Проклятие Ивана Грозного и его сына Ивана

Юлия Алейникова, 2016

Многие современники Ильи Репина полагали, что невероятный талант гения живописи несет его моделям скорую смерть… Так умерли вскоре после позирования Репину композитор Мусоргский, врач Пирогов, поэт Федор Тютчев. Трагически закончилась жизнь писателя Всеволода Гаршина, послужившего прообразом царевича Ивана для картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Даже этюд, написанный Репиным с Гаршина, обрел часть мистической силы, свойственной этому невероятному по силе и выразительности полотну… Варвара Доронченкова работает в небольшой фирме, занимающейся торговлей произведениями искусства, ее коллегу Сергея Алтынского знакомые приглашают оценить картину, доставшуюся хозяевам по наследству. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что это пропавший еще до революции портрет Всеволода Гаршина работы Репина. Не успела фирма порадоваться открытию, как полотно исчезает, Сергея Алтынского арестовывают по подозрению в краже, а спустя два дня он тонет при загадочных обстоятельствах…

Глава 6

— Проходите, — сухо пригласила Варю хозяйка, распахивая входную дверь. — Обувь можете не снимать.

Варя благодарно кивнула и прошла за хозяйкой в гостиную. Квартира Булавиных была самой обыкновенной. Современный ремонт, обычная не очень дорогая мебель, никаких предметов искусства, никакого антиквариата. Очевидно, Репин попал к ним случайно, надо будет уточнить, как именно, — сделала для себя пометку Варя.

— Анна Алексеевна, как я вам уже говорила по телефону, наша фирма хочет помочь вам вернуть полотно. Обвинения в краже, которые выдвинула полиция против нашего коллеги, бросает тень не только на покойного Сергея Алтынского, но и на нашу фирму. Так что мы этот вопрос считаем делом чести, — серьезным, взвешенным тоном произнесла Варвара. Упоминание ею «дела чести» вызвало на лице хозяйки неприятную и неуместную кривую усмешку.

К счастью, Варины комплексы притуплялись, или скорее засыпали, когда дело касалось людей обычных, не связанных с искусством, или повседневных дел, не имевших отношения к ее профессии и работе. А потому, слегка приподняв брови, Варя заметила холодным неодобрительным тоном:

— Вы напрасно улыбаетесь, Анна Алексеевна. В нашем бизнесе честное имя и репутация имеют очень большое значение. Мы не подпольные торговцы краденым антиквариатом, а уважаемая фирма, которую знают не только в России, но и в странах Европы и даже в Соединенных Штатах. И Сергей при всей его внешней несолидности был прекрасным специалистом, глубоким знатоком искусства, серьезным и квалифицированным искусствоведом, с большим опытом работы.

Анна Алексеевна под пристальным взглядом Варвары несколько стушевалась, очевидно, почувствовав если не раскаяние, то во всяком случае некоторое смущение. А у Вари появился шанс получить достаточно полную информацию, касающуюся как самого полотна, так и рокового вечера, после которого оно было похищено. Потому что люди, как правило, бывают наиболее откровенны с собеседником, если ощущают перед ним легкое чувство вины, смущение или иной дискомфорт, не связанный напрямую с предметом беседы.

И действительно, Анна Алексеевна принялась торопливо и довольно подробно излагать историю приобретения картины Репина. Избегая смотреть на свою собеседницу и лишь изредка бросая на нее короткие мимолетные взгляды.

— Картина досталась мужу по наследству. Он у меня программист, к искусству отношения не имеет, так же, как и я. А тут вдруг выяснилось, что в Новосибирске скончался его дальний родственник, кажется, двоюродный дядя. Одинокий человек, все свое имущество он завещал Павлу. Квартиру в Новосибирске мы продали, книги и мебель тоже. Осталось только несколько личных вещей, в том числе и эта картина.

— А какие именно вещи остались? — с интересом спросила Варя.

— Какое это имеет значение? — тут же насторожилась Анна Алексеевна, но почти сразу оттаяла и пояснила: — Письменный прибор, часы, наверное, каминные, я не разбираюсь, просто мне они очень понравились, фарфоровый сервиз в отличном состоянии, несколько хрустальных ваз. Вот, кстати, одна из них, — указала хозяйка на стоящую за ее спиной довольно большую, изящную, но вполне современную вазу из чешского хрусталя.

— Понятно. То есть ваш родственник не был коллекционером или искусствоведом? — решила все же уточнить Варя.

— Нет. Он был профессором биохимии. Или что-то в этом роде, — поправляя рыжеватые пряди стриженых волос, пояснила хозяйка. На вид ей было около сорока. С хорошей фигурой, довольно высокая, с крепкими ногами, вероятно, раньше занималась каким-нибудь спортом, типа лыж, Анна Алексеевна выглядела монументально и решительно.

— Скажите, а вы не в курсе, каким образом к вашему родственнику попала эта картина? — задала Варя следующий немаловажный вопрос. Важный не с точки зрения нахождения картины, а с точки зрения подтверждения ее подлинности.

