Верная

Юлия Резник, 2022

Я не ждал, что у ворот зоны меня кто-то будет встречать. Тем более дочь человека, благодаря подставе которого я в своё время и загремел на нары. Но вот она здесь. В должности не то моей заместительницы, не то очередной надзирательницы. Так, по крайней мере, думает тот, кто ее прислал. А что же на самом деле?… Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Серго

Ладно, каюсь. Может, переборщил. Может, в салоне не жарко вовсе. Может, виной всему чёртов свитер, в котором я прячу нездоровую синюшную бледность, выдающую сразу, что я сидел. Какого хрена меня это волнует — стараюсь не думать. Все всё понимают: мне нечего стыдиться и не перед кем оправдываться. Да я и не стал бы, но… Не хочу, чтобы меня видели таким. Единственное, что я не учёл — что жарко будет настолько. Как-то в последнее время погода не сильно радовала нас теплом. Лето, а ты только посмотри — холодрыга. Хорошо, если плюс пятнадцать. А от наползающей с болот сырости, кажется, и того холодней. Всё в грибке и чёрной, невыводимой плесени. Мне её вонь теперь всюду чудится. Или это от меня несёт? Прячу нос в горловине. Я под свитером мокрый как мышь. М-да… Стискиваю зубы и отодвигаюсь от своей, блин, помощницы ещё на пару сантиметров. Чтобы её никогда эта вонь не коснулась. Чтобы вонь не достигла носа той, кто привык ко всякому там лимитированному парфюму. Его-то я сразу уловил, что тебе собака-ищейка. И ведь вполне возможно, в жар меня бросил именно этот сбивающий с ног аромат. Тонкий, многогранный, неописуемый… Вон, даже крылья носа подрагивают. Будто мало ему. Будто ещё и ещё надо… Этот запах прежней жизни хотелось нюхать, как кокаин. Нет, жрать, давясь. Пока не придёт насыщение.

Кстати, насчет последнего — время к обеду, зарапортовались с моими бумажками, а привыкший к жизни по строгому расписанию желудок уже даёт о себе знать. Но этот голод едва ли сильней другого, того, что в меня вгрызся минутой ранее и всё никак не отпускал. Перестать бы об этом думать, но я, напротив, отматываю память чуток назад.

Зрение уже не то, что раньше, но Лёшку-петуха, которого на зоне пользовали все кому не лень, я замечаю издали. Там, за колючкой, с такими возиться — вредно для кармы. Это правило, которое усваиваешь быстро. Но сейчас — какого чёрта? Кто мне и что предъявит?

— Остановитесь, — отвыкшее отдавать приказы горло царапает каждое слово.

— Зачем? Что такое? — выныривает из своих дум Евгения, мать её, Александровна.

— Парня подберём.

Она оглядывается, придерживаясь рукой за спинку шикарного кожаного дивана. Так, что теперь её грудь с напряжёнными какого-то хрена сосками, выступающими под блузкой, располагается аккурат вровень с моими глазами.

— Это ваш друг?

— В зоне нет друзей. Да остановите вы чёртову машину! До города хоть его подбросим. Ливень заходит.

В моём голосе через край раздражение… В штанах — через край тесно.

— Костя, остановись.

— Ну не сюда же его, Евгения Александровна.

Я, может, и отвык отдавать приказы, но к такому игнору привыкнуть не успел. Напряжение сковывает тело. Я подрываюсь.

— Сюда не надо. И так не развернуться. Пусть наши ребята его подберут. Да, Сергей Зурабович?

Это было невероятно, но ей удалось меня успокоить, просто ко мне обратившись. Вот тогда-то я и ляпнул за каким-то хреном:

— И температуру понизьте. Жарко, как в сауне.

А она теперь, вон, едва не стучит зубами. И мне даже не нужно смотреть на свою… помощницу, чтобы понимать — её соски под тонким шёлком напряглись сильнее. Если это вообще возможно.

Убедившись, что Лёшку благополучно подобрали, откидываюсь затылком на подголовник. Веду ладонью по бритой почти под ноль голове. Волосы отрастут быстро. А вот как скоро я привыкну к новой стрижке — вопрос.

— Что конкретно от меня хотят? — оказывается, пальцы помнят, где расположены нужные кнопки. Жму, отделяя нас от водителя перегородкой. Не то чтобы я сомневался, что у этого разговора и без него хватает свидетелей…

— А вы как думаете?

— Я предпочитаю не гадать, — рявкаю, не скрывая раздражения. Евгения Александровна и бровью не ведёт.

