Всё – свет

Юлия Палий

Очень приятная и спокойная повесть. Поступки главной героини вызывают большую симпатию. Прочие персонажи гармонично её дополняют. Сюжет развивается неспешно, и это особенно ценно в сегодняшней торопливой реальности. Дарит светлые чувства.Корректор Мария ЧерноокДобрая, светлая повесть, написанная приёмом переноса фантазии в обычную жизнь. В отличие от большинства произведений этого жанра, учит ценить роль семьи в жизни, жизнелюбию, любви как к близким, так и ко всем людям.Редактор Артём Пудов

Глава 4. Предназначение

Утром я проснулась в своей кровати, посмотрела вокруг. Прислушалась к внутреннему состоянию. Определённо, новое ощущение себя руководило мной. Потянулась в постели с таким наслаждением, будто делала это первый раз в жизни. Повернувшись на бок, медленно встала с кровати, взглянула на постель и подумала: «Заправлена». И в тот же миг это произошло. Я управляла Всем. Следующая мысль: «Одета». И я стою в одежде, словно не была мгновение назад в пижаме. Неспешно прошла в ванную. Ну, умыться я могу сама, тем более что это доставляет мне огромное удовольствие, и за организмом нужно ухаживать бережно, он ведь будет служить мне ещё много лет. Я улыбнулась. Как новая! Ушли мысли, тревога, мечтательность. Я знаю, что делать! Теперь всё так ясно вокруг! Понятно, кем стану и что ждёт дальше. Я получила ответы на все вопросы, мучающие меня. Я знала!

С огромной радостью в душе и одновременно непривычным спокойствием я вошла на кухню.

У плиты стояла бабушка. Немного полноватая, что совсем её не портило и даже шло ей, с волнистыми золотыми волосами, которые в молодости были рыжими длинными кудрями, а теперь в аккуратной короткой стрижке зачёсаны назад, оголяя слегка морщинистый лоб, в домашнем красном халате, она уже что-то готовила.

Я подошла сзади и обняла её. Бабуля улыбнулась, оборачиваясь и заглядывая мне в лицо, в своей обычной дружелюбной манере выясняя, всё ли в порядке.

— Доброе утро! Ты что, милая?

— Всё хорошо! — ответила я на вопрос, не выпуская её из объятий. — Доброе утро… Ты знаешь, я могу подсказать, где твоя спица! — Улыбаясь, я отпустила её и села за стол.

Бабушка удивлённо оглянулась.

— Правда?

— Абсолютная! Она завалилась в щель шкафа.

Бабуля, загадочно прищурила глаза, сделала огонь под сковородой поменьше и немедленно вышла из кухни.

Через некоторое время послышались её шаги.

— Виктория, милая, она действительно там! Как ты узнала?

— Случайно, — сказав это, я вдруг подумала, как легко хранить тайну! Никого не обманываю ни в чём, только помогаю.

— Бабуль, у меня к тебе дело.

Покачиваясь на стуле, я наслаждалась ароматом, доносящимся от плиты.

— Да, родная.

— Как только мы позавтракаем, я хочу тебе помочь кое в чём и что-то рассказать.

— Очень хорошо.

Бабушка выложила на тарелку оладушки и устроилась на стуле рядом со мной.

— Ба, а давай в следующий раз испечём вместе блинчики, как твоя мама готовила? — я озорно посмотрела на свою любимую подругу детства.

— Я как раз сама хотела затеять. У меня и рецепт сохранился. Давай испечём сегодня к полднику?

— Согласна!

Я с удовольствием принялась перекладывать дымящиеся оладьи к себе на фарфоровое блюдце.

После завтрака мы с бабушкой прошли в гостиную, ту самую, в которой я вчера мечтала у окна и где произошла встреча с будущим, и уселись на мой любимый старый диван.

— Бабушка…

— Да, дорогая.

— Скажи мне, а давно болит твоя нога?

— С детства, милая. Мы тогда жили в деревне далеко отсюда. В мои обязанности входило пасти коров. А в те времена дети летом ходили босиком. Вот я и пошла на пастбище, как всегда, босая. Мы ведь не только своих домашних коров пасли, бывало, скотину нескольких соседских хозяек вести приходилось. Все, кто постарше, в поле работали, а детей, таких как я, малых, лет восемь-девять мне было, на сенокос не брали, а коров пасти в самый раз. Так мы, все деревенские дети, по очереди и ходили с ними в поле.

