Они были мелкие и золотокрылые

Юлиана Лебединская, 2023

Кто такие златокрылы? Они пришли из глубин Космоса, чтобы сделать жизнь людей на Земле лучше. Помочь человечеству выйти на новый уровень. Но… Готово ли к этому человечество? Роман «Они были мелкие и золотокрылые» – это антиутопия про инопланетных дракончиков-эмпатов и временнЫе петли, про психопатов, дорвавшихся до власти и простых людей, пытающихся что-то исправить. Местами довольно безумный. Местами весьма жестокий. Но – дающий надежду и несомненно увлекательный!

Издательство «Снежный Ком М»

ИП Штепин Дмитрий Вадимович

www.skomm.ru

E-mail: [e-mail]

© Юлиана Лебединская, 2023

© ИП Штепин Д.В., 2023

Они были мелкие и золотокрылые

Часть первая

Будильник

Глава первая

Апрель 42 год новой космической эры, Зарина

Виктор опаздывал.

Впрочем, лифт, умчавший их группу на сто двенадцатый этаж, тоже не спешил возвращаться. Зарина переминалась с ноги на ногу и ерошила короткие чёрные кудри, еле сдерживаясь, чтобы не начать мерить бело-голубой вестибюль шагами. Или вообще, не выйти прочь из отеля — под легкий запланированный дождь — и не закурить в беседке с анти-дымом. При том, что она не курит.

Хорошо, что доктор Гандз остался с ней. При нём она точно не даст воли чувствам, как бы те ни бушевали в душе и ни рвались наружу. Зарина покосилась на спутника — темноволосого, темноглазого, слегка горбоносого и с острым взглядом эдакого Мефистофеля с дипломом межпланетного психотерапевта. И с внушительным сообществом в мировом парламенте. Его поддержка — на вес золота.

Доктор Юрий Гандз перехватил её взгляд, и Зарина тут же сделала вид, что изучает большие водяные часы над входом, изогнутые, с мерцающей синеватой жидкостью. Поплавок в виде диковинной рыбы колыхался у отметки «восемь-двадцать». Конференция должна была начаться ровно в восемь. Гандз приподнял бровь, тёмные глаза смотрели иронично.

Зарина принялась постукивать каблуком по полу.

— Может быть, кофе, миледи? — спросил доктор Гандз и кивнул в сторону ресторана-бара.

Там разноцветно сновали бот-гарсоны.

Зарина замотала головой. Она не хотела кофе. Она хотела придушить мелкого засранца-аспиранта, которого по просьбе двоюродной тётушки по материнской линии год назад взяла в свою лабораторию. А перед этим тётушка полгода жужжала в уши, какой у неё талантливый и прогрессивный сынок. Даже златокрыла взял, не побоялся.

— А я не могу себе отказать. На третьих полосах ужасный кофе. Хотя официанты клялись, что предлагают лучший. И по лицам было видно — не врут. Не знали, что врут.

Он помолчал, поклацал пальцами по табло у стены, чуть в стороне от лифта, и вскоре к нему подкатил бот-гарсон с чашкой чёрного кофе. Гандз с удовольствием её понюхал, став похожим на довольного кота.

— Очень соскучился по хорошему кофе. Теперь пью — не могу напиться, — он сделал глоток. — Странно это. Даже мне — странно. Знаете, мы редко выбираемся из-под купола, с первой своей полосы, а ведь это — другой мир, хоть и одна Земля. Очень интересный мир. Но кофе — паршивый.

— Предлагаете спуститься и улучшить? — улыбнулась Зарина.

— Предлагаете начать конференцию прямо здесь? — парировал Гандз.

— Нет, не думаю. Да и тема у нас всё же немного другая…

— Немного, — согласился доктор.

— Я рада, что вы сегодня с нами, — тихо сказала Зарина.

И задумалась о том, что Гандзу должны были нейтрализовать блокиратор перед конференцией. Иначе, как же ему высказываться? Но сейчас по невнятным фразам о третьей полосе не поймешь, сделали это уже или нет. Может, нейтрализуют, когда поднимутся? А может, сам Гандз не хочет говорить раньше времени… В любом случае, стоит поторопиться.

Лифт приехал, тренькнул мелодично, забрал новую порцию посетителей и умчался ввысь. Мимо к его грузовому собрату деловито прошуршали бот-носильщики.

— Мы могли бы подняться и ждать его там, — заметил доктор Гандз.

Зарина хотела ответить, что тогда ждать придётся ещё дольше, но не успела.

В вестибюль, наконец-то, вошёл Виктор и красноречиво посмотрел в сторону бара. За собой на поводке он тащил упирающегося златокрыла.

Зарина со злорадным облегчением вызвала лифт.

— Тварь сегодня словно взбесилась, — вместо приветствия выдохнул Виктор.

— Только сегодня? — дёрнул бровью Гандз.

Зарина спрятала улыбку. Виктор завёл экзотического питомца в числе первых смельчаков, но так не сумел мало-мальски приручить, не говоря уже о том, чтобы войти в контакт. Собственно, потому Зарина и взяла его на сегодняшнюю встречу — в качестве контрольного образца. Наверху ждала дюжина более успешных владельцев златокрылов.

— Нет, не только, — огрызнулся на доктора Виктор, дёргая за поводок. Златокрыл зашипел и встопорщил крылья. — Эта тварь по жизни тупая, но сегодня стала тупее некуда. Полчаса не мог из-под дивана достать. А потом еле до флаймобиля дотянул. У-у, гадость! — Виктор замахнулся на питомца поводком, но в эту минуту приехал лифт.

Они вошли в просторную цилиндрическую кабину с прозрачным потолком, полом и стенами. Часть стен выходили на улицу, являю взору первую апрельскую зелень и лёгкий дождик — «по ментальному заказу шестидесяти семи процентов жителей, считанному Системой всеобщего порядка и уюта “Аколитус”». На прочих стенах голографические картины изображали весну более позднюю, с первыми цветами и ясным небом.

Зарина задумалась. Все двенадцать златокрылов, прибывшие с хозяевами на встречу, вели себя сегодня странно — об этом говорили их владельцы, это было заметно и без слов.

Златокрыл Марии, элитной домохозяйки и матери двоих детей, всё время крутился и норовил сбить её с ног, хотя у них давно установилось взаимопонимание.

Златокрылка Петра, офицера в отставке, без конца и без видимых причин переносила хозяина на секунды вперёд и назад. Но при этом — промахивалась со временем возврата, отчего тот мигал, исчезая и появляясь в вестибюле. Далеко не все владельцы златокрылов освоили игры со временем, но в любом случае, они не должны включаться настолько беспорядочно.

У студента же Кирилла златокрыл задремал у ног, а проснувшись, выдал струю на хозяйские ботинки.

Чувствуют они, что ли? Зарина хмыкнула. Что за глупость? Конечно, чувствуют. Им положено чувствовать. А людям?

Зарина посмотрела в хмурое апрельское небо. Затем — на табло с этажами. Мигнула цифра «пятьдесят».

Скоростной лифт полз на удивление медленно.

Златокрыл Виктора забился в угол лифта и оттуда тихонько взрыкивал. Может, ей всё же стоило завести собственного? Возможно, тогда она бы лучше понимала положение дел? Зарина неотрывно смотрела златокрылу в глаза, что притягивали магнитом. Она уже сто раз отвечала на это себе и другим. Она хотела сохранить беспристрастность. Хотела остаться «чистым» наблюдателем. Хотела остаться… человеком?

Зарина мотнула головой, отгоняя внезапно модную мантру. Она не боялась потерять человечность, и все наблюдения за озлатокрыленными людьми говорили, что и не потеряет. Просто… Златокрыл требовал много внимания — слишком много для её ритма жизни, к которому пару лет назад добавилась ещё одна любовь. Танцы! Однажды Зарине попался чип с историей Древнего Востока. И там танцевали девушки, да и парни тоже. И пробуждали эти танцы в душе что-то такое… до этого неизвестное. У девушек были гибкие руки и мягкие бёдра, они двигались, словно вода текла, но при этом выглядели так естественно, будто вышли на прогулку. С того дня Зарина заболела. Всё свободное время она по крупицам изучала древний материал, восстанавливала полузатёртые сведения — как должен выглядеть тот или иной восточный танец, какой для него подходит костюм… И одновременно училась танцевать сама! Бывало, что спала по три часа в сутки. И куда здесь ещё и златокрыла заводить?

Лифт тряхнуло. На миг он застыл между девяностым и девяносто первым этажами, задрожал, словно пёс на морозе. Потом ухнул вниз на несколько этажей. Пейзаж за стеклом размазался в серую кашу. Златокрыл свистнул, вскинул крылья, по его тельцу пробежала яркая радуга.

— Что за херня?! — заорал Виктор, падая на пол.

Зарина с доктором вцепились в стены лифта, но тот снова замер, тренькнул задумчиво, затем, осознав свою ошибку, заскользил вверх.

Что за ерунда? Аколитус сбойнула? Отродясь такого не было…

Через несколько секунд они оказались на сто двенадцатом этаже, прошли сквозь стеклянные двери в белоснежный коридор, который заканчивался такой же ослепительно-белой стойкой ресепшена. За стойкой сидела молоденькая девушка, рыжеволосая и в очках, и изучала что-то на «воздушном» экране эйртопа.

Увидев её, Зарина удивилась. Конечно, ходили разговоры о том, чтобы брать больше людей с нижних полос на подобные должности, но вроде бы сначала решили дождаться результатов конференции.

— Нам во второй конференц-зал, — сказала ей Зарина. — Нас уже ждут.

— Простите, — равнодушно ответила девушка, — второй зал занят. Как и первый, и третий. На целый день.

Она отвернулась к экрану эйртопа.

— Да, конечно, он занят, — натянуто улыбнулась Зарина. — Моими коллегами и приглашёнными мною людьми. Я Зарина Заревская, руководитель научной группы по вопросам изучения внеземных форм жизни.

Девушка по-прежнему смотрела равнодушно, а Зарина теряла терпение. Она взмахнула рукой перед мини-секьюром, предъявляя личную карту.

— Этот отель принадлежит нашему университету. И у нас конференция по вопросу сосуществования с внепланетным разумом.

— Ага. С вот этим! — Виктор выразительно кивнул на когтящего белоснежный пол златокрыла.

Девушка покосилась на фотографию Зарины, возникшую на экране эйртопа, выглянула из-за стойки, уставилась на зверушку и побледнела. Равнодушие слетело с лица, глаза стали больше очков.

— Простите, — пробормотала она. — Я должна позвонить…

— В такие минуты и ценишь ботов, — Зарина резко развернулась и зашагала в коридор. — Может, мы не на тот этаж заехали? Лифт сбоил… Нет, этаж наш. Я сейчас позвоню…

Она полезла в сумочку за слимфоном.

— Зарина, подожди, — позвал доктор Гандз. — Вернись. Взгляни на это.

Зарина, холодея от его тона, подошла. И взглянула. На жидкий настенный календарь.

Июнь 41 год н.к.э., Дора

Тренькнул колокольчик, и в кафе «Утро-Булка» вошёл поздний посетитель.

— Приветствую тебя, о, царица Феодора!

Дора вздохнула.

— Сколько раз я просила? Просто — Дора.

Она терпеть не могла полное имя. И особенно — тех, кто не мог этого понять и запомнить.

— Но я же добавил «царица», — моргнул светлыми глазами пухлый юноша и сел за столик у окна. — Мне чай, пожалуйста. Зелёный с сиреневой мятой. И печенье.

Дора послала запрос бот-повару. Усмехнулась.

Хоть, не кофе с имбирным ликёром, как требовал в прошлый раз. Ликёр юноше ещё рановато, только-только переходит из школяров в студиозы. Ещё два месяца пройдёт, прежде чем кто-либо сможет продать ему ликёр и не вылететь на обочину.

Но, как и все юноши в его возрасте, Артемий отчаянно старался казаться старше. Мужественнее. Смелее. Забывая, что в каждом магазине, в каждом кафе при входе бот-секьюр сканирует личную карту, где чётко сказано: кто дорос до имбирного ликёра, а кто обойдётся сиреневой мятой.

Впрочем, находятся продавцы, которые продают втихаря ликёры всем подряд на свой страх и риск, но Доре подобное совершенно ни к чему. На ней вся семья держится… Так что, обойдутся недоросли без имбирного ликёра.

А оный, между тем, с некоторых пор — писк сезона. Ох, сколько студиозов валялось у неё под столами, налакавшись внеземного ликёра, мешая допотопным ботам-уборщикам! И ещё поваляется, пусть только осень наступит. Потом можно мелочи насобирать — иных чаевых от студиозов не дождёшься. Впрочем, юноша Артемий — исключение.

Выпив чай, он сунул личную карту бот-кассиру, бот-кассир долго жужжал и скрипел от натуги — надо снова техника вызывать, чтобы проверил, чего там с ним на этот раз, покуда не задымился к такой-то матери. Дождавшись ответа от бот-кассира, Артемий старательно отсчитал несколько монет чаевых и положил на барную стойку.

Дора позволила себе улыбнуться.

— Вы очень щедры, мой юный друг.

— Ерунда, — покраснел парень и заговорил быстро-быстро. — Вот начну получать стипендию, я ещё больше смогу… Папашка мой, жлоб ещё тот, на карман жмётся нормально дать. Вот, говорит, станешь мужчиной — будешь тратиться, а пока сиди и радуйся тому, что дают.

Дора решила промолчать. Собрала грязную пластиковую посуду, выбросила в мусор. Выписала чек пожилой паре — последним посетителям на сегодня. Покосилась на парня. Здесь и в личную карту можно не заглядывать… Видала она сынков богатых отцов со вторых полос, которым намеренно урезали карманные расходы — в целях закалки и воспитания. Не так они выглядели, совсем не так. Как бы ни скупились отцы, никогда не допускали, чтобы отпрыск ходил в потёртой обуви и застиранной рубашке.

Артемий — голь третьеполосная. Как и она сама. Но о том никогда прямо не скажет. Не ей. Только не ей.

Дора вздохнула, взглянула на своё отражение в зеркальной дверце бара. Блондинка, стрижка под мальчика, длинная чёлка, светло-голубые глаза. Выглядит неплохо, даже с учётом недосыпов, но всё же любой увидит, что Артемий рядом с ней — дитё. Лет восемь разницы.

— До скорой встречи, о прекрасная царица Феодора, — старательно отчеканил всё ещё красный мальчишка и пошёл к выходу.

Дора кивнула ему вслед. Глупый, думает, что дело в деньгах. Думает, она мечтает о богатее с высших полос. А она просто не воспринимала мужчин младше себя. Начни с ней флиртовать богатый школяр-второполосник, она и на него посмотрит, как на дитё неразумное.

И вообще, сейчас она думала лишь о том, что рабочий день вот-вот закончится, она закроет «Утро-Булку», сдаст ключи бот-секьюру… И почему кафе назвали «Утро-Булка», если все клиенты сваливаются под вечер?

Дора тряхнула головой, борясь с зевотой. Ладно, «утро» — так «утро». Хорошо, хоть официантов не заменили ботами. А то уборщиков и поваров — уже. Но если на второй и первой полосах это делалось, чтобы людям не приходилось выполнять «чёрную» работу, то здесь единственная цель — удешевить рабочую силу. Устаревших, списанных Аколитус ботов деловитые третьеполосники получали едва ли не даром. А иногда и без всякого «едва» — со свалок-нулёвок утаскивали. Техник же, обслуживающий их, один на несколько заведений. И жди его, когда нужен…

Но официантов не трогали. Последние ментальные опросы Аколитус показывали, что живое общение создаёт клиенту «особый уют там, где уют, как правило, в дефиците». На третьих полосах, то есть. Да что там — даже на вторых полосах стало модно брать на работу официантов-людей. Были шикарные заведения «под старину», где вообще всю работу выполняли люди! Дора видела один такой ресторан на второй полосе — «Жасминовый туман», его же владелец и открыл «Утро-Булку». И выписал Доре приглашение на вторую полосу — на собеседование. Сам до третьей полосы не снизошёл. Ехать пришлось всю ночь, из выделенного «коридора» ничего не увидишь, но ресторан разглядела.

Красивый, ничего не скажешь. Фонтан в центре зала, старинные занавески на окнах и стенах, деревянные столы и стулья с резными ножками, стеклянная и фарфоровая посуда… Во дворике тоже фонтаны. И официанты в униформах.

Кто-то крутил пальцем у виска: «В наш-то век? На культурной полосе? Извращение!». Кто-то получал удовольствие, отдыхая, когда живой человек перед ним работал. А кто-то, наверняка, просто радовался возможности заработать. Как Дора. Говорят, на подобные работы как раз и набрали бывших третьеполосников.

Пожилая пара расплатилась с бот-кассиром, улыбнулась Доре и степенно покинула кафе.

Что ж. Можно закрываться. Дора сняла весёлый бело-зелёный фартук, полупрозрачный и с оборками. Говорят, в особо эпатажных заведениях вторых полос такие фартуки надевают на голое тело… Мол, если уж экзотика — то до конца! Впрочем, кто их видел, те заведения… Она поправила бежевую блузу, выбившуюся из-под пояса зелёной юбки.

Вышла на порог. Вздохнула полной грудью, закурила. Ещё надо успеть купить еды и имбирный ликёр для матери. Заканчивается, говорит.

— Курррлхххы! — послышалось под ногами.

Дора скосила глаза. Моргнула. Посмотрела снова. Нет, не почудилось.

— Курррлхххы! — повторило существо, сидевшее у ног.

Существо было мелкое, размером со взрослого кота. У него была продолговатая прямоугольная морда, острые короткие уши, внимательные янтарные глаза, узкое тельце, покрытое блестящей золотистой чешуёй, четыре лапы и длинный хвост. И крылья.

Только этого не хватало!

Дора огляделась — темно, никого вокруг. Лишь одинокий бот-секьюр ползает, шуршит колёсами. Она присела перед златокрылом.

— Откуда ты здесь? Потерялся? Давай-ка твой чип проверим.

Она протянула руку к шее зверя. Своего златокрыла у неё никогда не было, развлечение это не для бедных, но всякий знал: нашёл златокрыла — проверь чип. И верни потеряху хозяину.

Златокрыл снова курлыкнул, посмотрел грустно и доверчиво повернул шею.

— Мать твою! — вырвалось у Доры.

Чип вырезали. Рана ещё свежая совсем.

Златокрыла тяжело купить, но отказаться от него ещё сложнее. Без уважительной причины и кучи объяснительных записок — вообще нельзя. Попадёшь в чёрные списки Аколитус, ни работы нормальной не увидишь, ни вообще чего-то нормального. Так она слышала, по крайней мере. А ещё слышала, что не все справляются с экзотическими питомцами. Или случается, что хозяин златокрыла погиб, а родственники с диковинным наследством возиться не хотят. Вот и избавляются таким способом. Вырезают чип и подкидывают кому-то под порог, как котят.

А этот ещё молоденький совсем, похоже.

Зверёныш ткнулся ей в бок. Курлыкнул.

— Я не могу тебя взять, — прошептала Дора. — Не могу. Я учёбу бросила, чтобы еда в доме была. Ещё и тебя кормить…

Зверь тронул её лапой, заглянул в глаза.

— Вас же чем попало не накормишь. Да и оформлять тебя….

Златокрыл вздохнул. Повернулся израненной шеей.

— Мать твою, — повторила Дора.

Мать встретила её отчаянным воплем:

— Это что такое?!

— Златокрыл, — устало ответила Дора, спуская зверя с плеча. — Сидел под дверью кафе, раненый. Не могла же я его там оставить… Да не бойся, я его подлечу немного и найду хозяина.

— Тварь инопланетная, — мать отшатнулась от сунувшегося к ней златокрыла, — не подходи ко мне! — златокрыл вжался в стену. — Не давай ему шляться по квартире! Пусть в твоей комнате сидит и не выходит, пока не сплавишь.

Мать взяла у неё пакет с продуктами. Пельмени с синто-мясом, синтетическое молоко, яйца натуральные, огурцы голубые, немного кофейных зёрен, пачка сухого печенья и сигареты. Что ещё нужно?

