Смертельно прекрасна

Эшли Дьюал, 2017

Астерия – небольшой городок на Восточном Побережье, куда переезжает семнадцатилетняя девушка – Ариадна Блэк. Ариадна потеряла семью, и теперь ей придется жить с двумя мамиными сестрами – Норин и Мэри-Линетт Монфор. С виду добрые и заботливые, они заперты в четырех стенах своего старинного особняка Монфор-л’Амори. Вскоре Ари замечает, что жителям Астерии совсем не нравятся ее тетушки. Более того, соседи их боятся. Но почему? И главное – стоит ли Ари бояться самой себя?

Глава 8

Секреты дома Монфор

Я прохожу на кухню и вижу Мэри-Линетт. Одной рукой она помешивает суп, другой держит книгу. Лицо у нее серьезное, словно она пытается разобраться в конструировании дельтапланов. Я усаживаюсь за стол и кладу перед собой руки.

— Не думала, что готовка — это так сложно.

Мэри растерянно оборачивается. Вид у нее смешной. Волосы завязаны в небрежный пучок, на футболке пятна от воды. Она взмахивает лопаткой и усмехается:

— Это какая-то адская околесица! Не понимаю, как Норин справляется. Соли по вкусу и приправ по вкусу. Всего по вкусу, и получается какая-то отрава! И, черт возьми, как тут иначе, если в рецепте ничего толком не написано?

Я криво улыбаюсь и спрашиваю:

— А где тетя Норин?

— Она уехала.

Мне становится не по себе. Я нервно переплетаю пальцы:

— Уехала?

— Ага. Знакомая позвала в Дилос. — Мэри пробует суп и морщится: — Черт! Не хочу тебя огорчать, но, наверное, мы закажем пиццу.

Дилос — крупный город в тридцати километрах от Астерии. Там покупают продукты, одежду, туда ездят отдыхать, время от времени выбираясь на свободу, несмотря на то что репутация у городка криминальная.

— Надеюсь, она уехала не из-за меня? — глухо спрашиваю я. Идиотский вопрос, но не думаю, что в отношениях детей и взрослых вообще бывают умные вопросы.

— Кто?

— Норин.

— Пфф, что за глупости? Ты-то тут при чем?

— Мы вчера плохо поговорили.

— Если бы она уезжала каждый раз, когда мы с ней ссоримся, она здесь вообще не появлялась бы! — Мэри вытирает руки и со вздохом плюхается напротив. Вид у нее усталый, измученный, словно она не готовить пыталась, а как минимум сажала самолет в экстремальных условиях. — Ты ведь не против пиццы? Или можем заказать китайскую лапшу.

— Мне все равно. Честно, — я улыбаюсь и впервые чувствую себя прекрасно. Никаких тайн, никакого страха, будто мои родственники двинутые. Мы такие же, как и все.

— Как дела в школе?

— Я записалась в группу поддержки.

— Что? — прыскает Мэри и вскидывает брови. — Серьезно?

— Завтра отбор. Но я ведь занималась гимнастикой, так что… — Со скучающим видом осматриваю яблоки, красиво разложенные на тарелке, и пожимаю плечами.

— Не знала, что ты хочешь быть чирлидером.

— Я и не хочу. Вообще это спор. — Улыбаюсь, вспоминая Мэтта, и ударяюсь лбом о поверхность стола. — Я должна продержаться хотя бы неделю. Только бы не сорваться. Терпеть не могу этих худющих идиоток.

— Ну, ты тоже худая…

— Они еще худее. — Я смотрю на тетю и морщусь: — Кости, просто торчащие во все стороны кости, правда! И безумно короткие юбки, едва прикрывающие зад.

— Если ты их ненавидишь, зачем согласилась? — Мэри-Линетт хмурит брови, а затем вдруг придвигается ко мне близко-близко и коварно улыбается: — А с кем ты поспорила?

— С другом.

— И друг наверняка очень симпатичный.

Я смущенно краснею и выдыхаю:

— Тетя Мэри!

— Что? — она театрально хлопает ресницами. — Будто бы мне не было семнадцать.

— Такое ощущение, что кое-кто до сих пор не вышел из этого возраста.

— Лучше быть вечным ребенком, чем старой каргой!

— Мэтт вполне обычный.

— Мэтт, — пробует имя на вкус Мэри-Линетт и щурится. — Тот самый, с которым ты гуляла вчера ночью «до школы и по площади»? Мэтт Нортон?

— Я гуляла не только с ним. Мы были втроем, — защищаюсь я, — еще Хэрри.

— Но поспорила ты с Мэттом.

— Да.

— И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?

— Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала, — я закрываю ладонями лицо и не могу сдержать стон. Черт, сердце колотится как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.

— И, кажется, именно он встречается с Джиллианой Хью — дочерью пастора.

— Откуда ты все знаешь? — удивляюсь я.

— Городок-то маленький…

— Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас с тетей Норин хобби.

— И что на кону?

— В смысле?

— На что вы поспорили? — Мэри довольно ухмыляется и кивает: — Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари! По части мальчиков я просто гуру.

