Принудительное влечение

Юлия Климова, 2007

Не ропщите, сограждане, ибо мало не покажется! Поливанова Ольга почти два года пребывала в состоянии затяжной депрессии. Все фобии, которые только существовали на свете, гнездились в ее душе. Два года назад ее муж – перспективный бандит по кличке Острый – пал смертью храбрых в одной из криминальных разборок. Это не помешало вдовушке вести безбедное существование, одолевая ежедневным перечислением своих маний психоаналитика. Во время очередного сеанса нытья девица с удивлением обнаруживает: собеседник мертв. Более того, застрелен. Вот где настоящий ужас, даже придумывать ничего не надо. Лучше быстрее унести ноги, что Ольга и делает…

Глава 3

Если вас подозревают в убийстве психоаналитика, прикиньтесь дурочкой — иногда этот прием работает

P.S. Только не перестарайтесь

С утра в квартире царило нервное напряжение — Оля готовилась к разговору со следователем. Полагая, что тот явится при погонах, она с волнением наблюдала за аркой, ведущей во двор. Ирочка время от времени дежурила в коридоре, прислушиваясь к жужжащему лифту.

— А может, он все же не придет? — с надеждой в голосе спросила Оля, хватая с полки пузырек с валерьянкой. — Что, у него дел других нет, как только шляться по квартирам и мучить безвинных женщин своими вопросами.

— Насколько я знаю, — пожала плечами Ирочка, — других дел у него действительно нет. Ему преступника искать надо, а ты самая подходящая кандидатура.

Следователя Ольга не узнала. Маленький, щуплый, лысый мужичок, вылезший из припорошенного пылью бирюзового «жигуленка», вообще не привлек ее внимания. Он был похож на случайного прохожего, а не на ловкого и мозговитого сыщика, способного противостоять криминальному миру.

Голосистое пение дверного звонка на миг парализовало Ольгу. Через пару секунд она медленно поднялась со стула и на негнущихся ногах сделала несколько шагов в сторону коридора.

— Я открою, — влетела в комнату Ирочка. Увидев бледную родственницу, всплеснула руками, усадила ее обратно на стул и затараторила: — Возьми себя в руки, ты что, в тюрьму хочешь? В камерах крысы и уголовники, и, уж поверь мне, никаких психоаналитиков там нет. Вспомни, о чем мы договаривались. Вспомни, как мы вчера репетировали, — ты болезная, слабая женщина, у которой голова немного набекрень. Не можешь жить без Самаринского, и для тебя его смерть настоящий траур. Ты должна отвести от себя подозрение. Поняла?

— Поняла, — выдохнула Оля, чувствуя, как в душе зарождается буря. Где этот следователь?! Сейчас она блестяще сыграет свою роль!

— Помни, твоя судьба в твоих руках, — четко произнесла Ирочка и бросилась к двери.

Весь вечер они размышляли, как же лучше поступить. Ольга вцепилась в идею представить все так, будто она не ходила на прием к Самаринскому, и уже ни о чем другом слышать не хотела. Ей казалось — это единственный шанс на спасение. Помимо следователя, она еще до ужаса боялась убийцу, который все же мог посчитать ее свидетельницей, а умирать по-прежнему не хотелось. Ирочка утешала как могла, но этого было недостаточно. Чтобы сгладить нервозную ситуацию, девушки провели несколько репетиций будущего допроса. Ольга изображала недалекую дамочку, витавшую в мире грез и кошмаров, а Ирочка сурового следователя, ехидно задающего каверзные вопросы. К двенадцати часам ночи Оля немного пришла в себя, вжилась в роль и уже не подскакивала от страха каждые пять минут. И вот — репетиции позади, пора выходить на сцену…

— Васечкин Борис Яковлевич, — представился тощий мужчина и протянул вперед раскрытое удостоверение.

— Оля, к нам следователь, — лучась удивлением, сказала Ирочка, выглядывая из-за спины Васечкина. — Ты вызывала его?

