, интонация носила шуточный характер и не прятала за собой никаких помыслов и обоснований.

От громкого звука Аня поморщилась. Сердцебиение участилось, а тошнота подступила к самому горлу. Пришлось приложить усилие, чтобы подавить рвотный позыв и ещё усилие — чтобы встать. Сейчас это казалось задачей вполне решаемой и особых трудностей не принесло. Правда, перед глазами по-прежнему двоилось. Стены так и не изменили цвет, неприятный запах уже не был таким навязчивым, а у возвышающегося над Аней мужчины на лице заострилось нетерпение.

— Ковалёва, на выход! — С силой в голосе проговорил тот и в голове в какой-то момент прояснилось.

Нет, не настолько, чтобы объяснить, где она находится, что здесь делает или, к примеру, что её сюда привело. Прояснилось в самом прямом смысле этого слова. Теперь Аня видела не только стену, мужчину напротив, но ещё и тусклую лампочку на недосягаемой высоте, не пропускающее свет окошечко под самым потолком в углу и стальную, потемневшую от времени решётку.

Вращала глазами, пытаясь собрать увиденное воедино, но сделать этого не позволили.

— Оглохла, что ли?! — Недовольный бас сопровождался несильным толчком в бок и уверенной хваткой на плече.

Защёлкнутые на запястьях браслеты наручников дополнили картину и помогли справиться с самым простым, как сейчас стало понятно, вопросом: с местонахождением теперь гадать не приходилось. Канвой, решётки на окнах и тюремные нары, оставшиеся позади, другого варианта развития событий не предполагали: Аня в тюрьме. Неуместное в таком положении любопытство пришлось в себе подавить, да и само слово подходящим казалось мало, вот только мозг отказывался любые другие подразумевающиеся под этим словом выражения воспроизводить.

Минув недлинный коридор, Аня оказалась в допросной. Само по себе представление об этом помещении складывалось из рассказов Павла, а с её-то воображением и додумывать ничего не пришлось. Вот он стол, два стула. Только сама по себе обстановка: светлый тон стен и немногочисленной мебели выбивались из общепринятых норм. Зеркало в полстены заставило, преодолевая ноющую в затылке боль, ухмыльнуться. Такого увидеть не ожидала. Хотя и оказаться здесь не ожидала тоже.

В помещении Аня оставалась одна. Конвоир, устроившийся в углу, не в счёт. Взгляд то и дело возвращался к стеклянной отражающей поверхности или, если точнее, к тому, кто может за ней скрываться. Воображение тут же выдало нехитрую картинку с каким-нибудь знаменитым по старым заграничным сериалам следователем. Тот непременно должен курить сигару, носить небрежный в своём виде пиджак и смотреть проникновенным взглядом, заведомо предполагая каждый возможный ответ на свой конкретный вопрос.

Замок допросной щёлкнул дважды и в комнату вошёл мужчина в служебной форме. Синий китель с золочёными пуговицами, аккуратные погоны со звёздочками и никак не вписывающаяся в мужественный образ лысина следователя. Сам он был невысокого роста, как ни странно, без сигары, а вот взгляд действительно оказался проникновенным, правда, неприятным. Наверно, правильнее сказать, профессиональным. И профессионализм этот явно обвинял Аню в чём-то очень нехорошем.

Мужчина устроился напротив, разложил на столе чёрную папку из кожзаменителя, которую Аня не разглядела ранее, извлёк оттуда другую, картонную папку с типографской надписью «Дело № », заинтриговал молчанием. При этом внимательно изучал убогое по количеству листов «Дело», всякий раз выпячивая вперёд нижнюю челюсть, будто что-то прикидывая. Всем своим видом демонстрировал серьёзность, заинтересованность, деловую хватку. Очень быстро мужичок при погонах перестал интересовать Аню и как мужчина, и как следователь. Откровенно скучать не позволил его вопрос.

— Анна Сергеевна, значит? — Лукаво ухмыльнулся он, будто нехотя оторвав взгляд от бумаг.

Голос Ане понравился ещё меньше, чем неказистая внешность. Затылок ломило ещё сильнее, от колкостей сдерживало только желание поскорее во всём разобраться, потому она согласно кивнула.

— Анна Сергеевна. — Безвольно пожала плечами. — А вы?