— Мне не нужны советы по части мальчиков, — смущенно отвечаю я. — К тому же мы с ним толком и не спорили. Просто так, к слову пришлось, и я решила попробовать.

— Ох, осторожнее, моя милая.

— В каком смысле?

Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев:

— Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.

Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза:

— Мое сердце действительно разобьется… если мы прямо сейчас не закажем пиццу.

Тетя усмехается, а я хитро смотрю на нее. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.

Более того, я умею убеждать людей в том, что никаких тайн нет.

На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: «Пицца в холодильнике, и да, я никудышная тетя».

Улыбаюсь и сажусь за стол. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне, сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю — и это страшно.

Я понимаю, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать «мне лучше», потому что это не просто предложение. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, Лора превращаются в призрачные силуэты. Боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту, мне больше не за что будет ухватиться.

Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Пора опомниться и перестать гоняться за молниеносными секундами.

Мотаю головой, отгоняя печальные мысли, и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки.

Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. На что я жалуюсь? Сама записалась.

Сегодня дома поразительно тихо, слышно лишь тиканье старинных часов.

«Дома» — интересно, когда это место стало мне домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жили и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфоров рождались и умирали в этом особняке. И, как бы жутко это ни звучало, но данный доисторический склеп — мое родное пристанище.

Не хочу больше думать о том, как много смертей знали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто ставлю тарелку в мойку и быстро выхожу.

Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.

В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания.

После четвертого урока я бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этому запаху. Мой мозг помнит: когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо.

В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Неужели нечего больше обсудить?

— Блэк? — звучит низкий голос, и я понимаю, что около стены стоит тренер, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней:

— Да.

— Ты как раз вовремя.

— Я очень дисциплинированная, — улыбаюсь я, почему-то вспомнив слова Мэтта.

Однако тренер поднимает серые глаза и грозно смотрит на меня. Ладно-ладно, шутки с ней отпускать не стоит. Уяснила.

— Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.

— Уже? Но я ведь не проходила отбор.

— В твоем деле написано, что ты занималась гимнастикой пять лет.

— Ну да.

Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает:

— У меня центровая подвернула лодыжку. Встанешь на ее место.

И все? Тренер уходит, девушки снуют туда-сюда. Я гляжу на них и думаю: еще есть возможность убежать и не натягивать эту уродливую синюю форму! А потом мне становится грустно. В конце концов, надо как-то заполнять будни, а я ничем, кроме гимнастики, не занималась.

Я скептически осматриваю форму: короткую пышную юбку и топ. Что ж, могло быть и хуже. Или не могло? Усмехаюсь и одеваюсь, прокручивая в голове варианты следующих нескольких часов моей жизни.

Завязываю волосы в хвост, оттягиваю вниз юбку, которая, естественно, длиннее не становится, и выхожу из раздевалки. Все занимаются на улице. Это мне приходится по вкусу, на солнце так хорошо. Прикрываю глаза и глубоко выдыхаю.

— Ты стоишь на беговой дорожке, — говорит мне кто-то.

Не знаю, какого черта все решили, что мне можно указывать, но я определенно хочу развеять этот миф. Оборачиваюсь, сжав кулаки, и натыкаюсь на смышленый взгляд какого-то парня. Он стоит передо мной, скрестив руки. На лице играет улыбка, свойственная лишь самоуверенным идиотам, которые, к сожалению, с легкостью покоряли мое сердце в старой школе. И мне ничего не остается, как разжать ладони.

— Я мешаю?

— Смотря кому, — отвечает незнакомец. Он улыбается, а я хмыкаю. Боже, да он со мной флиртует! Забыл, наверное, что я посланник дьявола? — Я Логан.

— Классно. Мое имя ты наверняка знаешь.

— С чего вдруг?

— Ну, я что-то вроде знаменитости в этой школе.

— И что ты натворила?

— Приехала, — поясняю я, натянуто улыбаясь, и поправляю чертову юбку. Ветер то и дело лихо подбрасывает края, и мне дико неловко, словно я вышла на улицу голышом.

— Не вижу в этом ничего плохого. К тому же…

Парень замолкает, а я с любопытством смотрю на него.

— Что? — Я расправляю плечи: — К тому же что?

Логан вновь переводит на меня взгляд. Глаза у него нежного коричневого оттенка. В долю секунды он оказывается ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона и его горячее дыхание на своей щеке.

— К тому же не всем так идет эта форма. — Ого, а он смелый. Парень отстраняется, я внимательно смотрю на него. — Еще увидимся, Ари.

Не успеваю ничего ответить, как Логан испаряется, оставив меня наедине с моими мыслями. Не думала, что в этой школе найдется еще один человек, решившийся поговорить со мной.

Осматриваюсь и замечаю вдалеке знакомое лицо. Убедившись, что тренер еще не собрала девочек, иду к Мэтту.

Он одет в серую футболку и спортивные широкие штаны. Сосредоточенно глядит на мишень и натягивает тетиву. Звучит свист. Стрела несется вперед, слившись с зеленым покрытием стадиона, и вонзается в мишень с глухим стуком. Я присвистываю:

— Неплохо.

