Как говорила Нелли

Юлиана Руслановна Гиндуллина, 2023

Семнадцатилетняя Нелли проснулась в больнице после комы. Страшно… Месяц назад ее нашли в яме без сознания. Теперь она вспоминает свою жизнь, но перестает почему-то говорить. Родители помогают жить обычной жизнью, а Нелли уверена, что ей что-то не договаривают. Все не на своих местах. Почему она упала? Что произошло в тот трагический вечер, и почему в голову лезут чужие воспоминания?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дед-Мороз выписал Нелли через неделю. Девушка училась ходить. Она заново переставляла ноги, заплетала косы и держала ложку.

Каша в больнице Бессоновой не нравилась. Она вспомнила, что терпеть ее не могла. Не наедалась, похлебка казалась водой, размешанной парой крупиц. Нелли часто смотрела в зеркало, боясь увидеть другое лицо. Более смелое, открытое и красивое. С ярким макияжем, удачной помадой. Или она все же хотела видеть в себе другие черты?

Невероятно. Будто часть воспоминаний успешно стерлась, а часть, та скучная часть ее жизни навечно осталась в голове как что-то само собой разумеющееся. Она не понимала, какой на самом деле была месяц назад. Нелли представила себя без длинной челки, с розовыми тенями, подведенными черным нижними веками, стрижкой под мальчика. Бессонова увидела прокол в носу, губе и ощутила привкус холодного железа. Глаза были почти черные и бездонные, как озеро в темную ночь.

Коматозный сон исказил реальность. В скромной и напуганной половине себя девушка была уверена на все сто процентов. Но один оставшийся процент мешал сосредоточиться на основной личности, выдумывая дерзкие воспоминания.

Она обязательно расспросит подруг, обязательно. Ведь у нее были друзья? Да. Были. Слава богу…

Антон Павлович принес пациентке альбомный лист и попросил разрисовать его. Нелли взглянула на грубые пальцы, потерла их между собой, но карандаш не взяла. Умела ли рисовать? Боязно творить при людях. Минуту Нелли смотрела на бумагу, вторую минуту на карандаш. Это точно новый карандаш. Никто его не трогал, серый грифель сверкал острием, а ластик матовой белизной.

Она так долго разглядывала предметы, что забыла о Деде-Морозе. Когда врач шагнул в сторону, Нелли испугалась и сломала карандаш, резко воткнув его в лист. Антон Павлович лишь похвалил буйное воображение и принес еще один карандаш. Нелли выводила линии. Прерывающиеся и неуверенные. Так рисовали дети или люди, пытающиеся рисовать левой рукой. Но Нелли была правшой и использовала рабочую руку. Она еле надавливала на грифель.

В конце всех художественных попыток родился маленький велосипед. Крошечный, почти в уголке. Нелли сравнила себя с ним. Ведь и она стояла в неприметных уголках, например, когда приходила в библиотеку со Славой Вольной. Скромница выискивала серьезную художественную литературу не потому, что любила ее, а потому, что хотела понравиться библиотекарше. Смотрите, какая она умная и молодцавая! Если бы она взяла розовую мелодраму, то не услышала бы этих слов.

Слава же брала кучу разной литературы и все равно оставалась любимицей не только библиотекарей, но и учителей. И правильно. Она знала почти все. Достойная девочка. И она знала все о Нелли: от комплексов до скрытых талантов.

— Почему ты нарисовала именно его?

Ответ Нелли остался пустым.

— В следующий раз не бойся надавливать, лады, экстремалка? Нужно чуть смелее быть. Твой велик теперь уже ни к черту, но уверен, ты найдешь способ кататься.

Нелли неуверенно мотнула головой. Она ведь не каталась на велосипедах. Никогда. Тогда почему не Чехов был уверен в ее способностях?

— Да брось, что за категоричность-то!

Нелли показала на велосипед и написала на бумаге: «Я упала с обрыва на нем?»

