Посевная

Юлия Саймоназари, 2023

На Юрия наложили порчу. Обратившись к ведьме, он получил двойника своей же собственной головы, которую нужно окропить кровью недоброжелателя. Убив всех подозреваемых, герой ничего не добился и в результате попадает в кабалу к ведьме. Только лучше ли такая жизнь смерти? Ответ не заставит себя ждать и расплата за принятое решение будет страшной.

Тёплый свет торшера плавно растекался по комнате. Синявский сидел в полумраке и смотрел на большую потёртую коробку из-под кухонного комбайна, что стояла перед ним на журнальном столике. Он выглядел расслабленным и умиротворённым, но за внешним спокойствием скрывалось сильное волнение.

— Чего в темноте сидишь? — В комнату вошла Белова — бывшая одноклассница Синявского. Она сушила полотенцем рыжую копну волос и между делом потянулась к выключателю.

— Не включай! Иди ко мне, Катюш. — Он похлопал рукой по дивану.

Белова подошла к нему и кивнула на коробку.

— Что это?

— Подарок тебе.

— Кухонный комбайн? — скривилась Катя. — Я думала, заслуживаю большего.

— Открой. — Синявский схватил её за полу махрового халата и притянул к себе.

Белова присела к нему на колени, открыла коробку и оцепенела от ужаса.

Из-под густых бровей на неё таращились блёклые глаза. Ноздри широкого носа раздувались, точно рыбьи жабры. Полные губы облизывал длинный язык. По раздвоенному подбородку текли слюни. Лицо было перепачкано буро-коричневой грязью. Живая голова Юры Синявского в цветочном горшке отличалась от оригинала только клочковатой бородой и причёской — небрежно остриженные тёмные волосы слиплись от запёкшейся крови и топорщились во все стороны, точно оборонительные колья.

Голова в горшке клацнула зубами. Белова вздрогнула, резко вдохнула, но не успела закричать. Юра зажал ей рот, выхватил из-за спины припасённый нож и дрожащей рукой перерезал Кате горло. Застрявший в гортани Беловой крик высвободился булькающими хрипами. Горячая кровь хлынула пульсирующим потоком. Крепко удерживая сипящую Катю, Синявский наклонил её над горшком. Голова омылась красными струями, раскрыла широко рот и начала жадно хлебать.

— Господи, надеюсь, это ты, — прошептал Юра.

***

Вернувшись домой поздно вечером, Синявский спрятал коробку от кухонного комбайна в дальнем углу шкафа-купе, что стоял в гостиной. Прошёл в спальню и включил свет — сотни глаз уставились на Юру. Большие, маленькие, мужские, женские, выразительные, блёклые, пустые, лучезарные, смеющиеся, грустные, тупые, умные — глаза очень разных людей, из разных миров и поколений. Все стены небольшой комнаты были обклеены чёрно-белыми фотографиями, и под каждой висел цветной стикер с пометками.

Юра подошёл к письменному столу, взял красный маркер, перечеркнул фото улыбающейся Беловой, сорвал розовую бумажку и пробежался по убористым строчкам:

«Катя Белова — одноклассница.

— Недолюбливал. Бесили веснушки.

— Близко не общались.

— Конфликты: Не помню.

— Мотив: Не ответил на флирт Беловой на встрече выпускников (замутил с её подругой Алёной)?».

Он скомкал стикер, окинул взглядом стену с лицами знакомых, коллег и приятелей и остановился на одной из шести фотографий, перечёркнутых красным крестом. Юра хорошо помнил тот день, когда впервые перерезал человеку горло. И до сих пор не мог себе объяснить, как это случилось, ведь он не собирался никого убивать.

Синявский долго выпытывал у Вани Гвоздкова, с которым лет десять назад стажировался в инженерной компании, не затаил ли Гвоздков на него злобу, когда узнал, что место младшего проектировщика досталось Юре. Ведь до Синявского доходили разговоры, что Ваня был в ярости и наговорил много гадостей о нём. Гвоздков не понимающе смотрел на Юру, неужели он нашёл его, чтобы спросить о том, что было десять лет назад. Ваня улыбнулся и сказал, что дело прошлое, было и было, он уже давно забыл об этом. Но Синявский не поверил, он ударил Гвоздков в челюсть, схватил за волосы, перерезал Ване горло и полил его кровью свою голову в горшке. Голова напилась, довольно зажмурилась, но не лопнула — порча не снялась. Синявский впал в отчаяние: он убил невинного!

Юра клятвенно пообещал себе, что больше никого не убьёт, и будь, что будет. Вскоре он вспомнил о своём бывшем тренере по борьбе Геннадии Александровиче Серове, который мечтал сделать из Синявского чемпиона мира, и очень злился, когда Юра бросил секцию ради учёбы. Он встретился с Геннадием Александровичем, чтобы только поговорить. Оказалось, спустя шестнадцать лет тренер был всё ещё зол на бывшего ученика. Он кричал на Юру, обвинял в предательстве, но наложение порчи отрицал. Да и кто бы в таком сознался, думал Синявский, когда поливал голову в горшке кровью Серова.