Мэтт оборачивается. Собирается что-то ответить, но потом, видимо, замечает на мне синюю форму чирлидиров и довольно улыбается:

— Не может быть! Наверное, стрела отскочила и прилетела мне прямо в голову.

— Ого, да ты и шутить умеешь, — парирую я, отнимая у парня лук. Оружие тяжелое, я никогда прежде не держала его в руках, с интересом осматриваю деревянную дугу и вновь гляжу на Мэтта. На его лице играет воодушевленная ухмылка. — Чего ты смеешься?

— Я и не думал смеяться. — Он вскидывает ладони в сдающемся жесте: — Честно!

— Ага, я все вижу. Тебе не нравится эта чудесная форма?

— А на тебе что-то надето?

— Между прочим, тому парню понравилось.

Мэтт следит за моим взглядом и кривит губы:

— Логану? Я и не сомневался.

— Это была твоя идея, помнишь? Начать новую жизнь, заняться собой. Вперед, «Вороны», и все в этом духе.

— «Соколы».

— Да хоть воробьи.

— Ари, ты нормально выглядишь и правильно сделала, что решилась. — Мэтт забирает у меня лук. Мы стоим близко друг к другу. Не знаю, замечает ли он, но мне гораздо спокойнее, когда его тень закрывает меня от посторонних глаз.

— На нас смотрят, — неуверенно говорю я. Не знаю, с какой стати сказала это Мэтту, но мне кажется, я могу ему доверять. — Они пялятся так, словно…

— Ари!

— Серьезно. Они постоянно смотрят: здесь, на уроках, на улице.

— Пусть смотрят.

— Но я так не могу! — я гляжу в синие глаза парня. Он озадаченно хмурит лоб и придвигается ко мне еще ближе. — Мне сложно, понимаешь? Я вроде бы как стараюсь не обращать внимания, но это жутко раздражает, у меня уже даже сил нет.

— Ари! — Мэтт неожиданно кладет ладонь мне на плечо. — Успокойся! Знаешь, о чем я подумал, когда впервые тебя увидел?

Покачиваю головой и усмехаюсь:

— Неужели эта чудачка действительно слушает «Рамоунз»?

— Я подумал, что ты очень смелая.

— Смелая, — эхом повторяю я и растерянно хлопаю ресницами. — Но почему?

— Ты спокойно подошла ко мне, поздоровалась.

— Так делают все, Мэтт.

— Не все. Я не смог бы.

— Да ладно! — я легонько толкаю парня в бок и смущенно улыбаюсь. — Ты бы заговорил, я точно знаю.

— Да у меня живот сводит, когда я с незнакомцами разговариваю.

— Ну-ну!

— А еще я никогда первый не подхожу. Волнуюсь так, что ладони потеют.

— Да ты врешь.

— Ну… — Мэтт задумывается, — ладно. Допустим, живот у меня и не сводит, — он улыбается широко и искренне, и я рада, что теперь и мне досталась не фальшивая, а искренняя улыбка. — Но ты все равно смелая, Ари.

Выпрямляюсь и довольно улыбаюсь. Находиться рядом с Мэттом так легко и привычно, будто мы знакомы уже несколько лет. Мне приятно слышать его смех и видеть ямочки на щеках. Мне приятно просто быть здесь. Неожиданно я рада, что не струсила и подсела к нему на биологии. Возможно, мы станем хорошими друзьями.

— Если ты и правда так думаешь, я тебе поверю. Так уж и быть.

— Так уж и быть, — улыбаясь, повторяет он.

Я покачиваюсь на носках:

— Ну пойду выкрикивать идиотские лозунги. Может, сочиню речовку про форму?

— Ари, ты хорошо выглядишь.

— О, — я игриво вскидываю брови и улыбаюсь, — это мне еще помпоны не выдали.

Мэтт хохочет и взъерошивает угольные волосы. Наверное, приятно пройтись пальцами по его волосам. Интересно, Джил так делает, когда сидит с ним рядом, когда целует его?

Я покрываюсь красными пятнами и резко отворачиваюсь. Что за мысли? Я спятила. Прекрати, Ари, возьми себя в руки! Но у меня вдруг возникает странное чувство, что взять себя в руки будет совсем не просто. Мэтт — невероятный зануда, но иногда он глядит так, что дыхание перехватывает, и с этим, черт возьми, сложно поспорить.

Я приподнимаю подбородок и неожиданно замечаю на трибунах женщину. Она смотрит куда-то вдаль и выглядит расстроенной. Может, она здесь работает? Странно. На трибунах нет никого, кроме нее.

Я хочу подойти ближе, потому что ее лицо мне кажется знакомым, однако внезапно передо мной вырастает тренер Хокингс с толстой шеей и соколиными глазами.

— Блэк! Ты пришла прохлаждаться? Воздухом свежим подышать?

