Наследство огня

Юлия Мидатовна Аметова, 2023

Легенды стали явью – любитель старины Мадор и студент Геранд оказались на планете Живой Огонь, где жили когда-то их предки, народ повелителей вещей. Но что это? На земле прародины живут целители-мыследеи, мастера-рудоделы, крылатые драконы и другие народы, но там нет ни одного повелителя вещей! Что же случилось со славным народом? Почему на Живом Огне их считают проклятыми? И что теперь делать путешественникам на земле предков?

Глава третья. Дела государственные и прочие

По синему небу летели белые облака, над черными вершинами деревьев летали рыжие птицы, над крепостным частоколом Град-Пилея мчался летун-гонец в голубой рубашке и с кожаной сумкой для писем на груди. А Торик летать не мог. У него были крылья, но он не мог лететь! Может, сегодня получится? Сидя верхом на коньке навеса над обходными мостками крепостной стены, он раскрыл крылья и попытался ими взмахнуть. Ой, больно! Нет, сегодня точно не получится, лучше посидеть спокойно. Он попытался сложить крылья, и опять едва не свалился с навеса от боли. Отчаянно болело все — крыло, разорванное месяц назад ядовитой носатихой, плечо, в которое осьмицу назад пришелся пинок воеводы, и даже разбитые губы, по которым Торика лупили пилейские вояки.

До чего он дожил на восемнадцатом году! Пленный калека, не способный раскрыть крылья! Переводчик пилейского воеводы Гошара! Вернуться в Страну Высоких Скал он не сможет теперь никогда: по последнему указу князя Горианта потеря крыльев — это позор, лечение — малодушие, а сдача в плен — предательство, которое можно искупить только смертью. Но Торик не сдавался, он просто потерял сознание от яда носатихи и упал! Но никто ему не поверит, он один на свете — отец погиб, мать умерла, брат Регир из-за него опозорен. Региру легче, он не в плену, и крылья у него в порядке — улетел в Рошаель и теперь служит гонцом в столичном городе Рошане.

Град-Пилей понемногу просыпался. Открылись городские ворота, потянулись в них деревенские возы с головицами и корзинами хлебной щепы. Рогатые многоноги вопили и упрямо скребли землю всеми восемью ногами, а хозяева шли рядом, ведя их за раскинутые в стороны рога.

Из храма Огня тянуло горьковатым запахом горящих хлебных веток, на пороге стоял священник в золотистой хламиде до пят и высоком колпаке, закрывающем лицо. Священник благословлял проезжающих, широко разводя руками, рукава были такие длинные, что не видно было даже пальцев. На Сенном Рынке уже торговали, до Торика долетали терпкие запахи горских корешков, квашеных самоспелов и подземных грибов-подкореньев.

Укротитель вывел из стойла двух ящеров и принялся чистить их — от острых зубов до гребней на хвостах. Один ящер был боевой — зеленый, с гладкой спиной, крепкой крупной чешуей и мощными когтями, другой — рыжий тяжеловоз в мелкой чешуе, на крепких ногах, длинный, как вставший на четвереньки дракон.

А кстати, где дракон? Торик огляделся. А, вот он, лежит на боку в тени под стеной, драконам всегда жарко, и они ищут тень. А когда они так изранены, как Алтот, то вообще готовы в землю зарыться. И что это воевода так взъелся на дракона? Чуть что — велит не то, что бить, а мечами рубить! Осьмицу назад, когда возвращались от рудоделов, Алтота едва не убили, а ведь он не пленник, как Торик, а вольнонаемный дракон!

Торику в тот день тоже досталось, и тоже зазря. Кто же мог знать, что два этих здоровенных иноземца и есть Проклятые из летописей? Торик только спросил, кем они прокляты и за что, а рудодельский советник Дагор за неприличный вопрос дал ему по спине своим посохом, еще и по больному крылу попал, а Гошаровы вояки добавили…

Ну, насчет проклятия Торик еще узнает, он уже записал все это в свою особую тетрадку. Ведь если он выздоровеет и улетит отсюда, он будет где-нибудь служить и соберет много историй о том, что видел, и напишет свою собственную летопись. У летунов летописцев нет, только сказители и певцы, но он все же попробует. А почему нет? Торик уже видел и Страну Высоких Скал, и Пилей, и рудодельское Подгорье, и настоящие летописи читал! Он знает четыре языка — свою родную небесную речь, человеческий пилейско-рошаельский, язык рудоделов и даже научный финнибиан. Кстати, в языке этих Проклятых есть слова из финнибиана…Эх, только бы вылечиться! Может, Сольгейн все-таки поможет?

