Верная

Юлия Резник, 2022

Я не ждал, что у ворот зоны меня кто-то будет встречать. Тем более дочь человека, благодаря подставе которого я в своё время и загремел на нары. Но вот она здесь. В должности не то моей заместительницы, не то очередной надзирательницы. Так, по крайней мере, думает тот, кто ее прислал. А что же на самом деле?… Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Евгения

Я упоминаю о своей стажировке в офисе Горозии не случайно. Мой отчим в курсе, что я начинала именно там. В конце концов, он сам меня туда и пристроил. Если ему передадут… точнее, когда ему передадут, о чём мы говорили с Сергеем Зурабовичем, отец наверняка задастся вопросом, почему я не упомянула об этом факте в нашем разговоре, когда оно само собой напрашивалось. Так что, да. Всё неспроста. Что ж ты волком на меня смотришь? Я, чёрт его дери, не дурочка. И отдаю отчёт тому, что делаю, что говорю… Я каждый свой шаг, взгляд, каждое своё слово держу под контролем. Неужто тебе непонятно?

— Ах да. У меня же еще ваша карта, — отмираю я и снова ныряю в сумочку.

— Какая карта?

— Зарплатная, — усмехаюсь. — Здесь ваш аванс.

— Лучше бы мои счета разблокировали, — ворчит Горозия, подслеповато щурясь.

— Не всё сразу, Сергей Зурабович. Поверьте, здесь достаточно средств на то, чтобы… эм… как-то обжиться.

Горозия хмыкает. Жестом подзывает официантку и велит ей принести счёт. Платит сам, остановив мой порыв разделить счёт поровну злым взглядом. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

У кафе нас поджидает несколько журналюг. Этого стоило ожидать. Уж больно у нас приметные машинки. Вспышка камеры слепит прежде, чем охранники оттесняют особенно настырных. Я поворачиваюсь к Горозии, злость которого чувствую так, будто она материальна. Внешне же он остается спокойным.

— Возможно, зря мы вышли, — признаю с досадой, когда мы с ним располагаемся в салоне «Мерседеса».

— Что ж теперь — не есть? — цедит он.

Наверное, это дико сложно — зная, что ты ни в чём не виноват, зная, что тебя просто сделали козлом отпущения, терпеть такое. Впрочем, пойми тут, как ему, пробейся через эту стену… Хрен ведь получится.

Остаток дороги проходит, считай, в тишине. Выпитая водка вкупе с дикой усталостью и нечеловеческим напряжением, в котором я живу вот уже несколько месяцев, наливает веки тяжестью. Находясь на грани яви и сна я, тем не менее, очень остро ощущаю его присутствие. Наши руки лежат совсем рядом. Стоит чуть пошевелить пальцами — и я смогу убедиться, так ли груба его кожа, как кажется. Но, конечно же, ничего подобного я не делаю.

Ещё через полчаса Костик сбрасывает скорость и мы останавливается возле дома Горозии. По условиям УДО ему необходимо жить по прописке. Эта квартира — единственное, что ему осталось после судов и развода. И то, насколько я могу судить, часть в ней принадлежит его бывшей жене. По моему распоряжению там к его приезду убрались и забили холодильник продуктами. Даже жаль, что не могу вместе с ним подняться и посмотреть на то, как он отреагирует на свое возвращение домой.

— С вами пойдет Иван Васильевич. Расскажет, что да как, выдаст пароль от Wi-Fi.

— Кто такой Иван Васильевич? — сощуривается Горозия.

— Ваш личный помощник и водитель в одном лице. Все свои просьбы и пожелания вы можете адресовать ему. Он вам с радостью во всём поможет.

Пальцы Горозии ложатся на ручку двери. Но вместо того, чтобы выйти, подхватив злосчастный пакет, он оборачивается ко мне:

— Что, даже девочек организует?

Меня словно током бьёт. Переглядываюсь с Костиком, что пристально на меня смотрит в зеркало заднего вида, и равнодушно, даже с некоторым недоумением веду плечом:

— Почему нет? Если нужно.

Хрен ты меня шокируешь.

Горозия хмыкает и всё же открывает дверь.

— А свой телефончик не оставишь? Вдруг мне в голову придёт какая-то идея по работе?

— Мой телефон, как и телефоны других сотрудников, вбит в память вашего в разделе «коллеги».

Сергей Зурабович, играя желваками, кивает и отходит, двигаясь стремительно, как лев. Одна машина из нашего кортежа остаётся во дворе его дома. Две других, в том числе мой «Мерседес», срываются с места и уносятся прочь.