Борис Яковлевич выдал «хе-хе» и уселся в огромное кресло. Он был таким миниатюрным, что почти потерялся между подлокотниками.

— Нет, я не вызывала следователя… — задумчиво выдала Оля и, вспомнив слова Ирочки: «Помни, твоя судьба в твоих руках», мило улыбнулась. Пригладила волны каштановых волос, выставила вперед ножку в голубой махровой тапке и кокетливо вздернула бровь. Такой наглой смелости она и сама от себя не ожидала — вот что значит жажда жизни… — А вы по какому вопросу?

— Вы знакомы с Самаринским Ильей Петровичем? — раздался первый вопрос. Васечкин дернул острым носиком и почесал за ухом. Уши у него оказались приличных размеров, пожалуй, он был вправе ими гордиться.

— Конечно. — Ольга попыталась изобразить на лице волшебное состояние нирваны. — Это мой самый любимый психоаналитик на свете. Мы с ним одно целое. Вот уже два года он помогает мне оправиться после смерти мужа. Я, знаете ли, вдова… — Оля тяжело вздохнула и провела пальчиками по листочкам фикуса.

— Вашим мужем был Поливанов Денис, известный в определенных кругах под кличкой Острый?

Оля почувствовала, как нервы вновь разбредаются в разные стороны, — а следователь-то подготовился к их встрече… Теперь на нее точно повесят убийство Самаринского, ведь бывший муж зарабатывал на жизнь не совсем честным трудом, значит, и ей доверия не будет… Когда замуж выходила, не знала, а потом как-то все закрутилось… а потом его пристрелили. Можно сказать, замужество даже прочувствовать не успела.

— По какой кличке? — выкатывая глаза якобы от удивления, спросила Оля.

Ирочка прислонилась к стене — таких подробностей она не знала. Похоже, дело осложняется…

— Острый, — едко ответил Борис Яковлевич. — Его так прозвали, потому что больше всего на свете он уважал финки.

— Финки — это что? — заинтересованно спросила Оля, вспоминая, как в гроб ее супруга бывшие дружки торжественно положили три плоских ящика с коллекцией холодного оружия.

— Давайте вернемся к вашему психоаналитику, — улыбнулся Васечкин, покосившись на Ирочку.

— Может, чайку? — вежливо предложила та и расплылась в радушной улыбке.

— Пожалуй, — одобрил следователь, и девушка заспешила на кухню.

— Самаринский Илья Петрович был убит вчера. Застрелен, — выдержав паузу, сообщил Борис Яковлевич. — Вам что-нибудь известно по этому поводу?

Следующую сцену Ольге даже не пришлось играть, скорбь от потери родного до боли психоаналитика была искренней и естественной.

— Этого не может быть, — замотала она головой, и в глазах заблестели слезы. — Но как же так?.. Вы уверены? Скажите, прошу вас, скажите, что вы ошибаетесь?! — Оля прижала руки к груди и с мольбой посмотрела на Васечкина. — Он и Ирочка — это все, что у меня есть на этом свете. Я не смогу без него, просто не смогу! — Она издала стон, прикрыла рот ладошкой и качественно изобразила помутнение рассудка.

Видя, что хозяйка квартиры побелела как мел, следователь ловко вскочил с кресла и бросился на помощь.

— Давайте я провожу вас до дивана, — сказал он, заботливо придерживая Олю за локоть.

— Я любила его, я его так любила… как человека, как психоаналитика и как… — она махнула рукой, — боюсь, вы этого не поймете.

«Помни, твоя судьба в твоих руках» — слова вновь всплыли в голове, и Ольга принялась всхлипывать в два раза громче. Села на диван и сложила руки на коленях.

— Он всегда меня так слушал… помогал добрым словом… возвращал меня к жизни после смерти мужа… это ужасно. А когда похороны? Я хочу проститься с Ильей Петровичем.

— О похоронах мы вам сообщим, а пока, пожалуйста, ответьте на мои вопросы. Вы вчера встречались с Самаринским?

— Увы, нет. Если бы я знала, что его убьют, обязательно бы сходила посмотреть на него в последний раз.

