Драконья ночь

Юлия Пульс, 2022

Я с младенчества росла сиротой при храме и думала, что мне навсегда уготована размеренная жизнь послушницы. Но все перевернулось с ног на голову, когда узнала, что являюсь последним представителем королевской семьи. Девочка-бастард, которую не признал родной отец. В Галадоне случился военный переворот и теперь на меня объявлена настоящая охота, несущая верную смерть. Но я не собираюсь сдаваться и идти на заклание. У меня есть шанс спастись, затеряться в далеком королевстве среди своенравных драккарцев. Вот только не повезло мне оказаться на чужбине в легендарную Драконью ночь, когда все законы перестают действовать, а любую девушку могут продать на аукционе в качестве живой игрушки.

Глава 1

В смотровое окно-бойницу, начищенное до скрипа, заглянул первый лучик рассветного светила. С него начиналось каждое утро в цитадели Матери богов. Полоснув по векам, озорник заставил меня открыть глаза и тут же прищуриться. В попытке спрятаться от света, села в кровати и свесила на холодный пол ноги. Посмотрела на оголенные стопы и пошевелила пальчиками. Вот и пришел новый день в наш закрытый приют для девочек-эсперов, что примыкал каменной крепостью к Храму Матери богов. На правах главной марьены я первая должна привести себя в порядок и разбудить послушниц звуками флейты.

Нельзя терять времени, настоятельница не погладит по головке, если мы опоздаем на утреннюю молитву. А держать ответ и принимать наказание придется мне. В грубо сколоченном шкафу висела накрахмаленная ряса небесно-голубого цвета и чепец с вышивкой в форме ока — святой знак Матери богов. Я невольно взглянула на запястье, где залегла такая же татуировка, которая останется со мной на всю жизнь, как напоминание о принадлежности к Ордену Светлейших. Правительство Галадона официально не признавало религиозного культа Матери богов, но никогда не вмешивалось в дела небольшой коммуны, находящейся на краю королевства. С остальным миром нас связывал лишь каменный мост через полноводную реку Нерей.

Коснувшись жесткой ткани, вздрогнула от холодка промозглой за ночь кельи. Подтянула деревянный стул и поспешила удобно устроиться, чтобы тщательно замотать тряпицами ноги — ходить придется много. Обула мягкие туфли-лодочки и поправила съехавшую с плеча бретель сорочки. Облачилась в рясу и выпрямилась по струночке. Я никогда не видела себя со стороны. Зеркала запрещены религией, ведь самолюбование — большой грех. Но сегодня отчего-то мне нестерпимо захотелось его совершить. Давно планировала тайком купить маленькое зеркальце на столичном рынке. Настал последний день месяца, когда мы с настоятельницей отправимся через мост на повозке в большой мир. Разложим на прилавке войлочных птиц — результат труда послушниц. Их охотно разбирали столичные эсперы. Детям нравились необычные игрушки так сильно похожие на настоящих пернатых. Все собранные монеты пойдут на скудное пропитание сироток.

Стоило подумать о предстоящей вылазке и настроение поднялось, улыбка подернула уголки губ. Я достала из ящичка флейту и выпорхнула из кельи в мрачный коридор. Заиграла протяжную, красивую, льющуюся из самой души мелодию. Медленно проходила мимо дверей, которые лениво открывались за моей спиной. Приют просыпался под чарующие звуки флейты, а я мысленно напевала детскую песенку о Матери богов.

У лестницы остановилась и закончила концерт. Молча наблюдала, как девочки выстраиваются в шеренгу и коршуном осматривала каждого ребенка на наличие выглаженного накрахмаленного белоснежного балахона. Проверяла плотно ли надеты головные уборы, закрывающие лоб, от которых шлейфом по спине спускалась ткань до самых пят. Недобро вспомнилось, как и сама в их юном возрасте страдала от тяжелого, сковывающего движения наряда. Работать в нем — целое испытание, а стирать и гладить ежедневного и того хуже. Но есть правила, которые нельзя нарушать, иначе наказание не заставит себя ждать. Ночь, когда я впервые нарушила правило, навсегда отпечаталось в памяти. До рассвета я стояла на коленях на крупе и молилась под надзором настоятельницы. Урок был усвоен на отлично. С тех пор я стала самой прилежной послушницей, и уже к совершеннолетию дослужилась до главной марьены детского приюта.