— Сразу видно — крутой мужик, — комментирует Костик.

— Да? — не выказав никакой заинтересованности в этом разговоре, отворачиваюсь к окну.

— Угу. Все по-нашему: пожрать, выпить, а потом и бабу, — смеётся водитель. — Не мудрено. Без бабы на зоне тяжко.

— А ты в этом большой специалист?

— Ну, в армейке пришлось год помаяться.

Вот уж какую тему мне не хочется развивать.

— Кость, ты возле магазина меня выброси, ага? Я, похоже, опять Нинусе «Киндер» задолжала.

— Вы бы уже ящик купили, Евгения Александровна.

Рассеянно киваю. Может, это и впрямь был бы неплохой выход, принимая во внимание то, что мы с дочерью договорились — за каждое своё позднее возвращение домой я ей покупаю сладость. А учитывая, сколько времени мне приходится торчать на работе… Да, ящик «Киндеров» мог бы стать неплохим подспорьем. Хоть в магазин не придётся бегать, когда от усталости хочется лишь одного — налить себе бокальчик, залезть в ванну и под Шопена полежать с полчасика в обжигающе-горячей воде. После этого все косточки в теле — как холодец, которым я сегодня обедала.

Паркуемся, иду в магазин. Народу немного, но работает всего одна касса и всё равно приходится постоять. А дома меня уже ждут. Стоит мне переступить порог, как навстречу мне из гостиной выбегает Нинусик:

— Ага! Вот она, наша блудница!

— Чего? — я открываю рот. — Ты где такое слово услышала? — Не зная, плакать мне или смеяться, перевожу взгляд на дочкину няню, которая ей осталась в наследство от меня. — Катя?

Та растерянно разводит руками. Мол, я вообще ни при чём. А Ниночка, словно не замечая нашей реакции, подлетает ко мне и, обхватив за ноги, утыкается лбом в бедро.

— А я тебя всё жду и жду! Мне тебе срочно нужно кое-что показать.

Сердце сжимается от нежности. Блаженно жмурюсь и веду по медным волосам дочери пальцами.

— Нинусь, ты маме хоть поесть дай да в себя прийти после работы, — возмущается Катя.

— Но для начала расскажи, почему это я блудница? — замечаю, с облегчением избавляясь от туфель.

— Ну как же? Ты же везде блуждаешь! — прыгая на одной ноге, поясняет моя непоседа. Я откидываю голову и смеюсь:

— Это слово имеет совсем другое значение.

— Да? Как нелогично. И что же оно означает?

Озадаченно морщу лоб. Нине как всегда ловко удаётся припереть меня к стенке.

— Я тебе расскажу, когда ты чуточку подрастёшь, — навожу тумана. — А пока лучше бы тебе избегать этого слова вовсе.

Пресекая вопрос Нинуськи — «а почему?», я достаю из сумочки «Киндер». Так сложилось в нашей семье, что я не слишком балую дочь. И этот подход к воспитанию даёт свой результат — любая мелочь приводит Нинуську в восторг.

— Спасибо! Ну теперь-то ты посмотришь, как я умею? — нетерпеливо интересуется она и делает колесо. С тех пор, как моя дочь освоила этот трюк, колесо она предпочитает любому другому способу передвижения по квартире. Я широко улыбаюсь и плетусь вслед за ней.

— Вскипячу чайник, — ставит меня перед фактом Катя. Я благодарно киваю и опускаюсь на широкий диван, отделяющий гостиную от зоны кухни. Следующие минут пятнадцать Нинуська развлекает меня своими танцами. Она довольно высокая для своего возраста, и может потому, а может, по какой-то другой причине, грациозности в ней примерно столько же, сколько и в новорождённом жеребёнке. Зато её отсутствие компенсирует завидный энтузиазм. Уж этого добра в моём чаде с избытком. Трудно найти более упрямого и неунывающего ребёнка.

— Великолепно! — с восторгом резюмирую я, когда Нина останавливается, чтобы перевести дух, и тут же, исподтишка на неё напав, затаскиваю к себе на диван и щекочу, щекочу… Нинуська смеётся, и я тоже смеюсь — запыхавшись, она сопит, как возмущённый ёж. Касаюсь носом взмокших медных прядей, налипших ей на лицо, делаю глубокий вдох. Младенцем она пахла совсем иначе. Как же быстро уходит время! Кажется, что я за ним совершенно не успеваю и упускаю что-то по-настоящему важное.

— Нинусь, — шепчу я, — а давай бросим всё и рванём куда-нибудь на край света?

