За тобой

Юлия Резник, 2022

С переездом всегда связано множество волнующих событий. Но всё равно Давид никак не ожидал, что влюбится в свою соседку и прикипит душой к её сыну, почему-то так похожему на него. Не ожидал он и того, что у Бэллы окажется столько тайн. Которые поставят под угрозу их столь не вовремя проснувшиеся чувства…

Глава 5

Давид был ужасно недоволен собой. Нет, не так: он был взбешён. Напряжён до того состояния, что вокруг его стремительно движущейся фигуры вихрями закручивались воздух и строительная пыль, которая никак не желала выводиться после недавнего ремонта. Он ходил и ходил, не находя себе места. Садился за стол. Вскакивал. Ненадолго замирал у окна и даже пытался смыть с себя то, что произошло, как будто оно на нём липкой плёнкой осело. Не помогло и это. А его бесконечные метания привели лишь к тому, что травмированное бедро стало сильнее ныть. Боль была настолько изматывающей, что ещё немного — и он бы сам скрючился над унитазом, выблёвывая кишки. Чтобы этого не допустить, Давид достал аптечку, ампулы с обезболивающим, шприц… Пусть он уже не доверял своим рукам настолько, чтобы взяться за скальпель, но поставить укол ему все ещё было по силам. Не промахнётся же он мимо собственной задницы! Да только в последний момент Давид передумал. Сгрёб рассыпанное по столу добро обратно в аптечку, отшвырнул ту от себя и, понимая, что окончательно утрачивает над собой контроль, шумно втянул носом воздух.

Чёрте что! Как он так облажался? Он! Ладно бы кто-то другой, тупой, ничего не понимающий. Но не он… Непростительно. Хоть бери теперь и на покой уходи. А что? Может, это и выход. Да только кто ж его отпустит?

А если прийти и сказать: «Всё, ребята, потерял на старости лет нюх» — кто поверит?

Давид опёрся ладонями на подоконник. Свесил голову и зажмурился, пережидая очередной болезненный спазм. Боль высекала искры из глаз, добавляя спецэффектов застывшей на обратной стороне век картинке.

— Дыши!

— Я дышу.

— Нет. Пока ты боишься. Давай… Вдох, выдох.

Он же сразу считал её страх. Тем необъяснимее то, что он сделал дальше!

— Молодец. Хорошая девочка. Ты на всех мужиков так реагируешь, или только мне повезло?

— Что? Бред какой. Придумали тоже!

— Проверим?

— Ничего я не собираюсь проверять! Нашёлся мне испыта…

Нахрена? Нахрена ему это было надо? Проверил? Да. Дальше что? С ней, с собой. В принципе… С этим грёбаным стояком!

Она же боялась. Бо-я-лась. И явно не хотела. А он поцеловал. Всего лишь поцеловал. Всего лишь?! Её вырвало. От салата, ага… Как бы не так. Он, конечно, повёл себя как полный кретин, но всё-таки, объективности ради, дураком Давид не был. И всё он понимал. Точней, понял. Точней… А, к дьяволу! Неважно. Вопрос в другом — что теперь делать? Пойти к ней? Извиниться? А что это изменит, даже если представить, что его впустят? Давид мог поклясться, что ничего. Она опять на него посмотрит тем самым слегка удивлённым взглядом и сделает вид, что вообще не понимает, к чему он клонит. И что всё нормально. Так, как и должно. Точно так же, как она сделала, когда её вырвало.

— Это из‑за меня?

— Что именно?

— Тебя вывернуло…

— Нет. Из‑за салата.

— Что?

— Я сегодня завтракала в кафе. Наверное, салат был несвежим.

А может, ему поверить? Ну да… Взять и обмануться. Насколько же будет проще!

Докатился… И главное ведь, не понятно, с чего его настолько пробрало. Ещё пару дней назад он даже при желании не смог бы представить, что так его на ком-то заклинит.