— Не знаю. Как я уже говорила, Сергей Анатольевич был одиноким человеком, жена и дети его давно умерли, осталась подруга. — Тут Анна Алексеевна как-то неловко улыбнулась и добавила: — Точнее, невеста. Они собирались пожениться, но не успели. Это она нас разыскала и помогла с оформлением наследства.

— Сколько же лет было вашему родственнику? — с интересом спросила Варвара.

— Шестьдесят с небольшим, — пояснила Анна Алексеевна, — но он уже давно овдовел, наверное, чувствовал себя одиноко. Алла Юрьевна оказалась очень порядочной женщиной, ничего не захотела себе брать, кроме фотографий, писем и кое-каких личных мелочей покойного. Ну да, мы бы их все равно выбросили. Своего добра девать некуда, вся антресоль хламом забита, — словно извиняясь, пояснила Анна Алексеевна.

— Ясно. Скажите, а можно позвонить этой даме и выяснить, как попала к покойному эта картина?

— Простите, но я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к ее нынешней пропаже? — сердито нахмурилась в ответ Анна Алексеевна.

Варя сообразила, что до сих пор никак не продемонстрировала рвения именно в поисках картины.

— Напрямую никакого, — тем не менее, строго нахмурив брови, ответила Варвара, — но возможны какие-то старые связи, конфликты. Когда имеешь дело с произведениями искусства такого уровня, нельзя пренебрегать никакими версиями.

Кажется, Анна Алексеевна впечатлилась, потому что предложила Варваре самой связаться с Аллой Юрьевной и охотно снабдила ее номером телефона.

— А теперь, — перешла Варя к главному, — расскажите мне о том вечере, когда Сергей Алтынский приходил к вам оценивать картину.

— Ну, рассказывать, собственно, не о чем, — пожала плечами Анна Алексеевна. — Когда мы забирали картину, Алла Юрьевна сказала, что картина ценная, подлинник. Но она тоже не искусствовед, и мы решили показать ее специалисту. Идти с ней в комиссионку было бы глупо, да и опасно, вот мы и разыскали среди знакомых Сергея Леонидовича. Платить ему за такой пустяк было неловко, — словно оправдываясь, слукавила Анна Алексеевна, на что Варя едва сдержала улыбку. Любят наши граждане сэкономить на чужой интеллектуальной собственности. — И мы решили просто накрыть стол, так, по-дружески, в знак благодарности. Но затевать большую готовку ради одного гостя нелепо, и муж пригласил к себе нескольких друзей, в тот вечер как раз футбол был, и они решили устроить импровизированный мальчишник, совместить приятное с полезным, — рассказывала Анна Алексеевна, то и дело нервно поправляя волосы. — После ужина мужчины уселись у телевизора, — она кивнула на большую плазму, — а мы с мужем, с вашим коллегой и Андреем Валентиновичем отправились в спальню. Там временно висела картина.

— Простите, а кто такой Андрей Валентинович? — встрепенулась Варя.

— Ну, это сын приятельницы моей тети. Он работает научным сотрудником в каком-то научном институте, Институте искусства, кажется, — с сомнением предположила Анна Алексеевна. — Он, конечно, хороший специалист, но, как сказала тетя, его профиль — западное искусство, кажется, семнадцатый век, — неуверенно пожав плечами, проговорила вопросительно Анна Алексеевна, словно советуясь с Варей. — К тому же он некомпетентен в вопросе цены.

— Да, конечно, — кивнула Варя, в душе уже самодовольно потирая руки. Какой из современных искусствоведов не в состоянии оценить полотно? Открыл Интернет, порылся на специализированных сайтах, кое-что сопоставил, проанализировал и — «ву а ля». Вот с определением подлинности у него могло быть больше сомнений, учитывая специализацию. Хотя тоже неизвестно. Интересно, что это за НИИ такой? Может Институт истории искусств? В любом случае сейчас не стоит демонстрировать хозяйке чрезмерный интерес к этому «тетушкиному» искусствоведу.

— Скажите, и каково было мнение этого специалиста, он был согласен с оценкой Сергея Леонидовича? — с искренним уважительным интересом поинтересовалась Варя.

— Ну, Андрей Валентинович уже видел картину накануне и тоже был уверен в том, что это подлинник. Но не представлял себе стоимости полотна, — с некоторой неестественной жеманностью, до сих пор у нее не проявлявшейся, проговорила Анна Алексеевна, вероятно, ощущая некоторый внутренний дискомфорт и от ситуации, и от темы беседы. — И тогда мы с мужем вспомнили о вашем коллеге, которого нам рекомендовали общие знакомые, Андрей Валентинович услышал наш разговор и захотел поприсутствовать, чтобы убедиться в правильности своего мнения по поводу картины. Отказать было неудобно, и мы его пригласили.

— И как я понимаю, их мнения совпали? — уточнила Варя.

— Да. Они что-то обсудили, кажется, технику мазка… или что-то в этом роде, — неуверенно проговорила хозяйка. — Я как-то не запомнила.

— Гм, а потом вы вернулись все вместе к гостям?

— Да. Сергей Леонидович немного посмотрел футбол, выпил чаю и уехал. Остальные разошлись позже, — кивнула Анна Алексеевна.

