Ниязбек

Юлия Латынина, 2005

Когда его брата взорвали, он не вышел из мечети, пока не закончился намаз. Когда президент республики приехал на соболезнование, он сказал: «уходи, а то я буду стрелять». Он не хочет договариваться ни с кем. Он не слушает никого, кроме своей совести. Когда в республике вспыхнет мятеж, на чьей стороне будет этот человек – на стороне России или Аллаха?

Глава вторая

Как стать депутатом

Замдиректора Шамхальского цементного завода Хизри Бейбулатов считался одним из самых опасных людей в республике.

Отец его был родом из того же села, что и Ниязбек, но сам Хизри родился в Шамхальске, — небольшом городке на стыке РСА-Дарго и Чечни, знаменитом вышеупомянутым уже заводом и удивительной еще для Союза безработицей. У него было трое братьев и пятеро сестер. Его мать умерла, когда ему было шесть лет. Его отец начал пить и быстро стал запойным пьяницей.

С детских лет Хизри знал, что он должен вырваться из одноэтажного равнинного городка с цемзаводом на берегу мутной быстрой реки, и что путь наружу лежит через спорт. В одиннадцать лет Хизри выиграл детские соревнования по вольной борьбе. В четырнадцать он стал призером чемпионата мира среди юниоров.

Ему было четырнадцать с половиной, когда он вернулся на лето в Шамхальск, и вдрызг пьяный отец не вписался в поворот горной дороги на своих «Жигулях». Машина слетела со скалы высотой в пятьдесят метров. Отец погиб мгновенно. Хизри, который сидел на заднем сиденье, выкарабкался из машины и пополз вверх.

К ночи он выполз на дорогу, а к утру его подобрали. Спустя три дня в районной больнице ему отрезали одну ногу чуть выше ступни, а другую — чуть ниже колена, и с его спортивной карьерой было покончено навсегда.

Теперь Хизри поселился в Торби-кале, в доме у дяди, занимавшего должность декана в Торбикалинском университете и по совместительству промышлявшего кое-какой коммерцией. Дядя был никудышный коммерсант, и партнеры крали у него все деньги, которые студенты платили ему за поступление. В коммерции Хизри разбирался плохо, учиться не хотел, а мир силы — единственный мир, который Хизри понимал, знал и любил, был для него закрыт. Вдобавок к инвалидности со времени катастрофы Хизри заработал жесточайшие боли в голове и позвоночнике. Старые друзья Хизри становились чемпионами мира и Европы, они иногда приходили к высохшему, отощавшему парню и рассказывали ему про залитый огнями Париж, про сверкающие отели Джидды и ночные клубы Москвы, а Хизри сидел дома, смотрел телевизор и пил водку.

Однажды в гости к дяде приехал чеченец — партнер по бизнесу. Хизри сидел напротив гостя, когда в комнату вошел его двоюродный племянник — мальчик лет пяти. «Какой хороший мальчик, — сказал чеченец, поглаживая ребенка, — интересно, сколько денег заплатят за тебя родители, если тебя украсть?» Больше чеченец не успел ничего сказать: Хизри достал пистолет и застрелил его на месте.

Чеченца закопали, и долгое время никто не знал, кто его убил.

Спустя пару месяцев разбогатевший чиновник купил участок земли рядом с Бейбулатовыми и начал перестраивать дом. Когда он заглянул в документы, он обнаружил, что забор Бейбулатовых стоит на полметра дальше, чем следовало бы. Сосед потребовал перенести забор, угрожая в противном случае прокуратурой. Хизри застрелил его в ту же ночь, а вместе с ним — двух его сыновей. Второй сын успел выпрыгнуть из окна, раненый, и побежал в больницу. Ему сделали операцию и положили в палату, где лежали еще двое. Хизри приковылял за ним на следующий день и застрелил прямо в палате.

Спустя некоторое время о Хизри заговорили. Его стали уважать. Братья убитого чеченца поехали убивать Хизри и навсегда пропали. Дядя отдал Хизри бизнес, и теперь этот бизнес процветал, потому что никто не спешил обманывать Хизри.