— Не знаю, слышали ли вы, но страна вошла в эпоху банковских переделов… — Молчу. Она, ничуть не смутившись, продолжает: — ЦБ одобрил слияние аж трёх крупных банков. Причём речь идёт не о продаже одного банку другому, а о процедуре слияния. Одним из них де факто уже несколько лет владеет ЦБ и финансирует его санацию…

— Послушайте, Евгения…

— Александровна.

— Александровна. Даже в тюрьме есть телевизор, я в курсе того, что происходит.

— Ну тогда вы понимаете, что специалисты вашего уровня теперь на вес золота. Вам предлагают возглавить рабочую группу, которая займётся вышеуказанными процедурами. Негласно.

— Конечно же, — усмехаюсь невесело, хотя по большому счёту мне откровенно насрать, по какой причине я вышел раньше срока. Главное, что это произошло. Не без помощи Евгении… Александровны. Хотя, вероятно, и без неё сие знаменательное событие рано или поздно случилось бы.

Прохожусь по её лицу беглым взглядом. Глаза спрятаны за тёмными стёклами очков, чуть вздёрнутый нос. Рот как рот. Но меня всё равно клинит. А трепещущая жилка на шее манит, словно я вампир. Хочется её коснуться носом и дышать, дышать… пока не отпустит.

— Ещё какие-нибудь вопросы? Или отложим их на потом?

— Нет вопросов.

— Пожелания?

Она поворачивается ко мне. И голос, главное, такой ровный… Не пойму собственных чувств. Я то ли злюсь на неё за эту холодность, то ли искренне недоумеваю. Осознание того, что бывший зэк — совсем не такое счастье, как успешный топовый чиновник, приходит запоздало. Предпочитаю думать, что это виртуозная игра с целью поддержания моей легенды.

— Пожелания? — вздёргиваю бровь. — Да, я бы не отказался от нормального обеда.

— Обеда? — она всё ещё в очках, но мне кажется, что там, под стёклами, её глаза округляются.

— А что? С этим какие-то проблемы?

Она закусывает чётко очерченную губу и косится на недешёвые часики на запястье.

— Нет. Никаких проблем. Но я раньше не бывала в этих краях и понятия не имею, где здесь можно нормально поесть.

— Да вон, вроде нормальное заведение.

— Шутите? Это же придорожная забегаловка.

— Мне доводилось есть в местах и похуже. — Неожиданно накатывает усталость. Я снова жму на кнопку и, когда стекло опускается, командую: — Остановите у ресторана.

Краем глаза замечаю, как она кивает. От этого волосы падают ей на грудь, будто лаская. Я стискиваю зубы. То, что ей приходится давать добро на каждую мою просьбу, бесит. Да всё бесит по факту. Я думал, что будет легче.

Выходить в жару нет никакого желания. Но жрать реально хочется так, что начинает подташнивать. Тормозим прямо под огромной деревяной вывеской «У Мыколы». Хлопают дверцы. Аромат борща сбивает с ног, стоит только выйти из тачки. Я иду на него, как бурундук Рокки из древнего Диснеевского мультика на сы-ы-ыр-р-р. В какой-то момент забываю даже о своей спутнице. О хороших манерах вспоминаю, лишь когда пальцы касаются прохладной ручки двери, ведущей внутрь. Пропускаю Евгению Александровну вперёд. Не знаю, что пахнет лучше. Или кто…

Девочка-официантка выбегает из-за стойки, радостно сверкая глазами, но её улыбка в значительной мере блекнет при виде меня. Может быть, она гадает, что связывает такую женщину и такого… мужчину. Остаётся лишь плотней сжимать зубы, чтобы её не одернуть. Ее любопытство понятно. Мы же в провинции.

— Нам бы столик у окна. И два меню.

— Да, конечно.

Два заламинированных листа, что спустя минуту ложатся на аутентичный рушник, покрывающий тяжелый деревяный стол, меню назвать можно если только с натяжкой.

— Мне борщ со сметаной, нарезку, жаркое… А компот с чем?

— Со свежими ягодами.

— Давайте. И водки, — заключаю, откладывая меню в сторону.

— Сколько водки-то? — вздыхает девица.

— Графин.

— Хлеб нужен? Пампушки? У нас вкусные, с чесноком и зеленью.

— Обязательно, — включается в диалог Евгения. — Штук шесть, да? — это ко мне. — Я тоже буду борщ. А холодец у вас настоящий?

— Самый что ни есть.

— Тогда холодец с хреном.

Чёрт. Ей удаётся меня удивить. Смотрю на Евгению Александровну чуть дольше, чем это следовало, и вдруг натыкаюсь на такой же изучающий взгляд усевшихся чуть поодаль от нас охранников.

— А фамилия, Евгения Александровна, у тебя есть?