— А имбирный ликер где?

— У тебя же есть ещё на завтра. А я златокрылу еды купила. И лоток. Ты же не хочешь, чтобы он на полу кучу сделал.

Про мазь для заживления раны зверя она промолчала. Ради неё пришлось выписать кредит у кафешного бот-кассира. А потом ещё и сбиться с ног в поисках всего необходимого — на третьей полосе продукты для златокрылов не продают на каждом углу. Один магазин только нашла, где был небольшой запас — для проезжих с высших полос.

— С ума сошла? Мать без ликера оставила ради этой дряни? Что ты за человек такой? Всю дорогу от тебя толку нет! Учёбу бросила, тварь домой притащила. Что дальше? К сиреневым пойдёшь в услужение?

— Тебе напомнить, из-за чего я бросила учёбу?

— Напоминать она мне будет! Мать ей в тягость! Дрянь неблагодарная!

Дора влетела в свою комнатушку и закрыла дверь, едва не прищемив златокрылу хвост. Села на пол, прислонилась к стене и обхватила себя руками. Златокрыл, курлыкнув, пристроился рядом.

На следующий день она ни свет, ни заря отправилась на нулевую полосу — в ближайший филиал Центра внеземного сотрудничества. Оформлять златокрыла. Предупредила хозяина кафе, что задержится — в утренние часы, пока народа мало, бот-кассир и бот-секьюр сами справятся. Если не зависнут.

Голографические стены широкого коридора Центра показывали картины из жизни златокрылов. Вот они на родной планете, маленькой Эли-Тринадцать — здесь они могут летать, сила тяжести меньше земной. Вот они на руках у гуманоидов, похожих на людей, но с сиреневатой кожей и вытянутыми лицами, жителей планеты Феодоры — первой в кольце, в честь которой родители её и назвали. Додумались же! А вот златокрылы со всевозможными инопланетными существами на других планетах, куда их переселили после катастрофы на Эли-Тринадцать и где они полноценно прижились. В отличие от Земли.

Дора шла медленно, внимательно рассматривая голо-картины. Подлёдные города на Калипсо и Ганимеде, из которых вроде как златокрылы и вышли изначально, откуда их давным-давно и переселили на Эли, и куда, спустя годы, снова доставили в надежде, что местные колонии отличаются от земных. Зелёные джунгли далёких планет кольца. Песчаные пустыни Радаманта с разумными ящерами, где выносливые златокрылы тоже прижились. Они прижились даже на Жемчужной планете-океане — местные разумные амфибии обустроили для них висячие островки суши, и крылатые гости летали с одного островка на другой.

Гость-подобрашка бодро трусил рядом с Дорой. Наконец они вошли в кабинет специалиста по оформлению и поддержке в содержании златокрылов.

— Мы обязательно найдём и накажем виновных, — сказал молодой русоволосый специалист, Иоанн Кралов, выслушав рассказ Доры и старательно нахмурив брови. — Я уже сделал запрос в Аколитус. Но златокрыла им, конечно же, никто не вернёт. Мы зарегистрируем его и будем искать нового хозяина. Или, — он посмотрел на Дору, — можем оформить на вас на льготных условиях.

— Но я… — Дора растерялась.

— Вам не придётся за него платить, поскольку Всемирное государство уже получило за него плату, а вы своим вмешательством не дали оплаченному экземпляру бездарно пропасть. Также вам выдадут питание для златокрыла на первый месяц. Вам останется лишь соблюдать условия содержания.

Дора хотела ответить, что подходящих условий у неё как раз и нет. Мать ненавидит златокрылов, а младшие брат с сестрой восприняли его, как игрушку. Дома бардак и теснота, а сама она с утра до вечера — на работе. Но все слова вдруг застряли в горле. Златокрыл выполз из медбокса, где его взвешивали, измеряли температуру, проверяли состояние костей и кожи и ещё много чего, тихонько курлыкнул и тронул когтём ножку кресла, на котором сидела Дора. Затем сел на задние лапы и хлопнул крыльями по полу.

— Это — молодая особь, самец. Судя по всему, с прежним владельцем в контакт войти не успел — это облегчит общение с новым хозяином, — он снова бросил суровый взгляд на Дору. — Или — хозяйкой.

— Я… Послушайте, моя семья…

Иоанн посмотрел на данные приборов, выданные медбоксом.

— Судя по эмпатическим волнам, златокрыл к вам благосклонен. Обиды на род человеческий не наблюдается. Если верить приборам, он уже и не вспоминает, что не так давно ему причинили боль. Удивительно, не правда ли? — в серых глазах «специалиста по оформлению…» — ни капли удивления, да и вообще никаких чувств.

Дора вдруг подумала, что с таким человеком златокрылу было бы совсем неуютно. А ещё подумала, что могла бы брать зверя с собой на работу — он чистоплотный, лоток сразу опознал, нешумный, днём, говорят, в основном спит, да и большинство людей всё-таки к златокрылам благоволят. Во всяком случае, остерегаются показывать обратное. Он мог бы стать символом кафе. Их посетители — простые люди, которые не могут себе позволить редкого зверя. А ночью и в нечастые выходные его как-нибудь потерпят дома. В конце концов, она их всех кормит, благодаря ей брат Эжен в этом году перешёл в студиозы, да не куда-нибудь, а на квантово-механический факультет по специальности «конструктор уборщиков-многоножек с уклоном в многообразие инопланетных инсектов» — одной из лучших, что доступны третьеполосникам. Конечно, в космос третьеполосную голь никто не пустит, даже второполосника — навряд ли. Но если вдруг на Землю прилетит делегация разумных инсектов и случайно окажется на третьей полосе, Эжен узнает их в лицо. Ну а «конструктор» — чтобы списанных роботов чинить.

А сестра, Анна, благодаря ей, может спокойно школярить. А мать… Мать может запивать таблетки от застарелой язвы кофе с имбирным ликёром, дымить дешёвыми сигаретами и портить всем жизнь. Дора зажмурилась, представив, как минимум, испорченный сегодняшний вечер, и быстро выдохнула:

— Оформляйте!

Иоанн Кралов кивнул, и златокрыла тут же унесли — вживлять новый чип с данными Феодоры Славской. А перед самой Феодорой возник экран эйртопа с кучкой документов на нем. И она принялась раз за разом вбивать свои данные и прикладывать отпечаток пальца, обязуясь выполнять каждое условие содержания экзотического питомца. От некоторых бросало в дрожь.

«Златокрыл должен питаться только специальной смесью, купленной в специальном магазине. Гуманоидная еда не подходит им даже в качестве угощения или временного перекуса. Исключение в качестве угощения — имбирь, и то нечасто. Обязуюсь… Приложить палец…».

Ладно, сэкономлю на чём-нибудь другом. Например, на куреве. Давно хотела бросить…

«У златокрыла должно быть пусть небольшое, но своё помещение в доме. Где он может побыть в одиночестве, наедине со своим энергополем и своими мыслями. Обязуюсь… Приложить палец…»

Дора представила собственную тесную комнатушку, где помещались кровать, стол и треснувший шкаф. Сделать под столом подобие домика? Расчистить от хлама и утеплить балкон? Пожалуй, для начала обойдёмся домиком…

«Златокрыл должен проводить наедине с вами не менее трёх часов в день. Также необходимы ежедневные прогулки на свежем воздухе. Обязуюсь… Приложить палец…»

Что ж, придётся позже ложиться. Или раньше вставать. Да и днём в кафе клиентов не так уж много, можно выскочить…

«Минимум один раз в неделю необходимо посещение комнат с пониженной гравитацией, где златокрыл может размять крылья. Обязуюсь… Приложить палец…

П.С. В идеале — создать подобные условия в своём доме.»

Всё чётче и чётче становилось понятно, почему златокрылов не продают беднякам.

«Уведомлять куратора, в вашем случае, господина Иоанна Кралова, о каждом изменении в поведении златокрыла и в его отношениях с вами. Обязуюсь… Приложить палец…»

«Впишите имя златокрыла»

Дора задумалась — ничего умного не приходило в голову. Тогда она вбила первую придуманную глупость: «Имбирный Пряник», — раз уж имбирь вам можно… Заверила последний документ, получив в ответ на личную карту копию документов и права на питомца. Вскоре ей привели златокрыла. На чешуйчатой шее красовался свежий пластырь.

Расчёты Доры оправдались: посетители кафе были в восторге от Пряника! Большую часть времени он спал в углу барной стойки, но иногда спускался и важно вышагивал между столами. Курлыкал, расправлял золотые крылья, охотно подставлял шею желающим погладить. Оставалось только следить, чтобы никакую еду ему не всунули. Ну, и чтобы утащить не попытались. Впрочем, и то, и другое не так-то просто. Златокрыл сам знал, что ему есть, и с кем ему быть. И рычать умел не хуже, чем курлыкать.

Мать не разговаривала с Дорой семь дней, пока на восьмой не обнаружила, что еды в доме неожиданно стало больше, и была она даже не сплошной синтетикой. Желающих посмотреть на Пряника и оставить ему чаевые становилось всё больше. Если раньше Дора могла целый час просидеть за стойкой без дела, то сейчас сбивалась с ног, разнося и принимая заказы. Когда, к концу лета, наплыв не схлынул, владелец кафе нанял для Доры помощницу.

Тоже человека.

Август 41 год н.к.э., Эдуард

Эдуард допил черный кофе и задумался о втором стакане.

Его сын, Артемий Орлов, сидел на грубой деревянной скамейке под общипанным рябиновым деревом и уныло пил латте, который родной отец ему принёс из «Утро-Булки». Потому как сам отпрыск идти в кафе наотрез отказывался, и — ладно бы просто отказывался! Сын уже полчаса излагал Эдуарду, почему нога его никогда больше не ступит в «Утро-Булку».

— С тех пор, как у неё эта пакость появилась, к ней вообще не подступиться!

— Да у неё просто работы прибавилось. Все хотят посмотреть на златокрыла. Люди третьей полосы не могут себе позволить этих зверушек. Но знаешь, что я подумал…

— Она и нос задрала! Раньше ей никто и копейки чаевых кроме меня не давал, а теперь богатенькие второполосные сынки забрасывают монетами и кредитами её паскудного златокрыла.

— По моим наблюдениям, скорее уж дочки, а не сынки, — Эдуард не раз приходил чинить и настраивать перегруженный бот-персонал в кафе и лично наблюдал, как пищали девочки над чудо-зверем. — Я вот что хотел тебе сказать…

— И сынки — тоже, — прорычал сын и побагровел.

Эдуард вздохнул.

— Послушай, Артемий, разве тебе эта девушка когда-то что-то обещала?

— Нет, конечно. Зачем ей нищеброд?!

— То есть, ты даже ни разу с ней не поговорил?

— А что я ей скажу? Что мой папаша профукал моё будущее?

— Здрасьте-приехали, — опешил Эдуард.

— Если бы ты не отказался от второй полосы…

— Я бы не смог жениться на твоей матери, — спокойно ответил Эдуард, хотя и вздрогнул от изумления.

Вот, значит, что ты в душе носишь, сын мой?

— Ты мог бы забрать меня у неё, — взвизгнул Артемий, расплескав на шорты латте. — Сексом же вам никто не запрещал заниматься! Боги святые, да другие женщины только рады забеременеть от второполосника и отдать ему ребёнка, чтобы хоть он жил нормально. Вот и она, — кивок в сторону «Утро-Булки», — небось, надеется.

— Мы живём нормально. Поверь, уж мне-то есть с чем сравнивать. Доходы поменьше, одежда попроще, но это — не всегда хуже, — в голове слегка зашумело, блокиратор о себе напомнил: нельзя, мол, на запретные темы. Даже с сыном. Эдуард поморгал, перевёл дух. — Да и потом, если бы ты вырос на второй полосе, у тебя тем более не было бы надежды на нормальные отношения с этой девушкой.

— Да я бы… — Артемий осёкся.

— Что? Поимел бы её и забрал ребёнка?

Артемий вскочил.

— Знаешь что, батя… — выдохнул он. — Я… Мне уже пора!

И, швырнув недопитый латте в мусорный бак, зашагал прочь.

Эдуард смотрел ему вслед. Потом перевёл взгляд на широкое окно «Утро-Булки», за которым спал на прилавке златокрыл и улыбалась кому-то коротко стриженная блондинка.

М-да. Вот и провёл вечер с сыном. Вот и рассказал ему о важном решении…

Эдуард бесцельно брёл по вечернему парку, на ходу допивая кофе. Он таки купил второй стакан. Было только начало седьмого. До встречи с клиентом оставалось почти два часа, а домой возвращаться не хотелось. Сидеть в машине — тоже. В голову, между тем, тараканами лезли разбуженные сыном воспоминания.

С Терезой они познакомились в цветочном магазине третьей полосы, стоящем недалеко от нулёвки, граничащей с его второй полосой. Он любил приезжать к ней за букетами и вазонами. Не потому что у третьеполосной флористки дешевле, просто… Были её цветы более живые, что ли. Именно такие и хотелось подарить маме. Или старенькой учительнице. Или кому-то ещё, кто по-настоящему дорог.

Таланты Терезы замечал не только он. Когда в базе второй полосы освободилось место, Аколитус выбрала её из ряда других претендентов. Ей предложили подняться. Стать хозяйкой дорогого цветочного бутика. Жить в роскошной квартире, а не в пристройке к магазину. Она отказалась. Смешно сказать — из-за любви к растениям.

— То, как они их там выращивают — это издевательство, — говорила она Эдуарду. — Их заливают удобрениями, пропитывают красителями, чтобы получались невиданные расцветки. Выдают земные цветы за инопланетные. Чушь какая! Где вы видели розовый сириусяник? У него цветы — разных оттенков зелёного, а листья — белые, тем и прекрасны. И вообще, такие перекормленные и перекрашенные растения долго не живут. Их хватает на пару недель от силы.

— Потом можно новые купить, — брякнул Эдуард.

Тереза испепелила его взглядом.

Он галантно извинился.

В теплице при доме-магазине Тереза создавала для каждого растения — и земного, и инопланетного — все необходимые условия. По двадцать раз на день проверяла температуру, влажность воздуха и ещё бог знает что. Цветов у неё росло не так уж много, и выглядели они не столь вырвиглазно, как в бутиках вторых и первых полос, но зато каждое растение было настоящим.

Тереза… волнистые светлые волосы, голубые глаза, чуть стеснительная улыбка… Чем-то похожа на девушку из «Утро-Булки», по которой Артемий с ума сходит. Только Тереза не стриглась коротко.

Когда он объявил о намерении переселиться на третью полосу и жениться на Терезе, друзья и родные долго и настойчиво крутили пальцем у виска. Говорили, что потом он не сможет вернуться — «изгнанников» повышают крайне неохотно, даже, если их выбирает Аколитус. И поди докажи, что ты изгнанник добровольный. А докажешь, ещё хуже сделаешь — мол, чего выделывался, искал приключений на задницу? Твердили, что он, с рождения привыкший к хорошему уровню, никогда не уживётся на более низком. И самое отвратительное — спрашивали: зачем отказываться от всего ради женщины, которой и жить-то недолго осталось?

Да, Тереза была неизлечимо больна, и он знал об этом с самого начала. И всё же она успела подарить ему сына и семь счастливых лет. Самых счастливых в его жизни — даром, что прошли они на третьей полосе.

Единственной, кто поддержал его тогда, была та самая старенькая школьная учительница, которой он таскал вазоны с лунными фиалками и серебристыми лианами.

— Слушай своё сердце, — сказала она. — Сердцу плевать на полосы.

И ни разу за всё время Эдуард не пытался вернуться. Сыну, если захочет повыситься, препятствовать не станет. Правда, сначала Артемию придётся выучиться, начать работать, зарекомендовать себя, как лучшего специалиста в своей области… И дождаться, пока на второй полосе освободится место.

Эдуард давно решил для себя, что никому и ничего доказывать не будет. В прошлой жизни он был высококлассным конструктором флаймобилей. За его «орловскими» моделями выстраивались очереди. Здесь же он довольствуется должностью техника-ремонтника немногочисленной, но часто ломающейся бот-обслуги, шуршащей в кафе и магазинах, ездит на наземном авто и о делах минувших дней не вспоминает.

Почти.

Старые друзья поначалу всё-таки пытались сманить его обратно. Обещали помочь с повышением, задействовать первополосников, которые могут влиять на выбор Аколитус. Но потом сообразили, что Эдуард им более полезен, как третьеполосник. Как техник, которому можно втихаря пригнать забарахлившую или чуть устаревшую тачку и получить отремонтированную и модернизированную в два раза дешевле, чем у себя на второй полосе. И уж точно не менее качественно.

Действия эти были, как водится, подпольными. Третьеполоснику не то чтобы не положено обзаводиться мастерской столь сложной техники… Скорее, ему труднее на подобное выучиться, и, разумеется, мастерская бы сразу привлекла внимание, которого Эдуард не хотел.

Поэтому он купил гараж на краю полосы, недалеко от их дома-теплицы, у самого пустыря, где и работал по ночам, когда здесь было тихо и безлюдно. В Аколитус мастерскую не регистрировал. Заказчиков находил по старинке — через «сарафанное радио».

Сегодняшнего клиента подогнал его старый приятель Валико, один из тех, кто продолжил общаться после бегства Эдуарда на третью полосу. Клиент был весь угловатый с маленькими чёрными глазками, как у крота. Нос тоже был похож на кротовий — всё время двигался и что-то нюхал, отчего шевелились чёрные короткие усы. Одет «крот» был в рубашку и шорты цвета чёрной пыли.

Таким невнятным товарищам Эдуард представлялся просто Эд — без полных имён и фамилий. И слимфон для подпольных клиентов держал отдельный. Мало ли что.

Сам клиент тоже представился невнятным именем Жус.

Пригнал Жус чёрную «орловку» последней модели, узкую и блестящую, тоже почему-то похожую на крота.

— Говорят, ты всё можешь, да? — вместо приветствия ощерился гость.

Эдуард пожал плечами.

— Вообще-то, с такими моделями я ещё не работал. А что, собственно, вас интересует? Что не так с машиной?

— Машина — зверь! — снова ухмыльнулся гость. — Вернее — птиц! Только её перечиповать надо.

— Не понял?

— Сменить номерной чип на новый, что тут непонятного? — затараторил гость, вертя головой и приплясывая на месте. — Был один владелец, теперь другой, нужно перечиповать, что здесь объяснять ещё, ты же спец у нас, да? Валико сказал, что спец.

Эдуард рассеянно кивнул. С такими заказами к нему не обращались, но в теории он знал, как это сделать. Флаймобили, действительно, иногда продавались «без технического оформления». Подержанные, например, или подаренные. Новые владельцы потом сами регистрировали их в Аколитус.

Да и Валико никогда не подводил, подкидывал действительно надёжных клиентов. В общем, никакого криминала в том, чтобы перечиповать машину самостоятельно нет, лишь бы документы были в порядке.

— Хорошо, можно взглянуть на документы на машину?

— Да какие документы, я тебе так всё скажу — имя, фамилия, номер личной карты, что там ещё надо?

— Мне надо увидеть документы.

— Слышь, Эд, с документами я бы и на второй полосе всё сделал, — прошипел ему в лицо клиент, тараща кротовые глазки.

— Э, нет, — сказал Эдуард. — С криминалом я дел не имею.

— Да какой криминал! — кротовые глазки забегали. — Другану сюрприз хочу сделать, и всех делов. А друган такой, что его имя лишний раз светить нельзя перед кем попало, ты уж прости, Эд.

— Извините, ничем не могу вам помочь, — Эдуард нажал на кнопку, открывая ворота гаража. Другим нажатием выключил свет.

— Э! Э! Э! — закричал «крот». — Я отсюда не уйду, не получив своего. Ты теперь много знаешь. Или ты со мной, или…

— Что я знаю? Что у некоего Жуса есть друг, чьё имя нельзя называть? Покиньте гараж, пожалуйста.

Жус сжал кулаки, кротовьи глаза бешено завращались.