Ну и было у меня тогда четыре бурёнки. А одна пугливая — страх! Мечется в сторону от меня, боится. Я за ней, а она в лес, глупая. Как мне остальных оставить? Я и решила: свою корову привязала к дереву за верёвку, а другие, думаю, не уйдут, будут рядом пастись. Сама побежала за беглянкой. А та — в болото. Мне страшно. Иду за ней тихо, зову её: «Зорька, Зорька!» А она уже почуяла что-то неладное, почву другую под копытами ощутила и пошла сама на мой голос, стала человека слушаться. Взяла я её за верёвку под шеей, веду. Вдруг то ли сук, то ли ветка обломанная или железка какая, так и не знаю, что это было, почва-то вязкая, провалилась я ногой и напоролась на острое. Закричала от боли! Сначала подумала, укусил, что ли, кто? Кровь хлещет, понять не могу, что случилось.

Бурёнка опять вырываться стала, испугалась крика моего. Я держу её. Коли чужая корова в болоте сгинет, свою придётся отдавать, знаю это, нельзя отпускать. Плачу, иду, держу её крепко, уговариваю: «Ты, бурёночка, не убегай сейчас, а то больно мне, помоги дойти спокойно до стада». А корова словно язык человеческий поняла. Замолчала, идёт тихо, ни звука не издаёт.

Вышли мы на поляну, где остальные стоят, я на землю легла и реву. Они обступили меня и давай ногу лизать. А мне вроде бы и легче. Всю рану по очереди языками вылизали, пока кровь не остановилась.

А дальше куда? Скотину голодную домой привести нельзя, так нас воспитывали — терпи, а дело делай. Нашла лопух, верёвкой примотала и похромала дальше стадо пасти. А когда домой вечером воротилась, нога всё беспокоила, и на следующий день тоже. Пока к лекарю дошли, уже воспаление сильное, сказал, инфекцию занесли. Рану-то почистили, но с тех пор болела она всё время, периодически вскрывали её, заново промывали. А потом, когда всё внутри зажило, она сама заросла, один шрам остался. Только кость пострадала за это время, вот и ноет теперь — то на погоду, а то и так просто.

Я сидела задумчиво.

— Бабушка, а почему ты мне раньше про это не рассказывала?

— Так ведь ты не спрашивала. А зачем дитя волновать? Тебе спокойно расти надо.

— Бабушка, а дай мне свою ногу в руках подержать.

— Зачем?

— Я тебе помочь хочу. Мне подумать нужно. Добра пожелать тебе, ноге твоей. Я больно не сделаю, дотронусь только.

— Ну, трогай. Может, поможешь чем… — бабушка грустно посмотрела на меня.

Я сняла с дивана упругую зелёную подушку, положила её на пол, удобно уселась сверху, вплотную придвинувшись к бабушкиным ногам. Прислушалась к себе и пространству вокруг. Вдруг внутри возникла мысль: «Возьми ногу руками и слегка опусти голову, думай, что нога здорова, а потом закрой глаза и сиди так. Всё само пройдёт. Всё лечит».

Я сделала в точности как услышала. Не помню, сколько прошло времени… незаметно я уснула… Очнулась от свиста за окном. Бабушка тоже спала. Тихонько накрыв её пледом, я подошла к подоконнику. Внизу во дворе стоял мой друг Витька из соседнего дома. Это он свистел. Я показала ему жестом, чтобы не шумел, и осторожно отворила окно.

— Выходи… — белокурый загорелый Виктор в бежевых шортах по колено и оранжевой, моего любимого цвета, рубашке, стоял около куста сирени, выгодно выделяясь ярким пятном на фоне зелёной листвы. — Мы с тобой вчера договаривались на речку идти купаться, — он показал на руку с часами, мол, время уже.

— Вить, ты прости меня… Я сегодня не могу. И завтра тоже… Потом тебя найду.

Я очень хорошо понимала теперь, что не имею права тратить время, как раньше. Друга обижать не хотелось, но я точно знала, что Виктор всё поймёт, он всегда понимал.

Витя кивнул.

— Ладно. Скажи, когда сможешь.

Парень повернулся, чтобы уйти, но оглянулся, дабы убедиться, что я не передумала. Помахав ему рукой, я закрыла фрамугу и вернулась к бабушке, устроившись рядом дожидаться её пробуждения.