— А разве я не представился? — Снова неуместное лукавство или такое вот неудачное заигрывание. — Следователь Генеральной Прокуратуры, Филатов Дмитрий Васильевич. — Усердно склонил мужчина голову, представляясь.

— Очень приятно.

— Знали бы вы, дорогая, как мне приятно. — Зарделся довольством тот, вызывая несдержанность.

— Не знала, что подобные фамильярности входят в должностные обязанности следователя Генеральной Прокуратуры. Кроме того, что вы не представились, забыли ещё уточнить, по какой причине я задержана, не предъявили обвинения и не предоставили адвоката.

— А зачем нам адвокат? — Подленько так склонил голову набок следователь и демонстративно сразу обе папки захлопнул. — Задержаны вы… допустим… — Губами причмокнул, смакуя встречный негатив и привилегии своего положения. — Допустим, до выяснения личности. По закону до семидесяти двух часов. — Его брови взлетели вверх, а потом плавно опустились. — Адвокат, согласитесь, здесь ни при чём. А вот как мы разберёмся с личностью, и до предъявления обвинения дойдём.

— Не далее как минуту назад вы обращались ко мне по имени и отчеству и…

— И это ничего не значит, дорогая Анна Сергеевна. — Следователь широко улыбнулся. — С таким же успехом я мог назвать вас и Еленой Степановной и Зинаидой Прокопьевной, а вы бы с не меньшим удовольствием это подтвердили. Не-ет, так не пойдёт. — Головой покачал, ситуацией забавляясь. — Я выслал запрос по месту жительства Анны Сергеевны Ковалёвой. — Пояснил. — Как только получу данные, разговор на эту тему мы продолжим, а сейчас, если не против, несколько вопросов.

— А если против?

— А если против, то беседовать мы будем долго и упорно, а вы, как я понимаю, куда-то торопитесь. Если не секрет, куда?

— У вас несмешные шутки, Дмитрий Васильевич. — Аня откинулась на спинку стула, пытаясь скрыть нервозность, но неприятная боль, отзывающаяся на каждое неловкое движение, не позволило внушить этого ни себе, ни мужчине.

— В таком случае я всё же задам свои вопросы. — Заключил Филатов и открыл папку.

Несколько минут потратил на оформление протокола допроса, как догадалась Аня по смыслу стандартных вопросов о паспортных данных, а вот потом перешёл к интересующей его сути.

— Итак, Анна Сергеевна, где вы были вчера с шести до семи вечера? — Задал первый наводящий вопрос, который тут же завёл в тупик.

— А какой сегодня день? — Получилось усмехнуться нелепости, пришедшей в голову. По крайней мере, чувствовала себя Аня уставшей и обессиленной настолько, будто провела в заточении не менее недели.

— Седьмое сентября, суббота. — Поясни следователь, не особо вдаваясь в смысл.

— В таком случае я была на свадебном торжестве в загородном ресторане «Оливия». Не могу ничего сказать о названном временном промежутке, потому что часы не ношу, но в пригласительном начало церемонии знаменовалось четырьмя часами дня. Думаю, три часа я там провела точно.

— То есть с шести до семи часов вечера вы находились на территории загородного клуба?

— Нет, именно в ресторане. Территория клуба меня не интересовала совершенно. Я пришла по приглашению, а не полюбоваться местными красотами.

— Вас пригласили на торжество в связи с вашей профессиональной деятельностью, в качестве фотографа?

— В качестве фотографа я прихожу на мероприятия в удобной для работы форме одежды и, уж точно, не на шпильках и не в вечернем платье. — Пояснила, свой не изменившийся со вчерашнего вечера наряд подразумевая.

— То есть вы были среди приглашённых гостей. — Понятливо кивнул следователь, правда, отчётливо дал понять, что в его голове созрел очередной вопрос. — В таком случае, как вы объясните тот факт, что в списке приглашённых ваше имя не значится?

Тут же перед носом Ани оказался лист формата А4, являющийся отсканированной копией оригинального документа. Аня сориентировалась мгновенно.

— Обратите внимание, Дмитрий Васильевич, на то, что на каждом из пригласительных билетов значится только одна фамилия, а вот здесь, — произвольно ткнула пальцем в одну из строк, — здесь указано, на какое количество людей рассчитан один пригласительный. На фамилию Зайцев, к примеру, забронировано сразу четыре места. А вот пригласительный на имя Павла Александровича Крайнова. Как видите, места всего два и одно из них предназначено для меня.