— Да я тебя… Да ты мне всё сделаешь… Раздавлю! — и бросился в «орловку».

Эдуард вышел из гаража, готовясь захлопнуть за гостем дверь. И вдруг понял, что гость так просто не уйдёт.

— Кто такую мокрицу, как ты, искать будет! — прорычал из машины Жус. — Раздавлю гада, и не пикнешь.

Эдуард отпрыгнул в сторону. Чёрная блестящая «орловка-кротовка» пронеслась там, где он секунду назад стоял, и развернулась к нему. Эдуард хотел кинуться к собственной машине, оставленной перед гаражом за неимением места в оном — очереди на починку ждали ещё три флая. Но понял — не успеет! Псих-таки увидел в нём угрозу и серьёзно намеревался от угрозы избавиться. Эдуард снова отпрыгнул, свалился на землю и покатился по колючей траве, пропуская «кротовку». «Кротовка» развернулась и с гудением поднялась в воздух, нависая над Эдуардом. Эдуард нырнул между гаражами — здесь тесно, даже такая узкая «кротовка» не протиснется.

И что дальше?

Мысли неслись вскачь. Звонить в полицию? Слимфон в кармане, можно успеть… Но тогда он засветит мастерскую, придётся объяснять, почему утаивал, да ещё и в содействии с психом обвинят. Сделать то, о чём псих просит? Не факт, что не прибьёт после этого. А если чудом не прибьёт — не факт, что не придётся, опять-таки, объясняться с полицией. Бежать, уносить ноги к лианским хрюкорылам? Петлять между гаражами, тянуть время в надежде на… что? Эдуард прижался к стене, скользнул за угол, в два прыжка подскочил ко второму углу, свернул… Едва втиснулся в новую щель, и соседский гараж сотрясся от удара. Небось, вмятина в стене останется — то-то сосед удивится. Новый удар. Нет, всё же придётся звонить в полицию…

Вот тебе и «не хочу привлекать внимания».

Внезапно над пустырём появился новый флаймобиль — округлый, цвета красного вина, он летел в сгущающихся сумерках со стороны нулёвки, с притушенными фарами, словно скрываясь. Дружки психа прибыли? Вряд ли кто-то нормальный сунется на третью полосу на флае во всей его красе — летающие авто здесь, как бы, не приветствуются. Все клиенты обычно по земле едут. Псих снова долбанул по гаражу. Винный флаймобиль нахально пошёл на снижение. Совсем дело швах. Эдуард поспешно выковыривал слимфон из кармана штанов. Ладони вспотели и не слушались. «Винный» флаймобиль наконец сел неподалёку, подкатил ближе к гаражу. А «кротовый» снова поднимался в воздух. «Винный» раскрыл дверцу, и изящная рука замахала Эдуарду.

«Да что мне терять?» — подумал Эдуард, а ноги уже неслись к флаймобилю.

Взлетели стремительно, но и «кротовый» не спал — мигом оказался рядом, врезался в бок, впрочем, не сильно. «Винный» виртуозно ушёл в сторону, набрал высоту и помчался зигзагами «влево-вправо-вверх-вниз». Эдуард вцепился в сиденье. Сам он, хоть и проектировал в своё время флаймобили, водить их так и не научился. А теперь и вовсе ездил на старой доброй «наземной» машине — как и полагается третьеполоснику.

Отдышавшись, он разглядел водителя.

Женщина. Длинные волосы цвета тёмной меди. Вьются, как у Терезы. Лицо сосредоточенно, глаза глядят прямо перед собой, руки уверенно держат руль, наклоняя то вправо, то влево.

Вдалеке завыли сирены. Это им? Превысили скорость? Какая скорость, достаточно, что они по третьей полосе летят! А куда летят-то? Он посмотрел в зеркало заднего видения, затем обернулся, сворачивая шею. За ними группка мигающих флаймобилей брала в кольцо чёрную точку. «Кротового»! Гадский псих-таки украл эту машину. Чёрная точка дёрнулась из стороны в сторону, попыталась уйти вверх, но потом, окружённая, начала опускаться.

Хозяйка же «винного» флаймобиля, напротив, уверенно рулила вперёд.

— Где вас высадить? — спросила она, когда сирены и мигалки остались далеко позади.

Эдуард растерялся.

— А где мы сейчас? Ох, чёрт! Я же гараж не закрыл… Там чужие машины! А мой дом недалеко от гаражей. А здесь и летать-то нельзя…

Не сказав ни слова, медноволосая крутанула руль.

— Постойте, мне очень неловко. Высадите меня где-нибудь здесь, я сам доберусь. А вы лучше по земле бы…

— Ага, — хмыкнула медноволосая, плавно разворачиваясь. — Сам он доберётся. А потом спасай его опять. Сейчас долетим, только чуть вбок возьму, чтобы не мимо мигалок…

Эдуард растерялся окончательно.

— Простите, откуда вы вообще взялись… То есть, я вам очень благодарен, но — кто вы?

— Друг, — последовал короткий ответ. — Пристегнитесь.

— Как вы оказались у третьей полосы?

— Домой возвращалась от подруги. Решила срезать путь, а тут вы… В щели забиваетесь.

— Я… — но в этот миг медноволосая разогналась так, что Эдуард вжался в спинку кресла не в силах выдавить ни слова.

Очень скоро они приземлились возле гаража. Эдуард запер ворота, но прежде спасительница заставила поставить в гараж и собственную машину. На место «кротовки».

— У вас же руки трясутся, куда вам сейчас за руль? Пусть даже и наземки, пусть даже и недалеко ехать. Говорите адрес, доставлю, куда надо. Я, знаете ли, никого не спасаю наполовину.

— Не знаю, как вас и благодарить, — пробормотал Эдуард.

— Если не дадите себя убить хотя бы в ближайшие полгода, мой труд не был напрасен. И будьте добры, помолчите, — медноволосая села за руль. — Поедем по земле, так и быть.

Не дать убить себя ближайшие полгода? Спасибо, обнадёжила…

Эдуард устроился рядом на переднем сидении.

— Позвольте мне хотя бы угостить вас, — сказал он, когда флаймобиль остановился перед его домом-теплицей. — Здесь за углом неплохая кофейня. Должна ещё работать. Вы, конечно, привыкли к более дорогим заведениям, — добавил он, увидев досаду в её глазах, темно-зелёных, пронзительных, — но я лишь хотел…

— Нет, дело не в этом, — неожиданно мягко сказала она. — Просто мне надо кое-куда успеть до полуночи. И я не могу опоздать.

— Но я бы хотел… — Эдуард осёкся.

А чего он хотел, собственно? Шкуру спасли твою драную, вот и радуйся. И не лезь к благородным дамам со своим забегаловками.

Спасительница подошла и вдруг положила ладонь ему на щёку. Зеленые глаза смотрели в душу.

— Мы встретимся осенью. А потом — в апреле. Ты только береги себя.

Когда к нему вернулся дар речи, «винный» флаймобиль был уже в небе.

Из архивов межпланетной комиссии мигов

Запись из дневника голосового, чей автор — пилот скромный зоокорабля межпланетного, что доставил златокрылов прелестнейших на Землю-планету, дикую да неотёсанную:

«…Из какой же дыры чёрной да вонючей пришло решение странное селить столь удивительных созданий на Земле, планете, что вне кольца позорно болтается? Планете, что не достигла ступени высокой, которой гордятся миры иные? Где кричат о совершенстве, но до сих пор один лучше другого и готов того съесть. И ест позорнейше. Где человек не чувствует человека. И не желает чувствовать. Где мало партнёра и помощника, зато конкурента в избытке. Где вряд ли услышат слова мудрые мигов мудрейших: «Доверять златокрылов достойным».

Из какой же дыры чёрной…

Того я не ведаю.

Но верить желаю, что выживут звери дивные…»

Глава вторая

Апрель 43 год н.к.э. новой космической эры, Зарина

Их провели в трёхкомнатный номер и попросили подождать.

— Как такое возможно?! — Виктор метался из угла в угол. — Как сейчас может быть сорок третий год?!

— Всем известно, что златокрылы способны слегка смещаться во времени и смещать хозяев, — задумчиво проговорил Гандз, потирая подбородок.

— Вот именно! Слегка! Кто-нибудь хоть раз слышал о смещённых на год?!

— Ни разу, — Зарина села на кровать, бездумно погладила покрывало золотистого цвета. — Но мы вообще мало о них знаем. К тому же, если смещённые ещё не вернулись, о них, разумеется, ничего не известно.

— Так, так, так… — Виктор застыл на месте, таращась на Зарину. — И когда же мы вернёмся?

Зарина переглянулась с Гандзом. У неё перехватило горло.

— Обычно златокрылы смещались на пару-тройку секунд вперёд, — сказал доктор. — Соответственно, чтобы вернуться, им хватало тех же секунд. И на таком маленьком промежутке времени эти смещения постороннему глазу незаметны, на события глобально не влияют. За редкими исключениями. А что касается года…

Гандз задумался. Виктор побледнел.

— То есть… что же… — пролепетал аспирант.

— Никто не знает насчёт года, — раздражённо повторила Зарина.

— Кажется, нам это и предстоит выяснить, — проговорил Гандз.

Виктор выпучил на них глаза.

Раздался стук, и в номер вошли двое — мужчина с седой бородой и сильными залысинами и лохматый парень с фотощёлком.

Первый — куратор их научной группы, профессор Михаил Захаров — когда Зарина видела его последний раз пару дней назад, волос на голове было больше, а в бороде серебрилось лишь несколько волосков. Второй — Нафталин, штатный фотограф университета, совсем стричься перестал.

Но — не успели они закрыть за собой дверь, как следом ввалилась полная дама с лицом, похожим на батон. Она громко пыхтела и бросала торжествующие взгляды на мужчин.

Даму Зарина не знала, хотя и казалась та смутно знакомой.

Зарина встала. Профессор приложил к замку чип-карту, заблокировав выход. Дама-батон злобно на него оскалилась.

— Улизнуть от меня хотели, да? — прошипела она в лицо Захарову и ухмыльнулась.

— Зарина Заревская, — профессор, игнорируя даму-батона, подошёл к Зарине, схватил за плечи и крепко сжал, заглянул в лицо. — Невероятно, такая же, как и год назад.

— А какой же мне ещё быть? — удивилась Зарина. — Мы просто ехали на конференцию. Сегодняшнюю… Э… Прошлогоднюю. Мы вошли в лифт и вышли… здесь. Я ничего не понимаю.

— Доктор Гандз, — профессор протянул руку доктору. — И вы, молодой человек, — кивнул он Виктору. — С возвращением.

— Я не могу смещаться на год! — завопил Виктор. — У меня секс-тур завтра начинается. С та-а-акой кисой… Ай-й-й-уй-й-й…

— А я с женой и дочерью не смогу год связаться, — бросил ему Гандз.

Больше на аспиранта никто внимания не обратил.

Профессор снова внимательно посмотрел Зарине в лицо.

— Я видел вас разной, — задумчиво проговорил он. — Вы даже не представляете, насколько.

— О чём вы? — нахмурилась Зарина.

— Сегодня первый день вашего смещения. Я не могу сказать всего, но мы ждали этого дня. Для вас приготовили номер. Персоналу давно даны указания снабжать вас всем необходимым. Но для вашего блага, я прошу вас не покидать эти стены. Ради равновесия мира. И ради ваших спокойствия и безопасности.

— Хы-ы, — изрекла у него за спиной дама-батон и принялась ковыряться в сумочке.

Нафталин бросил на неё косой взгляд.

— Когда вы нас впервые увидели? — вступил в разговор Гандз. — Здесь, смещённых?

— Конкретно вас, доктор — второго апреля сорок второго года. Первого вы не появились на конференции. Её пришлось проводить без вас… без всех вас, — при этих словах дама-батон снова хмыкнула, а профессор продолжил. — А второго вы объявились в этом номере. Сегодня, похоже, завершится цикл. И я не знаю, что ждёт меня завтра. Всех нас.

— Постойте, — встрял Виктор. — Вы видели здесь только доктора Гандза? А мы куда делись?

— Господи, — выдохнула Зарина.

Дама-батон сверлила её взглядом и скалила зубы.

— Нам что же, здесь целый год торчать, а потом исчезнуть? — не унимался Виктор. — Верните нас немедленно!

— Я не могу вас вернуть, юноша. Это под силу лишь тому, кто вас сюда переместил, — профессор взглянул на златокрыла, тот забился в угол и щурился под прицелом фотощёлка Нафталина. — А он тоже подчиняется своим законам. Ваш завтрашний день для меня станет позавчерашним. Мой завтрашний наступит для вас через два года.

— С ума сойти, — покачала головой Зарина. — Но вы хоть что-то сказать можете? Почему, и правда, нас не было здесь второго числа? А третьего были?

— И что нас ждёт в нашем завтрашнем дне? — спросил Гандз.

— Я не могу ничего сказать, я не знаю.

— Но вы же нас видели! — воскликнула Зарина. — Вы же сами сказали…

— В том, что я видел, было мало логики… Да и видел я вас не так часто. Мы жили в разных временных потоках. Каждое ваше завтра было моим вчера. И не только моим. И всё время, весь год, что вы жили… живёте… ещё проживёте здесь задом наперёд, мир был… будет нестабильным. Увы, мы поняли это не сразу. Потому я и не могу вам ничего говорить, не могу программировать вас на какие-то действия. Чем всё закончится, я узнаю завтра. А вы — через два года, когда… когда доживёте.

Нафталин прекратил снимать златокрыла и подошёл ближе.

— А мы доживём? — голос Виктора задрожал.

Профессор посмотрел куда-то за его спину.

— Прекратите этот фарс, — взвилась дама-батон, откопав наконец в недрах сумки слимфон. — Вы не имеете право прятать их здесь! Они опасны для общества. Для всех нас! Я-то думала, куда ты пропала тогда, — вперилась она глазами в Зарину. — А оно вон, что оказывается. Задом-наперёд. Но хозяин всё равно тебя найдёт. То-то он обрадуется!

Она провела пухлым пальцем по экрану слимфона и… рухнула на пол. Над ней флегматично пожал плечами Нафталин, потирая кулак.

— Молодец, Нафталин, — сказал ему Захаров.

— Я ждал момента. И следил, чтобы звонить не начала. Нам ведь только до завтра теперь продержаться…

— Кто это? — спросила Зарина, ошалело глядя на бесчувственную даму-батон.

— Это — Олеся Пятьеног, руководитель научной группы по вопросам изучения внеземных форм жизни.

— Супер, — засмеялась Зарина.

— Вы исчезли на год, — напомнил профессор. — А мир за окном сегодня… Он может оказаться для вас слишком уж непривычным. Здесь же вас всем обеспечат. Я оставил необходимые инструкции…

— Но, постойте, — перебила его Зарина, — о чём она говорила? Мы опасны? Я куда-то пропадала уже здесь?

Захаров перешагнул через Олесю, прошёл к небольшому сейфу у окна. Открыл его. Посмотрел на Зарину и компанию.

— Если мы не изолируем её до завтрашнего дня, вы все исчезнете уже сегодня. Но не волнуйтесь, кроме неё про вас знают лишь верные мне люди. Девочка с ресепшена тоже временно изолирована. Ещё вчера она не подозревала о вашем существовании. На вашем этаже и на сто девятнадцатом формально сейчас ремонт. Здесь никого не бывает, сюда даже лифт не едет без специального кода. Только боты снуют… А теперь я попрошу вас сложить сюда ваши слимфоны. Вам нельзя ими пользоваться. Через год их вернут.

— Что за чушь? — огрызнулся Виктор.

— Пожалуйста, сложите слимфоны в сейф. В любом случае, вряд ли они вам сейчас чем-то помогут. Вы не заряжали их и не пополняли счёт целый год.

Зарина быстро достала слимфон из сумочки, взглянула на экран. Тот ответил глухой чернотой.

— А если я откажусь? — взвился Виктор, тоже, впрочем, пялясь на черноту собственного слимфона.

— Давайте сделаем, как нас просят, — сказал Гандз и первым шагнул к сейфу. — Им ведь ещё даму изолировать.

Нафталин между тем аккуратно связал даму-батон, засунул ей в рот кляп и завернул в покрывало. Предварительно ещё раз стукнув по слегка очухавшейся голове.

— Послушайте, но нельзя просто так скрутить человека, — недоумевала Зарина. — У вас же проблемы будут из-за неё!

— Завтра мир либо изменится, либо… будет уже всё равно. До встречи. Надеюсь. Через два года.

Профессор запер сейф со слимфонами, поблагодарил всех и пошёл к двери.

— То есть, раньше мы вас не увидим? — Зарина двинулась за ним.

— Меня сегодняшнего здесь больше не будет. Я вчерашний и позавчерашний… — он махнул рукой. — Не уверен, что вы послушаете, но я должен это сказать: не покидайте своих комнат.

Он вышел. Нафталин с фотощёлком и Батоном на плече поспешил следом.

Закрылась дверь. Клацнул замок.

Какое-то время все трое стояли молча. Первым очнулся Виктор.

— Нас заперли? — он бросился к двери, яростно задёргал ручку. — Нас заперли, как хрюкорылов? И слимфоны забрали! И мы поверили этому профессору? А вдруг Олеся была права, а не он?

— В чём? — поднял бровь Гандз. — В том, что мы опасны?

— В том, что нельзя нас здесь прятать. Под замком!

Гандз с Зариной, не слушая дальнейших воплей, вышли на балкон в спальне, посмотрели вниз. Сто двадцатый этаж. Последний. Гладкие стены. За гостиницей — высокий забор, дальше — лес. Лес был всегда, забора не было. Не из-за них ли поставили?

— Я убью их! — бушевал Виктор.

Послышался грохот. Чем-то тяжёлым бахнули в дверь.

— Бога ради, молодой человек, успокойтесь, — крикнул Гандз, выбегая с балкона в коридор и дальше, в гостиную. — Этим вы делу не поможете.

Гандз попытался отобрать у Виктора прикроватную тумбочку, которой тот колотил в дверь, но юноша увернулся и бросился в угол комнаты. К златокрылу.

— Верни меня назад, тварь! Верни, падла крылатая! — Виктор обрушил тумбочку на зверя. И ещё раз. И ещё…

— Виктор, прекрати!!! — Зарина повисла на плечах у буяна, буян её стряхнул, но в тумбу уже вцепился Гандз.

Мужчины повалились на пол, тумбочка грохнулась рядом.

— Я убью эту тварь, — проскулил Виктор.

— Не смей. Трогать. Животное! — отчеканила Зарина.

— Это всё из-за него, — Виктор размазывал по щекам слёзы злости.

— Это всё из-за тебя, — Зарина встала между Виктором и златокрылом. — Если бы ты хотя бы попытался найти контакт с этим существом, ничего бы не случилось. И заметь, никто не избивает тебя мебелью!

— Я больше не желаю терпеть эту тварь ни одной минуты, — лицо Виктора перекосилось от злобы и страха. — Пусть забирают его. Я не желаю, чтобы он жил в моей комнате!

— Он будет жить в моей! В самой дальней. А ты останешься в этой, заодно и тумбу починишь.

— Но это же типа прихожая, — Виктор вертел головой, осматриваясь. — Или вообще кухня с диваном.

— Отлично, меня устроит вторая комната, — сказал Гандз, исчезая в спальне.

— Эй, у доктора в комнате две кровати, почему я должен…

Гандз закрыл за собой дверь. Зарина подошла к златокрылу, тот тихо поскуливал, обхватив себя крыльями. Кажется, сломанными. Зарина осторожно взяла его на руки. Златокрыл дрожал.

— А если ещё раз хотя бы притронешься к животному, — ледяным тоном произнесла Зарина, — будешь вообще спать за дверью. Ради этого я найду способ открыть клятую дверь, можешь не сомневаться.

И она ушла по коридору в дальнюю спальню. И даже не удивилась, обнаружив в ней лоток, мисочки для воды и корма и мягкий пуфик-кроватку в широкой гардеробной.

Но она не стала укладывать златокрыла на пуф. Положила на кровать и легла рядом.

Златокрыл тихо скулил.

