Неуязвимость

Юлия Мамочева, 2023

Вы держите в руках девятый сборник поэта Юлии Мамочевой. Не соврём, если скажем, что он понравится даже тем, кто не любит стихи. «Неуязвимость» – зеркало, в котором отражается наше сложное время. В этой книге – восторг и страх, стыд и гнев, великая любовь и всепобеждающая вера. Недаром один из её героев – ветеран Афгана Дед Санёк, которого от Смерти спасла любимая кошка. Здесь драконы обитают в автомастерских, а от нежности из камня растут цветы. Эта книга – о всесилии любви и о реальности чудес. О том, как пережить горе, и о том, как смаковать жизнь. О том, что внутри каждого из нас звенит тот самый «абсолютный свет», который делает нас неуязвимыми.

Дракон

Путешественники пахнут краями, откуда вернулись.

Когда отец прилетал из Китая, куда за товаром гонял

в девяностые,

из куртки его пахло пряно и громко, гвалтом

пекинских улиц,

бензином, огоньками на красных пагодах.

Живыми драконами, тёмными, как кровь венозная.

Вот как пахло от всех вещей папиных.

Он вынимал из кармана жвачку или какую-нибудь ерунду,

всю исписанную долгими чёрными иероглифами,

и я осторожно подносила её ко рту,

и нюхала, нюхала, даже почти не трогала.

Когда я возвращаюсь с гастролей, мои вещи пахнут,

конечно же, по-другому.

Чужими сигаретами, чужими квартирами, коих

было немало.

Церковными свечками, не знавшими огня драконьего.

Духами всех, кого я там обнимала.

А потом одно отправляется в стиральную машину,

второе — к друзьям на полочку, а третье — в мусорку.

И запах куда-то девается. Но ведь не им же единым

мы живы,

он же, в конце концов, не хлеб и не музыка.

Про путешественников есть другая важная штука,

помню по папиным возвращениям из Китая.

У них (у нас) в глазах всегда остаётся что-то,

что мы выбрали в миг, когда покидали.

Вот в моих, например, навсегда — рожки Кёльнского

собора,

купола Киевской лавры.

Питер — весь. С какой-нибудь крыши, само собою.

Вороны Тауэра, угловатые от прохлады.

А в глазах папы, вернувшегося из Пекина

раз, наверное, двадцать и в целом к сантиментам

не склонного,

до сих пор живут не пейзажи из кино —

лент с Джеки Чаном, а искры огня драконьего.

Я нигде, нигде, нигде не встречала дракона живого,

впрочем, как и те, кто кроме папы бывал в Китае.

И поэтому папа вёз отважно огонь его нам

как то, чего в девяностые больше всего не хватало.

Девяностые. Мне три с половиной.

Столько же остаётся до новой эры.

Бабушка смотрит за стенкой свой детектив любимый,

мама читает мне сказку про храброго пионера.

Небо в окне ледяное и чёрное, как кока-кола,

лампочки в люстре круглые, как чупа-чупсы.

И я говорю маме: «Давай заведём дракона?»

И смеюсь от какого-то радостного предчувствия.

А потом врывается папа в ночи в наш быт

громким запахом улиц Пекина, миллиардом китайцев сразу,

я взлетаю в руках его к люстре (ну-ка, кто тут у нас не

спит?!)

прямо в синей пижаме своей и с дурацкой улыбкой

своей.

И я вижу драконье пламя

у папы

на дне левого глаза.

И на дне правого глаза.

И спросить стесняюсь. Но становлюсь сильней.