А вот и он, уже размешивает большой деревянной ложкой в ведре какое-то синее тесто из лечебных трав и клея!

— Ну, когда будет готово? Может, я его огнем разогрею? — спросил дракон, заглядывая в ведро с лекарством. Перевода не требовалось, драконы с рождения говорили на человеческом пилейском языке.

— Нельзя. Если живичный клей разогреть, он свернется, а если свернется, то на твоей чешуе не удержится!

— Но я же побыстрее хочу!

Мыследей перестал мешать.

— Слушай, Алтот, я же тебе объяснял. Если хочешь вылечиться быстро, нужен мыследей-целитель, его мыслесила передается больному и помогает травам и снадобьям его лечить. Но при дворе Град-Пилея такого нет, а я только мыслеслушатель и внушатель, у меня мыслесила для другого приспособлена.

Вот, значит, как! Торик никогда не задумывался над этим, а ведь, действительно, у каждого мыследея — своя мыслесила и свой талант. Кто исцеляет, кто растит живое, кто слушает мысли. А вот если…

— Скажи, ученый брат Сольгейн, а бывает, что у мыследея много талантов? — не удержался Торик.

— Бывает, но тогда они невелики. Лучше, если вся мыслесила направлена на что-нибудь одно. Вот если бы тут был знаменитый ученый брат Алевиовин Шестирукий, он вылечил бы тебя за два дня, такая у него мыслесила целителя! Но сейчас он уже старый и живет на покое у родственников в поместье. Давай, переворачивайся!

Дракон перевернулся на живот, раскинув крылья, и Сольгейн принялся той же ложкой намазывать целебное тесто на краснеющие между разрубленных чешуй раны на спине дракона.

— А почему он Шестирукий? У него и в самом деле их шесть? От природы или он их сам себе вырастил? — начал расспрашивать Торик.

— Если бы не война с Сегдетом, ученый брат Алевиовин до сих пор имел бы обычное для мыследея или человека телосложение. Только с хвостом, конечно, как и положено природному мыследею…

— А у тебя хвост есть, ученый брат? Ты из-за него балахон этот носишь? — снова не удержался Торик. Кажется, ему сейчас достанется и от Сольгейна за такие вопросы.

— У меня нет, но это не обязательно — объяснил мыследей. — Природных чистокровных мыследеев мало, их род смешан с обычными людьми, у которых хвостов нет. А длинный балахон называется хламида. Ее носят все выпускники Училища Мыследеяния в Рошане в знак того, что они настоящие мыследеи.

— А шесть рук у почтенного Алевиовина от чего получились?

— От подавления жизни, это такое действие мыслесилы. Во время войны с Сегдетом сорок лет назад ученый брат Алевиовин был военным мыследеем, и три вражеских мыследея одновременно пытались его подавить. Если бы ученый брат Алевиовин не имел такую силу мысли, какая у него есть, его убили бы непременно. Но он собрал все свои жизненные силы, и не только остался жив, но и получил новые руки от такого противодействия. И так постарался, что теперь даже он сам не может их убрать.

— А если найти еще мыследея и убирать руки одновременно, как подавляли его те, из Сегдета?

Сольгейн обошел дракона и принялся замазывать тестом раны с другой стороны.

— Тут надо подбирать, чтобы и талант был тот же, и мыслесила похожа, а у нас при дворе вообще целителей нет.

Торик вздохнул. Неужели никакой надежды?

— А если бы я добрался до Шестирукого, мое крыло он бы смог вылечить?

— Вполне. Там же только яд носатихи, хотя и усиленный кортольским мыследеем.

— А где живет Шестирукий? — Торик взмахнул крыльями и тут же сморщился — острая боль пронизала левое крыло от спины до последнего сустава.

— В княжестве Синие Горы.

— Синие Горы? На тройной границе?

Торик прекрасно знал тройную границу — место, где между Страной Высоких Скал, Подгорьем рудоделов и Пилеем было зажато крошечное княжество — усадьба, деревня в десяток домов да каменистая долина между горами. Наверняка кто-нибудь из соседей рано или поздно завоевал бы Синие Горы, но они не были нужны никому.

