Христос с тысячью лиц

Юлия Латынина, 2019

Настоящий материал (информацию) произвел иностранный агент Латыниной Юлией Леонидовной, либо материал (информация) касается деятельности данного иностранного агента. «Великолепная книга, которая, безусловно, станет бестселлером». – Александр Невзоров Продолжение нашумевшей книги «Иисус. Историческое расследование»! Еще больше неожиданных фактов и смелых теорий. Юлия Латынина продолжает вести свое историческое расследование, на этот раз реконструируя личности ближайших соратников Иисуса Христа. Книга превращает безликие статические фигуры апостолов – Иоанна, Филиппа, Павла – в живых людей, со своими необыкновенными биографиями и яростными несовместимыми теологиями. Фигура Иуды Фомы, претендовавшего на звание духовного близнеца Христа и проповедовавшего за Евфратом, переворачивает традиционное представление о христианстве как о вере, развивавшейся в пределах Римской империи. А фигура Иоанна Крестителя – религиозно-политического лидера невероятного авторитета и мощи – принципиально меняет представления о времени и причине возникновения гностицизма. Едва ли не каждый адепт раннего христианства мог видеть и знать своего Христа, что привело к искажению его идей. Юлия Латынина ставит перед читателями новые и крайне актуальные вопросы: чему именно учил настоящий Мессия и почему его апостолы так быстро стали переделывать его учение? В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Христос с тысячью лиц предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Вступление

Глава 2. Апостол Фома →

Глава 1. Находка в Наг-Хаммади

В декабре 1945 года недалеко от утеса под названием Джабал-ал-Тариф, в трехстах милях от Каира и в сорока милях к северу от Долины Царей несколько египетских феллахов копали сабах — местную почву, используемую крестьянами как удобрение. Феллахов было семеро, и родом они были из крошечной деревушки аль-Каср, находившейся, в свою очередь, по ту сторону Нила от самой крупной деревни района, Наг-Хаммади. Главного среди феллахов звали Мохаммед Али.

Внезапно кирка младшего брата Мохаммеда Али за что-то задела. Вскоре феллахи выворотили из земли древний скелет. Они продолжили копать и выкопали изрядный глиняный кувшин в полметра высотой, с крышкой, запечатанной битумом.

Как было хорошо известно любому египетскому феллаху, в таких кувшинах обыкновенно были запечатаны джинны. Поэтому Мохаммед Али не стал поначалу открывать кувшин. Потом, однако, ему пришло в голову, что вместо джинна в кувшине может быть золото. Жадность победила осторожность, и феллахи размозжили кувшин мотыгами.

Золота в кувшине не обнаружилось, и это был минус. С другой стороны, там не обнаружилось и джинна, что, несомненно, было плюсом. Вместо золота в кувшине нашлась уйма старинных книг. Это были кодексы, а не свитки — с папирусными листами и твердыми кожаными обложками. Мухаммед Али начал делить книги и даже порвал одну напополам, чтобы всем было поровну, но никто из его товарищей не выразил интереса к находке, и в конце концов Мухаммед Али забрал все книги с собой. Вечером того же дня его старая мать пустила несколько листов на растопку.

Во время, на которое пришлась эта находка, Мухаммед Али жил непростой и насыщенной событиями жизнью. Дело в том, что за полгода до этого отец Али, состоявший сторожем при германском импортном оборудовании, застрелил лезшего на склад вора, а на следующий день родственники вора застрелили отца Али. Поэтому Мухаммед Али был занят местью больше, чем книгами, тем более что он все равно не умел читать.