— По расписанию вы должны были прийти на прием в два часа дня, убили Самаринского приблизительно с часу до двух…

— Вы что хотите сказать, — перебила Оля, — что это я его убила?.. Да как вы можете?.. — Она застонала и закрыла лицо руками.

— Скажите, где вы были в это время и почему не пришли на прием?

— А вот и чай, — вплыла в комнату Ирочка. В руках поднос, на лице бесконечное дружелюбие. — Я еще прихватила печенье и виноград. Прошу за стол, так вам будет удобнее.

Васечкин устремился к столу, а Ольга, оторвав ладони от лица, запричитала:

— Ира, Илью Петровича убили, я тебе о нем рассказывала — чудесный человек. Ты представляешь? И случилось это как раз вчера. Подумать только, если бы я не отправилась на вокзал встречать тебя, он бы, возможно, был сейчас жив.

Сказав это, Ольга мысленно перекрестилась, обратилась к богу с мольбой о понимании и прощении и пообещала в дальнейшем врать только в редких случаях, когда другого выхода просто не будет.

Васечкин, хлебнув чая, отправив в рот крупную виноградину, оживился и детально изучил алиби. Ирочке пришлось принести билет, а Ольге подробно рассказать о том, как она встречала единственную родственницу, как радовалась, увидев ее, и как даже не подозревала, что в это самое время замечательного человека Илью Петровича шпигуют пулями.

Оля очень боялась, что секретарша Лидочка или кто-то другой все же видели ее, но, несмотря на это, все же врала и молилась, молилась и врала.

— А могу ли я осведомиться, — налегая на печенье, спросил Васечкин, — с какими именно проблемами вы обращались к Самаринскому? Что вас беспокоит, кроме смерти мужа?

— У меня страхи, — дрожащим голосом выдала Оля. — Понимаете, я боюсь всего… Бактерии, микробы, крысы, ведьмы, лишаи, змеи… Их так много, а я одна…

Борис Яковлевич оторвался от голубой узорчатой чашки и уставился на хозяйку квартиры.

–…еще меня беспокоят озоновые дыры, красная кнопка в чемоданчике президента, снежный человек, инопланетяне, угри, которые могут перерасти в опухоли, звуки из труб по ночам, плохие замки на клетках в зоопарке… а еще… — Оля понизила голос и прошептала: — А еще я боюсь, что в канализации живут мутанты, которые раз в месяц выползают на поверхность…

— А почему же только раз в месяц? — ошарашенно спросил Васечкин.

— Это я себя так утешаю, — всхлипнула Оля, — не хочется думать, что они это делают чаще.

Борис Яковлевич покосился на Ирочку, та пожала плечами — мол, что вы хотите, моя дальняя родственница — слабонервная дама, остро нуждается в общении с горячо любимым психоаналитиком. Теперь-то вы понимаете, дорогой следователь, что она не могла убить Самаринского, потому что без него просто пропадет.

— Илья Петрович, родненький, — запричитала Оля, — на кого же вы меня покинули…

— Глотни чайку, — заботливо предложила ей Ирочка. — Тебе необходимо сейчас отвлечься. Борис Яковлевич, нельзя ли отложить этот разговор? Вы же видите, Оля очень переживает…

— Да, да, — закивал Васечкин, опасливо глядя на хозяйку квартиры. Положил на стол небольшой листок бумаги, исписанный мелким почерком, и добавил: — Прошу вас завтра зайти ко мне, адрес здесь. У вас возьмут отпечатки пальцев, и, возможно, мы с вами побеседуем еще раз.

Оля пробормотала: «Хорошо», всхлипнула и попросила Иру проводить гостя. Когда дверь за Борисом Яковлевичем захлопнулась, девушки бросились на кухню и принялись шумно обсуждать состоявшуюся беседу.

— Я думала — умру! — воскликнула Оля, разливая по рюмкам кофейный ликер. — Ты видела, как он смотрел на меня… Кошмар!

