Игры рядом

Юлия Остапенко

Так себя ведут трёхлетние дети. Каждый занимается чем-то своим, хотя рядом с ним сидит другой. Никаких общих действий, контакта, чувства, взгляда – потому что невозможно понять другого. Это называется – игры рядом. Люди вырастают, а игры не меняются. Даже если это люди из фэнтезийного мира. Особенно если это люди из фэнтезийного мира…

ГЛАВА 4

Влажная тряпка скользит по ледяному полу, размазывая воду и кровь. Согнутая спина, мозолистые руки (на правой не хватает двух пальцев — в память о… о давних временах), тупая боль в груди и горле. Страх. Безотчетный, беспричинный, бессмысленный.

— Что ты делаешь?..

— Я не могу понять. Это кровь, смотри. Видишь? Это не ЕЕ кровь.

— Встань сейчас же, я позову младших…

— Нет. Я хочу понять. Хочу увидеть, что мы сделали не так.

— Ласкания могла ошибиться?

— Нет. Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Безымянный, мы были так близко! Мы еще никогда не были так близко!

— Успокойся. Мы и теперь близко. Надо только найти ее.

— Как? У нас ведь даже в мыслях не было, что Миранда… — Короткий вздох. Тихий щелчок коленных суставов. Уже четыре руки месят кровавую воду: красное рядом с белым, забрызганным красным.

— Дай я…

— Придется разбудить Стальную Деву.

Слова камнем врезаются в стену, бьют по губам безжалостной ладонью.

— Что?.. Что ты говоришь?!

— А если мы опять ошибемся? Что тогда? Сколько, по-твоему, это может продолжаться?

— Ты же знаешь, чем это чревато! А кроме того, если она наломает дров, мы уже не сможем скрывать происходящее от Ристана! Это ты хоть понимаешь?!

— Что еще ты предлагаешь сделать?

Пауза. Четыре руки на тряпке: четыре руки и восемнадцать пальцев. Взгляд через блеклую кровь: глаза в глаза.

— Она ведь… она еще хуже, чем…

— С мужчинами это всегда проще, ты же знаешь. Ничего, как-нибудь управимся. В конце концов, она ведь тоже служит ему.

— Ты думаешь, она еще помнит об этом? — Молчание. Тягучее, словно воск, стекающий со свечи.

Проклятье, ну и чушь иногда приснится, удивленно думал я, открывая глаза. Не знаю, что я ожидал увидеть — закоптившиеся балки, бледно-голубое небо или лицо Флейм, но наверняка не красный потолок, украшенный лепкой. Ведь этот потолок остался там, во сне, в котором у меня хотели вырвать сердце.

Я резко сел, чувствуя, как гулко стучит пульс у горла. Меня обуревало странное чувство: словно, очнувшись ото сна, я понял, что явь от него ничем не отличается, но от этого сон не переставал быть сном. Всё, что случилось, — далеко, мутно, за дымкой, похожей на ту, что колыхалась над каменным алтарем. Я помнил себя в этом сне, помнил свинцовую тяжесть в теле, неспособность думать и неестественное спокойствие — то, что обычно бывает в снах. Теперь от всего этого не осталось и следа. А то, что окружает меня, — есть.

Я вскочил, ринулся к двери и заколотил в нее кулаками, сбивая пальцы о железо. Дверь распахнулась почти сразу — странно, я не слышал ни щелчка ключа в замке, ни скрежета отодвигаемого засова. Но дверь, тем не менее, была заперта.

Я отступил, глядя на человека в красном, появившегося на пороге. Можно было подумать, будто он стоял за дверью всё это время, ожидая, пока я продемонстрирую жгучее стремление пообщаться.

— Спокойнее, Эван, — вполголоса сказал он. — Сейчас я всё тебе объясню.

Такой прямой и бесхитростный переход к сути дела меня ошарашил. Я готовился к тому, что упрашивать придется долго, и был удивлен подобной благожелательностью. Человек прошел к столу, кивком позвав меня за собой, положил на кровать сверток, который, как я только теперь заметил, принес с собой, и спокойно сел на стул.

— Думаю, сначала ты захочешь одеться, — сказал он. Я только теперь понял, что всё еще разгуливаю в чем мать родила, и почувствовал, что краснею. Схватив брошенную на кровать одежду, я отвернулся и поспешно натянул ее на себя. Мысли у меня путались.

Закончив, я повернулся и бросил взгляд на дверь. Она снова была закрыта.