Через месяц после находки ему сообщили, что убийца его отца спит в поле рядом с кувшином, полным сахарной патоки. Мухаммед Али и братья поспешили по указанному адресу и убили обидчика теми же заступами, которыми они разбили кувшин с рукописями. После этого они отрубили ему руки и ноги, разворотили грудь, вытащили еще теплое сердце и съели, как того требовали обычаи кровной мести, — по крайней мере, так сам Мухаммед Али рассказывал впоследствии одному из главных исследователей рукописей из Наг-Хаммади, Джеймсу Робинсону. Конечно, он, может быть, и привирал, но согласитесь: если бы он привирал, он бы рассказал, скорее, о том, что они сошлись с обидчиком в жестоком поединке. Кто же будет хвастать, что убил спящего?

Так или иначе, убитый был сыном местного начальника полиции, и Мухаммед Али боялся, что их дом будут обыскивать. Поэтому он отдал кодексы на сохранение местному коптскому священнику. К тому же Мохаммед Али навел справки и заподозрил, что книги могут представлять какую-то ценность. К этому времени книг оставалось двенадцать штук, плюс листы тринадцатой, разорванные и засунутые между остальными. Сколько книг пошло на растопку, сказать сложно.

Зять священника — его звали Рагиб — был местным учителем. Избежавшие феллахской печки книги были в прекрасной сохранности, но они были на древнем коптском языке, и прочесть их, конечно, никто не мог. Рагиб забрал одну из книг и поехал с ней в Каир, чтобы ее продать. Предприятие Рагиба оказалось не очень успешным — египетские власти услышали о его затее и отобрали книги. Одиннадцать книг и разорванные страницы двенадцатой они передали на сохранение в Коптский музей в Каире.

Последняя, тринадцатая книга, была вывезена из Египта и вскоре была предложена на продажу в США. Среди людей, узнавших о предложении, был профессор Жиль Киспель, историк религии из университета Утрехта, в Нидерландах. По его совету кодекс был приобретен Фондом Юнга, однако, когда Киспель начал с ним работать, он сразу заметил, что нескольких страниц в книге недостает. Зная, что остальные книги из Наг-Хаммади переданы в Коптский музей, профессор Киспель спешно вылетел в Каир, надеясь разыскать там недостающие страницы.

Сразу после прилета он отправился в Коптский музей и был несколько шокирован условиями, в которых содержатся манускрипты. По сути, музей представлял собой одну небольшую запыленную комнату. Часть текстов к этому времени уже была перефотографирована. Киспель забрал фотокопии, поспешил в отель и занялся их расшифровкой. Первая же фотокопия начиналась со слов:

«Это тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал его близнец Иуда Фома. Тот, кто обретет истолкование этих слов, не вкусит смерти».

Это было гностическое «Евангелие от Фомы». Всего тринадцать кодексов Наг-Хаммади содержали пятьдесят два гностических текста. Некоторые из них дублировали друг друга, и всего оригинальных текстов было сорок шесть.

Это было почти в полтора раза больше, чем текстов в Новом Завете^[2]..

От Кодекса Брюса к Оксиринху

О том, кто такие гностики, было давно и прекрасно известно. Это были проклятые еретики, приверженцы «пропасти бессмыслия»^{13}, «неистовства и безумия»^{14}, «лишенные разума и полные богохульства»^{15}, вылупившиеся, «как скорпионы из неоплодотворенного змеиного яйца или как василиски из осы»^{16}.

Ириней Лионский около 180 г. посвятил им свой пятитомный труд «Против ересей»; спустя двадцать лет пламенный Тертуллиан громил их суетные и постыдные вымыслы в сочинении «Против валентиниан», а Епифаний из Саламиса в своем «Панарионе», сиречь «аптечке от ересей», сравнивал болезнь гностицизма с ядовитым змеем. Кроме чудовищного богохульства, гностики — если верить их противникам — вели исключительно предосудительный образ жизни.

Гностики-борбориты ели нерожденных младенцев, вырезав их из чрева матерей, забеременевших во время их дьявольских оргий. Причащались они менструальной кровью и мужским семенем^{17}. Гностики-карпократы, посланные Сатаною к поруганию божественного имени церкви, «делали все те действия… о которых нам не только не следует говорить и слушать, но даже помышлять и верить, чтобы такие дела водились между нашими согражданами»^{18}.