— Нет, я не… — Смотрю на трибуны и понимаю, что женщины там больше нет. Кажется, я в очередной раз схожу с ума. Перевожу взгляд на тренера: — Простите.

— Пэмроу! Сюда, живо!

К нам подходит худая красивая брюнетка с раскосыми глазами. На меня она даже не смотрит.

— Да, тренер?

— Покажи Блэк, где она должна стоять.

— Хорошо, тренер.

— Ты отвечаешь за нее, ясно? Программу вместе разучите. Услышали обе?

Я киваю, а брюнетка в очередной раз говорит:

— Хорошо, тренер.

Ну ее и выдрессировали. Я почему-то сразу понимаю, что мы с ней не подружимся. Хокингс отходит в сторону, а мисс Само Послушание переводит дыхание.

— У вас здесь все серьезно, да? — я искренне — почти — улыбаюсь и слежу за тем, как брюнетка переводит на меня пустой взгляд. Я так смотрю на людей, когда хочу их убить.

— Ты говорила с Логаном Чендлером, — заявляет девушка, я хлопаю ресницами и гляжу на нее так, будто сейчас разревусь от досады. Пожалуйста, лучше просто молчи, я искренне хочу, чтобы эта брюнетка проглотила язык. Но она его не проглатывает. Кто бы сомневался. Она приближается ко мне и шепчет: — Лучше не говори с ним больше.

— Я буду говорить с тем, с кем посчитаю нужным.

— Тогда мы все очень расстроимся, когда ты наложишь на себя руки.

Она одаряет меня милой улыбкой и уходит, а я смотрю ей вслед и думаю, как правильно выдирать идиоткам волосы, возможно, тогда они заинтересуются своим внешним видом, а не моей жизнью.

Я расправляю плечи. Вот уж не думала, что мне здесь понравится. В сотый раз стискиваю кулаки — боже, у меня уже сводит от этого руки — и иду за фигуристой брюнеткой к остальным девушкам. Пэмроу останавливается, ставит на талию подтянутые загорелые руки и хитро смотрит на меня. Стойка у нее как у солдата: плечи расправлены, спина прямая. Она пугает и восхищает одновременно.

— Познакомьтесь, это Ариадна Монфор, — говорит девушка, растянув губы в улыбке, я машу ладонью:

— Моя фамилия Блэк.

— Без разницы.

Меня принимают абсолютным молчанием. Девушки настороженно смотрят на меня, и хочется удрать как можно дальше. Но я упрямо стою на месте. Пусть не надеются!

— Она заменит Стейси.

— Очень круто, что мне не нужно представляться.

— Да, о тебе уже все наслышаны. — Пэмроу касается тонкими пальцами креста на шее. Вот же черт, она еще и набожная. Может, тут вообще не гимнастикой занимаются, а читают псалмы? — Ты состояла когда-нибудь в группе поддержки?

— Нет. Я выступала за команду школы на соревнованиях по спортивной гимнастике.

— Какой вид?

— Вольные упражнения.

— И стойку на руках умеешь делать?

— Легче простого.

— Круги Деласала-Томаса?

— Без проблем.

— Сальто вперед? — Пэмроу идет на меня.

— И даже назад.

— Маховое сальто на девяносто градусов и полный переворот на вытяжку?

— Можно попробовать.

— Бланш, винт?

— Могу даже зависнуть в воздухе ради тебя, солдат. — Я дергаю уголками губ, а она застывает передо мной и выдавливает нечто, напоминающее улыбку. — Я занималась пять лет. Если ты думаешь, что мне по силам только стойка на лопатках, ты ошибаешься.

— Покажешь?

— Говори.

Пэмроу задумчиво прикусывает губу и пожимает плечами:

— Хм, сальто вперед через стойку на руках, боковой переворот на девяносто градусов, маховое сальто через стойку на руках и полный переворот.

Вскидываю брови: она хочет моей смерти? Однако волнения не показываю. Теперь пути назад нет, и даже то, как мне дорог мой позвоночник, роли не играет.

Глубоко вдыхаю, разминаю шею и сгибаю колени. Не помню, когда в последний раз нормально тренировалась, но уверена, что у меня все получится.

Девушки расходятся, испуганно вылупив на меня глаза. Я слышу их шепот, который пробирается мне под кожу, и воспламеняюсь, словно факел.

Набираю в легкие побольше воздуха, разбегаюсь и отталкиваюсь ногами от земли.

Каждый раз, отрываясь от поверхности, я представляю, что лечу: вселенная исчезает и превращается в ветер, подталкивающий тебя выше и выше, а внутренности сжимаются в животе. Когда я приземляюсь в стойку с согнутыми коленями, сердце дико стучит, а на губах плавает улыбка. Я сделала это. У меня получилось. Я сумела.

Почему я перестала заниматься? Ах да, славно, что я вообще хожу после аварии.

— Неплохо, — говорит Пэмроу, и, выпрямившись, я встречаюсь с ее темными глазами.

Мы смотрим друг на друга почти вечность, а потом я отвечаю:

— Спасибо.