Сентябрь 41 год н.к.э., Дора

Это началось в первый день осени.

Сначала её дернуло очистить фонтан. Всё лето она наблюдала в окно пересохшую потускневшую конструкцию из камня — в виде рыбы, сидящей хвостом на краю продолговатого бассейна. А из пасти в этот самый бассейн льётся вода. Должна литься, вроде как.

Пока же фонтан уныло собирал мусор.

Всё лето Дора мечтала, как было бы хорошо, если бы кто-то очистил и запустил фонтан. Можно было бы поставить возле него столики… В кафе на второй полосе был фонтан. Красивый. Вот бы им так. Вот бы кто-то…

Дождёшься этого «кого-то», как же!

В первый день осени она приехала в кафе за два часа до открытия, засунула удивлённого бот-уборщика в бассейн, проигнорировав назойливый писк: «Модель «двести тридцать один» предназначена для уборки помещений, если вы желаете произвести уборку улицы, воспользуйтесь моделью…». И — долго с его помощью разгребала завалы окурков, пустых бутылок, объедков и прочего. А потом на пару с тем же возмущённым ботом оттирала грязь от стенок. Вокруг радостно носился златокрыл. Закончив с уборкой, Дора снарядила бот-носильщика, чтобы притащил бутыли с водой и опрокинул их в бассейн.

А вот с насосом дело обстояло серьёзнее. Дора вроде как изучила всякое по теме фонтанных насосов — как они устроены, и как их чинить — но мало что поняла.

— Придётся просить Эдуарда, — сказала она Прянику, усевшемуся на край бассейна и увлеченно курлыкающему в воду. — Если сам не сможет помочь, пусть посоветует кого-то. А пока — и так неплохо. И столики можно рядом поставить. Вроде как.

Она вытерла вспотевший лоб, поправила причёску. На прозрачную воду спустился желтый лепесток. Златокрыл радостно курлыкнул и шлёпнул по воде лапой.

Едва Дора успела отдышаться и открыть кафе, вошла пожилая дама — частая клиентка, но последние дни её не было видно. Обычно она пила чай перед работой, а для внучки брала маленькую зелёную пироженку с глазурью. И чем зеленее, тем лучше! Дора двинулась ей навстречу, хотела сказать, что её любимые пироженки сегодня на удивление зелены, и внучка наверняка порадуется, как вдруг — мигнула реальность — Дора уже в оцепенении стоит у столика, где только что сидела дама, а та, рыдая, выбегает из кафе. Дора моргнула и… Она снова идёт навстречу даме, которая только-только усаживается за столик. Дора замерла. Обернулась на дремавшего на прилавке златокрыла. Златокрыл подмигнул.

Дора медленно повернулась к даме и только сейчас заметила, что та не улыбается, как обычно, не спешит рассказать о своих делах, похвастаться внучкиным 3Д-снимком или поругаться на погоду. Дора подошла к столику. И сказала совсем не то, что собиралась изначально.

— Добрый день. Вам чай, как всегда? У нас появился новый, травяной, с настоящими травами. Он… Он хорошо успокаивает. Конечно, он немного дороже обычного, но для постоянных клиентов мы сделаем скидку.

Дама посмотрела на неё и кивнула.

— Да. Пожалуйста.

Дора отправила заказ бот-повару и села рядом за столик.

— Простите, это не моё дело, но… У вас всё в порядке?

— Всё замечательно, — сухо ответила дама.

— Хорошо. Извините, — Дора поднялась со стула.

Она взяла со стойки большую чашку с травяным чаем, принесла, поставила на столик.

— Моя внучка, — тихо заговорила дама, — её больше нет…

— О, боже… Простите. Я соболезную…

Дама кивнула и потянулась к чаю. А по ноге Доры скользнуло что-то шершавое.

Златокрыл пришёл поздороваться с гостьей.

Следующий раз златокрыл перенёс её на секунды вперёд, когда в кафе вошла молодая пара. Дора предложила им новые мини-десерты с кремом из синто-масла со вкусом шоколада, девушка захотела попробовать, парень пошутил насчёт её лишнего веса, девушка обиделась, и они принялись выяснять отношения, что грозило затянуться на часы.

Вернувшись, Дора первым делом сообщила клиентке, что она замечательно выглядит, и её спутнику безумно повезло с такой красавицей, а потом предложила попробовать морковный пирог. Из настоящей моркови. Благодаря наплыву клиентов, они теперь могли себе её позволить.

Молодые люди улыбались всё время, что провели в кафе.

Не всегда у Доры получалось так замечательно. Порою, несмотря на отчаянные старания златокрыла, нужное решение так и не приходило. И клиент оставался зол на весь мир, а также — на Дору, себя и закуску… Но раз за разом она училась всё лучше и лучше понимать людей. Она записывала каждый случай и потом, ночами, перечитывала записи, дымя сигаретой и решая логические задачи: что можно было сделать не так? Что сказать? Как поступить, чтобы не вышло наперекосяк? А вот здесь вроде всё хорошо получилось, но можно было сделать ещё лучше…

А вот здесь Мари — новенькая — вмешалась. Радуется, что получила работу, лезет с инициативой без конца… Оно и понятно: сирота, помочь по жизни не кому, только и остаётся, что самой выгрызать себе путь… Нет, в целом-то она безобидная. Рыжая и добродушная, но… Дора только-только нащупала нить общения с новым гостем — парнем со второй полосы, с печальным взглядом и в неприметной одежде, но — её отвлёк другой гость. Тоже не из местных, хотя и одет просто — в джинсы и серую футболку, но Доре казалось, что ему бы больше подошёл… пиджак, что ли. Из дорогой ткани. Такое же у них носят, вроде как? Незнакомец смерил её долгим взглядом черных глаз, изогнув бровь точно в насмешке. Дора улыбнулась ему, пытаясь не потерять картинку предыдущего парня, но тут завопил златокрыл. Дора резко обернулась — питомец стоял на барной стойке, гордо выгибал спину и бил крыльями.

Что за?…

— Пряник! — Дора подскочила к любимцу, пригладила крылья, успокаивая. — Ты что это, распугать всех вздумал? — прошептала на ухо.

Златокрыл внимательно посмотрел на неё и моргнул, усаживаясь.

— Возьмите наш замечательный суп с афродизиаками! — внезапно защебетала Мари, приплясывая у столика парня со второй полосы. — Все девушки будут ваши, мы гарантируем! Наш суп — сто процентное средства от одиночества! Ой, куда вы?…

Парень пулей вылетел из кафе.

— Мать твою! — выдохнула Дора.

От бедняги недавно ушла жена, и на девушек он сейчас даже смотреть не хотел. А хотел лишь забиться в какую-нибудь дыру, вроде кафе на третьей полосе, и сидеть там, чтобы никто не трогал

— Одинокий второполосник, в нашем кафе, поздним вечером… — принялась оправдываться Мари. — Ну, кто же знал, что он не приключений ищет.

— Я знала! — прошипела Дора; незнакомец с выгнутой бровью всё ещё ждал, пока его обслужат, Дора перешла на шёпот. — Он пришёл сюда, потому что на второй полосе его, скорее всего, во всех заведениях знают и точно бы прохода не давали. Оделся поскромнее, чтобы не лезли к «богатею»…

— Ну, простите! — надулась Мари. — У меня златокрыла нет.

Дора хотела ответить, что и у неё бы не было, не свались экзот против воли на голову, да и вообще — завидовать нехорошо, но поймала янтарный взгляд и вздохнула.

— Давай так. Я прощупываю клиентов, прокладываю к ним дорогу, а потом уже к делу подключаешься ты. На твою зарплату это никак не повлияет. Договорились? А вот этого, — кивок на «изогнутую бровь», — сама обслужи. Я его не чувствую. Не понимаю, почему. Нужна передышка, — она попятилась в сторону кухни.

Мари молча кивнула.

А по ночам златокрыл пел!

Он выбирался из домика — из-под завешенного одеялами стола, где громоздился ворох подушек, — запрыгивал на стол, с него перебирался на подоконник, просачивался за рваную штору и там мелодично посвистывал и выводил завывающие рулады, глядя сквозь стекло в небо.

Началось это недавно и вызвало новый шквал материнского гнева.

— Женечке учиться надо, первый курс, самый сложный! И у Анечки выпускной класс. Они ночами конспекты читают, или ты не знаешь, что третьеполосникам нужно втройне доказывать своё право на место за партой? А твоя тварь воет всю ночь, не даёт детям выспаться!

«Дети», впрочем, не жаловались. Скорее всего, мешал Пряник самой матери. Дора прикусила язык, чтобы не сказать этого вслух.

— Эжену не помешало бы и самому присмотреться к златокрылу. Учитывая, какую специальность он выбрал…

— У него специальность — насекомые, а не твари!

Дора глубоко вдохнула. Выдохнула. И почему златокрыл никогда — никогда! — не показывал ей вероятности будущего с матерью? С клиентами, вот, общение весьма облегчал. Но сколько ни просила она Пряника помочь в отношениях с матерью, златокрыл только вздыхал и щурил янтарные глаза. «Медицина здесь бессильна», — словно говорил он.

Издевался, негодник!

— Может он у тебя больной какой-то, а? — не унималась мать. — Чего воет ночами?

Откровенно говоря, Дора и сама уже об этом думала. Вроде бы, заболеть Прянику не с чего. Она регулярно его выгуливала, исправно покупала корм — зелёную липкую смесь, пахнущую имбирём и мятой. Она купила специальный фильтр для воды — благо кредитов и чаевых теперь хватало. Попыталась приучить к фильтру остальную семью, но мать прошипела, что это «пустая трата денег», и продолжила хлебать ржавую воду из крана. Брат с сестрой на фильтр с подозрительно прозрачной водой поглядывали с интересом, но пойти против слова матери не осмеливались.

Ладно, можно хотя бы не бояться, что златокрыла дрянью из крана напоит. Она к нему и приближаться боится. Да и без присмотра Пряник не остаётся. Хотя… Было пару раз. Выходила из дома, пока Пряник спал. Что если…

Дора метнулась к материнской комнате. Остановилась. Выяснять отношения бесполезно, правду всё равно никто не скажет, только на грубость новую нарвёшься.

Лучше позвонить куратору Иоанну. Сказано же в правилах: «Оповещать куратора обо всех изменениях в поведении питомца». Внезапные ночные пения — чем не «изменение»?

— Это у него брачные серенады! — радостно сообщил Иоанн. — Он как раз у вас созрел для этого.

— Оу, — ответила Дора.

И потянулась за сигаретой.

— Не волнуйтесь, это говорит лишь о том, что ваш мальчик хорошо развивается и чувствует себя отлично.

— И… Сколько эти серенады продлятся?

— Обычно от одного до трёх месяцев. Земных. На планете златокрылов время течёт иначе. Но мы можем оставить запрос Аколитус на подбор самки для вашего питомца. Это займёт несколько дней. Если пара отыщется, пения прекратятся раньше.

— Ищите! — выдохнула Дора.

Что ж, по крайней мере, есть объяснение. И — есть на что отвлечься от дурных мыслей. О мужчинах с изогнутыми бровями, например. Она так и не подошла к нему в кафе. Но он дождался её возле фонтана. И Дора поняла, почему так старательно его избегала…

Пару Прянику нашли в конце месяца.

Устраивать златокрылам брачные игры разрешалось только в Центре внеземного сотрудничества и его филиалах в специально оборудованной комнате — очень просторной, со множеством зелени и с пониженной гравитацией. И — звуконепроницаемой. В ней златокрылы носились с дикой быстротой, закладывали немыслимые виражи, долго гоняясь друг за другом, завывая серенады и ломая экзотические кусты с деревьями. А потом уединялись в уцелевшей зелени.

Так что, на несколько дней Дора осталась в одиночестве.

На работе она чувствовала себя как без рук. Зашёл новый клиент — что ему говорить? Что предлагать? Пришёл постоянный посетитель, вроде как улыбается, но — какое у него на самом деле настроение? Дора ловила себя на том, что постоянно оборачивается на стойку, ищет поддержки. А то и вовсе боится выйти навстречу гостям…

— Что за глупость? — одёргивала она себя. — Раньше я ведь как-то работала без подсказок. Да и не всех могла прощупать. Изогнутую Бровь, например…

Но раньше у них и клиентов столько не было. А Изогнутая Бровь больше не появлялся. К счастью.

Дора избегала взгляда Мари — боялась увидеть злорадство. Но пока видела лишь страх. Напарница тоже привыкла к тому, что Дора «прокладывает дорогу», а ей остаётся лишь идти по накатанной, точно зная, кому улыбнуться, кому посочувствовать, кого побыстрее обслужить и молча отойти.

— Ну, с этим-то проблем не будет, — неуверенно пробормотала Мари, глядя Доре за спину. — Обычный студиоз. Третьеполосный. Можно особо не церемониться.

Дора обернулась.

В «Утро-Булку» вошёл воздыхатель Артемий. Давненько не показывался. С начала лета. С… Дора нахмурилась. С тех пор, как в «Утро-Булке» появился златокрыл. Артемий озирался и тёр ухо.

— Будь добра, обслужи его сама, хорошо? — быстро сказала Дора и нырнула на кухню.

«Что за глупость? — снова удивилась она себе. — Зачем прячусь, как девочка?»

Она глубоко вздохнула. Попыталась вздохнуть… Горло сдавило. Она вдруг задохнулась от нахлынувших чувств, разобраться в которых не получалось. Странное вожделение. Обида. Ярость. Ревность. Животная жажда, рвущая когтями… Откуда это у неё?

Она согнулась пополам, тяжело дыша. Непрошенная буря чувств бушевала в душе, грозя разорвать на куски.

К Доре немедленно подкатил медбрат — обязательный бот во всех общественных заведениях. Сунул под нос клавиатуру.

— Человеку плохо? При боли в животе — нажмите «один», при головокружении — нажмите «два», при алкогольном отравлении…

— Я в порядке!

Дора выпрямилась, успокаивая дыхание.

— При ложной тревоге — нажмите «ноль».

— Катись уже, — пробормотала медбрату Дора и подошла к окошку, выходящему в зал.

Выглянула. Артемий сидел на любимом месте, у окна — как раз перед его приходом освободилось, — красный как рак. Он немного похудел, светлые волосы отросли и смешно торчали. И от него хлыстом били эмоции. Дора как наяву увидела все те чувства, что бурлили и в её душе, мешая дышать. Она слышала о таком. Некоторые спутники — слово «хозяин» ей казалось неуместным — златокрылов начинают чувствовать других людей, как и сами экзоты. Неужели он так к ней относится? Неужели она способна довести кого-то до такого… бешенства? неистовства? безумия? Как он с этим живёт?

Артемий обернулся и взглянул на окошко. На неё.

Дора осознала, что совершенно беспардонно таращится, и быстро отвернулась. На кухне вовсю тарахтели бот-повара. Выдвигали из металлических карманов бессчётные мисочки и кружки, высыпали овощи и синто-продукты, кромсали, смешивали, взбалтывали, кипятили, выкладывали на блюдо, выливали в стаканы и чашки… С недавних пор бот-поваров в кафе тоже прибавилось. Появился большой, цилиндрический и утробно гудящий — для приготовления трудоёмких первых и вторых блюд. Ещё одного, поменьше, на днях модернизировали — для салатов и закусок. Смешно переваливался маленький и круглый — для чая, кофе и других безалкогольных напитков. И гордо вышагивал вытянутый эллипсоидный — для алкогольных. Они все гудели, жужжали, ползали, щёлкали, иногда зависали, тогда Доре или Мари приходилось срочно доделывать их работу. Хозяин даже подумывал, не взять ли повара-человека?

На кухне было жарко и душно, но возвращаться в зал, пока там Артемий, не хотелось.

Интересно, так всегда было? Он смотрел на неё, улыбался, оставлял чаевые, рассыпался в комплиментах, а у самого в душе бурлило… такое? Злая, выжигающая буря… Она всегда видела, что юноша к ней неравнодушен, но эти чувства ничуть не похожи на любовь.

В зале послышался смех. На кухонном табло заказов загорелась новая строка: три клубнично-имбирных ликёра. Клубника — эссенция, имбирь — настоящий, водка — натуральная. На эллипсоидном роботе замигала красная лампочка, он застыл на мгновение, встряхнулся и загудел. Вскоре цвет лампы сменился на зелёный, и бот-эллипс выставил на стойку три бумажных стакана с жёлто-розовой жидкостью. Мари подхватила поднос, недовольно глянув на Дору.

— Я буду подавать тебе отсюда! — крикнула Дора и перехватила у бота-цилиндра пластиковые миски с кукурузным супом. Аккуратно поставила на поднос на стойке. Повернулась к «шарику» с латте и капучино.

Когда заказов много, неразумные списанные боты толпятся у окошка выдачи, тесня друг друга. Могут даже задеть и опрокинуть тарелку или чашку, так что — помощь человека здесь очень нелишняя. Но обычно эта обязанность ложилась на Мари.

Немного разгрузив ботов, Дора рискнула снова выглянуть в окошко. Артемий подсел за столик к двум барышням, по виду — тоже студенткам, и радостно распивал тот самый ликёр. Вскоре последовал новый заказ — на этот раз коктейль имбирно-мятный. Потом — кофейно-ромовый, где от рома был лишь запах, от кофе — ползерна для солидности, остальное — спирт.

Потом пьяный Артемий повис на двух весёлых девчонках и доковылял до стойки бара — к месту, где обычно спал златокрыл. Сейчас там стояла баночка из синего стекла с табличкой: «Прянику — на имбирь». И хотя самого Пряника уже три дня не было, люди продолжали бросать ему монетки.

Артемий ткнул в баночку пальцем и заржал.

— А где это… чудило иноло… инопланетное? Загнулось? Туда… ик!.. и дорога! — он ударил по баночке, она полетела на пол и со звоном разбилась.

Артемия вырвало на осколки.

Девчонки, которых он весь вечер угощал, с писком отскочили, похватали со стола вещи и бросились к выходу.

— Эй, куда же… бу-э-э-э… куда вы? — Артемий шатаясь и блюя побрёл следом. — Мы же только начали… мы же ещё, ик, веселимся… Ох, чёрт, — он упал на стул, вытер лицо салфеткой.

— Ваш счёт, пожалуйста, — Мари осторожно протянула ему бумажку.

Артемий посмотрел на неё мутным взглядом, достал личную карту, с третьего раза попал ею в бот-кассира. Затем поднялся, опираясь на Мари.

— О, красотка! Я тебе сейчас чаевые… Когда закрываешься? Пойдём дальше, погуляем, — он извлёк из бумажника монетку. — Вот тебе. Этой твари ничего не дам, а ты — ух-х-х ты! Тебе дам. У меня — ик — стипендия. Первая. Я себе устроил — ик-ик! — праздник. Ох, бу-э-э-э-э.

Мари едва успела отскочить, спасая туфли.

Дора, наблюдавшая за сценой из-за кухонной двери, не выдержала, выскочила в зал, за шкирку вытащила Артемия на свежий воздух и вызвала такси с водителем. Оплатила со своего счёта. Затем вручила блеющего невнятное клиента бот-секьюру, включив режим «пьянь-ждать-такси». Бот-секьюр щёлкнул наручниками, и Артемий недоумённо забился в железной хватке.

Дора вернулась в кафе.

Бот-уборщик вовсю драил пол и освежал воздух.

Октябрь 41 год н.к.э., Эдуард

С началом студиозной жизни Артемий переселился в общежитие на другом краю их полосы, у границы с нулевой. Сказал, что хочет самостоятельности. Однако позавчера Эдуарду на слимфон пришло сообщение: «На ваш адрес заказана доставка клиента, Артемия Орлова. Клиент застрял в бот-секьюре по адресу… Ваши указания? Служба такси “Катись-беги”»

Эдуард отменил такси и поехал по указанному адресу, прихватив инструменты. Потом долго выковыривал сына из железной хватки зависшего бот-секьюра.

— Почему вы не сказали мне, что он не в порядке? Я же вам недавно поваров настраивал… — спросил Эдуард у официантки Доры, той, что завела златокрыла.