Несмотря на известность, Хизри по-прежнему много пил. Однажды со своими людьми он отмечал день рождения в ресторане, и там он повздорил с сыном прокурора республики. По обыкновению, Хизри выхватил пистолет и хотел стрелять, но охрана сына скрутила Хизри, и проснулся он уже в камере. Прокурор боялся за сына, и поэтому Хизри предъявили не только хулиганство, но и два десятка убийств, из которых половину он не совершал. Хизри не хотел признаваться, и чтобы сделать его разговорчивей, ему вырвали все ногти и спилили все зубы. Но Хизри все равно не признался.

После этого дядя Хизри, Магомед-Гусейн, поехал за помощью к Ниязбеку.

— Пожалуйста, помоги, — сказал Магомед-Гусейн, — мальчику двадцать один год, и он инвалид. У него больной позвоночник и нет ног, а его обвиняют в двадцати убийствах и делают с ним страшные вещи, такие вещи, что даже сказать нельзя. И все только потому, что он повздорил с сыном прокурора.

— Твой племянник — убийца и пьяница, — ответил Ниязбек, — ему двадцать один, он в крови по подбородок, и никто не скажет, что он убивал только тех, кто это заслужил.

— Но он инвалид, — сказал дядя, — он же не может бить людей. Он может их только убивать. Я прошу тебя ради твоего покойного отца и всех наших односельчан — помоги ему!

Ниязбек думал три дня, а на четвертый он навестил Хизри в СИЗО. Тот сидел в одиночке, и температура в камере была сорок два градуса. Лицо Хизри было один сплошной синяк, протезы у него отобрали, а в том, что осталось от ног, копошились черви.

Ниязбек собрал червей и спросил:

— Ты в чем-нибудь признался?

— Нет, — ответил Хизри.

В руках у Ниязбека был кувшин воды, и он протянул воду Хизри. Тот взял кувшин и собрался пить, но Ниязбек сказал:

— Это вода для омовения.

Они вместе сделали намаз, и Ниязбек сказал:

— Поклянись мне, что ты бросишь пить, и я тебя отсюда вытащу. Но если ты хоть один раз напьешься, — клянусь Аллахом, я пристрелю тебя сам.

Через две недели Хизри вышел на свободу. Прокурор не хотел его отпускать, потому что боялся за сына, но когда Ниязбек поднял цену до полумиллиона долларов, жадность победила. Эти полмиллиона Ниязбек заплатил из своих денег, и еще сорок тысяч он заплатил за венскую клинику, где лечился Хизри.

С тех пор, как Хизри вышел из тюрьмы, он ни разу не пил. Он молился пять раз в день и никогда больше не убивал по собственному желанию. Он убивал только по желанию Ниязбека или тогда, когда ему казалось, что Ниязбек не будет возражать.

***

Генеральный директор «Авартрансфлота» Сапарчи Телаев приехал к Ниязбеку Маликову за неделю до назначения Панкова полпредом. Они поздоровались и обнялись, и Сапарчи сказал:

— Послушай, Ниязбек, мне нужна твоя помощь.

Ниязбек нахмурился про себя, потому что Сапарчи был человек скользкий и неверный, и он не хотел иметь дела с Сапарчи. Еще не было случая, чтобы Сапарчи мог продать кого-нибудь и не продал. Ниязбек в глубине души полагал, что он продал даже родного сына.

— Я бы хотел стать депутатом в Шугинском районе, — сказал Сапарчи, — а это вряд ли возможно, если Хизри меня не поддержит.

Прежнего депутата от Шугинского района убили месяц назад. Скоро должны были состояться перевыборы, и Хизри Бейбулатов выдвинул на них свою кандидатуру. Некоторые говорили, что депутата убил сам Хизри, чтобы освободить место, но это говорили люди, которые недолюбливали Хизри.

— Почему бы тебе не поискать другой район? — спросил Ниязбек.

— В других районах сейчас нет выборов, — ответил Сапарчи, — а кроме того, у меня зять из Шугинского района. Если я зарегистрирую его кандидатуру, мы получим вдвое больше рекламного времени, а его родичи смогут работать на меня.