— Бетани, — вдруг сообщает девушка и протягивает руку. — Мое имя Бетани Пэмроу.

— Ариадна Блэк.

Мы жмем друг другу руки и медленно отстраняемся. Если это перемирие, не стоит им злоупотреблять.

— Добро пожаловать в команду!

Я киваю и вдруг слышу с трибун чей-то радостный вопль. Оборачиваюсь: Хэйдан не просто улыбается, он громко хлопает в ладоши и восклицает:

— Вперед, «Соколы»!

Я хохочу, а потом виновато смотрю на Бетани. Она глядит на парня снисходительно, будто — я почти уверена — хочет смести его с лица земли.

— Это к тебе? — деловым тоном интересуется она.

— Я хотела бы сказать, что вижу его впервые…

–…но это не так. — Бет глядит на меня и гордо выпрямляет спину: — Одна минута.

Или она что-то задумала, или ее впечатлили мои пируэты. Киваю и бегу к Хэрри, надеясь поскорее стащить его с трибун и взъерошить зализанные волосы. Парень в очередной раз выкрикивает что-то, вприпрыжку несется ко мне, а я закатываю глаза.

— У Мэтта научилась? — спрашивает он, затормозив прямо перед моим носом.

— Не думаю, что он умеет делать сальто через голову.

— Я про драматичное закатывание глаз.

— Хэрри, что ты здесь делаешь?

— Разве я мог пропустить такое? — Парень поправляет очки и вытягивает шею, чтобы как следует осмотреться: — Вот это да, ты в логове первоначального зла, Ари!

— Это оскорбление или комплимент? — усмехаюсь я.

— Шутишь? Конечно же, оскорбление, — Хэрри широко улыбается и обнимает меня за плечи. Мы спускаемся на беговые дорожки и останавливаемся под матовым карнизом. Не хочу злить Бетани, но и с Хэйданом прощаться нет желания. Я высвобождаюсь из-под его руки и наконец взъерошиваю его прилизанную челку:

— Вот.

— Что ты наделала? — в ужасе восклицает парень.

— Придала тебе божеский вид.

— Я и так был неотразим!

— Хэрри, крутые парни не зализывают волосы блестящим гелем, — поучительно говорю я. — Ты же хочешь быть крутым?

— Я и так невероятно крут, а даже если и не крут, ты ведь мой друг и должна мне в глаза смотреть и врать без зазрения совести.

— Так вот зачем нужны друзья!

— Что это было? — рядом оказывается Мэтт. Он закидывает тугой лук за спину и встряхивает головой. Парень выглядит не на шутку ошеломленным и улыбается так искренне, что глаза светятся.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Она просто ниндзя, — ворчит Хэрри.

— Ты не перестаешь меня удивлять.

— Я же говорила, что занималась раньше гимнастикой.

— Почему раньше? — не понимает Мэтт и делает шаг вперед.

— Потому что… — Набираю в легкие воздух и продолжаю: — …так вышло.

— Мэтт, слушай, я спрошу тебя серьезно, а ты серьезно ответишь, — говорит Хэрри, и нерешительно переминается. — Так мне лучше?

— В смысле?

— Я про челку. Ари сказала…

— Хэйдан!

— Просто ответь. Давай! Тебе сложно?

Парни препираются, а я смеюсь и отворачиваюсь. Удивительно, как они вообще друг друга переносят? Тут я замечаю женщину на трибунах, ту самую. На этот раз она сидит ближе: бледная, со впалыми щеками. Мне становится не по себе, и я растерянно свожу брови. Волосы у незнакомки иссиня-черные, глаза огромные. Она напоминает мне кого-то, но кого? Ничего не понимаю. Разве посторонних пускают на территорию школы? Или незнакомка все-таки здесь работает?

В любом случае ей срочно нужно в больницу. Видок у нее отвратный.

— Кто она? — спрашиваю я. Парни замолкают и смотрят на меня.

— Кто?

— Та женщина.

— Какая женщина? — Мэтт крутит головой. — Никого не вижу.

— Как не видишь? Вон, на трибунах, — указываю на незнакомку рукой, но ребята так и стоят с недоуменными лицами. Отлично. Теперь мне по-настоящему паршиво.

— Минута давно прошла, — объявляет низким голосом Бетани, появившаяся перед моим носом. Она кидает мне голубые шуршащие помпоны: — Живо!

Пэмроу уходит, а я растерянно оглядываюсь. Какого черта? Женщины нет.

Я прижимаю руки к груди. Неужели у меня галлюцинации? Так ведь нечестно, я только пришла в норму, только стала думать как обычный подросток.

— Ты в порядке? — спрашивает Хэйдан, нахмурившись. Его брови смешно торчат из-под очков. Он пытается выглядеть серьезным, но все равно похож на милого бульдога.

— Все… все хорошо. Мне просто показалось.

— Слушайте, может, сходим сегодня в кино? — Парень глядит то на меня, то на Мэтта. — Займемся тем, чем занимаются нормальные люди, а?

— У меня планы с Джил.

— Ну а ты?

— Я? Конечно. Давай. Я не против.