— Да он отлично работал! В первый раз подобное. Или вы про сына?

Эдуард хмыкнул. Действительно, секьюров владельцы заведений старались добывать в адекватном состоянии. Если сломается бот-уборщик, не велика беда, можно и самому подмести. Если сломается секьюр в самое неподходящее время…

Сын посмотрел на него мутным взглядом и сообщил, чтобы все шли домой, а он справится сам. Бот-секьюр красноречиво щёлкнул. Эдуард стиснул зубы и наконец-то разжал железные тиски.

Уже скоро Артемий дрых без задних ног в отчем доме. А поскольку вся долгожданная стипендия осталась в «Утро-Булке», проснувшись наутро, сын почти уже решился задержаться в родных стенах.

И тут его ждал сюрприз!

Его бывшая спальня теперь оказалась в распоряжении нового золотокрылого питомца. Самому же Артемию пришлось ночевать в комнате отца на раскладушке.

— Сказано, что им нужно отдельное пространство, — Эдуард флегматично почесал подбородок. — А ты сам решил жить отдельно.

Артемий побагровел. На его лице так и читалось: «Променял сына на дешёвую зверушку!»

Ха! Это златокрыл-то дешёвый? Полгода дополнительные заказы брал, чтобы накопить кредитов. Поначалу ещё колебался, но после того как пару раз пообщался с Пряником в «Утро-Булке», сомнения отпали.

— Ты никогда даже не говорил, что хочешь завести вот это… — негодовал сын. — Вообще от тебя не ожидал.

— Я пытался тебе сказать и не раз. Но ты слушал только себя.

— Я хочу вернуться в общагу.

— Пожалуйста.

— У меня денег нет!

Эдуард пожал плечами.

— Можешь взять еды из дома.

Все свои запасы он потратил на златокрыла. Новое поступление кредитов — на следующей неделе. Хорошо хоть в своё время приспособил цветочную теплицу Терезы под выращивание овощей, благо, лицензия «на покупку редких растений» ему перешла от жены по наследству. Так что, какая-никакая еда в доме была всегда.

Артемий скривился.

— И что я буду делать с кочанами капусты? Менять на синтомясо с пивом? Хр-м… А что… Это идея.

Вскоре он ушёл, волоча в рюкзаке три кочана капусты, картошку, баклажаноредис и пучок сиреневой мяты.

Эдуард остался один. С златокрылом. Прожив месяц с экзотическим питомцем, никаких особенных эффектов он не заметил. Клиентов, как у Доры из «Утро-Булки», у него не прибавилось, во времени перемещаться не научился, третий глаз на лбу не прорезался… Разве что, не так одиноко было в доме.

А концу месяца пришло извещение из Межпланетного университета Земли. Его самостоятельный сын оказался на грани отчисления за непосещаемость, неуспеваемость и посещение лекций в нетрезвом виде, да ещё и набрался кредитов у всех вокруг, включая инопланетного преподавателя.

Поскольку сын упорно не отвечал на звонки и письма, Эдуард решил наведаться в Межпланетный университет сам. Учился отпрыск на строительном факультете по специальности «техник бот-строителей жилых комплексов с уклоном в изучение инопланетных мхов и слизей». Конечно, сын, как и многие, мечтал о «конструировании космических кораблей с уклоном в широкое изучение инопланетной флоры и фауны»… Однако, как и всякий трёхполосник, изначально выбирал между инженером-строителем с уклоном в «инсекты» или «моллюски», но в итоге пришлось смириться с техником со слизью.

Круглое здание университета стояло посреди парка-заповедника нулевой полосы, расположенной между второй полосой и их, третьей. В отдельно огороженной зоне здесь даже водилась горстка инопланетных птиц и мелкой живности. Но доступ туда имели даже не все студиозы, не говоря уже об их родителях.

Университет этот предназначался для удачливых детей с третьей полосы и не слишком удачливых — со второй. Впрочем, последние всё равно имели право на более престижные факультеты и специальности, чем первые. Сам Эдуард в своё время учился в Межзвёздном универе, стоящем между второй и первой полосами.

У входа на территорию Эдуард предъявил личную карту блестящему бот-секьюру, зарегистрировался, как родитель, подтвердил наличие блокиратора и получил чип-пропуск. После Эдуард изучил расписание занятий на светящемся табло в холле и поднялся по эскалатору на пятый этаж. Его чуть не снесла стайка студиозов, решивших пробежаться по этому же эскалатору вниз.

Эдуард прошёл по спиралевидному коридору к указанной аудитории. У входа предъявил личную карту и пропуск очередному бот-секьюру. Вошёл и потихоньку устроился в заднем ряду. Внизу, у стола и голографической доски, стояло существо, и правда, напоминающее большой, в человеческий рост, комок зелёного мха — с глазами, ртом и множеством коротких ручек-ножек. Мох завывал и тыкал указкой в голографическую доску, на которой изображалось что-то скользкое и булькающее. Рядом стоял бот-переводчик и излагал речь профессора языком человеческим. При более пристальном взгляде становилось понятно, что голографическая здесь не только доска, но и сам инопланетный преподаватель. Над его головой, на стене, висело табло с длинным списком всех студиозов, которые должны присутствовать на лекции. Похоже, здесь собрались несколько потоков. Эдуард облегчённо вздохнул, когда увидел зелёную «галочку» напротив имени сына. У прогульщиков стоял красный «минус».

Профессор, тем временем, замолчал, и тоже посмотрел на табло на стене. Привычные буквы на мгновение сменились витиеватыми узорами. Профессор Мох выбрал один и ткнул в него указкой. Экран мигнул, и на месте загогулин появилось имя: Эжен Славский, квантово-механический факультет, специальность «конструктор уборщиков-многоножек с уклоном в многообразие инопланетных инсектов».

В среднем ряду поднялся юноша с прямыми русыми волосами и твёрдым взглядом. Он вышел к профессору и принялся рассказывать, какие насекомые питаются изображённой на голо-доске слизью, а какие, напротив, от неё дохнут. Бот-переводчик старательно за ним подвывал. Когда юноша закончил, профессор Мох взвыл, повернулся к табло, нарисовал возле имени Эжена загогулину. Табло мигнуло, показывая число «восемнадцать». Неплохо. Максимальный балл, который студиоз может получить на лекции — двадцать один. Около других имён красовались числа: «шестнадцать», «четырнадцать», «одиннадцать» и даже «девять». Артемия, похоже, сегодня не вызывали.

Эдуард понял, что до сих пор не отыскал в рядах студиозов сына. А было это непросто, потому как все студиозы обязаны носить одинаковую коричневую униформу из простой ткани — для стирания различий между второ — и третьеполосниками. В их Межзвёздном форму носили синюю и разрешались разные оттенки. А вот временный блокиратор вкалывали всем студиозам, независимо от полосы и статуса. И обновляли каждый семестр. Дабы пресечь разговоры о жизни на разных полосах. Говорить можно было лишь на темы изучаемых предметов или на совсем уж общие, вроде погоды или симпатичной девчонки.

Эжен Славский между тем возвращался на место. Знакомая фамилия… Ах, да. Феодора Славская, любящая златокрылов и не любящая полных имён. Сестра?

Эдуард размышлял, скользя взглядом по коричневым рядам. Ага, наконец-то. Артемий обнаружился в крайнем ряду справа. Лохматый и помятый, но, кажется, трезвый. Отлично. По крайней мере, не придётся искать его непонятно где. Лишь бы после пары никакой «спонтанной игры» не объявили. Интересно, объявляют ли их ещё?

В годы его учёбы кураторы групп устраивали внезапные квесты — типа, срочно собирайтесь и бегите всей толпой чего-то искать, кого-то ловить, чего-то угадывать. Подобную дребедень рекомендовала Аколитус — её электронные извилины сочли, что это повышает внимательность, стрессоустойчивость и много чего ещё…

Эдуард ненавидел «спонтанные игры». Вместо того чтобы своими делами заниматься в свободное время, гоняйся непонятно за чем и мозги взрывай. Свои.

Между тем, пара закончилась. Квеста не объявили.

Эдуард перехватил сына на выходе из аудитории и предложил вместе перекусить. Благо, перерыв между парами большой. Сын скривился, опасливо заозирался — папа пришёл, как к маленькому — и наконец кивнул. Они вышли на балкон университета, шагнули на белоснежную ленту подвесного эскалатора и плавно перенеслись в здание столовой.

Артемий заказал салат из водорослей серебристого цвета, в ассортименте доставляемых с Жемчужной планеты, и тощий кусочек синтомяса. М-да, совсем дела плохи у тебя, сынок… Себе Эдуард взял чай с имбирным печеньем.

— Что-нибудь случилось? — вяло спросил сын, когда они уселись за стеклянный столик у окна на всю стену.

— Это я у тебя должен спросить, — ответил Эдуард. — Мне письмо пришло из деканата…

— А-а, настучали.

— Поставили в известность.

— Я сам со всем справлюсь.

— Извини, но я в этом не уверен…

— Тебе-то вообще какое дело?! — Артемий так рьяно ткнул в синтомясо вилкой, что оно чуть не улетело с тарелки.

Эдуард запустил пальцы в волосы. В свои. Хотя очень хотелось схватить за отросшие светлые патлы отпрыска и приложить башкой об стол. Честно говоря, ему всегда было трудно находить общий язык с сыном. Даже, когда Артемий был совсем ребёнком. Тереза — та справлялась на «ура». Когда мальчишка капризничал или упрямился, или ревел непонятно чего, она подходила, брала его за руку, говорила что-то тихим голосом, и сын успокаивался.

Помнится, в экзо-заповеднике захотелось ему в вольер с пёстрыми хрипоклювами с зелёной планеты Лиании. Тереза, как назло, отошла за кофе, а Эдуард сколько ни объяснял, что нельзя хрипоклюва за хвост, сынок его не так и не услышал. В итоге получил хриплым клювом в лоб!

Когда вернулась Тереза, их пятилетний наследник вопил не своим голосом, одновременно угрожая свернуть всем хрипоклювам шею и требуя немедленно увести его из «гадкого заповедника на качели». Эдуард просил определиться: так им уходить или сворачивать шеи? Объяснял сыну, что он — мужчина и реветь из-за того, что птичка клюнула, недостойно. Угрожал, что вообще никуда больше с ним не пойдёт, если отпрыск тотчас же не успокоится. Всё это приводило лишь к новым всплескам рёва и крика.

Вернулась Тереза, выслушала Эдуарда, присела на корточки перед Артемием и первым делом попросила его спокойно рассказать, что случилось. Артемий рассказал. Уж так спокойно, как смог.

— А представь, если бы кто-то подошёл к тебе и захотел вырвать у тебя клок волос. Что бы ты ему сказал?

— Я бы… — Артемий удивлённо заморгал и перестал плакать. — Я бы ему… сдачи дал. Врезал бы, вот!

— И это было бы правильно, как считаешь?

— Ну да. А чего он. Нельзя рвать волосы! Мои.

— А почему же ты удивляешься, что сдачи дали тебе? Или ты думаешь, что только тебя нельзя обижать?

Артемий пытался спорить и доказывать, что он-то ни в чём не виноват, но, во всяком случае, реветь прекратил. И на хвосты с крыльями больше не покушался.

Эдуард тряхнул головой, возвращаясь в настоящее.

— У меня своя жизнь, а у тебя своя, — говорил между тем Артемий. — Однажды ты уже сделал выбор за меня, ещё до моего рождения. До зачатия даже, спасибо. Дальше я сам!

— Отлично. Самостоятельно вылетишь из универа, потеряв возможность стать кем-то.

— Это. Не твоё. Дело! И не надо мне сейчас заливать про ответственность отца за сына. Я совершеннолетний. Я сам за себя в ответе.

— Дело не в ответственности. Понимаешь, сын, есть понятие «ты», есть понятие «я», а есть понятие «мы». И это «мы» — оно совсем другое, чем «ты» и «я». Это новое существо, неразделимое. И в нём не может проиграть один, а другой выиграть. Если выиграют, то оба. Если проиграют — тоже оба. Если одного исключат из университета… Если часть этого «мы» исключат из университета, вторая часть потеряет что-то важное, ослабнет. С другой стороны, если «мы» приложим все усилия, чтобы этого не случилось, нашему «мы» будет хорошо, оно станет сильнее. И отдельное «я» тоже…

— Что за чушь ты несёшь? — Артемий смотрел на него круглыми глазами.

Эдуард осёкся. Он и сам не вполне понял, что сейчас сказал и зачем.

— Я просто хотел объяснить тебе… — Эдуард лихорадочно подыскивал слова. Весь запал неожиданно иссяк.

— Хватит. Надоело. Ты уже достаточно испортил жизнь и мне, и матери. Не тебе разглагольствовать про какое-то «мы».

— Что ты говоришь такое? Как смеешь трогать мать? Мы были счастливы.

— А ты не думал, что останься ты на второй полосе и, возможно, даже перейди на первую — ты смог бы найти лекарство от её болезни? Там больше возможностей! Пусть бы вы не поженились, но она бы вылечилась!

— Ты думаешь, я не искал? Не доставал ей лекарства? Когда мы познакомились, ей давали года два от силы, а она прожила намного больше…

— Конечно. Ты великий спаситель! Ты всегда прав. Вот и живи сам со своей правдой, а меня не трогай! — Артемий вскочил со стула и выбежал прочь из столовой.

На тарелке остался недоеденный «жемчужный» салат.

Эдуард не стал гнаться за сыном. Он допил чай, дожевал печенье. И решил спуститься назад в парк по обычной лестнице. Что ж, в конце-то концов, чего он распереживался? Наломает шалопай дров, набьёт шишек, может, умнее станет? Может, начнёт больше ценить, что имеет?

Эдуард остановился под раскидистым лианским «клёном». Их здесь целая аллея росла, гибкие ветви с пышной пожелтевшей листвой и густыми соцветиями опускались до земли густым покрывалом. Листья были похожи на зелень земного клёна, но при этом цвели лианцы оранжевыми «колокольчиками», несмотря на осень. Из колокольчиков потом вываливаются твёрдые яркие горошины на радость лианским хрюкорылам. Те их жрут!

Эдуард расстегнул ворот рубашки под пиджаком.

Всё верно, отпрыски должны учиться на своих ошибках. От всего не убережёшь. Но почему же так больно?

И вдруг — яркое пятно мелькнуло в толпе. Будто медь блеснула на солнце. Эдуард насторожился, весь подобрался, словно древний тигр перед прыжком. В толпе гуляющих под октябрьским солнцем студиозов скользила она. Медноволосая спасительница. А он ведь даже имени её не узнал.

Эдуард бросился вперёд, проталкиваясь сквозь толпу студиозов. Студиозы путались под ногами, ходили зигзагами, бегали-прыгали-неспешно брели, смешивались то в одну кучку, то в другую, что-то бубнили под нос, заучивая на ходу, раздавали подзатыльники, завывали, как лианские хрюкорылы. Что с ними такое сегодня? Неужели очередная «спонтанная игра»?

Каждый раз, когда Эдуарду казалось, что вот теперь он уж точно выберется из живого лабиринта и настигнет незнакомку, поток уносил его в сторону. Он терял её из виду — казалось, сквозь землю проваливалась, стоило подойти на расстояние вытянутой руки. Но потом — появлялась снова и уверенно шла к неведомой цели. И вскоре Эдуард разглядел — к какой. В конце парка у белоснежной башни, под очередным цветущим, но не столь густым клёном сидел Артемий. Незнакомка подошла, села рядом. Стройная, в длинном узком платье чёрного цвета и чёрной же короткой курточке. Она взяла Артемия за руки, что-то сказала… Как годы назад — Тереза.

Эдуард, наконец, вырвался из толпы и уже мог бы спокойно подойти к незнакомке и сыну, но — засигналил слимфон. На экране появилась улыбающаяся физиономия Валико. Из динамика полился бархатный голос.

— Прывэт, дарагой. Я, кажется, должен извиниться за свой клиент. Слюшай, ты уж прасты, что он такой… нэуравновэшенный.

— Да уж, — буркнул Эдуард, не сводя глаз с сына и медноволосой, — послушай, я сейчас немного…

— Дружище, но нэужели ты подумал, что я пришлю к тэбэ какой-то криминал? Нэт, этот парниша, конэчно, чокнутый, я с ним больше дэл нэ имею. Но я бы хотел присылать к тэбэ других, с подобными просьбами.

На скамейке под клёном происходило что-то, чего он не понимал. Артемий с медноволосой смотрели друг другу в глаза и не двигались. Время словно застыло для них. И для Эдуарда.

Сын знает её? Может, на самом деле, Артемий её и прислал тогда? Хотел спасти отца? Или, напротив, подшутить? Чушь какая-то…

— Эй, дарагой, ты мэня слышишь?

Эдуард встрепенулся.

— Да, конечно. Мне не очень удобно говорить. Я должен подумать. Мне не очень понравилась постановка вопроса в прошлый раз…

— Да ты нэ переживай, всё харашо будэт…

Что бы ни говорила незнакомка сыну, она уже закончила и снова растворилась в толпе.

— Я тебе перезвоню, ладно? И всё спокойно обсудим.

Эдуард отключил связь и бросился следом за незнакомкой, но толпа снова и снова сбивала его с курса, пока медноволосая цель окончательно не скрылась из вида.

— Лианский хрюкорыл! — в сердцах выдохнул Эдуард.

И вернулся к скамейке под «клёном», уверенный, впрочем, что сына там уже не будет. Но Артемий его ждал.

— Извини, — хрипло сказал сын, поднимаясь. — Я не должен был тебе хамить.

— Ладно. Проехали. Откуда ты знаешь эту даму?

Артемий пожал плечами.

— Да я её не знаю. Первый раз видел. Странная какая-то, — он потёр лоб, словно что-то вспоминая. — Она мои ключи забрала! От комнаты в общаге. Сказала, чтобы я пока туда не шёл. А ты, чтобы ни о чём не спрашивал.

— Я? Так… Где твоя комната?

— Поднимаешься на башню — первый эскалатор везёт в общагу, закидывает на коридорный балкон третьего этажа. Комната «пятьсот пять». Эй, батя? Постой! Могу я пока у нас дома пожить? Ну, чтобы учёбу подтянуть, а? Могу в теплице ночевать.

— Да, разумеется, — на бегу ответил Эдуард.

Перепрыгивая через ступеньки, он одолел высокую винтовую лестницу и оказался на смотровой площадке башни. В следующий миг воздушный эскалатор уже мчал его к общаге. Хотя, «мчал» — это громко сказано. Правильнее сказать: он неспешно туда полз. В нескольких шагах впереди и позади чирикали стайки студиозов. Девчонки кидали на него любопытные взгляды, Эдуард же с трудом их замечал.

Он сам не помнил, как соскочил с эскалатора на балкон и отыскал комнату «пятьсот пять». Как вошёл и оказался в тёплых душистых объятиях. Как знакомый уже голос прошептал на ухо: «Только ни о чём не спрашивай». Как они любили друг друга на мятых общаговских простынях. Как он впивался пальцами в её волосы цвета тёмной меди. Как оживало что-то в душе — впервые со смерти Терезы. И как она, словно окутанная туманом, скользнула в узкое чёрное платье, поцеловала в губы и выпорхнула из комнаты. Как он выскочил следом, обнаружив в коридоре, что всё ещё голый и под хихиканье студиозов ретировался обратно.

В себя пришёл, лишь когда услышал насмешливый голос сына:

— Вот уж не думал никогда, что буду своему бате свиданки устраивать! Я уж еле дождался, пока она отчалит. Думал, так и не удастся сегодня вещи собрать. Поехали домой, что ли?

Эдуард рассеянно кивнул. Голова всё ещё была словно в тумане.