— По порядку, — невозмутимо проговорил человек, предупредив поток вопросов, готовый хлынуть с моих губ. — Мое имя Алоиз. Это место — храм Безымянного Демона. Ты — Проводник, несущий в себе половину ключа к тюрьме, в которой заключен Безымянный Демон. Нам нужен не ты, а твоя половина ключа. Но поскольку она находится в твоем сердце, к сожалению, мы должны будем у тебя его забрать. С этим вышла небольшая заминка, поэтому теперь тебе придется пробыть здесь некоторое время, до тех пор, пока мы не найдем второго Проводника. Мы думали, что нашли его, вернее ее, но ошиблись. Новые поиски займут какое-то время. Его ты проведешь здесь. Скажи, если тебе что-нибудь нужно, тебе всё принесут. Если у тебя остались какие-то вопросы, я на них отвечу.

Я смотрел на него, размышляя, даст ли мне что-то, если я сейчас проломлю ему голову. Потом пришел к выводу, что вряд ли. Гораздо полезнее в данный момент будет узнать как можно больше об этом месте и о психах, открытым текстом заявляющих, что собираются вырвать у меня сердце из ритуальных соображений.

Я запоздало вспомнил, что Алоиз предложил мне задавать вопросы и, не сумев придумать ничего умнее, тупо спросил:

— Почему я?

— Это долгая история.

— Полагаю, у меня много времени. Или нет?..

— На это хватит, — коротко рассмеялся он. — Я мог бы и не рассказывать тебе всего этого… Но раз уж тебе предстоит прождать какое-то время, я предпочитаю просветить тебя на этот счет, хотя бы чтобы оградить и тебя, и нас от попыток сопротивления. Ведь это твоя судьба.

— Я не верю в судьбу, — криво усмехнулся я, чувствуя, как невольно холодею от спокойного, уверенного тона этого человека.

— Ты родился только потому, что наступила пора выпустить Безымянного Демона на волю. Ты обязан ему жизнью. По-моему, справедливо, что эту жизнь ты отдашь ему.

— Какого хрена! — воскликнул я, начиная раздражаться, но Алоиз мягко перебил меня:

— Я постараюсь покороче. Чуть больше тысячи лет назад Безымянный Демон был заключен в статую, которую ты видел на алтаре. Это случилось неожиданно, происками его врагов, и было большим несчастьем для всех нас. Произошло это во время жертвенного ритуала. Жрецы, проводившие его, до последнего сражались за свободу нашего бога, и в тот раз их кровь пролилась на алтаре. Безымянный Демон успел остановить руку Смерти, прежде чем она схватила их, потому что нашел способ освободиться. Понимаешь, никогда еще кровь жрецов не проливалась на жертвенном алтаре. Это уникальное явление, и, как любое уникальное явление, оно обладает огромной силой. Потому когда эта кровь снова прольется на алтаре, Безымянный Демон воспользуется ее силой, чтобы вырваться на свободу. Но для этого ему требуется огромная внутренняя энергия. Заточение ослабило его, и он нуждался не менее чем в тысяче лет для восстановления сил. Тысяча лет прошла. И теперь кровь из сердец потомков тех жрецов должна пролиться на тот же камень.

— Мой отец был придворным гравером, — потрясенно проговорил я, — Дед — лесничим! Они сроду не имели никакого отношения к религии! Вы меня с кем-то спутали… как ту женщину!

— Нет, — слабо улыбнулся Алоиз. — Ты — Проводник.

— С чего вы так в этом уверены?!

— Тебя нашел Ржавый Рыцарь. Он был создан для того, чтобы найти тебя.

Холодные когтистые пальцы страха стиснули мое горло. В памяти всплыли темные очертания лесной поляны, сырые запахи недавнего дождя, хрип солдата, чья теплая кровь на моем животе, сиплый скрежет ржавых доспехов… Черная прорва щелей опущенного забрала — и отсутствие глаз за ними.

— Почему же вы не послали его за ней? — хрипло спросил я.

— Проводников двое: мужчина и женщина. Мужчину чувствует Ржавый Рыцарь. Женщину — Стальная Дева. Она… Мы думали, можно будет не использовать ее. О женщине-Проводнике известно довольно мало. Но нам казалось, что этого должно хватить. У Миранды были все признаки Проводника, — в его голосе промелькнула грусть. — Сомнений не возникло… Не считая отсутствия подтверждения от Стальной Девы, но мы надеялись, что сможем обойтись без этого.

— Значит, она умерла зря, — сказал я, глядя на стену за его спиной.

Алоиз посмотрел на меня с удивлением.

— Кто?

— Она! Миранда! Женщина, которой один из ваших вырвал сердце!

Вертикальная складка, пролегшая меж его бровей, стала глубже.

— Я знаю, — негромко проговорил он, — тебе трудно это понять…

— Трудно понятъ?! А вы бы поняли, если бы вам сообщили, что ваше сердце принесут в жертву каменному истукану?!