— Отлично! Заскочи ко мне в районе четырех. Я как раз вернусь из библиотеки.

— Я не знаю, где ты живешь, Хэрри.

— Какая досада! — сетует он. — Ну спроси любого прохожего. Мы с Мэттом довольно популярные ребята, знаешь ли.

Я скептически ухмыляюсь, Мэтт отворачивается, мастерски закатив глаза, а Хэйдан расстроенно отмахивается:

— Ладно. Я пришлю тебе адрес сообщением. Нельзя пошутить?

Я гляжу на Мэтта, тот переводит взгляд на Хэрри и отвечает:

— Лучше не надо.

Мы вдвоем усмехаемся, и я наконец возвращаюсь в группу поддержки.

После тренировки мое тело стонет от усталости. Я плетусь в раздевалку, смахиваю со лба испарину, потираю пальцами взмокшую, липкую шею и с ужасом застываю перед переполненной душевой комнатой. Толпа полуголых девушек рассекает в полотенцах, без полотенец, намыленные и красные, плавающие в облаках пара.

«Помоюсь дома», — думаю я и смущенно отворачиваюсь.

Собираюсь переодеться, а потом понимаю, что испорчу чистую одежду.

Вау, неужели я добровольно выйду из помещения в этой форме? Прямо как главный представитель этой анорексичной коалиции. Я усмехаюсь, перевязываю волосы и выхожу из раздевалки, перекинув через плечо сумку. Хорошо, что занятия закончились.

Уже на улице я получаю сообщение от Хэйдана с адресом его дома. Оказывается, он живет совсем близко, в нескольких кварталах от нашего коттеджа. Неудивительно, что он наткнулся на меня в мой первый школьный день. Кто знает, возможно, нам суждено было познакомиться.

— Какие планы на выходные? — неожиданно раздается рядом. Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Логаном Чендлером — футболистом и просто очень милым говнюком с блестящей улыбкой и глубокими шоколадными глазами.

Отворачиваюсь.

— Что будешь делать в субботу? — не унимается парень.

— Думать о тебе, конечно.

— Агрессия? Да я тебе нравлюсь.

— Как только я тебя увидела, тут же поняла, что ты мой идеал. Обними меня, возьми меня, я вся твоя, детка, — ровным голосом говорю я, шлепая кроссовками по асфальту.

Логан звонко смеется. Идет рядом, не отстает и не прекращает попытки сократить ту мизерную дистанцию, что еще имеется между нашими локтями.

— Провожу тебя до дома.

— Зачем?

— У тебя плохая репутация, Ари. Тебе нужен сильный мужчина рядом.

— Как только найду его, сразу дам тебе знать.

— Ты не в настроении?

— Я воняю, как кусок дерьма. — Еще мне мерещатся женщины с мертвенно-бледным лицом. Но это не важно. — Настроение не очень. Прости.

— Прощаю.

Парень улыбается, я удивленно смотрю на него. Ну и наглец! Мы бы с ним определенно спелись. Правда, в прошлой жизни. Сейчас меня не интересуют парни, у которых на первом месте репутация, футбол и женские ягодицы. После аварии многие друзья отвернулись от меня. Отвернулся от меня и мой парень. Не так-то легко заботиться о девушке, которая сходит с ума и ревет каждый вечер, когда у тебя вечеринки, матчи и другие более важные дела. Именно в такие моменты понимаешь, как много у тебя близких людей. Оказалось, что в Северной Дакоте друзей у меня совсем не было.

— Так что ты делаешь в выходные? — вновь спрашивает Логан, поправив золотистые волосы. Они блестят на солнце.

— Почему тебя это так интересует?

— Давай поужинаем в воскресенье.

— А ты разве не посещаешь службу?

— Посещаю, — соглашается парень, — но нас не запирают в церкви на целый день, Ари.

— Неужели…

— Я освобожусь к вечеру.

— С какой стати ты вообще разговариваешь со мной?

Мы останавливаемся напротив моего дома, и я недоуменно свожу брови.

— А почему я не могу с тобой говорить?

— Потому что в Астерии никто со мной не общается.

— Нортоны общаются.

Теперь я еще и прищуриваюсь:

— Нортоны?

— Мэтт и этот… как его там.

— Хэрри.

— Да, точно! В очках такой. Вы друзья?

— Друзья. А что?

— Он чудной парень, Ари. Всегда бродит один и все такое. В библиотеку ходит…

— О да, это действительно очень странно.

— Что он там делает? — искренне удивляется Логан, а я закатываю глаза. Черт возьми, он еще и тугодум. Просто отлично. — Серьезно. Ребята частенько подлавливают его возле столовой. Он сам еду им отдает. — Логан смеется: — Сам! Никто даже не отнимает.

Мне не нравится то, что он говорит. Не нравится, что он растягивает губы в ухмылке и выглядит самодовольным засранцем. Я подаюсь вперед и стискиваю зубы:

— Не трогайте Хэрри.