Из архивов межпланетной комиссии мигов

Из отчёта наблюдателей за тем, как цивилизация земная отношения творит с народом чудных златокрылов:

«…спустя год земной делаем выводы первые. И грустим. Мыслили мы, а теперь видим: что сказано нами, услышано не по-нашему. Слова мудрые мигов мудрейших: «Доверять златокрылов достойным» — земляне воспринимают как земляне. Высокую цену ставят за бесценных существ. Продают их лишь только пузатым. Оставляют без дивного существа две трети собратьев. С одной стороны, некую логику зрим мы в их действиях. Кто много денег оторвёт от пуза, чтобы спутника верного купить, тот не сможет не беречь его. С другой стороны — зрим мы и ряд нюансов…»

Глава третья

Март 43 год новой космической эры, Зарина

Прошли две недели их заточения.

Пейзаж за окном становился всё тоскливее. Вместо долгожданной апрельской зелени — снова мартовские голые деревья, короткий дождь и лужи. Климат-контроль Системы Аколитус, конечно, сильно смягчал погодные условия под куполом, но всё же оставлял их близкими к природным. И приходилось взирать в окно на серую тоску.

Раз в день, ранним утром, из отверстия в стене в кухне-гостиной выползал бот-гарсон — длинный и гибкий, похожий на сардельку, — и накрывал стол к завтраку, блюда на обед и ужин оставлял в холодильнике. После чего исчезал. Следом появлялся его двойник, приносил салфетки, туалетную бумагу, свежие полотенца и постель, убирал мусорное ведро, забирал необходимое для стирки. И тоже удалялся. Отверстие за ними задраивалось наглухо. Но останься даже щёлка, никто из людей не поместился бы в столь узкий проход. В номере на столике нашлась стопка чипов с книгами, журналами, фильмами и тиви-программами — все до сорок второго года выпуска. Был большой тиви-экран в гостиной и маленькие — в спальнях, но просматривать на них можно было только означенные чипы. И никакого интернета. Никакой слимфонной связи — можно лишь сунуть записку боту для профессора или персонала гостиницы.

И никаких людей.

От дичайшей скуки немного спасали танцы. Чипами с историей Древнего Востока их снабдить не додумались, но Зарина повторяла выученное по памяти, тренировалась каждый день. Но не будешь же танцевать сутки напролёт?

К счастью, были ещё долгие разговоры с Гандзом. Доктор рассказывал о путешествиях на третью полосу — нейтрализатор ему всё же успели ввести. И, видимо, в суматохе с перемещениями забыли об этом, поскольку их тюремщики не позаботились обновить блокиратор. Слушая Гандза, Зарина жалела, что не знала многого раньше. Ничего, однажды она отсюда выйдет…

С Виктором у них выстроился вежливый нейтралитет. Аспирант сидел у себя в кухне-гостиной, угрюмо смотрел тиви-шоу одно за другим, на целостность мебели и златокрыла больше не покушался. Зарина с Гандзом без лишней необходимости на его территории не появлялись, обедали в своих комнатах — иногда вдвоём, иногда по отдельности. Златокрылу же в первый день промыли раны раствором из гостиничной аптечки, перевязали крылья и уложили восстанавливаться. Зарина знала, что регенерация у этих существ быстрая, и убить их весьма не просто. И всё же удивилась, когда на следующий день израненный златокрыл гордо, хоть и прихрамывая, вышагивал по комнате, а ещё через день бил крыльями и курлыкал, как ни в чём не бывало.

Сегодня Зарина проснулась задолго до рассвета. Гандз тоже не спал, в отличие от Виктора — аспиранту вечером вкатили транквилизатор из аптечки Гандза.

Они всё обсудили и не раз. Последний разговор, последний спор: «А стоит ли?» — отшумел вчера утром, за завтраком. Им принесли синто-сосиски с базиликом, варёное яйцо и кофе с имбирным печеньем.

Доктор последний раз попытался её отговорить, она в последний раз не позволила.

— Я должна увидеть, что случилось с миром. Почему нас не просто держат взаперти, но даже новостей смотреть не дают.

— Я могу пойти вместо тебя, — тихо отчеканил Гандз, изгибая бровь.

Виктор, по идее, дрых без задних ног, но они всё равно говорили еле слышно.

Зарина покачала головой.

— Я не справлюсь одна с Виктором, если он что-то вычудит. Я не смогу защитить Мордаху, — так с недавних пор звали златокрыла, предыдущее имя, Гад Паршивый, как-то не прижилось, — если он снова на него набросится. Да и с профессором, в случае чего, лучше тебе поговорить по-мужски.

— Ага, — хмыкнул Гандз, — шею мне тяжелее скрутить.

— А ещё у тебя жена и дочь, — припечатала Зарина. — Да и сообщество доктора Гандза не сможет существовать без самого доктора Гандза.

Он попытался возразить, что вряд ли вылазка в окно будет опаснее путешествия по третьей полосе, но Зарина его остановила. Предложила не терять время на пустые споры.

И вот сейчас она стояла у окна, натянув на себя три свитера и две пары брюк — узкие трикотажные и широкие джинсы. В шкафах обнаружился некий ассортимент одежды, но только не верхней. Кроссовки и те пришлось одолжить у Гандза и надеть на несколько носков — не лезть же в окно в туфлях на каблуках или в тапочках. Личную карту и горстку монет она распихала по карманам джинсов.

Молодая пара, живущая на сто восемнадцатом этаже под ними, появилась пять дней назад — вперёд? — и, несмотря на мартовскую прохладу, они никогда не закрывали балконную дверь. Зарина наблюдала это из окна Гандза, чуть под углом. Можно просочиться к ним рано утром, потихоньку выскользнуть из комнаты, а потом — и из гостиницы. Побродить по городу, понять, что к чему и вернуться. Главное — успеть до полуночи — именно в полночь они смещались во времени.

Вчера они весь день вязали верёвку из простыней, закрывшись в спальне Зарины и для отвода глаз включив старые фильмы.

Сегодня ни свет, ни заря она уже свисала из окна, цепляясь за верёвку вмиг окоченевшими пальцами и впервые сомневаясь в собственном плане. А если, несмотря на утреннюю темень, её всё же заметят и доложат профессору? А если сегодня соседи закрыли балкон или вообще не спят? А если, чёрт её раздери, она сейчас сорвётся? Верёвка подозрительно скрипела. Пальцы слушались с трудом, тело словно окаменело. Она висела, не в силах пошевелиться, и становилось всё холодней.

— Или вниз, или вверх, — зашипел над головой Гандз, страхующий верёвку. — Тянуть назад?

— Самка пышнохвоста, — выдохнула Зарина, тряхнула головой и заскользила вниз, к вожделенному соседскому балкону. Проползла мимо пустого балкона сто девятнадцатого этажа. Возможно, было проще пробраться сквозь него, но… Она слабо толкнулась в дверь. Закрыта. Да и кто его знает, как выбираться потом с этажа, на который, по словам Захарова, никого не пускают?

Спустя пару минут она уже перебралась через перила, мягко спрыгнула на пол, верёвка устремилась вверх. Гандз её спрячет, а пропажу постельных единиц они спишут на когтящего златокрыла.

Зарина перевела дух. Потерла горящие от напряжения и холода ладони. Прислушалась. В комнате — тишина. До балкона донёсся одинокий всхрап, и снова всё затихло. Зарина чуть отвела плотную штору, скользнула в комнату. На цыпочках прошла мимо спящей пары, спотыкнулась о чемодан, едва не упала. Чуть дыша вышла в коридор, нащупала дверную ручку. Вспыхнул свет. Проклятье! Санузел! С датчиком движения, как и у них в номере. А выход, похоже, — с другой стороны. Зарина поспешно захлопнула дверь, развернулась ощупывая стену. Вот и дверь. Заблокирована. Ключ. Где-то должны быть ключ… Она лихорадочно ощупывала тумбочку у входа.

— Кто вы? — свет загорелся уже в коридоре.

На неё смотрела сонная худенькая девушка в пушистом гостиничном халате.

Зарина улыбнулась во весь рот, схватила стоящую у двери корзину для мусора и затараторила заготовленное:

— Я — ваша новая горничная! Александра, к вашим услугам. Университет проводит эксперимент по введению человеко-персонала. Это сейчас модно! Я к вашим услугам! Я буду убирать, пока вы спите.

— Мы не заказывали такого. Мы только поженились. Убирайтесь, — проговорила девушка, кажется, так до конца и не проснувшись.

За её спиной в спальне зашевелилось одеяло.

— Вы можете подать жалобу руководству университета.

— Я так и сделаю.

— Солнце, что там? — промямлили из спальни.

Зарина наконец-то увидела магнитный ключ. На полу, возле тумбочки. Она поставила корзину, незаметно подхватила плоскую карточку, отступила к двери, улыбаясь и извиняясь за беспокойство, быстро отперла дверь, выскочила прочь и помчалась по коридору к лифтам. Только бы не подняли тревогу, только бы успеть выйти. Человеко-персонал, и правда, пытались вводить то тут, то там — взять хотя бы девушку на ресепшене. И — порой делали это такими методами, что выходка Зарины на их фоне покажется безобиднейшей шуткой. Во всяком случае, Зарина на это надеялась.

Лифт. Первый этаж. Выход. У неё получилось! То ли пара поверила в «горничную» и не стала поднимать панику, то ли бот-секьюры не распознали в Зарине угрозу — столько лет здесь проработала всё-таки — но результат говорил сам за себя. Она шагала по гостиничному двору. Не бежать. Главное — не бежать. Ворота открылись легко. Шаг — и она на воле.

Зарина шла быстро, чтобы не замёрзнуть. И чтобы не догнали. Подошва кроссовок мягко скрипела, щёки разрумянились от утренней прохлады — к счастью, под куполом не бывает мартовских морозов. Так что, прохладно, но терпимо. Она засунула ладони в широкие рукава шерстяного свитера.

Вскоре она дошла до Центрального парка. На скамейках спало несколько бродяг. На первой полосе, под куполом? Да хоть бы и на третьей! Там люди жили небогато, но не нищенствовали. Лишь самые невезучие теряли всё и оказывались на обочине. Но у подавляющего большинства, как минимум, крыша над головой и еда были всегда. Она снова скользнула взглядом по бродягам. Подобное возможно только на обочине. Но уж под купол стёртых точно не пустят.

Вдруг бродяги зашевелились, принюхались, что-то узрели в утренних сумерках и поспешили скрыться в противоположном направлении. Вгляделась и Зарина. По парку, в конце широкой аллеи, вереницей шли люди. Шли медленно, шатаясь и спотыкаясь. Зарина немного приблизилась, присмотрелась. Сплошь старики и старухи. Связанные друг с другом длинными верёвками.

Что здесь происходит?

Процессия скрылась в сумерках парка. Зарина неуверенно пошла по аллее. Светлело. Бродяги и старики больше не попадались, зато на краю парка встретилась кофейня, только что открывшаяся. Зарина зашла внутрь.

Озябшими пальцами залезла в карман джинсов, нащупала несколько крупных монет. Хватит на кофе с хрустящей булочкой. Выковыривать из второго кармана личную карту не хотелось. Кофе для первой полосы был так себе, но зато горячий, и его много. Зарина обхватила чашку холодными ладонями.

За окном постепенно просыпался город. Пролетали флаймобили, появлялись люди. В кафе заходили первые посетители. И никого — с златокрылом. Экзотических питомцев необходимо выгуливать каждый день, и обычно в этот час парк кишел златокрылами и их спутниками.

Зарина вдруг задумалась о Мордахе. Ему ведь тоже надо гулять! Ладно, первое время он восстанавливался после побоев, но теперь-то уже точно можно и нужно выгуливаться. Когда вернётся, настоит, чтобы их выпускали хотя бы на прогулки со златокрылом. Она допила кофе, заказала ещё стаканчик «на вынос» и вышла на улицу. Из-за туч показалось солнце, стало теплее.

Зарина бродила по улицам. Людей становилось больше. Все они смотрели перед собой пустым равнодушным взглядом, даже дети. Не проснулись ещё? А златокрылов по-прежнему не видно…

За невысоким забором на серой поляне играли дети. Ну, как играли… Стояли в кружке и что-то друг другу показывали. Чуть в стороне возвышалась сухопарая дама, видимо, воспитатель. Одна девочка повернулась и посмотрела на Зарину. В руках у неё была мелкая птичка с зелёными перьями. Вот что они рассматривали! Зарина улыбнулась девчушке. Та ответила безразличным взглядом. И с тем же равнодушием резким движением оторвала птице крыло. Птица закричала и забилась. Девочка бросила её на землю, и все товарищи принялись внимательно, хоть и равнодушно созерцать жертву.

Зарина подпрыгнула на месте. Бросилась к калитке в заборе, подбежала к тётке-воспитателю, всё ещё стоявшей безучастно.

— Как так можно? Что вы делаете? Вы что, не видите? — кричала она одновременно и детям, и воспитателю.

Дети, как один, подняли головы и посмотрели на неё. В равнодушных взглядах сквозило удивление. Птица затихла, умирая.

Зарина отшатнулась.

— Что здесь происходит? — спросила она.

— Дети изучают живую природу, — бесцветным голосом ответила тётка, поджав тонкие морщинистые губы. — Правда, несколько неаккуратно. Придётся стирать курточку.

И правда, голубой рукав девочки окрасился красным.

Зарина, секундой назад готовая кричать, рвать и метать, доказывать, сейчас лишь попятилась и вышла из калитки. Её замутило. Она быстро пошла прочь.

Что же случилось с миром? Чем закончилась конференция, на которую она не попала год назад? Она должна всё выяснить. В гостинице их отрезали ото всех средств информации, но здесь-то она вольна покупать и читать, что вздумает.

Зарина вышла на проспект и зашла в первый же инфо-бутик.

Ей навстречу выкатился бот, подозрительно похожий на дамский бюст.

— Чем могу вам помочь? — мелодичным женским голосом спросил он.

— Мне нужны архивы новостных изданий за последний год. У вас есть чип с такой подборкой?

Бот защёлкал, потом нараспев изрёк:

— Да, конечно. Выберите область, которая вас интересует: новости в области сексуальных развлечений, новости моды, новости из жизни звёзд, криминальные новости, социальные новости…

— Последнее! Хотя нет. Давайте всё, что есть за год.

— Приобрести чип вы можете за пятьдесят кредитов. Отдельная категория — двадцать кредитов. Если желаете просмотреть здесь — это стоит десять кредитов в час.

— Да, я желаю просмотреть здесь.

Возвращаться в гостиницу с таким добром опасно. Вдруг заберут на входе? А так — у неё весь день впереди. Главное, вернуться до полуночи.

— Будьте добры, вставьте вашу личную карту в щель.

Зарина покопалась в складках свитеров, добралась до кармана джинсов, достала карту и вставила чётко между «грудей» говорящего бюста. Что это ещё за новшества? Вроде ж не в секс-шоп зашла…

Зарина завертела головой.

— Где я могу просмотреть архивы?

Бюст зажужжал.

— Подождите минутку, — пропел он.

И продолжил жужжать.

— Там всё в порядке? — поинтересовалась Зарина. — Средств хватает? Должно хватить.

— Подождите минутку, — повторил бюсто-бот.

Прошло минут пять. Бот укатил к себе за стойку и оттуда жужжал, как ни в чём не бывало.

— Простите, я могу получить назад свою карту? Куплю кофе, пока вы тут…

— Подождите минутку. Никуда не уходите.

— Я хочу вернуть свою карту. У вас система зависла?

— Подождите минутку.

— Отлично…

Перед бутиком приземлилось два флаймобиля сине-белого цвета и с мигалками, из них вышли люди в форме. Зарина не сразу сообразила, что прилетели они за ней…

Паскудный бюсто-бот немедленно выплюнул карту и вручил полицейскому, пока двое других вели её, упирающуюся, к машине.

— Что происходит? Я ничего не сделала! В чём меня обвиняют? Или доступ к информации теперь преступление?

— Преступление — использование чужих личных карт, — хмуро бросил ей полицейский, усаживаясь на переднее сидение.

Её засунули на заднее, отделённое от впередисидящих полупрозрачной энерго-решёткой.

— Но это моя карта! Послушайте меня, дайте запрос в Аколитус, сверьте данные…

В ответ раздался смех.

— Аколитус? Ты откуда выползла?

— Что… Позвоните в Галактический университет! Послушайте же…

Но слушать её не стали. Привезли на нулевую полосу и засунули в тюрьму, в камеру к группе ободранных девиц недоброго вида. Девицы немедленно её обступили.

— У-у-ух ты-ы-ы, какой свитер! — протянула одна, со спутанными чёрными волосами и большими зубами, ощупывая Зарину.

Зарина попыталась отшатнуться, но её окружили плотно.

— Снимай, давай, — бросила ей девица, — здесь принято делиться.

— Или мы сами снимем, — послышалось сзади, и чьи-то руки полезли под одежду.

Зарина решила, что от одного свитера она не обеднеет, сорвала его и бросила зубастой девице.

— Ух ты, а этот тоже ничего, — перед ней тут же возникла вторая, рыжеватая, совсем юная на вид. — Мне нравится.

— Отстаньте от меня, — Зарина, наконец, вырвалась из круга и отбежала к стене. — За мной скоро придут. Я здесь вообще по ошибке.

Её вновь обступили.

— Здесь все по ошибке, — ощерилась ей в лицо рыжеватая. — Давай, раздевайся.

— Да у неё тут куча свитеров, — кто-то снова лез под одежду.

— А я джинсы хочу!

— Уйдите прочь! — Зарина взмахнула рукой, оттолкнула рыжеватую, оцарапав той щёку.

Тут же несколько девиц накрепко прижало её к стене, так, что она не могла и пошевелиться. Рыжеватая подошла и медленно, со вкусом ударила Зарину по лицу, потом ещё раз. Потом заехала кулаком в живот. Зарина задохнулась, инстинктивно попыталась согнуться, но держали по-прежнему крепко.

— Разденешься сама или мне продолжить? — спокойно спросила рыжеватая.

Зарина лишь кивнула.

Её отпустили, и вскоре она осталась в белой футболке без рукавов и узких трикотажных штанах. Кожа вмиг покрылась мурашками — камера была весьма холодной.

— И это снимай, — приказала рыжеватая.

— Но я же не могу остаться голая!

— Мы тебе что-нибудь подыщем, — усмехнулась рыжеватая, уже успевшая натянуть Заринин свитер, бело-зелёный, очень мягкий.

— Вот это подойдёт, — возникла рядом маленькая женщина мышиного цвета и бросила Зарине нечто похожее на платье.

Когда-то оно наверняка было бордовым и даже шерстяным, сейчас же больше напоминало половую тряпку, которую недавно использовали по назначению.

— Штаны, — поторопила рыжеватая.

— А мне — футболку, — сказала мышиная.

Рядом толпилась группа поддержки, готовая вновь применить силу.

Зарина изо всех сил держала себя в руках. Её будут искать. Профессор Захаров непременно заметит пропажу и сделает всё, чтобы её найти. А если не заметит — Гандз поднимет тревогу, и её, опять же, найдут. Кошмар скоро закончится. Она вернётся в гостиницу, залезет в ванную и забудет весь этот бред. А пока — пусть подавятся её шмотками!

Зарина стянула штаны и футболку, швырнула на пол. Потянулась за платьем-тряпкой. Бюстгальтер с трусами, хвала богам, ей оставили.

— Постой-ка, — рыжеватая схватила её за плечи, развернула к себе спиной. — Обалдеть, какая у нас кожа, — что-то мокрое прошлось по хребту, кажется, её лизнули. — Ты что, целый год ни с кем ни-ни?

— Что за чушь?! — Зарина вырвалась и попыталась-таки надеть платье, но её снова обступили, разглядывая.

— А может она из чувствующих? — спросил кто-то.

— Сейчас выясним, — хмыкнула рыжеватая. — Несите мои когти. И остальное — тоже тащите.

— Что за… — опешила Зарина.

— Тебе понравится, — лениво протянула рыжеватая.

Зарина внезапно для себя зарычала и бросилась вперёд. Сбила с ног рыжеватую, подбежала к решётке, вцепилась в неё.

— Помогите!!! Кто-нибудь, сюда! Я здесь по ошибке! Позвоните в Галактический университет, пожалуйста.

В коридоре возник скучающий охранник круглого вида, окинул взглядом полураздетую Зарину и барышень за её спиной.