— Это не совсем жертвоприношение, — сказал Алоиз, игнорируя столь неуважительное отношение к своему богу. — Вернее, совсем не жертвоприношение. Безымянному Демону нужна не просто ваша кровь — ваш дух, ваша сущность. Вы станете анимой и анимусом его новой личности. Эван, ты не умрешь. У тебя заберут сердце, но ты не умрешь. Ты станешь частью бога. Если задуматься, ты должен испытывать благодарность.

— Серьезно? — восхитился я. — Знаете, что-то с этим никак!

— Жаль, — коротко сказал Алоиз и встал. — Ну, теперь ты знаешь в общих чертах, что от тебя требуется. Моя миссия выполнена. Какие-нибудь вопросы?

— Что вы со мной делали?

Мне показалось, что он ждал этого, хотя явно был не очень доволен.

— Это часть подготовки, — суховато сказал Алоиз. — Проводники должны резонировать друг с другом. Я знаю, это было неприятно, но теперь ты отдохнешь. Пока мы не найдем женщину-Проводника. Тебе что-нибудь нужно?

Он говорил так, словно мне предстояло немного позаниматься черной работой. Неприятной, но полезной. Конечно, всё, что говорил этот человек, — бред, но разве это меняет мое положение? Я смотрел на него, такого спокойного, такого доброжелательного за непробиваемой стеной собственных суеверий, столь привычных и очевидных для него и столь страшных и губительных для меня, и думал, что нет никакого смысла пытаться говорить с подобными людьми.

Да и о чем мне было с ним говорить?

— Дайте мне пергамент. И грифель, — сказал я, прежде чем понял, что хочу это сказать.

По лицу Алоиза скользнула тень удивления. Потом он кивнул, повернулся и вышел. За приоткрывшейся дверью я успел разглядеть смутно блеснувшие лезвия алебард.

Эх, жаль, что у меня нет арбалета.

После дурманного полусна, в котором я провел последнее время, думать оказалось непривычно, но я сделал над собой усилие. Надо было выбираться отсюда, причем быстро. Я не знал, сколько времени займут у них поиски женщины, которую они считали составной частью для воскрешения своего бога. Но если эта Стальная Дева окажется хоть наполовину столь же расторопна, как существо, которое они называли Ржавым Рыцарем, случится это довольно скоро. Не знаю, то ли я все еще плохо соображал, то ли ситуация действительно была безвыходной, но придумать ничего стоящего я так и не смог. Возникло несколько идиотских идей вроде того, чтобы просимулировать попытку самоубийства или попытаться прорваться с боем, но я от них сразу же отказался. В конце концов, пришлось остановиться на беспомощном варианте ждать подходящего случая, хотя это был скорее жест отчаяния. На самом деле я просто боялся признаться себе в том, что я совершенно не знаю, что делать.

Моя просьба была удовлетворена быстро: не прошло и часа, как дверь снова открылась, впустив подростка, которого я видел в зале. Он несмело остановился у порога, переминаясь с ноги на ногу. Выглядел он очень неуклюжим и неуверенным, но в глазах смущения не было — только острое, пытливое любопытство. Во мне что-то коротко екнуло — предчувствие, привычное для людей с моим ритмом жизни. Как правило, оно означало либо опасность, либо возможность использовать что-то в своих интересах. Так или иначе, я смутно, почти интуитивно ощутил, что с этим мальчишкой надо быть повнимательнее… Вероятно, именно из-за спокойной уверенности, сквозившей в его взгляде, несмотря на неуклюжесть движений.

— На мне что-нибудь написано? — поинтересовался я.

Мальчишка вздрогнул и выпалил:

— Меня послали… тебе принести… вот!

Он быстро подошел к столу, дважды споткнувшись по дороге, положил передо мной несколько листков тонкого пергамента и грифельный стержень. И то и другое великолепного качества, даже у моего отца таких никогда не было. Я невольно потянулся к ним, всё еще удивляясь, что попросил Алоиза дать мне предметы для рисования. Не знаю, зачем я это сделал… Даже поднапрягшись, я не мог вспомнить, когда рисовал в последний раз.

— Ты художник? Я думал, ты партизан, — сказал мальчишка. Похоже, он был здорово разочарован.

Я невольно улыбнулся его непосредственности.

— Партизан, — заверил я. — Но иногда рисую.

— А с кем вы сражаетесь?

— Мы сражаемся с нехорошими дядьками, — насмешливо ответил я, подчеркнув это наивное, такое неуместное слово. — А ты как думал?

Мальчишка вспыхнул, веснушки на его горбатом носу потемнели.