Ниязбек молчал.

— Ниязбек, помоги мне, — попросил Сапарчи. — Все, что Хизри истратил на избирательную кампанию, я готов возместить.

Хизри истратил двести тысяч долларов, и все до копейки это были деньги Ниязбека. Ниязбек в таких случаях всегда помогал людям.

— Я постараюсь помочь, — сказал Ниязбек, — и не унижай меня напоминанием о деньгах.

***

В тот же день Ниязбек приехал в Шамхальск, где у Хизри был красивый высокий дом на берегу Терека, в пяти километрах от границы с Чечней. Это был не единственный дом Хизри: в Торби-кале у него был второй дом, со второй женой. Поговаривали, что еще есть и третья, в Москве, но никто не знал точно, женился на ней Хизри, как это полагается у правоверных, или они просто живут вместе, как это делают русские.

Жена Хизри накрыла мужчинам стол и убежала на второй этаж, где заливался плачем ребенок.

— Сапарчи Телаев хочет стать депутатом от Шугинского района, — сказал Ниязбек, — я решил помочь ему.

— Почему бы ему не выбрать другой район? — спросил Хизри.

— Потому что это внеочередные выборы. А в других районах все депутаты живы.

— Этому горю несложно помочь, — сказал Хизри.

Ниязбек промолчал. На втором этаже что-то упало, и снова послышался захлебывающийся крик ребенка.

— А зачем Сапарчи зарегистрировал не только себя, но и своего зятя? — спросил Хизри.

— Он говорит, что это затем, чтобы получить вдвое больше рекламного времени, — ответил Ниязбек, — и чтобы родичам зятя было легче ему помогать.

— Хорошо, — сказал Хизри, — мне не очень-то хочется это делать, но из уважения к тебе я сниму кандидатуру.

Хизри вышел проводить Ниязбека до машин, стоявших во дворе бронированным табунком, и Ниязбек спросил:

— Кстати, что у тебя с этой Ларисой? В Москве?

— Любит она меня, — сказал Хизри, — и я ее.

— Если она тебя любит, — приказал Ниязбек, — пусть принимает ислам и выходит за тебя замуж. У тебя и без того довольно грехов, чтобы жить с женщиной без брака.

***

Шамхальск был расположен в ста шестидесяти километрах от Торби-калы, и обратная дорога заняла у Ниязбека почти час. Он сидел, откинувшись неподвижно на заднем сиденье, и смотрел вбок, в плоское летнее марево, туда, где камыши сменялись солончаками и солончаки — камышами.

Некогда плодородное побережье год за годом теряло тысячи гектаров полей; на борьбу с заболачиванием и засолением почв Москва ежегодно выделяла по сто пятьдесят миллионов долларов, и пост генерального директора АО «Авармелиорация» считался одним из самых видных в республике. Занимал его, уже три года, зять президента Асланова.

Причина, по которой Ниязбек Маликов не стал ссориться с Сапарчи Телаевым, была очень проста: Ниязбеку не хотелось уходить из этой жизни, не истребовав долги со всех, кто был ему должен, и поэтому ему не хотелось плодить новых должников.

Старший брат Ниязбека был убит, и Ниязбек ни секунды не сомневался в том, что он должен делать, как семя, брошенное в почву, не сомневается и не думает, расти ему или нет. Оно просто растет.

Ниязбек знал, что ему надо убить президента республики и его сыновей.

Ниязбек знал, что ему следовало убить этих людей давно, еще после смерти сестры, но тогда это могло показаться преждевременным. Вся жизнь Ниязбека была устроена так, что он делал то, что надо было делать, и делал это тогда, когда это надо было сделать. Он презирал тех людей, жизнь которых состояла из того, что они, вместо того, чтобы делать необходимые вещи, искали объяснить, почему этого делать нельзя.

Убить Гази-Магомеда Асланова, старшего сына президента, было несложно. Его большой трехэтажный дом в центре Торби-калы был окружен телекамерами и забором, его постоянно сопровождала охрана, но в целом Гази-Магомеда охраняли не больше, чем самого Ниязбека: к Дауду, он, например, приехал всего на трех машинах.