— Очень даже неплохо все прошло, — похрустывая яблоком, ответила Ирочка.

— Мне тоже так показалось.

— Подаришь им завтра свои отпечатки, ответишь на пару вопросов и будешь спать спокойно до конца своих дней.

Последние слова явно были лишними, Ольга живо себе представила гроб и плавную музыку.

— Мне нужны успокоительные и просто необходим новый живой психоаналитик! — Оля добавила в ликер оставшуюся валерьянку и выпила все залпом. — Да! Мне нужен новый психоаналитик! Найди его!

Ирочка пребывала в замешательстве. Где водятся целители душ, она не знала, а в том, что один из них нужен срочно, сомнений не было. Оля наливала уже четвертую рюмку ликера и, тряся над ней пустой склянкой от травяной настойки, слезно просила:

— Ну давай, миленькая, еще хотя бы одну капельку.

Шаг к выздоровлению уже был сделан, но результат требовалось закрепить.

* * *

Старенькие часы с помутневшим стеклом и одной погнутой стрелкой настойчиво тикали, намекая Егору Васильевичу, что пора бы уже откланяться. Целую неделю он гостил у своей зазнобы, забросив балконное приусадебное хозяйство вместе со всеми прочими обязанностями.

— А скажи-ка, моя дорогая Любовь Григорьевна, что этой молодежи надо? — зевая, спросил Егор Васильевич, почесывая при этом заросший подбородок.

— Ремня, — выдала многовековой рецепт налаживания отношений с подрастающим поколением Любовь Григорьевна. Одернула передник и подложила на тарелку любимого еще один пухлый, перемазанный сметаной сырник. — Кушай, Егор, больно удались в этот раз.

Егор Васильевич отодвинул тарелку в сторону. На душе последние два дня было неспокойно — какой уж тут аппетит.

— Загостился я что-то, — поднимаясь со стула, сказал он. — Пора домой.

— Да ты что, только неделю и побыл. Деваха твоя большая уже, справится. — Любовь Григорьевна поджала губы и распахнула холодильник — чем бы еще умаслить любимого?

— Одна она у меня… Пойду, а то мало ли чего опять учудила.

Егор Васильевич с ранней молодости был большим любителем женщин и, дожив до шестидесяти пяти лет, не утратил интереса к прекрасному полу. Он бы с радостью погостил у зазнобы еще пару дней, но дома ждала внучка. Натянув кепку, давно потерявшую цвет, он притянул к себе недовольную Любовь Григорьевну, запечатлел на ее мягкой щеке смачный поцелуй и, пообещав заглянуть через пару-тройку дней, вышел из квартиры.

Вернувшись домой, Егор Васильевич сразу же почувствовал неладное — в шкафу нет рюкзака, а вязаная кофта Ирочки не болтается на вешалке.

— Убегла! — хлопнул себя ладонями по бокам Егор Васильевич. — Ах, негодница! Неужто к актеру своему подалась?!

Он поспешил в комнату Ирочки. Комод пуст, а на столе записка:

«Дедушка, я знаю, что ты будешь ругаться, но иначе не могла. Я люблю его — он моя судьба. Напишу, как только смогу.

Не волнуйся, все будет хорошо.

Ира»

— Ну стервец, я до тебя доберусь! — заорал Егор Васильевич, грозя кулаком огромной фотографии Андрея Ларионова, висевшей на стене. — Найду и убью паршивца! Задурил девке голову и думаешь, тебе это с рук сойдет! Только попробуй тронь ее! Убью!

Егор Васильевич резко выдвинул ящик стола — где-то здесь хранилась новогодняя открытка родственников из Москвы. Только к ним могла отправиться Ирочка, больше не к кому.

— Вот ты, голубушка, — вертя в руках глянцевую карточку с Дедом Морозом, процедил Егор Васильевич и опять обернулся к фотографии Ларионова. — Я тебя сам к загсу притащу, ты и опомниться не успеешь.

Полив на балконе кабачок, торчавший из ведра, Егор Васильевич Зайцев отправился на вокзал.