Игры рядом

Юлия Остапенко

Так себя ведут трёхлетние дети. Каждый занимается чем-то своим, хотя рядом с ним сидит другой. Никаких общих действий, контакта, чувства, взгляда – потому что невозможно понять другого. Это называется – игры рядом. Люди вырастают, а игры не меняются. Даже если это люди из фэнтезийного мира. Особенно если это люди из фэнтезийного мира…

ГЛАВА 10

Завывания ветра снаружи, но это — снаружи. Внутри спокойно и сухо. Но это — снаружи. А в глубине — вой. В той глубине, которой не увидеть, не потрогать, которой не подставить лицо. Только — душу. Полную той же злости, того же негодования. Но — по иной причине. По обратной причине.

— Жнец бы его побрал! Я так и знал, что эти трое что-то замышляют! А ты знал? Почему ты мне не сказал?!

— Успокойся, Рич! Я ничего не знал. Они не слишком со мной откровенничают.

— Но ты же был в его отряде! В его гребаном отряде… Ты должен бы быть первым, кого он позовет назад!

— Не позвал. Ты доволен? Он никого не позовет. Ему нет нужды звать. Сами придут.

— Кто придет?! Это… это что… бунт?!

— Я сказал, успокойся, Эван тебе не враг.

— А ты, Роланд? Ты мне кто?

Кривая усмешка, судорога в уголке рта, желание ответить — ложь, необходимость ответить — правду. И невозможность, бессмысленность любого ответа.

— Вместе пойдем на Шерваля, Рич. Вместе.

Бессмысленность ответов. Бессмысленность попыток объяснить. Бессмысленность попыток найти смысл.

В первый день мы двигались быстро, потом сбавили темп. Особо торопиться было некуда — Ларс и Грей использовали время, проведенное в пути, чтобы полнее посвятить меня в курс дел. Многое придется восстанавливать, многое — менять, но я хотел оставить неизменным, лишь приспособиться к новым обстоятельствам.

Почти все ребята, откликнувшиеся на мой призыв, были лучниками или арбалетчиками, но кое-кто нуждался в обучении по обращению с самострельным оружием, которое я планировал оставить основным. Были среди пошедших за мной и несколько человек из моей старой команды. Они вели себя как побитые собаки, и я махнул на них рукой, отметив про себя, что не стоит поручать им ответственные задания. Никогда не доверял людям, так быстро меняющим свои убеждения на почти противоположные и обратно. Однако они могли весьма пригодиться, чтобы переучивать лучников или объяснять человеку, впервые взявшему в руки стрелковое оружие, как не пристрелить самого себя.

Время летело быстро, а дорога тянулась медленно. Мы шли обратно на восток, мимо Лемминувера (там нас должен был оставить Грей, чьей задачей номер один стало вернуть нам Паулину), а оттуда собирались свернуть к югу и двинуться прямиком в Восточные Леса. Ларс предрекал, что по дороге, которая должна была занять недели три, к нам присоединится еще не меньше дюжины рекрутов. Таким образом, мы рассчитывали вернуться с достаточно большим отрядом, чтобы немедленно возобновить партизанские действия.

Сейчас, оборачиваясь назад, я думаю, что эти дни были одними из счастливейших в моей жизни. Они были наполнены энергией и светом — солнце ни разу не скрылось за тучами и постоянно подсматривало за нами из-за то густеющих, то редеющих крон. Я много общался с рекрутами, с Ларсом или Греем, а иногда и с Флейм, они вечно находили мне работу для мозгов и тела (я обнаружил, что немного подутратил прежние навыки), и времени думать о Безымянном Демоне, о красной комнате с коричневой лепкой, о женщине по имени Миранда просто не оставалось. Полагаю, я смог бы выкинуть их из головы раз и навсегда, смог бы вернуться в тот, прежний мир, смог бы вернуть себе его. Я всегда отличался короткой памятью на такие вещи. Жалею ли я, что мне не позволили этого сделать? Конечно, жалею. И, вспоминая те дни, я ощущаю это особенно четко. Поэтому я стараюсь пореже их вспоминать. Те яркие, бесшабашные дни, казавшиеся преддверием то ли старой, то ли новой жизни — как бы то ни было, жизни, к которой я стремился, жизни, лучше которой я тогда не знал. Восхитительные дни… Три дня, если быть точным.

Утро четвертого ничем не отличалось от предыдущих. Мы встали с рассветом, ехали большую часть дня, а когда солнце прошло две трети пути к горизонту, разбили небольшой лагерь и занялись тренировками. В них была насущная необходимость: даже люди, состоявшие раньше в моем отряде, позабыли большую часть того, чему я их учил. И всё приходилось запоминать заново: от элементарных прицельных выстрелов до техники спешного отступления по верхушкам деревьев, следовавшего обычно непосредственно за атакой. Я в тот день от тренировки позорно отлынивал, перепоручив наблюдение за ней Ларсу — мне хотелось поговорить с Греем о тактике атаки в ближнем бою, которой он, как оказалось, в последнее время неплохо овладел. Мы сели у костра в стороне от всех и довольно долго и бурно обсуждали этот вопрос.

— Эх, жаль, что Роланда с нами нет! — вырвалось у меня в запале. — Вот уж он бы с такими вещами справился играючи!

— Почему же ты его не позвал? — тихонько спросил Грей.

Я вздрогнул, мгновенно утратив дискуссионный пыл. О Роланде я вспомнил случайно — вообще-то я старался поменьше думать о нем и других ребятах, которые остались с Саймеком и которых, несмотря ни на что, мне так не хотелось терять.

— Начнем с того, что я никого не звал, — резче, чем требовала ситуация, ответил я. — Все, кто с нами сейчас, пришли сами. Персонально никто не приглашался, если помнишь. С чего бы Роланду такая честь?