Та-а-ак. Стоп. Его, выходит, заклинило? Всё? Тушите свет? Или ещё как-то можно пересобраться и не наделать глупостей? Ведь что может быть глупее отношений с проблемной женщиной? А впрочем, о каких отношениях речь? Нет, всё же с ним произошло какое-то стремительное отупение. Что, если так подкрался маразм? Это на первый взгляд для маразма вроде бы рано. А практика показывает, что многие болячки молодеют. Добавь к этому его довольно стрессовый образ жизни, и — вуаля.

Прерывая мысли Давида, кто-то позвонил в домофон. Гости в его доме появлялись нечасто, так что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, откуда идёт звук. Чуть припадая на одну ногу, он дошёл до двери. Ткнул пальцем в специальную сенсорную панель, выводя на экран изображение.

— Люба?

— Давид! Я уж думала, зря приехала, но до тебя ж не дозвониться! Открывай.

— Шестой этаж.

— Да знаю я, — отмахнулась его бывшая. Ну да, от конторских, тем более от неё, адрес было не скрыть. А учитывая, что с ним пытались связаться… Хм. В общем, немудрено, что она примчалась.

— Ну привет.

— Привет! — как всегда энергичная, Люба коротко его приобняла и по-хозяйски чмокнула в щёку. Они давно не виделись, за это время она как будто бы похудела, подстриглась и, кажется, всё ж начала потихоньку сдавать… А может, просто устала. В их возрасте стоит чуть недоспать — и всё, результат налицо.

— А это что? — Давид не сразу обратил внимание на пакет, который с собой принесла гостья.

— Подарок.

— Я пропустил какой-то праздник?

— Ага. Новоселье. Мог бы и позвать по старой дружбе. Хвастайся!

Чудно. Выходит, Любка пришла посмотреть на его холостяцкую берлогу? Любопытство заело? Или что?

— Ну, неплохо, слушай! И твой диван здорово вписался.

Диван — это, пожалуй, единственная вещь, доставшаяся ему при разводе. Не то чтобы Давид претендовал на что-то другое, нет. Он уходил, как истинный джентльмен. В чём был, что называется. Оставив нажитое добро жене и детям, и, кажется, ни о чём не жалел. А теперь вот почему-то вспомнил. И мелькнула гаденькая мысль, что по сути ведь это Любка захотела развода. А платить за него пришлось почему-то ему.

— Кофе будешь? Или сразу чего покрепче?

— Нет. Я за день столько нахлебалась, что теперь тахикардия.

— Это ты зря. Себя надо беречь.

Давид полагал, что Любка как всегда беспечно взмахнет рукой, а она как-то так затаилась, о чем-то своем думая. И кивнула:

— Да. Ты прав. Очень надо. Все слишком шатко.

— Ты о чём-то конкретном сейчас?

— Что?

— У тебя какие-то проблемы?

— Да нет. Может, у тебя сок есть?

Она любила яблочный. Такой, знаете, с мякотью, банки с которым украшали пустые полки в советских магазинах. Они могли развестись, прожив вместе полжизни, могли месяцами потом не общаться (не из‑за обиды, нет, её между ними не было, а из‑за чудовищной нехватки времени), но то, что они узнали друг о друге за эти годы, было не вытравить из головы. Оно там намертво въелось.

— Нет. Я ж его не пью, а гостей, ты прости, я не ждал.

— Я пыталась тебя предупредить. Только кое-кто не брал трубку.

— Замотался. Так что всё-таки случилось?

— Нет, ну вы только на него посмотрите? Мне что, нужен какой-то повод, чтобы к тебе прийти?

— Обычно — да, — улыбнулся Давид, протягивая бывшей жене высокий стакан. — В прошлый раз, кажется, Ритка чуть не завалила сессию. А до этого мы встречались, чтобы перемыть кости Лилькиному жениху.

— Они, кстати, расстались.

— Вот как?

— А Лилька тебе, что, не говорила?

Давид нахмурился. Развел руками.

— Попыталась.

— А, так до тебя даже твоя любимица не дозвонилась?

— О, да брось. Нет у меня никаких любимиц.

— Это ты Ритке расскажи.