Антон Павлович несмело кивнул. Он еще не уходил и смотрел на нее в поисках ответной реакции. Нелли легла на кровать и отвернулась к стене. К бирюзовой, скучной стене. Вот бы и ее разрисовать. «Хм, но я ведь не хочу этого».

Дед-Мороз каждый день подбадривал пациентку и учил шагать. Слабость и недоумение постепенно исчезали, стирались мутные барьеры, из-за которых снимок реальности выходил плохого качества. Медсестры помогали одеваться, а однажды Нелли попросила одну из них оценить ее рисунок. Бессонова взяла ее за руку и показала велосипед. Медсестра сказала, что дальше будет только лучше.

Нелли сделала еще пару набросков. Вдохновение касалось ее макушки легкими движениями, талантливой струйкой пробиралось в затаенные уголки фантазии. В эти секунды Нелли чувствовала подобие счастья. Ведь она что-то могла! На листе бумаги появилась роза с острыми шипами и каплями на лепестках. Капли стекали в лужицу, а сама головка цветка поникла от влажной тяжести.

— Принести фломастеры или краски?

Снова мотание головой.

— Эти капли кровь? Может, ты что-то вспомнила? — в голосе доктора слышалось волнение. Кровь часто воспринималась людьми как знак борьбы, страсти или смерти.

«Я лишь знаю, что не хочу разукрашивать рисунок. Иначе все перепутаю», — мысли вихрились в голове. Доктор все же принес краски, но девушка не притронулась к ним.

Однажды пришел отец. Алексей подарил белые лилии. Когда он поставил их на стол, увидел рисунки. В его руках бумага задрожала, но лицо осталось скрытым. Ее творения закрыли весь обзор.

— Мишка, как красиво ты рисуешь, — искренне похвалил отец и улыбнулся. Он убрал волнение. — Я купил тебе стеллаж!

Нелли одарила его благодарной улыбкой, не показывая зубы. Она уже видела в зеркале, какие они неровные.

Родители общались аккуратно, боясь лишний раз задеть. Она чувствовала их тщательный подбор слов, трепетное выжидание реакции. Иногда казалось, что она совсем маленькая. Или что у нее день рождения, поэтому все так наигранно приветливы.

Не видеть их беспокойства не получалось. Все как на ладони. Их сомнения и репетиции речей не вносили ясностей. Одно Нелли знала точно — месяц назад она разговаривала. Услышав первый раз свой голос в палате, девушка испугалась. Это был определенно ее голос, но она его спрятала. Будто слишком много говорила в «прошлой» жизни. Второй раз оказался последним. Она заткнулась.

— Когда ты будешь дома, мы посмотрим кино. Мама испечет пиццу. Да, ту самую на слоеном тесте, с крабовыми палочками, Мишка.

Какие у папы большие и добрые глаза. Серо-голубые небеса не выглядели холодными, через них Нелли ловила теплую связь. Его голос она отдаленно слышала, находясь в коме. Алексей просил ее вернуться. Неужели Нелли могла вот так просто умереть? Так резко в семнадцать? В самый невероятный возраст? Семнадцать — весна перед летом. Последний год детства. Нелли обитала между жизнью и смертью так рано, что больше не хотелось возвращаться в эту пустоту. Краски исчезли, холст великого художника закрасили в черный. Во тьме Нелли сидела, схватив колени руками. Сначала тишина была хозяйкой слуха, но в какие-то мгновения до нее доходили переживания родителей. Нурия говорила: «Не можем мы ее потерять, никак не можем! Я не вынесу ее смерти. Нам и так уже досталось. Родная моя, Неллечка, возвращайся. Тебя здесь ждут больше, чем там. Тебе всего семнадцать».

Нелли приснился только один сон. Или видение в коме. В густом мраке двигалась бесконечная очередь из светящихся людей. Их силуэты излучали мягкое сияние. Очередь двигалась, люди проходили сквозь невидимую стену и исчезали. Нелли видела себя со стороны. Когда пришел час исчезновения в пустоту, Бессонова сказала: «Нет, Там не ждут. В Мире еще слишком ярко, чтобы уходить. Я люблю дождь». После этого она шагнула назад и проснулась.