— Значит, вы были приглашены на торжество в качестве спутницы Крайнова. А не тот ли это Крайнов, который…

— Разумеется, тот самый. — Аня незамедлительно выдавила из себя неприязненную улыбку, к которой следователь остался безучастным.

— А в каких отношениях вы состоите с Павлом Крайновым?

— Это имеет какое-то отношение к делу?

— Самое непосредственное.

— В таком случае можете записать, что я состою с ним в близких отношениях. А можете написать, что в очень близких: он мой жених.

— Давно?

— Что давно? — Раздражённо фыркнула, а следователь подленько усмехнулся.

— Давно ли он ваш жених?

— Что вы хотите этим сказать?

— Именно то, что вы так усердно скрываете. Давайте разграничивать понятия: всё же жених, и вы заручились его предложением или же попросту сожительствуете?

На вполне красноречивое молчание следователь понятливо кивнул.

— В народе говорят так: не сделал предложение в первый год знакомства, значит, и не собирается делать. — Паскудно улыбнулся. — Так я пишу, сожительствовали?

— Мы проживали по разным адресам. — Получил резкий ответ и улыбнулся шире. В протоколе Аня чётко увидела выведенное быстрым почерком «дружеские отношения».

— Вы были лично знакомы с Давыдовым Олегом Николаевичем?

— Я была ему представлена Павлом Крайновым полгода назад в качестве невесты.

— В каких отношениях с Давыдовым состояли?

— Я достаточно близко общалась с его нынешней женой.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Просто вас не устроил мой ответ. Кажется, всё доступно пояснила: познакомили нас полгода назад, но общалась я исключительно с его невестой. Олег Николаевич имеет весьма узкий интересы, которые с моими не пересекаются.

— Какое вы имеете представление об интересах Давыдова?

— Я имею представление о своих интересах, которые, повторюсь, с его интересами не пересекались.

— В каких отношениях были Давыдов с Крайновым?

— Не знаю. У них спросите. — Ядовито процедила сквозь зубы, точно зная, что следователь Филатов едва ли имел подобную возможность.

— Я спрашиваю у вас.

— В моём присутствии они чаще обсуждали бизнес.

— Их связывали деловые интересы?

— Возможно. — Ответила с сомнением. — А, возможно, и нет. В первую очередь Павел был адвокатом. Давыдов вполне мог быть его клиентом.

— Вы сказали «обсуждали чаще всего». Что они обсуждали вне разговоров о бизнесе?

— Это был оборот речи.

— И всё же я попрошу вас пояснить. Что Крайнов и Давыдов обсуждали кроме деловых вопросов?

— Не знаю… Цены на нефть, женщин, сексуальные предпочтения…

— Да? И какие же у них сексуальные предпочтения? — С наглой ухмылкой следователь переложил написанное следующим по очереди чистым листом бумаги.

— Таких, как вы, обычно имеют сзади. — Получил в ответ и на мгновение замер. Кулак только сжал покрепче.

Аня увидела в зеркальном отражении странный отблеск, который улавливала боковым зрением уже не в первый раз, но до этого могла сослаться на игру света, меняющуюся при смене её собственного положения тела. Сейчас же с уверенностью готова заявить, что миниатюрная светодиодная лампочка, расположенная под самым потолком не что иное, как способ контролировать вопросы следователя.

— Вам нравится пререкаться? — Явно сдерживая эмоции, прорычал мужчина?

— Вы когда-нибудь встречались с Крайновым в зале суда? — Издевательски хмыкнула Аня в ответ.

— Вопросы здесь задаю я.

— Согласитесь, он мастерски работает языком. — Похабно облизнулась.

— Потрудитесь отвечать на мои вопросы!

— Вам нравится быть нижним? Паша прирождённый доминант. Придётся подстроиться.

— Заткнись!

— А я и так уже всё сказала. — Удовлетворённо улыбнулась, отмечая, как лампочка под потолком за её спиной едва ли не «морзянку» отбивает. — От вашего жужжания невозможно разболелась голова. — Закатила глаза, изображая недалёкую. — Не будете ли вы столь любезны…

— Дежурный! — Поддержал давно усилившуюся пульсацию в висках громогласный мужской бас и дверь со стороны коридора открылась, являя обозрению всё того же бесцеремонного конвоира.