Ну ладно. Может быть, он соврал… И нет, он не любил старшую дочь сильнее, скорее тут дело было в том, что она ему была ближе. По темпераменту, по характеру, по взгляду на жизнь. И от того, что между ними с Лилькой было это безмолвное взаимопонимание, младшей Рите казалось, что он её любит меньше. Давид приложил массу усилий, чтобы она изменила своё мнение. Усилий, которые, в конечном счёте, не дали никакого ожидаемого результата. За исключением того, что Лилька выросла ужасно избалованной и убеждённой в том, что все ей что-то должны.

Давид поморщился, как будто ему без этого не было тошно. Ну что за день?

— Люб, давай ближе к делу.

— Какой же ты зануда.

— Не спорю. Что-нибудь ещё?

— С ногой что? — поняла, наконец, причину его отвратительного настроения Люба.

— Ничего. Натрудил.

— Давай укол поставлю.

— Я и сам не без рук. Говори, с чем пришла, и уматывай, — беззлобно заметил Гройсман.

— Это терпит… Но, если уж ты так хочешь знать, мне на экспертизу спустили твой проект.

— Который из?

На самом деле прямо сейчас Давид не мог думать ни о чём, кроме боли, но Люба была здесь, и ему нужно было хоть как-то поддерживать разговор.

— О суррогатной секс-терапии для наших ребят. Ты правда считаешь, что это им нужно?

— Если они пострадали на работе, получили увечье или инвалидность, мешающую вести нормальную жизнь, почему нет?

— Это же… Это же банальная проституция!

Для такой образованной женщины в некоторых моментах его бывшая жёнушка оставалась ужасно тёмной.

— Ты путаешь грешное с праведным. Перед суррогатным партнёром ставится вполне конкретная цель.

— Какая же?

— Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?

— Полагаю, ничего хорошего.

— Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.

— А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?

Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!

— Попытаться стоит. Вдруг одобрят.

— У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.

— Ну, раз так — заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?

— Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?

— Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?

— Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…

— Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.

— Но твои шрамы…

— Шрамы украшают мужчину.

— Или добавляют комплексов.

— Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, — Гройсман натянуто улыбнулся.

— Не спрашивай, может, это мне нужно было…

— Что?

— Избавиться от чувства вины.

— Ты себя в чём-то винила?

— Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…

Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.

— Всё нормально, Люб. Я о той истории и не вспоминаю.

— Правда?

— Ага. И мои шрамы никоим образом не влияют на мою личную жизнь.

— А она у тебя есть?

Он даже рот открыл, так Любка удивила его своим вопросом. А потом в дверь постучали, избавляя его от необходимости отвечать. Стук был настойчивым. Так обычно тарабанили, если что-то случилось. Давид распахнул дверь и отшатнулся, потому что прямо на него шла испуганная соседка с сыном на руках.

— У него температура. Очень высокая. Уже сорок один. И вот, послушай…

Все краски сошли с её лица, и лишь в глазах — он почему-то только теперь рассмотрел их цвет — в избытке была лазурь.

— Задыхается?

— Да. Я боюсь, скорая не успеет.

— Очень похоже на ларингит. Дай его сюда.

Бэлла отдала ему сына, но не сразу. На секунду задержала в своих руках и потом буквально от себя оторвала.

— На твоём лекарственном складе часом нет «Будесонида»? — спросил Давид, доставая из ящика небулайзер.

— Я не знаю… не знаю! Не знаю! Господи… Что мне делать?

— Ты дыши. Остальное я сделаю сам.

— Что сделаешь?

— Кольну «Дексаметазон». Это гормональный препарат, но он абсолютно безопасен при единоразовом использовании. У него нет аллергии на лекарства?

— До этих пор не было.

— Вот и славно… — быстро наполнив шприц, Давид оголил мальцу попку и поставил укол. Плакать у того сил не было. — Сейчас станет получше. Ну что ты? — удерживая ребёнка одной рукой и, сам не понимая, что делает, Давид осторожно отвёл упавшие на глаза Бэлле волосы. Он и думать забыл, что они не одни, когда о себе напомнила Люба.