— Те самые, — подтвердил Сольгейн. — Только возьмется ли тебя лечить ученый брат Алевиовин? Еще и осьмицы не прошло, как его племянник с женой упали вместе с каретой в пропасть.

Торик знал эту историю, и еще до поездки в Подгорье записал ее в свою тетрадку с летописью. Хозяева Синих Гор, дальние родичи княгини Лидоры Пилейской, погибли в ущелье, свалившись с весьма надежной дороги в прекрасную погоду. Дело было подозрительное, но говорить об этом вслух в Град-Пилее было опасно. Но если старый мыследей согласится… Да, теперь Торик знал, куда ему идти!

— Эй, как лечение, ребята? — из тени чешуйника вышел высокий дородный человек в бархатном красном кафтане с золоченым поясом, на котором висели связки ключей. Это был Вариполли — главный ключник пилейской Дворцовой Управы. Это было начальство, а потому Торик спрятался за коньком навеса, не покидая, однако, своего места. Вариполли всегда знал все обо всех, и мог рассказать что-нибудь, достойное летописи.

— Если продолжать лечение без изменений, Алтот будет здоров через осьмицу, а если позвать мыследея-целителя, то через два дня, — сообщил Сольгейн.

— Лечи сам, и за два дня! — скомандовал Вариполли. — С талантом целителя и дурак вылечит, а ты без него сумей!

Вариполли искоса взглянул на вымазанную синей мазью спину Алтота.

— Вот так и живем — бьем своих, чтобы чужие боялись, жги их Огонь в пепел! — ругнулся Вариполли. — Может я и плох, но не настолько, чтобы своих подчиненных мечами рубить! Пойду в храм, а потом в подвал, может, крылатый мальчишка уже нашел что-нибудь! А тебя, ученый брат Сольгейн, воевода к себе требует!

Они оба ушли, а Торик едва не свалился с навеса. Как он мог забыть! Княгиня и советник приказали ему искать летописи в старых сундуках с книгами, а он даже еще не заходил в подвал княжеского дома!

С площади донесся звук трубы. Сейчас княгиня пошла в храм Огня, потом устроит утренний смотр войску, а после этого потребует к себе Торика! Он соскользнул с навеса, едва не упав на больную спину Алтота. Дракон хлопнул крыльями от неожиданности. Хорошо ему, крылья целы, улететь может, а главное, и Торика взять с собой. А если спросить?

— Алтот, хочешь полететь к ученому брату Алевиовину?

Дракон выдохнул дым и сел на траве, задевая рогами и поднятыми крыльями нижние ветки чешуйника.

— Хочу, а как?

— Взять да полететь!

Алтот шумно печально выдохнул струю дыма.

— Не могу, договор у меня с воеводой Гошаром, словом купеческим скрепленный и пальцем на соннике припечатанный!

— А как так вышло, что ты его припечатал?

Дракон снова выпустил дым. Ну что он так медленно, Торику надо в подвал!

— Папаша мой купец Полдис, многоноговым мясом да кожами торгует, вот и послал меня на ярмарку в Рошану кожи продавать. Я продал, сорок золотых выручил, домой собрался, да в трактир зашел, ящеричного жаркого поесть. А тут мужик из людей подошел, угостил меня полуведром вина из пьяного корня. Конечно, лучше было бы, если бы горским самоспеловым, но когда хороший человек угощает, даже от пьяного корня отказаться неловко. Ну, я выпил, а он мне еще ведро самоспелового… Ну в общем, в себя я пришел уже здесь, в Град-Пилее, без сорока золотых и с договором на службу. А ведь договор дороже денег, если улечу, папаша за нарушение мне всю чешую со спины сожжет за нарушение слова, да еще за сорок золотых добавит!

— А не улетишь — Гошар со света сживет! — объявил Торик, вертя во все стороны головой, не показалась ли княгиня. — И вообще, обманом подписанный договор ничего не значит, это и папаша твой поймет! А почтенный Алевиовин нас обоих вылечит, и полетим по всем ветрам!

— А платить чем за лечение? — мрачно спросил дракон. — Жалованья-то мне Гошар еще ни разу не выдал!

— За лечение мы с тобой отработаем! Я переведу что-нибудь, а ты, например, привезешь что-нибудь тяжелое! Давай сегодня вечером полетим, пока считается, что ты еще больной!