Юстин Мученик по этому поводу даже просил императора Антонина Пия казнить этих проклятых еретиков. Так как Юстин Мученик писал в середине II в., когда церковь еще не имела возможности диктовать императорам, Антонин Пий оставил его предложение без рассмотрения.

После того как христианство стало государственной религией, кампания по дискредитации этого «многоголового чудовища, подобного лернейской гидре»^{19}, сменилась планомерной кампанией по уничтожению. Цензура, продолжавшаяся в течение полутора тысяч лет, была столь успешной, что до XX в. историки церкви могли ознакомиться с порочным богохульством исключительно в изложении Иринея и Епифания, точно так же, как советские студенты могли ознакомиться с ретроградными теориями буржуазных экономистов исключительно в изложении профессоров-марксистов.

Первый оригинальный гностический манускрипт был обнаружен в 1769 г., когда неутомимый шотландский авантюрист Джеймс Брюс, тот самый, который обнаружил истоки Голубого Нила и привез, спустя тысячу лет, в Европу книгу Еноха, приобрел по пути в Эфиопию в Луксоре старинный кодекс, разрозненные страницы которого содержали четыре гностических текста. Уровень интереса к порочному богохульству в это время был настолько низок, что кодекс Брюса был переведен и опубликован только в 1892 г.

В 1773 г. Энтони Эскью, врач и собиратель старинных книг, купил еще один гностический манускрипт прямо в Лондонской антикварной лавке.

В 1886 г. французские археологи, раскапывая гробницу в Верхнем Египте, в которой в VII–VIII вв. был похоронен христианский монах, нашли вместе с ним старинный сборник, составленный из отрывков ортодоксальных и гностических текстов. В 1896 г. немецкий египтолог Карл Рейнхардт купил в Каире превосходно сохранившийся манускрипт, известный теперь как Берлинский Гностический Кодекс.

Египетский климат обладает одним уникальным свойством. В пустыне, в отсутствие воды, древние рукописи и даже клочки рукописей могут храниться необыкновенно долго. Этим воспользовались выпускники Оксфорда Бернард Гренфелл и Артур Хант, которые в 1896 г. начали копать мусорные кучи города Оксиринха, расположенного в Верхнем Египте. Город был построен на канале, который соединял Нил с Фаюмским оазисом. В римские времена Оксиринх был третьим по величине городом Египта и столицей 19-го нома, но после арабского завоевания канал пересох, и город исчез с лица земли.

А мусорные кучи остались.

Гренфелл и Хант надеялись, что мусорные кучи Оксиринха содержат исчезнувшие сокровища греческой литературы. Надо сказать, что, в общем, они обманулись в мечтах: книга в древности была вещь дорогая и не попадала на помойку, не превратившись в совершенный лоскут. Мусорные кучи Оксиринха, конечно, принесли нам отрывки неизвестных комедий Менандра и массу других интересных вещей, но нельзя сказать, чтобы они совершили переворот в филологии.

Зато они принесли одну поразительную неожиданность. В мусорных кучах Оксиринха нашлось, естественно, довольно много отрывков из христианских текстов, и в том числе отрывки из текстов Нового Завета. Среди них, к примеру, были три отрывка из «Деяний апостолов», два из Луки, десять из Иоанна и тринадцать из Матфея. Нашлось там по три копии «Послания к Евреям» и Апокалипсиса. «Евангелия от Марка» в мусоре не нашлось^{20}.

Отрывков из гностического «Евангелия от Фомы» — каковое Евангелие, собственно, до этого совершенно не было известно — в мусорных кучах Оксиринха нашлось три штуки. Разумеется, когда мы оперируем такими малыми числами, статистическая погрешность может быть очень велика.

Но все-таки.