Парень задумчиво наклоняет голову. В его шоколадных глазах внезапно вспыхивает нечто не очень правильное, определенно чертовски паршивое, и мне становится тошно.

— Поужинай со мной.

— Что?

— В воскресенье.

— Ты серьезно?

— Да.

— Логан, ты кретин или притворяешься? Не собираюсь я проводить с тобой время. Поверь, я на таких, как ты, уже насмотрелась.

— На таких, как я? — не понимает парень.

— Просто оставьте Хэрри в покое.

— Не думаю, что…

— Я сказала, найдите себе другого козла отпущения. — Делаю шаг вперед и буквально врезаюсь в Логана. Я смотрю ему прямо в глаза. Он застывает, глядя на меня затуманенным взглядом. — Хэйдан — хороший парень.

— Хороший, — повторяет он шепотом.

— И вы больше никогда не тронете его.

— Никогда…

— На твоем месте, милашка, я бы с ним подружилась. В противном случае я напомню тебе и всему этому чертову городку, почему вы так жутко боитесь моей семьи.

После этих слов я решительно шагаю к дому. Пусть не думает, что связался с милой девчонкой. Никогда не позволяла издеваться над собой, а если смеетесь над моими друзьями — берегитесь.

Отлично. Плюс еще один человек, которому я с удовольствием свернула бы шею.

— Тетя Мэри? Я дома.

Захлопываю дверь и гляжу в глубину темного коридора. Кажется, никого нет. Стоит тишина, постукивают старинные часы. Наверное, Мэри-Линетт еще не вернулась с работы.

Расслабленно выдыхаю и разминаю плечи. Я неожиданно думаю, что погорячилась и выставила себя неуравновешенной. Наверняка Логан прямо сейчас кинется в церковь, и отец милашки-душки Джил организует нападение на наш коттедж с вилами и факелами.

Усмехаюсь и закатываю глаза. Какая разница, меня и так считают странной.

Захожу на кухню и бросаю сумку на пол. На столе все та же записка тети Мэри. Так и хочется позвонить ей или Норин, выговориться. Но их нет. Мне становится грустно.

Собираюсь найти что-нибудь из еды, как вдруг слышу странный шум. Скрип.

Медленно поднимаю голову и снова слышу треск, острый и пронзительный, будто бы кто-то царапает когтями по стене. Я стою, вцепившись пальцами в столешницу. Какого черта? Послышалось. Мне послышалось.

Смотрю в окно. Ветки бьют по стеклу, будто пытаясь прорываться внутрь, а я застываю от странной тревоги. Дома точно никого нет?

Глухой скрип проносится прямо над моим ухом, и я резко срываюсь с места. Передо мной коридор — бесконечный и темный, словно лабиринт. До меня доходит, что треск доносится из-за стены. Он не здесь… он в глубине… Он в доме, и этот дом хрустит, как пенопласт, сжимаемый пальцами.

Ужас подскакивает к горлу, а шум не прекращается. Глухие удары, треск, скрипы. Я должна уйти отсюда как можно дальше, ведь — черт возьми! — история у этого коттеджа не та, что рассказывают детишкам на ночь. Но я не могу убежать. Нет, я должна разобраться и понять, в чем дело. Это мой дом и мои тайны.

Когда дребезжание вновь повторяется и оконная рама взвизгивает от ветра, я твердо и решительно иду вперед, схватив со столешницы кухонный нож.

Отлично. Теперь мне действительно страшно, и холодный металл оружия не придает мне уверенности, а, наоборот, подливает масла в огонь. Шаги даются легко, а вот дышать трудно. Упрямо плетусь к эпицентру шума, а сердце барабанит с такой силой, что вот-вот вырвется наружу! Запах трав витает в воздухе, впивается под кожу. Часы стучат, я слышу, как движется минутная стрелка, и этот звук кажется мне самым громким в жизни.

Удар о стену. Резко оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с коричневой дверью, ведущей в подвал. Меня сковывает страх. За этой чертовой дверью происходит нечто ужасное, и, если я хочу понять, что именно, должна повернуть ручку. Стискиваю в пальцах рукоять ножа. Оглядываюсь, вновь перевожу взгляд на дверь и киваю самой себе.

Я неторопливо поворачиваю ручку, дверь со скрипом открывается, и шум тут же утихает, будто втягивается в черную дыру. На меня обрушивается кромешная темнота, и лестница, ведущая вниз, сливается с черным ковром, погруженным в бесконечную тишину. Делаю шаг вперед. Еще один. И еще. Половицы скрипят, но едва слышно. Я вообще ничего не слышу, кроме собственного тяжелого дыхания. Касаюсь той ладонью, что не стискивает нож, ледяной стены и медленно веду по ней, в надежде найти выключатель, но не нахожу. Представляю, как стена заканчивается и мои пальцы касаются чьего-то изуродованного лица, я прижимаю руку к груди. Я схожу с ума.

Свет за спиной освещает темное подвальное помещение. Это небольшая комнатка с тремя вытянутыми пыльными окнами, такими же маленькими, как мозг Логана Чендлера.