— А, понятно, — пробормотал он, отворачиваясь.

— Что там? — послышался вялый голос, и рядом с первым охранником появилось ещё двое.

— Новенькую посвящают, — махнул рукой круглый.

— А, понятно. Посмотрим?

— Сто раз смотрели уже.

Охранники повернулись, чтобы уйти.

— Постойте! Помогите мне!

— Видите, сама просит, чтобы остались, — хохотнул один, самый молодой.

— Да что здесь происходит? Выпустите меня, я — Зарина Заревская. Вы конфисковали мою карту! Я не мошенница!

— Я бы всё-таки посмотрел посвящение, — молодой облизнулся.

А круглый вдруг нахмурился, словно что-то мучительно вспоминая.

— Довольно разговоров, — её грубо развернули и потащили прочь от решётки, к лежащей на койке рыжеватой.

— Эй, начальник, — вдруг подала голос большезубая девица, отобравшая первый свитер и всё это время сидевшая в стороне, не вмешиваясь. — А на спину её не хочешь взглянуть?

Лицо круглого вдруг прояснилось. Охранники вернулись, открыли камеру. Внимательно изучили Зарину.

— Ты что, целый год ни с кем ни-ни? — круглый охранник повторил вопрос рыжеватой и заглянул Зарине в глаза. — Или ты — из этих? — в его собственных глазах мелькнула догадка. — На выход её.

— Промолчать не могла? — зашипела за спиной рыжеватая.

— Хуже было бы, — ответила большезубая.

— А можно мои вещи вернуть? — осмелела Зарина.

— Иди. Новые выдадут, получше. А вы получите у меня… — погрозил он кулаком девицам.

Зарину вывели из камеры. На ходу она наконец-то натянула платье.

Октябрь 41 год н.к.э., Дора

К концу октября хозяин «Утро-Булки» выкупил соседнее помещение и расширил кафе. Правда, поработать в нём Доре уже не довелось, «увы» или «ура» — она даже не знала. Официантку-эмпатку заметили и предложили место на второй полосе.

Надо сказать, что сама Дора никогда особо не задумывалась, как устроены полосы и хочет ли она перейти со своей на другую. Всем известно, что там — вроде как лучше, но чем именно лучше — кто его знает? Если точнее — никто из третьеполосников толком второй и уж тем более первой полосы не видел. Попасть туда можно было только по особому приглашению и по закрытому коридору. И всем, кто пересекал границу — хоть «сверху вниз», хоть «снизу вверх» — вводили блокиратор, чтобы нигде ничего лишнего не брякнули и не показали.

Жить, работать и создавать семью ты мог только в пределах своей полосы. Однако на посещение «нижеживущих» особых ограничений не было — при условии, что соблюдаешь правила и вводишь себе блокиратор. Вроде как-то так.

Это и сказала Дора, объясняя матери, что теперь ей придётся жить отдельно.

— Лучшей жизни захотела, значит? — прошипела мать. — Уходишь значит, а мать подыхать бросаешь?

Вот же ж, твою мать.

— Я буду переводить вам кредиты. И если это окажется в моих силах, сделаю всё, чтобы Эжен с Анной тоже в своё время смогли перейти…

— Чтобы мать совсем одна осталась?!

Дора глубоко вздохнула. Что тут ответишь?

Она молча собирала вещи — только самое необходимое, на первое время. Строгая дама с тёмным «каре», проводившая собеседование в Институте улучшения жизни, объяснила Доре, что большинство одежды, которую она носила здесь, не годится для второй полосы. Сама дама была одета в прямое шёлковое платье сиреневого цвета и короткий строгий пиджак на тон темнее платья. «Снобы жалкие», — подумала Дора.

Она любила свою одежду. И часть вещей всё же оставила себе. Часть отдала сестре, часть подарила Мари.

— Как же я без тебя? — сокрушалась напарница.

Хотя, подразумевалось, скорее: «Как же я без твоего златокрыла?» Пряник у её ног фыркнул.

— У меня для тебя вроде как подарок, — улыбнулась Дора.

— Ещё один? — Мари, смеясь, обернулась на стопку брюк и свитеров, выложенных на витрине пока ещё закрытого кафе.

— Да, — Дора протянула ей прямоугольный лист картона, с золотыми буквами, печатью и красивыми завитушками по краям.

— Что это? — Мари вчиталась в написанное. — Это что же?..

— Сертификат на льготное приобретение златокрыла. Самочка, к которой я возила Пряника, отложила три яйца. Я, хозяйка самца-папаши, вроде как имею право рекомендовать человека, которому хотела бы доверить одного детёныша. Ты — первая в очереди на наше потомство, после человека, на которого укажут хозяева самки. А поскольку яиц у нас достаточно, думаю, не подерётесь. Тебе продадут его за полцены и снабдят всем необходимым на первое время. Конечно, если захочешь.

— Ещё бы не захотеть! — Мари бросилась ей на шею. — Спасибо!

— Ну а пока он вылупится и подрастёт, надеюсь, справишься своими силами?

— Справлюсь. Вот сейчас и начну, — она засуетилась, убирая вещи со стола и пряча сертификат в сумочку. — Пора открываться.

— Сделаешь мне кофе? — улыбнулась Дора. — Буду твоим первым клиентом.

— Так-так, сейчас прочитаю, что у тебя на уме, — Мари прищурилась. — Кажется, радость из-за перемен в жизни, и вместе с тем — волнение, всё ли получится? Может, предложить вам латте с шоколадно-мятным сиропом? Он и взбодрит, и расслабит, придаст сил и уверенности.

— Прекрасный выбор. Валяй.

Мари принялась отстукивать заказ бот-повару, а Дора уселась за столик у окна, расстегнула «дутую» куртку. За окном шуршал метлой дворник, поднимая клубы пыли. До уличных бот-уборщиков у них пока не дошли. Что вроде как даже хорошо. Где бы иначе сейчас работал вот этот дедуля?

Златокрыл свернулся клубком на соседнем стуле. В такую рань посетителей не будет, можно посидеть в тишине, выпить латте, а потом поехать в новую квартиру второй полосы. Работа в ресторане «Жасминовый туман» начиналась завтра. Ей дали день, чтобы обновить блокиратор с «гостевого» на «постоянный» и освоиться в новых условиях. А что там осваиваться? «Принеси-подай-улыбнись» — везде одно и то же. Вроде как…

Звякнул колокольчик у входа. Ага. Насчёт уединения — ошибочка вышла. В кафе зашёл её брат Эжен.

— Я знал, что ещё застану тебя здесь, — сказал он, покосился на Пряника, взял новый стул и сел рядом.

— Тебе же вроде как в университет надо?

— Успею. Я вот что хотел… Можно, я иногда буду приезжать к тебе? И, — он кивнул на Пряника, — к нему? Дома, как ты понимаешь, у нас с ним не очень получалось общаться, хотя мне всегда хотелось.

— Ещё бы, — Дора сжала ладонь брата. — Как только немного обустроюсь, выпишу тебе приглашение.

Квартира была просторной, двухкомнатной, со спальней и широким залом, с большой гардеробной и отдельной нишей в стене для златокрыла. В гардеробной висели платья, юбки, брюки, деловые костюмы, пальто… Все — из дорогих тканей, сшитые по её меркам — аккуратно, красиво и со вкусом отделанные. Как же такое носить? То ли дело привычные джинсы и свитера, и ботинки! Пусть одна модель на всех, зато крепкие, хоть и кривоватые. В них не страшно и на грязную лавку сесть, и по луже прошлепать, а в этой красоте, небось, только стоять и можно…

Дора провела ладонью по мягкой ткани пальто персикового цвета. Внезапно прижалась к нему лицом, пошатнулась. Голова слегка кружилась от введённого час назад блокиратора, и плечо всё ещё жгло. Она вцепилась в пальто пальцами, поморгала, глубоко вздохнула… Надо же, какая шерсть бывает… приятная. Она и не знала. И хорошо, что не знала. Раньше — тёплая «дутая» курточка и грубый колючий свитер казались ей пределом совершенства. Тепло, удобно, что ещё надо? Сейчас же она едва не пищала — так хотелось прогуляться поскорее в новом пальто.

Сказано — сделано. Дора натянула обновку прямиком на старые джинсы со свитером, посмотрела в зеркало. М-да! Будто персик на засохшую сосну повесили… Она сорвала с себя джинсы, натянула чёрные шерстяные брюки, вместо потёртых ботинок — туфли на низком каблуке. Старый свитер, уныло торчащий из-под ворота пальто, скрыла под ярким оранжевым шарфом.

Вроде как лучше.

Дора подхватила на руки златокрыла и вышла на улицу.

Прохожие ей улыбались! Она ловила на себе восхищённые взгляды и улыбалась в ответ. На третьей полосе такое случалось редко — там всё чаще люди спешили куда-то, погружённые в дела. Разве что в кафе за чашкой кофе или чая могли немного расслабиться. Или — дома, после всех дел. Хотя последнего у неё как раз и не получалось…

Пряник важно вышагивал рядом, щуря янтарные глаза и похлопывая крыльями. В парках на газонах журчали фонтаны, трава, несмотря на конец октября, была ещё зелёной и аккуратно постриженной, и жёлтые листья смотрелись на её фоне особенно ярко.

По краям аллеи стояли деревянные беседки, Дора зашла в одну, расправила пальто и осторожно села на лавочку. Ого! Лавка с подогревом! А беседка — с анти-дымом. Она достала из сумочки сигарету, закурила. У ног уютно устроился златокрыл. Рябина покачивала алой гроздью, сунув пушистую ветвь в окошко беседки. В соседней беседке страстно обнималась молодая парочка. Дора облокотилась о тёплую стенку и впервые за долгое время почувствовала себя очень спокойно. Нет. Не так. Она впервые в жизни поняла, что чувствует себя спокойно.

Ей стало, с чем сравнивать.

На следующее утро её с ног до головы облили туалетной водой, пахнущей жасмином, нарядили в униформу — бежевую короткую тунику с довольно откровенным запАхом и тонким поясом-верёвкой, с глубоким декольте и вышитым белым цветком жасмина на груди. К ней прилагалась бежевая повязка на голову, также украшенная цветком жасмина, и белые туфли на высоком каблуке-шпильке.

Дора взглянула на себя в зеркало и не узнала. Униформа официантки выглядела шикарнее всего, что ей когда-либо доводилось надевать. Исключение — персиковое пальто. И, возможно, что-то ещё в новом шкафу — она не успела изучить гардероб. После прогулки со златокрылом пришлось тащиться в салон красоты — одним из условий переселения был регулярный маникюр, педикюр и стрижка у парикмахера. Как будто самой нельзя ногти постричь и чёлку. Она ещё ни копейки не заработала на новом месте, а уже — траты. Думала, зайти в салон-кабинку — они подешевле, а всю работу делают боты. Но решила, что бот с ножницами у лица — это всё-таки слишком. И пошла в салон с людьми.

— Стрижка — это искусство! — важно заявил ей курчавый юноша-парикмахер. — Нас никогда не вытеснят боты.

Дора ещё раз бросила взгляд в зеркало, улыбнулась отражению. И… Ох, мать твою. А ведь весь день вот так не будешь торчать перед зеркалом! И это вроде как проблема… Стоять в новых туфлях она ещё могла, но ходить… На третьей полосе таких каблуков не водилось. Максимум — дискотечный вариант с широченными и вполне устойчивыми несмотря на высоту каблучищами. Да и юбку на работу она привыкла надевать более скромную, а не такую, что при каждом шаге обнажает бёдра по самое не хочу.

Дора с ужасом поняла, что не в силах сделать ни шагу.

Появилась Рита — старшая официантка, высокая смуглая брюнетка — и критически её осмотрела.

— Первое время будешь помогать и учиться. Улыбаться и держать поднос, пока твоя напарница расставляет блюда, собирать грязную посуду, менять пепельницы. С клиентами без надобности не заговаривай. Можешь поинтересоваться, понравилась ли еда. Но сама заказов не принимай, пока не выучишь весь ассортимент блюд.

Учиться предстояло многому.

В «Утро-Булке» ассортимент был небольшой, и она знала его наизусть. Здесь на изучение меню придётся потратить не один час, если не день, а оно ещё и обновляется… Раньше она выдавала клиенту еду и напитки в пластиковой или бумажной посуде с пластиковыми же ножами и вилками. Здесь приборы были из стали и фарфора, и каждый нужно правильно положить и поставить, и главное — не разбить. В «Утро-Булке» она просто сметала со стола грязную посуду и выбрасывала в мусорный бак, здесь забирать тарелки можно было только с разрешения клиента, если на блюде особым образом лежит вилка с ножом или ложка. В «Утро-Булке» клиенты с тобой здоровались и делились новостями, здесь смотрели либо как на бота, либо, если речь о мужчинах, как коты на сметану — едва не облизывались. И пойми, что хуже. Доре отчаянно хотелось одёрнуть тунику, прикрыть декольте, посильнее запахнуть подол на бёдрах. И сменить — ой-ой, сорвать к такой-то матери жгущие ступни туфли и сунуть ноги в мягкие удобные тапочки, в которых работала в кафе.

Она с завистью смотрела на напарницу Зою, девушку с очень светлыми, пепельными волосами и серыми глазами, которая на каблуках и в ужасной тунике двигалась так, будто была в джинсах и кроссовках. Нельзя сказать, что Зоя обрадовалась бестолковой помощнице, но собирая заказ на кухне, как попугай повторяла, в какой последовательности раскладывать ножи и расставлять тарелки, кто постоянный клиент, кто нет, у кого какое любимое блюдо…

Дора почти ничего не запомнила.

А в конце дня злополучные туфли таки сыграли с нею злую шутку. Дора несла полный поднос грязной посуды и, едва свернула из зала в коридор, ведущий в туалетные комнаты и дальше — на кухню, как каблук подвернулся, и она грохнулась на пол. Тарелки со стаканами разлетелись на осколки, вилки и ножи радостно звенели по полу.

На шум прибежала Рита. Бросила короткий взгляд на битую посуду и с трудом поднимающуюся Дору.

— Вычту из твоих кредитов, — сказала она, поджав губы, Дора кивнула. — И внесу в личную карту во всеобщей базе.

Кровь хлынула к лицу.

Бог с ними, с кредитами, но если её признают непригодной к жизни на второй полосе, то вернут на третью. И не факт, что на те же условия, с которых она ушла. Дама, собеседовавшая её, непрозрачно намекнула: тех, кто не оправдывает надежд, не любят. Вроде как так и сказала, да.

Дора неловко забормотала извинения и почувствовала на себе новый взгляд. Из мужской уборной вышел человек в блестящем чёрном пиджаке, тёмными глазами и торчащими волосами, цветом напоминающими о мышах. Или — о пыльном асфальте. На правой скуле пухлого круглого лица, под глазом, красовалась большая серая родинка. Он насмешливо посмотрел на Дору, и она обеими руками вцепилась в подол туники, прижимая его к ногам. Мужчина перевёл взгляд на гору битой посуды, к которой уже подступала уборщица с электрощёткой, и улыбнулся Рите.

— Позвольте, я оплачу это маленькое недоразумение. Просто внесите это в мой счёт, договорились?

Рита кивнула, хоть и скривилась.

— И вы окажете мне любезность, если не станете трогать личную карту этой девушки. Уверен, она освоится. Мы ведь должны помогать тем, кому, хм-м-м, повезло меньше нашего.

Он подмигнул Доре. Её бросило в дрожь, к горлу подступила тошнота. Невпопад вспомнился Артемий, их последняя встреча. Подумалось, что даже тогда её так не мутило.

— Иди, работай, — сухо бросила ей Рита.

Через час их сменили девушки с ночной смены — «Жасминовый туман» работал круглосуточно. Дора, наконец-то, сорвала с себя кошмарные туфли и натянула ботинки, пожалев, что вообще не пришла в старых кроссовках. Зоя же — о ужас! — сменила ресторанные туфли на почти такие же, только красного цвета. Впрочем, красное платье по степени открытости тоже не сильно отличалось от туники…

— У меня флаймобиль, — сказала Зоя в ответ на удивлённый взгляд Доры. — Иду на вечеринку в клубе «Буль-Буль» у озера. Не в своём же ресторане тусить! — хохотнула она. — Хочешь со мной?

— Нет, я… — Дора замялась.

— Что ж, как хочешь. Я просто так спросила.

— Зоя, Зоя постой! — Дора схватила её за руку у самого выхода подсобной комнаты, где они переодевались. — Ты не могла бы мне ещё раз рассказать про ножи и вилки, и кто что ест, и всё прочее?

— Я же тебе целый день об этом талдычила!

— Пожалуйста! Я хочу всё записать, зарисовать и выучить, чтобы Рита была мной довольна. Она вроде как не очень рада, что я здесь, и при первой же возможности постарается меня выпинать. Уже сегодня попыталась. Я тебе заплачу, только помоги, пожа…

— Ладно, ладно, не тарахти. Не нужна мне твоя плата, — Зоя вздохнула, посмотрела на водные мини-часы, что причудливым кулоном висели у неё на шее. — Ладно. Немного времени у меня найдётся. А у тебя, говорят, златокрыл есть?

Дора кивнула. В «Жасминовый туман» Пряника брать не разрешили, но слухи о нём разошлись быстро.

— Расскажи, как тебе удалось так круто с ним в контакт войти, что аж на вторую полосу поднялась? А я, так и быть, повторю всё, что знаю, о ножах и вилках.

Ноябрь 41 год н.к.э., Эдуард

Оказавшись в отчем доме, Артемий гордо потопал в теплицу. Чувствовалось: он бы с радостью запихнул туда златокрыла с папашей вместе, освободив родную спальню от инопланетного захватчика и родителя-предателя, но сдержался.

Да и в теплице было совсем неплохо. В первую очередь тепло! И светло — тоже. И душисто. Посреди просторной комнаты, между растениями спокойно помещалась раскладушка Терезы — старая, но целая и прочная. Вдобавок к ней из бывшей комнаты Артемия приволокли тонкий матрац, письменный стол и стул.

— Уж они-то твоей зверушке точно не нужны, — проворчал Артемий.

Эдуард кивнул. Хотя Терезий и проводил матрац печальным взглядом.

К тому же, теплица пусть и стояла пристройкой к дому, но всё же была отдельным «королевством» с отдельным входом, и давала сыну определённую независимость даже при близости отца — а чего юнцу зелёному ещё надо?

Разве что — златокрыл бы не помешал… Эдуард сам до конца не понимал, почему был так в этом уверен. Он до сих пор не открыл в себе никаких сверхспособностей, разве что спокойнее стал и, кажется, наконец-то начал понимать сына. Как Тереза. Он больше не ломал голову: что сказать, когда и как? И, главное, зачем? Слова приходили сами собой, и он чётко понимал, когда их произнести, а когда лучше промолчать. И за те две недели, что сын прожил в теплице, отношения их стали лучше, чем за все бездарно минувшие годы.

Ну и поскольку за предыдущие семнадцать лет ничего подобного в упор не замечалось, то сейчас, видимо, дело всё же в златокрыле. И чем дольше Эдуард укреплялся в этой мысли, тем сильнее росло эгоистичное желание — хотелось, чтобы и сын понимал его так же. С полуслова. С полувзгляда. Поэтому непременно надо Артемия озлатокрылить!

Впрочем, как это сделать — один лианский хрюкорыл знает. Златокрыла положено заводить исключительно добровольно, а у Артемия этой самой доброй волей даже и не пахло.

Хлопнула дверь. Артемий вернулся из универа.

Эдуарду не понадобилось даже смотреть на сына, чтобы понять — с отпрыска летят искры.

Терезий, вальяжно разложивший крылья на Эдуардовом диване, поспешил скрыться в собственной спальне. Златокрыл чувствовал неприязнь сына и без надобности под ногами не путался. Эдуард подумал, что многим людям не помешало бы у зверушки поучиться.

Артемий вошёл, дёргая себя за ухо. Лицо было красным, как раздавленный помидор, взгляд — безумным. Эдуард вздохнул. Истерик он не любил, сыновьих — особенно, но — за километр видно — если сейчас сын не выкричится, то разнесёт к хрюкорылам теплицу. Или — чью-то башку. Уж лучше принести в жертву уши.