Оксиринх был оставлен в VII в., то есть через 300 с лишним лет после того, как альтернативные разновидности христианства стали подвергаться гонениям. К тому же гностики ничего не имели против канонических Евангелий, особенно Матфея и Иоанна. Они читали их так же охотно, как и ортодоксы. Эта церковь не признавала тексты гностиков.

И вот, если верить мусорным кучам Оксиринха, то оказалось, что даже через четыреста лет после начала гонений гностическое Евангелие от Фомы пользовалось в Оксиринхе такой же популярностью, как «Деяния апостолов», «Послание к Евреям» и «Откровение Иоанна Богослова», и было популярней Луки и Марка! Получается, что еще в начале IV в. в Египте гностиков вряд ли было меньше, чем ортодоксов!

Гностический подход к миру

Если попытаться изложить суть развитого гностицизма как подхода к миру в двух словах, то получится вот что.

Современное христианство — это религия, которая исповедует Богочеловека. Гностицизм — это религия, которая исповедует Богочеловеков.

Для современного христианина — любого: католика, православного, протестанта — Иисус — это богочеловек. Он имеет две природы — божественную и человеческую, у него была настоящая плоть, он по-настоящему страдал на кресте и дал себя по-настоящему распять, чтобы искупить первородный грех.

Для гностика Иисус — это Бог. Это предвечный дух, который просто принял образ человека. А вот кто является богочеловеком, так это сам гностик. Бог вошел в него и даровал ему безграничные возможности творить чудеса и быть бессмертным.

Иисус Христос в гностицизме — это полностью божественный Спаситель, посланец настоящего Бога, явившийся в наш тленный мир. А акт Спасения заключается в познании, гнозисе. Познавший Бога не просто преодолевает границы этого мира — он становится Богом, а Бог становится им. «Иисус сказал: Тот, кто напился из моих уст, станет, как я. А я стану им, и тайное откроется ему» (Фм. 108)^{21}.

Кроме этого гностики часто (но не все!) считали, что наш мир — обитель зла. Мир находится всецело в ведении злого Бога — Велиала, Ильдабаофа, Сакласа, Сатаны. Настоящий бог находится вне мира. Он безграничен, неизмерим и неописуем. Он является воплощением абсолютного Добра. Он не имеет никакого отношения к миру материи. Но так как творцом человека является именно он, то в человеке скрыта часть божественного огня, которая не имеет отношения к этому миру, и чтобы разбудить эту часть, Настоящий Бог послал в этот мир своего Сына — Иисуса Христа.

Некоторые (но опять же далеко не все!) разновидности гностицизма заходили так далеко, что отождествляли этого злого Бога с самим Яхве, то есть с богом евреев и Ветхого Завета.

Так или иначе, гностицизм чрезвычайно удачно решал вопрос о позорной казни Иисуса Христа.

Никакой позорной казни не было, потому что посланца надмирных эонов нельзя казнить. Это все равно, что попытаться распять солнечный зайчик. Иисус Христос был предвечный дух, который просто принял образ человека.

Если и был человек-Иисус, то он был просто сосудом, в который был налит этот дух, и плащом, который дух надел на себя. Дух вошел в Иисуса-человека при крещении и оставил его на кресте, и именно поэтому Иисус-человек закричал: «Боже, Боже мой, почему ты меня оставил» (Мк. 15:34).

Этот надмирный дух потом входил в тела самих гностиков, которые, как и Иисус, становились единосущны Богу, творили чудеса и получали возможность победить Сатану и смерть.

Как следствие, никакая казнь Иисуса никого не спасала. Иисус Христос пришел в мир не для того, чтобы искупить первородный грех. Он пришел в мир для того, чтобы дать людям настоящее знание, гнозис.