Ну что он вздыхает! Соглашался бы скорее, пока Лидора не вышла из храма!

— Ладно, давай во втором часу вечера, когда темнеть начнет!

На площади закричали, застучали, завопил пронзительным голосом перепуганный многоног. Что там такое? Лидора идет? Торик побежал на площадь, стараясь держаться в тени златоцветов. Толпа княжеских придворных уже стояла на площади перед храмом. Все блестело — узорчатые медные двери, золоченые княжеские латы и шлем, драгоценные камни на рукояти почетного меча и даже серебряные шипы на черных кожаных перчатках ее светлости Лидоры Пилейской. За княгиней, выставив рыжеватую бороду, шествовал воевода Гошар в блестящем шлеме, а следом — три десятка воинов в красно-зеленых пилейских мундирах.

Вопли многонога не умолкали, толпа расступилась, и на площадь влетела телега. Многоног, запряженный в нее, метался из стороны в сторону, хлеща себя по бокам хвостом и поднимая пыль восемью ногами. Шкура на его шее собралась в складки, голова закинулась, а мужик-хозяин схватился за рога, пытаясь остановить испуганную скотину. Большие корзины подпрыгивали в телеге и, наконец, выкатились прямо к ногам княгини, осыпав площадь хлебной щепой. Десятник с золотой бляхой на груди оттолкнул мужика, выхватил меч и одним ударом перерубил шею кричащему многоногу. Хозяин многонога рванулся к княгине, но его сбили с ног, и он упал на колени.

— Помилуй, твоя княжеская светлость! Многоног не мой был, я свою и соседскую хлебную щепу на мельницу вез…

— Молчать, соплежуй навозный! — зазвенел металлом голос княгини. Ого! Если Лидора Пилейская всерьез разозлилась, лучше не попадаться ей под руку. — В присутствии княгини, воеводы и военачальников Пилея не держишь свою вонючую скотину! Это измена, покушение на княжескую жизнь и честь! Эй, охрана! Несите колоду!

Сейчас будет расправа, лучше не смотреть. Торик осторожно выбрался из кустов и тихо ступая ногами в мягких сапогах без каблуков, пошел вдоль стены храма. Скорее обойти храм и забраться в подвал, пока Вариполли не закрыл его!

— Измена отечеству хуже смерти! — продолжала говорить ровным металлическим голосом княгиня Лидора. — Радуйся, мерзавец, что один подохнешь, семьи я твоей не знаю и знать не хочу! Эй, охрана, сопли не жевать, работать!

Воины подхватили хозяина многонога и поставили на колени перед колодой. Он поднял голову и заговорил твердо и четко.

— Десять лет я служил в войске твоей княжеской светлости, Пилею был верен и с людьми честен, а ты смешала мое честное имя с грязью. Пусть и к тебе, твоя светлость, грязь прилипнет в твой последний час!

Вот это молодец, держится не хуже крылатого! Однако княгиня ему такого не простит! Лидора не спеша вытащила из ножен почетный меч и отрубила мужику голову так спокойно, как он сам, должно быть, рубил дрова для печки. Два охранника унесли мертвое тело, а еще четверо прибрали грязь на площади. Народ еще молча расходился, боясь сказать лишнее слово, а Торик уже был возле княжеского дома. Ну, где она, эта дверка в подвал?

— Гошар! Немедленно ко мне! — крикнула княгиня. Торик остановился. Что еще теперь будет?

— После обеда приду, — невозмутимо отвечал воевода. Интересно, почему Гошар всегда разговаривает с Лидорой Пилейской, как будто она давно ему надоела? И почему она его терпит, а не приказывает казнить при всем честном народе, как хозяина многонога? Надоела она, конечно, всем, но кто же такое покажет наружно? Разве что тот, кому надоела не только Лидора, но и жизнь.

— Жирного слюнтяя Вариполли ко мне через час с летописями и переводчиком! — приказала княгиня.

Ура, у него есть еще час! Низкая грязноватая дверца была не заперта, и Торик нырнул в подвал. Ну и темнота! Должен же здесь быть пучок светосборов или хотя бы служебный светляк? Торик посвистел, и на его плечо сел комок розовой светящейся шерсти, слетевший с окна во втором этаже. Но это же не служебный белый светляк, а породистый, розовый, из покоев самой княгини! Она за это одно может отрубить Торику голову!