После третьего убийства Синявский с ужасом всё про себя понял: он продолжит искать недруга, пока голова не лопнет. И даже испепеляющее чувство вины за смерти невинных не остановит его. Он должен найти, он хочет найти того, кто втянул его в это дерьмо, иначе всё напрасно. Да и, вообще, разве Юра всё это начал? Он просто хотел нормальной жизни: создать семью, работать, купить дом, путешествовать. Но кто-то перечеркнул все его планы. А что он сделал? В чём провинился? Спрашивал себя Синявский, вспоминая всю свою тридцатичетырёхлетнюю жизнь. Но не находил ответа.

Юра сел на кровать, откинулся назад и тяжело выдохнул:

— Кто же ты?

***

После кровавых вылазок с головой в горшке сон Синявского превращался в пытку. Реалистичный кошмар, точно зацикленный, повторялся по несколько раз за ночь. Юра снова и снова перерезал жертве горло, ощущал горячую кровь на руках, слышал булькающие хрипы и с отвращением смотрел, как голова в горшке, получив питательную влагу, довольно скалится… Синявский стонал, метался по кровати и вскакивал в холодном поту, но облегчения — это всего лишь плохой сон — не наступало. Он в деталях помнил подробности минувшего вечера, и от фантомного запаха крови чесались ноздри.

Синявский встал с кровати, сунул ноги в тапочки и пошаркал на кухню за водой.

Проходя через гостиную, Юра услышал тяжёлые хрипы. Он остановился и стал напряжённо всматриваться в темноту, едва разбавленную светом уличных фонарей. По спине пробежал холодок, сердце забилось чаще. Страх, как огромный лоснящийся питон, медленно сдавливал грудную клетку. Неужели она снова пришла? Но у него ещё есть время! Ещё рано!

Синявский подлетел к выключателю, хлопнул по нему ладонью и зажмурился от яркого света, вспыхнувшего под потолком. В комнате никого не было. Хрипы доносились из шкафа-купе. Юра открыл дверцу, подтащил к себе коробку от комбайна, достал из неё горшок и скривился. От головы исходил запашок тухлого мяса, перепачканное запёкшейся кровью лицо сморщилось.

— Я же полил! — занервничал Синявский.

Голова хрипела.

— Какого чёрта?! Чего тебе ещё надо?!

Не дожидаясь рассвета, Юра оделся, сунул горшок в коробку и вышел с ней из дома.

***

Душная ночь пахла дождём. По пустынным улицам изредка проезжали машины, разрывали гудящими моторами застывшую тишину.

Синявский стремительно миновал два квартала и свернул в неприметный тёмный двор старых двухэтажек.

— Твою мать! — Сердце Юры ухнуло вниз. Он споткнулся о колдобину в дырявом асфальте и чуть не выронил коробку.

Замедлив шаг, Синявский подошёл к подъезду с мерцающей лампочкой, распахнул помятую железную дверь и нырнул в плохо освещённый подъезд, провонявший мышиными фекалиями. Он взбежал по деревянной лестнице на второй этаж и настойчиво постучал в крайнюю дверь.

— Аня! Это Юра! Открой!

В глубине квартиры послышался протяжный скрип металла.

— Кто? — спросил напуганный голос.

— Юра! Синявский!

— Юра?! Что-то случилось? Почему не позвонил?

— Да звонил! У тебя телефон выключен. Опять забыла зарядить?

Дверь приоткрылась, Юра дёрнул её на себя и вошёл в квартиру. Его окутали запахи бергамота и пачули. Аня любила эти масла, втирала их в кожу, наносила на волосы и наливала в аромалампу.

В слабом свете старомодного бра от порога медленно отъехала инвалидная коляска, в ней сидела хрупкая женщина лет сорока.

— Да что стряслось?! — Аня потуже запахнула атласный халат, отороченный рюшами, зевнула, приподняла на носу очки в оправе «кошачий глаз» и потёрла сонные большие глаза.

Синявский прошёл на кухню, включил свет. Аня в скрипучей коляске проследовала за ним.

Юра достал из коробки голову и поставил на кухонный стол.

— Почему она хрипит и воняет? Я ведь полил.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Аня, осматривая голову в горшке.

— Как обычно.

— Ненадолго. Она гниёт. Теперь тебя спасёт только кровь пожелателя.

— Я всё ещё не знаю кто это! — Синявский рухнул на табурет и обхватил голову руками.

— Тогда вернись к ней. Попробуй договориться об отсрочке… если она, конечно, позволит. Другого выхода нет.