Убить самого президента было значительно сложней. Только федеральная часть охраны президента Асланова насчитывала около двухсот человек, и в нее входили прикомандированные сотрудники федеральной службы охраны и агенты ФСБ, а в отдельных случаях — милиция и войска.

Но это было не самое главное. Кроме федеральной службы, была еще и республиканская, в которой состояло около пятисот человек, и которую возглавлял сын президента Гамзат Асланов. Вот его-то было убить сложнее всего. На совести депутата Гамзата Асланова было больше всех убийств, совершенных в республике, и поэтому депутат Асланов не передвигался иначе, как в окружении целого взвода нукеров.

Его рабочий кабинет в парламенте республики был расположен не над, а под землей, и в предбаннике кабинета расположился целый блок-пост: со стеклянными бронированными дверями, призванными блокировать любую попытку проникновения, с вооруженными охранниками и с детектором, распознающим оружие и взрывчатку.

Кабинет Гамзата Асланова в парламенте переехал под землю после того, как его другой кабинет, на втором этаже, был выжжен прямым попаданием противотанковой гранаты. Сына президента спасло только то, что он отлучился поговорить со спикером. Точно также был оборудован его кабинет в «Национальном аварском банке», где он состоял председателем совета директоров.

Однако на самом деле ни в НАБе, ни в парламенте Гамзат Асланов практически не появлялся. Иногда его кортеж проносился по улицам, — перед прохождением кортежа бригада саперов проверяла трассу на наличие взрывчатки, милиционеры, взмокнув, перекрывали движение, на крышах домов выставлялись снайперы, в дворах дежурили гранатометчики, первых чиновников республики вздергивали звонками и назначали им встречу через полчаса в кабинете народного депутата. Однако, когда чиновники приезжали здание парламента, Гамзата там не было. Их сажали в автомобиль и везли к нему в резиденцию, а кортеж, шумиха и снайперы на крышах в девяти из десяти случаев оказывались лишь уловкой. Проверкой слуха.

По крайней мере один раз такая уловка спасла Гамзату Асланову жизнь, когда у блок-поста возле Дома Правительства, там, где автомобили замедляли ход, лавируя между бетонных блоков, взорвался фугас. Собственно, один из бетонных блоков и был этим самым фугасом, — снаряд закатали в него еще на фабрике и установили за два дня до взрыва, в ходе «ремонта» блок-поста. Тогда бронированный автомобиль сына президента разворотило, как созревший гриб-дождевик, но Асланова в нем опять-таки не было.

Никто заранее не знал, когда и куда Гамзат поедет, он почти никогда не участвовал в официальных мероприятиях, и кортеж ожидал во дворе всегда, готовый везти хоть депутата Асланова, хоть воздух, хоть двойника.

Однако чаще всего Гамзат Асланов принимал гостей в личной резиденции. Резиденция располагалась в бывшем парке им. Ленина на западной окраине Торби-калы. По внешнему периметру шла контрольно-следовая полоса, которую патрулировали охранники с собаками, а за полосой — завалы колючей проволоки и минные поля. Стена вокруг поместья была пятиметровой высоты, и по вершине этой стены шла сигнализация и телекамеры. На территории поместья стояли три дома. Один был построен в арабском стиле, и всю мебель и отделку для него привезли из Саудовской Аравии. Другой был копией особняка Мадонны возле Лос-Анджелеса, а третий выстроил шотландский архитектор по уменьшенному образцу замка в Гленморенне. Один из домов был гостевой, а в двух других жили две жены Гамзата, и в каждом из домов у Гамзата было по четыре спальни. Он ночевал в одной из них в произвольном порядке, и никто, включая его жен и охранников, никогда не знал, где он будет ночевать. Кроме этого, на территории поместья было еще пять домиков для родственников, друзей и приживал.

Словом, дом Гамзата Асланова был защищен лучше, чем база спецгруппы ФСБ «Юг» или резиденция британского премьера.