Греческий язык, как и язык туземцев-нави в фильме «Аватар», различал два вида знания: логическое знание и интуитивное ведение, постижение, познание. «Я знаю Пушкина» — в том смысле, что я знаю, что есть такой Александр Сергеевич Пушкин, и, может быть, даже вчера заходил к нему на чай, и «Я знаю Пушкина» в том смысле, что я постиг его и его поэзию. Гнозис — это именно постижение.

Одной из самых поразительных черт гностицизма было это его убеждение во всемогуществе человека. Человек, получивший истинное знание, мог стать даже выше глупого и ограниченного бога этого мира, Сатаны, Сакласа, Ильдабаофа.

«Ищите Бога в себе, — писал гностик Моноймус. — Познайте того, кто внутри вас»^{22}. «Ты увидел Дух — ты стал Духом. Ты увидел Христа — ты стал Христом»^{23}. Тот, кто получил имя Отца, и Сына, и Святого Духа, «стал не христианином, а Христом», заявляет «Евангелие от Филиппа»^{24}.

«То, что в наиглубочайшем — и есть Плерома, и глубже ничего нет. И это то, что и называют наивышним», — продолжает оно^{25}. В «Тайной книге Иакова» Иисус требует превзойти его: «Сделайтесь лучше меня: станьте как сыны Духа Святаго»^{26}.

Вместо того, чтобы говорить о грехе и раскаянии, Иисус гностицизма говорит об иллюзорности вещного мира и просветлении. По удачному выражению Барта Эрмана, он приходит не для того, чтобы спасти этот мир, а для того, чтобы спасти человечество от этого мира^{27}.

Воскресение для гностиков — это не одноразовый процесс, пережитый Иисусом Христом. Это ежесекундный опыт, необходимый избранному для освобождения от этого тленного мира. Царство Небесное — это не событие будущего. «Это реальность, частью которой каждый может стать здесь и сейчас»^{28}.

«Те, кто говорит, что умрут сначала и воскреснут, — заблуждаются. Если не получают воскресения, будучи еще живыми, то когда умрут, не получают ничего»^{29}.

Обладатели лжеименного гнозиса не только не умеют воскрешать мертвых, — ябедничал на них Ириней Лионский (на что, по его мнению, была способна возглавляемая им община, и тому было множество доказательств), — «но и совершенно не веруют в возможность этого, почитая воскресением из мертвых познание возвещаемой ими истины»^{30}.

Гностицизм предполагал живой мистический контакт с Богом, и каждое откровение, полученное в результате этого контакта, значило ничуть не меньше, если не больше, чем прижизненные поучения Иисуса. Каждый гностик был сам себе апостол и сам себе Евангелие.

Как следствие, точно пересказать гностическое учение невозможно, потому что одного гностического учения не было в принципе. Гностицизм не существовал per se. Существовали гностицизмы: кому чего бог открыл, тот то и цитировал. Одни гностики отождествляли Сатану и Яхве, другие, наоборот, противопоставляли их.

Одни гностики считали, что Иисус был реальный человек, плоть которого надел на себя надмирный дух, а другие — что Иисус был лишь иллюзорная видимость. Одним гностикам бог открыл, что небес — семь, и они это доподлинно знали из собственного мистического опыта, а другие так же доподлинно знали, что небес — восемь, девять или даже десять.

Кроме этого гностики полагали, что знание, как спастись от этого мира, доступно не всем. Люди для гностиков делились на три сорта — язычники, хоики, которые были совсем уже безнадежны; обычные христиане, которых они называли людьми «душевными» (психиками); и, наконец, избранные, люди «духовные» (пневматики). Спасение было доступно и для психиков, но вот познание — только для пневматиков.

Некоторые разновидности гностицизма считали пневматиков потомками Сифа — третьего, после Каина и Авеля, сына Адама, родившегося взамен убитого Авеля (Быт. 4:25).