— Сам говоришь, он нам нужен, — все так же тихо проговорил Грей. — За Паулиной же ты меня отправляешь?

— Он всё равно не пошел бы, — сказал я и, нашарив рядом с костром сухую веточку, машинально сломал ее и бросил обломки в огонь. — Ты же видел, как он меня встретил. Похоже, у Саймека ему лучше, чем было со мной.

— Да не в том дело. Просто… Он не ожидал увидеть тебя. Не сейчас — вообще никогда. Вбил себе в голову слишком много дури, чтобы отказаться от нее так просто.

— Это его проблемы, — огрызнулся я, чувствуя, что начинаю раздражаться. — Мог бы хоть перекинуться парой слов, чтобы узнать, что я об этом думаю.

— Он бы так и сделал. Если бы ты был один или вдвоем со мной, а при Ларсе…

— При чем тут Ларс? — удивился я и впервые с того момента, как мы заговорили о Роланде, посмотрел Грею в лицо. Он смутился, хотя тоже выглядел удивленным.

— А он тебе ничего не рассказывал? Хм… Впрочем, ничего странного.

Он отвернулся и, обхватив колени руками, уставился на тренирующихся в стороне солдат. Флейм как раз демонстрировала особенности стрельбы в упор. Арбалет у нее был маленький, двоих не возьмет даже с такого расстояния, а перезаряжать его еще сложнее, чем стандартный. Она же, со своей молниеносной реакцией, предпочитала именно такую конструкцию и, похоже, усиленно прививала свои вкусы новичкам. Что ж, хорошо, если так — начав со сложного, они потом легче усвоят азы. Я рассматривал ее узкие плечи, напрягшиеся во время прицела, прищуренные фиалково-синие глаза, устремленные на мишень, волосы цвета смолы, влажно блестевшие на солнце, и вдруг подумал, что люблю ее.

Это была страшная мысль — во всяком случае, испугала она меня просто до безумия, и я шарахнулся от нее, словно заяц, на которого выскочила из кустов борзая.

— И что… что Ларс… что у них там с Ларсом случилось? — быстро спросил я, лихорадочно пытаясь вынырнуть из опасно сладкого омута этого нового понимания.

Грей посмотрел на меня с удивлением, потом нахмурился:

— Если он тебе ничего не говорил, то и я смолчу, пожалуй.

— Ну нет! — круто развернулся я, радуясь возможности отвлечься, — Начал, так уж договаривай! Что произошло между Роландом и Ларсом?

Грей рассеянно откинул волосы со лба, задержал ладонь на темени.

— Да поссорились они, — неохотно проговорил он. — Сильно. Как только Ларс вернулся из Южных Лесов и узнал, что тебя схватили Зеленые. Мы рассказали ему, как всё было… ну он и взбеленился, ты бы его видел… Никогда не думал, что он может быть таким.

— Взбеленился? Ларс?! — я не верил своим ушам.

— И еще как. Называл всех нас тряпками и слюнтяями. Что, в общем-то, чистая правда… Говорил, что, будь он в той хижине, ни за что не позволил бы тебе сдаться, даже если бы пришлось держать тебя силой… Что мы должны были драться за последнего… Всё правильно говорил, в общем.

Он умолк.

— Ну? — мучительно поторопил я, пытаясь совладать с изумлением и еще каким-то странно щемящим чувством, забурлившим во мне и заставившим начисто забыть о Флейм, — а Роланд тут при чем?

— Роланд стал оправдываться… Пытался объяснить… А Ларс набросился на него, мол, твоя это вина, ты всегда метил на место Эвана, потому, небось, и не сделал ничего, чтобы его защитить… Роланд взъелся в своем духе — знаешь его, — ну, они тогда и поцапались… А потом, после неудавшейся попытки вытащить тебя из Арунтона, Ларс снова сказал, что Роланд делает всё это для очистки совести да для того, чтобы лучше в наших глазах выглядеть… В общем, подрались они. А наутро Роланд ушел к Саймеку.

— Подрались? — потрясение прошептал я. Роланд парень горячий, но вид Ларса, метелящего физиономию противника кулаками, казался, по меньшей мере, абсурдным. Я посмотрел на него, стоящего в нескольких шагах от тренирующихся арбалетчиков: сурового, подтянутого. От него веяло холодной уверенностью и стойкой, равнодушной силой. Я не мог даже представить, чтобы он разошелся настолько, чтобы дал кому-то в морду. Тем более — из-за меня.

— Ну, Ларс влепил ему пощечину, Роланд по зубам вмазал, и понеслось… Растаскивать пришлось, — Грей замолчал и потупился, спохватившись, что и так наговорил предостаточно. Я пожалел, что на его месте не Юстас — тогда я бы во всех деталях знал, сколько синяков поставили и сколько зубов выбили друг другу эти двое.

— Так Роланд считает себя виноватым во всем, — констатировал я. — Стараниями Ларса.

— Похоже на то, — согласился Грей. — Они с тех пор почти не разговаривали. Если бы он подошел к тебе сейчас, Ларс бы наверняка завелся снова, сказал бы, что Роланд опять напрашивается в теплое местечко…

Я так не думал, но Грею об этом не сказал. Вместо этого я снова посмотрел на Ларса. Он показывал, кажется, совсем зеленому юнцу, как правильно натягивать тетиву. Само спокойствие, само долготерпение — но лишь потому, что ему плевать на тех, с кем он имеет дело. Так я думал раньше. То ли я ошибался, то ли Ларс делал для меня совершенно немыслимое исключение. Я впервые задумался над тем, а что же почувствовал он, посчитав меня погибшим? Теперь я уже не думал, что хоть отдаленно представляю это.

Конец ознакомительного фрагмента.