— А Андрей Валентинович ушел вместе с Сергеем? — невинно поинтересовалась Варя.

— Нет, он ушел раньше. Сразу же после осмотра картины. Он очень стеснительный, замкнутый человек. Знаете, этакий ученый-недотепа, — с легкой снисходительной улыбкой пояснила Анна Алексеевна.

«Ага, знаем мы этих тихих ученых-недотеп», — скривилась в ответ на замечание хозяйки Варя. Самый тихий недотепа, которого она знала, этакий кривой, хромой, худой, шепелявый, словно поеденный молью доцент их кафедры, с виду казавшийся не опасней обыкновенной мухи, едва не завалил ее кандидатскую. Показал такие зубищи — первобытные хищники обзавидовались бы! Так что замечание Анны Алексеевны лишь подкрепило уверенность Варвары в том, что истинный похититель ею найден.

— Скажите, Анна Алексеевна, а не могли бы вы дать мне телефон Андрея Валентиновича, очень хотелось бы получить его профессиональное заключение по картине. Сергей погиб, официального заключения с описанием или хотя бы фотографии полотна у нас нет. Нам было бы проще искать картину, знай мы некоторые живописные особенности полотна, — убедительно увещевала хозяйку Варя, надеясь заполучить телефон стеснительного искусствоведа, желательно рабочий, а еще лучше его фамилию, паспортные данные и адрес.

— Думаю, это будет неудобно. Андрей Валентинович интеллигентный, скромный человек, ему будет неприятно, если из-за нас его втянут в историю с ограблением, — категорично возразила Анна Алексеевна. — Лучше оставьте ваши координаты, я ему передам и попрошу, чтобы он сам вам позвонил.

Ах, вот как? Значит, Сергей был непорядочным, неинтеллигентным, и ему было приятно. И нам заодно с ним? Варя возмущенно ощетинилась на подобное заявление и решила, что незачем скрывать собственные оскорбленные чувства от нагловатой, беспардонной любительницы халявных экспертиз.

— А знаете, Анна Алексеевна, ведь и Сергей был интеллигентным человеком, так же был кандидатом искусствоведения. Его родители образованные, уважаемые люди, мама врач-кардиолог, отец физик-ядерщик, — последнее было чистейшей выдумкой, Варя понятия не имела, кем являются родители Сергея, — а вы его с легкостью записали в бандиты с большой дороги. Между прочим, мой отец профессор, сотрудник Русского музея, дед и прадед — академики, и тем не менее я вынуждена сидеть перед вами и выслушивать рассказы о том, что какой-то знакомый вашей тети, интеллигентный человек, который не может иметь никакого отношения к пропаже вашей картины, а мы с Сергеем, значит, можем? Лично я воспринимаю вашу позицию как оскорбление, — вставая с дивана с гордо поднятой головой и расправленными плечами, резко заявила Варя. Бывали у нее временами всплески неумеренной откровенности и правдоис-кательства.

А потому удивило ее не это, а то, что за последние шесть лет это был первый случай, когда Варя с гордостью упомянула о собственном семействе и его регалиях. Может, шок от обучения в Академии прошел?

Вслед за Варей вскочила с места и Анна Алексеевна.

— Простите, конечно, — сдержанным тоном, словно через силу, проговорила она. — Я никого конкретно в краже не обвиняла, версии выдвигала полиция. И к тому же вашего коллегу я видела впервые, а прочие гости были нашими давними друзьями. Надеюсь, вы не ожидали, что я буду их подозревать? — дернула она недовольно плечами, и вся ее призрачная доброжелательность мгновенно испарилась.

— А вам не пришло в голову, что украсть картину мог кто-то третий? Не присутствовавший на вечере? — прищурив глаза, спросила Варя, не сбавляя апломба.

— Да? И кто же, например? — не уступая ей в напоре, уточнила хозяйка.

— Например, ваша тетушка, которая сосватала вам интеллигентного искусствоведа. Или ее подруги, с которыми она простодушно поделилась вашей проблемой. Или ваши знакомые, порекомендовавшие вам Сергея. Или соседи за стенкой, курившие на балконе во время оценки картины и слышавшие ваш с Сергеем разговор через распахнутые окна спальни. Или родственники вашего двоюродного дяди, которым почему-то не досталось наследство, но которые были осведомлены о картине Репина и ее стоимости, или…

— У него не было других родственников, кроме моего мужа! — резко прервала ее Анна Алексеевна. — У нас в спальне кондиционер, и мы не распахиваем окон для проветривания, чтобы с улицы не летела гарь и выхлопные газы, потому что внизу под окнами проспект. Моя тетя не безмозглая болтушка и не вор в законе! А вот вы, на мой взгляд, не профессорская дочь, а аферистка с апломбом, а потому убирайтесь вон из моего дома, и чтобы ноги вашей здесь больше не было, ни вашей, ни других членов вашей банды, а то я в полицию заявлю, — едва сдерживая бешенство, пригрозила Анна Алексеевна.

Пришлось Варе гордо задрать нос и, презрительно фыркнув, топать на выход.