Найденная

Юлия Михалева, 2022

Однажды ночью на порог помещичьей усадьбы подкинули невообразимое нечто. Отныне никогда не будет прежней жизнь в имении – и хозяева, и слуги, и жители деревни теперь забудут о покое. Однако есть те, кого находка коснется сильнее всех остальных: владелец поместья Орлов, его английская экономка Брайс и юная знахарка Алена. Хотят они того или нет, но каждому из них по отдельности придется выяснить, что на самом деле подбросили к барскому дому, и при этом постараться скрыть собственные скелеты в шкафу. Поиск разгадок особенно непрост в местности, насквозь пропитанной суевериями – кое-кому в погоне за истиной придется проститься и с собственным телом. На время или навсегда – лишь один из многих вопросов, ответы на которые предстоит найти.

Глава 7. Ночка

Незаконный ребенок! Теперь Брайс все поняла. Младенца, прижитого с кем-то из деревенских, мистер Орлов захотел взять в дом. Поступок легко объясним: мистер немолод, а миссис все никак не удается зачать. И чтобы не признаваться в похождениях, он решил разыграть дьявольский спектакль. Но хуже всего, что в итоге ценой за младенца стал рассудок хозяйки, поверившей мужу.

Очевидно, по приказу мистера его прислуга раздобыла и подбросила к дому то жуткое существо — оно преследовало Брайс в кошмарах, норовя ухватить острыми зубами за пятку. Как видно, миссис Орлов и раньше избавлялась от ненужного, сжигая в печи, на то и был расчет. При этом все очень точно подгадали к приезду хозяина. И когда кухню заволокло дымом, прислуга отвлекла миссис, под шумок унесла маленького беса и оставила ребенка. Вот потому он и цел.

И все дальнейшие расспросы мистером Орловым прислуги — постановка для Брайс и, может, для управляющего, который в ту ночь вернулся в имение вместе с хозяином.

Прежде Брайс писала матушке, что Орловское — странное место. Так вот, оно не странное — оно страшное.

— Я хочу домой, — пробормотала Брайс.

Кормилица, привезенная из деревни, задремала в соседнем кресле, укачивая девочку. Хотя в доме пустовали гостевые спальни, отчего-то мистер Орлов велел расположить незаконное дитя в маленькой гостиной — любимой комнате Брайс — рядом со своим кабинетом. Тут и поставили деревянную люльку, тоже захваченную из деревни. Грубая работа, не для дома мистера.

Но младенец, размещенный в гостиной — не повод отказываться от немногих доступных и уже привычных удовольствий. Потому, как обычно в этот час, Брайс устроилась в любимом кресле с книгой. За неимением выбора — книг на английском в усадьбе не нашлось — она собиралась в очередной раз перечитать прелестную историю Жорж Санд «Консуэло». В Гилфорде бы пришлось прятать ее под подушкой и краснеть, если бы обнаружили. Но здесь совсем другое дело: большинство слуг и на своем языке читать не умели. Но сегодня разум не мог ухватить увлекательные приключения прекрасной певицы: мысли возвращались к интригам в усадьбе.

Во дворе засвистели.

— Тпру! Стой, Ночка!

Разбуженная кормилица высунулась в окно.

— Куда ж запрягли, да еще так нарядно? В город барин едет? — удивилась она.

Брайс продолжила попытки вчитаться. Но снова не удалось: за дверью послышалось шорканье.

— Выходи, Анфиса, пора в храм. И вы с нами езжайте, Анна, — сказал мистер Орлов.

— Как в храм? Разве праздник? — удивилась кормилица.

— Потиту будем крестить.

Потита. Невероятно, но мистер и в самом деле звал незаконную дочь картошкой.

Брайс спустилась во двор, где ждала крытая повозка. Отчего-то в нее запрягли не смирную рыжую лошадь, небольшую и коренастую, которую обычно брал мистер, а непослушную черную. Недавно она сбросила управляющего, пожелавшего ее опробовать, а до того раз пять — и это только на глазах Брайс — молодого конюха. И сейчас не стояла тихо: пятилась, пыхтела.

— Ох, и худая затея у барина, — говорил теперь тот сброшенный конюх старику-Лешему, пытаясь поправить упряжь. — Не объезжена она толком.

— Да что ж ты каркаешь все, Ванек? До деревни — рукой подать, что выйти может?

К повозке подошли мистер Орлов и кормилица с ребенком на руках.

— А куда подевался наш крестный? — осмотрелся мистер.

— Егорий Ильич-то? В деревню подался, — ответил старый конюх.

— Вот как, — шевельнул бровями Орлов, садясь в повозку.

Кормилица полезла следом. Повозка накренилась, а затем покатилась назад — кобыле на месте не стоялось. Брайс все меньше хотелось отправляться в эту поездку, но что делать? Она шагнула в повозку, предвкушая рывок лошади и свое позорное падение на глазах мистера и прислуги. Но на этот раз кобыла не шелохнулась. Конюх забрался вперед — на облучок, как здесь говорили.

— Нооо! Пошла, Ночка!

Повозка тронулась и покатилась. Кормилица глядела на младенца, завернутого в белую простыню с кружевами, а мистер Орлов — в окно. Брайс, севшая напротив, недостаточно быстро поймала себя на том, что открыто рассматривает его. Пусть этого никто и не заметил, а все же негоже забывать о приличиях. И Брайс тоже стала смотреть в окно, теперь бросая взгляды украдкой.

А за окном — буйство до непристойности ярких красок. Красный — листвы, желтый — полей, синий — глубокого низкого неба, серо-голубой — ручья, ставшего спутником на развилке, и вдали — зелень лесных елей. От видов здешней природы так и тянуло взять мольберт. Но способности у Брайс скромные. А если бы, несмотря на это, она все же решила поддаться порыву, то нет ни бумаги, ни кистей, ни красок, и в деревне их не купить. В конце месяца, когда миссис Орлов даст Брайс выходной, она посетит ближний город, и там…

Повозка резко подскочила — так, что Брайс ударилась затылком о обитый тканью потолок, — накренилась и полетела куда-то вниз.

Мистера, кормилицу и Брайс швыряло из стороны в сторону. Экономка больно ушибла локоть, и прямо на лицо ей упал выпавший из-под сидения саквояж. Она попыталась столкнуть и его, и сверток, который следом камнем упал на грудь. И в этот миг дверь раскрылась. Брайс уже не перебрасывало внутри повозки — она катилась вниз. А потом ее еще раз подкинуло и бросило.

Острая боль в спине. Как вокруг мокро. И на груди тяжело. Что-то влажное коснулось щеки, защекотало и, всхрапнув, исчезло.

Брайс лежала в ручье, так и не выпустив прижатый к себе сверток. В паре шагов мирно пила вороная кобыла, а шагах в десяти грудой выглядывали из воды остатки разбитой коляски.