Для них Сиф был единственным человеком, которому передалась искра божественного огня. А все остальные люди, темные и непросвещенные души, были потомками нехорошего Каина, которому искра не передалась. Эта деталь интересная и нетривиальная, и мы еще к ней вернемся. Ведь, согласно книге Бытия, единственным человеком, выжившим после Всемирного Потопа, был Ной. При этом Ной был потомком Сифа (Быт. 5:29).

Так или иначе, собственно гностические тексты были нередко написаны заумным языком, рассчитанным на избранных. К тому же многие гностики проповедовали разные системы для разных уровней посвящения. Для пневматиков — одну систему, а для добрых, но ограниченных психиков — другую, попроще, адаптированную к их скромным возможностям. Эта система позволяла соглашаться с упрощенной версией бога, только что и доступной ограниченным психикам, и требовать от психиков вместо совершенного гнозиса всего лишь добрых дел.

Итак, зрелый грекоговорящий гностицизм, который единственный и был долго известен в пересказах отцов церкви, слагался из трех составляющих:

— Из убеждения, что материальный мир находится во власти Сатаны.

— Из убеждения, что настоящий, надмирный Бог послал в него Спасителя, Христа, чтобы дать людям знание.

— Из уверенности в том, что, кто познает эту истину, сам станет Христом.

Плоть человека принадлежит к этому вещному миру, но дух его несет в себе частицу божественного огня. Иисус Христос явился в мир, чтобы освободить божественный огонь, заключенный в людях. Тот, кто познает его учение, сам станет Иисусом, и Иисус станет им. Они станут духовными близнецами.

Текст, который мы сейчас называем «Евангелие от Фомы», правильнее было бы называть «Евангелие от Близнеца», потому что «фома» на арамейском — на языке, на котором разговаривал Иисус, — и значит «близнец». По-гречески «близнец» — «дидим». Евангелие от дидима Иуды Фомы — это Евангелие от близнеца Иуды Близнеца, полной духовной копии и нового воплощения Иисуса.

Глава 2. Апостол Фома →

← Вступление

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

История находки в Наг-Хаммади сама послужила предметом увлекательного расследования одного из ее главнейших исследователей Джеймса Робинсона, изложившего свои детективные изыскания в James M. Robinson. Hag Hammadi: The First Fifty Years, Institute for Antiquity and Christianity, 1995. М-р Робинсон даже уговорил Мухаммеда Али вернуться на место его открытия. Для этого ему пришлось уговорить сына убитого: «Я должен был поехать в Хамра-Дум, найти там сына Ахмада Исмаила, человека, которого зарубил Мохаммед Али, и получить от него заверение в том, что, поскольку он уже стрелял по похоронной процессии семьи Мухаммеда Али, ранив самого Али и убив члена его клана, он считает инцидент исчерпанным. Тем самым соображения чести освободят его от необходимости напасть на Мухаммеда Али, ежели он вернется к подножию утеса. Я принес эти добрые вести самому Мухаммеду Али, который в ответ расстегнул рубаху, продемонстрировал мне шрам на груди и похвастался, что он был ранен, но не убит, и заявил, что ежели он когда-либо увидит сына Ахмада Исмаила снова, то он порешит его на месте. После демонстрации этого хвастливого бесстрашия его удалось убедить приехать к утесу, неузнаваемого в моей одежде, в правительственном джипе, со мной на стороне, откуда могли прилететь пули из деревни, и с ним на безопасной, глядящей в сторону утеса стороне, на заходе солнца во время Рамадана, когда все мусульмане сидят дома и насыщаются после длительного поста в течение всего дня». В последнее время появилось много статей, критикующих расследование Робинсона за неполиткорректность и «предвзятое колониальное отношение». Г-н Робинсон рассказывает, что арабы занимаются кровной местью и не понимают ценности древних книг: стало быть, это неправда! (См., например: Nicola Denzey, Justine Blount. Rethinking the Origins of the Nag Hammadi Codices. JBL 133, no. 2 (2014): pp. 399–419.)