Оставшись в допросной, следователь не спешил делать умозаключения, записывать мысли и догадки. В некой растерянности он глянул на ту же зеркальную стену, которой всё это время любовалась задержанная. Не сдержал досадного вздоха и несколько комично развёл руками. Тут же из комнаты выскочил и открыл соседнюю дверь, найдя там начальника Следственного Комитета столицы в неизменной позе. Точно так же он сидел несколько минут назад, внимательно разглядывая Ковалёву через стекло. Склонённая набок голова, выдающая немалый интерес, пристальный, улавливающий малейшие изменения взгляд, жёсткая ухмылка на губах. Сейчас Ковалёвой уже не было, а он всё смотрит на то место: на тот стул, где она сидела. Смотрит и молчит. Выдержав неприличную по продолжительности паузу, мужчина всё же удостоил следователя Генеральной Прокуратуры внимания.

— Или она ничего не помнит, или в принципе не понимает, что происходит. И это её желание вызвать Павла Александровича…

— Ты так и не ответил на её вопрос: встречался с Крайновым в суде? — Перебил мужчина с вполне понятным намёком.

— Я… — Замялся тот и глянул с непониманием.

— Просто интересно. — Заверил москвич, будто удивляясь нежеланию отвечать.

— По поводу Ковалёвой, вам не кажется… — В ответ на внимательный взгляд начальника Следственного Комитета задержал дыхание, но всё же решился продолжить. — Вам не кажется, что это действительно удачная инсценировка и не более того?

— Экспертиза готова? — Вместо ответа на вопрос москвич припёр Филатова к стенке интонацией.

— Нет.

— Я не вижу на своём столе акты допроса свидетелей. Что там с камерами видеонаблюдения? Что-нибудь удалось восстановить? — Перечисление, произведённое бесстрастной интонацией, не оставила Филатова равнодушным, но и возразить было нечего. — Это всё то, что ты должен был предоставить, а вовсе не свои нелепые домыслы.

— Но…

— Она врёт! — Привстал москвич из-за стола, опираясь на его поверхность костяшками кулаков. — Она врёт. — Повторил угрожающим шёпотом. — Я это знаю, ты это знаешь и она это знает. Коли её, Филатов.

— Но если…

— Тогда тебе нечего делать в органах. — Москвич вернулся в исходное положение и с остервенелым удовольствием уставился в ту же точку, что и минуту назад.

Оказавшись в камере, на нары Аня рухнула без сил, пытаясь с охватившей дрожью справиться. Руками лицо закрыла, но тут же опомнилась: на пальцы уставилась, теперь уже отчётливо понимая, что за странная мазь въелась в кожный рисунок. От страха и паники в какой-то момент замерла, будто в ступор впала, неотрывно глядя на сжавшиеся кулаки. Неосторожно губы ими подпёрла, причиняя ощутимую боль.

— Почему же ты не едешь?.. — Тихо простонала и тут же к умывальнику бросилась, пытаясь грязь оттереть, от её следов избавиться и забыть всё как страшный сон.

Мыла, тёрла руки ледяной водой, пока не поняла, что от холода зубы сводит, а раскрасневшиеся, распухшие пальцы отзываются на прикосновение чётким покалыванием.

Опустилась на корточки. Прямо там, у поржавевшей трубы, у растекающейся из той же трубы лужицы, взвыла в голос от страха и непонимания. Пытаясь согреться, растирала озябшие голые плечи, шею, колени. Выла и растирала. Ближе к вечеру притихла. Тусклое окно уже совсем не пропускало редкие солнечные лучи, лампочка под потолком залила пространство камеры жёлтым светом, подчёркивая убогое убранство и даже самые мелкие дефекты.

Вдруг вспомнилось, с чего всё началось, как развивалось. Как весело и беззаботно летела жизнь, забывая останавливаться на светофорах и не обращая внимания на обходные пути. Пёрла, как танк, по центральному проспекту, улыбаясь завистливым взглядам, общественному мнению, показывая язык чужим неодобрительным домыслам.