Пока Аня в очередной раз рассказывала про могущество Ведары (в миру Антонина Матвеевна Чурова, основательница древнего ведьмовского рода Крешвинь) Юра вспоминал сентябрь прошлого года, когда его привычная жизнь пошла под откос…

…поздним вечером он сидел дома над чертежами системы водоснабжения и увлечённый расчётами не сразу заметил в тугой тишине посторонние звуки, похожие на шорох лезвия, будто два ножа затачивают друг об друга. Юра огляделся и, не веря своим глазам, окостенел от ужаса. В углу спальни высилось изломанное нечто, отдалённо схожее с гигантской мухоловкой длиной в полтора человеческих роста. Тварь стояла на задних ногах, будто показывала себя во всей красе. Из смолянисто-чёрного узкого тела, подобно раскрытому капкану, в несколько рядов торчали кривые рёбра. На шипастой шее покачивалась большая голова, она напоминала перекошенную звезду с обломанными лучами, из которых тянулись тонкие жгутики, они переплетались между собой и ощупывали воздух. По всей длине тела, от головы до плоского рачьего хвоста, размещались десятки пар коротких и длинных ног, что сгибались под разными углами и тёрлись друг об друга, отчего комната наполнялась тихим шорохом.

Обездвиженный ужасом Синявский долгие минуты смотрел на тварь. Она в ответ глядела на него жёлтыми пузырьками глаз и не пыталась напасть. Юра медленно встал со стула. Тварь не сдвинулась с места. Он осторожно шагнул к двери. Она по-прежнему стояла в углу. Синявский выскочил из комнаты.

В прихожей, в спешке открывая дрожащими руками входную дверь, Юра обернулся. Смоляная тварь бойко перебирала ногами по потолку гостиной. Синявский выпрыгнул из квартиры, сбежал по лестнице и вылетел из подъезда в ночную прохладу.

Он мчался по улицам куда глаза глядят. Тварь не отставала. Редкие прохожие с любопытством смотрели на ошалевшего Юру и шарахались от него, когда он подбегал с криками: «Вы видите?! Видите?!». Очень скоро он убедился: никто не видит, кроме него. Выбившись из сил, Синявский рухнул на скамейку в парке. Тварь остановилась неподалёку под фонарём. Юра тяжело дышал и смотрел на жгутики, что роились над головой с россыпью жёлтых глаз, бликующих в электрическом свете. Синявского охватила ярость, он вскочил и пошёл на тварь с кулаками. К его удивлению, она начала отступать, и тут он понял: гадина держится от него на расстоянии и не подходит ближе, чем на десять шагов. Юра поднял камень и кинул в гигантское звездоголовое существо; снаряд пролетел сквозь раскрытую грудину и упал в траву. Теперь Синявский был уверен — изломанная многоногая тварь плод его разума.

Юра вернулся на скамейку, идти домой он не хотел. От мысли, что он останется наедине с монстром в четырёх стенах, становилось не по себе. Синявский пытался понять, что происходит? Неужели он и правда сошёл с ума? Когда это произошло? И впервые за много лет он всерьёз задумался о своём одиночестве. Ему не к кому пойти, некому рассказать о своих бедах, не у кого просить помощи. У него никого не было, кроме родной тёти Саши, которая вырастила его одна, но осталось ему чужой. Их ничего не связывало, только кровные узы. С раннего детства Юра жил, словно сам по себе, и сильно завидовал детям, которых обнимали и целовали родители. Он ни в чём так не нуждался, как в материнской ласке. Но мизантроп-одиночка тётя Саша была холодна, как мраморная статуя. Маленький Юра изо всех сил старался пробудить в ней любовь, редкий раз даже осмеливался обнять или робко поцеловать её, но тётя Саша тут же отстранялась, требуя прекратить щенячьи нежности. С годами Юра привык, очерствел, и всякое проявление искренних чувств стало настораживать его, хотя ему по-прежнему очень хотелось найти человека, в объятьях которого сердце бы трепетало от любви и нежности.

Синявский задремал. Когда он открыл глаза на улице уже рассвело, а тварь с распахнутой продолговатой грудиной подобралась к нему на пару шагов ближе. Юра встал со скамейки и с опущенной головой побрёл в городскую психиатрическую больницу.

На пешеходном переходе он остановился и бездумно вперился в красного человечка на светофоре. Через секунду Синявский подпрыгнул и закричал, индевея от ужаса. К его руке что-то прикоснулось. Он посмотрел вниз, на щеках вспыхнул румянец — перед ним в инвалидном кресле сидела миловидная хрупкая женщина. Её звали Аня Нечаева, она была одной из дочерей рода Крешвинь, отлучённой от ведьмовской семьи за нарушение обетов. Далёкому от мистики, колдовства и тёмных сил Юре рассказ Ани казался бредом сумасшедшего. Но она тоже видела многоногую тварь, описала Синявскому её в деталях, и от безысходности он доверился бывшей ведьме, лишённой сил. От Ани Юра узнал, что не сошёл с ума, а за ним по пятам ходит одна из ипостасей её матери Ведары. С каждым днём она будет подбираться всё ближе и ближе, и как только дотянется до него…

Конец ознакомительного фрагмента.