— Благословен рассвет, марьена Трисса, — приветствовали меня девочки.

— Да освятит Матерь ваши души, — стандартно отвечала я.

Когда последняя девочка вошла в шеренгу, я повела послушниц вниз по каменной лестнице. В широком холле, служившем столовой приюта, бросила взгляд на арочное окно и обреченно вздохнула. Мокрые капли оросили стекло снаружи, оповещая, что настал сезон дождей в долине Ойра. Я не любила эти долгие мокрые месяцы, когда глинистая грязь во дворе храма превращалась в настоящий каток, а ходить от обители до святыни приходилось нередко. Ох, сколько я шишек набила за годы жизни! А руки как в кровь стерла, остервенело отстирывая пятна с рясы. Как вспомню, так вздрогну. И вот опять пришла унылая пора. Благо хоть старый конюх камней плоских понакидать успел. По ним, под проливным дождем, мы и поскакали, словно по спасительным островкам. Послушницы были предельно аккуратны, и путь завершился без происшествий.

Крыльцо храма встретило потоком ветра, швырнувшим в лицо горсть колких дождевых капель. Обтерев ладошкой кожу лица, я склонилась перед входом в три погибели.

— Благодарим за новый светлый день, о, Матерь! За воздух, которым дышим, за тепло желтого светила и чистую воду, что льется с небес… — говорила, говорила, слагая молитву, без которой войти в храм нельзя. Тут даже если за тобой шакал с раскрытой пастью гонится, войти без этих слов не получится. Игуменья Ар-Фейа стражем стоит за дверью и отмыкает засов лишь после молитвы.

— Да будет так всегда! — повторили за мной хором послушницы, и заскрипел засов, распахнулись двери храма.

Пахнуло жжеными травами — противный сладковатый аромат никогда мне не нравился, но Ар-Фейа нещадно окуривала святилище с самого утра. Послушницы гуськом засеменили вслед за мной, и выстроились полукругом перед статуей Матери. Начищенный до блеска белый камень сложился в образ женщины с покрытой головой. Глаза завязаны, а в руках то самое святое око, от взора которого не спрячется ни один грешник.

Мы разом согнулись в поклоне, вслушиваясь в тихие шаги игуменьи, что медленно подходила к алтарю.

— Благословен день, — вымолвила женщина в синей рясе, и мы выпрямились.

Началась долгая и нудная проповедь, во время которой трудно не уснуть. Чтобы прогнать дрему, я думала о поездке в город. Представляла, как раскладываю войлочных птичек по прилавку и незаметно выхватываю взглядом лавки с другими товарами. Изысканные украшения, бусы, стукающиеся круглыми разноцветными камушками друг об дружку. Напротив модная столичная обувка, рядом шали легкие, словно перышки на ветру развиваются. Аромат дорогого парфюма витает в воздухе. Столичные модницы громко разговаривают, смеются, трогают товары. А вот и зеркальная лавка, к которой меня магнитом манит…

— Марьена Трисса, настоятельница ждет тебя у конюшни, — скрипучий голос игуменьи вырвал из фантазий.

Странно, обычно, перед отправкой в город я вела девочек на завтрак и только после трапезы мы собирались в путь. Но я не расстроилась, улыбнулась, осенила статую матери знаком ока и быстрым шагом направилась к выходу. Вышла из храма под проливной дождь, приподняла юбку и побежала по скользким камням, опасно балансируя над грязевыми ручейками. Мокро, холодно, противно. Скорее бы добраться до конюшни. Там всегда тепло и пахнет сеном. Больше всего я любила помогать конюху ухаживать за лошадьми. Расчесывать густые гривы и плести косы. Но сначала надо преодолеть нелегкий путь через теплицы. Вот уж где трудно не вымазать рясу, протискиваясь через узкие проходы.

Я сгребла юбку в охапку, подняла почти до бедер, пока никто не видит. Засеменила по тропинке и на подходе к конюшне быстро привела себя в надлежащий вид. Промокла насквозь, но жаловаться нельзя. Терпение и смирение — первое, чему учат в приюте.