***

— Девушку не красит упрямство. — Который раз наставническим тоном повторял мужчина, заставляя нахально улыбаться. — Ты должна научиться уступать. Научиться быть более гибкой, а не козырять бараньим упрямством.

— Должна, должна… Должна! — Обезьянничала, не обращая внимания на строгий взгляд. Обняла мужчину за шею и поцеловала в щёку, ничуть не смущаясь свирепого рыка.

— Всё равно ведь своего добьёшься, так зачем же заставлять окружающих капитулировать с задранным вверх белым флагом?

— Если я сделаю вид, что ты вовсе не капитулировал, а принял вполне логичное решение, кому-то станет легче? — Наигранно удивилась, театрально приоткрыв губы.

— Ты ещё не видела жизни и не поняла, что все врут. Все и всегда. А если не врут, то хитрят, выгибаются, обходя правду, не договаривают до конца, хотя все эти понятия, по сути своей, одно и то же. Хитрят, зная, что стоящий напротив тоже хитрит.

— Мне такая жизнь не нравится. — Игриво покачала головой, не желая ослаблять хватку. — Я честной буду.

— Будешь. — Согласно кивнул и вслух усмехнулся. — Пока тебя носом в твою честность не ткнут. Ткнут раз, другой, на третий поумнеешь. — Прищурился, глядя в простор, раскрывающийся из панорамного окна его дома. Напряжённо выдохнул, пытаясь от её рук на шее избавиться, а не вышло ничего. Вместе на постели оказались. Она смеялась, всё ещё не понимая, как плохо эта её затея закончится. — Всё, пусти, мне идти нужно. — Проговорил без особого желания двинуться с места, чем Аня обычно и пользовалась.

— Я так и не увидела белого флага. — Смеясь, головой покачала.

— Значит, осадное положение не дало своих плодов. — Сделал за неё вывод и показательно развёл руками.

— Что же мне делать дальше?

— Попробуй последовать моему совету.

— Отступить? Никогда! — Гордо задрала подбородок и оплела ногами его поясницу.

Её смех быстро сошёл на нет и ноги пришлось расцепить. Руки, впрочем, тоже. Шутка должна иметь свои границы, даже если таковой не является. Понятно, что он позволял больше, чем мог, чем должен был. И сам понимал это. Так и сейчас, промолчал, хотя мог одним словом на место её поставить. Впрочем, обычно обходились без слов: взгляда хватало.

— Я приеду завтра. — Проговорил примирительно, но стена непонимания ушла далеко за пределы работы над фундаментом. На этот раз усмехнулся холодно и обидно. — Я не хочу наблюдать твои капризы.

— Значит, ты их больше не увидишь! — Обиженно проворчала Аня, кусая губы, а он пространственно кивнул и ушёл. Всегда уходил первым. Это казалось правильным. Потом только оба поймут, что правильным было не приходить вовсе.

Когда-то давно, за неимением лучшей литературы пришлось прочесть историю любви молоденькой девочкой к вполне состоявшемуся мужчине. На тот момент мозг никак не мог выдать простейшую ассоциацию: что может привлекать взрослого мужика в ребёнке, в, по сути, девочке. Пятнадцать лет — это ведь так мало. Сейчас понял, что в пятнадцать далеко не все продолжают оставаться детьми. Нет, конечно, большая доля наивности, доверчивости остаётся, но мысли о запретном, молодое развитое тело, завершающими штрихами укладываются в восприятии действительности. И он хотел её до ломоты, до поглощающей темноты перед глазами. Хотел, а всё продолжал себя же по рукам бить, не позволяя выйти за точку невозврата. Стоит признать, что каждый раз делать это становилось всё сложнее. Желание отказать кажется призрачным, практически невидимым, будто и нет его вовсе. И она видит это. Видит и идёт напролом.

***

— Держи! — От невесёлых мыслей отвлёк дежурный. Сразу после слов, не позволяя сориентироваться, швырнул в лицо одеяло и подушку, сбивая с насиженного места.

Укутавшись, согревшись, вдруг подумалось, что всё началось не тогда. Нет, там тоже дел наворотила. Неосознанно, не понимала, что творит. А потом был ход. Обдуманный, стратегический. С верным расчётом и предусмотренными лазейками. Надёжный вклад в долгую и счастливую жизнь.