Наверное, до неё доходит, что сидеть в помещении в солнцезащитных очках не самая лучшая идея. Она не спеша их снимает и, не глядя на меня, отвечает:

— Конечно. Воскресенская.

И вот, наконец, она поворачивается и… Наверное, она и носит очки, потому как знает, насколько отталкивающим её взгляд кажется окружающим. Под ним вмиг становится неуютно, как под рентгеном. Обычно так смотрят понравившееся кино, но никак не на человека. Да и вообще они какие-то ненормально большие. Её глаза… Подавив в себе желание отвернуться, бросаю:

— Воскресенская? Дочь самого Александра Николаевича?

— Александр Николаевич — мой отчим.

— Вот как? Тогда почему вы сами не возглавили этот проект?

— Потому что это слишком ответственное поручение.

— Неужто кто-то сомневается в вашей компетентности?

Евгения крутит в руках солонку.

— Всё дело в возрасте. Считается, что я для этого слишком молода.

Так-так, похоже, моя новоявленная заместительница намекает на мой возраст? Весело.

Приносят еду. Рублю борщец и исподтишка за ней наблюдаю. То, что она берёт ложку и начинает есть, становится для меня полной неожиданностью. Думал, побрезгует. Наливаю водку себе и, подумав, ей.

— Ну, за родителей?

Тоже думал — не станет пить… А она, чуть помедитировав над рюмкой, лихо опрокинула горькую вслед за мной.

— За родителей. Кстати! — щёлкает длинными пальцами. — Я же совсем забыла. Меня просили передать вам телефон. Вдруг вы захотите связаться… — Я резко вскидываю взгляд, мол, осторожно! Евгения кусает щёку и скомкано заканчивает: — Ну, я не знаю. С кем-нибудь захотите. С родителями, если те живы, или с друзьями. Вот, сейчас… — открывает сумочку, достает последней модели айфон.

Я медлю перед тем, как протянуть за ним руку. Ловлю на себе очередной любопытный взгляд официантки. Даже интересно, что она обо мне подумала. Что я жигало, который зачем-то примерил на себя роль бомжа? Губы кривятся в ироничной улыбке. Привстаю, подаваясь бёдрами вперёд, и засовываю телефон в карман джинсов. Может, я выдаю желаемое за действительное, но в процессе этой возни мне кажется, будто взгляд помощницы на секунду задерживается на бугре в моем паху. Наши глаза встречаются, и я понимаю, что ошибся. Она выглядит абсолютно равнодушно. С таким же успехом меня могло здесь и не быть.

— Телефон — это хорошо. Но я хотел бы увидеться с матерью лично.

— Боюсь, сейчас это невозможно.

— Кто это решает? Я хочу поговорить с ним.

Нет, я не думал, что меня так спокойно отпустят в другую страну, но… Я у матери единственный, очень поздний ребёнок. Сколько лет жизни ей стоила моя отсидка — я даже думать не хочу. Кажется, её голос становится всё слабее день ото дня. Я почти уверен, что если не потороплюсь — опоздаю, и это меня грызёт, пожалуй, больше всего другого.

— Сергей Зурабович, давайте мы сейчас отложим этот вопрос и сосредоточимся на деле. Если оно сдвинется с мёртвой точки, можно будет о чём-то говорить, а пока…

А пока скажи спасибо, что тебя выпустили.

Будь оно всё проклято! Наливаю себе ещё и махом осушаю рюмку. У Евгении пиликает телефон, она косится на экран и на миг её губ касается нежная… такая нежная улыбка.

— Что ты заканчивала? Где набиралась опыта? — резко интересуюсь я. Евгения вскидывает равнодушный взгляд и ровным тоном оглашает, так сказать, весь список. Список впечатляет.

— И знаете, я ведь даже в вашем офисе успела отметиться, — неожиданно замечает она в конце. Я сильней сжимаю в руках приборы. В зоне нож нам, естественно, не полагался, и прямо сейчас в руке он ощущается абсолютно чужеродным предметом.

— Каким же образом?

— Я у вас стажировалась.

— Правда?

— Целых три месяца.

— Не помню, — отрезаю я и тянусь за графином, чтобы выплеснуть в рюмку остатки. Пью. Водка уходит, словно в пустую землю.

— Неудивительно. С вами работала большая команда профессионалов. А меня допускали разве что к ксероксу.

— Неужто для дочери самого Воскресенского у меня не нашлось стоящей работы?

— Не-а. Но я не в обиде. На деле протекция отца мне лишь всегда вредила. — Евгения отставила в сторону тарелку с недоеденным холодцом. — Вы всё, Сергей Зурабович? Времени у нас не так много.

— Куда-то спешишь?

— Да. Меня дома ждут.