— Залезай скорее! — настоятельница Гримма махнула рукой из накрытой плащевкой повозки.

Эта вечно хмурая и строгая женщина заменила мне мать. Я попала в приют еще младенцем. Кто-то подбросил сумку с ребенком под ворота цитадели. Кто это сделал и почему, осталось тайной. Да и какая теперь разница, если судьба выбрала для меня жизнь затворницы. Я давно смирилась с участью марьены при храме и перестала задавать вопросы о своем происхождении.

Возница помог мне вскарабкаться на возвышенность, а настоятельница потянула на себя за руку. Коробки с товарами занимали львиную долю пространства, поэтому пришлось забиться в угол и тесниться к Гримме. Зато здесь было сухо, и противный дождь лишь тарабанил по водонепроницаемой крыше. Я сходу нашла прорезь, через которую могла наблюдать за дорогой. Повозка тронулась и поплелась вперед к воротам.

— Трисса, — обхватила мое запястье настоятельница и посмотрела прямо в глаза. — Ты прости меня за то жестокое наказание. Видит Матерь, покоя мне нет, так и стоит перед глазами картина твоих кровавых коленей…

— Что вы, Гримма, я ничуть зла не держу. За дело наказали…

— Я должна была рано или поздно раскаяться. Ты дорога мне стала за эти годы. Покорная, послушная и справедливая. Сияет благодать Матери в твоей душе. Прости меня, Трисса, — на серые глаза настоятельницы навернулись слезы, так она расчувствовалась, чего раньше за ней никогда не наблюдалось.

Я пожала плечами и улыбнулась. На самом деле ничуть не держала обиды, но было приятно неожиданное раскаяние.

— Я прощаю, — прошептала в ответ, и что-то екнуло в груди, как предзнаменование чего-то нехорошего. Теплые объятия немного сгладили тревожное чувство, но продолжать разговор Гримма не стала. Отстранилась и закрылась в себе, уставившись на аккуратно уложенные ящики.

Повозку сильно зашатало, и я поняла, что мы въехали на каменный мост. Посмотрела в щель и убедилась, что права. Напряглась всем телом в тот миг, когда возница съехал с моста и повернул отнюдь не в сторону столицы Галадона.

— Куда мы едем? — не удержалась от вопроса. С испугом взглянула на Гримму.

Но она промолчала и отвернулась. Больше всего мне сейчас захотелось вырваться из повозки и побежать обратно в цитадель под защиту игуменьи. Там хорошо и спокойно, там все просто — молись, работай и играй по утрам на флейте.

— Гримма, — я засуетилась, постоянно вскакивая с места и падая от качки обратно на лавку.

— Не бойся, дорогая, доверься. Я спасти тебя хочу, — ее голос дрожал.

Настоятельница прижала к груди раздутую кожаную сумку. Погладила ее, будто пушистого зверька пригрела. А в глазах плескался неподдельный страх. Меня пронзило ледяным холодом ужаса.

— От чего спасти? — пропищала перепуганной насмерть мышкой.

Снова Гримма замкнулась в себе и замолчала, а я тяжело задышала. Мокрая ряса противно липла к коже, а горло будто сдавило скользкой веревкой.

Вдруг возница остановился, и настоятельница подскочила с места. Уперлась головой в крышу и протянула мне руку.

— Идем, детонька.

Я засомневалась в ее умственном здравии. Уж слишком безумным блеском горели серые глаза. Но Гримма просила довериться, а кому, как не ей мне в этой жизни верить?

Набрав полную воздуха грудь, вцепилась в рукав ее рясы и поднялась на ноги. Настоятельница потащила меня к выходу, где нас ожидал конюх. Помог быстро спуститься на землю и вернулся к лошади. Я заозиралась по сторонам. К великой радости дождь закончился, но разыгрался ветер. Никогда не была в этом кипящем мирской жизнью месте. Широкая река огибала густонаселенный островок с аккуратными домиками и вымощенными каменными дорожками улочками. Пришвартованные лодки раскачивались, сопротивляясь течению. До меня донесся запах рыбьих потрохов. На пирсах толпились мужики, вываливая рыбу из сетей. Рядом, прямо на берегу, женщины склонились над деревянными столами, ловко разделывая свежий улов. Другая часть мужчин кидала готовые тушки в ведра и взвешивала на огромных весах. Но долго понаблюдать за трудягами не удалось. Гримма потянула в противоположную от реки сторону. Перед взором раскинулось большое здание таверны с вывеской «Крылатый причал».