— Что случилось, сын? — спросил он.

— Эжен Славский — скотина! — с трудом, словно его душат, выдохнул Артемий и сел на кровать. — Жрать хочу.

— Я сам недавно пришёл. Думал, пожарить синтомясо.

— Дрянь. Капусты бы тушёной, — скривился Артемий.

Эдуард моргнул и хмыкнул.

— И с каких это пор мы предпочитаем мясу — траву?

— Она настоящая, — фыркнул сын. — И потом, зачем-то же она растёт в теплице.

Действительно. Эдуард сам не вполне понимал, зачем нужны эти круглые зелёные головешки, от которых больше возни, чем толку. Но капуста — одна из немногих культур, которую относительно легко купить. А теплица должна жить в память о хозяйке… Но как же не хочется сейчас, после дня возни с ломавшимися один за другим ботами, кромсать эту пакость. Другое дело — уже нарезанные, просоленные и почти готовые к пище кусочки.

Эдуард хлопнул в ладоши.

— Что ж, кто хочет капусту, тот пусть ею и занимается!

— Ладно. Давай своё мясо, — снова скривился сын.

Эдуард надел фартук и пошёл на кухню.

— Так что там с Эженом?

— Жлоб он паскудный. Прошу его помочь с пропуском на вторую полосу. Сам недавно был там и ещё будет! Что ему — трудно помочь? Можно же что-нибудь придумать. Но он даже пытаться не стал!

— Та-а-ак, — Эдуард едва не выронил широкие щипцы с зажатым в них синтомясом. — И что он делал на второй полосе? И что ты сам там забыл?

— Он к сестре ездил, — хмуро бросил Артемий.

— Ясно. На второй вопрос можешь не отвечать.

— Что ты понимаешь…

— О, да! Я ведь никогда не был молодым! — Эдуард сунул щипцы в пасть допотопной бот-плиты, установил на таймере время: десять минут. — Послушай, сын, он туда ездил по приглашению сестры. Близкой родственницы. Уверен, пробыл в гостях совсем недолго, от границы до её дома и обратно ехал в фургоне без окон, и её окна были зашторены всё время, что он там провёл. Ещё и блокиратор вкатили для подстраховки.

— Он мог бы хотя бы…

— Что? Провезти следующий раз тебя тайком? Взломать Систему Аколитус и подделать приглашение? Чтобы вас обоих вообще стёрли и на обочину вышвырнули? С Феодорой вместе. Она, к слову, тоже кому попало приглашения рассылать не может.

— Она могла бы хотя бы… Привет она мне передала, я счастлив просто!

— Артемий, послушай, — Эдуард сел на табурет и похлопал по седушке соседнего, — тебе надо выучиться. Сейчас это главное. Стать хорошим специалистом в своей области. Тогда однажды на вторую полосу ты придёшь с гордо поднятой головой, а не как вор.

— Ага! Лет через десять-пятнадцать! Когда она уже и думать обо мне забудет.

«Она и сейчас о тебе не думает», — едва не брякнул Эдуард, но вовремя сдержался. А раньше ведь никогда не сдерживался. И — кто его знает — может, правильно делал… Привет ему передали, дуралею! Глупый сын, похоже, принял обычную вежливость за особое внимание к своей персоне.

— Есть ещё один способ, который, возможно, ускорит процесс… — осторожно начал Эдуард. — И не вышвырнет тебя на свалку.

— И какой же?

— Вспомни, как сама Дора попала на вторую полосу?

— Вот только не надо мне снова совать инопланетную тварь! — Артемий вскочил, опрокинув табурет. — Хватит с меня твоей пакости. Ты ещё и материнское имя ему дал!..

— Ладно, ладно, я только предложил, — Эдуард примирительно выставил перед собой руки, за его спиной тренькнула бот-плита. — Мясо готово.

— Поем в теплице, — буркнул Артемий, потянувшись за тарелкой.

Дожевав синтомясо с соусом из сливо-редиса, Эдуард принялся мерять шагами кухню. Затем переместился в спальню, где на диване уже гордо восседал златокрыл. Он внимательно посмотрел на Эдуарда. У Пряника из «Утро-Булки» глаза были ярко-янтарного цвета, у Терезия же тёмно-карие, бархатистые.

И что этот балбес сейчас делает? Бьется головой о кадки с растениями? Или швыряет их в окна? Больше всего в эту минуту ему хотелось ворваться в теплицу и посмотреть, что в ней происходит. Но сын такого рвения точно не оценит. Психанёт. Заорёт, что ему не дают свободы. И уберётся в свою общагу. А ведь только-только учиться начал — и сын, и отец.

Эдуард заставил себя сесть на диван и просмотреть сообщения на слимфоне. Один новый заказ и куча дурнопахнущего спама. В прямом смысле — дурнопахнущего, рекламные сообщения ужасно воняли. В своё время Эдуард не пожалел денег и раскошелился на подобную услугу. От всей рекламы, на которую он самолично не подписался, несёт навозом. И открывать не нужно — сразу в корзину. И окружающим можно объяснить: очередной мега-дезодорант пиарят!

Письма Терезы всегда пахли морским бризом.

А Артемия — горьким огурцом.

И что же, всё-таки, балбес делает? Одним бы глазом взглянуть и успокоиться. Можно прокрасться к окну и посмотреть. Один раз. Просто убедиться, что с сыном всё в порядке. Глупость, конечно, феерическая, но что к хрюкорылам делать, если душа не на месте?

Не колеблясь больше, Эдуард сорвался с дивана и бросился к двери. И… с грохотом растянулся на полу, перецепившись через златокрыла.

Терезий тут же возник перед лицом, просверлил любопытным взглядом. Эдуард в ответ уставился в карий бархат глаз и со всей ясностью осознал, на какую дурь едва не пошёл. Шпионить за собственным сыном. Из-за угла. Подглядывая в окно. А если сын заметит? Позора не оберёшься! Ещё хуже сделал бы, чем если бы просто зашёл и спросил, всё ли в порядке.

Эдуард сел, потирая ушибленное колено. Златокрыл ткнулся мокрым носом в щёку и лизнул шершавым языком.

— Ты прав, дружок, — сказал Эдуард и погладил чешуйчатую шею. — Молодец, что остановил.

Златокрыл же упрямо заглядывал в глаза, пока Эдуард наконец не задержал взгляд и не утонул темно-карем глубоком бархате…

…Вернувшись в теплицу Артемий, и правда, в первую очередь кинулся к кадкам, где рядами росли внезапно округлившиеся кочаны капусты, а над ними возвышались лианы кивиграда. Эдуарду втулили его месяц назад при закупке осеннего кабакогриба по совершенно бестолковой акции: купи три кабака и получи один кивиград. Последний уныло торчал посреди маркета, опустив уши. Эдуард забрал его скорее из жалости. А ведь когда-то ещё и ржал над Терезой, жалеющей растения!

Что делать с полудохлой лианой Эдуард не знал, а потому просто поставил в угол за горькими огурцами и иногда поливал. Но сейчас кивиград ожил, разросся и даже зацвёл.

Артемий стоял и смотрел на голубоватые цветки, и тяжело дышал. Затем взял ведро для поливания — Тереза не доверяла бот-садовникам, и Эдуард по традиции и в меру сил делал всё сам. Артемий, похоже, тоже…

Он налил в ведро воду, намешал каких-то удобрений и полил кивиград. Оборвал с него сухие листья. Подвязал отросшие ветви. Задумчиво пожевал случайно отломанный ус, которым лиана цеплялась за всякое.

Выглядел сын уже гораздо спокойнее…

…Эдуард тряхнул головой, вываливаясь из глубин карего бархата назад, в свою комнату.

Что это было? Он видел только что сына, не заходя в теплицу? Или сам нафантазировал? Нарисовал идеальную картинку? Ведь как было бы хорошо, если бы Артемий отвлёкся на что-то от нелепой любви к Доре. Пусть даже — на любовь к растениям.

В конце концов, почему нет? Он ведь — Терезин сын.

Послышался скрип двери и звук шагов.

— Ты в порядке? — раздался над головой голос Артемия. — Я слышал грохот… Ты почему на полу?

— Да так, отдохнуть решил, — ответил Эдуард, поднимаясь. — А ты мне вот что скажи. Ты что-то делал с растениями? Ну там, в плане ухода…

— А что не так? — насторожился сын.

— Ничего. Наоборот, я хотел сказать, они как-то лучше выглядеть стали…

Артемий смущённо подёргал ухо.

— Ну да, я немножко почитал и кое-что сделал… Если ты не против. Я кивиград переставил, то место, где он стоял, ему совсем не годилось… И ещё кое-что хотел бы поменять.

— Конечно, делай, что хочешь! — радостно воскликнул Эдуард. И тут же, поймав недоумённый взгляд, добавил спокойнее. — Я рад, что кто-то займётся теплицей. Я храню её в память о матери. Ну, и чтобы еда в доме была. Но сил заняться ею вплотную никогда не было. Росло, как росло, а что не росло — то больше и не покупал.

— Я заметил, — хмыкнул сын. — Капусте, вообще-то, совсем не такое освещение нужно. А кабакогрибу нужно больше влаги и меньше сквозняка.

— Супер! Теперь травка в надёжных руках.

— И что до травки. Твоя сиреневая мята только златокрылу на корм и годится.

Эдуард сжал сыновье плечо.

— Ты главное об учёбе не забывай.

— Нет, ты знаешь, мне даже многие вещи сейчас стали понятнее. Об инопланетных мхах этих и прочих растениях. Они ведь похожи все. И у нас паразиты всякие есть, и у них. И эпифиты у нас похожие! Знаешь, есть инопланетный аналог орхидеи. Баттерфлярия называется. Не так уж от наших фаленопсисов отличается. И вообще, я подумал, зачем мы инопланетную зелень изучаем, когда у нас на Земле вокруг столько всего… Вот ты знал, например, что кивиграду необходимо, чтобы рядом росли полевые синеглазки?

— Нет, их забыли включить в акцию.

— Я уже договорился в универе, мне выделят пару кустиков за дежурство в оранжерее. Заодно их цветы поизучаю.

— Я рад за тебя. И за цветы.

Сын вдруг покраснел.

— Вот, думаю, орхидею вырастить. Они — большая редкость, но в оранжерее есть. Может, согласятся «деткой» поделиться. Если не земную орхидею, то хотя бы лианскую баттерфлярию выпрошу — они похожи. Выращу и подарю ей. Через Эжена.

Эдуард заставил себя улыбнуться.

— Ты, главное, без спросу «детку» не утаскивай. А то вообще оранжереи не увидишь.

Артемий хмуро кивнул.

— Но орхидея — это здорово, — добавил Эдуард. — Мама бы тобой гордилась.

— Пока особо нечем, — ответил сын, впрочем, заметно повеселев.

Из архивов межпланетной комиссии мигов

Из отчёта наблюдателей за цивилизацией земной:

«…долгие века искали земляне, как сделать так, чтобы землянин каждый был ни выше, ни ниже другого, и каждый был доволен и мирен, даже если где-то кого-то и ниже. И не найдя пути иного, решили: важно не то, что ты ниже кого-то, а то, что ты знаешь об этом. Пока живёшь и не видишь, что кому-то лучше, вроде и счастлив по уши. На «третьих земных полосах» никто не голодает, не просит милостыню, но и к высшему тяги не имеет. Не стремится к нему, не видя его. Но разве возможно существу разумному — да без развития? И кто же сказал им, что не случится развития без сравнения с завистью?..»

Глава четвёртая

Март 43 год новой космической эры, Зарина

Её привезли в отель «Гранд-Фил». Зарина раньше о таком не слышала, но её конвоиры с гордостью заявили, что он — в числе самых дорогих под куполом. Её завели в роскошный номер. Засунули в горячую ванну, выдали алый шёлковый халат и почему-то белое нижнее бельё. Кружевное и очень откровенное. Затем в номер прикатили тележку с ужином — куском синто-телятины и салатом из капусты, лианских олив и острых морских ежей с Жемчужной планеты.

После чего её оставили одну и заперли.

Всё, как обычно, в общем. Только гостиница другая. И в номере, почему-то, пахнет горелым.

Ни на один её вопрос никто не удосужился ответить. «Где я? Почему новая гостиница? Я увижу Гандза?» — тишина в ответ. С нею вообще не разговаривали.

Зарина в отчаянии плюхнулась на огромную кровать.

Прошла пара часов, прежде чем замок в двери снова щелкнул. Зарина подскочила на кровати. Надо же. Умудрилась заснуть! Она потёрла глаза, на миг поверив, что снова оказалась в отеле при Галактическом университете.

Перед кроватью стояла дама-батон, как её там — Олеся Пятьеног. Она скрестила руки на мощной груди, за её спиной маячили два незнакомых мужика.

— Вы? Я вас вспомнила! — Зарина подалась вперёд, запахивая халат.

— Неужели? — дама-батон сегодня не скалилась, смотрела скорее задумчиво, хотя всё также изучающе.

Зарина замерла и прикусила язык.

Она не помнит. Дама-батон не знает и не может знать, что через пару недель, первого апреля, встретит Зарину и её коллег в отеле Галактического университета. И — по башке получит. Она ещё не дожила до этого дня! Шестое чувство отчаянно вопило, требуя молчать. Память настойчиво совало образ ухмыляющейся Пятьеног, которая сверлила её взглядом и вопила о том, как Зарина опасна…

— И что же ты вспомнила? — процедила дама-батон.

— Я… Я читала про вас. Вы — новый руководитель научной группы по вопросам изучения неизвестных форм жизни. Вместо… Вместо…

— Вместо тебя, красавица! — хохотнула Пятьеног. — Уж не знаю, где тебя год носило, в какой дыре ты пряталась, но появилась ты в нужном месте и в нужное время. Что скажешь о нашем новом мире?

— Он занятный, — осторожно ответила Зарина.

— О, скоро ты узнаешь, насколько. Хозяин тебя выпотрошит подчистую. Уверена, он тебя тоже вспомнит. В своё время ты доставила нам хлопот заступничеством за крылатых тварючек. Так что, скучно тебе не будет, не сомневайся. Особенно, если и правда всё ещё чувствующая. Мой тебе совет, — взгляд Пятьеног вдруг смягчился, — не сопротивляйся. Дай ему всё, что он хочет. Тогда, возможно, выйдешь отсюда живая. И получишь тёплое местечко в хозяйском салоне.

Зарина моргнула, думая, что лучше бы она осталась в тюрьме. Происходящее не укладывалось в голове, казалось дурным сном. Она спит. Несомненно, спит. Сейчас зазвенит будильник, надо будет вставать, лезть в окно…

— Будешь послушной? — лапища Пятьеног впилась ей в волосы, Зарина отпрянула, упала на кровать и впилась ногтями в батонью руку.

— Понятно, — Пятьеног выпустила волосы и кивнула неподвижным мужикам за спиной.

Те подошли к кровати, деловито скрутили Зарину, заломав ей руки над головой. Клацнули наручники, Зарина оказалась прикована к толстой шарнирной цепи, болтающейся над спинкой кровати. Она попыталась дёрнуться, но добилась только того, что перевернулась на живот и ткнулась лицом в подушку.

— Хорошего отдыха, дорогая, — пропела дама-батон.

Зарина изогнулась, зарычала и изо всех сил ударила ногой в пустоту.

Щёлкнула, закрываясь, дверь…

Зарина перевернулась на спину. Как могла, без рук, поправила задравшийся халат.

Значит, есть некий «хозяин»? Батон и прошлый раз что-то о нём говорила…

Олеся Пятьеног входила в сообщество с дурацким названием «Чисто-людь» — оно выступало за «чистоту человечества», и вся его политика сводилась к борьбе со златокрылами. Дама-батон писала гаденькие статейки в разные порталы и блоги, впрочем, её разглагольствования популярностью не пользовались. Руководил «Чисто-людью» тип по имени Филип Огаров. Именно с ним Зарина и должна была дискутировать на конференции первого апреля. Тип был занятнейший. Жил на второй полосе, между тем сумел официально зарегистрировать собственное сообщество, которое хоть и ни на что особо не влияло, но шума за последнее время подняло немало. Огаров успешно притворялся клоуном, и многие над его клоунадой смеялись. А многие — в неё верили. О нём ходило множество слухов, говорили даже, что он держит притон со полу-стёртыми девицами на обочине, но однозначных доказательств никто привести не мог. Ещё говорили, что ему многое сходит с рук из-за дружбы с премьером мирового парламента — Николаем Морским, с которым когда-то вместе учились.

Филип всего этого не комментировал. Он удивительным образом умел свернуть с любой темы на ту, что волновала лично его — на златокрылов. Он часто мелькал в жёлтых ТиВи-шоу — тех, где принято в конце швырять в собеседника тортом. И физиономия у этого Филипа была подходящая — как раз для торта!

Круглая морда, круглый торт, сладкая рожа, улыбка ведущей, сладкий аж приторный крем, торт золотой с чешуёй златокрыла — подарок для званого гостя на нашем сегодняшнем шоу, свет ярких софитов в глаза…

Свет в глаза.

Зарина снова не заметила, как вырубилась.

В комнате успело стемнеть, но кто-то включил люстру — яркую хрустальную звезду. У кровати стоял человек. Круглое лицо, тёмные глаза, пыльные волосы и серая родинка на скуле под глазом…

Зарина дёрнулась и вспомнила, что прикована. Руки затекли, хотелось в туалет. Она злобно прищурилась на того, кого дама-батон называла «хозяином».

На Филипа Огарова.

Он положил на край кровати кожаный чёрный чемоданчик. На неё глядел пристально, но равнодушно.

— Надеюсь, тебе здесь удобно? — спросил, наконец, Филип бесцветным голосом и помахал рукой перед носом. — Запах гари не досаждал? Двое болванов провинились сегодня утром, пришлось принять меры. Но не отказываться же из-за этого от любимого номера.

Зарина не ответила. Он присел на край кровати.

— И где же мы прятались всё это время?

Зарина молчала.

Он открыл чемодан, продолжил всё тем же ровным тоном.

— В любом случае, ваше с Гандзом исчезновение очень мне помогло. А где Гандз? С ним бы я тоже сейчас побеседовал.

Зарина отвернулась.

— Что ж. Времени много. Ты всё мне расскажешь. Даже о чём сейчас и не думаешь. Так даже интересней, — что-то звякнуло, кажется, он ковырялся в чемодане. — А мы думали, чувствующих уже и не осталось. Признаюсь, мы поступили с ними… хм-м-м… слишком уж неосторожно. Но кто же знал, что они так быстро переведутся.

Зарина бросила на него быстрый взгляд. Да, Филип ковырялся в чемодане, резко запахло спиртом.

— Я буду осторожен с тобой. Хочу, чтобы тебя хватило на дольше. Если, конечно, ты сама не захочешь иначе.

Что-то холодное коснулось бедра, и тут же тело пронзила боль — в него словно впились стальные когти. Зарина вскрикнула и дёрнулась. Невидимые когти — три острых стальных когтя — вонзились сильнее, она закусила губу, чтобы не закричать во всё горло.

Когти исчезли.

— Что ты чувствуешь?

— Пошёл ты!

Когти вонзились в ягодицу. На этот раз Зарина заорала, на глаза навернулись слёзы.

— Что. Ты. Чувствуешь?

— Мне больно, тупая ты скотина! — она инстинктивно пыталась отползти, но дальше края кровати наручники не пускали — только врезались в запястье, сдирая кожу.

— Это я знаю. Что ещё? Страх? Обиду? Злость? Сексуальное возбуждение? Может быть, жалость к себе? Только не смей врать.

Зарина молчала, кусая губы.

— Я вижу, тебе сложно разобраться в чувствах. Придётся помочь.

Её резко вернули на место, швырнули на живот, раздался свист плети, и спину обожгло огнём. Один раз, второй, третий… Затем её вновь развернули на спину, и одинокий коготь скользнул по плечу, спустился к груди.

Конец ознакомительного фрагмента.