Пробы демиурга

Эстер Сегаль, 2012

Роман-фантазия. Что делать, если невозможно отличить, где фантазия переходит в реальность и наоборот? И что должен чувствовать тот, кто из простого автора превращается в автора новой версии бытия, когда в качестве отклика на любую его мысль, любое слово или действие рушатся города и возникают неожиданные персонажи?

6. Психоанализ

В приемной было тихо, и к воздуху примешивался тот почти неуловимый привкус вентилируемой пыли, который бывает только в помещениях с кондиционерами.

Писатель попал сюда, переворошив предварительно целую груду справочников и сделав целую серию звонков. И, кажется, нашел то, что искал.

О хозяине приемной и маленького кабинета, дверь которого должна была вот-вот открыться и впустить писателя внутрь, имелись хорошие отзывы. Достойные издания и серьезные люди представляли его как человека внимательного, вдумчивого, тактичного, легкого и знающего свое дело.

Он был психоаналитиком, вскрывал нарывы в чужом сознании, залеплял сочащиеся тоской души пластырем профессионального участия.

За этим к нему и приходили. И уже в приемной, насквозь пропитанной застоявшейся тишиной, ощущали некоторое облегчение. И к тому же уверенность, что отсюда, откуда волшебным образом не доносится ни звука (ни тиканья часов, ни скрипа кресел под тяжестью расслабленного тела, ни даже гула явно ощутимого кожей того самого кондиционера), не вырвутся и те звуки, в которые придется облечь неизбежную исповедь из самых сокровенных уголков подсознания.

Писатель тоже воодушевился. И, успокоив нервную дробь пальцев, скользнул рукой по добротной коричневой коже подлокотника. И ощутил ее невозмутимую потусторонность любой житейской суете. И еще больше обмяк и разнежился. И даже (хоть обстановка и не располагала к самовольной активности) достал блокнот и принялся строчить:

«В приемной было тихо, и к воздуху примешивался тот почти неуловимый привкус вентилируемой пыли, который бывает только в помещениях с кондиционерами…»

Тут писатель расширил ноздри и усиленно принюхался, чтобы еще сочнее ощутить только что описанный запах и сравнить скроенную им словесную одежку с оригинальным лекалом реальности. Пахло пылью.

В руке писателя дернулся карандаш.

И вот тут-то дверь и открылась.

Тоже на удивление тихо, как будто все происходило не наяву, а на экране захудалого кинотеатра начала двадцатого века, где крутится немой фильм, а тапер запил и посему никак не в состоянии присовокупить к картинке какой-либо звук.

Писатель привстал было с кресла, но тут же упал обратно, выжидая, что дверь сначала выпустит предыдущего посетителя.

Им оказалась чрезвычайно пышная дама, которая словно даже не шла, а перекатывалась по полу, и при этом мелко-мелко кивала головой, выслушивая направленные ей в затылок последние рекомендации наставника.

Очевидно, ей нравилось услышанное, потому что она явно млела и явно розовела с каждым шагом и с каждым словом. Тем более что психоаналитик из деликатности и нежелания оголить ее тайны перед следующим клиентом перешел на шепот и максимально приблизил рот к ее короткой шее. Для этого ему пришлось причудливо изогнуться, ибо он имел до смехотворного контрастное даме сложение.

Был он высок, анемически бледен и отличался такой болезненной худобой, что создавалось впечатление, будто кто-то высосал из него всю кровь и жизненную силу.

— Должно быть, всего себя отдает пациентам, бедолага! — подумал писатель, и к его трепету перед мастером прибавилось еще и сострадание мученику.

А психоаналитик при этом мучеником вовсе и не был. По крайней мере, закончив наставлять даму, он весьма живо и галантно вытянулся и зачем-то проказливо хихикнул.

— Старайтесь, голубушка! — уже в голос добавил он.

Дама благоговейно воздела руки и пообещала стараться.

Настал черед писателя.

Психоаналитик бросил на него цепкий изучающий взгляд и показал обеими руками на кабинет.

— Прошу любезно!

— Спасибо.

Пока они расшаркивались на пороге, писатель успел заметить, что внутри кабинета сумеречно. И пылью оттуда запахло еще сильнее, невольно пробуждая в болезненном писательском сознании ассоциацию со склепом.

Впрочем, он не убоялся, ибо хозяин кабинета, как уже было сказано, более походил не на вампира, а на жертву таковых, если бы они, конечно, имели обыкновение пользоваться его услугами.

Писатель вплыл внутрь и, повинуясь тому же указующему жесту неправдоподобно длинных тощих рук, отдал себя объятием кушетки — точно такой, какая, как всем известно, обязана быть у каждого психоаналитика и без которой ни один клиент не способен дать обнаружить свои самые тайные потоки сознания.

Кушетка приняла его также беззвучно, как ранее кресло приемной. Магия тишины продолжала действовать.

Психоаналитик, тем временем, представился и разразился краткой и весьма возвышенной преамбулой, где воспел славу своему методу и себе самому.

— Я Вам помогу непременно! — заверил он. — Вы словно родитесь заново!

— Как раз этого бы я не хотел — осмелился встрять писатель. — Мое рождение, судя по рассказам матушки, было вполне лучезарным, да и вся жизнь до сих пор меня устраивала. И только сегодня что-то не заладилось.

— Сегодня? — повторил хозяин кабинета с вопросительной интонацией. — И Вы сразу ко мне? Отменно! Будем вырывать проблему с корнем, пока она не разрослась.

— Именно! — подтвердил писатель. — Именно этого мне и хочется. Пока не разрослась!

— Да Вы не на шутку напуганы! Полноте! Это лишнее. Мы изгоним Ваши страхи.

Сказал он это как-то слишком елейно и по-инквизиторски, да еще и белые длинные по-лошадиному зубы его при этом зловеще сверкнули.