Внутри было так тепло, что задышалось легче. В ноздри сразу врезался ворох запахов. Выпечка, бражка, жареное мясо и едва уловимый дымок. Пока я с интересом разглядывала гостей таверны, что сидели за столами и шумно что-то праздновали, Гримма успела взять ключи от комнаты. Поманила меня за собой на второй этаж здания.

Я шла по скрипучей деревянной лестнице и вздрагивала от каждого шума. Только внутри крохотной комнатушки, когда настоятельница заперла за нами двери, немного расслабилась.

Первым делом Гримма уложила сумку на стол и начала доставать из нее вещи. Швырнула черное одеяние на кровать и обвела меня настороженным взглядом.

— Переодевайся! — приказала четко и строго.

Я в жизни не носила подобных нарядов. Было приятно избавиться от влажной рясы, но в мужских брюках и рубахе чувствовала себя не комфортно. Благо весь этот кошмар скрыла мантия с капюшоном поверх плеч на завязках.

— Умница, — мазнув по мне мимолетным взглядом, похвалила настоятельница и склонилась над развернутой на столе картой. — За всю историю нашей коммуны, мирская жизнь не касалась той святости, что мы сохраняем ценой отшельничества, но настала пора, когда беда пришла и в наш дом, Трисса, — я смотрела на нее с нескрываемым удивлением, совершенно не понимая, что происходит и почему я сейчас здесь в этом странном одеянии. — В Галадоне случился военный переворот. Командор Кнут Ламаут поднял восстание и сверг правителя Ауста Мортиля, — об императоре Аусте я знала ровным счетом только то, что он правит Галадоном. В приюте нас не учили политике родной империи. Мы изучали святые писания о Матери богов, кое-как умели читать и писать и знали простейший счет. Но иногда я приходила в маленькую библиотеку при храме, чтобы полистать книги по истории. — Вся королевская семья убита. Командор завладел хранилищем живых камней, что подпитывают магию эсперов. И теперь вся власть в руках одного узурпатора. Чтобы заглушить в зачатке народное сопротивление, он искореняет всех, кто способен по крови посягнуть на трон. Пленил оракула, который указывает ему путь к бастардам императора Ауста. Вчера я узнала, что незаконнорожденный сын короля отравлен у себя дома. Теперь они ищут его дочь — последнего эспера королевской крови. Они ищут тебя, Трисса, чтобы убить.

Я так и осела на кровать с открытым ртом, а потом рассмеялась и замотала головой.

— Не может этого быть. Еще малюткой…

— Я знала твою мать. Она с детства жила при храме, но сбежала, едва ей исполнилось семнадцать. Отошла от веры ради мирской жизни и устроилась прислугой при императорском дворе. А уже через год вернулась в коммуну с младенцем на руках. Сказала, что родила тебя от Ауста, но отец не захотел официально тебя признать. Оставив мне на воспитание дитя, она снова сбежала и с тех пор я больше ее не видела, — Гримма говорила, а я нервно кусала губы, едва сдерживая слезы. Мне всегда легче было думать, что мать умерла, поэтому я осталась сиротой, но оказалось все гораздо хуже. Она просто меня бросила. Внутри разлился огонь, потек по венам жгучей лавой, пробуждая дикую ненависть. Никогда я ничего подобного не испытывала. Злость — большой грех. В цитадели нас учили с ним бороться, и по сей день я прекрасно справлялась. — Воздушный патруль командора рыскает по всему Галадону в поисках бастарда. Ищеек направляет оракул. Рано или поздно они явятся за тобой в обитель. И тебя убьют и нас накажут за то, что укрывали незаконнорожденную. Тебе надо бежать, Трисса, другого выхода нет. Затеряться и выжить ты сможешь только в Драккарии.

— Королевство драконов? — смутилась. Лишь однажды из уст игуменьи слышала о нем.

Гримма кивнула и уткнула указательный палец в какой-то участок на карте.