— Мне, между прочим, шестнадцать лет, — надменно сообщил он. Я удивился, но деликатно это скрыл. На вид я не дал бы ему больше тринадцати.

— Как тебя зовут? — спросил я, отодвигая пергамент.

— Джейкоб.

— Ладно, Джейкоб, тебе я скажу, хоть это и военная тайна. Мы надираем задницы всяким лордам. Тем, которые много о себе воображают.

— Здорово! — оживился мальчишка. — А зачем?

Хм. А парень непрост — сразу зрит в корень. Такого бы мне в разведывательный отряд…

Я вдруг вспомнил, что нахожусь в руках фанатиков, собирающихся вырезать мне сердце, и вряд ли когда-нибудь еще займусь подбором людей в разведывательные отряды. От этой мысли у меня заныло под ложечкой, и я поспешно сменил тему.

— Знаешь, это сложный вопрос. Я тебе как-нибудь объясню… Потом.

— Хорошо, — легко согласился Джейкоб. — Ты ведь еще долго тут пробудешь.

Его общительность определенно мне нравилась. Мне хотелось предложить ему присесть, но я боялся спугнуть его. К тому же я не знал, имеет ли он право здесь находиться — может, просто заболтался. С другой стороны, спокойствие в его глазах и роль, которую он исполнял в кровавом обряде, свидетелем и почти участником которого я стал, явно говорили о том, что всё не так просто.

— Да? — небрежно спросил я. — И насколько долго?

— Алоиз говорит, что надо посылать Стальную Деву. А отец не хочет — боится. Они пока спорят об этом. Ну, в конце концов, они ее всё-таки пошлют. Отец всегда делает то, что говорит Алоиз. В общем-то, это правильно, Алоиз знает, как будет лучше. Отец и Ржавого Рыцаря будить не хотел, но они просто не знали, как тебя иначе найти — ты же всё время прячешься, хоть и не от нас…

— Подожди, подожди, — осадил я его. Всю жизнь я ненавидел таких трепачей, часто срывая зло на Юстасе, но теперь жадно глотал каждое слово, неосмотрительно вылетавшее из мальчишеских губ. — Твой отец? Кто он?

— Ты его видел. Он был главным в ритуале освобождения… Только ничего не вышло. Миранда не Проводник. Ну, я так и знал, мне казалось, что вряд ли такая, как она, будет Проводником.

Так. Значит, негодяй в белых одеждах — отец этого сопляка. Можно попробовать взять мальчишку в заложники…

— А каким должен быть Проводник? — быстро спросил я, боясь выдать молчанием свои намерения.

— Ну… Проводник — это кто-то особенный, правда? Если соединение двух Проводников позволяет воскресить Безымянного Демона… А она… она обычная какая-то была.

— А я? Необычный?

— И ты обычный, — со скепсисом проговорил Джейкоб, окидывая меня критичным взглядом. — О том я и говорю. Вот сейчас они спустят с цепи Стальную Деву, найдут второго Проводника, а вдруг потом с тобой выйдет так же, как с Мирандой…

Пульсирующий комок еще теплого мяса летит в степу, шмякается о нее, разрывается, истекает кровью… Только теперь это — мое сердце.

Бракованный продукт. Какая досада.

— Но ведь меня нашел Ржавый Рыцарь? — проговорил я, тщетно пытаясь отогнать навязчивый образ. — Кто это такой, кстати?

— Не знаю, — сказал Джейкоб и вдруг нахмурился. — Заболтался я с тобой… Мне надо было только вещи передать.

Он отступил к двери, а мне оставалось лишь беспомощно смотреть на него, лихорадочно размышляя, что я сделал не так. Мне бы не хотелось повторять подобные ошибки в будущем. Если, конечно, у меня будет будущее.

— Ну всё-таки, — окликнул я мальчишку, когда он уже стоял в дверях, — сколько займут поиски… этого… второго Проводника?

Джейкоб замялся, пожал костлявыми плечами, отвернулся.

— Не знаю, — равнодушно повторил он. — Тебя искали три года.

— Сколько?!

— Подождешь, — с внезапной жесткостью отрезал он и вдруг вскинул на меня злой, совершенно недетский взгляд светло-карих глаз. — Миранда же тебя ждала.

Я вспомнил худую женщину неопределенного возраста, висевшую на кресте с разломанной грудной клеткой, женщину с длинными, молочно-белыми волосами. И только теперь понял, что ее волосы были не просто белыми.

Они были седыми.

Три года. Ну что ж, похоже, я слишком пессимистичен, полагая, что у меня осталось мало времени. Его у меня много.

Возможно, слишком много.