Писатель вжался в кушетку.

— Расслабьтесь! — велел психоаналитик замогильным голосом. — Закройте глаза. Расскажите мне, с чего все началось.

— С того, что погибли мотоциклист и кошка — прошипел писатель.

— О, это часто бывает. Я читал, что по статистике многие мотоциклисты разбиваются именно при столкновении с животными. О, бедный добросердечный человек! Вы стали очевидцем аварии. Вас поразил вид крови. Кровавые пятна стоят у Вас перед глазами и гонят сон и аппетит. Вам стыдно жить в мире, где столько зла и трагедий. Вы хотите покинуть эту юдоль печали. Но ответственность за семью и человечество не позволяет Вам это сделать. И вот Вы пришли ко мне, чтобы я примирил два Ваших сокровенных вступивших в единоборство желания: желание жить и желание достойно умереть!

Писатель привстал на кушетке.

— Лежите! — прикрикнул вдохновленный психоаналитик. — Лежите и не шевелитесь. Я сейчас проникну в Ваше подсознание и мы совместными усилиями извлечем оттуда червя сомнения, который уже довел Вас до депрессии и который, дай ему только волю, доведет Вас до язвы и импотенции.

Он бросил на писателя пронизывающий насквозь взгляд прорицателя и тут же, не позволив клиенту ни возразить, ни оправдаться, громогласно продолжил:

— О, я вижу, что угадал. Как это метко. Женщины! Женщины Вас еще влекут? С их призывной мягкой плотью и трогательной беззащитностью? О да! Они влекут Вас, но Вы боитесь дать им недоброкачественную ласку, ибо подсознательно противитесь полнокровной жизни. Вы — запуганный самец. Но я раскрепощу Вас и воссоздам раздавленное под колесами мотоцикла либидо!

Потрясенный писатель приоткрыл один глаз.

— Не подсматривать! — завопил психоаналитик. — Вы не должны меня сейчас видеть. Зато я вижу Вас насквозь! О, если бы Вы знали, какая беспросветная тьма открывается мне в Вашей душе. И к тому же Вас гложет философский вопрос: достойна ли кошка, которая стала причиной смерти человека и как в отмщение была убита им же, жалости.

— Да они вовсе не умерли вместе! — наконец-то запротестовал писатель. — Это были две разные смерти. И не то что бы… Нет, мне, конечно, их жалко, но я вовсе не поэтому…

— Да-да, конечно, не поэтому. Все дело в женщинах.

— Тьфу ты! — не сдержался писатель. — Да причем тут женщины?

— Да ведь кошка — лишь метафора, как Вы это сами не понимаете?! Кошка, сбитая грубым мотоциклом — это женщина, которую Вы терзаете своей неприкрытой брутальностью.

«Он сумасшедший!» — догадался писатель.

— Это ведь так прозрачно! — развел руками психоаналитик.

— У меня нет женщины, — возразил писатель.

— Потому-то она и терзается, что Вы ее не приближаете, а ей так бы этого хотелось, — нашелся психоаналитик.

— Кто это она?

— Та, которую Вы подсознательно хотите убить. Мотоциклом.

Писатель тихонько взвыл.

— Именно так! — настаивал психоаналитик.

«Сейчас он скажет, что две великие силы, описанные Фрейдом, эрос и танатос, определяют все человеческие поступки; потому-то он так и уверен в своем диагнозе», — промелькнуло в голове у писателя.

— Вы должны знать, что две великие силы, описанные Фрейдом, эрос и танатос, то есть жажда секса и жажда убийства, определяют все человеческие поступки. Потому-то я так и уверен в своем диагнозе! — провозгласил психоаналитик.

Писатель побледнел.

«Опять это наваждение! — попытался он отмахнуться от собственной догадки. — Нет, точно наваждение! Ничего серьезного. В конце концов, его позиция просто очевидна. А что если…»

Психоаналитик попытался силой уложить непослушного клиента обратно на кушетку. Тот не поддавался, занятый своими мыслями:

— А что если… Если попытаться вложить ему в уста что-нибудь несусветное. Что-нибудь такое, что ни к селу ни к городу. Например… что-нибудь о жизни медуз…

— А Вы знаете, что мне сейчас пришло в голову? — встрепенулся хозяин кабинета. — Медуза. Вот представьте себе, что она, такая бледно-розовая, с кружевными щупальцами плывет в океанской бездне. И кажется такой беззащитной и слабой. Но нет! Не тут-то было. В ее нежном прозрачном до призрачности брюшке спрятан смертельный яд. Подплывет поближе доверчивая рыбка, и медуза тут же ужалит, поразит, усыпит свою жертву и пожрет, растворит без следа и по-прежнему устремит свое кисейное тельце навстречу следующей жертве. Так вот: эта медуза — Вы!

На писателя вновь, как утром в лифте, нахлынуло ощущение приближающейся клаустрофобии.

— Я, пожалуй, пойду — пробормотал он.

— Я провожу! — любезно откликнулся психоаналитик.

«Сейчас гонорар потребует! — расстроился писатель. — А главное, за что? Ему самому лечиться надо».

— Да, кстати, о моем гонораре — прошелестел сзади вкрадчивый голос.

«А гонорара не нужно, — усиленно подумал писатель. — На этот раз я денег брать не буду. Это мой безвозмездный дар для Вашего исцеления».

— А гонорара не нужно. На этот раз я денег брать не буду. Это мой безвозмездный дар для Вашего исцеления. Вы мне так понравились! — в глазу психоаналитика блеснула слеза.

— Будьте здоровы! — пожелал писатель.

— Будьте здоровы! — донеслось в ответ.

Приемная поглотила эти звуки и опять погрузилась в ирреальную тишину.