— Через час, и чтоб не сопли жевал, а выполнял приказ! — услышал он голос Лидоры. Согнувшись пополам и прижав к спине крылья, Торик побежал в глубину подвала. Ладно, может, все еще обойдется! Светляк перебирал лапками у него на плече, освещая розовым светом пыльное подполье. Под ногами шмыгали ногочерви, охотясь на вредителей-листоедов. В подвале без ногочервей не обойтись, иначе листоеды погрызут и книги, и свитки, и любые вещи, им все равно.

Но где же летописи? Может быть, здесь, где потолок повыше? Торик разогнулся и огляделся. У стен стояли расписные сундуки, на них — растрепанные корзины, слева — медное зеркало высотой чуть ли не в пять локтей, а впереди — куча сломанных полок. Ну, и что тут, в сундуках? Ветхие платья и помятые котлы, кованые рошаельские клетки для светляков, деревянные игрушечные ящеры с тележками, слежавшиеся от старости занавески.

А вот и книги! В тяжелых кожаных переплетах, в синих обложках из дешевого сонника, в деревянных коробках, украшенных самоцветами — каких только нет! Может быть, он успеет найти среди них за этот час хотя бы одну летопись? Торик вытащил за кожаный золоченый корешок толстую книгу и раскрыл ее посередине. Пряное жаркое из ящерицы с горскими корешками, каша из чернопальцев с солеными подкореньями, листья драконова следа квашеные с самоспелами… Ах, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Поваренная книга! А эта, в обложке из серого сонника? Фирон Рошанский, «История Трехлетней войны с точки зрения рошаельской военной науки». Тоже не нужна, Пилей эту войну Рошаелю проиграл, за такую летопись Лидора точно снесет Торику голову! Вот еще книга, с украшениями из самоцветов, на рошаельском. «Правила поведения при дворе в присутствии его величества императора, а также его ближайших родственников до девятого колена. Перевод с сегдетского». Опять не то! А вот на финнибиане: «Двухвостая ящерица как вид живого существа, не имеющего подобия в природе». Раньше на финнибиане говорили только природные мыследеи, а теперь на нем пишут научные трактаты все ученые, но в жизни не говорит никто. Впрочем, трактат о ящерице — это явно не летопись. А это что за громадина в деревянном переплете? «Домоводство, добродетелями украшенное, молодым женам в поучение». Опять не то! Сейчас Торика позовут к княгине, а у него вместо летописей — ящеричное жаркое и добродетельное домоводство!

А что это на стене над сваленными в кучу сломанными стульями? Пустая полка под самым потолком, а над ней прямоугольная дверца. Что там? Раскрыв для равновесия крылья, Торик полез по стульям, светляк беспокойно зашевелился на плече. Что-то он не так ярко светит, голодный, что ли… Еще выше, еще…Торик протянул руку к дверце и потянул за ручку. Снизу послышался писк и шуршание. Ах, чтоб вас приподняло да шлепнуло! Это ногочервь погнался за листоедом! Как бы голодный светляк не погнался за ногочервем! Ах ты, чтобы тебя! Розовый свет метнулся перед лицом Торика, он отшатнулся, взмахнул руками и крыльями, и загремел по всем полкам вниз, не выпуская из рук оторванной дверки.

Лежа на спине и задыхаясь от боли в крыльях, Торик увидел светляка, сидящего на полке с ногочервем в зубах, а выше — черный провал в стене за дверкой. Неужели тайник? И там что-то есть? Вот оно! В черном отверстии виднелись туго свернутые свитки с темными шнурами и кожаный корешок большой, с коваными медными уголками, книги. Из последних сил Торик добрался до книги и, вытащив ее, поднял тяжелую обложку, обтянутую черной многоноговой кожей. Четкие буквы выстроились стройными рядами стихотворных строчек на языке рудоделов.

Пишу сказание тех дней,

Что повелители вещей

Во тьму и ужас превратили,

Чтобы потомки не забыли,

Как может быть страшна война…

Вот это да! Летопись рудоделов Подгорья! Может быть, даже отрывок из их Священной Книги! Торик выбежал из подвала, подхватив одной рукой светляка, а другой прижимая к себе находку.

— Где ее княжеская светлость? — завопил он на весь двор. — Ведите меня к княгине, я нашел летопись!