В дом Асланова приглашали крайне ограниченный круг гостей, но приглашение это считалось за великую честь. Побывать на приеме у президента республики было куда легче, чем дома у его сына. Именно здесь, в бывшем парке культуры и отдыха, происходили праздники, о которых в республике говорили шепотом, — кто с завистью, кто с ужасом. Именно здесь однажды после концерта исчезла восходящая звезда российской эстрады, певичка по имени Аиша. Хозяин дома пожелал с ней переспать, но сделал это в таких выражениях, что девушка вспыхнула и при всех ударила его по щеке. Труп Аиши нашли спустя три дня, в состоянии, от которого стошнило бы даже Чикатило. Дело не возбудили, певичку объявили без вести пропавшей.

Здесь, на этих сорока гектарах, хозяин мог все. Он мог приказать охранникам крутить сальто — и они крутили сальто. Мог приказать им ходить по канату — и они ходили по канату. Он мог вызвать к себе министра или депутата и приказать крутить сальто ему, — и министр или депутат крутили сальто, а Гамзат хлопал в ладоши, и если посетитель ему понравился, Гамзат мог снять трубку и попросить ему выдать требуемое — обычно это были бюджетные ассигнования. Впрочем, никакие сальто и ужимки не помогали посетителю, если он заранее не предлагал трети этих самых ассигнований самому Гамзату.

В системе охраны Газмата Асланова было только два недостатка.

Один недостаток назывался сам Гамзат. Гамзат относился к людям как к насекомым, а если ты относишься к людям как к насекомым, они могут ужалить в ответ.

Второй недостаток назывался гольф.

***

Сын президента республики Северная Авария-Дарго Гамзат Асланов много думал над тем, как улучшить инвестиционный климат в республике. Для этого он часто бывал за границей на инвестиционных форумах — в Лос-Анджелесе, Лондоне и Нагасаки. И однажды он сделал интересное наблюдение — во всех странах с большим притоком иностранных инвестиций играли в гольф.

Гамзат заключил, что если в республике Северная Авария-Дарго построить поле для гольфа, она станет благоприятным местом для инвестиций.

Вернувшись в Торби-калу, Гамзат создал государственное акционерное общество «Гольф-клуб» и получил под него сто двадцать гектаров прибрежной земли, переходящей в склон Торби-тау. Берег был заболочен и покрыт камышами, а на склоне рос реликтовый лес. Для устройства поля для гольфа он пригласил человека по фамилии Риттельсман, делавшего такие поля и в Японии, и в Норвегии, и в Америке. Профессия г-на Риттельсмана называлась turf manager.

Риттельсман осмотрел камыши и реликтовый лес, и сказал, что поле требует тотальной перепланировки. Заболоченный суглинок надо было осушить, устроить дренаж и вбить в почву специальными машинами песок. Для того, чтобы на этом песке росла трава, это должен был быть особый песок, не грубый морской, смешанный с галькой, а тонкий, речной. Гамзат навел справки и узнал, что такой песок есть в одном карьере к западу от Торби-калы.

На следующий день Гамзат в сопровождении своей охраны поехал к карьеру и приказал отгрузить песок. Ввиду важности задачи он занялся ей лично; но тут пришел прораб и потребовал за песок денег.

Тогда Гамзат ударил прораба прикладом по голове и сказал:

— Как ты смеешь выеживаться! Нам карьер нужен для того, чтобы построить поле для гольфа, а гольф нужен для улучшения инвестиционного климата в республике! Или ты против иностранных инвестиций?

После этого прораба бросили в канаву и избили как собаку, а охрана Гамзата, сильно возмущенная, прострелила шины у «БелАЗов», работавших на карьере, и забрала столько песка, сколько получилось.

На следующий день Гамзат снова приехал за песком, потому что это была важная задача и он занимался ей лично. Когда он подъехал к карьеру, он увидел, что дорогу преграждают несколько джипов. В джипах сидели вооруженные люди, а прораб стоял впереди джипов с автоматом в руках.

Гамзату это не понравилось, и он приказал найти директора карьера.