Оглядываюсь, пытаясь понять, что же здесь могло шуметь, но ничего не вижу. Меня передергивает от ужаса. Дьявол! Я ведь что-то слышала, и это что-то доносилось отсюда! Я не могла выдумать! Не могла!

Пронизывающий тишину скрежет когтей заставляет меня подпрыгнуть и развернуться лицом к северной стене. Но, распахнув до боли глаза, я понимаю, что здесь никого нет. Никого. Я одна. Совсем одна.

Подбородок дрожит от страха. Крепко стискиваю зубы, а внутри вспыхивает пожар из самых горячих, ядовитых чувств, и мне ничего не остается, кроме как таращиться во мрак, потеряв дар речи, связь с реальностью и остатки смелости. Все это безжалостно испаряется, превратившись в одно сильнейшее чувство — ужас. Я ощущаю, как по моим венам растекается кипяток, как кожа вспыхивает и грудь скручивается от боли. Я смотрю вперед и не могу пошевелиться, потому что мое тело мне больше не подчиняется.

— Боже мой! — срывается с моих губ. Я вижу глубокие царапины на стене — кривые и свежие, как раны на телах людей, убитых животными.

Словно следы, оставленные диким зверем, его острыми когтями-лезвиями. Северная стена покрыта этими ранами, и она кровоточила бы, если бы могла чувствовать.

Невольно делаю шаг вперед и протягиваю руку. Мне хочется прикоснуться к порезам, хочется понять, какое же животное способно оставлять подобные следы? Ничего не понимаю. Смотрю на раны, молчу и чувствую, как внутри воет протяжная сирена. Меня обдает невыносимым холодом, когда, прикоснувшись к шершавым порезам, я робко и испуганно повторяю контуры человеческих пальцев.

Все слова застревают в горле. Волосы на шее и руках поднимаются, я моргаю, смотрю перед собой и ничего не вижу.

Не животное оставило эти следы, а человек.

Неожиданно нечто сильное безжалостно отбрасывает меня в сторону с неимоверной, нечеловеческой мощью! Я кричу, нож вылетает из пальцев, падает на пол с грохотом, и моя спина вдавливается в стену, я намертво прижата к ледяной поверхности. Боль обдает тело. Пытаюсь выпрямиться, поднимаю голову и сталкиваюсь взглядом с уродливым шипящим существом. Я застываю от ужаса и ледяной паники, взорвавшейся болью в моей груди. Это существо сидит в углу, глядит на меня из-под сальных, слипшихся иссиня-черных волос. И оно проникает внутрь меня, видит мой страх, питается им. Не могу дышать. Существо скребет окровавленными ногтями потрескавшийся пол. Черные вены проступают на его белом, как снег, лице.

— Ты, — едва слышно хрипит существо, утопая в слезах. Его тело трясется. Порванная одежда висит на исхудавших плечах, — Ари… п-прости меня.

Я не могу пошевелиться. В ужасе смотрю на трясущуюся женщину и понимаю: я знаю этого человека — это моя тетя, тетя Норин. Боже мой!

— Ари, — скрипит чужой голос. Тетя Норин крутит головой и переминается на согнутых ногах. — Ари, Ари…

Меня пронзает ужас. Я чувствую нечто холодное, скатившееся по щеке, и с глубочайшей болью в сердце признаю: кошмары в моей семье реальны. Вот они, передо мной, — живые и стонущие, как умирающее животное.

— Тетя Норин, — шепчу я, делая шаг вперед. Мне так плохо и страшно, что ноги подкашиваются, — что с тобой? Боже, что с тобой?

— Нет.

— Не понимаю.

— Нет.

— Тебе нужен врач! Твои руки, Норин, тебе нужна помощь! — Я подхожу ближе. Тетушка пытается забиться в угол, а я касаюсь рукой ее ледяного плеча и смаргиваю слезы. Это нереально, нереально! — Прошу тебя, Норин, ты должна пойти со мной, ты должна…

Ее острый взгляд впивается в мою ладонь, сжимающую ее костлявое плечо. Я застываю от ужаса. Слова заваливаются обратно в глотку, и тело мое пронзает ледяной ужас. Норин тяжело дышит, порывисто и громко. Она глядит на мои пальцы, а на лице у нее животный оскал. Она переводит на меня взгляд и улыбается, обнажив окровавленные зубы.

— Он ждет тебя, — шипит не своим голосом тетушка и внезапно налетает на меня, как кровожадная птица. Из ее горла вырывается рык, сбитые в кровь пальцы с вырванными под корни ногтями впиваются в плечи. Она жестко отталкивает меня, впечатывает в стену и размахивает руками, словно лезвиями, врезающимися в мое лицо, шею, руки. Кричу, а она смеется, кровавые капли стекают по узкому подбородку. Ее смех разносится по комнате, отлетает от стен и врезается в меня стрелами, и я ничего не могу поделать. Горло дерет от боли, лицо горит от ран, я ощущаю, как грудь у меня разрывается на миллионы осколков от пронзительного истошного крика.

Конец ознакомительного фрагмента.