Катя оборачивается, так и не донеся до стола блюдо с пирогом, и удивлённо вздёргивает брови. Знаю-знаю, неожиданно! И необдуманно тоже…

— Ну ты что мам? Мы ведь это уже обсуждали. Я не могу. У меня репетиции и Толик.

Аргумент. У моей дочери, в отличие от меня самой, с личной жизнью полный порядок. Но кое в чём мы с ней всё-таки совпадаем. Если верить Кате, нас магнитом притягивают бедовые парни. Толик — как раз такой. Бедовый. Даже его матери трудно вспомнить, какую кость он ещё не ломал, и где у него нет шрама. Неприятности следуют за Толиком по пятам. И, как ни странно, делают его ещё более привлекательным в глазах подружек по песочнице. Прибавьте к этому симпатичную мордашку, белобрысый, дыбом стоящий ёжик волос, шрам, пересекающий бровь, — и вот уже перед вами главный сердцеед на районе.

— Как он поживает? — улыбаюсь я.

— Ой, мама, Толик как Толик, — не по-детски обречённо вздыхает Нина, отчего мы с Катей смеемся так долго и громко, что начинают болеть животы.

— Ну и чего смешного? — хмурится Нина.

— Ничего. Это мы так… Топай уже в ванную. Я тоже хочу помыться.

Смыть с себя этот день. Его липкость и ароматы.

Нинуська уходит. Я помогаю Кате убрать со стола. Ей уже нелегко одной справляться и с хозяйством, и с моей непоседливой дочкой. Но когда я пытаюсь представить кого-то другого на её месте, всё во мне тому начинает противиться.

— Кать, может, все же наймём тебе помощницу?

— Ни за что, — хмурит она седые брови. — Или тебе что-то не нравится?

Катя не может скрыть беспокойства в голосе, как ни старается. Я трясу головой:

— Нет, что ты. Просто дел ведь у тебя — вон сколько. Может, всё-таки посмотришь кандидаток?

— Нет, — упрямится. — Молодые — все безответственные. Ничего не могут.

— Ну, как знаешь. А я сегодня, между прочим, холодец ела. Помнишь, ты давно-давно готовила на Рождество?

— И где ж тебя холодцом кормили?

— А, в забегаловке одной… Вкусный был. Кать…

— М-м-м?

— А ты чего со мной больше на украинском не говоришь?

— Так ведь Александр Николаич всегда на это злился. Я так боялась, что он меня выгонит с волчьим билетом, когда ты стала на суржике балакать. Помнишь? И что тогда? Совсем бы ты одна-одинёшенька без меня осталась.

— Ты уже давно не работаешь на Александра Николаевича.

— Отвыкла! — Катя машет рукой, а я и хотела бы что-то добавить, да из ванны выскакивает Нинуська и снова заполняет собой весь эфир. Что хорошо, с появлением дочери одиночество мне больше не грозит. Тут хоть бы полчаса урвать для себя любимой. Я ведь совершенно чокнутая мамаша, которая больше всего в жизни боится чего-то там недодать, как недодали мне в свое время. Но также выдержать баланс, не став этакой душнилой. Вроде пока получается.

Уединившись в ванной, стаскиваю с себя одежду. Бросаю в корзину, погружаюсь в обжигающе горячую воду. Телефон на всякий случай кладу на небольшой круглый столик, приставленный к ванне — банальная перестраховка. Я не думаю, что отчим потребует от меня отчёта уже сегодня. Горозия, кем бы он ни был, не входит в круг его первоочередных интересов. Тут не стоит питать иллюзий. Впрочем, это также не означает, что меня не подвергнут допросу в самом ближайшем времени. Как только у папеньки появится свободная минута. Например, за завтрашним обедом. Есть у нас в семье такая идиотская традиция — раз в неделю собираться за одним столом, будто мы охренеть какие дружные ребята. Почему-то мне кажется, что в такие моменты отчим представляет себя потомственным дворянином. Хотя никаких дворян у него в роду, конечно же, не было. Может, этот факт и не дает ему покоя, не знаю. Понимаю только, что нормальному человеку без комплексов не нужны помпезные замки, «Ролс-Ройсы» и эти показательные обеды на огромной лужайке, спроектированной специально приглашёнными из Лондона умельцами.

Интересно, а чем сейчас занят Горозия? Может, тоже, как и я, отмокает в ванне? Или же он решил проверить исполнительность Ивана, поручив найти ему шлюху? Будто желая смыть с себя эту мысль, я с головой ухожу под воду. Плевать. Мне на всё плевать. И всё же… Интересно, какую женщину он выберет, чтобы покончить со своим вынужденным целибатом?…