На следующий день директор карьера пришел на прием к Гамзату, и сын президента рассказал ему, как гольф способствует улучшению инвестиционного климата. Директор поклонился и сказал:

— Нет проблем, я дам вам столько песка, сколько нужно. И из уважения к вам, уважаемый Гамзат Ахмеднабиевич, я отдам его даром.

— Зачем песок? — сказал Гамзат, — ты карьер отдай.

Директор карьера попробовал было сопротивляться, но Гамзат ударил его рукоятью пистолета по носу и сказал:

— Как ты смеешь выеживаться! Нам карьер нужен для того, чтобы построить поле для гольфа, а гольф нужен для улучшения инвестиционного климата в республике! Или ты против иностранных инвестиций?

После этого директора карьера били до тех пор, пока он не подписал все бумаги, которые должны были улучшить инвестиционный климат в республике.

На следующий день Гамзат поехал к карьеру за песком, потому что он уделял проблеме иностранных инвестиций личное внимание, и какого было его возмущение, когда он увидел, что людей, вооруженных автоматами, стало вдвое больше, и кроме автоматов, у них появились гранатометы. Гамзат справился, в чем дело, и узнал, что карьер был не самостоятельным предприятием. Он принадлежал строительной фирме «Торстрой».

Гамзат навел справки и узнал, что эта фирма, кроме карьера, владеет еще производством шифера, стекольным заводом, семьюдесятью тысячами квадратными метрами жилья в центре Торби-калы, и тридцатью семью строительными площадками. Гамзат позвонил хозяину фирмы и вызвал его в резиденцию.

На следующий день хозяин фирмы приехал в резиденцию Гамзата, и Гамзат лично рассказал ему о том, как гольф способствует улучшению инвестиционного климата. Хозяин фирмы поклонился и сказал:

— Нет проблем, берите карьер. Из уважения к вам, Гамзат Ахмеднабиевич, я отдам его даром.

— Зачем карьер? Ты отдай «Торстрой»! — сказал Гамзат.

Хозяин фирмы попробовал было сопротивляться, но Гамзат ударил его рукоятью пистолета по носу и сказал:

— Как ты смеешь выеживаться! Мне твоя фирма нужна для того, чтобы построить поле для гольфа, а гольф нужен для улучшения инвестиционного климата в республике! Или ты против иностранных инвестиций?

После этого хозяина фирмы бросили в подвал резиденции и держали там до тех пор, пока он подписал все бумаги, которые должны были улучшить инвестиционный климат в республике.

На следующий день Гамзат приехал к карьеру за песком, и увидел, что кроме людей с автоматами и гранатометами, возле карьера появился бронетранспортер, а на бронетранспортере сидит мэр Торби-калы. Гамзат справился, в чем дело, и оказалось, что хозяин «Торстроя» был зятем мэра. Кроме «Торстроя», мэр владел тремя ресторанами в центре города, пивзаводом, двумя городскими рынками, и спорткомплексом «Олимпийский», в котором тренировались четыреста крепких накачанных ребят.

Гамзат поразмыслил и вызвал в резиденцию человека по имени Шарапудин Атаев, который был очень уважаемым человеком в республике. Они немного поговорили, а потом Атаев осторожно кашлянул и сказал:

— Мне говорят, что я мог бы стать мэром Торби-калы, и что для этого нужно два миллиона долларов.

— Это очень правильно говорят, — сказал Гамзат.

— А что будет с прежним мэром? — спросил Атаев.

— А это на твое усмотрение, — ответил Гамзат.

Спустя две недели прежнего мэра расстреляли у входа в дом, а на выборах нового мэра победил Шарапудин Атаев.

На следующий день после его победы Гамзат приехал к карьеру, и увидел, что возле карьера нет никого. По его приказанию рабочие загрузили машины песком и отправили на будущее поле для гольфа. Не прошло и семи месяцев, как все работы были завершены, и на западном склоне Торби-тау, между синим морем и темными бесснежными скалами построили гольф-клуб мирового уровня.

Конец ознакомительного фрагмента.